Глава 1 Глава 2 Глава 3 Глава 4 Глава 5 Глава 6 (начало) Глава 6 (продолжение) Глава 7 (начало) Глава 7 (продолжение) Глава 8 Глава 9 Глава 10 Глава 11 Глава 12 Глава 13 Глава 14 Глава 15
Дверь в общагскую библиотеку, возникшую когда-то по желанию Кошатницы, находится в углу холла. Ведёт она в огромный зал, что при каждом её открытии обескураживает: входя сюда, ждёшь, что прилегающая к двери стена продолжится и за порогом, а вместо этого попадаешь в гигантское помещение, где стен, кажется, нет вовсе – лишь вздымающиеся ввысь стеллажи.
Сколько раз тут бывал, а всё к этому не привыкну.
Возможно, поэтому, войдя в библиотеку вслед за Кошатницей, я тут же потерял её из виду.
- Настя! – позвал я.
Мой голос, пронёсшись по узким проходам – мимо книг и приставленных к полкам стремянок – вернулся эхом: «…астя, астя, астя…» В обычных библиотеках такого эха не бывает – его нет даже в спортзалах; то ли Ангел торопился, создавая это место, то ли нарочно добавил экзотики.
- Семён?.. – она вышла из-за ближайшего стеллажа. – Ты что, шёл за мной?
- Да, - признался я. – Хотел кое-что спросить.
Я подошёл к ней. Кошатница выглядела удивлённой, но я сомневался, удивлена ли она в действительности: сомневался по той же причине, из-за которой сюда шёл.
Вчера, когда Оля меня напугала и я пытался выбраться из её ниши, кто-то открыл снаружи дверь. А потом мелькнул джемпер. Возможно, он был плодом моего воображения – глюком, привидевшемся мне с испугу…
Ну а если всё-таки нет?..
Да, вход в нишу не заметить без способностей Оли – но ведь кто-то мог увидеть, как мы с ней туда вошли… Кто-то, кто за мной следил. И тогда этот «кто-то», поначалу удивившись, что мы с Олей исчезли на ровном месте, подошёл туда – и разглядел смутные очертания двери.
Кошатница ждала. Собравшись с духом, я спросил прямо:
- Это ты вчера выпустила меня из ниши?
Она вроде растерялась, но я бы не ручался, что это не игра.
- Из какой ниши? – спросила Кошатница.
Я всматривался в её лицо.
- Семён, я не понимаю, - её голос посуровел. – Объясни толком и…
Она вдруг запнулась, словно мой взор стал помехой для её речи.
- И – что? – уточнил я.
- И перестань на меня так смотреть.
Но я не перестал, и она отвела взгляд первой.
- Вчера Оля напугала меня из-за случая с платком, - сказал я. – Честно говоря, напугала до чёртиков. Я пытался сбежать от неё, но не мог. А потом кто-то открыл дверь.
- И ты решил, что это была я? – Кошатница явно хотела, чтобы это прозвучало небрежно.
- А это была не ты?
- С чего мне тебя спасать? – она пожала плечами. – И вообще, как бы я там оказалась?
- Например, потому, что ты за меня боялась, - осмелев, сказал я. – Ты же сначала не хотела, чтобы я шёл на встречу с Олей, считая её опасной.
- По-твоему, я шла за тобой? – Кошатница усмехнулась, но её попытки избежать моего взгляда несколько смазали эффект. – Да с чего ты это взял?
- Потому что я за тобой пошёл бы.
Не знаю, как у меня это вырвалось. Именно вырвалось – ведь такое произносится само. Мысли подобным словам не сопутствуют… а если сопутствуют, то слова фальшивы.
И вот тут глаза Кошатницы наконец встретились с моими – всего на миг. Но этот миг сказал мне больше, чем предыдущая минута.
Она и впрямь за меня боялась. Ошибался ли я насчёт вчерашнего или нет, но её неравнодушие к моей скромной персоне стало вдруг очевидным. Вся её неприступность не помешала ему выставиться напоказ.
Кошатница поняла это – и отступила.
А потом тихо сказала:
- Как думаешь, долго нам ещё осталось? Недавно ты сам завёл похожий разговор. Спросил, что нас ждёт после…
- Я помню, - сказал я.
- Ну так как – долго или нет?
Я молчал.
- Тогда – зачем?.. – почти шёпотом спросила Кошатница.
Разумеется, я понял, что её «зачем» означало; в противном случае мне следовало бы играть в конструктор, а не вести такие беседы.
И ещё я понял, почему она пряталась за своими «шипами»…
Не знаю, что бы я ответил (и сумел ли бы найти хоть какой-то ответ), но тут открылась дверь и вошёл Макс. Он явно просёк, что оказался третьим лишним, но Кошатницу это не смутило: затараторив о какой-то книге, она устремилась к нему. На меня она больше не взглянула. Она давала мне понять, что «шипы» снова при ней.
Только я уже не верил.
***
Лучшим местом для раздумий я считаю крышу.
После нашего с Кошатницей разговора прошёл час. Слегка удручённый, я покинул Общагу и сам не заметил, как дошёл до дома Вики: она живёт здесь в квартире, купленной Боровчуком. Он так испугался моих эсэмэсок, что раскошелился на дорогое жильё: квартира Вики расположена на верхнем этаже, снабжена тёплым полом, большой кухней и даже балконом-лоджией. Но главное, есть выход на крышу – настоящая экзотика! Одно из окон выходит на огороженную металлическими перилами площадку, в стену которой вмонтирована лестница; всего двадцать перекладин – и добро пожаловать в мир антенн, труб вентиляции и натянутых над головой проводов.
Сидя рядом с вентиляционным «грибком», я глядел на раскинувшийся внизу город.
В каждый свой визит к Вике я поднимаюсь сюда. Сначала наведываюсь в квартиру и стою где-нибудь в стороне, чтобы сестра сквозь меня не прошла (но не подумайте о непристойностях – если она неодета, я ухожу в другую комнату), а уж потом иду на крышу. Я побыл бы с Викой дольше, но по-моему, она моё присутствие иногда ощущает – и именно в пустой квартире, когда там лишь мы вдвоём; нет-нет, да и глянет в мою сторону… Причём без испуга, но со смутной тоской. И от этих её взглядов мне хочется плакать.
Так что в квартире я не задерживаюсь: прохожу сквозь окно на огороженную площадку и взбираюсь по лестнице. Крыша стала компромиссом: я ведь как бы рядом с Викой, но и не так близко, чтобы доставить ей дискомфорт… Или сделать больно себе.
Впрочем, сейчас Вика была не одна.
С недавних пор с ней ночует её парень. Не скажу, чтобы меня это напрягало (ну разве что слегка), однако данный факт беспощадно напоминал, что жизнь идёт своим чередом – и что Вика уже не девочка. Её весёлый однокурсник с простым именем Митя, но нелепой фамилией Кашкин стал ей ближе, чем был я. Честно, я радуюсь, что он у неё есть, но видеть их с Викой немножко грустно.
Глядя на них, я ощущаю себя призраком в сто раз острее, чем когда хожу сквозь стены.
Вот поэтому тем утром я смотрел не во двор, где целовались Вика с Кашкиным (он покидал любовное гнёздышко, а она его провожала – улыбка, румянец, наспех накинутое пальто), а в сторону заснеженных крыш.
Пятиэтажный дом Вики соседствует с трёхэтажками, поверх которых открывается живописный обзор. Из достопримечательностей видны три храма и Гремячка. Правда, и без ложки дёгтя не обошлось: в двух метрах от крыши висят провода – можно даже их коснуться. Причина в ремонте дороги и переносе опоры ЛЭП. Сначала сказали, что это временно, потом признали, что незаконно, и наконец обещали провода демонтировать – но пока они висят.
Вот под теми проводами я и сидел, без особого восторга любуясь пейзажем.
- Тогда – зачем?.. – спросила Кошатница час назад.
И действительно – зачем?..
Думать о делах амурных душам вроде поздновато – нас не для этого оставили. Да и потребность в нашей деятельности может вскоре отпасть: не вечно же нам ларцы разносить… Это и раньше было ясно, а теперь стало очевидным: не будет Пришлого – не будет и нас. Тут я был согласен с Палычем, над чьим мнением уже успел поразмыслить – мавр сделал своё дело, мавр может уходить. Может, мы и не исчезнем, но я был почти уверен: после истории с Пришлым, чем бы та ни завершилась, наша «жизнь» изменится. Возможно, даже примет иную форму.
Так что Кошатница права…
Ну вот что бы я сказал ей, если бы не вошёл Макс? Что смысл любых отношений – не в том, сколько им отпущено, а в самих отношениях?
Как-то коряво и банально.
Что не имеет значения, есть ли «завтра», ибо важно лишь «сегодня»?
Ещё банальнее и спорно.
Что глупо отказываться от чувств, пока те у нас есть – и пока есть мы сами?
Так ведь страх – тоже чувство, и весьма сильное. И наш страх перед будущим – пусть и «приглушённый» Ангелом – никуда не денется. Не раздавит ли он в пыль ту хрупкую связь, что замаячила между Кошатницей и мной – и не лучше ли от этой связи отречься? Сделать вид, что друг другу мы безразличны… Умудрялись же мы прежде поступать именно так, хотя я год себя спрашивал, а не втрескался ли я по уши в эту девушку-загадку? И мне удавалось убеждать себя, что не втрескался – или притворяться, что это под вопросом. Потому что я знал, какова будет её реакция. Знал стопроцентно.
Но двадцать минут в полусгоревшем доме отправили моё притворство в нокаут…
Из амурных размышлений меня вывел голос Вики, распрощавшейся наконец с Кашкиным (если Вика с ним останется, то бедные мои племянники: детство под такой фамилией обещает быть тяжким). Как я понял из их фраз, у того билет на поезд, а у Вики работа, и она не едет с ним на вокзал. Теперь ясно, почему она его провожает: он на неделю отбудет к родителям в Печоры – небольшой городок западнее Пскова, у российско-эстонской границы.
Подойдя к краю крыши, я всё-таки посмотрел во двор.
Кашкин ушёл, Вика вернулась в подъезд. Пожалуй, и мне пора в Общагу. У Вики я уже побывал, так что сегодня больше к ней не пойду.
И когда я так подумал, во двор въехал «Мерседес» – серебристый спортивный внедорожник.
От потрясения я чуть не шмякнулся вниз: это же машина Боровчука!..
Тот ездит с водителем, так что дверца открылась со стороны пассажира. Мой бывший отчим грузно вышел. Оправил дорогое пальто и пошёл вразвалку к крыльцу.
Цепенея, я пялился на закрывшуюся за ним дверь. Выходит, Боровчук оставил себе домофонный ключ… Значит, у него есть и ключи от квартиры?
Но какого чёрта ему нужно от Вики?!
В следующую секунду я уже бежал к лестнице.
Спустившись на выступ с перилами, я прошёл сквозь окно. За ним была спальня: светло-серый ковёр, уже сложенная кровать, этажерка (в тех же серых тонах), телевизор на стене и фикус в кашпо. На столе у планшета лежал блистер с таблетками… Полагаю, с противозачаточными.
Шагнув сквозь фикус, я сквозь стену сунул голову в кухню.
Вика мыла посуду, оставшуюся с завтрака; шорты, футболка, светло-рыжие волосы стянуты в хвост. Вика смотрелась восхитительно.
Я подумал о Боровчуке – и пожалел, что она сейчас не выглядит чучелом.
Полминуты спустя в дверь позвонили.
Сестра явно удивилась – домофон-то молчал. «Может, ключей от квартиры у Боровчука всё-таки нет?» – подумал я. Но тут же эту мысль отмёл: нельзя принимать желаемое за действительное. Отчим лишь притворился, что уважает Викино личное пространство.
Вслед за сестрой я вышел в прихожую. Прильнув к глазку, Вика вздрогнула и отступила.
- Не открывай, - сказал я. – Вика, не надо – пошёл он к чёрту.
Она обернулась, будто меня услышав. Но потом сдвинула щеколду, открыв верхний замок, и повернула ключ в нижнем: тот всегда там торчал, если Вика была дома.
- Что вам нужно?
- Даже не поздороваешься? – Боровчук изобразил улыбку.
- Здороваются с теми, кому желают здоровья. Вы всерьёз думаете, что я желаю его вам?
- Ну зачем ты так? – взгляд Боровчука излучал раскаяние. – Желать людям зла – большой грех.
Я закатил глаза. Как же модно сейчас стало рассуждать о грехах – особенно среди тех, кто в них погряз!..
- Пожалуйста, позволь мне войти, - Боровчук мялся за порогом. – Нам надо поговорить.
От тревоги за Вику я сжал кулаки.
- Закрой дверь, - прошептал я. – Вика, захлопни эту чёртову дверь у него перед носом!
Но она его впустила.
Боровчук вошёл, изображая смущение. В фальшивости последнего я даже не сомневался. Смущаться он не способен.
- Вижу, у тебя всё хорошо, - за невинным замечанием крылся намёк: помни, кто всё это купил. – Честно говоря, я давно хотел тебя навестить… Извиниться, как положено…
- Вы уже извинялись, - холодно сказала Вика.
- Да, и очень много раз – чуть ли не на коленях стоял. Только ты ж меня не простила… А ведь я тогда был пьяный, - прозвучало это так, будто хмель мог оправдать содеянное. – Еле соображал, что к чему.
- Но всё-таки соображали, - Вика сделала паузу, вздохнула. – Послушайте, мне через час нужно быть на работе. Что вам нужно?
Боровчук сменил тон:
- Это касается твоей матери.
Вика сразу напряглась. Если честно, и я тоже.
- У нас завтра годовщина, - сказал Боровчук. – Три года, как поженились. Дата вроде пустяковая, но мы решили её отметить: позвать гостей, устроить праздничный ужин… - он прокашлялся и закончил: – В общем, нам бы хотелось, чтобы ты пришла.
Вика дёрнула плечом. Отношения с матерью у неё были сложные и сводились к телефонным беседам – причём я не помню, чтобы Вика звонила первой. Может, конечно, и звонила – я же не слежу за ней сутками, чтобы знать наверняка, – но это маловероятно.
- У меня сессия, - сказала Вика. – И работа. Передайте матери, что я готовлюсь к экзаменам.
- Да брось… Ну к чему эти отговорки – работа, сессия? Мы же взрослые люди.
- Ладно, - Вика заговорила твёрже. – Я просто не хочу идти. Такой ответ вас устроит?
- А ты не думаешь, что это эгоистично? – Боровчук перешёл на тон учителя, наставляющего запутавшегося подростка. – Я понимаю, ты не хочешь общаться со мной, но при чём тут твоя мама? Неужели наш брак отменяет всё, что она для тебя сделала?
Вику это явно задело – Боровчук надавил на больное место. Но ответила она с прежней прохладой:
- Для нас с братом больше сделал отец. Моя мать не работала ни дня в своей жизни. Когда я в пять лет упала с качелей и разбила бровь, она болтала по телефону в том же дворе и даже не слышала мой плач, - голос Вики зазвенел от эмоций. – Мы с Сёмой были для неё декорациями… приложениями к красивой жизни. И меня должна грызть совесть из-за нежелания её видеть? – Вика натужно усмехнулась. – Простите, но у моей совести выходной.
Боровчук не сразу нашёлся с ответом. Ну а я обошёл Вику и встал рядом с ним. Можно сквозь него прыгнуть, если он чего удумает.
- Ты всё-таки несправедлива, - сказал Боровчук. – Это ведь Вера платит за твою учёбу…
- Из оставшихся папиных денег, - перебила его Вика. – Он нам с Сёмой их и оставил, только я до восемнадцати не могла ими распоряжаться. И вы прекрасно это знаете.
Она вдруг глянула сквозь меня – уже второй раз за сегодня: ни с того ни с сего покосилась влево. Я сглотнул и застыл. Метнулась безумная мысль: «Шевельнусь – и Вика увидит…»
Но затем её взор вернулся к Боровчуку:
- Это всё, что вы хотели сказать?
- Не совсем, - он вновь прокашлялся, и внезапно в его облике проступило что-то искреннее. – Пьёт она… Как ты от нас съехала, так и стала прикладываться…
По лицу Вики скользнула тень. Боровчук продолжал:
- Сначала не злоупотребляла – так, коньяк на ночь глотнёт для успокоения… Но в последние месяцы… - он неуклюже развёл руками. – Чем меньше вы общаетесь, тем больше она в себя вливает. Да ты и сама должна была понять…
- Понять что? – вымученно спросила Вика.
- Как сильно ты ей нужна. Сначала сын погиб, а потом и ты от неё уходишь…
- Не от неё, а от вас, - в голосе Вики звенела сталь. – И я не ушла бы, если бы вы не попытались…
Она резко умолкла. Воздух словно накалился.
Вика сделала глубокий вдох. Медленно выдохнув, уже спокойнее сказала:
- Вы сами купили мне жильё… а если бы и не купили, я жила бы в Питере с тёткой – она хоть и небогатая, но меня бы приняла. С вами я бы не осталась.
Мой невольный кивок выразил согласие с Викой: папина старшая сестра – бездетная, так и не вышедшая замуж – приняла бы её без колебаний. Характер у тётки скверный, но уж лучше жить с ней, чем с Боровчуком.
- Да, конечно, понимаю… Но насчёт завтра… - тот всё гнул свою линию: грешник, жаждущий прощения. – Может, всё-таки придёшь? Не хочешь со мной мириться – не надо. Но ты о матери подумай…
Вика уставилась в стену, черты её лица заострились. На пять долгих секунд стало тихо.
- Хорошо, - наконец сказала она. – Только учтите, что если вы снова посмеете… не соображать, что к чему, вам это с рук не сойдёт. Молчать я уже не стану.
- Нет, конечно, не посмею, - зачастил Боровчук. – Да я бы и тогда… если бы только не перебрал…
- Вот и постарайтесь снова не перебрать. Я скажу знакомым, куда пошла. Даже сниму на смартфон, как вхожу в подъезд, - каждое Викино слово Боровчук сопровождал кивком. – И я не намерена играть с вами в семью: если стану навещать мать, то когда вас не будет рядом.
- Это справедливо, - признал Боровчук (мне показалось, уж больно поспешно). – Я всего лишь хочу, чтобы вы с ней общались. Она ведь даже с подругами разговаривать перестала: назавтра всех гостей позвал я.
Он замолчал и оглянулся на дверь. Вику – а меня тем более – это порадовало:
- Да, вам пора, - она взглянула на часы. – Мы говорим уже шесть минут – на шесть минут больше, чем мне бы хотелось.
Боровчук смиренно кивнул:
- Завтра вечером я пришлю за тобой машину…
- Не утруждайтесь, приду пешком, - обойдя Боровчука (мне пришлось посторониться), Вика сдвинула щеколду. Толкнула дверь, и та открылась. – Удачного дня.
Её тон был холоднее воздуха, ворвавшегося из подъезда.
Попрощавшись, Боровчук вышел, но уже за порогом мельком глянул на Вику – очень нехорошо глянул… Глазами волка, рыскавшего у фермы, но не сумевшего найти брешь в заборе.
Подстёгнутый интуицией, я вышел сквозь дверь. Мне нужно было уловить мысли отчима. Даже малейшие фантазии касательно Вики – пусть Боровчук и не намерен воплощать их в реальность – для меня станут сигналом к действию: я от него не отстану двадцать четыре часа в сутки! Ещё и Близняшек привлеку: они-то могут воздействовать на живых физически… И бейсбольную биту, надо думать, сёстры не выбросили.
Но ни одной его мысли я почему-то не уловил.
Боровчук вызвал лифт, а я, приблизившись к нему сбоку, прислушался, как делал тысячу раз. Да только тщетно. У него будто не было никаких мыслей, что, конечно, невозможно – просто «поймать» их не всегда получалось.
Зато он что-то бормотал, беззвучно шевеля губами: так обычно бормочут чей-нибудь номер телефона, чтобы его не забыть.
Я удивлённо пригляделся. Бледные губы Боровчука двигались, как у безумца, глаза смотрели в одну точку. Пальцы правой руки сжались в кулак.
А потом тренькнул лифт, и всё резко прекратилось: кулак разжался, губы сомкнулись в линию. Черты лица отчима разгладились, словно он постиг некую истину. Взгляд обрёл умиротворённость.
Створки лифта разошлись, Боровчук вошёл в кабину.
Я остался на площадке, гадая, что же это было. Усталость?.. Нервы?.. Хронический недосып?..
Или же что-то другое?..
Но уже через мгновение я приказал себе расслабиться. Глупо видеть во всём мистику. В наш век стрессовых расстройств президенты жуют галстуки – чему уж тут удивляться?
Так в тот день я и подумал. У страха ведь глаза велики…
Как уже упоминалось, я болван.
Визит Боровчука к Вике занял все мои мысли, временно изгнав из них даже Пришлого.
Я боялся за сестру. Завтрашний семейный праздник (хотя для нас с Викой он сошёл бы за траур) ей лучше бы пропустить – и тем более сейчас, когда уехал её бойфренд. Нельзя Вике идти туда одной!..
Но раз она пойдёт, я пойду с ней. Допустить, чтобы Вика без защиты осталась с отчимом на застолье (пусть там и будут гости) я не мог. Свою гнусную натуру он однажды явил, и никто не даст гарантий, что не явит ещё раз.
Однако безопасность Вики была лишь первым номером в числе волнующих меня факторов: вопреки своей воле я стал тревожиться за мать.
Она пьёт…
Об этом я думал, покинув Вику и идя по утренним улицам.
Подняв капюшон, я сквозь машины перешёл дорогу на красный. Побродил немного по скверу. Зашёл зачем-то в кафе и вышел через чёрный ход в заставленный автомобилями двор.
Мать пьёт… А раньше она даже в праздники пила мало – говорила, алкоголь сушит кожу…
Над Псковом сияло тусклое солнце, небо отливало серым. Прохожие были вялыми. В такие дни хандрят даже призраки.
Хандрят – и ворошат прошлое.
Я свернул к Рижскому проспекту, куда ещё минутой раньше не собирался идти.
Дом, к которому я прибыл, словно бы хвастался благополучием: уютный дворик, камеры наблюдения, парковка, охрана и открывающийся из окон вид на Кром. Взгляд мой сразу метнулся вверх, к пятому этажу. К окнам квартиры Боровчука, куда вся наша «семья» (не могу я без сарказма произносить это слово) переехала после их с матерью свадьбы.
Здесь я не был с тех пор, как отсюда съехала Вика – именно тогда я последний раз видел мать. Если честно, я не думал, что ещё её увижу: мои злость и досада пересиливали тоску. До сегодняшнего дня я бы и не представил, что приду в этот дом.
Пройдя сквозь шлагбаум мимо будки охранника, я бродил по парковке, не решаясь зайти в подъезд.
Элитная пятиэтажка. Квартира премиум-класса. Брендовая сантехника, камин с дымоходом, итальянские люстры. И наслаждайтесь сериалами на широком экране…
Наслаждайтесь, ибо жизнь удалась.
- Удалась, да? – спросил я у двери подъезда. – Что, серьёзно?
В подъезд я всё-таки вошёл.
Свой второй брак мать считала удачным – в отличие от первого. Интересно, изменила бы она мнение, узнав, что её муж чуть не изнасиловал падчерицу? Хочется думать, что да… Но уже то обстоятельство, что я в этом не уверен, говорит о ней многое.
Миновав консьержку, я прошёл лестничный пролёт.
Вика ей ничего не сказала – вероятно, из жалости: ведь всё случилось сразу после моей гибели. Но мне порой кажется, эта причина не главная: Вика не желала знать, как наша мать отреагирует.
Может, правильно делала? Неведение не зря прослыло блаженством…
Второй пролёт. Девять чистеньких ступеней. Оказалось, я их считал.
Поднимался я медленно – словно не призрак, неспособный устать, а страдающий астмой старик.
Пятый этаж. Люстра, зеркала на стенах, белоснежные панели. Массивные двери отделаны медью и декорированы стеклом.
У одной из них я остановился.
Всего шаг – и я попал бы в квартиру. Увидел бы женщину в тунике и леггинсах (мать всегда их обожала), вечно гнавшуюся за молодостью. Женщину с нетипичным для Пскова загаром (спасибо салонам красоты – надо думать, маман снова их посещает) и белоснежной улыбкой. С причёской от лучших парикмахеров города.
Или всё-таки нет? – ведь она стала пить…
Меня кольнул страх.
Может быть, я увижу её утопающей в кресле, в домашнем халате, с полной рюмкой коньяка? Или на смятой простыне, в спальне с включённым телевизором, чей звук слишком слаб, чтобы достичь её снов? Или в ванной, у зеркала, за подсчётом прочерченных алкоголем морщин?
Но затем я вдруг понял, что боюсь вовсе не этого: не признаков деградации и уж точно не морщин на полузабытом лице; я боялся признать, что мне этого лица не хватает. Мне его не хватало всё это время, сколько бы я себе ни лгал.
Это горькое понимание оттолкнуло меня от двери, когда шаг был почти сделан.
Я сбежал вниз по лестнице, убеждая себя, что просто быстро иду. Пересёк двор, не оглядываясь. Всё равно завтра придётся вернуться – нет смысла приходить сейчас.
А глаза мои слезились исключительно от солнца – едва заметного в глянцево-сером небе.
Вечером того же дня со мной связалась Оля.
Уже вечерело. Набродившись по улицам, я возвращался в Общагу и поблизости от Арки заметил на снегу слова. Пригляделся и прочёл:
«Кажется, я что-то нашла. Это не ниша, где прячется Пришлый, но он точно там был. Встретимся завтра в полдень. Завокзалье, переезд на Крестовском шоссе».
- Webgirl… - прошептал я.
Значит, она меня ждала, но подойти к Арке боялась. Заметила, что я иду, оставила послание – и сбежала… Вероятно, из-за играющих у Гремячки Близняшек.
Всё-таки годы одиночества даром не проходят…
Я внимательно перечитал выведенные в снегу предложения.
Крестовское шоссе, Завокзалье, переезд… ясное дело, железнодорожный.
Это место я знал.
Немного подумав, я разворошил снег, превратив строки в бороздки.
Что бы Оля ни нашла, Пришлого там уже нет (это следовало из фразы «он точно там был») – а значит, на встречу с ней мне лучше идти одному: Оля вновь убежит, если со мной кто-то будет.
Ни к чему моим соседям видеть её послание.
Но в назначенный Олей полдень я об этом решении пожалел.
Слова автора: С другими авторскими произведениями (впрочем, и с этим тоже) можно ознакомиться здесь: https://author.today/u/potemkin
На Pikabu роман будет выложен полностью и бесплатно.
