CreepyStory

-- Что, прости? – скорчилась рыжая. – Ты сейчас серьёзно?

-- Только это большая тайна, -- сказал Игорёша.

-- Ты считаешь себя… Христом? Просто скажи, что ты шутишь…

-- «Ты шутишь», -- сказал Игорёша. – Только никому не говорите. Об этом не знают даже мои последователи. Они думают, что я Будда… Но вы – ребята особенные. Сама Вселенная свела мой путь с вашим.

Предыдущие главки: https://vk.com/topic-170046450_48339328

Повисло неловкое молчание. Рыжая спрашивала себя, почему ей так везёт на сектантов, Жека думал, что Игорь – конченый психопат, а Мельница размышлял о чем-то своём, тёмном, зловещем и пророческом…

-- Я понимаю, -- пожал плечами бородатый. – Тащемта, не каждый день видишь Иисуса. Расслабьтесь. Просто считайте, что я сбрендил. Тем более, что оно так и есть. Кхм-кхм. Ещё один вопрос.

Игорь глянул на Мельницу.

-- Громила врёт?

Гопник только фыркнул.

-- Да ты в уши долбишься? Тебе ещё не понятно? Ну ты и тупо-о-ой… Мне насрать, чё вы с ним сделаете. Хоть прирежьте, как скотину. Гипсокартон всё равно редкостный пидарас. Даже если он врёт сейчас, прикидываясь тем полудохлым задротом и надеется всех здесь угрохать... Вам, ребята, всё равно хана, -- Мельница злобно гоготнул. – Отец доберётся до вас. Вынюхает. Из под земли достанет. Вас ждут сумасшедшие пытки. Вы будете умирать, как… как черви.

-- У червей неразвитая нервная система, -- заметил Жека. – Они боли не чувствуют.

-- Да пошёл ты…

-- Отец действительно доберётся до нас и это не блеф, -- хмыкнул Игорь. – И пытки у него действительно очень жестокие. Как и подобает Антихристу!

-- Ох… -- у Лизы задрожала губа, а на глаза навернулись слёзы испуга, но она старалась держать себя в руках. Она что-то вспоминала.

-- Просто отвяжи меня, Игорь, -- сказал Мельница. – Ты здесь совершенно не при делах. Ты просто проходил мимо и вступился за бабу. Поступок пацана. Отвяжи меня, отдай мне рыжуху… А с задротом я сам разберусь.

-- С каким из них? – взгляд Игоря гулял между Алексом и Жекой.

-- С обоими. Они оба замешаны.

-- Ну уж нет, -- помотал головой Игорь. – Потакать Сатане… Тем более – они мои будущие соратники. С ними мы победим последнее зло в этом мире. Вот увидишь.

Теперь фыркнул уже Жека. Непроизвольно. В его положении выделываться не стоило.

-- А тебя я ещё верну на путь к Господу, -- поднял палец бородатый. – Ты хочешь истины. И это похвально. Но путь к ней ты выбрал не благой.

-- Ха! Да ты же просто сумасшедший! Ты – никто! Проснись, чувак! Я предлагаю тебе сделку.

-- Сделку с дьяволом, -- парировал Игорь. – Я чувствую в твоих словах очень много темноты. Тьмы. О-о!.. Я с каждой секундой убеждаюсь, что ваш «Отец» -- это Антихрист и никто иной!

-- Отец тебя угробит. Просто знай. Ты пожалеешь…

-- Я пожалею, если уклонюсь от воли Бога, -- сказал Игорь.

-- Да что ты вообще знаешь о Богах... – кажется, этот бесполезный разговор утомил Мельницу.

-- А что с этим юношей? – Игорь повернулся в сторону бухого нокаутированного Алекса.

-- …Я его не знаю, -- ответила Лиза дрожащим голосом. Она была готова броситься бежать в любую секунду.

-- Это Алекс. Он дрался с громилой, пока я ещё был в своём теле, -- сказал Жека. – Громила вырубил его, а потом принялся за меня.

-- Он, видимо, верный друг, -- восхитился Игорь.

-- Он его верный сообщник! – рявкнула рыжая. – Хорошо! Убедили! Похоже, два задрота всё-таки победили Гипсокартона. Но они – сообщники!.. У меня кровь в жилах стынет, когда я представляю, что они со мной вытворяли!

-- И то верно, -- Игорь бросил на Жеку пристальный взгляд. – Что вы делали с Лизой? Только честно.

Жека растерялся. А делали они с ней всякое… Этот бомж что – внатуре умеет отличать ложь от правды? Конечно, вряд ли здесь замешана мистика. Он просто хороший психолог – не зря же он зарёкся о своих «последователях». Значит, он умеет находить к людям подход. И у него либо прирождённый талант, либо он наглотался книжек по считыванию эмоций человека. Во всяком случае, врать совершенно не хотелось. Тем более сейчас, когда он растерялся и стушевался.

-- Мы с ним не занимались сексом с её телом… -- в самый последний момент Жека нашёл лазеечку.

-- Это… правда.

-- Мать вашу! – взвизгнула Лиза. – Такого просто не может быть! У мужчин, особенно у таких задротов, как эти двое… в общем… они извращенцы! Вы посмотрите на их прыщавые лица! Неужели вы им поверили?!

-- Но я не вижу лжи в его словах… -- Игорь задумчиво почесал бороду. – Однако эти двое… С помощью твоего тела, Лиза, они тащили пьяного Алекса. Вполне вероятно, они использовали тебя, чтобы ходить на «свидания» по очереди. И пытались этим привлечь внимание живых девушек, мол, посмотрите, какая цыпочка клюнула на меня – я альфа-самец…

-- Прекратите, это слишком мерзко… -- поморщилась рыжая.

-- Это я ещё не сказал ничего особенного. Гораздо хуже, если они вселялись в твоё тело по очереди и прыгали друг на…

-- ПРЕКРАТИТЕ!

-- Кхм, извини, -- Игорь кашлянул в кулак. – Немного увлёкся... Громила, как тебя зовут?

-- Меня зовут Женей. А громилу – Антоном. Гипсокартоном. Это всё, что мне удалось о нём узнать…

-- Хорошо, Женя, расскажи о себе. И об Алексе. Пока он не может этого сделать сам. Кто вы?

Жека вздохнул. Кажется, ему удалось построить мирный диалог и даже завоевать немного доверия. Но рыжухи ему под своей властью уже не видать – с этой мыслью было трудно смириться. Чтобы завладеть ею снова – придётся убить всех свидетелей. Это слишком тяжело с моральной точки зрения. Но и после всего пришлось бы ещё укрываться от некой секты, от Отца… Какой-то бред. Зато в эту передрягу он влип не один – их теперь трое... Четверо, если учесть и Алекса… Жека успел быстро прокинуть в голове варианты дальнейшего развития событий. И самым толковым был только один вариант. Который его мало устраивал, но зато позволял выжить и, заодно, не угодить в тюрьму. А для этого пришлось рассказать им всё…

-- Правда…

Рыжая после рассказа встала, подошла и со всего маха зарядила пощёчину. Тело Гипсокартона почти не почувствовало боли, но всё равно было неприятно.

-- Ты мерзкий… мерзкий… -- шипела она и не могла подобрать слова, зато мило хлопала глазками.

-- Согласен, -- ответил Жека. – Но кто бы поступил иначе? Какие у меня были варианты? Скормить твоё тело голодным свиньям? Зарплаты киномеха не хватало и на одного меня.

-- Можно было устроиться мной на нормальную работу!

-- На какую? Без документов? Не смеши… -- пробормотал Жека. – Твоё главное достоинство – это красота. А в современном мире за неё отлично платят…

Рыжуха ещё раз зарядила пощёчину.

-- Говнюк!

-- Согласен, -- ответил Жека. Но это, кажется, взбесило Лизу ещё сильнее. Она зарычала, вернулась обратно на диван и надула губу.

-- А по-моему Алекс – отличный парень. Он ведь даже пьяный продержался против громилы. Он бы нам пригодился в битве со злом, -- потёр ладошки Игорь. – У него есть деньги и умение бить лица.

-- И я про то! – спешно закивал головой Жека. Он никогда бы не подумал, что согласится с этим психом так охотно. – И если ты, Лиза, подыграешь мне, то мы сможем стянуть с него сто тыщ!

-- Ты охренел? – зашипела рыжая.

-- Я могу поделиться. Как насчёт одной десятой?

-- Ты охренел?!

-- Ладно. Действительно охренел… Четверть?

Рыжая всполохнула костром благородной ярости, но тут же остыла и задумчиво уставилась на разбитое окно.

-- Я ведь совсем без всего… -- сказала она, не отрывая взгляда. – Они отняли у меня всё. Они поссорили меня с роднёй. Они переписали квартиру, и вогнали меня в долги… Они сделали всё, чтобы мне было некуда бежать. И воспользовались этим…

-- Половину? – неуверенно спросил Жека. Рыжая закатила глаза, но можно было увидеть, как уголки её губ на секунду изогнулись в улыбке:

-- Ладно. Половину… А ничего, что он может нас слышать?

-- Он выпил слишком много, а потом ещё и получил по башке. Так что не думаю… Но будь с ним вежлива, когда он очнётся, -- сказал Жека.

-- Боже…я опустилась до содержанки…

-- Не упоминай имя Господне всуе… Лучше расскажи, кто такой этот Отец? И где его можно найти? – спросил Игорь.

-- Мне больше интересно, как это Отец смог утерять «переключатель», -- сказала Лиза. – Это невозможно. Особняк хорошо охраняется, а из секты никто бы не стал предавать своего хозяина… Все эти шизики были верны Отцу.

-- Не все, ха-ха-ха! – загоготал Мельница. – Но не волнуйся! Твоя подружка живой не ушла!

-- Аня? – рыжая сразу переменилась в лице. – Это она?

-- Хотела спасти тебя. Но ничего у неё не вышло!

-- Как видим – вполне себе вышло… -- заметил Жека.

-- Заткнись!

Рыжая вскочила с дивана. В руках она держала ножницы.

-- Живо говори, что сней случилось, ублюдок!

-- С удовольствием… -- сверкнул глазами Мельница и начал свой рассказ…

_____________________________

Екатерина Евгеньевна 500р "Спасибо за творчество"

— Опять они! — занервничал Эльдман. — Ну же, Сильвина, прибавь ходу, нам осталось совсем немного.

— Простите, хозяин, — отозвалась осквернительница, что погоняла призрачных лошадей цепью. — Эти лошади очень быстры, но не особо выносливы. Для восполнения энергии им нужна могильная эссенция. Если вы прикажете, я пожертвую собой и задержу рыцарей боли.

— В этом нет смысла, они просто проедут мимо. Брутус, у тебя остались доспехи рыцарей смерти?

— Какое там, мы ещё вчера всё выбросили, да ещё и карету почти разобрали, — громила оглядывался по сторонам в поисках предмета, который можно выбросить. — Можно воспользоваться Медгреем.

Внезапно передние колёса разъехались в стороны, и карета вместе с пассажирами резко уткнулась в землю и перевернулась. Четвёрка призрачных лошадей протащила её за собой сотню метров, а когда поводья порвались, разбежались в разные стороны. За секунду до этого Медгрею удалось дотянуться и открутить болт, на котором держались передние колеса. Он понимал, что рыцарям боли нужен только Эльдман, и когда они его убьют, он окажется на свободе. Тогда он с гордостью сможет вернуться к отцу и поведать о том, как убил мерзавцев, которых не смогли одолеть рыцари смерти.

Придя в себя, Эльдман увидел бегущую навстречу рыцарям боли фигуру Медгрея. Младший сильно приложился головой о землю, из-за чего получил отрицательный эффект оглушения.

— Сильвина! Не дай ему уйти! — крикнул он.

Стальная цепь осквернительницы сильно вытянулась, схватила Медгрея за ноги и потащила обратно. Эльдман взглядом оценил расстояние до пылающих рыцарей, состояние кареты и общую боевую мощь его команды.

«Бежать нет смысла. На лошадях они нас быстро нагонят. Сражаться тоже не вариант. Мы обратимся вяленым мясом, как только подойдём к ним вплотную. А если…»

— Брутус, мне нужен твой гроб, — Эльдман отодвинул тяжёлую крышку и залез внутрь. — Слушай сюда. Рыцарям боли нужен только я. Они пустые, так что интеллектом не блещут, всегда идут напролом. Если ты будет тащить гроб на цепи, они тебя не тронут, а меня не смогут убить. Главное — это пересечь тот холм.

— Это может сработать, — согласился Брутус. — Я наложу заклинание, которое не позволит открыть гроб снаружи, но учти, полностью защитить тебя он не сможет. Как только гроб нагреется, ты окажешься в аду.

— Знаю, поэтому не сбавляй темп и отдай мне все свои зелья. Ещё лучше будет, если ты поставишь гроб на задние колёса кареты.

Громила Брутус сделал всё так, как велел Эльдман: запечатал каменный гроб, водрузил его на целую часть телеги и потащил за собой на цепи, в то время как Сильвина пинала Медгрея, чтобы тот не отставал от них. Довольно скоро пылающие всадники достигли своей цели, спешились и мечами принялись бить по каменному надгробию. Как и предположил Эльдман, до других им не было никакого дела.

— Эльдман Младший, именем мёртвого закона ты проговариваешься к смерти через сожжение, — твердили они, нанося свирепые удары.

Жар от их мечей и тел быстро проник через сочленение крышки и гроба внутрь к Эльдману. Сначала это был знойный жар, затем температура поднялась до невыносимой отметки. Эльдман в прямом смысле коптился внутри гроба, его бледная кожа покрывалась ожогами, мясо трескалось до кости. Первые пять минут он терпел, заливая глотку проклятыми зельями, но вскоре боль стала столь нестерпимой, что он не смог не то что глотать, а просто держать флакон в руке. Извиваясь, словно червяк на раскалённой сковороде, он громко кричал от боли. Сильвина хотела броситься ему на помощь, но Брутус её остановил.

— Подойдёшь вплотную – сгоришь. Лучше помоги тащить, чем быстрее доберёмся до холма, тем скорее прекратятся его страдания.

Эльдман не смог вытерпеть той боли, что пожирала его тело. Он опрокинул крышку гроба, обратился стаей летучих мышей, пролетел несколько метров и рухнул на землю обугленным телом. Кожа и мышцы так обгорели, что он не мог шелохнуться, даже глаза, и те оплавились и вытекли наружу. От смерти его отделяли несколько единиц здоровья, которое внезапно начало восстанавливаться. Эльдман ощутил облегчение, словно его бросили в прохладную воду, которая принялась исцелять его раны.

В момент, как рыцарь боли занёс над Эльдманом меч для удара, сверкнула чёрная молния, а за ней последовал раскат грома.

-36т ОЗ.

Пылающий рыцарь отлетел от Младшего на двадцать с лишним метров, а когда поднялся на ноги, обнаружил в своей броне и костях внушительную дыру, из которой сочилась магма. Рядом с Эльдманом на пустыре появился высокий бледнокожий мертвец.

«Нефиус 72 ур. ОЗ – 180т.»

Мертвец был одет в комплект из синей кожи и вооружен копьём, лезвие которого сжимал пастью чёрный дракон. Седые волосы были убраны в конский хвост, а кожа не имела гнойников и червей, как у аристократов. Прикрываясь тяжёлыми щитами, рыцари боли пошли в наступление. Нефиус побежал им навстречу, навыком «Раскол брони» пробил щит и насадил скелета на копьё, а затем швырнул его в остальных. Несмотря на перевес в уровне, сражаться сразу с четырьмя рыцарями боли было накладно, ведь, просто находясь рядом с ними, он получал по 4 тысячи урона в секунду. После нескольких выпадов копьё Нефиуса пустило чёрную молнию. Вновь прогремел гром, а чёрные искры оторвали рыцарю ноги и полностью лишили его очков здоровья, от чего он погас, словно спичка в морозную ночь.

— Долго ты ещё собираешься здесь возиться? — прозвучал задорный голос живого мужчины.

Им оказался чернокнижник в белой мантии, спину и плечи которой украшали кости чудовищ.

«Диартемис 87 ур. ОЗ – 175т.»

На цепи, что заменяла ему пояс, висел меч, который ранее находился под крылом чёрного дракона, и толстая книга в тёмном кожаном переплёте, которую часто называли гримуаром. По велению хозяина книга воспарила в воздухе и раскрылась, а маг вырвал из неё страницу и пустил её пепел лететь по ветру.

— «Танцы мертвецов», — произнёс он, и пламя рыцарей окрасилось в зелёный цвет.

Зазвенели мечи и щиты, захрустели кости. Все трое, позабыв об Эльдмане, стали сражаться друг против друга, а когда остался только один, белый чернокнижник указал на него пальцем.

— «Изгнание нечестивого», — произнёс человек, и из его пальца вылетел тонкий луч света.

Тонкий, но наделённый невероятной мощью, которая затушила пламя и обратила рыцаря боли в пыль. Его кости вмиг почернели и развеялись по ветру, а доспехи рухнули на иссохшую, чёрную землю.

— Кажется, мы очень вовремя, — Диартемис посмотрел на обожжённое тело Эльдмана. — Ещё чуть-чуть, и моя армия потеряла бы вампира.

— Не нужно делать вид, словно тебе безразлична жизнь мальчишки, — Нефиус говорил с белым чернокнижником непринуждённо, как со старым другом. — Лучше излечи его поскорее, хочется узнать, что он такого учудил, что на него объявили охоту рыцари боли.

Мужчина в белых одеждах снял с цепи меч из магической стали, разрезал им свою ладонь и пролил кровь на тёмно-красную обожжённую кожу Эльдмана. Кровь впиталась словно в землю, и от места соприкосновения тело вампира стало быстро восстанавливаться.

— А с этими что будем делать? — Диартемис перевёл строгий взгляд на Брутуса, Сильвину и Медгрея. — Если не ошибаюсь, они заперли его в гробу и куда-то тащили.

— Почему бы не спросить у них. Вы кто такие? — Нефиус направил копьё в сторону троицы.

— Я покорная слуга господина Эльдмана, — вышла вперёд Сильвина. — И я требую, чтобы вы оба от него отошли!

— Умолкни, дура! — закрыл ей рот рукой и прижал к себе Брутус. — Не видишь, кто перед тобой и какого они уровня? Многоуважаемый белый чернокнижник, мы друзья Эльдмана, а заперли его в гробу лишь для того, чтобы защитить от преследователей.

— Кхе-кхе, — закашлялся и перевернулся на спину Младший.

Теперь, когда его тело полностью восстановилось, он смог раскрыть глаза. Не сразу, но он признал в белой фигуре своего названного хозяина, а потому поспешил встать перед ним на колено.

— Простите за предоставленные хлопоты, — обратился к чернокнижнику Эльдман. — Я задержался и готов понести за это любое наказание.

— Господин Эльдман! — Сильвина пришла в ярость от того, что Младший встал на колено. — Поднимитесь, прошу. Это жалкий человек должен кланяться вам, а не вы ему.

— За неё тоже простите, — поспешил выпалить Эльдман. — Ей в голову забрался скарабей. Она не соображает, что говорит.

— Господин, — Сильвина поникла, услышав такие слова.

— Аха, ты погляди, каких чудаков он собрал, — засмеялся Нефиус. — Я же говорил, из него выйдет отличный генерал.

— Согласен, для удачного наступления нам необходимы такие мертвецы, как Эльдман, — одобрительно кивнул Диартемис и жестом пальцев велел Эльдману подняться с земли. — Пожалуй, стоит наградить тебя за упорство. Я не случайно не дал тебе ни опыта, ни оружия, чтобы ты мог показать свой потенциал. Ты достоин стать моим генералом и получить награду.

Эльдман подошёл к белому чернокнижнику, и тот приложил тёплую, живую руку к его лбу.

Получен 18 уровень.

Получен 19 уровень.

Получен 20 уровень.

Вы обладатель древнего знания. Вы младший вампир. Для того, чтобы повысить свой ранг и открыть способности старшего вампира, вам необходимо выпить кровь 1 944 человек. Чтобы стать древнейшим вампиром, вам необходимо выпить кровь 9 944 человек.

На данный момент вам доступно два навыка на выбор, стоимость любого из них — 5 осколков души.

«Сердце мертвеца», активная способность — позволяет сжимать сердце живого противника и наносить ему 5% урона от его максимального запаса здоровья.

«Смертные муки», активная способность — вы на 10 секунд создаете зону, в которой удача всех врагов снижается на 30%, а ваша удача повышается на 15%.

Новые навыки будут доступны с каждым 10 уровнем.

«Как всегда, оба навыка хороши», — подумал Эльдман. — «У каждого из них есть свои недостатки и преимущества. «Сердце мертвеца» действует только на живых, но способно за двадцать использований убить кого угодно. «Смертельные муки» действуют против всех, значительно повышают вероятность нанести критический урон или увечье, но ограничены по времени и в пространстве. Учитывая, что основным заданием от Диартемиса является убийство других чернокнижников ради гримуаров, стоит выбрать первый навык».

Вы овладели навыком «Сердце мертвеца».

Израсходован предмет – Осколки души 5х.

— Благодарю вас, — поклонился Эльдман. — У меня для вас тоже есть подарок. Сильвина.

Осквернительница вцепилась Медгрею пальцами в затылок и бросила его к ногам чернокнижника. Диартемис внимательно осмотрел подарок и задумался.

— Только не говори мне, что это тот самый Медгрей? — белый чернокнижник одарил Младшего строгим взглядом.

— Собственной персоной, — с лёгкой неуверенностью ответил Эльдман. — Сын кровавого лорда Зирота. Но если он вам не нужен, мы его убьём и закопаем. Никто не знает, что я служу вам и куда я его увёз.

Диартемис в размышлениях прикусил губу, посмотрел на Медгрея в красном камзоле и перевёл взгляд на Нефиуса.

— Ты слышал, что он сделал? Поймал и притащил сюда сына Зирота. Понимаешь, что это значит?

— О да! — потер бледные руки Нефиус. — Теперь-то Зироту придётся подвинуть свой тощий зад и уступить тебе западные земли. Эльдман, ты чертовски удачливый мертвец, — похвалил его Нефиус. — Даже представить трудно, как ты умудрился умереть.

— И не говорите, — Эльдман вспомнил, как отец велел ему отправиться на железный остров и принести домой корону повелителя мира. — Я и сам не понял, как это случилось. Вроде прилёг поспать, а очнулся в гробу гниющим мертвецом.

— Но это уже позади, теперь ты вампир и один из моих генералов, — заявил белый чернокнижник. — Пора посвятить тебя в наши планы. Возвращаемся в лагерь.

За высоким холмом, куда изначально стремился попасть Эльдман, расположился лагерь нечисти, посреди которого под землю уходила огромная башня. Состоящее из тысячи колонн и этажей сооружение уходило глубоко вниз и было заполнено разнообразными опасными тварями. Осквернённые называли это место подземным царством, обителью белого чернокнижника. С того времени, как Эльдман видел армию мертвецов в последний раз, её сила очень возросла. Рыцари смерти повысили свой уровень до пятидесятого, также в их рядах появились крылатые бестии и ужасающие химеры. Медгрея взяли под стражу и уволокли в самое сердце подземелья. Брутуса и Сильвину отправили подкрепиться свежей курятиной и обзавестись новым снаряжением, а Эльдмана забрали на военное заседание, где собрались остальные генералы белого чернокнижника. Несмотря на 20 уровень Эльдмана, остальные чудовища, а по другому их было трудно назвать, приняли его без вопросов, никто и не думал перечить воле Диартемиса.

— Не знаю сколько веков ты пролежал в могиле, но чтобы лучше понимать ситуацию, — Нефиус обращался непосредственно к Эльдману, — тебе необходимо знать, кто такой белый чернокнижник. Как ты мог заметить в отличии от нас Диартемис живой человек. Он родился и вырос в деревне, жители которой принадлежали и использовались чернокнижником в качестве сырья. Проливая их кровь и мучая до смерти, тёмный маг пополнял коллекцию своих заклинаний. Жизнь Диартемиса тоже могла оказаться страницей в его гримуара, но в деревню явился герой. Он сразился с чернокнижником и убил его, после чего почил и сам. Обретя свободу Диартемис начал новую жизнь, но сбежать от старой так и не сумел. Мысли о том, что таких деревень на материке сотни, а ферм, где живых людей жрут мертвецы тысячи, сподвигли его на поиски силы. В тёмных руинах, под замком древнего города он наткнулся на гримуар самого первого чернокнижника – того самого, который обратил этот материк в бескрайнее кладбище и заставил мёртвых бродить по земле. Эта книга наделила его невероятной силой, а вместе с тем поведала о грядущей беде. Знаю о чём ты подумал, как можно желать людям добра и одновременно быть чернокнижником? Ответом на этот вопрос является цвет его мантии. Белые одежды символизируют непорочность, ведь Диартемис не проводил ритуалов и не убивал людей ради силы. Он использует страницы из чужих гримуаров, поэтому мы и поручили тебе их поиски.

– Я добыл несколько штук, – Эльдман тут же выложил на стол три книги в чёрном кожаном переплёте.

– Отлично. За каждую книжку из них, с достаточно сильными заклинаниями, будешь получать по 2 осколка души. Так вот, вернёмся к книге, которую нашёл Диартемис. На последних страницах.

– Есть предсказание, – перебил его Диартемис, – в котором говорится, что первый чернокнижник восстанет из пепла и костей, а весь мир погрузиться во тьму и станет его владениями. Я долгое время относился к нему легкомысленно пока не узнал, что его череп находится у людей. У короля Озрака. Этот человек так одержим жаждой силы и власти, что непременно решит использовать его в войне против обитателей леса.

— Ничего себе, как всё глобально, — поразился Эльдман. — И что вы намерены делать?

— Вторгнуться в столицу людей и уничтожить череп! – ответил Диартемис. – Но для этого нам необходимо заручится поддержкой всех осквернителей.

– Кровавые лорды догадываются о ваших целях? Не думаю, что их волнуют судьбы людей.

— Нет, — разочарованно ответил Диартемис. — Они думают, что я простой человек, который помешан на силе и власти, но это не важно. Я готов пойти на всё, лишь бы безымянный маг никогда не восстал. Сейчас мы готовы напасть и завоевать земли лорда Патьюсона, а твоей задачей будет подчинить земли лорда Зирота. Уверен, он захочет посмотреть в глаза тому, кто похитил его сына.

___

Читать первый том – https://author.today/reader/96478/761803

Читать второй том – https://author.today/reader/98532/780814

Читать третий том – https://author.today/reader/106455/843037

Читать четвертый том – https://author.today/reader/126501/1009669

Читать Пятый том – https://author.today/reader/143948

Мне снова приснилась она – девочка из сна про смертельную игру в песочницу. Теперь в ярком дневном свете, пробивающемся сквозь прикрытые ржавыми решётками окна, я могу разглядеть её лучше. Тёмные волосы Ники липнут к её красивому и бледному как у фарфоровой куколки лицу. Большие серые глаза глядят на меня. Она лежит на соседней койке. Сосуды трубок неизвестного назначения будто бы растут прямо из её тела, вьются до самого потолка, где спутываются с десятками других и тянутся туда, где на своём величественном ложе, сложив руки на груди, мирно спит огромный ребёнок. Лицо великана спрятано за пугающей маской.
– Миша, – слабым голоском зовёт меня девочка. – Тебе страшно?
Кивнуть не получается и я просто опускаю веки.
– Мне тоже, – говорит она и тянет ко мне свою тонкую ручку.
Между нашими койками полметра. Я пытаюсь коснуться её пальцев кончиками своих, но не выходит.
– Тебя кто-нибудь ищет? – спрашивает Ника.
– Мама, – разлепив пересохшие губы, тихо отвечаю я. – И папа. А тебя?
Она едва заметно качает головой, и тогда я понимаю, что у Ники совсем никого нет.
– Я скажу им, чтобы они забрали тебя с собой, – зачем-то обещаю ей я.
– Спасибо, – говорит мне девочка. – Ты добрый, Миш... Всё будет хорошо, вот увидишь, – добавляет она прежде, чем темнота снова поглотит мой разум.
В последний раз мы с отцом выходили на связь около полугода тому назад. Звонки от него – это редкость, но так было не всегда. После их с мамой развода он переехал в другой город, и мы довольно часто общались по телефону. Иногда он даже приезжал и брал меня на прогулки в парк. Когда мне исполнилось пятнадцать, у него появилась новая семья, родился сын, затем дочь, и говорить с ним мы стали всё реже и реже. И если сначала мне казалось, будто я чувствую в его голосе неловкость из-за того, что он позволил себе перезагрузить жизнь с нуля, то со временем начал чётко осознавать, что превратился для него в неприятный отголосок из прошлого. Я стал его личной засевшей глубоко в теле опухолью, с которой вроде бы можно жить дальше, но в то же время дискомфорт никуда не исчезал. В какой-то момент все его дежурные звонки стали напоминать формальную необходимость. К тому времени я был уже достаточно взрослым, чтобы понять это и не требовать от него чего-то большего.
Я не держал на него зла. Какое-то время он и правда старался быть примерным отцом. Даже оставил мне свой новый адрес на тот случай, если я захочу заглянуть в гости. Я и не подозревал, что когда-то в этом действительно возникнет необходимость.
Отец всегда мечтал о своём доме. С новой семьёй ему удалось реализовать свой план: пару лет назад он приобрёл землю в частном секторе, где и выстроил жилище своей мечты. Мой внезапный визит удивил его. На дворе было раннее утро, его дети и жена ещё спали, тем не менее, он впустил меня внутрь, запер за мной калитку и предложил посидеть в беседке. Кутаясь в халат и ёжась от осенней прохлады, отец старательно делал вид, что моё появление никак его не смущает. Мы начали общение с каких-то отвлечённых тем, но разговор не клеился. Всё в наших интонациях и попытках выстроить контакт было наигранным и неловким. Первым сдался я.
– Пап, ты прости, что приехал вот так без предупреждения. С моей стороны это было очень опрометчиво и бестактно. Обещаю, я не задержусь надолго. Мне нужны лишь ответы на несколько важных для меня вопросов.
Он заметно напрягся и, скрестив руки на груди, обратил ко мне свой полный внимания взгляд.
– У тебя какие-то проблемы? Нужна помощь?
– Нет, – покачал головой я. – Спасибо, что поинтересовался. Возможно, тебе это покажется странным, но я хотел бы спросить о своём детстве. Вернее о том, не помнишь ли ты странных или запомнившихся тебе по каким-то причинам события, которые могли произойти до вашего с мамой развода.
– Меня беспокоят провалы в памяти, связанные с определённым возрастом. Пытаюсь вспомнить себя, когда мне было лет шесть или семь, но там одна лишь пустота, – аккуратно подбирая слова, говорю я. – Для меня важно знать, случалось ли со мной в тот период что-то, что могло послужить причиной для психологической травмы?
Он сверлит меня глазами так долго, что мне становится неуютно.
– Пап, я должен знать, – делаю последнюю попытку я. – Мама никогда не рассказывала мне, только таскала по врачам, но я заслуживаю правду.
– Почему сейчас? – вдруг задаётся вопросом отец. – Почему спустя столько лет тебе вдруг понадобились ответы? Что если мы с мамой хотели защитить тебя? Как и твой разум, по какой-то причине избавившийся от этих воспоминаний.
Я ощущаю во рту кисловатый привкус и подкатывающую тошноту.
– Значит, что-то действительно было, – выдыхаю я.
– Так или иначе, я не вправе скрывать от тебя что-либо, – говорит отец.
– Тогда расскажи мне, – почти молю я его.
– Боюсь, я разочарую тебя, потому что тех ответов, что у меня имеются, недостаточно, – он сдавливает пальцами переносицу и прикрывает глаза, собираясь с мыслями. – Тебе было шесть. Каждое лето мы ездили за город к бабушке. Помогали с огородами, отдыхали от загазованного мегаполиса, а ты резвился у неё во дворе. Ты никогда не уходил за его пределы, но однажды мы на какое-то время отвлеклись, а опомнившись, вдруг осознали, что тебя нигде нет. Подняли на уши всю округу, но всё было бесполезно. На третий день в лес отправился поисковый отряд, мы искали тебя три недели, – слова даются ему тяжело. – Говорили, что люди в тех местах пропадали и раньше, но до нас эти слухи дошли слишком поздно. Казалось, что мы потеряли тебя навсегда. Всюду были развешены листовки с твоей фотографией. Я не спал ночами, участвовал в поисках. Твоя мама всё время сидела на крыльце, потому что боялась, что ты вернёшься и увидишь, что дома никого нет. Четыре недели спустя я потерял надежду, а мама всё ещё верила, что ты жив, но мне казалось невозможным, что шестилетний ребёнок, пропавший вот так внезапно, каким-то чудом выживет и вернётся домой. Я был готов к худшему, когда тебя, наконец, нашли.
– Ты просто спал на остановке в пятнадцати километрах от города и примерно в двадцати вверх по трассе от посёлка. Врачи обнаружили в твоей крови снотворные препараты и фенобарбитал. На твоих руках нашли множественные следы от игл. Ты был слаб, почти не говорил. Всё твердил про игровую комнату, про какую-то лампочку и свою подругу. Повторял снова и снова, что тебе нужно вернуться за ней.
– Вы искали место, о котором я говорил? – спрашиваю я.
– Искали, но что толку? У нас не было ни координат, ни каких либо подсказок, лишь едва ли понятные слова шестилетнего ребёнка, у которого констатировали шок и наркотическое опьянение.
– Со временем ты и вовсе перестал об этом говорить. Будто ничего и не было, – отец вздыхает. – Потом начались ночные кошмары, заставлявшие тебя кричать так, что порой это сводило с ума. Мы с мамой подыгрывали тебе как могли. Мы никогда не возвращались к разговору о случившемся, но я так и не сумел справиться с гнетущим чувством вины: с тем, что не сберёг тебя, а после не смог отыскать виновных. Твои ночные кошмары, крики и последовавшая замкнутость, служили мне напоминанием. Каждый день.
Наши взгляды пересекаются и тогда его каменная стена самоконтроля и сдержанности осыпается.
– Мне очень жаль, сын, – подбородок отца дрожит. – Прости, – выдавливает он из себя и вдруг прикрывает глаза рукой.
И тогда мне кажется, что он ждал возможности произнести эти слова так же долго, сколько я искал ответы на свои вопросы.
– Ты не виноват, – говорю я то, в чём сейчас он нуждается больше всего на свете. – И никогда не был.
От порывов ветра осенний лес угрожающе шипит, как огромный злой змей, качаются красно-жёлтые кроны деревьев. Остановку с говорящим названием «Пятнадцатый километр» перекрасили и облагородили. Облупившуюся голубую краску заменила свежая – светло-зелёная. Но место то самое. В этом нет никаких сомнений.
За последний год я просмотрел сотни материалов, поднял архивы и выпуски старых газет, отыскал огромное множество статей, затерянных в интернете, десятки имён и фамилий без вести пропавших, но так и не найденных людей. Все они исчезли в радиусе тридцати километров. Я даже распечатал большую отмасштабированную карту региона, на которой отмечал цветастыми канцелярскими кнопками примерные места исчезновений, череда которых, как выяснилось, прекратилась уже почти двенадцать лет тому назад. Этот факт внушал надежду на то, что кошмару из моего детства уже давно пришёл конец. Но каждый раз, перечитывая списки тех, кто так и не вернулся домой, я чувствую жгучую горечь.
В центре начерченного на карте круга обведена маленькая, едва заметная область – то самое место, где накануне развала Союза, была запущена стройка детского оздоровительного лагеря. Если верить бумагам и редким фотографиям, сделанным искателями таких вот мрачных заброшек, проект свернули ещё на ранней стадии, когда отстроить успели всего пару одноэтажных зданий из запланированных двенадцати корпусов. Сложно поверить, что ни поисковые отряды, ни правоохранительные органы так ни разу и не проверили объект, учитывая как много исчезновений фиксировалось в радиусе пары десятков километров вокруг него в течение двух десятилетий. Вероятнее всего они приходили туда многократно, но, как однажды сказал Константин, ничего не нашли по той лишь причине, что этого не желал сам Илюша. Мог ли ребёнок, обладающий столь специфичными способностями, воздействовать на тех, кто являлся туда по своей воле? Мог ли прятать от глаз чужаков, то, что они не должны были увидеть?
Прошлой ночью я решил положить конец своим страхам и догадкам. Я собрал рюкзак, прихватив налобный фонарь, компас и бумажную карту на тот случай, если потеряю телефон или пропадёт связь со спутниками. Ко всему прочему я раздобыл охотничий нож и травматический пистолет, воспользоваться которым (я искренне на это надеялся) мне, скорее всего, не придётся. С ним было куда спокойнее. Общий дом был где-то там – в чаще леса – и я собирался найти его.
Прошлой ночью мне снова приснилась Ника. Слепой старик протянул мешок, и девочка извлекла из него лампочку.
– Пятнашки, – прочитала она вслух слово, изображённое на внутренней поверхности стекла.
Пол треснул, и у наших ног разверзлась огромная яма, заполненная бессчётным количеством ламп накаливания. Старик объяснил правила игры, а держащая его за руку старуха топнула ногой.
– Илюша хочет поиграть, – громко и торжественно объявила она.
Свет над нашими головами замерцал и парочка исчезла, а на их месте теперь возвышалась небольшая стопка из пустых мешков.
Спустя пару секунд на противоположной стороне ямы появляется Илюша. На нём цветастая рубашка, просторные клетчатые брюки, придерживаемые подтяжками, а на воротнике болтается крупная красная бабочка. На шее великана висят до нелепости большие круглые часы со странным циферблатом. Вместо привычных двенадцати делений на этих всего три. Часовая стрелка отсутствовала вовсе.
Илюша повернул вставленный в небольшое отверстие сбоку ржавый ключ, заставляя механизмы внутри часов заскрежетать. Стрелки на циферблате приходят в движение и противный писклявый голос, доносящийся изнутри странного хронометра, произносит:
Участники срываются с места, толкают друг друга, расхватывают мешки и, не теряя ни секунды, спрыгивают в яму. Слышно как хрустит под их ногами битое стекло. Ника – худенькая и шустрая – умудряется проскочить между большими и неповоротливыми взрослыми и нырнуть вниз. Когда я поднимаю с пола последний оставшийся мешок, она уже набивает свой уцелевшими лампочками с нужными цифрами внутри.
– Вторая минута пошла. Осталось две, – мерзкий писк Илюшиных часов, едва прорывается сквозь гам барахтающихся в яме людей.
Я аккуратно спускаюсь вниз и тянусь за своей первой лампочкой, но толчок сбоку отбрасывает меня, заставляя упасть и ощутить, как острые зубы стеклянных осколков врезаются в кожу.
Кто-то из взрослых наступает мне на грудь, и я едва не тону в этом болоте из разбитых источников света. Встать на ноги удаётся с огромным трудом. Слёзы жгут глаза, но я утираю их. Плакать нельзя. Илюша не любит плакс.
Я слышу визг Ники. Мужчина, что отобрал у меня самосвал в песочнице, схватил её за волосы и пытается отнять мешок.
– Отдай его, сучка мелкая! – рычит он, разбрызгивая слюну.
Ника кусает его за запястье, царапает ногтями большую волосатую руку, но мужчину это не останавливает. Он поднимает худенькую и хрупкую девочку над головой и с силой роняет вниз. Она не кричит, просто кашляет, потому что удар выбил воздух из её лёгких. Резаная рана на щеке девочки кровоточит.
Мой мешок давно выпал из рук и затерялся где-то под ногами борющихся за выживание взрослых и стариков. Мы с Никой единственные оставшиеся в живых дети на этой бойне. Я чувствую, как внутри меня вскипает ярость – чувство, с которым я раньше едва ли сталкивался по-настоящему. Я бросаюсь вперёд, прыгаю на ногу обидчика Ники и вгрызаюсь в неё своими маленькими зубами.
Тяжёлый кулак обрушается на мою голову и перед глазами начинают плясать тёмные круги. Большая сильная ладонь пытается вдавить моё лицо в озеро из мелких осколков. Даже во сне я ощущаю боль и чувство приближающегося конца.
– Третья минута пошла. Осталась одна, – напоминает о себе говорящий таймер Илюши.
Мужчина начинает кричать и давление его руки вдруг ослабевает. Я чувствую горячие тяжёлые капли падающие на моё лицо. Ника, повиснув на шее обидчика, проворачивает в его глазу ощетинившийся острыми краями битого стекла цоколь, вынуждая того отступить. Оставив его в покое, она бросается ко мне, дёргает за ворот, заставляет подняться.
– Где твой мешок? – спрашивает меня она.
Я оглядываюсь по сторонам, пытаясь отыскать его, но понимаю, что это уже бесполезно.
– Потерял? – по её израненным щекам текут слёзы.
В этот момент мне сложно понять их причину. Ей больно? Или она так расстроена тем, что теперь Илюша накажет меня?
– Ничего страшного, – вытирая лицо рукавом, говорит мне Ника и достаёт из кармана кофты маленькую лампочку. – Из-за неё тот козёл напал на меня. Но я её спрятала. Смотри, ещё целая.
Внутри стеклянной колбы нет цифр, только крошечная кривая рожица с глупой улыбкой.
– Знаешь, что это такое? Это счастливая лампочка, дурачок, – Ника смеётся, но по её щекам почему-то продолжают струиться слёзы. – Вот возьми, – она суёт её мне в руку. – Беги и отдай её Илюше. Скажи, что нашёл.
Несколько взрослых с мешками наперевес карабкаются вверх по склону ямы. Мужчина в строгом костюме, прижимая ладонь к израненной глазнице, стонет где-то в стороне.
– А ты? – спрашиваю я, когда Ника, подсадив меня, помогает мне выбраться наружу. – Ник, а как же ты? – я тяну ей руку, хочу, чтобы она взялась за неё.
Мне всего шесть и я слишком наивен. Я искренне не понимаю, почему мы не можем прийти к Илюше вместе и показать ему счастливую лампочку. И быть может тогда он позволит уйти нам двоим. Но Ника качает головой и просит меня идти.
Двадцать два года спустя я возвращаюсь назад – туда, где видел её в последний раз. Её фотография, найденная в материалах о пропавших в те годы людях, висит приколотая к карте в моей квартире. Воспитаннице детского дома Веронике Морозовой было двенадцать лет, когда её объявили в розыск. У неё не было ни братьев, ни сестёр. Никто никогда так и не узнает о её истинной судьбе. О том, как пожертвовала собой. И о том, как её счастливая лампочка спасла мою жизнь.
Серые постройки покинутого строителями детского оздоровительного лагеря даже не пытаются прятаться от случайно забредших сюда путников. Сквозь лес прямиком к ним ведёт узкая, заросшая дорога, по которой когда-то ходила тяжёлая техника и самосвалы с песком. Её нет ни на одной карте, но, тем не менее, она существует, а территория заброшенного комплекса ничем не огорожена. Но по какой-то причине это место не пользуется популярностью даже у увлечённых темой заброшек авантюристов. Либо оно и правда мало кому интересно, либо обладает странной магией, отталкивающей от себя всех любопытствующих. В соседних деревнях лишь единицы знают о его существовании, да и те не рассказали мне ничего особо путного.
Золото опавших листьев хрустит под тяжёлой подошвой ботинок, и я вынужден замирать каждый раз, чтобы вслушаться и убедиться, что саундтреком для этих пейзажей служит тишина, лишь изредка прерываемая птицами.
Из трёх одноэтажных зданий отыскать нужное не составило никакого труда. На его окнах всё ещё висят металлические решётки, под которыми каким-то чудом сохранились стёкла. Из-под покрывшего стены мха тут и там виднеются островки краски.
Кишки скручивает в узел, едва я понимаю, что только что отыскал место из своих кошмаров. Вход в него прикрывает слегка покосившаяся деревянная дверь, неподалёку от которой рядом со сломанной скамейкой я замечаю два небольших холмика. Лишь приблизившись к ним, я понимаю, что это могилы. Из присыпанных листьями земляных валиков торчат сделанные из веток кресты. Во всей этой ритуальности и символизме отчётливо читается вовсе не трепет и благоговение перед христианскими традициями, а попытка подражания, неловкая и неказистая имитация чего-то увиденного ранее. Выглядит всё так, словно это сделал ребёнок. Достаточно большой и сильный, чтобы вырыть две могилы и похоронить в них двух взрослых людей.
Включив налобный фонарик и вооружившись травматикой, я делаю три быстрых выдоха и вхожу в здание. Деревянная дверь поддаётся с трудом: петли давно проржавели и поросли мхом. Как я и предполагал, внутри постройки всего одно большое помещение. Немногочисленные перегородки были снесены давным-давно. Судя по хлюпающим под ногами лужам, потолки протекали и доски, что когда-то застилали пол, успели прогнить. Подкрутив регулятор яркости, я заставляю свет, сочащийся из фонарика, развеять удушающий сумрак. Солнце уже почти не пробивается сюда сквозь грязные окна. Из темноты проступают остовы мостящихся у стен пружинных коек, на некоторых из которых даже сохранились изрядно потрёпанные и промокшие насквозь матрасы. Я бреду по широкому проходу между ними, и луч света мечется от одной койки к другой. Многочисленные тонкие трубки, похожие на мёртвых белёсых червей свисают с металлических спинок, стелятся по залитому водой полу и тянутся куда-то вперёд. Чем ближе я подхожу к дальнему концу помещения, тем сильнее стучит сердце в моей груди. Воспоминания накатывают волнами, прорезаются сквозь плотный барьер, что возвели защитные механизмы моей психики два десятилетия тому назад. Всё это больше не вымысел. Каждая деталь Общего дома реальна. Как и всё то, что я пережил, будучи его пленником.
Огромная широкая кровать Илюши стоит на том самом месте, где и должна. Одна из её ножек сломалась, отчего та слегка покосилась. Матрас и постельное бельё в плачевном состоянии, но на грязной вымоченной ткани одеяла всё ещё можно разглядеть рисунки ракет и звёзд. Круг света от фонаря поднимается выше, к самому изголовью кровати и тогда я вздрагиваю, инстинктивно направляя пистолет туда, откуда прямо на меня уставилась гигантская пластиковая голова. Я шумно выдыхаю, и из моего рта вырываются на свободу клубы пара. С потолка срывается несколько капель, падающих на нелепую и жуткую маску. Но кроме неё здесь нет ничего. Постель пуста. Ни на кровати, ни в других частях помещения, нет ни единого намёка на останки того, кто являлся в мои сны с самого детства. Всё, что осталось от моего Пантагрюэля – это его чёртова фальшивая голова.
Люди не исчезают в этих местах уже очень давно. Истории тех, чьи жизни оборвались в игровой комнате, погребены в старом заброшенном здании, в сорока минутах ходьбы от остановки «Пятнадцатый километр». Я много раздумывал о тех, чьи тела двое стариков выносили на моих глазах. Наверняка, все они теперь зарыты в сырой земле неподалёку от их собственных могил. И даже если я прав, а в том месте на самом деле захоронено больше сотни трупов, я вряд ли смогу найти в себе силы вернуться туда во второй раз. Мои истории об огромном ребёнке, создающем коллективные сны и убивающем внутри этих снов людей, в лучшем случае примут за бред сумасшедшего.
Возможно, стоило бы прийти туда лишь для того, чтобы сжечь проклятое здание дотла, но и это не принесёт мне ни удовлетворения, ни спокойствия. Тревога, от которой мне удалось избавиться благодаря психологам, лечебным свойствам времени и собственной работой над собой, теперь возвращается снова. По ночам мне снятся кошмары. Чаще, чем в последние несколько лет.
В соседнем с Общим домом здании я нашёл старую посуду, ещё одну заправленную кровать и иные следы, указывающие на то, что некоторое время здесь действительно жили люди. Происхождение и истинная биография Илюши, как и двух его помощников, так и остались для меня загадкой.
Некоторое время после своей вылазки, я искал в сети хоть какие-то зацепки, указывающие на схожие случаи и любопытные свидетельства очевидцев, но к счастью или сожалению, так ничего и не нашёл.
Просыпаясь ночами в холодном поту, я не могу избавиться от навязчивых мыслей и ощущения того, что Илюша всё ещё жив. Я не знаю где он, продолжает ли он свои игры, и помнит ли меня. Знает ли, что я приходил туда, где мы встретились с ним впервые двадцать два года назад. Мне сложно не думать о том, что преследующие меня сны могут быть знаком, сообщающим о том, что мы с Илюшей всё ещё связаны незримыми тонкими трубками, тянущимися через целые километры. И, если это действительно так, то возможно однажды он снова доберётся до меня, чтобы заставить сыграть в ещё одну игру.
Потому что теперь Илюше известен мой самый главный секрет.
Потому что теперь он знает: счастливая лампочка, благодаря которой я заработал свободу, принадлежала вовсе не мне.
Но он ненавидит жуликов.

Автор: Итан Нелоу

Сколько себя помню, мне всегда снились странные и тревожные сны. Кошмары, насквозь пропитанные чувством отчаяния и безвыходности, преследуют меня уже больше двадцати лет, а их сюжеты неизменны.
Сдаётся мне, я всегда знал, что существует объективная причина, по которой эти пугающие и порой безумные сновидения не оставляют меня в покое: нечто, уходящее корнями далеко в прошлое, в глубокие, покрытые беспросветным мраком уголки моей памяти.
В своих страшных снах, я всякий раз оказываюсь в огромном тёмном помещении. Рисунки на его стенах размыты, а интерьер слишком часто меняется, чтобы как-то его охарактеризовать. Кроме меня внутри помещения находятся и другие люди. Их около двадцати. Среди них есть дети, взрослые и даже старики. Я знаю, что все мы – пленники в этом месте. Некоторые плачут и умоляют их отпустить, другие же напротив сосредоточены и сконцентрированы. Я изучал это место много раз, но так и не отыскал ни единого намёка на дверь или окна. Тем не менее, свет там был и исходил он от редких лампочек, висевших под потолком. Само освещение в одних снах было тусклым, в других ослепительно ярким, а в третьих – вовсе меняло цвет, то на агрессивно красный, то на золотистый или холодный голубой.
Когда проводка над головами начинала потрескивать, а свет мигать, то это означало, что пришло время игры. Затем, будто следуя неким существующим внутри моих сновидений законам, появлялись две держащиеся за руки фигуры – старик со старухой, на чьих морщинистых лицах запеклась кровь, а глазницы взирали на присутствующих пустыми тёмными дырами. Никто никогда не видел, откуда они приходили. Эти двое просто возникали посреди помещения, словно из ниоткуда. Один из них обязательно имел при себе плотный серый мешок, внутри которого, как я уже знал, находилось огромное множество перегоревших лампочек. На внутренней стороне каждой из них были написаны названия игр.
Происходящее напоминало лотерею. Старик предлагал добровольцу вынуть из мешка одну из лампочек, надпись внутри которой определила бы, во что нам всем предстоит играть. Я понятия не имел, что будет в случае неподчинения, но те, кто оказался здесь задолго до меня, судя по всему, знали гораздо больше, потому что доброволец находился всегда.
Дальнейшее развитие событий имело множество разных вариантов, но одним из самых странных и запоминающихся был тот, в котором добровольцем выступал я. Во снах, я всё время оказываюсь в детском теле, а этот повторявшийся многократно сюжет логически кажется мне самым первым, если попытаться выстроить их все в хронологическом порядке.
Просыпаясь, я всегда помню чувство неуверенности и непонимания, которые ощущал, когда тяжёлая рука какого-то взрослого подталкивала меня вперёд, заставляя выйти из толпы и приблизиться к безглазой парочке. Помню, как безглазый старик мягким и лишённым злости тоном подсказывал мне:
– Засунь руку в мешок и достань лампочку, мальчик.
Я не могу самостоятельно влиять на события в этих снах. Каждый раз всё повторяется заново, словно я просматриваю одну и ту же запись со старой видеокассеты. Порой какие-то детали ускользают, как вырезанные из плёнки кадры, но сюжет остаётся прежним.
Нервно кусая губы, я подчиняюсь и нащупываю в утробе мешка холодные колбочки пузатых ламп накаливания. Ухватившись за первый попавшийся цоколь, я извлекаю предмет наружу. Мне приходится приподнять лампочку над головой, чтобы рассмотреть её и в этот момент она волшебным образом вспыхивает.
– Прочитай-ка, что там такое написано, сынок, – скрипит незрячий старик, и я обращаю внимание на проявляющиеся в тусклом сиянии красные буквы, начертанные на внутренней стороне стеклянной колбы.
– ПЕ-СОЧ-НИ-ЦА, – произношу я слово по слогам и слышу, как какая-то женщина за моей спиной начинает громко и истерично рыдать.
– Пожалуйста, пусть он выберет снова, – дрожащим голосом молит один из мужчин. Упав на колени и сложив ладони вместе, он ползёт к стоящей в центре помещения парочке.
– Илюша хочет поиграть, – доносится из щербатого рта старухи.
Она топает ногой и на мгновение свет в комнате гаснет. Я слышу, как лопается лампочка в моей руке, и инстинктивно зажмуриваю глаза. Когда я открываю их снова, на смену тьме приходит желтоватое освещение. Рядом нет ни старика, ни старухи. А затем откуда-то сверху из многочисленных тёмных дыр в потолке начинает сыпаться песок.
Я вижу, как растерянные взрослые в панике мечутся по помещению, как плачут немногочисленные дети и молятся пожилые пленники. На скрипучем дощатом полу вырастают барханы. Мелкие песчинки залетают мне за шиворот, я чувствую их на своей коже, во рту, на зубах. От них никуда не деться. Мне приходится карабкаться наверх, чтобы не утонуть в их растущем океане. Наверное, именно так ощущает себя муравей, случайно угодивший в песочные часы.
Песок прекращает сыпаться лишь тогда, когда заполняет половину помещения. Его так много, что любой из взрослых легко мог бы дотянуться до потолка, встав в полный рост. Но вместо этого все они ползают на коленях, копаются в песке и что-то в нём ищут.
Я озираюсь по сторонам и замечаю торчащее из небольшого холмика колесо игрушечной машинки. Потянув за него, мне удаётся извлечь наружу небольшой пластмассовый самосвал с откидывающимся кузовом.
Проводка снова трещит.
– Он идёт, – доносится до меня чей-то шёпот.
– Боже, спаси нас рабов твоих грешных, – бормочет старуха в цветастой ночнушке.
Рядом со мной, вглядываясь в окружившую песочницу тьму, замер мужчина в деловом костюме. На его лбу выступили капли пота. Дыхание у мужчины тяжёлое, в глазах застыл животный страх. Я дёргаю его за рукав.
– Кто там, дяденька?
– Тссс, – он прижимает дрожащий палец к губам, а потом его взгляд цепляется за найденный мной самосвал. – Дашь поиграть, мальчик? – спрашивает меня он. Плоть мрака разрывается и на песочнице появляется Илюша – главный герой моих больных кошмаров. Первое, что бросается мне в глаза, – это его неестественно большая голова, мостящаяся на кажущихся узкими плечах. Лишь вглядевшись, я понимаю, что она не настоящая. На лице Илюши нет эмоций, потому что оно сделано из пластика. Замершая на границе света и тьмы фигура взирает на игроков чёрными омутами громадных глазниц. Из их бездны за нами наблюдает тот, кто зачем-то нацепил на себя маску в форме головы огромного пупса.
Несмотря на визуальные диспропорции, не возникало никаких сомнений в том, что Илюша был гораздо крупнее, выше и сильнее всех взрослых, оказавшихся в этой громадной, наполненной песком комнате. Его джинсовый комбинезон и голубая рубашка, украшенная изображениями мультяшных крокодилов, лишь добавляли противоестественности всему происходящему. Вот только размеры Илюшиной детской одёжки были рассчитаны отнюдь не на ребёнка.
Согнувшись вдвое и цепляясь макушкой за потолок, он приближается к нам.
Мужчина в деловом костюме тянется к моему самосвалу.
– Дай мне его, мальчик, – говорит он. – Всего на минуту, ну.
Отчего-то мне хочется спрятать игрушку за спину, но сказать взрослому «нет» я не могу, потому что меня воспитывали совсем не так. К тому же, если мужчина захочет, ему не составит никакого труда отобрать у меня машинку.
Я послушно отдаю самосвал. Вцепившись в него, мужчина тут же меняется в лице. Высунув язык, он начинает старательно изображать звуки работающего мотора, разбрызгивая слюни и ведя себя до того инфантильно, что, если бы не довольно жуткая обстановка и контекст ситуации, это вызвало бы смех у любого из присутствующих.
– Зря ты отдал ему, – говорит девочка, сидящая в паре метров от нас. На вид ей лет тринадцать, ей тоже страшно, но она, как мне кажется, понимает что к чему. – Если великан увидит, что ты не играешь, то накажет.
Перед словом «накажет» она осекается, осторожно подбирая подходящее слово.
– Дяденька, отдайте мне игрушку, – прошу я уползающего от меня в другую сторону мужчину, но тот игнорирует мои просьбы.
Я вижу как остальные пленники, уже отыскав в песке другие игрушки, тоже принимают активное участие в спектакле. Гротескная фигура Илюши перемещается между ними, время от времени останавливаясь и внимательно наблюдая за их игрой с целью отыскать «жуликов». Движения его быстрые, но слегка неуклюжие.
– Взрослые не умеют играть как дети, – шепчет девочка. – Если он заметит, что они притворяются то…
– Накажет, – заканчиваю я за неё.
– Я не жулик, – с обидой в голосе оправдываюсь я, и девочка поджимает губы.
Рядом со мной проползает женщина лет тридцати пяти. В её руках игрушечная лодка. На широко распахнутых немигающих глазах пелена из слёз. Она издаёт нечленораздельные звуки, видимо пытаясь имитировать шум рассекаемых волн и порывы ветра, но в конце концов прекращает это и из её груди начинают вырываться жалобные всхлипы.
– Лодка. Дурацкая лодка, – плача и дрожа, повторяет она. – Как в неё играть, если кругом песок? Они, сука, издеваются! Это не честно!
Из дальней части помещения доносится вопль, и я становлюсь свидетелем того, как Илюша своими пухлыми руками выламывает челюсть мужчине средних лет, после чего с противным чавкающим звуком проталкивает её в горло бьющейся в конвульсиях жертве. Первый жулик, чья актёрская игра, по видимому, не пришлась великану по душе, получил наказание.
Бездыханное тело падает на песок, разбрызгивая вокруг себя тёмную как гранатовый сок кровь и вызывая цепную реакцию у остальных участников игры. Одни принимаются ещё усерднее изображать увлечённых игрушками детей, в то время как другие, растеряв остатки инстинкта самосохранения, начинают отчаянно плакать, просить о пощаде или просто драть глотки. Илюша приходит в возбуждение, воет и мечется от одного к другому, отыскивая источники шума, чтобы устранить их все. Хрустят сломанные шеи, катятся по песку оторванные части тел, и проникает под кожу всё глубже и настойчивее. Я опускаю голову вниз, прикрывая уши руками, лишь бы не слышать эти звуки и вижу разрастающееся тёмное пятно на моих светло-коричневых штанишках.
Женщину с лодкой вырвало, и она уползает в другую сторону, подальше от чудовищно огромного ребёнка с кукольной головой. Несколько мальчиков и девочек с визгом разбегаются от скачущего по песочным холмам Илюши. Кто-то трясёт меня за плечо.
– Эй, у меня есть идея.
Я оборачиваюсь. Бледное лицо девочки с ведёрком и лопаткой обращено ко мне. Она старается не смотреть на то, что происходит неподалёку от нас.
– Вот держи, – говорит она и суёт мне в руку маленькую игрушечную дудку.
– Я не знаю, как с этим играть, – всхлипывая, признаюсь я. – Просто дуть в неё? Это поможет?
– Не нужно с этим играть, – отзывается она, спешно копая в песке яму. – Помоги мне.
Я не задаю лишних вопросов. Мне хочется верить в то, что незнакомка знает, что делает. Я принимаюсь копать вместе с ней, используя свои маленькие руки. Песок осыпается, и сделать достаточно глубокую яму не получается.
– Ложись, – командует девочка.
Всецело доверяя ей, я занимаю место в небольшом углублении. Убрав лопатку в сторону, она руками сгребает песок, погребая меня под ним. Прежде, чем зарыть моё лицо, она спрашивает, как меня зовут.
– Миша, – говорю ей я.
– А я Ника. – Она улыбается мне, и я ощущаю, как много усилий ей приходится приложить, чтобы изобразить на своём лице эту улыбку, дабы хоть немного меня успокоить.
Она переворачивает пластмассовую дудку и прижимает к моим губам её обратную сторону так, чтобы моё дыхание не вынуждало игрушечный инструмент издавать звуки, способные выдать моё местонахождение.
– Дыши в неё, Миша. Как через соломинку. Скоро всё закончится, – говорит она, и её голос предательски дрожит.
А потом Ника засыпает моё лицо песком.
∗ ∗ ∗
Настоящих друзей у меня не было долгое время. Я рос плаксивым и замкнутым ребёнком, компании сверстников предпочитал книги и журналы радиотехники, а прогулкам на улице игры на приставке, подаренной отцом за пару месяцев до того, как он ушёл из семьи. Все тягости воспитания легли на хрупкие плечи матери – склонной к депрессиям и болезненной женщины, у которой едва ли хватало времени на меня, учитывая то, сколько ей тогда приходилось работать.
Кошмары, терроризировавшие меня ночами, лишь усугубляли положение. Описанный мной был лишь одним из огромного множества снов, в которых мне и другим его участникам снова и снова приходилось участвовать в жестоких играх огромного монструозного ребёнка. Я рос, а кошмары по-прежнему оставались со мной.
В юные годы меня пугало абсолютно всё: темнота, звук закоротившей проводки, мерцающие лампочки в подъезде, куклы и даже грёбаные песочницы на детских площадках. Но становясь старше, я учился справляться со своими страхами. Со временем одни из них отступили, с другими я научился сосуществовать.
Я неоднократно пытался делиться историями о своих снах с матерью, но её они, кажется, пугали ничуть не меньше. Когда мне было одиннадцать, она впервые отправила меня к детскому психологу. Впоследствии я посетил больше десятка специалистов. Они не помогли мне избавиться от жутких ночных видений, но научили с ними жить.
Окончив выпускной класс, я поступил в университет на факультет программирования, где, несмотря на свою нелюдимость и низкие социальные навыки, умудрился найти приятелей. Общий интерес к культуре нулевых, бессонницы, фолк-рок и любовь к старым платформерам и аркадам сплотили нас. На втором курсе, запираясь в завешенной плакатами музыкальных групп душной и серой комнате студенческого общежития, мы творили собственные миры, собирая самодельные игровые приставки, перепаивая старые платы и создавая простейшие восьми- и шестнадцатибитные игры. Со временем это маленькое хобби стало перерастать для меня в нечто по-настоящему серьёзное и, если для моих друзей наши посиделки так и оставались способом развлечься и убить время, то для меня они плавно перетекли в первые попытки разработки собственных инди-игр. Некоторые из них возымели относительный успех и даже обрели свою группу фанатов среди ценителей андерграунда и идейных творцов, создающих локальные шедевры за пачку «Дошика». Но все мои ранние разработки были нишевым продуктом, тогда как сам я метался в поисках вдохновения, чтобы сотворить свой magnum opus, достойный внимания куда большего числа геймеров.
Мама умерла, не дожив пары месяцев до моего выпуска. Сахарный диабет и ранее сильно подкосил её, но внезапная пневмония обернулась ещё более коварным врагом. Я вышел из стен вуза одиноким и потерянным. Друзья, которых я едва успел обрести, разъехались кто куда, чтобы начать строить собственные жизни. Кроме матери у меня не оставалось никого, но и её я лишился.
Последующий год превратился в длинный мучительный марафон из запоев, депрессии и низкооплачиваемых подработок. Я жалел и ненавидел себя, а затем стал постепенно выбираться из этой казавшейся бездонной ямы, снова засев за работу над играми. И кто бы мог подумать, что в конечном итоге именно мои странные кошмары помогут мне в моей реабилитации. Месяцами я жадно искал идеи, но всё это время невольно игнорировал ту, что мне настойчиво подбрасывало собственное подсознание. Помню, как ко мне пришло озарение и, схватившись за блокнот с важными заметками, я дрожащей рукой набросал на заляпанной кофе странице портрет треклятого Илюши.
Сны, что я долгие годы считал своим проклятием, дали толчок для создания одного из лучших моих творений. В течение последующих трёх месяцев я спал по три часа в сутки, много курил и почти не вставал из-за компьютера в свободное от подработок время. Результатом вложенных усилий стала игра «Pantagruel Games». Демо-версия проекта содержала двадцать восемь уровней, каждый из которых представляет собой отдельную мини-игру со своими правилами. Основной целью игры являлось выживание. Главным антагонистом стал жестокий ребёнок-великан Пантагрюэль, держащий в плену игрока и девятнадцать NPC, также участвующих в устроенных похитителем квестах. Несмотря на небольшую и замкнутую локацию, довольно примитивные, хотя и не лишённые специфичности дизайн и графику, у игры, несомненно, был шарм. Главными ингредиентами для её создания послужили мрачные элементы и клаустрофобная атмосфера моих больных фантасмагоричных сновидений. Бережно переносимые мной из вакуума личных хрупких воспоминаний в мир полигонов и программных кодов, они оживали, порой пугая меня самого.
Вслед за первыми восторженными откликами и успехом на сервисах рекуррентных платежей последовали предложения о сотрудничестве от студий и гейм-дизайнеров. Игры Пантагрюэля стали хитом, а их асоциальный творец медленно возвращался к жизни.
∗ ∗ ∗
Три года минуло с тех пор, как не стало мамы.
Я бросил курить, почти завязал с алкоголем и в кои то веки привёл в человеческий вид старую двухкомнатную квартирку, ремонт в которой в последний раз делали, кажется, ещё до развала Союза. Волна хайпа вокруг «Пантагрюэля» незаметно стихла, однако в шкуре слегка позабытого всеми разработчика инди-игр я чувствовал себя куда комфортнее. Занимаясь и раскручивая новые проекты, я параллельно рисовал модели и участвовал в бета-тестах для крупных игровых студий. Таблетки донормила на ночь делали мои сны спокойными и безмятежными. Именно здесь находилась та самая точка равновесия, сходить с которой для меня не было никакой причины. До тех пор, пока одно единственное сообщение, пришедшее поздней ночью на мою электронную почту, не вскрыло старые раны.
Человек, представлявшийся Константином, писал о том, что был весьма впечатлён «Играми Пантагрюэля». По его словам он нашёл в них массу интересных и пугающих совпадений, ввиду чего хотел бы узнать, что именно послужило мне вдохновением для создания игры. В конце Константин упомянул о желании встретиться лично, потому как испытывает некоторые неудобства, обсуждая столь личные вещи в интернет-переписке. На всякий случай он даже оставил адрес. Письмо не привлекло бы моего внимания, если бы в самом его конце автор не приписал постскриптум, содержание которого заставило меня ощутить накатывающую паническую атаку.
«А какую игрушку в песочнице нашли вы, Михаил?»
В «Играх Пантагрюэля» не было ни одного уровня хоть как-то ссылающегося на самый запоминающийся из моих снов. Константин будто оставил пасхалку, которую мог бы расшифровать лишь посвящённый. И я прошёл эту проверку.
Первой моей реакцией стало немедленное удаление письма. Помню, как выскочил на балкон, достал запрятанную «дежурную» пачку сигарет, хранившуюся там с тех самых пор, как я завязал, и жадно закурил. В последующие несколько дней, я никак не мог сконцентрироваться на работе. Мысли о полученном от незнакомца сообщении не давали покоя, а последней каплей стал в очередной раз повторившийся кошмар. И снова я оказываюсь в теле беспомощного напуганного мальчишки, извлекающего перегоревшую лампочку из мешка. Снова мужчина в строгом костюме забирает мой игрушечный самосвал, а ребёнок с неестественно большим телом и огромной кукольной головой заставляет взрослых играть в детские игры. Во сне я снова вижу её – девочку Нику с бледным лицом и печальным взглядом. Она спасает мне жизнь.
Проснувшись, я первым делом бросился к ноутбуку, чтобы извлечь из корзины удалённое трое суток назад сообщение от Константина. Всё, что мне нужно – это адрес. А ещё ответы на чёртовы вопросы, что терзали меня слишком долго.
∗ ∗ ∗
Константину около сорока. Он лысеет, хромает на одну ногу и изредка бросает на меня слегка виноватый взгляд. Признаётся, что не особо увлечён всеми этими компьютерными играми, а на «Pantagruel Games» наткнулся случайно: увидел, как в неё играет его одиннадцатилетний племянник.
– У неё довольно строгое возрастное ограничение, – зачем-то припоминаю я, но мужчина отмахивается.
– Будто вы не знаете нынешних подростков, Михаил. Сами ведь в его годы рубились в стрелялки, – он посмеивается, провожая меня вглубь квартиры.
Мне не хочется быть душным, пытаясь объяснить ему принципиальную разницу между экшен-шутером и сурвайвал-хоррором, ведь на самом деле волнует меня совсем иное.
– Вам чаю? Кофе? Или может чего покрепче? – гостеприимно интересуется Константин, поправляя рукава невзрачной кофты на худых руках, но я успеваю увидеть рассекающие его запястья шрамы.
– Кофе, пожалуйста.
Шаркая тапочками, мужчина перемещается по кухне и предлагает мне присесть.
– Вам, наверное, редко приходится совершать вот такие визиты. Знаю, я поступил некрасиво, обманув вас, но, поверьте, на то была причина и у меня действительно есть необходимость в серьёзном разговоре, – говорит Константин.
В голосе его читается взволнованность.
– Это был самосвал, – набравшись смелости, говорю я.
– Вы спросили меня в письме, какую игрушку я отыскал в песочнице. Самосвал. Я нашёл в песке самосвал.
Константин молчит, заливает кипятком кружку с тёмными крупицами растворимого кофе на дне и протягивает мне.
Он садится, вытирает вспотевшие ладони о ткань спортивных штанов и таращится на качающуюся на ветке сороку, наблюдающую за нами по ту сторону окна.
– Часто он тебе снится? – наконец задаёт свой вопрос хозяин квартиры.
– Сейчас уже реже, чем раньше. Но раньше – стабильно пару раз в неделю.
– Счастливчик, – цокает языком Константин. – Мне вот снился почти каждую ночь до недавних пор.
– Я думал, что один такой, – нервно сглотнув, говорю я. – Не знал, что есть и другие.
– Нас таких немного. Быть может, только мы с тобой и остались, парень. Назвал бы случайностью то, что нашёл тебя, вот только не верю я в такие совпадения. Как думаешь, он хотел этого?
– Кто он?
Константин одаривает меня удивлённым взглядом.
– Как это кто? Илюша. Или как ты его там теперь называешь? Пан-та-грю-эль, – будто пробуя слово на вкус, проговаривает мой собеседник.
– Его не существует, – после недолгой заминки говорю я.
Выражение удивления на лице Константина сменяет полное осознание.
– Так ты ни черта не помнишь? – он подаётся вперёд, чуть склонившись над столом. – Или твои мозгоправы тоже пытаются убедить тебя в том, что ты всё выдумал?
– Он лишь плод нашего воображения.
– Да ну? И как много ты знаешь людей, которым снятся столь похожие до мелочей сны? Никакая это не выдумка! – он вдруг бьёт кулаком по столу, заставляя кофе в моём бокале расплескаться. – Не верь никому, кто убеждает тебя в обратном.
Константин снова поправляет рукава своей кофты и выпрямляется на стуле. Я первым решаюсь нарушить тишину.
– Мне было лет восемь, когда всё началось. Что было до этих снов вспомнить сложно, – говорю я, морща лоб. Воспоминания о раннем детстве ускользали, едва я пытался за них уцепиться. Немногочисленные обрывки всплывали неясными фрагментами. Отец. Мать. Скрипучие качели во дворе бабушкиного дома.
– Я попал туда в девятнадцать, – подхватывает Константин, пригвоздив взгляд к незримой точке на стене. – Помню, как ехал на велосипеде, услышал звук позади себя, потом ощутил удар, а проснулся уже там.
– Где? – тихо, словно боясь вырвать его из воспоминаний, спрашиваю я.
– Они называли это Игровой комнатой. Илюша каждый раз создавал её заново. Нас всегда было не меньше двадцати. Кто-то выбывал, и приходили новые участники. Возможно, мы с тобой даже не пересекались. Я пережил шестнадцать игр прежде, чем нашёл счастливую лампочку.
– Что за счастливая лампочка?
– Та, благодаря которой я оказался на свободе, – поясняет Константин. – Ты тоже её нашёл, иначе не сидел бы тут рядом со мной и этого разговора бы не случилось.
– Была такая игра «Пятнашки». Посреди комнаты появлялась огромная полная лампочек яма. Внутри этих лампочек были цифры от одного до пятнадцати. У Илюши на шее висели огромные говорящие часы. Когда он запускал их, они начинали отсчитывать время. Нам давались мешки и жалкие три минуты, чтобы залезть в яму, отыскать лампочки со всеми числами, собрать их и подняться наверх. Те, кто не успел – погибали. Жуликов, упустивших хотя бы одно число, Илюша тоже не жаловал.
– Он их наказывал, – вспоминаю я.
– Сложнее всего было в яме, – говорит мужчина. – Лампочки лопались под тяжестью двадцати игроков, в панике топчущихся по ним. Стекло впивалось в кожу. Некоторые из участников дрались между собой. Это был самый настоящий ад. И чем дольше мы там находились, тем сложнее было отыскать уцелевшие лампочки. Их было больше тысячи. И среди этой тысячи всегда имелась одна единственная счастливая лампочка. Вместо цифры внутри неё была нарисована маленькая рожица с кривой улыбкой. Я знал, что отыскать её удавалось единицам, но тогда удача повернулась ко мне лицом.
– Так значит, тебя просто отпустили?
– Да, так всё и было, – кивает Константин, пытаясь припомнить детали. – Я был слаб. Меня волокли по лесу. Долго, наверное, сейчас уже трудно сказать. Дотащили до трассы и оставили там, на остановке. Помню дождь, облупившуюся голубую краску, проезжающие мимо машины и пожелтевшие объявления. На этом всё. Когда открыл глаза в следующий раз, то уже лежал в больнице.
– Мне всегда казалось, будто я сам это выдумал, – признаюсь я, вновь разрушая повисшую в воздухе тишину. – Я рассказывал о своих снах маме, но она избегала разговоров о них, а после отправила к специалистам. Я полагал, что пугал её своими фантазиями. Эти кошмары всегда оставались для меня лишь жуткими фантазиями, порождёнными моим воображением. Я не помню игровую комнату, не помню счастливую лампочку и инцидентов с моим похищением. Ничего из этого.
– Быть может, оно и к лучшему, – отзывается мужчина. – Хотел бы я забыть, как и ты, но не выходит. – Он чешет руки в тех местах, где под тканью рукавов белеют шрамы. – Годы летят, а Илюша продолжает являться в мои сны. Думаю, даже покинув игровую комнату, мы все сохраняем некую связь с этим местом. Спасение – лишь иллюзия.
– Что он такое? – наконец решаюсь задать свой главный вопрос я.
– Илюша то? – Константин потирает колючий подбородок. – Чёрт его знает. Когда-то я считал его чудовищем, но сейчас, по прошествии всех этих лет, понимаю, что он был просто ребёнком. Странным, больным, изуродованным и обладающим страшным даром. А ещё ужасно одиноким.
Хозяин квартиры усмехается.
– Всего лишь его марионетки. Такие же, какими были и все мы. Кто-то из игроков однажды сказал мне, что они приходятся ему бабкой и дедом, которым родители Илюши отдали на воспитание своё монструозное чадо. Но, похоже, они не сумели дать так необходимой ему любви и тепла, раз он сотворил с ними такое.
– Думаете, это они похищали людей?
Константин пожимает плечами.
– Кто-то точно похищал. Ведь Илюша всегда нуждался в друзьях, которые играли бы с ним. Понимал ли он что творил? Даже не представляю, что творилось в этой его громадной голове. Возможно, его понятия дружбы были слишком искажены.
– Что вы ещё помните о том месте?
Теперь, когда рассказанные Константином истории складывались в единую картину, я желал больше деталей.
– Между играми я иногда просыпался, – говорит мужчина. – В том же самом месте, только теперь там были окна, двери и металлические койки, на которых нас всех разложили. Игроки-ветераны называли это место Общим домом. В отличие от игровой комнаты оно было реальным. Я помню, что был связан, чувствовал слабость и боль во всём теле. А ещё там были трубки. Целая паутина из трубок, связывавших всех, кто находился внутри, словно системой капельниц. Они переплетались, висели под потолком, как какие-то лианы, и собранные в пучки тянулись в дальний конец помещения – туда, где на большой деревянной кровати у самой стены лежал он.
– Илюша?
– Он самый, – кивает Константин. – Должно быть, именно так гадёныш и проникал в наши сознания, а после затягивал в свой воображаемый мир, где мог творить всё что угодно. Старики тоже были там. Бродили меж коек, накачивали нас какой-то дрянью и время от времени уносили мёртвые тела. Тогда я и смекнул, что умирая внутри фантазий Илюши, ты уже не просыпаешься.
– Думаете, он ещё жив?
Собеседник пожимает плечами. Провожая меня у порога, он старается не смотреть мне в глаза, и я чувствую себя немного виноватым за то, что пробудил воспоминания о событиях, которые он предпочёл бы забыть. Точно так же, как их, похоже, однажды забыл я.
– Какая игра тебе снится чаще? – спрашивает Константин, одёргивая рукава.
– Песочница. А вам?
– Игра в наоборот.
– Не помню такую, – честно говорю я.
Мужчина чешет затылок.
– Странная штука, – произносит он. – Илюша менял игровую комнату так, что всё в ней становилось неправильно. Лампочки были не над нами, а валялись и горели прямо на полу. На стене появлялись часы, подвешенные вверх тормашками, а стрелки на них двигались в обратную сторону. Ещё была мебель и стулья, как сталактиты свисавшие с потолка. Мы должны были стоять смирно, а двигаться разрешалось только задом-наперёд, иначе тебя ждало наказание. Единственный, кто мог игнорировать эти правила – Илюша. Он подходил к каждому по очереди. В руках у него была дощечка, на которой он мелом чертил разной сложности фигуры, а потом передавал её игроку. Задача: повторить эту фигуру, но начертив её в обратном порядке. Ошибёшься – проиграешь. Игрокам можно было подсказывать друг другу, но и произносить предложения ты должен был, соблюдая установленные законы игры. Некоторые плакали. Плакс Илюша не любил больше всего. Он разбивал им головы этой дощечкой, потому что в мире, где всё наоборот, слёзы не могут катиться по щекам вниз. Они должны втекать в глаза.
Константин тяжело вздыхает.
– Место, где вас держали, – говорю я. – Его так и не нашли, верно?
– Думаю, всё потому, что Илюша сам не желал быть найденным.
И тогда я задаю свой последний вопрос.
– Вы ещё помните, где находится та остановка?

Продолжение следует...

Автор: Итан Нелоу

1, 2, 3, 4, 5, 6

***

Дома меня уже ждал Женька. Когда я вышел из дома Тимура братик висел на заборе, разделявшем хозяйства и бешено махал руками. Сестрички были тут же. Стояли рядом и с любопытством разглядывали меня, как будто видели первый раз.

- Ну что? - спрашивал Женька, когда я перелазил через забор, - Что дедушка сказал?

- Сильно ругался? - ковыряла в носу Верка.

Я спрыгнул вниз и присел, скрываясь от взглядов. Друзья обступили полукругом ожидая нормальных ответов.

- Не ругался. Но и ходить нам туда запретил.

- А Давидка? - заохала Наташка, - Что с ним будет? Бедненький.

Пришлось рассказать им все, о чем рассказал сосед и что он решил делать со всем этим.

***

- Слушайте теперь меня, - сказал дедушка Захар и на этот раз голос его звучал жестко и хотелось слушаться - И ты, Тимур. И особенно ты, Василий. Внука своего я знаю и он меня послушает наверняка, но то что с вас городских взятки гладки это всем известно. Наделаете фигни и улетаете к себе в Москву, а нам потом с этим жить.

Я хотел сказать, что вообще-то я не из Москвы, но промолчал, а дедушка продолжил говорить.

- Значит так. В пещеру больше никто не идет. Ни один из вас, ни ваши друзья - никто. Вы забываете дорогу туда и никому не рассказываете о том, что видели. Это главное. За мальчиком я сам пойду. Я это все начал, он из-за меня там, мне и выручать. За мной не идти, не следить, в неуловимых мстителей не играть. Чтобы ни одного из вас на расстоянии выстрела не видел. Я верну Давидку, но мешать мне не нужно.

Еще так тростью злобно помахал. Мы с Тимуром только головы опустили, а потом я пошел домой еще раз пообещав, что в пещеру ни ногой. Сосед провожать не пошел, да я и не девочка чтобы волочиться за мной.

***

- Девочка, не девочка, какая разница, - перебил Женька, - как Давида спасать будем?

- Ты дурак? - почти хором ответили сестры, - дедушка сказал нельзя.

- Взрослые всегда все запрещают, - не струсил брат, но на меня старался не смотреть, - а запреты для того делаются чтобы их обходить! Там наш друг остался один. Среди мертвяков. А мы так все оставим и будем ждать пока еле ходячий дед его спасет? Надо самим идти, пацаны и побыстрее.

Я как всегда старался быть рациональной частью нашего братского союза и Женьку нужно было остудить, а потом вместе подумать, не спеша.

- Ты вообще слушал о чем я рассказывал?

- Ну слушал, - уперся братец, - и что? Сбежал дед в детстве от расстрела. Страшные были времена. Не повезло родиться.

- Что-то не так с этой пещерой. Немцы которые побежали за ним так в ней и остались. Они до сих пор живы, понимаешь?

- Живы! И они взяли в плен нашего друга! Как наследники Красной Армии мы должны отбить своего товарища и уничтожить фашисткую нечисть раз и навсегда! Мой дедушка не для того воевал, чтобы я был трусом!

- Наш дед не воевал. Он на заводе всю войну пахал, делал снаряды.

- Какая разница, - бесился Женька, - Мы не оставим друга в беде.

- Ты уже его оставил, когда бежал первым пуская слюни из пещеры.

- Ну ты нарвался, - не выдержал малой и бросился с кулаками. Девчонки завизжали, а мы первый раз за сколько лет сцепились с братом в рукопашной. Он бросился снизу вверх размахивая кулаками, пришлось бросить через бедро, но в итоге он потянул меня за собой и мы покатились рыча и отплевываясь он “неожиданной травы” и кусочков земли. Я оказался сверху и хорошо его придавил к земле, но бить не мог - руки не подымались колотить брата, просто прижимал его к земле плотнее, чтобы быстрее остыл, а он рычал, вырывался и меня бить не стеснялся. А потом вдруг футболка превратилась в удавку и мир рванул верх, а Женька остался внизу. Меня отшвырнули к воротам и я врезался спиной в забор тяжело дыша. Ответной атаки не получилось. Между нами стоял Тимур, одной рукой поднимая Женьку, а другой удерживая меня.

- Успокоились быстро! Братья вы или кто? Успокоились! Никто никуда не пойдет! Я сам прослежу за этим!

- Чего, - начал было Женька.

- Не “чевокай”! Я деду пообещал. Никто никуда не пойдет. Мы будем ждать.

***

Сказал - сделал. Девчонки отправились домой, а Тимур остался с нами. Он улыбался, шутил, общался с бабушкой на около огородные темы и иногда посматривал в окно. Бабушка наготовила пирожков, принесла свежего парного молочка, с удовольствием общалась с нами, удивляясь модным городским словечкам и смеялась над ними вместе с соседом, но иногда так странно на него посматривала. А он постоянно оборачивался к окну, будто ждал кого-то.

Потом бабушка достала шашки и мы рубились до вечера, не выходя из комнаты. Взрослый пацан и два шкета, как закадычные друзья. Обед незаметно перешел в ужин и ели, как в селе плотно - тарелка борща со сметаной плюс огромный кусок черного хлеба. Мне сначала и кусок в горло не лез, но потом распробовал и даже попросил добавки, но вторую тарелку уже не осилил.

- Уважаю, - кивал Тимур, - богатырский аппетит.

Бабушка и ему предложила добавку, но он отказался, поглаживая живот. “Спасибо, баба Вера, я сейчас лопну. Мы с Захаром не привыкли так питаться, у нас все по простому. Это вам пацанов нужно откармливать, а я наклониться не смогу с таким питанием. Спасибо вам огромное”. А потом его позвал дед. Мы хорошо слышали, как он кричал со своей стороны забора, как и Тимур, который убежал, попрощавшись только с бабушкой.

- Вернулся, - прошептал Женька, наклонившись ко мне через стол и локтями стягивая скатерть.

- Нет, сказал я. - Только выходит.

***

Мы до позднего вечера дежурили у окна, хотели помахать деду или как-то по другому выразить свою поддержку, но он так и не прошел мимо, может пошел огородами или совсем в другую сторону. Тимур тоже не вернулся. Солнце ушло, выскочил полумесяц и включились фонари. Мы легли спать каждый в своем углу. Женька отвернулся к стене и не болтал как обычно - обиделся. Я тоже чувствовал себя не в своей тарелке. Как-то это не по нашему все. Не по человечески. Наделали проблем и в теплые постельки, а девяностолетний дед пусть разбирается. Но с другой стороны мы всего лишь дети и взрослый человек запретил помогать ему.

От выпитого чая хотелось в туалет, а он был на улице. Деревянная будка одиноко возвышалась на краю садочка. Из теплой кровати вылезать не хотелось и мучился я уже больше чем полчаса - больше сил терпеть не было. Откинул одеяло и соскочил на холодный пол. Женька уже дрых, судя по сопению и теперь его даже орущим телевизором не разбудить, уж я то знаю.

Я на цыпочках прошел к двери, мимо бабушкиной комнаты - ее где-то опять нет. Серьезно, она спит когда-нибудь? Может бабушка и не бабушка вовсе, а вампир?

***

Одеваюсь и выскакиваю на крыльцо. Прохладно, но не холодно. Идеальное слово “свежо”. Прямо над головой ярким фонарем повисла луна. Освещает двор как на выставке фонарей - все такое сразу становится сюрреалистическое. Бабушки не видать. Слышно как сопит свинья в закрытом сарае. Не слышно кур, они у себя в сарайчике тихо сидят. Ночь для всех закон, не только для человека. “Всем спать и не высовываться” -вот этот закон. Шмыгнул через забор соседский кот - этим хвостатым закон как всегда не писан, ночные разбойники. Прыгаю со ступенек на землю и бреду к будке туалета в саду, по пути срываю яблоко и зеваю. Как бы не влезть ногой в бомбы-вонючки, которые любят оставлять домашние животные.

И когда я уже брезгливо берусь за деревянную ручку отхожего места (там так воняет: и пауки и мухи, фу мерзость какая, хочу домой) то замечаю на пустой дороге фигуру. Не то чтобы у меня хорошее зрение и расстояние не маленькое но фигурка маленькая, сгорбленная и палочку перед собой ставит. Дед Захар все-таки отправился на охоту. Сколько времени часов десять уже или полночь? Я не на вокзале, на часы посмотреть не могу. Дед идет быстро, так быстро как может идти старый человек и по-воровски оглядывается. Я прячусь за приоткрытой дверью сельского туалета, вонь накрывает как куполом сверху. Вовремя спрятался - дед смотрит в мою сторону и быстро отворачивается. Хорошо. Скрывается вдали, идет по центральной улице в сторону памятника и дальше на выход из села и потом в лес. Дедушка сам пошел спасать Давидку, которого по логике давно нет в живых. Но если включать здесь логику, то разве прожившие семьдесят лет зомби не ломают все жизненные законы? И старый дед охотник на зомби. Эх, детство-детство ты куда ушло. Весело ведь было. Жить интересно.

Забыв о том зачем пришел бегу по дорожке освещаемой луной в дом. Потом мочевой пузырь напоминает о себе резкой болью и я замираю. Назад в ту вонь возвращаться не охота. Смотрю по сторонам: бабушки вроде бы в саду нет - дорога пустая, соседи скрыты листьями яблонь. Ладно. В конце концов “селюки” так всегда делают. Сколько раз я видел трактористов выстроившихся вдоль дороги - руки на уровне штанов, в зубах самокрутки. Встаю под защиту куста малины и с удовольствием “обсыкаюсь”. Хорошо-то как на природе справлять нужду. Вот они, прелести сельской жизни.

Бегу домой и тихонько захожу в дом. Бабушки все еще нет, а Женька спит. В темноте ищу одежду, достаю чемодан, который собирала мама и выуживаю кроссовки, легкий свитерок и джинсы. Тихонько переодеваюсь прислушиваясь к сопению Женьки. Главное не разбудить. И еще одно. Жаль, что я не привез рогатку из дома, папа не дал. Она у меня мощная, с тройной резинкой, металлическая ручка. Если вложить нормальный снаряд, то любому зомби мозги вынесет с одного выстрела. Как обидно. Если бы не тот случай, когда я случайно залепил по витрине супермаркета, а потом еще убежал от охранника не конфисковали бы оружие. Но зачем плакать. Оглядываюсь на бабушкин уголок и вытягиваю оружие номер два. Не такое смертоносное, но смотря для кого конечно. Решено - возьму с собой, защита мне нужна.

Одеваю капюшон на голову и встаю, когда слышу шепот.

- Васька, ты куда?

Шиплю, как настоящий кот и оглядываюсь. Брат сидит сверху, надо мной, завернутый в теплое одеяло и с любопытством “лупает” глазами. Ругаюсь совсем по-взрослому и советую отвалить.

- А зачем мое оружие взял? Ты разрешение спрашивал?

Советую ему заткнуться и отвалить. Оружие верну, да у него еще есть. А сейчас пусть не мешает.

- Ну нет. - Женька соскакивает на пол и стоит, руки в боках, - Я тебя самого не отпущу.

- Отвали! Бабушку разбудишь. Дай мне собраться спокойно.

- Бабушка к соседке ушла, тупой бразильскийсериал смотреть, там где все кричат и руками машут. Будет через полчаса. Я ведь и позвать ее могу, если с собой не возьмешь.

- Брат, - вздыхаю я, - там опасно. Не хочу чтобы с тобой что-то случилось. Я только дедушку прикрою и вернусь. Веришь мне? Не могу я его там ночью самого оставить, нельзя так. Я видел как он только что ушел. Сам, старенький, через поле через лес и в пещеру в логово нацистов. Ты как хочешь, а мне совесть не позволяет. Нужно ему помочь.

- Я с тобой, - Женька уже на полу и забирает свой чемодан из которого кое-кто стащил оружие и роется в шмотках.

- Женька, - прошу я, - не могу я еще и тебя защищать. Мне дедушки Захара хватит. Ты вообще понимаешь, что на дворе ночь? А мы идем в лес через поле? Там и волки могут бродить и собаки одичавшие. Алкаши могут напасть, насильники, маньяки-педофилы. Пьяные из соседнего села могут с дискотеки идти и нас “отметелить”, как Давидку в том году, помнишь?

- Да хоть оборотни, - говорит Женька, - оружие другое возьму. Радуйся, что я запасливый. Ты почему рогатку не привез? Мы бы из сережек выплавили серебрянные пули и оборотни стороной бы обходили.

- Папа забрал.

-Заблал, заблал, - перекривил братец, - надо было меня попросить, все бы порешал. Ладно, поздно пить боржоми, маемо, шо маемо. “Операция Ковпак - 2: Огненная поддержка” начинается!

- Мне больше нравится “Контратака”. То есть мы атакуем сами не дожидаясь удара…

- Замолкни зануда, - машет рукой Женька, - Пусть будет контратака, какая разница. Кого еще с собой берем?

Тут уже я его с удовольствием обламываю, нечего на брата рукой махать.

- Все спят, ты что шутишь? Дедушка говорил дома сидеть, а ты опять хочешь толпу пригнать? Я вообще-то сам собирался идти.

- А Тимур? Он же старший. Для огненной поддержки…

Я долго смотрю на младшего и молчу. Психологическая атака, чтобы в следующий раз не выеживался. А еще лучше пусть передумает.

- Тимур деду пообещал нас не пустить. Не хочешь идти - тогда оставайся. Только меня не сдавай.

- Сам ты предатель, - бормочет Женька и потихоньку собирается, - Сестричек я и не собирался брать, война - это мужское дело. А Тимур здоровый, может и пригодится.

Я уже не слышу его, обдумываю дальнейший план действий…

- Вот к примеру Леха. Он там вниз по дороге живет в хате полуразваленной. Спортсмен. У него нунчаки есть. Он как влепит фрицу, так что фуражка слетит вместе с башкой.

Вспоминаю как дойти до пещеры и трудно ли будет найти дорогу ночью.

- Или Коля. Он как раз у памятника живет. Вертухи крутит и подъем с переворотом на турнике двадцать раз делает. Говорит, что его оружие это коробок спичек. Он с ним на базаре против десяти барыг стоял. Всех вырубил, они бежали роняя дерьмо..

Отключаюсь и больше не слушаю. Есть мысли поважнее.

В детстве я знал, что у меня есть брат.

У нас была хорошая семья. Ни ссор, ни пьянок, ни серьёзных разногласий. Не то что у моих одноклассников: одного бил отец, второй по ночам не знал, куда ему деться, пока родители громко ахают на соседней кровати, третья вообще старалась не упоминать имя своего отчима. По сравнению с ними моя жизнь казалась не просто отличной — идеальной.

Даже на моих детских рисунках всё было как надо: я, мама, папа, солнце и домик с кривоватой крышей. Рядом скачет загогулина, похожая на собаку. Детские психологи, я слышал, говорят, что именно такие рисунки — признак психического здоровья. Всё было нормально.

Всё, кроме брата.

Когда я впервые нарисовал его, мама охнула и спросила, что за странную штуку я ей показываю. Раньше она всегда угадывала, что я пытаюсь изобразить, потому я, ещё ребёнок, даже слегка обиделся.

— Это брат, — сказал я. — Мама, ну как ты можешь не понимать?

У мамы, как я сейчас осознаю, глаза на лоб полезли. Ха. Ну, наверное, было из-за чего.

Когда я узнал, что брата у меня нет и никогда не было, глаза на лоб полезли уже у меня. То есть как — не было? А с кем же…

С кем же я тогда играю по ночам, когда родители спят? Кто всегда придумывает самые интересные игры, у кого никогда не заканчиваются идеи, с кем я делюсь сокровенными секретами? Брат был очень похож на меня — такое же лицо, такие же глаза. Иногда мне казалось, будто он — моё ожившее отражение в зеркале.

Правда, он был маленьким. Ниже меня на голову даже притом, что я считал себя коротышом на фоне сверстников во дворе. И ещё он постоянно держался за мою руку. Мне казалось, это нормально: брат, в конце концов, меньше и слабее, вот и ищет моей помощи.

Его присутствие в моей жизни казалось таким же естественным, как то, что мама целует меня в лоб на ночь, а от папы пахнет табаком. Как ёлка на Новый год или листья на деревьях. Но мама сказала, что брата никогда не было! Что я всегда был единственным. И я растерялся.

Не то чтобы я перестал после этого с ним общаться. Просто не знал, что делать. Брата я любил, но с тех самых пор начал замечать за ним странности. Он никогда не говорил — только мычал и показывал рукой, но я всегда знал, что он хочет сказать, ведь его голос звучал в моей голове. У него было странное тело: какое-то бугристое, как будто внутри него чего-то не хватало.

Мама решила, что у меня появился воображаемый друг. Но брат воображаемым не был. Я чувствовал и осязал его так же ясно, как всех окружающих.

Закончилось всё резко и быстро: однажды я вывернул на себя кастрюлю с кипятком и ужасно обжёгся. Помню только, как было больно и страшно, пока мама звонила в «Скорую», а на руках, на ноге, на животе вспухали огромные волдыри, красные, с мутной жидкостью внутри.

Когда меня спрашивали, зачем мне, такому большому шестилетнему мальчику, вообще обливаться кипятком, я честно отвечал правду. Мне посоветовал брат. Я верил ему, я любил его, у него всегда были самые лучшие идеи и самые интересные игры! Неужели он мог предложить что-то плохое?

Родители говорили не выдумывать, а сами тревожно переглядывались. После того как я выписался из больницы, они отправили меня к другому врачу. Тот говорил, что брата у меня нет, что всё его существование — иллюзия. Давал таблетки. Уговаривал и убеждал. Но смысла в том уже не было: после того как я обжёгся, брат исчез.

Я скучал по нему! Даже не злился на то, что из-за него попал в больницу. Подумаешь, шрамы на руках! У моего любимого персонажа из мультика тоже были шрамы! Брат, наверное, просто не знал, что кипяток жжётся, он же маленький и слабый!

Сначала я решил, что он расстроился из-за того, что случайно сделал мне больно. Я звал брата назад, но возвращаться тот не спешил. И со временем я махнул рукой. Начал больше общаться с ребятами со двора, играть в компьютерные игрушки, а потом — ухлёстывать за девочками.

Со временем его образ забылся, смылся из памяти. Только на задворках сознания маячило странное, тревожное: у меня был брат. У меня должен был быть брат!

Возможно, всё бы так и осталось. Я бы прожил полноценную жизнь нормального человека, лишь иногда вспоминая о феномене своего детства со снисходительной улыбкой: ну да, бывает. Завёл бы собственных детей. Увидел бы внуков.

Ничего из этого не случится.

Мы с женой просто дурачились. Просто, как это иногда бывает, выпили по стаканчику-другому, и вино развязало нам язык. Я сам не понял, как всё произошло.

— А ты знаешь, — сказал я, — что у меня был брат?

Она посмотрела на меня с недоумением, и я понял, что ни разу не рассказывал ей о странном детском опыте. Я даже с родителями о нём не говорил, так что ничего удивительного, что она ни о чём не знала. Думала — в детстве я обжёгся из простой неосторожности, отсюда и шрамы на руках.

В тот вечер я рассказал ей правду, и, возможно, всё ещё могло бы обойтись. Как знать. Впервые за много лет я ощутил смутную тоску по так некстати потерянному воображаемому брату, и под влиянием винных паров эта тоска преобразовалась в злость.

Даже не помню, что именно я сказал. Вроде бы, что теперь мне точно никакие братья не нужны. Раз уж у меня есть такая прекрасная женщина, как она — любой недобрат удавится! И скоро наверняка будут свои дети.

— Да нафиг он мне вообще, — смеялся я, чтобы заглушить смутную тревогу. — Небось просто позавидовал!

Кажется, я добавил ещё что-то. О том, что, если этот мелкий засранец так хотел меня убить, ему стоило выбрать способ получше. Но он, дурень такой, даже с этим не справился.

Накаркал.

Я даже договорить не успел — грохнулся в обморок прямо там, в гостиной. А оклемался уже в больнице.

После долгих дней анализов и исследований меня наконец решили посвятить в происходящее. Я уже тогда понимал, что дело плохо, но на тот момент даже не представлял, насколько. Мне хотелось жить. Мне не верилось, что я могу погибнуть.

О брате я даже не думал.

— Я сочувствую вам, — сказал врач, хмуря седеющие брови, — подумать только. Вы жили с этим много лет и знать не знали. Никто не мог предсказать, что она преобразуется в злокачественную. Вероятность была мизерная. Я такого, признаться, вообще раньше не видел. Сами посмотрите.

Я взял из его рук снимок и увидел брата.

Впервые в жизни — таким, каким он был всё это время. Настоящим.

Теперь брат снится мне каждую ночь. Он больше не пытается притворяться похожим на человека: с тех пор как я понял его настоящую суть, меня уже не запутать. За закрытыми веками я каждый раз вижу одну и ту же картину — то, что ворочается внутри меня, источая зависть, то, что отравляет меня, то, что было со мной всю жизнь и теперь не отпустит никогда. Его склизкое розовое тело с неровными, рваными очертаниями. Пульсирующие синеватые прожилки, соединяющие наш кровоток. Мясистые полосы — то, что развилось бы в мышцы, дай ему шанс беспощадный сбой эмбриогенеза. Зачатки зубов — маленьких, детских, неровных, хаотично торчащих из нагромождения плоти. Жёлтые наплывы редкой жировой ткани. Скользкие, похожие на обмылки островки мозга. Грязный комок волос — тонких, белёсых, младенческих. Волосы шевелятся, и кажется, будто они вот-вот разрежут мягкую плоть, и та разойдётся, порскнет во все стороны дурной кровью и мутной жижей, зальёт моё тело злокачественным ядом.

Я знаю, так и случится. Я предал его, и теперь брат убьёт меня, убьёт того, кто отнял у него жизнь, кто сожрал его тело, навсегда заперев в своём, кто не дал ему шанса увидеть солнце и почувствовать на коже ветер.

Врачи говорят, у меня есть шансы. Я готовлюсь к операции, улыбаюсь жене и говорю, что всё будет хорошо, но знаю, что это не так. Он говорит со мной. Теперь он говорит мне правду. Как знать, может быть, он ненавидел меня всё детство — просто я, маленький наивный ребёнок, не понимал, что его зловещие шутки о полётах из окна на самом деле не были шутками?

Я не виноват. Я понимаю, что не виноват. Когда всё произошло, я был даже не ребёнком — злосчастным эмбрионом! Но его злоба выходит за пределы всего человеческого понимания. Ей не нужны рациональные доводы.

Операция состоится через три дня, и я уже внутренне понимаю, что не переживу её.

Вчера жена приходила ко мне в больницу. Плакала — то ли от грусти, то ли от волнения. Мы так хотели завести детей, и вот теперь, когда я стою одной ногой в могиле, у неё наконец получилось.

УЗИ показало близнецов.

Автор -  Litchi Claw, Мракопедия

— Они нас догоняют! — оповестил Брутус, наблюдая с крыши кареты, как на горизонте возникло пять ярких огней от факелов.

Дабы остановить или хотя бы задержать преследователей, фамильяр Брутуса — Бейгл безмозговый, покинул уютный гроб и на ходу выпрыгнул из кареты. Падение на такой скорости переломало горбатому мертвецу ноги, но он даже не скривился от боли и с безумным взглядом пополз навстречу пылающим рыцарям, что отставляли за собой шлейф из горящих следов. Как только рыцари боли подъехали достаточно близко, тело Бейгла безмозгового сильно разбухло и взорвалось. Благодаря тому, что он был жив, сила взрыва и урон выросли вдвое, но даже это не остановило адских тварей. Ведомые лишь исполнением мёртвого закона, скелеты в пылающих латах усердно преследовали свою цель. Только благодаря четвёрке призрачных лошадей, которые обладали высоким показателем скорости и тащили за собой карету, Эльдмана Младшего не настигла их кара. Как только отрицательный эффект «Изнеможения» рассеялся и Эльдман обрёл способность двигаться, он распахнул двери кареты и высыпал на дорогу сто тысяч крон, что не так давно отобрал у высокопоставленных осквернённых. К его несчастью, пылающие жеребцы втоптали монеты в грязь и с той же назойливостью продолжили погоню.

— Ну вот, — Эльдман с досадой смотрел на преследователей. — В прямом смысле выбросил деньги на ветер. Эй, Сильвина! Сворачивай к горному хребту!

Проезжую дорогу сменили камни и бугры, из-за чего карета стала подскакивать и стонать, словно вот-вот отбросит колеса. Эльдман затолкал Медгрея обратно в гроб и вылез на крышу к Брутусу. Рыцари боли практически дышали им в спину, с такого расстояния можно было разглядеть их пустые объятые огнём глазницы.

— Не знаешь, как от них можно избавиться? — не надеясь на положительный ответ, спросил Эльдман.

— Есть всего два варианта: получить печать от судьи, который выдал тебе грамоту, или сгореть заживо.

— А более радужные варианты?

— Прости, но на проклятом материке радуга не водится.

Пылающий рыцарь, что был готов потянуться к карете рукой, обнажил меч и ударил коня по бокам. Эльдман задумался о том, чтобы столкнуть его с лошади и в образе летучих мышей вернуться на карету, но сгоревшая до костей рука Брутуса помогла избавиться от этой мысли. Вместо этого он достал из инвентаря тяжёлый меч рыцаря смерти и сбросил его с крыши кареты под ноги жеребцу. Так как уровень меча был под стать рыцарю боли, пепельный жеребец получил урон и сбавил ход. Брутус понял замысел Эльдмана и вместе с ним принялся опустошать инвентарь. С крыши кареты в преследователей полетели мечи, щиты и шлемы, а когда те закончились, Младший и громила принялись разбирать карету по частям.

— Вижу мост! — сквозь ветер крикнула им Сильвина.

Эльдман посмотрел вперёд и увидел среди скал, куда они направлялись, быструю реку, а над ней высокий порушенный мост. Лишь тонкая линия каменной кладки соединяла эту и ту сторону. Карета просто физически не могла на ней уместиться, но Сильвина целеустремлённо повела лошадей в сторону моста.

— Скорее, встаньте на край кареты, чтобы её сильно накренило вправо!

Эльдман и Брутус ухватились руками за сиденье и откинулись спинами наружу, из-за чего карету сильно наклонило, а через секунду она и вовсе встала на боковые колеса. Призрачные лошади перемахнули через обрыв и потащили за собой карету, которая чудом проехала по тонкой линии моста. Бейгл безмозговый выпрыгнул из каменного гроба на полуразрушенный мост и взорвался вместе с опорной колонной. По мосту, который и без того жил, затаив дыхание, пошёл обвал. Пылающий рыцарь попытался проскакать по падающим камням на другую сторону, но также, как и мост, оказался в объятиях бурной реки.

— Вот это было здорово! Так здорово, что мне захотелось петь, — обрадовался Брутус, наблюдая, как лошади рыцарей боли топчутся на том берегу.

— Я избежал одной пытки, а ты уже готов подвергнуть меня другой? — косо посмотрел на него Эльдман.

— Не будь занудой, хорошая песня никому не повредит, — ответил Брутус, опустошая флакон проклятого зелья.

Здоровье громилы восстановилось, однако увечье в виде обожжённой руки осталось при нём. Чтобы залечить свои раны, он вытащил сына кровавого лорда из гроба и занял его место. Однако, чтобы целиком уместиться в него, Брутусу пришлось изрядно измельчать. За несколько минут он высох, словно мумия, от чего окровавленные бинты повисли на дряхлом теле.

— Чего это с тобой? — удивился Эльдман.

— По-другому я в свой гроб не помещаюсь, — пояснил Брутус. — Приходится рассеивать накопившуюся ману, так как она является источником моей физической силы.

— Насчёт это, из чего он сделан? Ты дважды отразил им пламя Чеширского губителя, затем удар рыцаря смерти и рыцаря боли. Он что, постоянно восстанавливает очки прочности?

— Нет, просто он легендарный, — Брутус погладил шершавую крышку каменного гроба. — Я сделал его, ещё когда был живым сильным заклинателем. Я знал, что ждёт меня после смерти, вот и вложил все свои сбережения и магические силы в этот предмет. Его, как и другие предметы легендарного качества, так просто не уничтожишь.

— А что насчёт горбатого, который бесконечно из него вылезает?

— Ты о Бейгле? Он был моим слугой при дворе. Бедолага упал с лестницы и свернул себе шею. Я не захотел с ним расставаться, да и решил, что компания в загробном мире не помешает, вот и похоронил его вместе с собой. Теперь он часть способности моего гроба, но об этом поговорим позже, сейчас мне нужно набраться маны и отдохнуть.

Брутус накрылся каменной крышкой с головой и начал петь.

Вечером к столу, мастер пригласил,

Верного слугу, и его спросил —

"Сколько раз, ты встречая моих гостей,

Никого, никогда, за дверь не провожал?

И ты поймёшь теперь, что я в тайне держал".

В те дни, когда я, в настроении бываю,

Сидя, у огня, черепа перебираю.

Все, все, кто не прочь, поразмять немного кости!

Вас, жду, в эту ночь, мастер приглашает в гости.

Преданный слуга, улыбнулся тут:

"Я любил всегда, свой нелёгкий труд!

По ночам сижу, за ножом слежу,

Фигурки вырезаю из костей,

С ремеслом дружу, обожаю гостей!"

В те дни, когда я, в настроении бываю,

Сидя у огня, черепа перебираю.

«Король и Шут»

К рассвету видимая только Эльдману зелёная нить стала ярче, что говорило о том, что вскоре их взору предстанет белый чернокнижник и его армия мертвецов и других ужасных чудовищ. Крышка каменного гроба сдвинулась в сторону, и из него поднялась иссохшая мумия. Брутус встал в полный рост, хрустя костями, прогнулся в спине, а затем, напрягая сухие мышцы, увеличился в размерах, от чего все бинты плотно натянулись, повторяя рельеф его крепкого тела. Он вновь стал привычным для Эльдмана громилой с широкими плечами и большими, как молоты, кулаками.

— Что я пропустил? — продолжая потягиваться и напрягать разные группы мышц, спросил Брутус.

— Ничего особенного, — ответил Младший, не сводя взгляда с Медгрея, который сидел напротив. — Пообщался чутка с нашим гостем и выяснил, что кровавый лорд Зирот не в лучших отношениях с белым чернокнижником Диартемисом. А если говорить точнее, — Эльдман не смог сдержать улыбку. — Мой хозяин пытается подчинить себе проклятый материк, а вместе с ним и остальных кровавых лордов. Этот щенок станет отличным рычагом в переговорах за контроль над западными землями.

— Мой отец сокрушит и тебя, и белого чернокнижника! — сквозь зубы произнёс Медгрей. — Твой хозяин обычный человек, а мой отец — истинный кровавый лорд, всесильный Лич!

Сыну кровавого лорда, который ещё при жизни привык к почтительному уважению, красивым женщинам и уютным апартаментам, была противна компания гниющих мертвецов, из-за чего Эльдман стал подозревать его в качестве игрока. Младший не знал, как именно Инстрис распределял роли участников игры, а потому допускал возможность, что один из них сидит прямо перед ним. Всю ночь он вёл с Медгреем беседу и пытался вывести его на чистую воду, но так и не добился результата.

— Простите, что вмешиваюсь в разговор, — обернулась к ним Сильвина, — Но это неприемлемо, что какой-то человечишка считает себя вашим хозяином! Только прикажите, и я заставлю его склониться перед вами.

— Диартемис далеко не простой человек, он чернокнижник восемьдесят седьмого уровня, — словно рассуждая, произнёс Эльдман. — Ему хватит просто вздохнуть, чтобы рыцари боли обратились прахом, именно поэтому мы и едем к нему. Кроме того, он поднял меня из мёртвых, без его покровительства я быстро ослабну и умру.

— Это можно исправить, — заявила Сильвина. — Я слышала о достижении, который освобождает нежить от контракта с чернокнижником. Не важно, как он силён, я не потерплю, чтобы кто-то смотрел на вас свысока!

— Рад твоей преданности и самоотверженности, но пока утихомирь свой пыл. Сейчас белый чернокнижник единственный, кто сможет защитить меня от пустых в пылающих доспехах.

— Вовремя ты о них вспомнил, — Брутус уставился на горизонт. — Кажется, они нашли способ обогнуть реку.

По просторной долине, где почва высохла и пошла глубокими трещинами, мчалось четыре всадника на пепельных жеребцах. Все в тяжёлых латах и жарком пламени, ведомые лишь желанием привести мёртвый закон в исполнение.

___

Читать первый том – https://author.today/reader/96478/761803

Читать второй том – https://author.today/reader/98532/780814

Читать третий том – https://author.today/reader/106455/843037

Читать четвертый том – https://author.today/reader/126501/1009669

Читать Пятый том – https://author.today/reader/143948