Пельменная 8.1
Разговор на кухне столовой шарико-подшипникового завода Урюпинска.
Петрович:
– Мне тут привиделось, что Му-Му выжила, а Герасим вернулся к барыне...
Маруся(сердито помешивая борщ в алхимическом тигеле):
– И какое отношение это имеет к рогам, которые ты мне наставил?
Петрович:
– Непосредственное: Му-му, это катализатор алхимического процесса возникновения взаимной любви между барыней и Герасимом – то что дворник отказал барыне, так то правильно, ибо ничего там не было, акромя срама одного, и попранной воли крепостного...страсти да вожделения; то что Герасим ушел в деревню, апосля утопления Му-му, так то тоже правильно – пресек, так сказать, на корню грязные животные поползновения хозяйки...
Маруся:
– И что?
Петрович:
– А то, что у обоих участников любовной драмы остался неприятный осадочек, каковой устранить возможно только внезапным фактом воскрешения Му-му!
Маруся(громко выдохнув):
– Фуух, что за мешанина у тебя в мозгах, Петрович?
Петрович(Заглядывая в тигель с борщом):
– А у тебя?
Маруся(вынув половник из тигеля, облизнув его, и шваркнув им Петровича по лбу):
– У меня – вкуусная!
Петрович(потирая ушибленный лоб):
– Воот! И у барыни вкуусная стала, но не сразу: хотела Герасима, осерчала на его несговорчивость, вот и намутила хрени, приказав утопить собачонку, и, небось собиралась послать за Герасимом в деревню, чтобы высечь его, как сидорову козу, но, только представь себе: вдруг видит, как мокрая Му-му с пруда возвращается! Первая мысль: дотопить животинку. Вторая мысль: да ладно, собачонка то здесь и непричем. Третья мысль: а вот отогрею я Му-му, сломаю гордость свою об колено, и самолично принесу псину Герасиму на деревню в клетчатом пледе, а дворник смягчится, прослезится, и от души наградит барыню "кексом", но то будет ужо не животная страсть, но акт взаимного признания ошибок, достигнутый через радость неожиданного воскрешения Му-му, которая, як Иисус Христос, пострадала за их низменные желания, искупила их, и...
Маруся:
– И где же наша воскресшая Му-му?
Петрович(высовывая банку с оплодотворенной яйцеклеткрй Мары на Алешкинском пруду):
– Воот.
Маруся(морщась):
– Что, плод греха тваго? В борщ его что-ли?
Петрович:
– Зачем в борщ? В тебя! Будешь сурогатной матерью , очищающей чистотой сердца и помыслов плод греха!
Маруся:
– Идиот. И кто в нашей истории выжившая Му-му?
В кухню заходит летчик Мересьев, и просит у Маруси тарелку борща. Маруся наливает. Мересьев садится за стол рядом с тигелем, и начинает уминать борщ, внимательно слушая диалог двух голубков.
Петрович:
– Курица!
Маруся(замахиваясь половником):
– Кто, я?
Петрович(умоляюще глянув на летчика, мол, помоги, брат)...
Мересьев:
– Пожертвование старушкой любимой курицей, отвлекло меня от суицидальных мыслей, и натолкнуло на стезю, приведшую к становлению меня Настоящим человеком.
Маруся:
– Совсем запуталась: кто у нас то курица, Му-му, а кто Настоящий человек?
Петрович:
– Ты Му-му, ты – курица, если примешь плод похоти моей в чрево свое, и народится новый Настоящий человек!
Маруся(обтирая руки о фартук):
– Не настолько великодушна я, Петрович, чтобы простым инкубатором отработать...
Петрович:
– А и не надо простым: профессор Шульц внедрит плод в чрево твое, присовокупив к нему и твою яйцеклетку, будет триплоидный набор – плод священного компромисса, триединый в слиянии сути трех сверхлюдей: стервы-Мары, царство ей небесное, не знавшей, куда сверхсилы свои употребить, акромя себя; меня – сверхчеловека по неволе, продукта незаконных опытов Шульца; тебя – способной чудо-борщом накормить целый завод, и Яйцебазу впридачу,...так сольются воедино сила, способности и воля троих Сверхлюдей, и появится на свет Настрящий человек!
Мересьев(насилу проглотив кусман ржаного хлеба):
– Прямо алхимическая свадьба розенкрейцеров!
Доброй бабой была Маруся...великодушной и отходчивой..дала согласие.
И случилась на Яйцебазе алхимическая свадьба, и случился Шульц на ней врачом и пастором, а летчик Мересьев был свидетелем на ней, как со стороны жениха, так и со стороны невесты
Жили ли молодожены долго и счастливо, того не ведаю, но ведаю лишь то, что случилось через пол тыщи лет...в эпилоге.
Эпилог.
Так то я мужик молодой и подтянутый, но когда откладываю вторую дюжину яиц, то в паху появляются рези, а мазь от геммороидальных коликов, как на зло, забыл дома. Черт бы побрал того Создателя, который прописал у моего вида неудержимую склонность к путешествиям на время брачно-репродуктивного периода!
Сделав кладку, я сделал кладку -- обложил гнездо с яйцами огнеупорным кирпичом (песок, кирпич, цемент привез на своем старом пикапе, а воды вокруг много), соорудив этакий курганчик в форме усеченного конуса, а верхушку строения прикрыл тонированным псексиглазовым люком -- приданным моего маман.
Мать, всегда говорил мне: "Профессия каменщика, не токма доходна, но и позволяет сэкономить на страховке по защите потомства в раннем возрасте..."
Что ж, часть дела завершена -- через девять месяцев из моих яиц вылупятся шестнадцать премилых личинок, кои за последующие три месяца сожрут десять центнеров комбикорма, который я предусмотрительно заложил в их убежище, после начнут жрать друг друга, и когда в конце останется только один, он окуклится, и еще через месячишко вылезет точной моей копией. А хрен ли, я -- очкастый ботан, даром что каменщик, какая женщина пожелает выйти за меня? Вот и приходится все делать самостоятельно -- без смешения генетического материала. Впрочем, не все, это я загнул, но первый этап брачно-репродуктивного сезона таки точно.
Закончив с кладками, я отошел к пикапу, аккуратно замаскировал его ветвями ежевики, росшей на этом лугу в изобилии, залез в кузов автомобиля, смазал затвор зенитного орудия, зарядил пушку осколочными, и принялся ждать, направив мушку на кладку.
Кто может вообще позариться на мое потомство? Да мало ли: другой мужик -- не каменщик, но сэкономивший на страховке и мечтающий отложить яйца в мой уютный курганчик; другой мужик, мечтающий о яичнице-глазунье с шеснадцатью желтками на походной сковороде; старая баба, с отвалившимся хвостом, но жутко голодная; сухопутная личинка бабы -- эта вообще затопит кладку, чтобы мои клоны мутировали в девочек; спекулянты животными протеинами из фитнес-клубов.
Ждать незванного гостя долго не пришлось. Уже через три дня моего бдения в засаде на горизонте показалась перезревшая сухопутная личинка бабы. О Боже, как же она была прекрасна! Сквозь оптический прицел кузовной зенитки, я отчетливо разглядел аккуратный носик, назревающие вокруг него рыжие веснушки, которые вот вот проклюнутся, и из пор появятся свежие, еще прозрачные чешуйки. Ее вьющиеся, белокурые волосы, ниспадали до упругих ягодиц, уже пустивших небольшой трехлопастный хвост -- женщины моего вида, превращаются из сухопутных лечинок во взрослую земноводную особь минуя стадию окукливания.
Я влюбился, и от неожиданности, чуть было не нажал на спусковой курок!
Перезрелые бабьи личинки, всегда ищут водоем, хотя бы размером со средний пруд(таких неудачниц называют кикиморами), но предпочитают наткнуться на озеро, пока у них не отросли жабры. Если водоем они найти не успевают, то стремятся обнаружить хотя бы курганчик, вроде моего, чтобы наносить в него воды из ближайшего ручья, затопить кладку, и сесть в нее, покамест жабры не отсохли. Последний вариант плох для всех: для меня тем, что из затопленных яиц вылупятся девочки ( y- хромосома, от избыточной влажности и недостатка кислорода мутирует в X), а неоплодотворенные яйца, которые отложит дама, много мельче мужских... В итоге: сеньорита умрет с голоду или от несварения желудка от поедания детского комбикорма, чуть погодя вылупятся ее и мои личинки, мои девченки сожрут ее дочек, и снова, в конце останется только одна,которая доест сеньориту- кикимору, потом у дочи заработают феромоновые железы, на запах приедет фургон органов опеки, и отвезет мое чадо в ближайший колледж-интернат с углубленным изучением английского языка. А я так хотел сына!
В конце концов, томимый любовью с первого взгляда, я поборол в себе врожденную стеснительность, защелкнул предохранитель зенитки, соскочил с пикапа, вышел из засады, и направился прямиком к девушке, уже схватившей коромысло, и собиравшейся натаскать ведра ключевой водицы в мою кладку.
-- Привет, милая! Хорошая нынче погодка, не правда ли? Как звать то тебя, красавица?
Девушка покраснела от ушей до кончика курносого носика, и, выронив коромысло, ответила:
-- Анфиса я, ааа...это твоя кладка?
Я кивнул.
-- Прости, сам понимаешь, от инстинкта продолжения рода никуда не скроешься.
Какие у нее глаза! Я готов век купаться баттерфляем в этих бездонных бирюзовых омутах!
-- А меня Андрей зовут, -- говорю, -- будь моей женой, у меня в пикапе еще шесть мешков детского комбикорма лежит -- хватит и на наших общих отпрысков!
Анфиса, смущенно опустив глаза завиляла хвостом, молодые жабры под ее отвердевшими сосками взволнованно затрепетали:
-- Я ведь тебя совсем не знаю, Андрюша, -- пролепетала она извиняющимся тоном, -- озеро найти не сумела, потому на погибель обречена, а коли так, конечно отвечу согласием на твое предложение, но ведь то не по любви, а из желания выжить. Нужна ль тебе такая жена?
-- Красивая и честная, -- подытожил я, -- у меня, у ботана, на нас двоих любви хватит.
Мы взялись за руки, и наши губы встретились в чувственном поцелуе.
-- Кхе-кхе -- раздался кашель поблизости.
Мы с Анфисой резко повернулись в сторону, откуда исходил звук.
На пригорочке, стоял кряжистый мужик -- борода лопатой, ну вылитый Лев Толстой.
-- Сообразим на троих? -- поинтересовался непрошенный гость, бултыхая мутнобелесым содержимым большой стеклянной фляги в руке.
Я с женой, даже не удостоили хама ответом -- взобрались на курган, открыли люк, и уединились внутри моей кладки...два счастливых и любящих человека.
Все время соития, беспрестанно слышали мы это треклятое "кхе-кхе" снаружи. Наконец, жена мне и говорит:
-- Хочу Альберта!
Ну, блин, какой человек не мечтает породить Альберта? Триплоидный набор генов -- дело не шуточное, ведь все Альберты гениями нарождаются, вроде того первого, который и создал нынешний репродуктивный цикл современного человечества. Тот первый, был простой мутант с триплоидными генами, но мозговитый, повернул таки эволюцию в новое русло не выходя из лаборатории!
Я, покорно кивнул жене, мол:"Любимая, ради тебя я готов на что угодно".
Анфиса обрадовалась, аж яйцо снесла раньше сроку -- плод нашей любви.
Мы вылезли из кургана, Лев Толстой все еще стоял рядом, и драл горло деланным кашлем.
-- Уговорил, -- сказал ему я, -- так и быть -- сообразим на троих.
Радости Толстого не было конца -- он спешно откупорил флягу, Анфиса аккуратно опустила в нее наше яйцо, все трое сели по-турецки вкруг заветной бутыли, и стали ждать, пока семя не проникнет в яйцо, и не создаст триплоидный набор генов.
Скоро, вот-вот уже, сбудется мечта моего маман -- случится зачатие его внука -- Альберта.
