CreepyStory

За Ленскими Столбами Часть 1

За Ленскими Столбами Часть 2 (Финал)

– Давай!.. Давай!.. Давай!.. – приговаривал зло он с каждым ударом.

Этот щуплый, с усами, дед наотмашь лупил железным прутом свинью по рылу. А та как стояла в луже, так и стояла, не шевелясь – пряла только ушами. Залезла по колено в жижу посередине двора, что образовалась тут после недавних ливней, взбилась из земли с глиной – копытами бродивших по двору телят с поросятами. Застыла в ней молча и боли будто совсем не чувствовала. Хотя вся морда давно покрылась сочащимися кровоподтёками. Догадывалась, что вывели во двор на убой, и так вот спряталась ото всех – схоронилась у них на виду. Другие мужики, четверо, что тоже пришли забивать, старались помочь хозяину. Поочерёдно подступались и стегали хлыстом, дубасили коромыслом – пытались, как могли, выгнать её из болотца. Однако всё тщетно. Двести килограммов мяса и холодца понимали, что вместе они, в единой туше и шкуре, встречали своё последнее утро. И потому выходить не спешили. Пускай напоследок люди помучаются…

Говорят, что даже глупые куры и овцы знали о приближении смерти. Предвидели гибель, чуяли появление палача. Каждая тварь узнаёт последний момент и боится его до ступора. Фёдор убоя прежде не наблюдал, родился потому что в семье городских рабочих. Редко бывал в деревнях, разве что слышал о тамошней жизни из рассказов своих сослуживцев. Было интересно, вот и расспрашивал иногда.

– Здравствуйте!.. – поздоровался он со всеми громко, когда дед устал лупсанить свинью и отступил от лужи передохнуть. Дышал тяжело, кряхтел, и по всему было видно, что утомился очень. Прут, которым её охаживал, был тяжёленьким. Как маленький гвоздодёр. Из таких на склады железные ворота варят, крепкие, не разломишь после, кувалдой калёной не расшибёшь.

Первыми, однако, появление чужого во дворе заметили гости хозяина; а он не повёл даже ухом – будто не слышал. И то, коротко лишь глянули на вошедшего за калитку, вяло и как-то безынтересно. Ну, муха какая-то залетела, пожужжит-покружит, потом вылетит. И снова давай меж собой прикидывать, как выманить из широкой лужи животное. С вечера ещё заточили ножи и приготовили туго витые верёвки, кверху ногами и рылом вниз на столбе подвешивать. Фёдор сразу увидел, где будут разделывать тушу – ведь это ж было вопросом времени, вытащат всё равно. Навечно жить свинья не останется.

– Я – Кайдоненко Фёдор Игнатьевич, младший лейтенант милиции, из Москвы, – громче произнёс он, чтобы его, наконец, услышали. – Был у вашего участкового, Сыровойтова. Сказал, что Навин Степан Ильич здесь проживает...

На этот раз один из мужиков задержал на нём взгляд чуть дольше. Подумав недолго, мотнул бородой в сторону деда.

– Фомич, – поправил он. – Навин Степан Фомич.

Фёдор кивнул с благодарной улыбкой. Сделал ещё шаг в сторону этого мужика – он и стоял-то к нему ближе других.

– А можно ли так, с животиной?.. – тихо, почти по-свойски спросил у него и чуть ли не задел по-дружески локтем. Хоть кто-то заговорил с ним.

Но тут уже на его слова повернулся хозяин дома. Услышал. А, значит, и до этого слышал всё время, только нарочно не обращал внимания: говорил-то прежде Фёдор намного зычнее. Сверкнул недовольно глазами на непрошеного гостя в своём дворе, маленькими, колючими, пронизывающими. Кивнул вопросительно и с вызовом.

– А можно ли сало на зиму в погреб? – произнёс затем сварливо и гулко. – А можно ль котлеты жарить?..

Все заухмылялись – хозяин двора говорил. Нашучивал!

– А коли селянку жрать будешь со всеми, сходи-ка за той вон вожжиной. У бани, на завалинке!..

Фёдор, несмотря на свою молодость, знал, в какие моменты с населением лучше не спорить – всё же, не на своей территории. Тут, в некоторых отдалённых местах, про советскую власть не так давно услышали, в столичных газетах про одного такого отшельника с семьёй написали. Потому развернулся молча и пошёл, за чем его по двору направили. Попутно глазами искал туалет. Готов был уже вытанцовывать: не обмарать бы в гостях казённых портков, позору не оберёшься. Накормили вчера сырниками с жирной сметаной на ночь, пожадничал, переел – уж больно сладко казалось. Много подкладывали хлебосольные хозяева. Из-за стола выпускать не хотели.

Вожжи-то с завалинки он подобрал быстро и сразу принёс, а вот туалета нигде не увидел. Большое было подворье у Степана Фомича: стояли баня, конюшня, сараи, дровник с сенником. Нужник при таком хозяйстве глаз выцелить не осилил. Расспрашивать же при первом знакомстве у всех стало как-то неловко. Вот и стоял – терпел дальше, наблюдая, как быстро всё стало разворачиваться. Двое в сапогах зашли в жижу и обвязали животину вожжами поперёк. Затем привели запряжённую лошадь, прямо с телегой, от соседей. Вытянули-таки сопротивлявшуюся свинью из лужи, дотолкали кое-как до места расправы. А после Фёдор просто отвернулся, когда взялись за ножи и собрались резать горло.

Вида крови он не боялся. Не захотел на это смотреть. Бывало несколько раз, навидался на людях, когда служил на границе с Манчжурией. «Несчастные случаи» на заставе, как их называли. На деле же – рядовые стычки. С местным населением, переходившим незаконно границу, и пересекавшим рубеж часто вооружёнными. Иной раз случалось и с чужими солдатами. Не было на рубежах спокойных мест, всегда что-то происходило. Это весь остальной Союз спал спокойно, потому что границы его надёжно охранялись...

Через мгновенье же довелось узнать на собственных слуховых рецепторах, что означает «визжать как свинья». Потому что как ни закрывался ладонями тщательно, а звук стоял такой, будто вот-вот лопнут в ушах перепонки и повылетают со звоном стёкла из окон. Долго орала свинья, оголтело. Мучительную принимала смерть – резали-то без наркоза, горло пороли по живому…

– Скоро уж что ли?.. – спросил Фёдор одного из мужиков, когда тот прошёл мимо него. В стороне скоблили вовсю опалённую свиную шкуру прямо на туше, а дворовые собаки грызлись за часть потрохов.

В ответ он получил только презрительный взгляд с нечленораздельным мычанием, похожим на одно ругательство. Может, немой, без языка – он-то откуда знал? Первый раз видел их всех, как и Навина Степана Фомича.

Закончилось всё где-то через час. Тушу порубили на большие куски, умело пластами срезали сало. Часть мужики потащили к себе по домам, и после быстро возвращались. Успевали выпивать, один изрядно уже окосел. Видать, все были соседями, жили на этой же улице. В Ерофеевке их было пять – большое поселение по местным меркам, под двести почти дворов.

Наконец, удалось перехватить и хозяина дома, что с момента появления Фёдора одарил его ровно одним взглядом.

– Чего так натужился? – не в бровь, а в глаз угодил хозяин, потому что позывы, что отступили поначалу, возобновились в животе Фёдора с новой силой. – Потерял что на моём дворе?

Молча, когда понял, в чём дело, указал пальцем в зазор между конюшней и дровником. Фёдор ему так же, знаком, показал на свою сумку на плече, мол, лишнего мягкого ничего в ней нет.

– Газету бы мне… – добавил вежливо вслух, негромко, что б мужики не слышали. Те всей гурьбой по крыльцу поднимались в избу.

– Вон! – гаркнул Степан Фомич и указал подбородком в другой угол двора, у дальней кучи дров возле козел. – Лопух под забором! Ээээх, город… Зима что ли? Газеты ему…

Сплюнул себе под ноги и бросил начавший жечь пальцы окурок. Крякнул затем удивлённо: пока тот летел до земли, успел развалиться, и маленький красный уголёк в порыве ветра откатило аж до жижи – затаптывать сразу стало нечего! Расстроился от этого ещё больше. Снова сплюнул в сердцах на землю. Затем повернулся круто и бодро шагнул на своё крыльцо.

Фёдор же, не став провожать его взглядом, посеменил мелким шагом к конюшням, туда, где прятался туалет. За лопухом теперь никак не поспевал – вот-вот «донную крышку вышибет». Однако в самый последний момент притормозил. Чего могло быть главнее работы? Сжался изо-всех сил, скрепился, шершнем взлетел за дедом на крыльцо, пока тот не успел зайти за гостями в сени. Быстро шепнул ему на ухо пару слов, а после уже стремглав побежал к спасенью. Хитро запрятал нужник на своём подворье хозяин. Проще было на работе подобраться к сейфу начальства с бумагами.

***

Многие деревни здесь были по фамилиям. Герасимовка, например, куда её привезла машина, или та же Ерофеевка через Лену. Наверное, шло всё с прежних времён, по старым помещичьим именам записывали – кому принадлежали когда-то селения. Мало попадалось новых названий. Краснознамёнок или Октябрьского на карте почти не встретить – таких было больше восточнее или южнее. Помещик Герасимов точно здесь жил. Через Буртуг, один из малых притоков Лены, верхнюю переправу он с сыновьями строил. Не так давно она обрушилась – со временем прогнила. Большой был деревянный мост, с высокими поручнями и толстыми квадратными опорами, стоял аж с середины прошлого века. Зоя писала, что этим весенним половодьем одну из опор повредило льдом и мост совсем покосился, перила на правой стороне обрушились полностью. Но сами геологи протянули верёвку для безопасности, и с берега на берг перебраться было можно, если держаться за неё одной рукой для страховки. Что ж, не будут в этом году перебегать резво по доскам, начнут, как настоящие циркачки, ходить осторожно, держа равновесие. Купите билетик на представление!

Послышалось шарканье. Затем на крыльцо по ступеням поднялись ноги. Дверь распахнулась и на пороге показался Николай Петрович. Широкий, с небольшим животом, видный мужчина лет пятидесяти, с красиво закрученными усами и не менее красивой сединой. Председатель местного колхоза. Настя вскочила сразу и побежала к нему, едва он распахнул навстречу объятия – добрейший был дядька, Герасимовка им гордилась.

–  Зоя прибегала сегодня утром, – обняв сначала, как родную дочь, усадил её затем за стол Николай Петрович. Нарезал принесённую с собой ватрушку. – Не ждали ж тебя так рано, думали, послезавтра. А то бы она осталась. Сюда и обратно ходила через Лену с Григорьевым, на катере. На этом берегу сегодня Григорьев уже не будет. Тебя если только с Антиповым, вечером. Ну, коли горишь так в спешке – сегодня если за реку надо...

Подумал недолго. И озорно как-то махнул рукой.

– А то и сейчас ведь смогём! Может, из ракетницы пальнуть или ружьишка бахнуть? Увидят с рыбацкого стана на берегу, лодку пришлют с мотором!..

Настя заулыбалась.

– Не надо, Николай Петрович, не беспокойтесь, – ответила она. Не любила и чувствовала себя неловко, когда из-за неё поднималась ненужная суета. Тут к их особой группе и так все были гостеприимными, встречали как родственников. Ну, те, кто знал об их экспедиции – кем они являлись и для чего сюда приезжают. Таких было немного, кроме самого председателя.

– С Антиповым так с Антиповым. Вечером. Сама виновата, на два дня объявилась раньше. Верхние ж дороги в июне размыло, вот я и к вам. А доплывём как – не пойду к своим в ночь. Заночую у бабы Нюры. Таблеток ей привезла, наказывала…

– Таблеток – это хорошо, – похвалили Николай Петрович, наливая чай себе и гостье. – Мы все тут дивились в прошлом году, как пришлая с ней – да так ловко поладила. Спасибо тебе за неё. Не любит она, когда докучаем с заботой. А вот с геологами вашими сдружилась. Слышал я, что пироги им пекла. Зоя-то сегодня и говорила, что с пирогами брала корзинку. Нахваливала грибные и ягодные...

Пирогов бабы Нюры они ещё в прошлом году напробовались, с тоненькой сдобной корочкой, вкусных и очень сытных. Четыре или пять раз бралась печь для них. Сергей же ей помог за это с забором и по хозяйству малость постарался. Антон Олегович позволял отдыхать, когда их молодая помощь не требовалась. Он был руководителем экспедиции, заведовал в их институте кафедрой. А ещё был один человек с оружием и помощник из Иркутского НИИ, специалист в золотоносных породах. Вот и вся их небольшая команда. Работали всегда по пятеро, трое постоянных, и из молодых двое сменялись. Зоя должна была скоро уехать, и вместо неё приедет Сергей. Вот бы скорее её увидеть, соскучилась по ней. Расстались перед самым началом каникул, месяца не прошло, а будто минула целая вечность. Зоечка – скромница, трудолюбивая и хороший друг, станет в скорости настоящим геологом. Начали с ней дружить после прошлого года, новых людей в экспедицию не брали. Марина уехала домой, а Настя прибыла ей на замену. До прошлого года друг друга знали все четверо, учились на одном потоке, но только после летнего выезда сдружились по-настоящему. Да и бумаги о неразглашении одни и те же подписывали. Гордость изнутри распирала – стать нужными государству ещё до окончания института! Из девочек отобрали их троих, и Серёжу Рыткина – лучшие с факультета. Родители-то как гордились! Даже в душу не лезли. Не сильно-то порасспрашиваешь, знали, что есть некая тайна за подписью…

– Может, до бабки-то Нюры, рыбака за рекой отряжу проводить? – настаивал Николай Петрович. – Медведь, говорила она, пару недель назад начал ходить той стороной.

Настя, дожёвывая ватрушку, покачала головой.

– Зоя же ходит одна, дядь Коль, – весело сказала она, проглотив последний кусочек. – Да и по Буртугу я вверх пойду, не старой же дорогой. В нём рыбы почти нет, что там медведю делать? К бабе Нюре у оврага сверну, добегу уж…

– Ээээх… – махнув рукой, вздохнул председатель, сгрёб со стола шершавой ладонью крошки – прошёлся ей словно ковшом бульдозера. Отправил в рот. – Не пуганые вы все. Городские. Ягодники зато вдоль Буртуга – много их там. Зреть начинает ягода, ест её местный медведь. Уважает…

– Ягод много – сам сказал. Не подерёмся с мишкой, поделим!

Председатель рассмеялся, дивясь её смелости, хлопнул в ладоши. Встал из-за стола первым. Поправил пояс и натянул картуз. Оставил завёрнутую в газету ватрушку для неё и попрощался. Пообещал, что к вечеру, после четырёх-пяти, Антипов заберёт её отсюда сам, когда поплывёт в рыбацкий стан через Лену.

А Настя осталась одна. Знала уже про заветную комнату в сельсовете, маленькую, как кладовка, у выхода во двор. В той комнатушке были лежалый матрас и тонкое одеяло. Раз уж никого не было, можно было прилечь и вздремнуть полчаса, закрыться изнутри на щеколду. С дороги немного утомилась. Да и тёплый чай с угощеньем накликали милую сладкую дрёму – очень уж захотелось вытянуться!..

***

После пяти минут в тесном уютном «тереме», с вырубленной в полу дыркой и ямой в земле под ней, наступило настоящее облегчение. Фёдор вернулся к деду в избу с иным уже настроением. На столе дымился горячий ягодный чай. Лепёшки и блины, не свежие и не сильно на вид лежалые, аппетита на блюде рядом не вызвали – будто окажутся лучше сырников. Чать на такой же жирной сметане пеклись, на своей деревенской. После тощих-то городских харчей привыкать надо было к хорошей еде.

Газетка, кстати, в клозете нашлась – торчал меж двух досок сложенный вчетверо номер. Совсем оказалась давнышняя, ещё про позапрошлый партийный съезд – не иначе, как для почётных «летних гостей» придержали. А то сначала лопух, да лопух… Не дикие ж калмыцкие степи, где листья да камушки…

– Ну, сказывай теперь, – закурив самокрутку на кухне и дав «гостю» только сесть, перешёл сразу к делу Степан Фомич. – Зачем мужиков по домам отправить велел?..

Фёдор привычным нервным жестом передёрнул плечом. Снял кожаную сумку на ремне, достал из неё большую свёрнутую карту. Своим рукавом счистил со стола крошки и разложил её на столешнице. Степана Фомича полотном этим ничуть не удивил – сразу было видно, что в картах он понимал хорошо. Быстро и цепко поймал на ней взглядом отметины.

– Из лагеря бежали четверо заключённых, – начал объяснять ему. – Разоружили конвой. Троих охранников положили насмерть. Есть предположение, что через день-два они выйдут к этой речке. Мне бы туда завтра подняться…

Фомич затянулся кислым дымом. Прищурил глаз. Ещё раз покосился на карту, взглянул на собеседника.

– Сбежали откуда? – спросил он в ответ. – «На лес» сюда людей привозили – знаю. Но привозили издалека. Тот лагерь в трёхстах километрах. А эти откуда? И чего сюда им бежать?

Фёдор промолчал. А хозяин дома, посмотрев на него какое-то время пристально, кивнул, выдержав паузу.

– Понятно. Не так уж, значит, издалека бежали… Пускай. Только сюда-то им зачем всё равно?

Постоянно отмалчиваться перед дедом не выйдет. Свой должен быть в таёжном лесу человек, с доверием к ним что ли, коли помочь согласится. А это было здесь выше всяких законов и думанных светских глупостей – иначе никак не сладится.

– С ними был пятый. Убили, ещё в лагере. Но начальству сказать успел, что к золотоносной речке собираются. Намыть по-быстрому или забрать намытое – не ясно. А дальше в бега, с золотишком. Что б не пустыми передвигаться до южных степей. Знают они о возможном месторождении.

Дед свернул губы трубочкой. Присвистнул, взглянул с недоверием. Снова глазами ткнулся в три речки на карте. Затем поднял голову.

– Так золота ж нет, – произнёс он весомо. – Помню по годам, раза три приезжали. И первый – аж до войны. Нет тут у нас ничего, искали, но не нашли…

Фёдор вынужденно кашлянул. Отвёл взгляд, посмотрел в сторону. Сложил потом перед собой руки. И дед всё понял без слов.

– Ясно. Золото есть. Не трогали, значит, пока. Берегли…

Покосился на старый чайник. Подлил обоим кипятку, вздохнул. Из самокрутки выпал уголь, и он его приткнул со стола заново, раскурил.

– А эти ж откуда узнали? Про речку? – задал он резонный вопрос.

И тут уж опять отмолчаться никак не получится, надо было ответить. Для дела даже необходимо.

– Старшего из беглецов зовут Айнуром. Был в экспедиции в 46-ом, когда золото обнаружили. Только разработку тогда на реке сразу же до времени и заморозили. В группе он выполнял простые работы. Носил, таскал, подавал, привязывал. А через год убил человека. И в эти леса уже, по суду, отправился на двенадцать лет. Бежал вот теперь… У нас же на реке сейчас новая экспедиция, профессор и трое молодых геологов…

– Хех! – громко изумился дед Степан. – И что же это тебя – одного отправили? На четверых-то? Матёр ты, знать. Али как?..

С сомнением усмехнулся. Смерил уже не в первый раз взглядом, подумал, кашлянул. Глянул опять с подозрением.

– А, может, ты сам из этих, из бывших? Ну, перевоспитался только. Как говорят – с виду щенок, а под шкуркой волчок…

Фёдор смолчал. Но хозяин не останавливался. Разглядывал его в лицо не стесняясь, как муху на столе: будто и хотел сковырнуть, только глазами.

– Матёр как бобёр...Так волк ты или пёсик?.. – чуть ли не с издёвкой спросил он и всё щупал его взглядом со всех сторон. Как это – неужто правда волка не разглядел, в таком молодом и с виду неопытном? Пожимал плечами.

– Я не совсем один, – признался почему-то не сразу Фёдор, в ответ изучая и разглядывая Степана Фомича. – Помощник мой у участкового остался, телефонограмму ждёт. Скоро будет здесь… Мне бы только геологов предупредить за завтра. Утречком, до обеда лучше поспеть. А там вертолёт привезёт солдат. Встретят беглецов, уважат…

Потом уж, что б до конца казаться искренним, а заодно и избежать лишних вопросов и недоверия, добавил:

– Один из убитых конвоиров – племянник московского… Большого, в общем, начальника. Потому из столицы так озаботились… Да и… опасен он, этот Айнур. В прошлом олимпийский спортсмен. Жестокий, не в меру задиристый. Пока лес валил, много людей поломал… Почему? Да так просто, не нравились и всё. Срок сверху дважды добавляли, а ему хоть бы хны…

Дед сидел молча. Как прежде не кивал и даже никак не реагировал. Смотрел мимо Фёдора в угол избы, уставившись в одну точку. Видать, глубоко погрузился в раздумья. Друзьями стать с таким было сложно – будто стена заведомо между ними какая стояла. С другой стороны, оно и понятно: приезжего в глушь человека, милиционер он в погонах или простой дорожный экспедитор, так скоро за своего не примут. Медленно всё тут делалось, по своим установленным правилам и порядкам.

Однако лезть за столбы без хорошего провожатого не хотелось. В Ерофеевке, говорили, все малые речки с ручьями, питавшие Буртуг, приток Лены, а также весь тамошний лес и болотца с оврагами, среди охотников деревни дальше и точнее всех знал Навин Степан Фомич. Участковый сразу так и сказал: мол, без всяких там карт эту местность чует тоньше и лучше других, проводит их с Тимохой обязательно, несмотря на почтенный возраст. Степану Фомичу было семьдесят шесть. Главное, найти в разговоре «козу», на которой можно к нему подъехать. И вот её-то Фёдор пока не видел. Блеянья даже отдалённого во дворе не слышалось. Лаял только за забором надрывно соседский пёс – не то у него украли, не то сам чего красть собирался – потому упреждал честно в голос.

– Ну, ладно… – оттаял, наконец, неподвижно сидевший Степан Фомич, и медленно друг о дружку потёр ладони. Послышался скрежет от их грубой шершавости. – Когда выходить-то? Пораньше, с утреца?..

– Сейчас бы, – не сбавил напора Фёдор. – Двадцать пять вёрст как-никак. И пять сначала до Буртуга. Мы б сюда не пришли, если б дождями дороги все верхние не размыло. Через Михайловку и старый Карачаевский шлях тогда б добирались…

– Ах, вон они как туда… экспедиция ваша… – произнёс, почесав голову, дед. – То-то я думаю, не слышал ничего про этих геологов… В Герасимовку-то всё равно за припасами шастают? Через Лену и рыбацкий стан... Ближе, чем верхней дорогой куда-то…

Фёдор не ответил, но дал взглядом понять, что шастают, только по-тихому. А дед встал из-за стола. Вздохнул, как полагалось, решившись.

– Ладно… Пойдём. Мужиков назад позову. С мясом бы тут без меня закончить в погребе. С собой на жарёху на вечер тоже возьмём. Выйти к Буртугу успеем до ночи. И даже чуток поднимемся…

Заливисто вдруг залаяли во дворе собаки. Их было две у деда Степана. Соседская, судя по третьему голосу, подхватила лихую их пёсью ругань – соревновались так, кто злее, кто яростней, кто блохастей.

«А ну, фу!.. Отстань!..» – с боем прорывался к избе через двор Тимоха, пугая собак своим незрелым визгливым голосом.

Не больно-то они его и напугались, громче только рычать начали. Тимофей Валерьянович Ермолов – тот самый молодой безусый помощник, которого Фёдору навязали в дорогу. Не было больше лишних людей на данный момент. Совсем ещё не оперившийся, но Зорин сказал, что надо взять. Пускай, салага, на Сибирь посмотрит.

– А вот и моя армия! – похвастался он перед хозяином дома. И тут же, на всякий случай, участливо спросил, потому что рычание снаружи только усилилась:

– Чай не сожрут?..

Степан Фомич помотал головой. В руках у него появилась заплечная сумка, складывал туда что-то. Хлопнула затем сенная дверь и послышался быстрый шаг. Собаки обиженно взвыли снаружи – упустили добычу, почти «разорвали». Мало им было, к поросячьим кишкам. А через мгновенье на пороге показался румяный, прыщавый и лыбящийся глупо Тимоха.

– Телефонограмма, Фёдор Игнатьевич, – доложил он.  – Дождался, вот…

Протянул коряво исписанный лист. Курица лапой выводила красивее.

Часть 1-2

Парк возле нашего дома имел дурную славу среди местных жителей. Наш микрорайон располагается на самой окраине города, а парк на окраине микрорайона. За ним простирается широкое поле, а за этим полем расположена крупная птицефабрика — организация обеспечивающая рабочими местами большую часть жителей нашего городка.
Никто толком даже не вспомнит когда этот парк появился на карте нашего города, будто он был там всегда.
Там периодически пропадали люди совершенно разного возраста и социального положения. Это могли быть бездомные, алкоголики из соседних дворов, женщины и мужчины возвращающиеся поздним вечером с работы, подростки, дети.
С записи наружных камер было видно что человек зашел в ворота парка и скрылся в тени его густых деревьев, и все. Больше его никто никогда не видел. В самом парке камеры установленные на столбах очень быстро сгорали и не подлежали ремонту. Перегорали буквально за час. Работники связали это с какой-то неизвестной магнитной аномалией и махнули рукой. Если же камера не перегорала, то снятое изображение было невозможно разобрать, экран покрывался помехами и его застилало что-то бесформенное и серое.
В год в парке пропадало около четырех человек. Чаще всего это были работники птицефабрики, иногда загулявшиеся допоздна дети. Естественно, местные жители решили что в нашем захолустном провинциальном городке объявился свой «битцевский маньяк», но никаких тел пропавших найдено не было Волонтеры с полицией заглядывали под каждую травинку, изучили все канализационные люки и коллекторы, опросили всех жителей окрестных дворов — результат был нулевым. Собаки тоже ничего не обнаружили. Они очень не любили находится на территории парка, сразу начинали скулить и жаться к земле, а как только появлялась возможность убегали сломя голову. Оперативники почесали затылки и сказали что никогда не видели своих питомцев в таком истеричном состоянии.
Мы давно заметили что животные предпочитали обходить этот парк стороной. Летом там даже не пели птицы.
Люди заходя на его территорию тоже начинали испытывать необъяснимую тревогу и головную боль. Среди мрачных тропинок и аллей было неуютно. Если бы была возможность, все обходили бы злополучный парк стороной, но слишком уж он был обширным, поэтому местным приходилось пересекать его чтобы добраться до работы.
Год назад в этом парке пропала моя сестра Лена. Она забежала в густые заросли за мячиком, и больше ее никто не видел. Сейчас она числится пропавшей без вести, поэтому надежда еще не угасла в моем сердце. Мне жалко смотреть на мать, горе сломило ее, за год она постарела на двадцать лет, и из цветущей и пышущей жизнью женщины она превратилась в сгорбленную и морщинистую старуху.
Сейчас я учусь на втором курсе экономического университета, но учеба меня уже не интересует. Все мои мысли занимает этот проклятый жуткий парк который забрал мою сестру. Я перерыл много информации о наших местах, и единственное что мне удалось узнать в краеведческом музее, что на месте нашего района некогда располагалось языческое капище и возможно в этих местах когда-то практиковались жертвоприношения. Больше никакой информации не было.Со своим лучшим другом Димой мы решили провести ночь в проклятом парке и разгадать его тайну. Дождавшись когда мать выпьет таблетки и уснет, я надел куртку и вышел в ночь. У подъезда меня уже ждал Дима. В руках у нас было по пакету с водой, бутербродами и фонариками. Никакого четкого плана у нас не было, мы собирались просто просидеть на одной из лавочек до утра и встретить рассвет. На дворе стояла летняя, теплая ночь, но мы тепло оделись, так как на территории парка всегда было холоднее чем за его пределами. Нам было известно что в парк от безысходности иногда забредают бездомные, но мы их не страшились, нас больше волновало другое.
В россказни о маньяке никто из нас не верил. Мы выросли рядом с этим парком и всегда чувствовали что с ним что-то не так. Он был каким-то неправильным. Чужеродным. Совершенно не вписывался в местный природный ландшафт. Деревья в нем были кривые,
росли хаотично и безобразно, трава походила на искусственную, вечно жухлая — как-будто не живая, и сам парк источал мертвую энергетику кладбища.
Однажды, находясь в нем, мы заметили странную временно-пространственную аномалию. Мы вошли в парк со стороны боковых ворот по правой стороне, большой круглый фонтан находящийся в центре парка должен был находится от нас на значительном расстоянии справа, но свернув на тропинку и пройдя десяток метров мы с удивлением обнаружили что центральный фонтан уже рядом, только по левую руку. Этого физически не могло быть. Мы точно знали что к нему идти еще минут десять и мы никак не могли оказаться рядом с ним пройдя такое незначительное расстояние. А по правую сторону от нас вместо фонтана располагался противоположный выход. С тех пор мы окончательно убедились что наш парк — аномальная зона, в которой ломается техника, портятся продукты, меняется ход времени, а пространство вовсе искажается как ему заблагорассудится. Возникла теория что все пропавшие в парке просто заблудились в этих пространственных лабиринтах, попав случайно в пространственно-временную чревоточину и теперь не в силах выбраться обратно. Естественно, нам бы никто не поверил, поэтому этой ночью мы решили проверить все сами.
Солнце зашло. В парке было мрачно даже днем, а ночью он и подавно утопал в непроглядной тьме. Фонари светили так тускло, что им едва удавалось хоть немного рассеять сгустившуюся ночную мглу.
Усевшись на лавочку в центре возле фонтана мы достали чипсы и негромко переговариваясь стали ждать. Было очень жутко, ночной парк создавал гнетущее впечатление и подсознание невольно посылало из своих глубин сигнал о неясной опасности. Я был очень благодарен Диме что он согласился пойти со мной на эту авантюру, без него я не смог бы провернуть все это в одиночку. Исследовательский склад ума и любовь к науке всегда выделяли моего друга среди остальных.

В полночь мы услышали какой-то шум среди высоких кустов в глубине парка и побежали проверять в чем дело. Подбежав к источнику звуков мы опешили и потеряли дар речи от увиденного.
На небольшой полянке тонул человек. Несчастный буквально тонул в твердой земле будто в болотной трясине, только вот болота тут не было. По всей видимости это был один из бездомных. Почва засасывала мужчину в себя, он кричал и сопротивлялся, но какая-то неведомая сила тащила его вниз. Мы хотели подбежать к мужчине чтобы вытянуть его из топи, но потом решили что велик шанс увязнуть в ней самим, и стали освещать фонариками землю в поисках какой-нибудь палки, которую можно было бы протянуть бедняге. Для нашего мероприятия мы купили самые мощные фонари и как следует их зарядили, но это не помогло, тьма парка была слишком густой и сильной, широкие лучи не могли пробить ее и погасали соприкоснувшись с плотным черным занавесом окружающего мрака.
Сверхъестественный первобытный ужас овладел нами. Ночь вокруг нас ожила. А вместе с ночью ожил и сам парк.
Земля под ногами зашевелилась как живой организм, она вздыбилась, пошла волнами и громко ухнула. Я сомневаюсь что в нашей реальности кто-то мог это услышать или почувствовать, когда с нами все это происходило, на эти мгновения мы будто оказались в иномирие. Законы нашего мира тут не действовали.
Парк жил своей ужасной ночной жизнью. Тропинки и аллеи превратились в нечто смахивающее на вены, суставы и сухожилия, камни и скамьи стали отвратительными наростами, трава мерзкими шевелящимися жгутиками, а уродливые ветви деревьев превратились в богомерзкие щупальца истекающие мерзкой слизью. Почва под ногами потеряла плотность и стала зыбкой и студенистой как холодец. Пока происходили все эти метаморфозы несчастного бездомного засосало полностью и отчаянный предсмертный крик прервался будто утопающий захлебнулся жижей.
Догадавшись что нас может спасти только движение мы побежали по серой извилистой линии которую мы раньше считали асфальтовой дорожкой, сейчас же, эта дорожка вздрагивала под ногами норовя сбросить нас в густые заросли щупалец что извивались по бокам. Это означало верную смерть.
Мы стремглав мчались сквозь темноту, сердце выскакивало из груди, дышать было больно, в боку колол, но мы продолжали бежать, а за нашими спинами щелкали щупальца-ветки различных размеров пытаясь схватить нас и утащить в свою гущу.
Адреналин в крови придал сил и нам удалось выскочить в центр «парка». То что я там увидел до конца моих дней отпечаталось в моих воспоминаниях лишая меня сна.
То что мы всегда считали центральным фонтаном на самом деле было скользким жерлом гигантского рта которое жадно сокращалось требуя подношений в свою ненасытную утробу. То что мы прошлым вечером приняли за обычные ветки, оказалось непереваренными и выхаркнутыми человеческими костями усеивающими всю поверхность псевдо-парка. Тут валялись человеческие черепа, грудные клетки, позвоночники, ключицы, бедренные, лучевые, берцовые кости, предплечья, запястья и фаланги. Все кости были тщательно очищены от мяса желудочным соком твари. Я подумал что бедолагу попавшего живьем в желудок «парка» ждала долгая и мучительная смерть от медленного переваривания в кислоте.
Черный морщинистый рот — фонтан нетерпеливо сокращался требуя жертвы, он был голоден и насытить его утробу предназначалось нам.
Мы побежали в противоположную от него сторону, где по нашим расчетам располагался выход во двор. Мы бежали и скакали уворачиваясь от тянущихся к нам со всех сторон щупалец одержимые целью выжить и выбраться из ночного кошмара. Вдалеке замоячил просвет.
Но мой друг Дима упал почти у самого выхода. Толстое щупальца резко вынырнуло из тьмы, мертвой хваткой скрутило лодыжку моего друга, подняло его высоко в ночное небо и понесло назад, к вечно голодному жерлу, рту парка-монстра. Предсмертный крик моего товарища до конца моей жизни будет преследовать меня в кошмарах.
Я из последних сил прыгнул щучкой в узкое отверстие выхода и щетинистые наросты маскирующиеся под заборную ограду клацнули прямо у моих ног пытаясь остановить меня, но я успел.
Я пулей вылетел в наш мир, нашу реальность, в свой родной двор. Там все еще стояла ночь и дул прохладный ветер. Парк снова принял обычный вид, шипы вновь превратились в черную чугунную ограду, а склизкие щупальца снова стали ветвями деревьев. Все стало прежним, вот только моего лучшего друга уже не вернуть, он навечно сгинул став очередной жертвой чудовищного парка.

***

Сейчас я пациент психиатрической больницы. Тихий и мирный. Теперь я наверняка знаю что кроме нашего мира, существуют другие. Вот только за это знание приходится платить свободой и репутацией. Дмитрия естественно не нашли, его исчезновение пытались повесить на меня, но видя мое душевное состояние они поняли что я действительно пережил нечто ужасное что помутнило мой рассудок. Если честно, мне уже не важны все эти нюансы человеческого мира.
Я точно знаю что на окраине моего города живет ужасная кровожадная тварь претворяющаяся городским парком. Эта тварь древнее человечества, возможно древнее нашей планеты. Она прибыла в наш мир из бескрайних космических просторов мириады лет назад,она дышит холодом чуждых галактик и источает вечную тьму вселенских глубин. Возможно это монстр из параллельного измерения, это не столь важно. Важно то, что чудовище обладает уникальным даром мимикрии и гипноза, оно способно наводить морок на целый многотысячный город одновременно. И только первобытные инстинкты и подсознательная тревога помогают человеку понять, что с этим парком что-то не так, нужно отсюда бежать. Но современный рациональный горожанин давно не верит в предчувствия считая их суеверием, именно поэтому у парка — монстра столько жертв. Люди продолжают беспечно гулять по его территории наплевав на сигналы отчаянно посылаемые подсознанием, и тогда парк заводит их вглубь, на время вынимает из нашей реальности, (я убежден что для трапезы ему хватает нескольких минут) сбрасывает мишуру и с наслаждением хватает своими отростками глупый корм который сам забрел в его ловушку и тащит к черному жерлу, либо поглощает жертву в свою студенистую богопротивную плоть.Я не знаю почему мне удалось выжить. Видимо вмешался его величество случай и мне просто повезло. Жить с таким ужасным знанием тяжело. Я не знаю сколько еще подобных тварей обитает на Земле, какую маскировку они принимают чтобы находится среди нас — парка, дома, торгового центра, парковки, спортивной площадки… Но если вы когда-нибудь почувствуете что вам внезапно стало не по себе, мурашки без причины побежали по коже, а волосы зашевелились на голове от ужаса - бегите, бегите пока эти ощущения не прекратятся, это ваш древний рудимент, под названием - интуиция, он сигнализирует о смертельной опасности.
Этот совет единственное чем я могу вам помочь.
А сам, я буду доживать свой век боясь ночи, стоит мне закрыть глаза как я вижу скользкие черные щупальца которые тянутся ко мне из темноты желая утащить в черную бездну ненасытного зева.
Помоги нам Господь.

Тем утром Андрей как обычно собрал рюкзак и пошёл на работу в родной офис. В рюкзак он аккуратно сложил литровую бутылку газировки и выглаженную белую рубашку.
До работы было минут двадцать пешего шага, и Андрей не спеша шагал по знакомым улицам ежедневным маршрутом.
Он как-обычно срезал путь через дворы и выйдя на широкий проспект пошагал вдоль дороги. По бокам располагались подземные переходы в метро и возвышались девятиэтажки. Торговые центры и куча магазинов предлагали свои товары на все случаи жизни. На часах было восемь утра. Некоторые лавки ещё были закрыты, и лишь самые ранние продавцы лениво зевая открывали двери своих торговых точек готовясь к долгому и нудному рабочему дню.
Андрей уже год проработал юристом в небезызвестной фирме и всё связанное с дорогой на работу выполнялось на автопилоте. Он машинально шагал в направлении своего офиса отстранённо размышляя о выборе корма для своих любимых кошек, с которыми он счастливо проживал в небольшой московской однушке.
Вдруг, среди шума просыпающегося города он ясно и чётко услышал как кто-то позвал его по имени.
Тихий но настойчивый зов пробивался сквозь грохот машин и голоса прохожих. Разобрать - мужской то голос, или женский, не удалось.
Андрей остановился, развернулся и стал вертеть головой в поисках окликнувшего.
"Наверное кто-то из коллег" пронеслось в голове у парня.
Обведя взглядом улицу, Андрей не нашёл ни одного знакомого лица. Всë тот-же урбанистический пейзаж открывался взору ; многоэтажки, панельки, дорога, бетонные столбы, автомобили, магазины.
Сзади неторопливо прогуливался дедушка со своей внучкой и двое молодых парней с рюкзаками топали в школу.
Андрей пожал плечами. Возможно где-то окликнули его тёзку, а эхо отразившись от бетонных стен лабиринта городских улиц долетело до его слуха. Он развернулся и пошагал дальше.
- Андрей! - раздался настойчивый сердитый возглас
Парень резко обернулся и вновь начал шарить взглядом по улице.
Звать его было некому.
"Хмм... Видимо показалось. Нужно поменьше сидеть в телефоне перед сном и раньше ложиться спать" подумал парень и ускорив шаг пошёл на работу.
Рабочий день прошёл рутинно, ничем особым не выделяясь из сотен таких же рабочих дней, и ничем не запомнился. После долгого десятичасового трудового дня Андрей и думать забыл об утреннем происшествии, а придя домой уставшим он наскоро приняв душ завалился спать.

На следующее утро, проходя тоже самое место, он снова услышал оклик.
Вроде бы, голос был мужским и грубым. Будто зовущий сердился на парня и требовательно старался обратить на себя внимание.
Андрея осенило, наверное голос доносится из одного из окон, либо кричат с балкона.
Он остановился и внимательно стал просматривать все окна и балконы в окружающих домах. Ничего. Лишь какая-то великовозрастная тётя развешивала белье на своём балконе, она точно не могла кричать.
"Что за бред" подумал парень и впервые ему стало жутковато и тревожно.
Городской пейзаж был абсолютно таким же как вчера ; дома, метро, столбы, магазины, и ни одного знакомого лица.
Андрей резко развернулся и ускоренным шагом направился к офису.
На работе в этот день был аврал. Огромное количество клиентов и разбор проволочек с договорами отняли все силы и домой парень вернулся выжатым.
Проснувшись утром пораньше, он загуглил про оклики и слуховые галлюцинации, интернет услужливо выдал ему кучу информации. Интернет нёс чушь что это якобы голос призрака, грядущей беды или смерти, ни в коем случае нельзя откликаться на такой зов дабы не накликать несчастье. Но толком ничего не объяснялось.
Вариант со слуховыми галлюцинациями Андрей отмёл сразу. В конце-концов он слышал голос всегда в одном и том же месте и ровно в одно и тоже время. Таких галлюцинаций не бывает. Крыша либо едет, либо нет.
Идя на работу он надел наушники и включил музыку погромче. Проходя мимо злополученного места быстрым шагом, сквозь грохот музыки он вновь услышал приглушённый оклик, но в этот раз прошёл мимо не останавливаясь. Пусть катится к чёрту. День прошёл обычно.
На четвёртое утро Андрей хотел пойти другим маршрутом, но врождённая любознательность и упëртость желали разобраться со всей этой чертовщиной. Не так уж часто мы сталкиваемся в своей жизни с таинственным и необъяснимым.
Андрей будто ни в чем не бывало подошёл к тому месту тратуара на котором ему обычно слышался оклик и остановился. Было тихо, только привычный и совершенно нормальный шум просыпающегося города. Андрей даже разочаровался. Как только в его жизни случилось что-то необычное, так сразу же и исчезло.
Андрей уже намеревался пойти своей дорогой, как вдруг снова прозвучал знакомый резкий окрик.
От неожиданности парень подскочил на месте.

Голос исходил из столба. На вид это был совершенно обычный серый бетонный столб линии электропередач, такие сотнями стоят вдоль каждой дороги. На нём не было никаких особых приспособлений ; радио, громкоговорителей, телефонов... Обычный серый столб. Голос будто доносился из самого бетона на уровне человеческого роста.
Кое-как набравшись духа он маленькими шагами подошёл ближе к столбу готовый в любой момент отскочить и бежать.
В прошлые разы парню лишь показалось что голос был мужским, на самом деле он был совершенно бесполым, с одинаковым успехом он мог принадлежать как мужчине, так и женщине.
- Что? - дрожащим голосом спросил Андрей у столба
- Андрей! Подойди ближе! - донеслось из глубины бетона
- Кто ты? Что тебе надо от меня? - прошептал Андрей удивленно уставившись на столб
Неимоверное сочувствие и жалость к парню разговаривающему со столбом сквозили во взглядах редких прохожих спешащих на работу.
Поймав один из таких взглядов Андрей сделал несколько шагов назад, попытался принять невозмутимый вид и надел наушники. В крайнем случае он сможет соврать что разговаривал через них по телефону.

- Я, город, я, Москва - ответил столб
- Т. е. ты дух этого города? - уточнил парень чувствуя головокружение.
- Вроде того. Меня слышат все, но каждый в своё время и в свой час - голос становился громче и уже транслировался прямиком в черепную коробку Андрея.
Он состоял из шума проезжающих машин, тысяч сигнальный гудков, голосов миллионов прохожих когда-либо бродивших по этим улицам, отголоскам радиопомех и бесчисленных песен звучавших некогда из колонок, и прочего бесконечного урбанистического шума и какофонии, что-то наподобие коллективного разума или пчелиного роя. Он вобрал в себя всё отчаяние убитых и раздавленных беспощадным городским механизмом, всю безнадёжность разбитых судеб, всю горечь ограбленных, всë отчаяние обманутых. В нём слышался печальный вой брошенных и обречённых замерзать на покрытых льдом улицах, под пронизывающими ветрами в тёмных переулках. Вся вечерняя городская тоска и предсмертная боль убитых, все брошенные дети, все трупы зарезанных в бесконечном круговороте уличного насилия и заботливо сокрытые канализациями и листвой городских парков обращались к парню через этот голос. Он был древним как сама жизнь. Древний голос безвинно пролитой крови, вечного насилия и несправедливости - всего из чего состоит любой полис. Городская психическая энергия боли и жестокости - основа любого человеческого социума.
В нём эхом слышались отголоски пьяных криков, драк, поножовщины, скандалов, рыданий и наркотического бреда, который нашептывали себе под нос грязные торчки разлагаясь заживо на городских скамейках. От этой безумной энергии несло мочой, дерьмом, перегаром и кровью, как из подъездов, пустырей, кабаков, притонов и выгребных ям. Сквозило безнадегой разбитых окон.
Если отсчитывать Московскую историю с момента основания поселения, то каждый сантиметр этой земли был пропитан кровью и усеян трупами, как неизбежным последствием войн и смутных времён, каждый дом и квартира знакомы с муками умирающих от болезней, либо с отчаянной болью убитых в кухонных ссорах.
Циклопическое скопление человеческих нечистот сотни лет копилось образуя гигантские железобетонные жернова веками равнодушно перемалывающие кости, плоть, мечты и надежды населяющих этот каменный организм жителей, и подобно упырю питающееся кровью и силой глупцов добровольно и наивно приносящих свои жизни на алтарь урбанистическому Молоху. Ежедневно подкрепляясь жизнями приезжих, ещё пока наивных и радостных, строящих планы на будущее, и даже не подозревающих что их судьба - всего лишь стать очередными жертвами кровожадного мегаполиса - маньяка. А за ними, словно на конвеер, спешат следующие глупцы, добровольно запрыгнуть в топку вечно открытой городской пасти, внутри которой горит неугасаемое ритуальное пламя. Адские механизмы духовки работают круглосуточно без перерывов на обед.
Москва - жестокий город, не верящий слезам и молитвам.
Всё это безумие калейдоскопом промелькнуло в мозгах Андрея, от осознания происходящего кошмара он пустил струю мочи прямо в брюки и развернувшись поплëлся прочь от столба шаткой походкой очередного городского сумасшедшего.
Город призвал его. Уставившись стеклянным взглядом вдаль и бормоча под нос что-то бессмысленное и неразборчивое он прошагал мимо работы и затерялся в толпе.

Все главы по порядку здесь.
***

Скучно. Пустые полки без посылок. Входные двери, которые не открывались уже полчаса. Вид из окна с пустой дорогой. А передо мной такой соблазн.

Я выставил тарелку перед собой на столешницу и уселся поудобнее. Яблоко вертел в руке. Буду поглядывать на вход и если что быстренько спрячу артефакт. Не тупить же мне два часа в компьютере, когда рядом такая игрушка.

Итак, с кем можно связаться для пробы? Нужен такой человечек, чтобы не испугался до инфаркта, не послал меня на три буквы, не пожаловался никуда и не пришёл драться. Отец не подходит, он у меня старенький, вряд ли оценит новый опыт. Кому-то из старых знакомых, сослуживцев? Нет, ребята нервные. Они и телефонным звонкам не сильно рады, а если свяжусь с помощью нечистой тарелки реакцию угадать несложно. Потом, может быть. Первый звонок точно нет.

Остаётся один. Даже если обидится невелика потеря. Так то он мне должен больше чем маленький эксперимент. Как там Касьян показывал?

Я осторожно положил яблоко на край тарелочки и подтолкнул тремя пальцами. Фрукт переваливаясь с боку на бок медленно покатился, не рухнул вниз, к центру под воздействием силы тяжести, а преодолевая силы тяжести держался по кромке, зашел на круг, завершил его и двинул по новой. Процесс пошел. Дьявольский инструмент подчиняется мне. Касьян предупреждал, что его нужно будет приручать если не выйдет с первого раза, но мою силу фрукт почувствовал и решил не спорить.

— Кручу-верчу, посмотреть хочу. Катись, наливное яблочко, по серебряному блюдечку и покажи мне моего напарника.

Яблоко ускорилось, я даже замер, предвкушая. На секунду захотелось остановить движение, закинуть тарелку в пакет, спрятать в сейф и забыть хотя бы до прихода Гнулла, но любопытство пересилило. Моргнула фарфоровая поверхность внутри дуги, замигала реальность проваливаясь в саму себя и наконец я увидел.

Саня полулежит в кресле перед монитором. На экране сериал с чумазыми викингами. В подлокотнике кресла торчит банка с энергетиком Burn, он достает её, делает глоток, вздыхает и ставит назад. В левой руке дымится сигарета. Пепельница сделанная из пустой консервы дымит рядом с клавиатурой. Он одет в клетчатую рубашку и затасканные шорты. Лекарств не обнаружено от слова совсем. Однако.

— Привет, — говорю я и наклонившись ближе как к микрофону, повторяю еще раз, — Привет, Саня!

Он не слышит, то ли слишком увлечен фильмом, то ли я не включил звук у этой штуки.

— Привет! — говорю, — Меня слышно?

Чувствую себя дураком. Не подозревающий о слежке напарник почесал причиндалы и потянулся за банкой. Сигареты и энергетик, какая-то мерзкая смесь. Окурок в руке превратился в бычок и он привстал, чтобы затушить его в самодельной пепельнице, не обращая внимание на призывы из-за спины.

Я мысленно развожу руками и не задумываясь особо стучу пальцем по изображению, как по микрофону. Изображение чуть плывет, но возвращается в норм состояние почти мгновенно, а я повышаю голос.

— Алло! На лодке! Ответьте на запрос!

И тут он услышал. Не успев сесть обернулся удивленно и встретился со мной взглядом, мне так показалось. Что там показалось ему я уже и не спрашивал, но бомбануло товарища изрядно, да так что я пожалел о своей выходке.

Он побелел, глаза расширились, а сам с такой силой дернулся назад, что сел задницей на клавиатуру. Правой рукой сбросил пепельницу и десятки окурков украсили пол и часть клавиатуры, пепел просыпался между клавиш и окрасил грязно серым пальцы напарника. Непотушенный окурок прилетел в монитор, выбивая искры, а тот открыл пятерку окон и что-то бессвязное, похожее на призыв демонов печатал в блокноте.

Я сам отодвинулся от тарелки и не отрывая глаз от изображения, только беззвучно шевелил губами, боясь что-то ещё сказать и тем самым вызвать «демона инфаркта» для молодого парня.

— Что ты такое? — простонал Саня и прищурился, — Игорёха? А как ты так… В этом шарике…

— Ловкость рук и никакого мошенничества. Это я к тебе с приветом. Затуши бычок, а то сгоришь.

Он растоптал невидимый отсюда окурок и повернулся ко мне уже с другим выражением лица. Прищур говорил, что он уже начал отходить и хотел подробностей.

— И как ты там висишь в этом облачке? Что-то на особенном? Вскрыл чужую посылку?

— Будешь работать сколько я и не так летать начнешь. Ты возвращаться собираешься?

— Игорь, Игорь. Он отвернулся, разглядывая кресло, — Хорошо, что полбанки выпил, а то разлилась бы. А вот клаву чистить замучаюсь, а вонь не выветрится никогда. Не знаешь, есть такие маленькие пылесосы, чтобы клавиатуру продувать?

— У нас тут столько всего происходит интересного. Не справляюсь я в одиночку. Ты по виду не сильно и больной уже. Когда вернешься?

Саня приложил ладонь тыльной стороной ко лбу и головой покачал.

— Как вылечусь так сразу, мой друг. Точно тебе говорю. Истина.

— Но я не справляюсь. Выйди хоть на день. Возьми пачку таблеток и посиди восемь часов у руля, дай отдохнуть хоть сутки.

Я невольно включил такой попрошайнический тон, что когда позже вспоминал этот жизненный эпизод, то неизменно краснел. Но так хотелось получить хотя бы выходной, что имеем, то что имеем. А на Саню это никак не повлияло, даже наоборот, поскучнел напарник.

— Где я веник засунул? — бормотал он оглядываясь, — совсем память потерял вместе со здоровьем.

— Ну так что? — настаивал я уже понимая, что зря сотрясаю тарелочку, — Выйдешь завтра на одну смену?

— Давай, позже поговорим. Давай, пока.

Он махнул рукой и картинка пропала. Яблоко скатилось в центр и замерло там без движения. Саня ушел. А что так можно было что ли? Похоже, что если клиент не хочет, то общаться с ним нельзя.

Не удержавшись я закрутил яблочко ещё раз.

— Кручу-верчу, посмотреть хочу. Катись, наливное яблочко, по серебряному блюдечку и покажи мне моего напарника!

Яблоко прервало бег и скатилось в центр.

— Кручу-верчу, посмотреть хочу. Катись, наливное яблочко, по серебряному блюдечку и покажи мне Александра!

Непослушный фрукт перевалился через край тарелки, проскакал по столешнице и свалился на пол. Чуть не уронив фарфоровый артефакт я побежал ловить краснобокого мерзавца. Больше пробовать не стал, просто сел и уставился в окно.

— Вот так и проси кого-то. Никогда этого не делал, потому что всегда отказывают, а тут не выдержал и получил свой от ворот поворот.

Санька не обрадовал. Обычный Санька. Проще было бы мертвецу позвонить и его попросить выйти. Или Касьяна попросить привести еще кого-то. Эти не откажут. На помощь нечисть придет охотнее, чем свои. Кому скажи не поверят.

Расстроил меня напарник. Если что-то не предпринять, то куковать мне еще в этих четырех стенах не меньше русского месяца, а мне уже работа по ночам снится.

Не знаю правильно поступаю или нет, но беру яблоко и опять закручиваю его как крупье пускает шарик над колесом рулетки.

— Кручу-верчу, посмотреть хочу. Катись, наливное яблочко, по серебряному блюдечку и покажи мне моего начальника!

Ну а что? Долго я буду здесь висеть, как сопля на проволоке? Деньги это хорошо, но как бы у нас тут не рабство.

Картинка появляется постепенно и мне кажется, что я слышу запах жареного мяса и специй. Шеф стоит спиной ко мне (яблочко любит подкрадываться сзади) и переворачивает стейки на сковороде. На голой белой как стена спине смешно завязаны шнурочки от фартука. Хорошо, что он не в одном фартуке, а натянул шорты в полосочку. Потому что судя по игривому настроению рыжей тетки, которая чмокает его в шейку и убегает, когда он ругается, тут всё только начинается.

Меня она не увидела, даже бросила взгляд вверх вызвав желание нырнуть вправо, как от выстрела, но я удержался, а тетка даже глазом не моргнула. Ладно.

Я выждал немного, они что-то там себе переругивались, но в итоге дама сказала, что идет в душ и её не беспокоить. Шеф кажется с облегчением выдохнул и потянувшись к мобильнику собрался включить то ли музычку то ли новости.

— Шеф, — прокашлялся я негромко. Судя по реакции прогремело это как удар 180-мм снаряда в соседней посадке. Руки взвились вверх, как у дирижера Сиднейской оперы, щипцы для переворачивания мяса взлетели вверх, перчатка вниз. Директор повернулся, увидел меня (наверное) побелел и уперся задом в плиту. Руки он всё ещё держал как сдающийся в плен немец под Сталинградом и трясся так, будто у него температура под сорок.

— У вас подгорает, — и уточнил, — мясо на сковороде.

Мда. Разговор не задался с самого начала. Даже когда повар спас мясо, понял что происходит и привык к моему лику из облачка над головой настроения общаться у него уже не было. Я пытался пожаловаться на судьбинушку и ленивого напарника, но пришлось зачитывать, что сделано сегодня, сколько посылок выбрано, приходила ли уборщица, не появлялся ли Касьян и сколько товара прибудет завтра.

— Ты ведь ещё на работе? — подозрительно переспросил директор, — а ну, покажи витрины.

— Так ведь это не телефон, здесь трансляции не проводятся. Может и трогать эту штуку во время работы нежелательно.

— «Штуку», — задумался директор, — где ты говоришь её взял? Ладно не отвечай, Игорь. Ты ведь знаешь, что такие артефакты нужно регистрировать в специальной комиссии? Книжку получить, печать и куар код и всё такое? Ты в курсе?

— Что-то слышал, — признался я. На самом деле и в голову не приходило, но такой закон по регулированию обихода особенных артефактов и правда существует.

— А если этого не сделать, мальчик, то можно не просто на гаупвахту залететь, как у вас там на войне было принято, а в самую настоящую тюрьму, там где зекам не очень нравятся друзья тёмных.

Я промолчал. Неуютно.

— Мне всё равно что ты будешь делать с этим передатчиком, но попрошу в мою сторону его больше не применять. Это раз.

— Хорошо.

— На работу его больше не приносить. Это два. На работе нужно работать. Не знаешь чем заняться, возьми веник и пыль заметай. А следить за начальством не нужно.

— Я не…

— И третье. Я не буду сообщать никуда об этом артефакте, но кто-то другой может захотеть. Так что перед тем как включать нечистую аппаратуру — сначала включи мозги! Ты бы еще в ступе над городским рынком летать начал!

Последние фразы были совсем уж громкие. Таким я злым шефа еще не видел. Толстячок превратился как минимум в генерала на проверке и кричал так, что слышно было на улице.

— А теперь вырубай свою шармань, Игорь!

Тарелочка послушно отключилась и я откинулся на спинку кресла.

***

Попытка номер два тоже прямо скажем… неудачная. Теперь серьезно поговорить с шефом удастся не скоро. А следовательно сидеть мне здесь пока Сашка не смилостивится, ну или увольняться. Второе это не вообще не вариант. Работа нужна, да и нравится мне здесь. Где еще пообщаешься с призраками, мертвецами и получишь нечистый артефакт на халяву. Несмотря на минусы — плюсов здесь больше. Уж лучше чем мешки с мукой в пекарне таскать или на конвейере телефоны собирать. Здесь тоже бывает однообразно, но уж если вспыхнет, то впечатлений на месяц остаётся.

А с тарелочкой нужно что-то делать. Кажется я спрашивал Касьяна, запрещенка это или нет, только ответа не помню. Как-то технически он ушел от ответа. Нужно регистрировать или нет этот прибор дальнего видения? Узнаю у Касьяна, куда записывают тарелку — ближе к дронам или к скрытым камерам? Или вообще нельзя такие вещи властям показывать? Кстати о камерах и дронах. Насколько эта штука может позволить себе проникновение туда куда нельзя проникать, настолько она и будет запрещенной.

Я бросил взгляд на двери, убедился, что никого не пропустил и схватил фрукт, отдыхавший на дне блюдца.

— Кручу-верчу, посмотреть хочу. Катись, наливное яблочко, по серебряному блюдечку и покажи мне Пункт выдачи посылок номер тринадцать изнутри.

Яблочко замерло будто сомневаясь, а потом все равно начало бег по кругу. Я склонился над тарелкой и увидел себя. Вот он я сижу на кресле, облокотившись локтями на стол и заглядываю в тарелку, по которой крутится маленький красный кружочек. Вон мой кошелек лежит .Вон слева кусок полки выглядывает. Вон светится монитор и пятно не высохшей воды на полу справа, рядом с рекламным «пауком».

По моей просьбе невидимый глаз облетел помещение, чтобы показать мне всё, а я оборачиваюсь и вижу только едва заметное светлое облачко планирующее над полками. Странное ощущение и не уверен, что мне не показалось. Я ожидал увидеть свою голову парящую в воздухе и даже напрягся слегка, но ничего такого не увидел. Разочарование.

Нужно ли перезапускать артефакт чтобы дать ему новые указания?

— Покажи мне город с высоты птичьего полета, — заказал я, — Небольшая экскурсия для туриста.

Изображение послушно моргнуло, яблочко закрутилось чуть быстрее и я уже летел над городом, стартовав от крыши того самого здания в котором я сейчас сижу.

Всё было проделано красиво, быстро, и без задержек. Как невидимый дрон я пронесся над тремя нашими школами, двумя церквями и одной мечетью, над центральной площадью с памятником освободителям и над стадионом с аллеей Мира. Я мельком увидел свой дом и квартал нечистых, над которым Ябкин Глаз пролетать не захотел, будто не внеся эти черные здания в городской реестр достопримечательностей.

Зато решил показать мясокомбинат, завод по производству аккумуляторов, сахарный завод, упаковочную фабрику и что-то секретное военное. Эти четыре предприятия расположились за городом правильным квадратом и дружно сливали свои отходы разного цвета в нашу красавицу Жеку.

С высоты птичьего полета это так четко было видно, что если полетать здесь часок, то можно невольно записаться в экоактивисты.

К военщине Ябкин Глаз не нарывался и пролетел по границе, а я и не настаивал. Меньше знаешь — крепче спишь.

— Ладно хватит. Остановись.

Не очень интересно летать над своей провинцией. Чего я там не видел? Грязной речки, забулдыг на пляже, освещенные рестораны и огоньки от десятков папирос. Не, у нас тут не заграница — смотреть не на что.

Я посмотрел на артефакт и подумал, что не зря у меня по рисованию неуд был и сочинения я писал на двойки. С воображением туго. Да тот же Санька нашел бы десятки применений этому артефакту. От смешных до страшных. Да наверняка и заработать можно с этим инструментом и прославиться. А я максимум что могу так это подставиться перед директором и на грязную водичку смотреть, позевывая. Нужно заварить кофейка и может быть после него что-то интересное в голову придет.

Сказано - сделано. И через полчаса я уже попивал горячий напиток ломая голову над тем, чего бы выкинуть в оставшиеся полчаса. Только без криминала.

Можно к Юльке, моей бывшей залететь. Посмотреть как они живёт, с кем живёт и так далее. Во что одевается, как раздевается, не постарела ли и в каких местах похорошела.

Но как-то это по извращенски. Как мечта из детства — заглянуть в женскую баню. Вот она старость — возможность есть, а уже не хочется, страшно за то, что раскрыть могут и стыдно за свои мысли. Где мои пятнадцать лет? Пацаны не оценили бы слабости, как и я из прошлого.

Можно основать детективное агентство и вести слежку за неверными мужьями, продавая женам инфу и явки. Не, ерунда какая-то, не для нашей провинции. Будешь таким заниматься быстро в цветной речке всплывешь вверх ногами. У нас тут все друг друга знают и «стукачу» и соглядатаю жить спокойно не дадут.

Не умею я монетизировать свои преимущества. Нет этой жилки. Наверняка можно заработать с этой штукой, но это буду точно не я. Не отвесили таланта при рождении. И горячее не помогает.

Я допил кофе и вздохнул удручённо.

Заглянуть что ли и правда в квартал нечистиков? Никогда там не был, даже фотки не особо смотрел. Такие дела. Вроде бы никто ходить там не мешает, да никто и не заходит. Есть даже наши, что живут и не парятся, а я вот воспринимаю тот район. Как гетто что ли. Ну как в Америке с нигерами, пуэрториканцами или китайцами. Днем зайти можно, а ночью лучше не соваться.

А вот с тарелочкой можно полетать по улочкам как маленькое НЛО. Посмотреть как они живут, что делают днем, а что по ночам. Правда ли, что в гробах спят и кровь раздают волонтеры в фирменных пакетах? Правда что половина квартала спит днем, а другая ночью и они практически не пересекаются?

Правда что наши женщины туда тайком приходят за лекарствами, мазями, отворотами-приворотами, и вообще погадать? Им что наших жуликов не хватает?

Несмотря на всю вражду и плохие воспоминания отношения внутри города развиваются и не всегда это хорошо. Нечистые они ведь не просто так называются. Когда-то говорили «нечистые на руку». Не про них, конечно эта поговорка, но народ просто так нечистым не назовет.

Может мне основать какой-то добровольный патруль по нечистому кварталу и если что увижу полиции сообщать?

Вспоминаю рожу Завозного, его манеру общения и сотрудничество прекращается не начавшись. Зачем мне эти нечистые? Есть у меня один, лично его откапывал. Хватит и за одним следить.

Я потянулся за яблоком, чтобы набрать Гнулла, когда зазвонил телефон.

***
Авторство моё. Ошибки тоже. Авторский телеграм.