Пару раз я менял направление, петляя между высотными домами. Узкие улочки уводили то вправо, то влево, и уже через несколько минут я бы при всем желании не смог сказать, откуда начался мой забег. Ломаная линия застройки внезапно оборвалась, и я выбежал на обширное поле. В центре за резным заборчиком стоял одноэтажный домик с двускатной крышей. В квадратных маленьких окошках горел теплый электрический свет. Словно почувствовав, что есть кому передать эстафету, свеча взяла и погасла.
Сомневаясь, правильно ли поступаю, я робко затрусил к приоткрытой калитке. Поднявшись по ступенькам крыльца, замер у двери. Неизвестно, какая хтоническая сила скрывалась внутри, может, что похлеще козлоголового душекрада или орды кошмарных кукол. Но с той стороны, откуда я пришел, раздался то ли вой, то ли протяжный крик, и я решился. Схватившись за скобу ручки, потянул дверь на себя.
Внутри мне открылась следующая картина.
Кремового цвета обои с цветочками, старинные напольные часы с гирьками вдоль стены, под висящей на шнуре электрической лампочкой стоит круглый стол, накрытый белоснежной скатертью. На столе большущий позолоченный самовар, а вокруг него пять блюдец с фарфоровыми чашками. И никого нет.
Все выглядело одной большой ловушкой, но я посчитал, что лучше принять бой в светлом помещении, чем на улице и в темноте. Я медленно обошел стол, убедившись, что стулья в мебельный гарнитур явно не входили.
Других дверей в доме больше не было, а окошек на такое маленькое пространство хватало с избытком – целых три квадрата с видом на таящиеся во мраке ужасы.
Заглянул в чашки – там было пусто, даже, я бы сказал, пыльно. Но самовар выглядел новым, от него шло домашнее расслабляющее тепло.
Пока я рассматривал чашки, хлопнула входная дверь, от чего я подскочил на месте. На пороге стояла молодая красивая женщина с длинными волосами и мягкими чертами лица. На ней было голубое приталенное платье с милым бантиком на воротничке. Весь вид женщины навевал мысли о простом семейном счастье, не хватало только пары детишек, держащихся за юбку матери.
– Гость в дом, хозяйке радость, – растягивая гласные, певуче приветствовала женщина.
– Здравствуйте. Извините, я зашел, никого не было.
– Присаживайтесь, выпейте чайку.
– Ну что вы, не хочу вас утруждать.
Я начал отступать от стола и наткнулся на стул, который словно вырос из-под земли за спиной. Пока я отводил взгляд, вокруг стола появились еще четыре стула с гнутой спинкой, а в чашках волшебным образом оказался налит чай – над ними вились струйки пара.
– Скоро придут и другие гости. И мы будем играть в кости, – пропела радушная хозяйка.
– Знаете, спасибо за приглашение, но я, пожалуй, пойду. – Я начал боком подбираться к открытой двери.
– А раньше вы любили играть в кости. Жаль, что больше не заходите, – грустно вздохнула женщина.
– Да все дела-дела, – я неопределенно махнул рукой и ударился локтем об косяк.
– А хотите, мы сыграем с вами сейчас, до гостей? – оживилась хозяйка. – Играть будем на желания, как всегда.
Я собирался перешагнуть порог, но входная дверь громко захлопнулась перед самым носом.
– И все же давайте сыграем. Если выиграю я, моим желанием будет…
Хозяюшка задумчиво уселась за стол и приглашающее подняла чашку.
– Хочу, чтобы вы остались моим гостем. Навечно.
Добродушная и ласковая улыбка в сочетании с этим «навечно» заставили меня познать новый сорт жути.
Я подергал ручку двери, навалился плечом, но та не открывалась. Признав план отступления проваленным, я ухватился за единственную зацепку:
– А если выиграю я, какое желание вы исполните?
– Любое. Чего желает дорогой гость? – Женщина заслонила чашкой лицо, создавая впечатление, что ее пронзительные голубые глаза парят над чайной гладью.
– Хочу выбраться отсюда. И чтобы настало утро, – торопливо добавил я.
– Какие неожиданно расплывчатые желания. Вы забыли с кем имеете дело? – Чашка опустилась на уровень насмешливых бледно-розовых губ.
Я понял, что сглупил, позабыв про свое желание обрести память. Но озвучивать его вдогонку было слишком опасно.
– Что ж, этой ночью у меня хорошее настроение. Поэтому, если вы выиграете, я исполню ваши желания – заметьте, сразу два желания – без всяких уловок.
– Ладно, – я опасливо сел за стол.
– Чудесно! А теперь – бросать кости! – Счастливая хозяйка хлопнула в ладоши, и заглушка самоварной трубы сама по себе поднялась и отлетела в сторону. Она ловко запустила в трубу свою изящную ручку и, не глядя, извлекла оттуда две длинные кости с лоскутами гнилого мяса. В нос сразу ударил тошнотворный запас.
Хозяйка вцепилась в кости, а потом со всего размаха швырнула их вниз. Отскочив от пола, они разлетелись по сторонам – одна под ближайшее к двери окно, вторая – к противоположной стене.
– Ваш ход, любимый гость! Бросьте ладно свою кость! – протянула сладким голоском женщина.
Слова были пропеты с таким смакованием, с таким задором, что я весь от макушки и до пяток покрылся мурашками. Но делать нечего, ради шанса на спасения и кости из самоварной трубы достанешь.
Стараясь не дышать, я запустил в трубу руку. И чуть сразу не отдернул ее. Внутри копошились черви, а может и что похуже. Пальцы нащупали большую костомаху и потянули ее наверх. Но вовремя сообразив, что моя жуткая хозяйка за раз вытягивала сразу две кости, я подцепил еще и одну тонкую.
Одного взгляда на свою добычу хватило, чтобы вызвать рвотные позывы. С костей свисали полосы мяса, с которых прямо на скатерть и в чашки падали раздувшиеся коричневые личинки.
– Большая берцовая висельника и малая берцовая утопленника – гостю сегодня везет. – Уголки губ хозяйки вздернулись вверх.
Запоздавшее осознание, что я держу человеческие кости, ударило под дых спазмом пищевода. Руки сами по себе метнули страшные находки в сторону часов. Как ни странно, кости не разлетелись, а легли буквой «Г».
– Ах, мой дорогой гость, сегодня явно ваша ночь. Вы победили, – лукаво вздохнула женщина и достала из складок платья настенный календарь. Подойдя к часам, она повесила его на едва заметный гвоздик – так, что пожелтевший лист с цифрами и датами наполовину заслонил циферблат.
Я сглотнул, не зная, чего ожидать дальше. Победа в игре с костями далась на удивление легко, а ведь я так и не понял правил.
– Желание гостя закон. Так пусть же утро настанет, вопрос быстро решен! – Хозяйка подцепила розовыми ноготками стрелки часов и прокрутила их вперед.
Я уставился в окно, где чернильная ночь тускнела и серела прямо на глазах. Словно в ускоренной перемотке метнулись в сторону две человеческие фигуры, в одной из которых я узнал профессора из воспоминаний Присыпкина. Это были люди из нашего мира!
Я ринулся к двери, которая распахнулась, стоило только потянуться к ручке.
– Заходи еще, гость дорогой, – соловьем пропела хозяйка, – сыграем на желания. Или ты хочешь снова довериться Черной Черешне?
Я не стал ни отвечать, ни оглядываться. Открыв скрипнувшую калитку, я пулей вылетел на пустырь. В этот раз я бежал чуть медленнее, а не так, как ночью, когда улепетывал от кукол. Силы стоило поберечь, да и не похоже, что ведьма пряничного домика собиралась гнаться. Интересно, что она имела в виду, спрашивая о доверии к Черной Черешне?
Профессор и его спутник шли на условный восток, значит, нужно бежать в том направлении и надеяться, что перемотка времени не сожрала больше часа с их появления перед домом.
Оглянуться я позволил себе только, когда добрался до асфальтовой ленты дороги. Никакого дома на пустыре больше не было, лишь заросшее сорными травами поле под мышиного цвета небом. Вот оно, значит, как.
Я углубился в городские постройки. Окружающий пейзаж напоминал обычный индустриальный городок, зачахший вдали от цивилизации и шумных групп туристов. Брошенные дома где-то с заколоченными фанерой окнами, а где-то с пустыми глазницами без стекольных линз. Разбитые дороги с наносами земли и жухлой растительностью, поглощающей детища рук человека. Следов разрушений от военных конфликтов или природных катаклизмов видно не было. Казалось, что все люди попросту покинули город лет так двадцать назад, и вот он тихо разрушается сам по себе.
Я то бежал, то переходил на быстрый шаг, и все время крутил головой – не пропустил ли две мужские фигуры в брезентовых куртках? Нет ли поблизости страшных кукол с открытыми глазами? Не копошатся ли в руинах иные монстры с козьими мордами?
Когда я свернул направо на перекрестке трех дорог, то не ожидал столкнуться почти лицом к лицу с дедком в темно-синей униформе. Был он бос, а на его седой макушке кое-как держалась кожаная кепка с растрепанным козырьком и надписью «Тронь-шапка». Колоритный образ эффектно дополняла сумка в виде человеческой печени, притороченная к поясу лохматой веревкой.
– Вам письмо, – прошамкал дед и протянул мне желтый, весь в подтеках и подпалинах, конверт.
– Спасибо. – Рефлекторно я взял письмо и выжидающе посмотрел на старика. Но тот похлопал себя по «печени», уткнулся взглядом под ноги и побрел мимо, потеряв всякий интерес. Может, и хорошо, что встреча прошла без лишних разговоров.
Пройдя по улице несколько метров и убедившись, что странный почтальон свернул в сторону, я раскрыл конверт. Да, сначала я думал вообще его выбросить, но та самая чуйка нашептывала поступить иначе.
«Они в доме с синей крышей», – прочитал я корявый, будто детский, почерк. Послание было написано на внутренней стороне самого конверта. И написано оно было кровью.
«Интересно, кто это – они? И зачем мне знать про «них» и дом с синей крышей?» – спросил я самого себя. Догонять и расспрашивать почтальона я счел неразумным, поэтому просто продолжил свой путь. Да, теперь я поглядывал еще и на крыши, выискивая синюю. Может, неизвестный доброжелатель хочет предостеречь меня от опасности? Ага, доброжелатель, как же. В этом проклятом месте такое слово звучит до крайности нелепо.
Через две улицы меня поджидал новый «сюрприз». Я встретил зайца.
Вырезанный из дерева и раскрашенный сумасшедшим художником, косой реально был косым. Один его глаз – зеленый и по форме напоминающий авокадо – находился на уровне рта, а второй – красный, как помидор, был намалеван на лбу. При этом сами деревянные черты животного соответствовали канонам анималистической скульптуры и филигранно сработаны с потрясающей детализацией. Размером деревянное зодчество ненамного превосходило настоящего зайца.
Я деликатно обошел скульптуру и оставил ее за спиной, но стоило мне моргнуть, как прямо на пути вновь стоял длинноухий.
«Ну здравствуй, утро, рассудок, добрый день!» – сказал я себе, стараясь не отводить взгляда от статуи, пока обхожу ее слева. Все труды, впрочем, оказались напрасны. Я моргнул, разворачиваясь – и заяц снова был передо мной. Только на этот раз гораздо ближе.
– И что ты от меня хочешь? – спросил я у статуи.
Заяц не открыл свой деревянный рот и не ответил, нет. Вместо этого в моей голове ясно и четко прозвучал вопрос, озвученный тоненьким насмешливым голоском: «Зайка скачет по дорожке, где твои кривые ножки?»
Я хотел ответить какую-то нелепицу, но вовремя вспомнил образ из ложной памяти Присыпкина. Да, его инструктировали по поводу этого зайца, там точно был нужный ответ! И я его вспомнил.
– Открой моим ножкам все твои кривы дорожки! – крикнул я прямо в морду заячьей скульптуры.
«Следуй за моими яйцами», – опять пропищал в голове тонкий смеющийся голосок. Справа посыпалась ржавая жесть подоконника, и я на долю секунды отвлекся на звук. А когда вновь посмотрел вперед – вместо зайца прямо по дороге с интервалом в два метра аккуратно стояли крупные куриные яйца.
Брать в руки заячьи яйца желания не было никакого, поэтому я ограничился визуальным осмотром. Яйца как яйца, белого цвета, крупные, овальные. Каким-то волшебным образом они не заваливались, а стояли ровно, указывая конусовидным концом вверх.
Стараясь не задеть ни одного яйца, я пошел параллельным курсом. Достигнув перекрестка, яичная дорожка свернула направо. Рассудив, что хуже не будет, я свернул туда же.
Вскоре яичная линия-указатель оборвалась возле пятиэтажки с начисто выбитыми стеклами. Я посмотрел наверх – кусок синего шифера опасно нависал над дорогой.
«Они в доме с синей крышей». Итак, дом найден. Осталось понять, нужно ли искать встречи с «ними»?
Я начал осматриваться, и тут меня прошиб озноб. «Дом с синей крышей» был тем самым домом, где я встретил душекрада! Пусть я и убегал от кукол в темноте, но звук хлопающего на ветру плаката прекрасно помнил! Или это помнил Присыпкин и воспоминание было чужим? Тут уже не разобрать.
Получается, в своих блужданиях по чистилищу я сделал круг и вернулся туда, откуда все и началось? Да уж, отличная прогулка, ничего не скажешь.
– Корзиныч, там человек! – В окне первого этажа «моего» дома мелькнуло суровое мужское лицо. Через пару минут из подъезда выбежали двое: тот самый профессор и мужик с алюминиевым ведерком в руке.
– Олег! Какое счастье, ты живой! – Профессор бросился ко мне с объятиями, от чего я, признаться, опешил. Не столько от проявления чувств, сколько от своего нового-старого имени. Весь день ходить безымянным, а потом узнать, что твое имя Олег – с этим надо свыкнуться.
– А был бы с ведром, и не потерялся бы! – отметил второй мужчина, знакомым жестом взвешивая на руке ведерко.
– Рыбак, да что ты заладил со своим ведром! Лучше погляди – наш Олег живой! А я тебе говорил, что он выживет и продержится ночь. Говорил? Говорил.
– Говорил, – передразнил Рыбак гулким голосом. – Ты раньше еще говорил, что он умный и ответственный. Ага, как же, видали мы ответственность у кошки в попе. Каким нужно быть раздолбаем, чтобы полезть в Заоконную ночь без напарника и галки? Кем нужно быть, чтобы при этом оставить само Окно снаружи? Скажи мне, Олежка, кем?
– Я был не один, а с Бэшкой, или как там его на самом деле зовут, – обиженно возразил я на несправедливые упреки.
– Бэшка? Но он сказал, что ты сам без разрешения взял Окно и выдвинулся к точке входа, – сказал профессор, нервно теребя свою бороду.
– А давайте все выясним по пути на точку выхода? Я все понимаю, Корзиныч, вопрос делу насос. Но не хотелось бы якорить проход в таком пропащем месте. От этого дома у меня угри в венах ползают, а в носу чешется, будто туда хорек пукнул, – бросил Рыбак и невозмутимо зашагал прочь. Профессор потянул меня за собой. Да я и сам был рад убраться подальше от злополучного дома.
– Скажи, Олег, а ты точно не врешь? Бэшка действительно был с тобой здесь? – допытывался Корзиныч.
– Да. Он был с галкой Марфушей, да-да, вот с такой, как эта! – я возбужденно указал на летящую над дорогой птицу с серым хохолком.
Рыбак свистнул в висящий на шее свисток, и птица спланировала ему на плечо.
– Это не Марфуша, а Каркуша. Стыдно, Олеженька, не разбираться в наших экспедиционных галках. Я же тебе велел их всех выучить. Сегодня ты узнаешь в лицо галку, а завтра распознаешь муравья – так гласит древняя китайская пословица. Ну или японская. Или не муравья, а гепарда – в общем, смысл понятен.
– Я ничего не помню. Бэшка заманил меня к душекраду, и я потерял память. Поэтому я ни то, что галку не распознаю, я вообще не понимаю, что за ужас вокруг происходит!
– Олег, ты серьезно? – Корзиныч даже остановился, чтобы вглядеться в мое лицо.
– Серьезнее некуда. Я даже вас не помню.
– Во дела мне жаба родила! – присвистнул Рыбак, и Каркуша взлетела вверх.
– Знаешь, Олег, если то, что ты говоришь правда, мы столкнулись с уникальным прецедентом, – Корзиныч торопливо зашагал вперед. – Ты ведь уже терял раньше память у душекрада.
– Ничего я раньше не терял!
– Терял, терял, – встрял Рыбак. – Вы тогда с Бэшкой ходили на разведку новой территории. И доразведывались, наткнулись на душекрада. Вот было бы у вас хоть одно ведро на двоих… – завел он опять свою песню. Размахивая ведерком, мужчина шел впереди и даже не оборачивался.
– Как я мог потерять память дважды? Бэшка говорил, что до меня память терял ваш знакомый Присыпкин.
Услышав про Присыпкина, Рыбак ойкнул и все-таки обернулся. Его круглые глаза красноречиво говорили о высшей степени удивления.
– Понимаешь, Олег… – видно было, что Корзиныч пытается подобрать слова. – Как бы тебе помягче сказать… В общем…
– Присыпкин – это ты Олежа! – перебил своего спутника Рыбак.
– Но… – я почувствовал себя полным дураком, который ничего не понимает, а все вокруг над ним издеваются.
– Олег Присыпкин – наш доброволец в исследованиях Заоконья. Он, то есть, ты, влился в нашу команду с месяц назад. Сходил в несколько экспедиций, добыл несколько занимательных хрёнов…
– Ага, чего только стоит граненый стакан, который присвоила себе Шпилька, – вновь прервал своего начальника Рыбак. – Он и летает, и самонаполняется любой жидкостью на заказ. С ведром не сравнится, но тоже вещь!
– Да-да, стакан и другие хрёны. А потом ты, Олег, то есть, он, потерял память при встрече с душекрадом. И стал Олегом Непомнящим. Но это мы потом придумали такое прозвище. Потому что через день после вашей с Бэшкой экспедиции и встречи с душекрадом… – Корзиныч стал гладить свою бородку. – Ох, не знаю как и сказать. В общем, Рыбак и Шпилька пошли в Заоконье и встретили там…
– Тебя мы встретили, Олежа, тебя. Ты сказал, что потерял Бэшку и целые сутки прятался в руинах. Ты ничего не знал о самом себе, потерявшем память. И даже не знал о себе, в ту самую минуту мирно попивающем морковный сок на диванчике в нашем базовом лагере.
– Вас стало двое. Как? Неизвестно. Но первый из Олегов Присыпкиных, Олег Непомнящий, потерял память, а второй – нет. Признаться, после возвращения Олега Помнящего, как мы назвали твою вторую версию, мы поместили вас обоих в карантин.
– Потому что один из вас, Олеженька – псевдоморф-извращенец, – Рыбак наставительно поднял палец вверх.
– Существование псевдоморфов не доказано. Но я признаю, определенный риск был. Поэтому мы подробно исследовали вас обоих. И ничего аномального не обнаружили. Более того, вы были идентичны на всех уровнях, кроме памяти. Что указывает на ваше разделение еще до того, как Олег Непомнящий потерял память у душекрада.
– Ну теперь-то вы полностью идентичны! – хохотнул Рыбак.
– Да, этот факт сильно меняет положение вещей. И обстоятельства потери памяти, как ты говоришь, странным образом опять связаны с Бэшкой и душекрадом.
– Мутит твой Бэшка, ой мутит, Корзиныч, – сказал Рыбак, пинком отбрасывая камень с дороги.
– Хватит, Рыбак! Я доверяю Бэшке как самому себе. Он второй человек после моей бабушки, кто узнал тайну Окна. Мы тогда еще учились в школе…
– Знаем-знаем. В 70-х ты учился в классе «А», а он в «Б», и вы называли друг друга Ашкой и Бэшкой. Вы были соседями по даче в деревне Бережок, где ты, Корзиныч, маленьким голожопиком отыскал раму Окна. Ты уже рассказывал эту историю тысячу раз.
– Но Олег-то не знает, – укоризненно отметил Корзиныч.
– Да все он знает. Только прикидывается, как и всякий псевдоморф.
– Ничего я не прикидываюсь! – я опять возмутился.
– Не обращай внимания, Олег. Я тебе потом подробно все расскажу на базе. Но если вкратце, то да – в детстве в заброшенном доме я нашел старую разломанную раму. Собрав четыре части, которые магнитились друг к другу, я активировал Окно. Через него я попал сюда, в Орбис Терциус, третий мир, как называл схожее пространство Борхес в своем творчестве. Мой первый детский визит сюда никогда не изгладится из памяти. Чудо, что я интуитивно понял принцип действия Окна и перетянул раму на эту сторону. Иначе я бы застрял здесь навечно…
– И Корзиныч никогда бы не стал Корзинычем.
– Да. Тогда я нашел свой первый хрён – плетеную корзинку, которая мне-ребенку почему-то приглянулась. Я вернулся в наш мир с корзинкой. И вскоре узнал, что она необычная. Всякий положенный в нее предмет превращается в золото. Надо ли рассказывать, что это открытие круто изменило мою жизнь?
Я ошалело мотнул головой.
– Сначала я держал свое открытие в тайне, но потом случайно о корзине узнала моя бабушка, которая отправилась с ней на рынок. Позже я не выдержал и поделился тайной с Бэшкой. Тем летом мы вместе отправились в наши первые экспедиции в Орбис Терциус. Тогда мы добыли еще один артефакт, хрён, если следовать терминологии Борхеса.
– Всю плешь проел с этим своим Борхесом. Я тебе в сотый раз скажу, Корзиныч, этот твой Борхес ни левой, ни правой подмышкой о Заоконье не знал. А что он там в своих рассказах писывал, так то к нам не относится. – Рыбак пренебрежительно махнул свободной рукой.
– И все же Борхес был на удивление прозорлив. Так вот, тем летом мы добыли новый хрён Орбиса Терциуса – дверной глазок. Мы нашли его в кастрюле, когда обшаривали кухню заброшенной квартиры. Если посмотреть в глазок, то можно было увидеть недалекое будущее той местности, где ты находишься. Но это мы тоже поняли далеко не сразу, иначе не допустили бы поступок моей бабушки. Испугавшись силы золотоносной корзины и оконной рамы, суеверная женщина избавилась от них. Корзинку она бросила в озеро, а раму вновь сломала и сунула бруски в транзитный автобус в Удомле. Так были на долгие годы потеряны уникальные хрёны. Но мы с Бэшкой не отчаялись. У нас оставался дверной глазок. И с его помощью мы начали искать потерянные дары. Тогда…
– Хватит. Тихо! – шикнул Рыбак, поставив на землю ведро. Мужчина сразу же напрягся, на его обветренном лице заиграли желваки.
– Что случилось? – Корзиныч тоже выглядел испуганным.
– Я видел многонога. Наверное, он уже с полквартала идет за нами. До Черной Черешни не дойдем. Будем здесь выходить.
– Эх, опять мы заякорим точку не у Черешни, – расстроено вздохнул Корзиныч, но послушно полез в свой рюкзак. Достав оттуда четыре знакомых бруска, он отточенными движениями начал собирать оконную раму.
– А что за многоног? – воспользовавшись заминкой, спросил я.
– Лучше тебе, Олежа, и не знать. Но учти, многоног и псевдоморфами не брезгует.
– Готово, можем уходить. – Корзиныч поставил оконную раму на землю. – Зови Каркушу.
– А можно, я буду первым? – Вновь проворачивать финт с оставлением в чужом мире я не хотел.
Когда я вылез из рамы на знакомую уже поляну, на тверскую землю опускались вечерние сумерки. И первым кого я увидел, был Бэшка, стоявший ко мне спиной и любующийся закатом падающего в озеро солнца.
За мной из Окна тихо вынырнул Корзиныч, и предатель по-прежнему ничего не заподозрил. Но когда выходил Рыбак, его ручная галка Каркуша призывно захлопала крыльями и закричала. Бэшка обернулся.
По его изумленному виду меня он точно не ожидал встретить. Настал час мести, час торжества, час открытия тайн.
Я картинно встал в позу, вытянул указующий перст и громко сказал:
– Бэшка! Это ты подставил меня под душекрада. Дважды!
– Ты… вспомнил? Но как? – просипел предатель.
– Да, вспомнил. Нашелся способ. Зря ты меня бросил в Заоконье. Но это потому, что ты решил вообще избавиться от свидетеля, когда увидел карточку-множитель. Ага! Не ожидал, что я догадаюсь?!
Я не стал добавлять, что догадался только сейчас, в процессе обличающей речи.
– Какую карточку? О чем он, Бэшка? – требовательно спросил Корзиныч.
– А вот какую! – предатель выхватил из-за пазухи табличку и мелок. – Раз уж все раскрылось, и дружок Присыпкин вам все уже рассказал, прятаться не имеет смысла. Да, недооценил я тебя, Присыпкин. Нужно было валить тебя, чтоб ты молчал наверняка. А я пожалел, решил, что и потери памяти хватит. Много с тобой возни. Сначала одного тебя под душекрада подставляй, потом другого. Умник вдвойне: что первый, что второй догадались. Да нет, не умник. А знаешь, кто ты на самом деле? Сучий ты потрох, Присыпкин! И зачем ты только к нам приехал? Ведь все же хорошо было. Да, Ашка? Мы же хорошо все делали, мы же дружбаны со школы. Ну что бы ты сделал, знай то, что узнал я? Ты бы все поменял. А я не мог позволить, не мог, едреный овраг вам на проселочную! И сейчас не позволю, слышишь, Ашка, не позволю! Ты меня не остановишь!
Корзиныч растерянно переводил взгляд с Бэшки на меня, я тоже моргал, как сыч на рассвете – не такой отповеди я ожидал со своей речью. Один лишь Рыбак, пусть и не понял о чем говорил Бэшка, зато понял суть – готовится что-то нехорошее. Поэтому размахнувшись, он метнул ведро в предателя. Но предатель оказался слишком скользким, Бэшка легко увернулся.
– Теперь нас будет много, сровняем шансы! – С этими словами Бэшка начертил на табличке двойку и приложил ее к своей груди.
Даже я, знавший об эффекте карточки, ахнул, когда на поляне вместо одного Бэшки появились сразу двое.
Один посмотрел на другого, и тут же они бросились друг на другу. Но не объятий ради. Они вцепились в горла своих зеркальных отражений и синхронно повалились на землю. Когда Рыбак и Корзиныч пришли в себя и подбежали, чтобы растащить двойников, все было кончено. Бэшка задушил самого себя. Дважды.
Я подобрал упавшую карточку и от греха подальше стер рукавом меловую двойку. Грибной человек не до конца выявил яд, и вот результат. Похоже, что безопасно применять табличку можно только к неодушевленным предметам.
– Друг, что же ты натворил… Без протокола изучения использовал незарегистрированный хрён… Зачем? Чему ты хотел помешать? Ну чему? – от волнения Корзиныч вырывал из бороды волоски.
– Олежа, ты сказал, что ты все вспомнил. Это правда? – робко поинтересовался Рыбак.
– Нет. Я соврал. И я, увы, не знаю о чем говорил Бэшка.
– Жаль. Похоже, мы уже никогда этого не узнаем.
Вдруг закричала забытая всеми галка Каркуша.
Из прислоненной к сброшенным рюкзакам рамы показалась рука, затем нога, а потом и все тело.
Это был живой и здоровый Бэшка, полуголый и весь в ссадинах.
– Едрен овраг мне на проселочную, я успел! Оооо! Я успел! Две недели! Хахаха! Я продержался в сволочном Заоконье две недели! И выжил!
Новый Бэшка истерично захохотал и бухнулся на колени, начав целовать землю.
На поляне воцарилась немая сцена, которую разрушил Рыбак:
На этом завершается первая история хроник Заоконья. Что будет дальше?
Какие тайны будут раскрыты? Впрочем, это уже совсем другая история…
