Глава 1 Глава 2 Глава 3 Глава 4 Глава 5 Глава 6 (начало) Глава 6 (продолжение) Глава 7 (начало) Глава 7 (продолжение) Глава 8 Глава 9 Глава 10 Глава 11 Глава 12 Глава 13 Глава 14 Глава 15 Глава 16
Завокзалье я не люблю.
В пятом классе мы наведались сюда с пацанами и устроили квест в полузаброшенных местах – среди развалин и мусора. Для таких развлечений этот район идеален: рельсы, мрачные здания, ржавые трубы, кучи отходов, пара зловещих и почти развалившихся двухэтажек (по ним мы вдоволь побродили, натыкаясь на брошенное бомжами тряпьё), уже вросшие в землю «скелеты» вагонов… Большинство домов тут из дерева, построенные при царе Горохе, но с некоторыми соседствуют коттеджи – хотя вторых меньше. Весной здесь натуральное болото… собственно, Болотом этот район и прозвали.
Я дошёл до переезда, остановился у шлагбаума и стал ждать.
Прошла минута-другая. Оли ещё не было, зато на голые деревья слетелось с карканьем вороньё – возможно, из-за меня: Макс утверждает, что вороны нас видят, как и кошки. От нечего делать я махнул им рукой, а потом начал думать обо всякой ерунде. Ну вот к примеру – что бы было, приди я в аэропорт и проберись в самолёт? Ведь Контракт нас обязует не покидать Псков… Значит, самолёт не взлетел бы? Или Ангел бы как-то меня покарал?
Прошла ещё пара минут. Во дворе старенького частного дома, стоящего за железнодорожной будкой, завизжала бензопила. Вновь закаркали вороны, словно ей отвечая.
Я стал размышлять об Оле.
То, что Ангел втянул её в эту историю, в высшей степени странно. На что он пытается намекнуть? Ну влюбилась она в меня, а я, не зная этого, её обидел (хотя я своим незнанием себя не оправдываю). Теперь мы встретились уже призраками, и Оля меня простила… Какой тут намёк? Умейте прощать, возлюбите ближнего своего?
О’кей, а что дальше?
С Пришлым-то это как поможет бороться?
Я вздохнул и от безделья стал ходить взад-вперёд. Мимо ездили машины. Во дворе дома залаял пёс.
Оли всё не было.
Сигнал светофора сменился на красный, шлагбаум под громкое треньканье опустился. Машины остановились, проехал поезд.
Оли не было.
Я занервничал.
Может, она опять мстит мне за случай с платком?..
Не зная, что и думать, я переминался с ноги на ногу. Время тянулось с неохотой, словно норовя застыть.
Из будки вышла дежурная и закурила. Пёс уже не лаял, зато вороны голосили до хрипоты. Да что у них там, вороний съезд, что ли?..
И тут я заметил, что все птицы сидят в одном месте – на берёзах, стоящих в стороне от дороги: всего на двух или на трёх, почему-то игнорируя остальные.
Предчувствуя неладное, я пошёл туда. С каждой секундой я ускорял шаг, хоть и не понимал, что именно боюсь там увидеть. Что-то, связанное с Олей? Но она ведь застрявшая, она призрак… Что ей может грозить в мире живых? Мы даже боль тут не чувствуем – только в Нигде…
Однако эти мысли не избавили меня от тревоги. Я как будто уже знал, что случилась беда.
Берёзы я прошёл – почти что пробежал – насквозь и, выскочив на поляну, остолбенел.
Впереди под голыми кустами лежала Оля.
Я осознал это не сразу – слишком уж сюрреалистичной была картина: Оля корчилась на снегу, а лицо её усеяли какие-то чёрные точки, словно нанесённые фломастером – и именно это придавало происходящему нереальность… Не то, что она (призрак, застрявшая, та, кому в мире живых уже нельзя навредить!) корчится и не может встать, а эти чёрные, непонятно откуда взявшиеся точки…
- Оля!.. – крикнул я и бросился к ней.
Она приподнялась, застонала и попыталась что-то сказать. Ничего не разобрав, я упал на колени и схватил её за плечи.
- …менил… шу… - услышал я.
- Что?.. Оля, что с тобой?! Оля!..
- Изменил… нишу…
Я так и не понял, о чём она говорит, зато с ужасом увидел, что загадочные точки – вовсе не точки, а ранки, словно от укусов каких-то больших насекомых… и покрывали они не только её лицо, но и шею, и руки, и даже босые ступни. Возможно, они усеяли всё её тело.
- Оля!..
Но она не отвечала.
Я в панике заозирался, будто ища подсказку, что делать.
Снег, деревья, кусты. Грязно-серая дорога с проезжающими машинами. И вороны заливаются отрывистым карканьем.
Не было тут никаких подсказок… Не было и быть не могло.
А Оля не двигалась. Её глаза были закрыты.
Но она же призрак!.. За пределами Нигде она неуязвима!
И в те страшные секунды мне вспомнились две вещи.
Во-первых, недавняя беседа с Кошатницей: ведь я сам утверждал, что мы состоим из эфира (пусть название условно, но назовём это так), а Ангел на него воздействует; так где гарантия, что на это не способен и Пришлый – и что ему не по силам навредить нашим «эфирным» телам?
А во-вторых, слова самого Ангела: «Он может причинить вам боль и даже убрать из этого мира».
В мрачный хор моих мыслей неожиданно вторгся Олин шёпот:
- Семён… - а после было нечто странное: – Мухи…
«Мухи».
Она прошептала это трижды, прежде чем снова замолчать.
Я чувствовал себя беспомощным. Что мне делать?!
Как я могу её спасти?!
Но тут меня осенило: эмоции… «Пища», которую она поглощала в своей нише с телефонами…
Нужно доставить Олю туда!
Я поднял её и понёс к дороге. Я призрак – она призрак; нас нет лишь для живых, но не друг для друга, – а значит, я могу её нести. Мне даже казалось, она весит килограммов сорок, как, наверное, весила при жизни… Хотя дело тут не в весе, а в моём восприятии.
Я встал на шоссе – той полосе, что вела вглубь Пскова, – готовясь прибегнуть к одной из своих забав: «автостопу». Заскочить с Олей на руках в мчащуюся по дороге машину.
На нас неслась легковушка. Я втянул голову в плечи, присел, и в тот миг, когда смог различить лицо водителя, подался вперёд. Мне удавалось проделывать это тысячу раз – значит, удастся и теперь.
Но я слишком волновался. Мелькнул салон, а потом заднее стекло сменилось лентой дороги – автомобиль проехал сквозь нас. Всё потому, что я промедлил, не успев сесть на сиденье.
Задавив в себе панику, я опять согнул колени. На меня летел «Ленд Крузер», явно превышая скорость. При иных обстоятельствах я и не пробовал бы в него запрыгнуть, но Олино состояние не оставило выбора; я присел, чуть наклонился – и рванулся навстречу хромированному бамперу.
Странно, но трюк на сей раз удался: не дав джипу сквозь нас проехать, я рухнул на сиденье с Олей. Наверное, мою реакцию обострил шок.
Началась гонка со временем.
На Октябрьском проспекте «Ленд Крузер» свернул, и я, выпрыгнув сквозь дверь, заскочил в направляющийся к центру минивэн. Но уже метров через сто Оля вдруг стала исчезать: лёжа на моих коленях, она становилась прозрачной. Это было не то исчезновение, которое она уже демонстрировала – осознанное и внезапное… Нет, теперь она казалась состоящей из тумана, готового вот-вот развеяться.
«Значит, туман – это и правда эфир, - подумалось мне с ледяной отстранённостью. – Или наши глаза воспринимают эфир как туман».
Теперь я видел, что был прав – и отдал бы всё на свете, чтобы этого не видеть.
Сквозь Олю проглянул резиновый коврик, её кожа подёрнулась рябью. Платье словно расползлось – но не на нити, а на струйки белёсого дыма. Оля на моих глазах превращалась в зыбкую мглу.
Минивэн повернул не туда, куда надо, и я вновь выскочил на дорогу. Сквозь машины побежал к перекрёстку, а ветер сдувал нити хмари, отделявшиеся от Олиного лица: скручиваясь и клубясь, они растворялись над обледенелым асфальтом. Мне уже не казалось, что я несу сорок килограммов; эту цифру я сейчас уменьшил бы вдвое.
- Нет, нет, нет… - твердил я как мантру. – Мы спасём тебя – продержись ещё немного!
На перекрёстке я запрыгнул в хетчбэк, ехавший в сторону Гремячей улицы: раз до Олиной ниши не дотянуть, значит, спешить надо в Общагу.
Замелькали витрины и знакомые повороты. Потом мы встали на светофоре, а из Олиного тела всё сочился туман, словно заменявший ей кровь. Крыша салона ему не мешала – он свободно взмывал в небо… Взмывал к хриплому и быстро нараставшему гвалту.
Даже не знаю, когда я его услышал – на светофоре или после. Но ворон я заметил, когда мы уже ехали: те нас преследовали на глазах у испуганных горожан. Как псы чуют мясо, они чуяли клубящийся над Олей морок.
Водитель тоже их увидел (птицы были не только сзади, но и спереди) и с чувством выругался:
- Что за дьявольщина?..
Высунувшись в окно, я задрал голову и обмер: стаи слетались отовсюду, снижаясь до воздушных ЛЭП.
- Убирайтесь… - прошептал я. – Валите туда, откуда прилетели… Вы её не получите!
Но они не убрались.
Спикировав, одна из птиц врезалась в ветровое стекло, превратив его в сетку багряных трещин. Водитель вырулил на встречку, и меня оглушило – хетчбэк и встречная машина столкнулись лоб в лоб. Смялся капот, брызнули стёкла; мы с Олей – уж не знаю, как – вылетели на проезжую часть… должно быть, сквозь дверь.
Надо мной кружились птицы. Визги, крики, вой клаксона. Ещё несколько ударов: тормозившие машины врезались друг в друга.
Эта сцена наверняка была достойна Голливуда, но я, лёжа на асфальте, всю зрелищность пропустил.
Я поднялся, взвалил Олю на плечо и побежал. На хетчбэк даже не глянул; знаю, прозвучит цинично, но в те секунды я думал лишь о тающем на моём плече призраке.
Кто-то кричал, к окнам автобуса, перекрывшего сразу две полосы, прильнули испуганные пассажиры. Женщина на тротуаре зажимала рукой рот (даже не знаю, что потрясло её больше – авария или вороньи полчища), какой-то парень снимал происходящее на смартфон.
Подгоняемый гвалтом и хлопаньем крыльев, я нёсся прямо сквозь прохожих, в ужасе задиравших головы: эфемерная мгла, покидавшая Олю, манила ворон как магнит.
Через сотню метров я свернул к деревянным одноэтажкам, боясь вовсе не птиц (те ничего бы нам не сделали – две или три уже пронеслись сквозь меня), а того, что Оля исчезнет: не дотянет до места, где её – как я надеялся – можно спасти.
Вбежав сквозь штакетник во двор частного дома, я метнулся к крыльцу в надежде сократить путь. Небо закрыла галдящая туча, по снегу заплясали тени. Всполошившиеся псы истошно залаяли.
Спотыкаясь, я взбежал по деревянным ступеням. Ржавые вёдра, потом дверь… полутёмная прихожая с грязным ковром… обшарпанная комната со штабелями бутылок… резкий, противный запах спирта…
Этот запах убил во мне чувство вины, вызванное вторжением в чужое жильё: здешним горе-жильцам встряска не помешает.
Я понёсся сквозь комнаты, а за мной в окна влетали вороны. Звон стёкол, гвалт, пьяные крики… Отборная брань и беспорядочный грохот…
Всего несколько мгновений – и дом остался позади: сквозь наружную стену я выпрыгнул на дорогу и побежал в сторону Гремячки.
- Ещё чуть-чуть… - шептал я Оле. – Только не смей исчезать… Не смей, слышишь!..
Гремячей улицы мы достигли через минуту, но мне показалось, что через час.
Никогда ещё я не бегал так быстро – и вряд ли так бегал какой-нибудь призрак до меня. Тем более с другим призраком на руках.
- Ангел, смартфоны! – заорал я, подбегая к Арке. – Нам нужны смартфоны – срочно!.. Столько, сколько ты можешь создать!
Наверное, Оле повезло – или дело в законах, о которых я не знаю… Законах Нигде, столь же незыблемых, сколь и законы физики. Если так, то в тот день они сыграли нам на руку.
За Аркой Оля потяжелела – так резко, что я чуть не упал; её тело уплотнилось и утратило прозрачность, перестав превращаться в туман. Лицо быстро стало прежним.
Но со знакомыми чертами вернулись и ранки, похожие на укусы.
На мои крики сбежались соседи: кроме Коршуна с Максом (сегодня Макс доставлял ларец, а Коршун пошёл с ним за компанию) все были в Общаге. Едва слыша их вопросы, я ворвался в свою комнату и положил Олю на кровать. Бабуля порывалась ворчать («Зачем ты принёс сюда эту девочку? Мы не можем доверять ей!»), но примолкла, увидев искусанное лицо Оли. Близняшки сразу бросились за планшетами – по моим сбивчивым объяснениям они первыми поняли, что нужно делать. Ну а Ангел уже создавал смартфоны: те возникли на полу, столе, стуле… Всюду, где можно было положить их.
Наверное, Ангел видел, что происходит…
Вслед за Близняшками свои планшеты принесли остальные – даже Бабуля. Олю ими обложили со всех сторон. Палыч притащил из других комнат стулья, чтобы все могли сесть.
- Ну а дальше-то что? – спросил он.
- Не знаю, - признался я. – Наверное, она сама как-то начнёт поглощать свою пищу…
- А если не начнёт? – спросила Рита.
Но Оля каким-то чудом начала это делать, причём с закрытыми глазами: планшеты и смартфоны ожили, в воздухе вспыхнули цифры. Это были комментарии из Сети, но исключительно хорошие – и, видимо, искренние, написанные не для «галочки», а выражавшие настоящие чувства. Это были «сладости».
Я засмеялся. Если бы мог, я бы эти цифры расцеловал.
Но радость была недолгой: Оля не двигалась, не размыкала век, не издавала ни звука. Был момент, когда лицо её снова стало прозрачным, и я схватил её за руку, словно надеясь удержать. Я готов был в ту секунду поменяться с ней местами.
К четырём пополудни ранки на теле Оли стали тускнеть – не затягиваться, как у живых, а исчезать. Но тускнели они медленно, а иногда сменялись язвами – чёрными, как капли дёгтя… Будто проникшее в Олю зло жило собственной жизнью и яростно давало нам бой.
К вечеру половина ранок исчезла, а Олины губы два-три раза шевельнулись. Но в себя она не пришла, хотя цифры мерцали над ней непрерывно: то водили хоровод, то кидались врассыпную, чтобы вскоре вновь сойтись в вереницы. И я несколько раз видел золотистую дымку – ту, в наличии которой усомнился позавчера: тогда, в Олиной нише, я решил, что мне эта дымка почудилась… Но оказалось, не почудилась: это был цвет эмоций, «транслируемых» из мира живых. Цвет Олиной «пищи», а теперь и лекарства. Цвет того, что исцеляло призраков.
Однако в тот вечер – сколько бы цифр ни кружилось над кроватью – Оля так и не очнулась.
Без четверти шесть я вошёл в Сеть. Загуглил псковские новости, чтобы узнать последствия аварии. К моему облегчению, обошлось без погибших, но двое попали в больницу. Их травмы оценивались как среднетяжёлые.
Смалодушничав, я отодвинул планшет: побоялся выяснять, что скрыто за этим словом.
В семнадцать пятьдесят я вышел из комнаты.
Рядом с Олей остались Близняшки с Бабулей, а иногда заходили и остальные. Последней была Кошатница: она принесла всем бутерброды и, избегая моих взглядов, ушла. Со вчерашнего разговора в библиотеке мы едва ли с ней обмолвились парой слов.
Я пересёк холл, открыл дверь и шагнул в стылый сумрак Пскова.
Снег вокруг Арки отливал синевой, бутоны маков шевелил ветер. Под темнеющим небом разлилась тишина. Невидимый горизонт охранялся пурпурными облаками.
Я направился к дороге.
Даже тревога за Олю не стёрла из моей памяти визит отчима к Вике; слишком настойчиво и мягко он её приглашал. Но с тем, как он глянул на неё из подъезда, эта мягкость не вязалась.
Чем дольше я об этом думал, тем больше нервничал. Мысль о том, что Вика окажется с ним рядом, жгла меня как огонь.
Потому я и шагал прочь от Арки, заглушив чувство вины: помочь Оле я не мог, а Вике, возможно, грозила опасность. И на весь этот вечер мне предстояло стать её стражем. Ангелом-хранителем, если угодно.
Чтобы сэкономить время, я добрался до Рижского проспекта «автостопом», перескакивая из машины в машину. На Рижском, избегая пробок, устроил пробежку. Минута, пара тёмных дворов – и я был у пятиэтажки, где находилась квартира Боровчука.
Шагнув в подъезд, я стал быстро подниматься. Перспектива встречи с матерью пугала уже не так, как накануне – должно быть, из-за прочих сегодняшних страхов. Я, конечно, волновался – пусть и меньше, чем вчера… но в квартиру вошёл сразу, не успев даже подумать.
И в ту же секунду увидел мать.
Принимая гостей, она стояла в прихожей. Какая-то женщина, очевидно, вошедшая чуть раньше меня, рассыпалась в поздравлениях, а мать ей кивала, держа перевязанную лентой коробку.
Я застыл у входной двери, напрочь забыв, что сквозь меня могут пройти.
Мать постарела, но как-то по-особенному: без морщин, седины и лишнего веса. Одетая в джинсы и блузу без рукавов, она всё ещё выглядела модницей, но взгляд выдавал тоску: апатию, которую не скроешь нарядом. Глаза любительницы сериалов, мечтавшей о светской жизни, обрели взор старухи.
Я поймал себя на том, что не узнаю этот взгляд. Раньше она так не смотрела… Она не умела так смотреть.
Сзади хлопнула дверь, но отскочить я не успел.
- Боже мой, Вера, как у вас холодно…
Сквозь меня прошла гостья в дорогущем пальто. Следом шёл кто-то ещё, и я отпрыгнул, злясь на собственную нерасторопность.
- Разве?.. – мать глянула вверх, на решётку вентиляции. – Может, кондиционер барахлит? Но он вроде выключен…
Чтобы не досаждать живым, я ушёл в сторону.
Ещё минуту я смотрел, как принимают гостей. За материнской улыбкой зиял мрак – в нём не было ни грана радости; лишь пустота и трагедия.
Я глядел на мать с болью. Всю мою злость по отношению к ней сменил в те секунды один порыв – её обнять.
Проследовав за ней в кухню, я обнаружил там Вику: сестра помогала пожилой домработнице разложить еду по тарелкам.
- Нужна ещё салатница, - Вика вытерла пальцы салфеткой. – Они у вас где?
Я заметил, как мать вздрогнула.
- Там… В шкафу, на нижней полке… Справа.
Домработница (не знаю, как её зовут – при моей жизни тут была другая прислуга) достала салатницу. Потом взяла тарелки с хлебом и вышла из кухни.
Голос матери прозвучал сдавленно:
- Я думала, ты не придёшь.
- Я и не собиралась, - призналась Вика.
- Это он тебя позвал, да? – мать покосилась на дверь. – Сказал, что я иду на дно и меня надо спасать?
- Такого он не говорил.
- Да, - мать грустно усмехнулась, - такого он не скажет…
Вика пристально на неё посмотрела:
- Вы что, поссорились?
- Нет… Нет, у нас всё хорошо, - эта фраза показалась мне призывом о помощи. – Видишь, даже дату свадьбы справляем… и не в ресторане, а дома, в семейном гнёздышке. Чтим семейные ценности…
- Угу, скрепы, - в тоне Вики был сарказм. – Ты извини, что я без подарка – просто времени не было.
- Брось, ерунда. Если хочешь, купи мне пирожное.
- А ты разве не на диете?
- Ну их к чёрту, - мать внезапно улыбнулась. – К «логатому чёлту» – ты так в детстве говорила.
Вика ответила удивлённым взглядом, в котором читалось: «Я думала, ты не помнишь». А глаза матери отвечали: «Ты имела право так думать».
Вернулась домработница, и разговор перешёл на кулинарные темы. Это явно обрадовало обеих: беседовать о еде им было легче, чем о семейных делах.
Пока шла подготовка к застолью, я обошёл квартиру, где успел прожить почти год. К празднику (хотя какой это праздник? подумаешь, трёхлетие совместной жизни) тут всё украсили: надувные шары в форме сердца, гирлянды, банты на стульях. По стенам на ленточках развешаны фото жениха и невесты. На столах – цветы в вазах.
Я созерцал это с усмешкой. Сплошная показуха и пыль в глаза.
Вскоре все прошли в столовую – большое, разделённое аквариумом помещение. Почему-то здесь пахло яблоками, хотя круглые столики были заставлены салатами с сыром. Над барной стойкой золотились плафоны.
Пока гости рассаживались, я встал в углу. Как и ожидалось, Вика не села с отчимом и матерью, выбрав свободный столик… ближайший ко мне, но я счёл это случайностью.
Боровчук произнёс тост, зазвучали разговоры. Мать зачем-то принесла сувениры, оставшиеся с медового месяца, и показала их какой-то женщине. Та улыбалась и кивала.
Скривившись, я уставился в сторону. Идиллия, блин…
В беседы я не вслушивался, пока вдруг кто-то не спросил:
- Слышали про аварию? Сразу семь машин столкнулись. Говорят, из-за ворон…
Меня передёрнуло. Семь машин… Всё-таки чудо, что никто не погиб.
- Где говорят? – грубовато поинтересовались в ответ. – В интернете, что ли?
Обладатель этого голоса был грузным, похожим на борца. Судя по тону, интернет он не жаловал.
В беседу встряла старушка с воздушными локонами и хитрым смеющимся взглядом:
- Мне внучка видео прислала – как раз с той аварией, - она с гордостью достала смартфон. – И вы знаете, над машинами и правда вороны летали. Страшно смотреть, честное слово…
Вопреки сказанному, старушка включила запись и устроила «сеанс» для соседок по столику.
- Это всё липа, - буркнул «борец». – Шуточки сопливых блогеров.
Его супруга поддакнула:
- Кто-то из водителей был пьяный, только и всего, - в её интонациях была надменность из разряда «я никогда не ошибаюсь». – Сначала напьются, а потом гробятся за рулём. И ладно бы сами, а то ведь врежутся в кого-нибудь или собьют… - тут она осеклась и, глянув на мать, прижала пальцы к губам: – Господи, Вера, прости… Я не хотела… Вика, и ты тоже…
Воцарилась тишина.
Вика с матерью вдруг сделались очень похожими: прямые спины, окаменевшие лица. Хрупкость и напряжение в позах. И обе глядели в одну точку.
Но потом мать сказала с нарочитой небрежностью:
- Перестань извиняться. Что ж теперь, не упоминать в нашем присутствии ни об одном ДТП? Глупо, ей-богу…
Кто-то смущённо кашлянул и спросил:
- А тот водитель… ну, который… неужели его до сих пор не нашли?
- Нет, - тихо сказала Вика. – В том районе нет камер. Свидетелей тоже не было. Он сбил Сёму и скрылся.
- Мы уже и не ждём ничего, - поднеся к губам бокал (за вечер далеко не первый), мать отпила вино. – Раз не нашли до сих пор – значит, не найдут вообще.
Сидящий рядом Боровчук покосился на Вику. И кулак вроде бы сжал – прямо как вчера у лифта… Хотя мне могло и показаться.
В разгар застолья Вика ушла из столовой. Все уже съели горячее, перешли на десерт и, сдвинув столы, говорили и смеялись. Отсутствия Вики никто не заметил.
Решив, что ей нужно в туалет, я остался на месте: пока отчим с гостями, Вика в безопасности. Но сестры не было пять, десять, пятнадцать минут… Причём на столике лежал её телефон.
Волнуясь, я вышел за дверь.
Вику я нашёл в спальне. Дверь была приоткрыта, в коридор долетал шорох. Мне показалось, что шуршали страницы.
Пройдя сквозь стену, я попал в просторную комнату: кровать, кресла, туалетный стол, шкаф. Мебель, стены и ковёр в тёмных тонах. Многое сделано на заказ.
Платяной шкаф был открыт. В свете ночника рядом с ним лежала коробка, которую я узнал: в ней хранились мои альбомы. Их стал собирать отец, притащив как-то с работы белый короб из картона. Туда легли мои рисунки… не первые, нет – их и раньше было полно; но это были те рисунки, в которых, как сказал папа, «проскальзывал талант». И он решил их сохранить.
А когда его не стало, я перестал рисовать. Не буду врать, что эти события связаны – может, дело было в лени. Или моему таланту надоело «проскальзывать».
Папин короб я потом и не открывал, потому что стыдился: у меня было чувство, будто я его предал.
Именно этот короб (оказывается, мать его сюда привезла) и стоял у распахнутого Викой шкафа.
Рискуя помять платье, она сидела на ковре. В руках её был альбом.
Вика листала его и плакала.
- Не плачь… - сказал я. – Вика, не надо… Смерти нет.
Если честно, я сомневался, что говорю правду.
Тут до меня дошло, что это не первый просматриваемый ею альбом: рядом лежал второй. Он был тоже открыт, словно Вика в нём увидела что-то, причинившее ей боль – и отложила. Но закрыть не решилась, надеясь к нему вернуться.
Альбом лежал так, что я мог видеть рисунок. Я поглядел на него и замер.
Если есть боги, ответственные за совпадения (при условии, что боги вообще есть), то этот рисунок – их заслуга.
«Смерть-завистница» – так я его назвал.
Это был чистой воды плагиат картины Густава Климта «Смерть и Жизнь». Но плагиат этот был «честным»: я рисовал лишь потому, что хотел рисовать. Мне понравилась идея, а тот факт, что её уже раскрыл гений, казался неважным. В четырнадцать лет можно тягаться и с гениями.
На отложенном Викой рисунке – простом, карандашном – дети смеялись на лужайке, а из тёмной лесной чащи на них взирала Смерть. Но взирала не с угрозой, а с завистью. Даже коса в её руках казалась жалкой… Постыдно бессильной против детского смеха.
(Правда, у Климта лужайки не было, зато он изобразил преемственность поколений, намекая на торжество Жизни: мужчина и женщина, старуха, дети на руках матерей… Но меня на всё это не хватило).
И вот этот рисунок оказался между Викой и мной.
- Смерти нет… - повторил я. – А если и есть, она всегда проиграет.
И Вика вздрогнула.
Её пальцы разжались, альбом упал на ковёр. Немигающий взгляд устремился ко мне. Но влажные от слёз глаза явили не страх: в тот миг их озарила радость.
Я потрясённо отступил.
- Вика…
Она вытянула руку. Её губы задрожали в улыбке… В несмелой улыбке, смешанной со слезами.
Вика смотрела в мою сторону.
Она смотрела сквозь меня.
Она смотрела на меня.
Я стремглав бросился за дверь. Пересёк коридор, забыв в те секунды, что могу бегать сквозь стены. Я и не видел этих стен, потому что перед глазами стоял Викин взгляд.
Она вышла за мной. Замерев за углом, я услышал её шаги. Хотел бежать дальше, но Вика остановилась и прошептала:
- Кажется, я спятила…
К моему облегчению, она пошла в ванную. Я так и остался стоять – ошеломлённый и неспособный сдвинуться с места.
Скрипнула дверь, зашумела вода. Потом стало тихо. Потом Вика вышла.
И, идя по коридору обратно в столовую, тихонько сказала:
- Смерти нет.
Остаток вечера я к Вике не приближался.
После её возвращения к гостям я стоял за стеной. Потом «проводил» её до дома, проследил, как она входит в подъезд и ушёл с мыслью, что больше не подойду к ней так близко.
Живым – жизнь, мёртвым – смерть… Пусть даже её и нет.
Я – призрак, а Вика – живая. У меня нет права её тревожить.
Что же до отчима, то он Вику не беспокоил – разве что косыми взглядами. Но ведь это просто взгляды, верно? Будь у него что-то на уме, стал бы он терпеть два года?
И я счёл Боровчука неопасным.
Недаром в самых разных книжках утверждается одна и та же банальность: мы часто не видим того, что под носом.
Слова автора: С другими авторскими произведениями (впрочем, и с этим тоже) можно ознакомиться здесь: https://author.today/u/potemkin
На Pikabu роман будет выложен полностью и бесплатно.
