CreepyStory

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Тут же все домашние собрались вокруг меня и повели в столовую. О, видит Бог, это был, пожалуй, самый вкусный завтрак в моей жизни! По крайней мере, за последний десяток лет точно. Эти яйца с ветчиной и свежим деревенским ржаным хлебом я запомню надолго. Я узнал, что, когда лишился чувств, был перенесён в свою спальню, где Владимир Иванович, предварительно послав за доктором, лично осмотрел меня на предмет открытых ранений. Говорят, Василию не пришлось долго уговаривать моего друга, и Сергей Алексеевич, хоть и с повреждённой рукой, прибыл, как только смог. Осмотрев меня, он вынес вердикт, что ничего страшного со мной не произошло и это лишь потеря сознания вкупе с переломанными рёбрами. Для него сочинили легенду, что я споткнулся на лестнице о смявшийся ковёр. В итоге хозяин дома собственноручно, под строгие инструкции моего сокурсника, наложил на меня повязку, за что я выразил безмерную благодарность. После чего меня оставили в покое, и я проспал всего лишь половину суток. Не так много, как я опасался.

Затем я поинтересовался самочувствием Андрея Алексеевича. Он так и не очнулся. Сразу же я прошёл к нему. Состояние охотника было стабильным, хоть и нелёгким. Я сменил повязку, снова промыл рану и оставил его так, надеясь на лучший исход. Это было самое большее, что я, да и любой другой врач, мог сделать. Везти его в больницу было слишком опасно, да и надобности в этом я не видел.

Затем, к моему не особенно большому желанию, но противоположно огромному у всех остальных, настало время рассказать о ночной битве. Я рассказывал долго, уточняя детали и подробно отвечая на вопросы каждого. И судя по тому, что все остались впечатлены моим рассказом, я смог удовлетворить их ожидания. Тело упыря, как оказалось, связали и поместили обратно в гроб, так как Андрей Алексеевич запретил его сжигать. В случае успешной охоты он намеревался увезти его с собой. Не знаю, удастся ли ему теперь это сделать.

Поднявшись вечером к себе, я не мог уснуть, хотя, казалось, изрядно измотал ещё не окрепший организм. Я долго курил и смотрел в окно на ночное заболоченное кладбище, раздумывая о случившемся. Мне всё казалось, что я снова увижу эту фигуру на башенке склепа или среди покосившихся крестов, а затем опять услышу этот душераздирающий, замогильный и жуткий вой. Безусловно, после такого невозможно продолжить жить как прежде. Привычная мне картина мира пошатнулась, и я понял, что абсолютно ничего не знаю об окружающем меня, хотя совсем недавно и был уверен в обратном. Наконец я заснул.

Андрей Алексеевич очнулся на второй день в очень ослабленном состоянии. Первым делом он попросил воды для себя, а затем заставил всех домашних, включая прислугу, выпить святой воды, которая хранилась в его саквояже в запечатанных зелёных бутыльках. Поев куриного бульона, он выслушал всё, что произошло, и был крайне удивлён, если не сказать шокирован, тем, что нас обоих спасла Анастасия Владимировна.

- Я прошу у вас прощения и от всего сердца благодарю за спасение. Теперь я ваш должник, Анастасия Владимировна, - сказал он при всех и, как смог, сидя в кровати, поклонился.

- Не стоит, всё в порядке, Андрей Алексеевич, – нежно и очень по-доброму улыбнулась ему девушка.

- Да за что же вам извиняться? – возмутился Владимир Иванович.

- Юная барышня поймёт, за что, - ответил охотник и устало закрыл глаза.

Прошло две недели. За это время мои рёбра стали чувствовать себя гораздо лучше, а Андрей Алексеевич окреп для дороги и был готов ехать. Это время я провёл чудесно, днём гуляя по деревне и любуясь красотами природы, по вечерам мы с Владимиром Ивановичем и Андреем Алексеевичем беседовали, пили коньяк, курили и играли в карты или шахматы. А ночами мы с Анастасией встречались в гостиной или саду, волшебно проводя эти несколько часов. Девушка эта была настолько нежна, добра, умна и прекрасна, что я понял, что не смогу прожить без неё. В одну из таких ночей, когда мы играли с ней в шахматы у камина - как ни стыдно это признавать, но девушка часто меня обыгрывала, хоть я и не могу назвать себя плохим игроком, - в гостиную бесшумно, словно тень, заглянул Андрей Алексеевич с пистолетом, судя по всему, услышав шорох. Но, быстро оглядев нас, он, не сказав ни слова, ушёл к себе. На следующую ночь я, набравшись смелости, спросил у неё, когда мы стояли в беседке, окутанной плющом:

- Анастасия Владимировна, мы знакомы с вами не столь долго, но с первой же минуты, как я встретил вас, я почувствовал, как в моём сердце вспыхнул огонь. И сколько бы дней ни прошло – это пламя не угаснет. Я люблю вас, Анастасия Владимировна. Скажите, и одновременно простите мне мою дерзость, готовы ли вы выйти за меня? – девушка отняла взгляд от ночного, усыпанного звёздами, словно жемчугом, неба и, повернувшись, внимательно посмотрела на меня. Лёгкий, прохладный ночной ветер выбил локон чёрных волос из её причёски, и теперь он ласкал нежную белую щёку. Она внимательно посмотрела мне в лицо, немного подумала и ответила – при звуке ее голоса внутри меня всё оборвалось:

- Да.

Эпилог

И вот мы с Андреем Алексеевичем стояли в вестибюле, наш багаж давно был упакован в погонку.

- Благодарю вас за помощь, дорогие друзья. Знайте, что в любое время в этом доме вам рады всегда - и всегда окажут посильную помощь. – говорил Владимир Иванович, крепко сжимая наши руки.

- Благодарю, — ответил ему Андрей Алексеевич, — за ваше гостеприимство и свою спасённую жизнь.

- Что вы, не стоит, – начал любезничать помещик. – А вас, Александр Павлович, мы ждём в гости в ближайшее время, – старик подмигнул мне. Я улыбнулся и ответил.

- Благодарю вас, обещаю быть не далее как через неделю. До свидания!

Я снял шляпу и поклонился девушке, та одарила меня в ответ скромной и нежной улыбкой.

Когда мы с Андреем Алексеевичем вышли из поместья, на дороге нас ожидало две повозки. Одна – его, куда уже погрузили тело упыря и стопки оккультных фолиантов. А вторая – моя, с неизменным бородатым Василием на козлах.

- Что ж, Александр Павлович, — начал охотник, сунув в рот тонкую сигару, — мне было очень приятно сражаться с вами плечом к плечу.

- Взаимно.

- Надеюсь, мне выпадет ещё один такой шанс. Благодарю вас за спасённую мне жизнь, – Андрей Алексеевич крепко стиснул мою ладонь. – И ещё, — тут он вынул из кармана небольшую прямоугольную визитку и сунул её мне, — если захотите узнать и вскрыть ту тварь, что завалили, то наш орден всегда рад таким решительным и смелым людям, как вы, – охотник улыбнулся и зашагал к своему тарантасу.

- Благодарю! - ответил ему я и тоже запрыгнул к себе в повозку. Погонка тронулась, я закурил папиросу и посмотрел на болото, которое медленно поплыло мимо. Взглянув на адрес, вытесненный на визитке, я убрал её во внутренний карман. Пожалуй, стоит узнать подробнее обо всех инфернальных тварях, населяющих наш мир, но сначала, я вернусь сюда – в это поместье.

В это пасмурное апрельское утро, я, как обычно, завтракал у себя в гостиной, когда в дверь постучал серьёзный и оттого немного смешной мужчина с большими пышными усами. В одной руке почтальон сжимал белый конверт, а другой придерживал на боку большую сумку. Поблагодарив его, я отправился обратно и столовым ножом вскрыл конверт прямо над завтраком, отодвинув в сторону варёное яйцо в подставке. Письмо было от моего хорошего приятеля и бывшего сокурсника Сергея Алексеевича Ломагина. Ему повезло не так сильно, как мне, и теперь этот весёлый, озорной щёголь прозябал на практике где-то в деревнях под Петербургом. Текст письма был предельно прост. Друг мой был врачом в небольшой деревне под названием Маслёнки, что находилась рядом с Белоостровом. И в этих самых Маслёнках умер помещик, причём, по сообщениям местных, дело о загадочной смерти барина не обошлось без фамильного призрака. Нужно было провести вскрытие и установить причину смерти, вот только Сергей из-за недавнего несчастного случая с прогнившей ступенькой крыльца сломал себе предплечье и сделать ничего не сможет. Но, вспомнив моё увлечение путешествиями, он и решил предложить эту затею мне. Сергей просил по принятии мной решения незамедлительно отправить ему ответ срочной телеграммой, и ежели он успеет его получить – то сразу пришлёт к станции извозчика. К письму также прилагалось расписание поездов на сегодняшний день.

Долго думать я не стал, эта поездка сразу же меня заинтересовала. Возможно, виной тому послужила ещё и скука, одолевающая меня в продолжение последней недели. Быстро собрав кое-какие личные вещи и медицинские инструменты, которые вполне могли мне пригодиться, я глянул на часы – половина одиннадцатого. Сверившись с расписанием, я понял, что до ближайшего поезда, который отходил от Финляндского вокзала, у меня было ещё два часа. Так что оставалась ещё уйма времени для того, чтобы телеграфировать моему товарищу, чем я и занялся.

Побывав на телеграфной станции, на вокзал я прибыл загодя. Оплатив в кассе билет, сел на одну из скамеек у перрона. Достав из внутреннего кармана пиджака свой серебряный портсигар, украшенный гравировкой: «Доброму другу Верховину А.П. от верных друзей из Александровского госпиталя», я выудил оттуда папиросу, достал керосиновую зажигалку - сувенир, привезённый из Англии - и закурил. Серые облака тянулись по небу, казалось, скатываясь вниз, словно набухший небесный кисель. «Видать, грозы не миновать», - подумалось мне тогда, хоть барометр и обещал достаточно ясный день. Так я и провёл остаток времени за курением и попытками угадать причину смерти того, к кому еду. Забавно, что подобные мрачные мысли не портят мне настроение. Вероятно, в силу издержек моей профессии зачастую я думаю о смерти так же, как думал бы, скажем, о покупке новой пары туфель. Признаюсь честно, в попытках угадать заранее я даже чувствую некий азарт и мысленно заключаю сам с собой пари. Кто-то назовёт это жестокосердием, но я с ним не соглашусь. Так как имею смелость думать, что человек я всё-таки по натуре добрый. Просто профессиональная практика всё же накладывает свой отпечаток на разум, деформируя мысли. Ведь как для пекаря становятся обыденностью хлеб и мука, так и для врача в рутину превращаются смерть и болезнь. «Подагра», - решил я. Уверен, что причиной смерти стала запущенная из-за нежелания следовать рекомендациям доктора и прекращать сытно есть и много пить подагра.

На небольшой полустанок я прибыл с опозданием в час с четвертью. Здесь одиноко расположились лишь небольшая телеграфная станция и маленькое одноэтажное здание, где, судя по всему, располагались кассы и другие несомненно нужные пассажиру места. Оглядевшись, я, к своему большому разочарованию, не увидел никаких колясок или же других средств передвижения. Неужели телеграмма не успела дойти? Мне не столь важно было, чтобы именно Сергей прислал извозчика, сколько хотелось бы иметь хоть какой-нибудь транспорт, чтобы всё-таки добраться до деревни. Здесь было значительно прохладней, чем в Петербурге, а серые облака уже потемнели и превратились в тучи. Только я бросил оба своих саквояжа на землю, как на просёлочной дороге показалась запряжённая тремя бурыми конями пролётка. Правил повозкой мужик в шинели и картузе, с тёмной, но уже изрядно порыжевшей от курения бородой.

- Пррр! – крикнул мужик, останавливая лошадей. Затем огляделся и, заметив меня, одиноко стоящего посреди пустого полустанка, спросил: - Это… Господин доктор Верховин?

- Да, – кивнул я, подхватывая с земли саквояжи.

- Меня Сергей Лексеич за вами прислал. Садитесь – довезу куда надобно, – он начал спускаться с козел, но я жестом остановил его и, быстро забросив багаж в коляску самостоятельно, прыгнул туда и сам.

- Но! – крикнул мужик, дёргая поводья. и лошади тронулись с места.

Повозку потряхивало на неровной просёлочной дороге. Я вытащил папиросу и, прикурив, выпустил длинную струйку дыма, которую тут же порвало встречным ветром в клочья и унесло нам за спины. Глазам моим открывался поистине чудесный вид. Казалось, мир вокруг приобрел пасмурно-серые оттенки, однако весенняя зелень разливалась вокруг свежими и одновременно слегка приглушенными красками. Молодые листки берёз и осин слегка подрагивали на ветру, словно искорки на тлеющих чёрных ветках деревьев.

- Как себя чувствует Сергей Алексеевич, что же с ним приключилось? – спросил я, чтобы начать беседу.

- Ничего, лежит, – усмехнулся мужик. – Но рука-то у него болит. Оно и понятно, так в кабаке надрался, что на крыльце удержаться не смог. Так и полетел носом в землю. Хоть и доктор, а во хмелю-то…

- Вот чертяка! - расхохотался я. – Не изменился, друг, – извозчик тоже рассмеялся, низко и раскатисто. Когда наше веселье стихло, я снова спросил:

- А позвольте узнать немного о покойном, из-за которого я здесь.

- О Иване Семёновиче-то, царствие ему небесное? – перекрестился возница.

- Да. Что он вообще был за человек? Какие привычки, может быть, водились? Возраст?

- Так, этоть, — возница почесал за ухом. – Хороший был человек, добрый, не жадный, хоть деньга водилась немалая. Воцерковлённый, каждое воскресенье на службе. А лет-то ему было… - мужик задумался. – Ну, почитай, уже седьмой десяток шёл.

- Ага. – кивнул я. – А привычки у него? Выпивал, курил, может, поесть любил?

- Да знаете, доктор, как все, наверное. Мы ж каждый не без такого греха, – пожал он плечами. - Где-то стопочку, где-то табачку, а где и харчей отхватить горазды. – Возница хохотнул. – Эт вам лучше у домашних евонных узнать. Они-то, знамо дело, ближе были – больше видали.

«Ясно, - подумал я, - значит, о покойном либо хорошо, либо никак. А возможно, возница и правда не знает таких подробностей». Я уже было хотел успокоиться, но ещё один вопрос терзал меня, распаляя природное любопытство.

- И ещё кое-что, – я небрежно откинулся на сиденье и намеренно долго затянулся. Так же медленно я выпустил дым через ноздри и наконец продолжил: - Сергей Алексеевич упоминал о некоем фамильном призраке усопшего, якобы тот и является причиной смерти.

Пыхнув папиросой, я сквозь дым посмотрел на возницу, который ответил не сразу. Задумавшись, он некоторое время смотрел в одну точку, а затем начал:

- Ну, знаете-с, господин доктор, это ж бабкины сказки. У них всё ведьмы да колдуны с мертвецами из болота лазиют. То у коров молоко спортят, то бабу сглазят. Я в эти дела не верю, – мужик достал глиняную трубку, раскурил её и, немного помолчав, продолжил: - Но вот что сам слышал – то расскажу. Бывает, воет кто-то у них там, в усадьбе, по ночам.

- Воет? Как собака?

- Да если бы, собак-то нету у них. Да и не собака то. Я слыхал раза два – так чуть в штаны не наложил, – мужик даже не обратил внимания на допущенную грубость и только пыхнул трубкой. - Дьявольский вой такой, замогильный какой-то, – ещё немного помолчав, он добавил. – А больше и не скажу вам. Не просите даже. Не знаю потому что, а бабьи сплетни распускать не желаю.

На этом наш разговор и закончился. Поблагодарив извозчика, я закурил вторую папиросу и задумался. Конечно, подобными глухими суевериями меня не напугать. Объяснение этому очень простое – дикие животные и любовь нашего дремучего населения к мистификации всего происходящего вокруг. Казалось бы, в нашем просвещённом девятнадцатом веке уже пора отходить от народных баек. Прогресс идёт вперёд семимильными шагами, открывая новые и объяснимые чудеса науки. Но, к сожалению, как думается мне, человечеству никогда не избавиться от сказок и легенд, столь будоражащих воображение. Ведь даже сейчас я задумываю обыграть этот случай в своих мемуарах, во многом опираясь на легенду о призраке. Стоит подробнее расспросить об этом родственников покойного. Они явно должны знать гораздо больше подробностей, раз уж им положено страдать от ужасного фамильного проклятия.

Между тем пейзаж вокруг изменился. По правую руку от меня раскинулась тёмная равнина болот, среди которой виднелись зелёные островки почвы и торчали редкие, кривые и чахлые деревца без листвы. Подумать только, сколь красива и опасна природа! Какой из этих ярких зелёных островков, выглядящих такими надёжными и безопасными, окажется обманкой, ступив на которую, невнимательный путник сразу уйдёт на чёрное и вязкое дно, и выбраться с него уже не представится возможным.

Спустя ещё около полутора часов мы всё-таки добрались до деревни. Совсем небольшое скопление потемневших от времени изб с резными ставнями, огороженных высокими частоколами. Чуть дальше у колодца сельские девицы в пышных стёганых юбках тащили коромысла с вёдрами. Мимо нас прогнал четверых коз веснушчатый, рыжий мальчишка в лаптях и рубахе. Он то и дело похлёстывал скот длинной хворостиной. Одна из коз упрямо не желала прижиматься к траве, а всё норовила броситься под коляску. Тогда мальчонка схватил её за рога и отвёл в сторону.

- А ну, Сенька, следи за скотиной! Задавим! - не то чтобы сердито, а скорее так, для порядку, крикнул ему мужик. Мальчишка ничего не ответил, но зато на крик возницы за одним из заборов забрехала собака, лай которой подхватили и остальные псы. Местные провожали пролётку взглядами, с нескрываемым любопытством разглядывая столичного гостя в моём лице. Даже толстый, белый, как молоко, кот, сидящий на резном коньке одного из домов, оторвался от вылизывания лапы и глянул на меня одним зелёным глазом. Я, в свою очередь, с таким же любопытством наблюдал непривычный, хоть и известный мне быт.

Наконец за небольшим холмом показался и конечный пункт моего путешествия. Довольно большая, в два этажа, усадьба. Дом был разделён на три крыла, а в центре гостей встречала просторная застеклённая веранда. Обширная территория была огорожена кованым забором из пик, опутанных плющом. Когда мы въезжали через ворота в сад, я увидел расположенные на мраморных столбах барельефы, изображающие оскаленные львиные головы.

В просторном вестибюле нас встретил самый типичный деревенский слуга, полный и пожилой, отрекомендовавшийся Архипом. Он проводил меня в гостиную, стены которой были украшены головами животных и разнообразным оружием. Там уже расположился в кресле глава дома, Владимир Иванович Баскеров - седой, крепко сложенный джентльмен в летах, с пышными бакенбардами, одетый в траурный костюм. При виде меня он встал, чтобы поздороваться. Выразив свои соболезнования, я перешёл к делу.

- Итак, позвольте мне как врачу узнать обстоятельства смерти, прежде чем перейти к осмотру тела. Понимаю, Вам, как родственнику покойного, тяжело говорить об этом, но все же…

- Знаете, — начал Владимир Иванович, — отец мой последние несколько недель пребывал в крайнем нервном напряжении, которое было вызвано некоторыми обстоятельствами, – при этих словах, он слабо изменился в лице, словно обстоятельства, о которых шла речь вызывали у него неопределённые негативные чувства. – И вот, не далее как сегодня утром, мы его нашли в левом крыле дома. Точнее, у входа в крыло. Тело опиралось спиной на входную дверь, а на лице отца застыло выражение ужаса.

- Это странно. – я задумался. – А можно ли подробнее о том, что так сильно беспокоило вашего покойного отца?

- Не думаю, что это имеет такое большое отношение к вашему делу, доктор, – замялся он.

- Боюсь, что при таких обстоятельствах смерти мне нужно знать всё, чтобы сделать верное заключение, – ответил я. Владимир Иванович ненадолго задумался, а после махнул рукой.

- А, чего уж там. Наверняка Василий уж растрепал, пока вёз. Садитесь! – жестом он пригласил меня сесть в кресло рядом с ним. Поблагодарив, я уселся напротив. – Может быть, цигару? - хозяин взял со столика рядом жестяную коробку.

- Благодарю, – отказался я. – Курю папиросы.

- Что ж, ежели изволите, курите и папиросы, а я, с вашего позволения, цигарку возьму.

Взяв сигару из коробки, он уселся и стал рассеяно хлопать себя по карманам в поисках спичек. Быстро достав свою зажигалку, я подал её ему.

- Красивая вещица. – отметил он, раскуривая сигару.

- Благодарю, – кивнул я. – Сувенир из Лондона, где я имел удовольствие практиковать. Пожалуй, начнём?

- Ах, да, конечно, – спохватился Владимир Иванович. – Понимаете ли, в нашем роду существует некая легенда. Безусловно, это всего лишь миф, пережиток прошлого, в который не стоит и верить в наше столь прогрессивное время. Но события последних недель всё больше заставляют меня усомниться то ли в здравии моего рассудка, то ли в моих представлениях о мире, – не перебивая собеседника, я закурил папиросу. – Пожалуй, стоит начать по порядку. Несколько столетий назад наш далёкий предок – господин Георгий Петрович Баскеров - проживал на этой земле, в этом самом доме, успешно продвигая семейные дела и умножая состояние. Но после среди местных жителей пошли нехорошие слухи о его нездоровом увлечении оккультизмом и антихристианской литературой. Некоторые тома хранятся в нашей библиотеке и по сей день, хоть наша семья и принимала меры по избавлению от этого весьма своеобразного увлечения нашего достопочтенного предка, – он пыхнул сигарой и продолжил рассказ, окутав себя густым сизым облаком. – Георгий Петрович заказывал книги из-за границы, многие были на разных языках. Немецкий, французский, китайский, латынь, а некоторые из них написаны на таких древних наречиях, сведения о которых мы потеряли давно. Там написано о поистине страшных вещах, которые здоровый человеческий разум не в силах вообразить. Кошмарные иллюстрации жертвоприношений и ритуалов для не менее жутких и давно забытых богов, – Владимира Ивановича передёрнуло, словно от неприятных воспоминаний. – И вот, когда это зашло слишком далеко, его братья решили с ним поговорить.

- А насколько далеко всё зашло? – осторожно спросил я, вдавливая окурок папиросы в дно стеклянной пепельницы. Помещик как-то тоскливо взглянул на меня, от чего меня стал пробирать стыд за то, что я заставляю человека, недавно потерявшего отца, рассказывать столь неприятные вещи о своей семье. Но Владимир Иванович продолжил:

- Поползли слухи о его помешательстве. Какой-то ямщик видел, как старик кинулся на толпу детей, изрядно их напугав. Деревенские попы ругались на него за насмешки над верой и богом, говорят, что ему даже запретили ступать на порог церкви. И ещё он выкапывал мёртвых. За левым крылом нашей усадьбы находиться кладбище, куда Георгий Петрович перенёс кости всех наших предков. Не знаю, к каким методам и ухищрениям он прибегнул, чтобы получить разрешение, но ему пришлось поставить там часовню. Конечно, службы в ней с того дня проводились только поминальные. Так что теперь мы вынуждены соседствовать с погостом. И вот, когда всё зашло слишком далеко, братья и сыновья попытались вразумить старика, но тот лишь с криками выгнал их из дома, сказав, что ничего, кроме болотной воды, в наследство они не получат. А на следующий день прислуга обнаружила его мёртвым в собственном кабинете, который располагался в левом крыле. Пол был залит грязной водой из болота, а старик лежал на нём с гримасой дикой злобы на лице. Говорят, что перед смертью он поклялся отомстить своим потомкам за предательство и возненавидел собственный род так, что теперь его неупокоенный дух бродит по коридорам левого крыла и покарает каждого, кого встретит.

- Да, легенда и правда весьма мрачная. Но позвольте узнать, отчего же она настолько сильно впечатлила вашего почтенного отца.

- Не только она, но и череда странных, весьма жутких событий, произошедших за эту весну. – Владимир Иванович немного помолчал и продолжил. – В последнее время у отца была большая проблема – значительная часть наших владений стала уходить под воду, включая кладбище. Поиски решения этого вопроса отнимали у него много сил, но окончательно его подкосили другие вещи. На протяжении последнего месяца мы стали слышать по ночам жуткий вой, доносящийся с кладбища. Слуги жаловались на скрипы и шаги в левом крыле, а также мокрые следы на полу. Всё это, вкупе с легендой, очень сильно ударило по и без того расстроенным нервам отца. Он стал проводить много времени в библиотеке за изучением разных томов и нашей родословной. Поставил массивную дверь на вход в левое крыло, которую каждую ночь закрывал на ключ, существующий в единственном экземпляре в столе отца. Именно у этой двери его и нашли.

- А почему, если его так тяготило кладбище он просто его не расформировал?

- Понимаете, учитывая наше положение в свете, это было бы очень накладно. И к тому же его значительная часть ушла под воду, так что сделать это полностью не представляется возможным.

Мысленно я уже проиграл в споре, который затеял сам с собой на вокзале. Очевидно, что причиной смерти является разрыв сердца, и чтобы это подтвердить, даже не требовалось больше ничего уточнять, но я всё-таки решился.

- А как было у покойного с сердцем?

- Несколько раз у отца начинались резкие боли в груди, тогда мы посылали за Сергей Алексеичем, – ответил помещик.

- Что ж, пожалуй, мне всё ясно. Позволите тогда приступить к работе? – сказал я, вставая с кресла, но тут за моей спиной раздался голос:

- Всё гостей пугаете, папенька?

Это был звонкий девичий голосок. Обернувшись, я обомлел. В комнату зашла молодая барышня, одетая в чёрное траурное платье. Тёмные волосы были аккуратно собраны в строгую причёску. Красивое, казалось, вылепленное самым талантливым скульптором лицо, тонкие розовые губы и очень живые карие глаза внимательно меня изучали. Её лёгкая, точёная фигура мягко подсвечивалась тусклым серым светом, падающим из окна. Этот невидимый выстрел купидона был в самое сердце.

- Ох, — Владимир Иванович спохватился и начал спешно подниматься, — знакомьтесь – это моя дочь Настасья. Настенька, – он повернулся к ней, — это Александр Павлович, врач из Петербурга. Он оказал нам любезность помочь, потому как Сергей Алексеевич не в состоянии работать из-за несчастного случая.

Девица сделала реверанс, движения её были столь изящны, что у меня перехватило дыхание. Но я всё же заметил, как при словах о моём друге в глазах её мелькнула какая-то искорка.

- Надеюсь, папины рассказы не слишком вас напугали?

- Нет, нисколько, всё в порядке. Не стоит беспокоиться.

Девушка кивнула и вышла, оставив меня заворожённо смотреть ей в след.

- Ох, пойдёмте же.

Владимир Иванович снова засуетился, и мы вышли из гостиной.

Проработал я до позднего вечера, когда всё было закончено, на улице уже сгущались сумерки. Не могу сказать, что расстроился, когда узнал, что на последний поезд до города я опоздал. И с большим воодушевлением, которое, впрочем, старался не выказывать, помня о трагедии семьи, принял предложение остаться на ночь.

- Сердечно благодарю вас за гостеприимство.

- Ох, что вы. Это, пожалуй, меньшее, что мы можем для вас сделать, – ответил Владимир Иванович. – Архип покажет вам спальню, а после ждём вас на ужин внизу.

Ещё раз поблагодарив хозяина, я проследовал за слугой вверх по лестнице. Комната моя находилась в правом крыле дома. Здесь было, пожалуй, всё, что нужно. Массивный дубовый комод с витыми ножками, высокий шкаф, небольшой туалетный столик. У окна располагалась большая деревянная кровать с балдахином, а слева от неё маленькая тумбочка для личных вещей. В углу находился умывальник, где уже висели чистые полотенца. Поблагодарив слугу, я попросил его зайти за мной через четверть часа. Порадовавшись своей предусмотрительности, я надел строгий чёрный костюм и, приведя себя в порядок, спустился с Архипом в столовую.

Семейство уже ждало меня за длинным лакированным столом из красного дерева. На ужин, который подала престарелая кухарка, косящая на один глаз, была курица в сметане с картофельным пюре. А на десерт был подан клюквенный пирог. Я с аппетитом съел всё, а от добавки отказался лишь из правил приличия. Ведь я сегодня только завтракал, а аппетит на свежем воздухе разыгрался хорошо. После ужина Анастасия ушла к себе в комнату, к моему большому сожалению, а Владимир Иванович спросил, не окажу ли я ему честь выкурить цигарку у камина. Отлучившись на пару минут, он вернулся с графином и двумя бокалам.

- Это поистине замечательный напиток. Его привёз мне один из друзей, волею судеб оказавшийся в Черноморье, - сказал он, разливая янтарную жидкость по бокалам.

Немного покатав напиток, оставляющий маслянистые разводы на хрустальных стенках, я пригубил коньяк. Вкус и правда был отличный, фруктовые нотки, оставляющие цветочное послевкусие. С хозяином дома мы беседовали пару часов о самых разных вещах. Хоть меня и безумно интересовала местная легенда, я больше не поднимал эту тему в нашей беседе. Видно было, что Владимир Иванович переживает потерю отца, и лишний раз бередить эту рану мне не хотелось. Я понимал, что одновременно предоставил этим разговором доброму человеку отдушину, потому как он явно не желал оставаться с горем наедине, но в тот же момент я видел, что сохранять лицо ему нелегко. Он расспрашивал меня о Петербурге, где давно не бывал, об анатомии, медицине. В свою очередь я интересовался этой деревней, семейными делами, а также астрономией, которой, как оказалось, хозяин дома нешуточно увлечён. Ещё мы долго говорили о политике и искусстве. Наконец Владимир Иванович встал и сказал:

- Что ж, не смею вас больше задерживать. А то и так допоздна языком молол, – кивнул он на часы, чьи стрелки показывали половину одиннадцатого.

- Ни в коем разе вы не обременили меня. Наоборот, я получил искреннее удовольствие от столь замечательной беседы.

- Я рад это слышать, – устало улыбнулся он. – Тогда благодарю вас за вечер и желаю спокойной ночи. Вас проводить в комнату?

- Нет, спасибо. Я запомнил дорогу. Благодарю и вас за эту крайне интересную беседу, доброй вам ночи.

Мужчина кивнул и, повернувшись ко мне спиной, пошёл к себе. В свете камина я видел, как его фигура слегка сгорбилась. Словно расслабившись и наконец-то избавившись от необходимости прямо держаться, когда на неё давит горе. Я и правда проникся сочувствием к этому доброму человеку. Вздохнув, я поднялся в свою спальню.

К тому моменту, как я уже собирался лечь спать, моё внимание привлекли странные звуки шагов. Тихие, словно крадущиеся. Хоть я уже и осмыслил легенду, решив для себя, что предок просто был вероломно убит из-за наследства, а все эти бесовские увлечения были приписаны ему для отвлечения подозрений. Скорее всего, старый барин не на шутку увлёкся средневековой Европой, по этой же причине захотел себе фамильное кладбище и скупал разные книги на иностранных языках. Но тем не менее воображение моё всё равно было взбудоражено столь мрачными рассказами, и я не смог отказать себе в искушение проследить за ночным странником.

Прихватив со стола свечу, я вышел в коридор и направился к лестнице, куда, насколько я мог судить по скрипу ступеней, и ушёл неизвестный. Ещё не спустившись, я заметил, что из гостиной льётся слабый, жёлтый свет. Старясь ступать бесшумно, я осторожно подобрался к комнате и заглянул внутрь.

Там, на кресле, где совсем недавно сидел Владимир Иванович, сейчас была Анастасия. Чёрное траурное платье сменилось на домашнее из белого льна, слегка кудрявившиеся волосы были распущены. Между тонких пальцев была зажата дымящаяся папироса, а на столе, рядом с бутылкой кубинского рома и рюмкой, лежала пачка« Герцоговины Флор». «А у барышни недурной вкус», - отметил я. Тут она резко обернулась, локоны взлетели, и карие глаза уставились на меня.

- Не спите, Александр Павлович? – улыбнулась она. Слегка смущённый от того, что меня поймали за подглядыванием, я ответил:

- Прошу прощения, я просто услышал шаги, вот и решил проверить. Ни в коем разе я не имел в планах следить за вами. Пожалуй, вернусь к себе. Доброй ночи, Анастасия Владимировна, – она хихикнула.

- Садитесь. Я не противлюсь вашему обществу.

Признаюсь, от этих слов на душе у меня стало радостно. И конечно, я не преминул воспользоваться её предложением.

- Благодарю. – ответил я, присаживаясь в кресло напротив.

- Итак, вы друг Алексея Сергеевича? – спросила она, сощурив один глаз от папиросного дыма.

- Да, мы вместе с ним учились. Он попросил меня подменить его, пока он не в состоянии работать.

- Да уж, – девица снова хихикнула и наполнила себе рюмку. – Хотите тоже? Ром превосходный.

- Ещё раз благодарю, - кивнул я. Девушка встала и направилась в столовую. За ней тянулась тонкая струйка дыма от папиросы, зажатой в пальцах. Вернувшись, она поставила на столик вторую рюмку и хотела было наполнить её, но я опередил. Красавица как-то странно взглянула на меня, но ничего не сказала. – А вы, стало быть, знаете, из-за чего?

- Так вся деревня знает. Нужно лишь держать ушки на макушке, чтобы быть в курсе всех дел. А уж отделить зёрна от плевел в куче деревенских сплетен много ума не надо.

- Позвольте спросить, что вы делаете здесь в столь поздний час. Я не хочу лезть в ваши личные дела, так что не отвечайте, если не хотите. И заранее прошу прощения, если мой вопрос покажется неудобным. – Анастасия осушила рюмку, немного покатав напиток на языке, проглотила. Затем вдавила папиросу в хрустальную пепельницу и ответила:

- Вопрос и правда немного личный, но я отвечу, так как большого секрета здесь нет. Попрошу только не рассказывать о нашей встрече папА, боюсь, он не поймёт, – отца она назвала на французский манер, сделав ударение на последнем слоге.

- Конечно, можете на меня положиться.

- Я здесь провожу личное время. Можно подумать, что и в течение дня у меня его достаточно. Но под постоянным присмотром прислуги и чересчур любопытной кухарки, которая носит все новости из нашего дома в деревню, в одиночестве не побудешь. А я люблю одиночество. Мне правда нравится проводить ночные часы здесь, у камина. Иногда я читаю, а иногда просто думаю обо всём. Понимаете? Сегодня я готовлю себя к завтрашнему дню, – она вытащила новую папиросу из пачки, и я тут же поспешил прикурить даме. – Красивая зажигалка, – отметила девушка. – Что-то слишком много откровений. Пожалуй, это ром на меня так действует, – Анастасия смущённо улыбнулась.

- Не беспокойтесь, этот разговор останется между нами. Даю вам слово.

- Я польщена.

- А что же будет завтра? Ведь, насколько я знаю, похороны гораздо позже.

- Завтра, — девушка вздохнула, — приедет человек, который должен избавить нас от призрака, дедушка вызвал его ещё несколько дней назад. Отец сказал, что это его последняя воля, так что мы сделаем всё возможное.

Эта новость, признаюсь, ошарашила меня. Я знал, что покойный слегка помешался на призраке, но не до такой же степени, чтобы отдавать деньги шарлатанам. И этот мерзавец, спекулянт, приедет завтра, чтобы обокрасть убитую горем семью? Меня стал разбирать гнев.

- Но вы же понимаете, что никаких призраков не может существовать.

- Ох, доктор, если бы вы слышали это…

И тут её прервал жуткий вой, доносившийся из глубины дома. Мы оба вздрогнули, и я вскочил с кресла.

- Что это?

- Призрак… - тихо ответила она. – Он в левом крыле.

- Скажете тоже – зелье! – фыркнул Измаил. – Обыкновенный нитрозепам с этанолом. Противосудорожный депрессант. Выспится говнюк – и все дела. За его здоровье, что ль, переживаете?

- Прекратите! – воскликнул Эфраим. Темная энергетика вызывала у него тупую боль наподобие зубной. – Нет времени на ваши пикировки. Мы должны торопиться…

Измаил кинул угрюмый взгляд на ангела.

- А что мы можем сделать? Чтобы уничтожить этот чертов дом-призрак, нужно сердце Кеммлера. А где нам его искать?

- Да, - мрачно подтвердил отец Александр. – Могила матери Кеммлера… О ней у нас никакой информации нет. Слишком давно все это было.

- Да и сам дом… Чтоб его найти и словить, придется расставить дозоры во всех местах, где он появлялся, и снова ждать. Нужно время.

- Нет, - мрачно усмехнулся Эфраим. – Уже не нужно. У Гоши нет сил. Его жизнь кончается – и это наш шанс. Последнее средство. Я думаю… А!

Он вскрикнул и вдруг исчез. Короткая вспышка света ударила по глазам Измаила и отца Александра.

- Что это? Куда он пропал?! – изумился Измаил.

Отец Александр перевел дух и, перекрестившись, пробормотал:

- Пошел, ангельская душа, на Голгофу…

Он был очень огорчен.

***

- Как ты посмел появиться здесь?! – прогудел грозный голос. Летая внутри лабиринта стен, пустот и комнат, он отражался множественным эхом, вторя самому себе и усиливаясь, точно жужжание жука, попавшего внутрь банки. – Здесь! В моих собственных чертогах! Непрошеный…

- Не пытайся мне грозить, нечистый, - сказал Эфраим. – Ты знаешь, кто я, почему здесь и зачем. В последнюю минуту жизни человека ангел имеет право прийти к умирающему, где бы они ни был, даже если для этого придется спуститься в ад. Я пришел за мальчиком. Отпусти его.

Гоша лежал на полу, по грудь заваленный каким-то хламом – казалось, он потерялся, почти растворился среди мусора и пыли. Остекленевшие глаза уставились в потолок. На полупрозрачном истощенном лице застыло выражение отчаяния. Жизнь еще присутствовала, еще трепетала в нем – как присутствует огонь в догорающей свече, как трепещет и трещит фитилек, готовясь угаснуть в лужице горячего растопленного воска.

- Ты уже выпил его, в нем больше нет соков, дающих тебе жизнь, нечистый. Отпусти его!

- Он мне нужен. Мне нужна его сущность. Мне нужны рабы.

- Зачем?

- Ничтожные человеческие души дают мне энергию. Я хочу воскреснуть.

- Ты не сможешь. Жизнь дает Всевышний. Он не допустит, чтобы тот, кто губит невинных…

- Заткнись!!!

- Отпусти мальчика!

- Хорошо. Сделаю, как просишь. Но только на моих условиях…

***

Измаил не выспался. Единственное человеческое удовольствие, которое ему все еще было доступно – сон, приятные легкие грезы – после внезапного исчезновения Эфраима почему-то не давалось ему так легко, как прежде, а сегодня было еще и жестоко прервано ранним звонком отца Александра.

Мрачным тоном, не предвещающим ничего хорошего, батюшка объявил, что дело чрезвычайно срочное: заказчик, Валентин Остерман, настаивает на немедленной с ними обоими встрече.

- Просил приехать срочно в больницу, в отделение реанимации. Что там случилось – ничего не знаю, - сказал он, когда Измаил, все еще позевывая, подошел к его машине, остановленной прямо поперек улицы у дома алхимика. – Но если через 5 минут не явимся… Короче, садись, поехали! – сказал отец Александр. Измаил оглядел старую зеленую Ниву, за рулем которой сидел батюшка. Это была собственная машина отца Александра, и Измаил знал об этом.

- Извините, ваше святейшество…

- Сколько раз тебе говорил?! – взвился отец Александр. – Святейшество – патриарший чин! Я - отец Александр, и точка!

- Ладно, ваше боголюбие, - состроив смиренную гримасу, сказал Измаил. – Но только на этом ведре с болтами я не поеду. Если хотите быстрее добраться – мой БМВ к вашим услугам.

Лицо отца Александра налилось пурпуром – что доставило некоторое наслаждение Измаилу – но спорить батюшка не стал, признав правоту алхимика. Еще одну порцию радости колдун получил, наблюдая, как тучный отец Александр неловко выкарабкивается из-за руля своей древней машины.

- На что вам это славное советское прошлое? – поинтересовался Измаил, заботливо распахивая перед отцом Александром дверцу своей БМВ. – Вас мучает ностальгия, или нерадивые прихожане не хотят обеспечить своего пастыря тачилой, достойной его священного зада?

- Какая же ты все-таки сво… Прости меня, господи! – вместо ответа отец Александр сложил руки в молитвенном жесте, быстро прошептал что-то себе под нос, омахнулся крестом и прикрикнул на Измаила:

- Поезжай уже, черт!

Измаил, довольный собой, выжал сцепление и стартовал, разогнавшись до 95 км в час за 6 секунд, что полностью соответствовало техническим характеристикам двигателя.

- Простите, отец Александр. Ранние пробуждения угнетают мою психику. Хотелось немного поднять себе настроение.

- Сейчас тебе его поднимут, - пробормотал отец Александр. – Уверен, нам готовят нечто незабываемое.

Прямо у порога больницы их встретили два здоровенных мужика в черных костюмах, у которых пиджаки одинаково топорщились подмышками надетыми под ними кобурами. Измаилу и отцу Александру уже приходилось видеть этих двоих – это были охранники Валентина Остермана. Через больничный вестибюль и отделение интенсивной терапии они провели их в ту часть здания, где располагалась реанимация. Но прежде, чем пройти туда, их затолкнули в кабинет заведующего отделением.

Там их и встретил Валентин Остерман. Против ожидания, он оказался необыкновенно весел и радушен. Потому что был пьян в зюзю.

- А, вот и вы, мои дорогие помощники! Выпьете со мной? – сидя на небольшом кожаном диванчике в кабинете врача, Остерман призывно помахал бутылкой «Фляга короля» дорогущего Реми Мартен.

Измаил и отец Александр встали на пороге, но даже оттуда амбре, исходящее от пьяного чиновника, сшибало с ног.

- Кажется, он тут уже где-то проблевался, - шепнул батюшке Измаил. – Из всех чувств у меня лучше всего сохранилось обоняние. И об этом я сейчас сильно сожалею.

- Что случилось, Валентин Павлович? – нахмурясь, спросил отец Александр.

- Сын! Понимаете?! Сын родной! – Валентин Остерман поднялся с дивана. Сделал шаг и тут же ноги его заплелись, и он рухнул обратно, едва не промахнувшись мимо сиденья. – Кровиночка… Единственный! На..следник!

- Да не тяните же! – разозлился отец Александр.

- Сыночка в реанимации! Ясно вам?!

- Гоша? Гоша нашелся?! – в один голос воскликнули Измаил и отец Александр. - Можно с ним поговорить?

Остерман всхлипнул:

- Говорю же - в реанимации сейчас. Может, не выживет.

- Выживет. Выживет, выживет! Мы за него молиться будем, - сказал отец Александр. Он попытался взять за руку хнычущего Валентина Остермана, но тот, внезапно разъярившись, оттолкнул отца Александра и запустил бутылкой в Измаила.

- Пошли к черту отсюда! Убирайтесь, ублюдки! Никакого толку от вас!

Измаил и отец Александр переглянулись.

- Где сейчас Гоша? – спросил священник.

- Где, где… В гнезде! – пьяно икнув, сказал Остерман. – За стенкой тут. Лежит в отделении… Доктор Кузьмин там…

Измаил и отец Александр, не сговариваясь, направились к выходу.

- А деньги, сто тыщ, я проститутке Ленке отдал! – в спину им крикнул Остерман. - Сто тыщ! Потому что эта придорожная шалава мне сына вернула. Прям на дороге нашла… И вернула! А я слово свое держу. А вы, суки, ни хрена не сделали. Пошли вон отсюда! Чтоб я вас не видел больше… Никогда! Не потерплю!

Крики перешли в бормотание, и Остерман упал лицом в диван. К нему тут же подлетели оба охранника, подняли и положили поудобнее, чтобы хозяин не захлебнулся в собственной рвоте, если вдруг приспичит ему снова блевать.

За дверью кабинета отец Александр остановился и мрачно сказал, обращаясь к Измаилу:

- Ты понимаешь, что это значит?

- Что?

- Эфраим отдал себя нежити. Жизнь мальчишки – взамен на его жизнь.

- Э, э, батюшка! Стопэ. Разве эта дрянь может убить ангела? – удивился Измаил. – Я-то видел, на что способен Эфраим. Будьте-нате! Это вам не крылатые пони.

Отец Александр печально помотал головой.

- Дурак ты все-таки, хиромант.

- Алхимик!

- Все равно дурак. У Эфраима был только один шанс спасти умирающего мальчишку – и он отдал нежити душу «за други своя». Жертва состоялась. Убить ангела нежить не в силах, но вечно держать в заточении… Пить из него энергию… Это как вечная батарейка для него. А для Эфраима – вечная пытка. Он его по атому будет трепать и распылять. Геена огненная, адовы муки не сравнятся с этим!

- Не понимаю я этих ваших терминологий, - пробормотал Измаил. – Разве некому у вас за ангела вступиться?

Отец Александр взглянул в лицо алхимику. Лицо батюшки сделалось строгим и печальным.

- Дурак ты, хиромант, - повторил он. – Пойдем. Надо посмотреть, что с мальчиком.

***

- К кому? Куда? – дородная и высокая медицинская сестра преградила им путь в реанимацию. – Пускаем только родственников!

- Что здесь такое, Катюша? – услышав этот разговор, к дверям отделения подошел сухопарый старичок в белом халате с серым от усталости лицом.

- Я - отец Александр, священник Вознесенского собора, а это…

- Я доктор Кузьмин. Вы к тому мальчику, Гоше Кривину? Хорошо. Пропустите, Катя.

- Со мной ассистент – Измаил эээ… Измаил, - добавил отец Александр. Он только сейчас понял, что не знает ни отчества, ни фамилии своего «ассистента». Но доктор не обратил на это внимания.

- Пропустите обоих, - бесцветным голосом распорядился он. И добавил вполголоса:

- Белый совет предупредил меня. Но я боюсь, мальчику уже ничего не поможет. Во всяком случае, со стороны медицины… Мы сделали все, что могли. Проходите сюда! – Доктор указал рукой на белую дверь палаты под номером 4. – Вот сюда. Боюсь, здесь нужнее экзорцист. Это совсем не по моей части. За сорок лет работы такого не приходилось наблюдать.

Они вошли. В палате, блистающей белоснежной плиткой, стояла единственная кровать, окруженная капельницами и различными приборами. На кровати, укрытый по грудь простыней, лежал худенький двенадцатилетний мальчик.

Когда отец Александр с Измаилом вошли, он лежал неподвижно, как мертвый. Но, едва они приблизились, им стало ясно по блеску белков, что глаза его мечутся под закрытыми веками и, стало быть, мальчишка все-таки жив.

- Гоша! – осенив мальчика крестным знамением, тихо позвал отец Александр.

- Я хочу воскреснуть, ангел! Верни мне силы!!!

Если бы священник и алхимик не видели своими собственными глазами, как шевелились губы мальчика, произнося эти слова, они бы не поверили, что это в самом деле говорил несчастный Гоша Кривин. Голос густой и холодный, скрежещущий, как металл, разбивающий лед, исполнен был такой злобы, что, казалось, каждый звук в нем сочился ядом ненависти. Это был голос самой Смерти.

- Верни мне силы, ангел! – требовал он.

А потом те же мальчишечьи губы, синея от потери крови, ответили – голосом, который был хорошо знаком обоим свидетелям странного диалога.

- Не могу, нечистый, - мягко сказал этот второй голос. - Жизнь дает Всевышний. А он не допустит твоего возвращения…

- Тогда и ты не вернешься, ангел! Не выйдешь из моих пределов. Приготовься! Тебя ждет вечность. Вечные муки вечного служения мне, нечистому! И за это ты будешь проклят вместе со мной!

Раздался хохот, от которого отец Александр вздрогнул всем телом. Измаил угрюмо смотрел на происходящее и держался. Но, услышав стон, который последовал за напугавшим священника хохотом, алхимик почувствовал, как все волоски на его теле встали дыбом и целые стада холодных мурашек забегали по спине: не каждому доводится услышать стон ангела.

Из-под Гошиных век пролились на лицо кровавые слезы.

- Ар-Рахмани-р-Рахим! – прошептал Измаил. За последние пятьсот лет он впервые припомнил слова молитвы. – Что это такое, отец Александр?

Священник обернулся к Измаилу и ответил, пряча глаза:

- Тело этого мальчика стало полем битвы нечистого духа и ангела. Ты сам все слышал.

- Что же делать? – спросил Измаил. – Надо же что-то делать!

Отец Александр перекрестился.

- Молиться. Вот все, что мы можем!

Измаил увидел, что батюшка плачет. Это возмутило алхимика.

- Что за ерунда?! Вы же Белый совет! На вас же все воинство Христово работает! Как вы можете так руки опускать?!

- Ох, Измаил. Ничего ты не понимаешь. Ничего… - отец Александр печально покачал головой. Встал и, положив руку на плечо Измаилу, хотел что-то сказать, но алхимик закусил удила.

- А ну-ка подите к черту, батюшка! Если вы ничего делать не хотите – я сам с этим разберусь. Добьюсь встречи, с кем надо! У меня тоже есть связи!

И разъяренный Измаил выскочил из реанимационной палаты, грохнув дверью так, что от косяка отлетела штукатурка.

***

Самое удивительно, что на уговоры Администратора, вопреки ожиданиям, не пришлось тратить много времени. Услыхав просьбу Измаила, всегда холодный и суровый демон-начальник расхохотался. Затея алхимика показалась Барбатосу, скорее, забавной. Развеселившись, он согласился с предложением Измаила и тут же, не сходя с места, договорился об аудиенции у главного куратора Белого Совета.

- Он встретится с тобой, - хихикая, сказал Администратор. – Через час. В парке, на центральной скамейке у памятника… Ленину! Ха-ха-ха! Только учти – для тебя это опасно. Ты ж знаешь, какие они… вспыльчивые, эти… воины царя небесного!

Измаил сухо кивнул и откланялся, стараясь не вслушиваться в то, как Администратор заливается хохотом за его спиной, аж прихрюкивая от удовольствия.

***

Скромно одетый юноша, больше всего напоминающий Стива Джобса в молодые годы, внезапно возник рядом с Измаилом в точно назначенном месте и в точно назначенное время.

«По крайней мере, они пуктуальны!» - подумал Измаил, разом вспотев под взглядом своего визави. Глаза у юноши были синие, как васильки, но абсолютно ледяные, без единой искры человечности.

Алхимик не ожидал, что будет чувствовать себя настолько неуютно рядом с этим собеседником. Оглядывая его со всех сторон, тот словно прикидывал, с какого конца проще подпалить шкуру Измаилу.

- Чего ты хотел от меня, колдун? – брезгливо оттопырив губу, спросил, наконец, синеглазый юноша. Облившись холодным потом от интонаций его жестокого голоса, режущего, словно стальным ножом, тишину, Измаил заторопился рассказать о том, что произошло: о пробужденном призраке некроманта, о смерти детей, которым мстит нежить, об Эфраиме, спасающем мальчика…

- Он отдал себя в жертву! На вечную муку! Его надо спасти! – торопливо заключил он. – Вы же это можете. Ведь да?!

- С чего ты это решил? – все так же брезгливо спросил юноша.

- Ну, вы же… Архангел. Архангел Михаил. Лучший воин Господа. Бич Божий! И все такое…

Юноша усмехнулся. Странным образом усмешка эта ничуть не смягчила суровое выражение его лица.

- Ты глуп, колдун. И ничего не понимаешь.

- Чего я не понимаю?! – разозлился Измаил.

- Добровольной жертве не положено спасения. Добровольная жертва, ожидающая спасения – либо не жертва, либо не добровольная. Ни то, ни другое не предполагает…

- Послушай… те, Михаил архангел! Я что-то правда не понимаю, - едва сдержавшись, сказал Измаил. – Ну так объясните мне! Эфраим, он ведь ангел… Почему ж вы не хотите за него вступиться? Отбить его у этого… вечного козла?!

- Когда Владыка наш послал Сына своего… а тот добровольно отдался в жертву… «Эли, эли! Лама сабахтхани!» Разве ты никогда не слышал этих слов, колдун? У тех, кто слышал, душа переворачивается.

- Но… Как же так?! – Измаил вскочил. – Как же…

- Это испытание. Думаешь, так просто взрастить душу ангела?

- Да какое испытание?! Если там вечные муки… Он же его убивает! Вечно!

- Но ведь тебе-то нравится вечность. Ты ведь ее жаждешь, колдун? - сказал архангел Михаил и подмигнул Измаилу – все с тем же непроницаемо холодным выражением на лице.

- Подожди. Не уходи! Дай хотя бы совет. Может, хоть что-то я могу сделать?!

Архангел покачал головой.

- И кстати, в твое бескорыстие я не верю, - сказал он. – А сам-то ты веришь? Лучше покайся.

- Покайся, покайся… Разве это имеет значение?! – отчаянно воскликнул Измаил. – Ну, тогда…

Архангел усмехнулся, еще раз покачал головой и растаял в воздухе.

- Отлично поговорили! – вздохнул алхимик и, рухнув на скамейку, обхватил голову руками. – Вот же сукин сын… Хоть и с крыльями.

***

- Эй, псс! Гражданский! Слышь?! Как тебя там? Измаил! – из-под скамейки, где сидел алхимик, выглянула лукавая мордочка Игошки. Убедившись, что поблизости никого нет, домовик, охая и чертыхаясь, на четвереньках выбрался наружу, деловито отряхнул испачканную одежду и встал перед алхимиком.

- Слышь, это, того… Информация имеется.

- Какая еще информация? – глядя на домовика сквозь пальцы, спросил Измаил. Он не переменил позы, и сидел все так же, согнувшись, опустив голову в ладони.

- Очень важная информация, - сказал домовик. – Мы с братаном и его корефаном – ну, помнишь, Дормидонт, герой который – короче, покумекали и решили того противного дядьку, Котенко, в оборот взять.

- Зачем? – спросил Измаил. Настроение после разговора с архангелом Михаилом испортилось вконец. Бессмертный алхимик испытывал такой упадок сил, что всерьез подумывал о визите к доктору, чего не случалось с ним за последние 70 лет ни разу.

Игошка почесал затылок.

- Понимаешь, какое дело. У меня против того кекса чуйка сработала. А чуйка у меня – что надо! Я ведь в ментовке со дня основания, не хухры-мухры! - гордо подбоченившись, пояснил домовик.

- Откуда ты вообще про этого Котенко знаешь?

Игошка фыркнул.

- Ну ты того, этого… Приди в себя! Все допросы в ментовке проводили, а это, как-никак, мой дом родной. Пенаты, е-моё!

- Ладно. Чего ты хочешь от меня? Выпивку? Я б сейчас и сам нажраться не прочь…

- Да не, ты че?! Я не к тому! Эфраима ж надо спасать?! Надо. Ну и вот…

- Ха! Еще один спасатель нашелся. От горшка два вершка!

- Ты это того, этого! Брось! И вообще… Дормидонт, где ты там? – рассерженный Игошка заглянул под лавку. – Заснул там, что ли, нехристь нечистая? А ну, иди сюда! Давай карту!

Он пнул ногой скамейку и спустя минуту оттуда вылез еще один персонаж. Лохматый, плечистый, коренастый, он был существенно выше и толще субтильного Игошки. Вероятно, в роду у хоромки Дормидонта водилось больше леших, чем домовиков. И эту догадку он косвенно вскоре и сам подтвердил – застенчиво пряча глаза, представился Измаилу:

- Из заброшенной деревни мы. Дормидонт Карпов, сын Феофилов.

Измаил с удивлением уставился на обоих. Он никак в толк не мог взять – чего они от него хотят.

- Карту мы у Котенко надыбали. Сперли, иначе говоря, - пояснил Игошка. – Покажи ему, Дормидонт.

Дормидонт, тяжело ворочаясь, вытащил откуда-то из засаленного армяка, надетого на нем поверх каких-то обносок, кусок обгорелого пергамента и развернул его, держа перед глазами Измаила.

- Видишь, что это? – с торжеством в голосе сказал Игошка. – Это карта, где сердце некроманта Кеммлера похоронено. Эта сволочь Котенко всех напарить хотел: раздобыв череп колдуна, договорился выменять его на эту карту у одного лошка-коллекционера. Тот в магическом деле ни в зуб ногой, так – начинающий… Ему и невдомек, какая ценность в этой карте. А здесь могила матери Кеммлера указана – и самое то место, где его сердце.

- Да ладно?! – Измаил от радости глазам своим не верил. – Правда, что ль?!

- Правда, правда! Мы эту карту у них прям на обмене подрезали. Такой им злой полтергейст на пару с Дормидонтом изобразили– любо-дорого! Даже у Котенко интерес к магическим артефактам поугас, а уж тот лошок – он теперь до старости в кровать ссаться будет.

- Ты уверен, что сердце Кеммлера там? Что никто не доставал его? Где это вообще? – Измаил хотел взять пергамент в руки, чтобы рассмотреть карту подробнее, но Дормидонт не дал – отскочил в сторону.

- Место это мы уже нашли – подвал в городской библиотеке. При нашей жизни там ремонт ни разу не делали, так что, думаю, все там на месте.

- Так чего мы ждем?! Пошли скорей! Давай сюда карту!

- Э-э-э! – вытянув палец, Игошка покачал им перед лицом Измаила. – Только при одном условии…

- Ты что, домовик, за выпивку торгуешься?! Когда у нас ангел в плену у нечисти?! Совесть у тебя есть?! – возмутился Измаил.

- Ты меня не совести! На себя посмотри, сам нечистый! – разозлился Игошка. И пояснил:

– Я-то тебе тоже не особо доверяю. Ты же сам знаешь – тот, кто заполучит сердце некроманта, будет повелевать бессмертием! Это тебе не хухры-мухры!

Игошка произнес это с таким печальным и торжественным лицом, что Измаил не выдержал – расхохотался.

- Дурашка! Да кто тебе сказал такую чепуху?! Котенко, что ли? Этот неуч хуже могильного червя, и знает столько же. Уж ты мне поверь, домовик! Я же сам, чтоб ты знал, бессмертный. Сердце Кеммлера управляет только его некромантическим плазмоидом, иначе говоря – посмертным орбом, тем, что непосвященные привыкли называть призраком. Какое еще бессмертие? Фу, чушь! – Измаил так искренне фыркал и смеялся, что с Игошки разом слетела вся спесь.

- Да? Ну ладно. Мне вообще-то по барабану вся эта хренопень. Я тебе карту даже просто так отдам, бескорыстно – всего пару бутылок рома должен будешь, я их Дормидонту обещал. Ты Эфраима вытащи! Слышь, Измаил?! Я не хочу, чтоб Эфраим вечно мучился в лапах у того козла. Понял меня?

- Да понял, понял! Давай сюда карту, - Взяв у Дормидонта пергамент, Измаил сунул его во внутренний карман пальто и встал. – Городская библиотека в ту сторону? Все, я побежал.

- Смотри! Если узнаю, что обманул – мы с Дормидонтом тебя вдвоем ушатаем, - подбоченившись, крикнул в спину Измаилу Игошка. - А нет, так пацанов позовем. Домовик – это сила, а полтергейст – могила! Скажи, Дормидонт?!

- Да, - застенчиво подтвердил Дормидонт. Но этой угрозы Измаил уже не услышал – он торопился успеть в библиотеку до закрытия. Так будет проще и быстрее, чем где-то искать пиротехнику и подрывать вход. Надо еще захватить инструменты – кирку, лопату. А еще заговоренный кинжал и для верности – бензинчику. Чтоб уж наверняка…

***

Весь выпавший снег окончательно растаял в Дивноморске к концу января, и все прогнозы говорили о том, что уже с февраля в городе начнется весна. Измаил шел на встречу, назначенную ему на набережной, прыгал через лужи и радовался, что уже на следующей неделе можно будет вывести из гаража свою любимую Хонду и ощутить эту чертову жизнь в гораздо более полном цвете. Кстати, о цвете…

- Знаешь, мне кажется, город изменил цвет, - сказал Измаил, плюхаясь на скамейку рядом с тем, кто назначил ему встречу в самом романтическом месте Дивноморска – на высокой экспланаде набережной, откуда далеко и во всю ширь можно было видеть и море, и раскинувшийся на его берегу город, растянутый золотым ожерельем огней через все здешнее побережье.

Полноватый молодой человек в мешковатой одежде приветствовал Измаила рассеянной улыбкой.

- В каком смысле? – спросил он.

- Ну, знаешь, я почему-то каждый город, где побывал, видел всегда в своем особенном цвете. Например, Москва для меня оранжево-золотая с белым. Питер – бирюзовый. Берлин – нежно салатовый. Париж – лимонно-желтый. Прага – густо фиолетовая…

- Ты и в Праге побывал?

- Смеешься? Я там 150 лет прожил!

- Надо же!

- Да.

- И каким же ты видел Дивноморск?

- Бурым с багровыми прожилками. Как тухлое мясо. А сейчас он совершенно изменил цвет. И такой, знаешь, чистый приятный оттенок - розовый.

- Интересно. А я вот, знаешь, при жизни-то ничего, кроме своего Саранска, где учился, и Порхова, где у бабки дом был, и не видел. Ну, то есть до войны. А уже потом, когда война началась, тогда, боюсь, даже и тебе все города и деревни показались бы на одно лицо – черно-серые…

Измаил почувствовал себя странно. За все время жизни своей на земле – и до, и после обретения бессмертия ему никогда не приходилось ощущать такой обжигающей смеси… жалости? Доброты? Сочувствия? Пожалуй, он даже не мог сказать, что за чувство он в данный момент испытывает. За все 500 лет жалел он всегда только себя. И сочувствовал, главным образом, только себе.

К тому же жалеть ангела, да еще в его-то положении – куда как глупо.

Ангелы бессмертны, причем без всяких фокусов и оговорок. Им не приходится переживать, что из-за порчи физического тела со временем у них может отвалиться нос или целиком рука или нога. Это Измаил переживал за каждую выпавшую волосинку. А у этого вон – целая поляна на макушке, а он и в ус не дует…

Такими рассуждениями Измаил просто пытался сбить поднявшуюся в нем волну эмоций. На самом деле он прекрасно знал, что у Эфраима тоже полно неприятностей с бессмертием и телесностью – во всяком случае, пока он не прошел весь путь ангельского перерождения и возвышения. А путь этот мог оказаться длинным. Очень длинным и мучительным. Ничуть не меньше, чем Измаиловы пятьсот лет.

«А ведь если рассудить, Эфраим передо мной – салага. Сколько он на земле прожил-то? 20 - 25 лет? И в качестве ангела – не больше 80. Я по всему его старше», - подумал Измаил. А вслух сказал:

- Слушай, Эфраим. А ты мне расскажешь когда-нибудь о своей жизни и… ну… как у тебя там все произошло?

- Может, и расскажу, - сказал Эфраим, задумчиво прислушиваясь к шуму волн. – А ты когда-нибудь расскажешь, почему решил меня спасти? Я же знаю – ты сомневался. Хотел поначалу присвоить и как-то использовать сердце Кеммлера… Я прав?

Обернувшись к Измаилу, ангел взглянул на него в упор.

- Ты хотел, чтобы я был тебе должен? – сказал он. – Да, да! – махнул он рукой. - На тебе стоит защита, колдун, и я не могу видеть все твои мысли. Не могу читать тебя. Но, понимаешь, иной раз ты сам нечаянно раскрываешься, и тогда кое-какие обрывки…

- Вот и хватит с тебя этих обрывков! – обозлился Измаил. – Мало ли, чего я хотел?! Может, и хотел!

- Зачем?

- Да так, для приколу! Ангел – и мне вечной жизнью обязан. Вечной же, да?

- Да.

- Но ты вспомни, ангельская твоя физиономия! Я ведь вообще-то не только тебя спас. Еще и пацана! Ему сильно не сладко пришлось. Может, даже хуже, чем тебе. Надо же, служить полем битвы Добра и Зла – вот уж непруха так непруха! Я человек завистливый, но такой участи даже я не позавидовал. Тем более с таким говнистым папашкой, как этот Валя Остерман. Пацану и без бродячего дома хреново было по жизни.

- Да. Бедный Гоша. Ты прав. И только благодаря тебе он жив остался. Здоровье и разум сохранил.

- К тому же, что ни говори, а город мы хорошо зачистили. От этой пакости Кеммлера… Не даром же Дивноморск порозовел. Как щечка младенца стал! Э! Персик! Э! – Измаил произнес это с характерным кавказским акцентом и даже причмокнул.

Эфраим рассмеялся.

- Хорошо сказал! Что ж… Я этого не ощущаю – я вообще плохо различаю цвета - но верю тебе. Верю. Спасибо тебе, дружище. И прощай. До связи!

Они пожали друг другу руки, и Эфраим рассыпался искрами в лучах солнца.

Задрав голову, Измаил посмотрел, как они улетают вверх. И шепнул про себя:

- Эх, Эфраим... Да ты не только цвета плохо различаешь. В людях, ангелочек мой, ты тоже не особо разбираешься.

Смутное чувство, которое он не мог понять и которое его так обеспокоило, снова вернулось к нему.

Доктора Попкова Измаил застал за работой у одного из прозекторских столов, на котором лежало тело: сохранившиеся куски органики жирно блестели в свете ламп.

- Вы ко мне? – спросил Попков, прикрывая свою работу куском серой окровавленной ткани.

- К вам, - сказал Измаил. Никакая сила на свете не заставила бы его пожать руку потрошителю трупов, поэтому он не спешил приближаться. Представившись, он назвал свое имя и цель визита. Попков кивнул.

- Отец Александр передал мне инструкции Белого совета.

- Отлично, значит, на легенды можно не тратить время, - сказал алхимик. - Сколько их всего?

Доктор Попков сразу понял, о чем его спрашивают.

- Восемь, - уверенно сказал он. – Восемь жертв. Большинство удалось идентифицировать. Троих опознали по приметным деталям, одного - по зубам. Остальных - по одежде. Анализ ДНК закажем, только если родственники будут настаивать. В наших краях это дорого и долго…

- Все дети – из числа пропавших?

- Да. Вот список.

Попков протянул Измаилу листок бумаги, тот взял его, пробежал глазами записи.

- Георгия Кривина здесь нет, - опередив вопрос, ответил Попков. Очевидно, его просветили, кого разыскивает Измаил.

- Вижу, – откликнулся алхимик. – Значит, имеется шанс, что он жив.

- Может быть, и так, - склонив голову набок, Попков плечом вытер вспотевший лоб.

- А может быть, и нет? Что вы обо всем этом думаете, док? – прищурившись, Измаил посмотрел на доктора Попкова в упор. Весь вид алхимика словно призывал оппонента: ну-ка, покажи, чего ты стоишь, эксперт!

- Он может быть жив, если только тело не сбросили в другом месте, - сказал Попков.

- Почему? Почему кто-то стал бы бросать его в другом месте?

- Не «кто-то», а что-то, - поправил Попков. – Ясно же, что это не человек сделал.

- Нелюдь? – сказал Измаил.

- Да. В прямом смысле.

Доктор кинул быстрый взгляд на Измаила и, опустив глаза, пояснил.

- К счастью, в своих отчетах я не имею права делать выводы. Моя обязанность - излагать факты. Так что нигде на бумаге это не будет зафиксировано. Но и вам, и Белому совету я говорю всегда то, что думаю и в чем абсолютно уверен. Так вот, я абсолютно уверен: сотворить такое ни у кого из людей нет физической – или технической – возможности.

- Почему вы так считаете?

Вместо ответа доктор Попков сдернул простыню с лежащего перед ним тела.

- Посмотрите внимательно.

Измаил кивнул и подошел к столу.

- Они перемешаны. Куски тел разной степени сохранности, и при этом перемешаны, погружены в секрет, как будто… Вы когда-нибудь видели, как выглядит плохо переваренное содержимое человеческого желудка? А здесь? Оцените объем этого пищеварительного органа. Я не знаю ни одного живого существа на планете, которое сумело бы это в себя поместить.

- А синий кит?

- Киты не питаются человечиной, они едят планктон. Левиафан чудовище, но по суше не ходит. Еще идеи?

- Ну, может быть…

На самом деле Измаил не придумал никакой альтернативной гипотезы, но доктор Попков и не дал ему такой возможности. Он нетерпеливо перебил Измаила:

- Нет, - сказал он. - И потом, человек попытался бы спрятать тела. Ну, хотя бы из чувства самосохранения: чем позже их найдут, тем дольше убийца останется в безопасности. Но этот… Скинуть все восемь тел грудой на пустыре, где постоянно кто-то шарится! Он даже не стал маскировать их травой или ветками.

- Это не аргумент, - уверенно сказал Измаил. – Многие серийные убийцы нарочно бросали тела на самом видном месте. Особенно маньяки. Иногда это часть их ритуала.

- Да в курсе я и про маньяков, и про серийников, - отмахнулся Попков. – Я в своей профессии давно, поэтому, знаете, некоторые вещи уже нутром чую. Инстинктом. Тут, если все факты в совокупности ощутить, что называется, подкорочкой… Состояние жертв… Эта мешанина… И небрежный выброс… Больше всего это напоминает… как бы это выразиться… Судя по обезвоженности, по следам кислоты, по размягченности отдельных элементов… У них же все кости перемолоты! Никакой это не ритуал. Поймите, здесь вообще нет ничего человеческого!

- Я согласен с вами, - сказал Измаил. – Думаю, это призрак. И вероятно, не простой, а перерожденный демон.

Он провел ладонью над останками, лежащими на столе: исходившие от них безжизненные эманации холодили кожу. Следы темной магии не ослабевали. Они волновали алхимика, как волнует курильщика запах дорогого табака, а гурмана – аромат любимого блюда. Попков угрюмо наблюдал за алхимиком.

- Некоторые их виды питаются только детьми, - продолжал Измаил. - Взрослые для них не съедобны. Все это, скорее, акт физиологии данного существа. Или сущности. Вам, наверное, странно слышать о физиологии призрака… Но он сожрал их, потому что без этого просто не сможет жить. Переварил все питательное, а ненужное… отрыгнул.

- Все так, - нахмурившись, сказал Попков. – Вот только насчет размера… Какого размера должна быть подобная тварь? Судя по объему глотки – с дом примерно. Как думаете?

Попков оглянулся и не увидел своего собеседника - тот, не прощаясь, покинул прозекторскую. Доктор выглянул в коридор и увидел спину алхимика – Измаил шагал к выходу, яростно жестикулируя и размахивая руками, словно продолжал спорить с кем-то невидимым. Так оно и было.

***

- Ну, вот. Ты все слышал, - сказал Измаил ангелу: Эфраим материализовался рядом с ним сразу, как только тот вышел из морга. – Какие есть соображения?

- Пока никаких, - ответил Эфраим, брезгливо встряхиваясь – мертвая энергетика покойницкой действовала на него примерно как душ из помоев. – Сущность нежити мы определили. Но это не дает нам подсказки – где его искать. С призраками это главная беда: они ведь мерцают. Эфирная энергия перетекает и…

Пока ангел подбирал слова, пытаясь объяснить природу призраков, Измаил вдруг сообразил.

- Знаешь, что кажется мне странным? Уже не в первый раз в этой истории звучит слово «дом». А я в случайности не верю.

- Я тем более, - пожал плечами ангел.

Напарники переглянулись. Обоим пришла в голову одна и та же мысль.

- И раз уж звучит слово «дом», - продолжил рассуждать Измаил, - то, думаю, мы оба знаем, кого нужно спросить о том, что происходит с домами в этом городе. Едешь со мной?

Измаил достал ключи от своего БМВ и погремел ими перед лицом ангела. Эфраим поежился – он плохо переносил запахи бензина – но кивнул.

Усаживаясь на водительское место, Измаил сказал:

- Слушай, все хотел спросить тебя: почему ты себе такой образ выбрал?

- Какой - такой? – не понял Эфраим.

- Ну, внешность себе такую почему нарисовал? Неказисто как-то! - хохотнул Измаил, поворачивая руль, чтобы выехать на шоссе. – Непрезентабельно.

Эфраим насупился.

- Это мой настоящий вид. Я выглядел так еще до смерти.

- То есть это не миф? Действительно человек может стать ангелом после смерти?

- А ты что, не знал?

Измаил усмехнулся:

- Всегда лучше проверить из первоисточника. Но, видишь ли, единственный ангел, который мне встречался до знакомства с тобой, вел себя как высокомерный мудак.

- Это тебе кто-то из старичков попался, возрастом от сотворения мира. Они все немного странные. Парни моего поколения куда проще.

- Хочешь сказать, они еще не утратили человечность?

- Типа того.

***

Измаил припарковал машину в переулке возле здания МВД с лепниной на старинных фронтонах. Огораживать подведомственную территорию полицейские не торопились, так что для напарников не составило труда проникнуть на задний двор. Они остановились возле подвального окна. Измаил тихо свистнул три раза. Откликнулся ворчливый голосок:

- Чего надо, гражданский? Я тут отсыпаюсь после дежурства.

Игошка выглянул из подвального окна, моргая сонными глазами. Увидев Эфраима, домовик заинтересовался.

- О как! И ты здесь, пернатый?! Что-то серьезное намечается? Как насчет благодарности?

Измаил вытащил из пакета пузатую бутылку коньяка и протянул ее цветастой этикеткой вперед.

– Держи. Первый взнос. Пригодится твоя помощь.

Игошкины глаза радостно вспыхнули, но он постарался скрыть восторг. Сложив руки на груди кренделем, бутылку не взял и решительно заявил:

- Вот еще! Хренушки. Опять хотите на слежку меня отправить?! Ни за какие коврижки. А если на то пошло – четыре бутылки. Две рома и две коньяка.

- Алчность – грех, домовик. А пить – здоровью вредить, - напомнил ангел.

- Да и дело-то пустяковое в этот раз, - поддержал Измаил. – Не жадничай, Игошка. Нам нужна информация. Послушай, это ведь по твоей части – вы, домовики, общаетесь между собой? Все знаете о том, какие дома в городе. Скажи, не попадался ли кому из вас дом… с призраком?

Домовик глянул исподлобья, хмыкнул:

- Вас, людей, не поймешь. Дом с призраком? Да по большей части все такие дома – это где наши живут! Вы же вечно домовиков за призраков принимаете. Или за этот, как его… полтергейст.

- Да нет, Игошка! – нетерпеливо перебил Измаил. – Я про настоящих призраков. От которых холодно, знаешь? Прям могильный холод…

Игошка почесал лохматую бровь.

- Такого чуда не попадалось. Не слыхивал.

Измаил разочарованно крякнул.

- Ну, если уж ты не знаешь… Ладно, бери бутылку. Пойдем, Эфраим. Эта ниточка никуда не привела.

Алхимик сунул коньяк домовику, тот схватил бутылку, покрутил в руках и спрятал за пазуху. Вид у Игошки был озадаченный.

- Я вообще-то не привык брать взятки за просто так. Слышь, эй, гражданские!

Измаил с Эфраимом обернулись.

- Про дом с призраком я не слыхал, - сказал Игошка. – А вот о призрачном доме был разговор.

- Так-так-так, - заинтересовался алхимик. И сделав всего два шага своими длинными ногами, снова оказался возле домовика. Эфраим, однако, успел раньше.

- Что за призрачный дом? – спросил он.

Игошка, слегка напуганный таким активным вниманием, угрюмо осмотрел нависающих над ним собеседников.

- Может, не призрачный. Но ходячий, - сказал он угрюмо. - По виду – древняя развалюха, в которой давно никто не живет. Мы, домовики, такие халупы не любим. Но уж лучше такой дом, чем никакого. Бомжи не особо разборчивы, а которые наши – так те и вовсе… С крысами готовы жить. Алкашня! – Игошка осуждающе фыркнул.

- Ближе к делу, - попросил Эфраим.

- Ладно. Ближе к делу: неделю назад мой племянник Никола – а он, зашибает, зараза, без просыху – забрался по пьяни в такую вот развалюху… и чуть не пропал! Еле живой теперь – половина хари обожжена, на правой руке все пальцы переломаны, будто в мясорубке его крутили. Дом его сожрать хотел…

- Подожди-ка. Это он сам тебе рассказал?

- Неа. Не сам. Никола теперь отлеживается, глаз на люди не кажет. А рассказал мне о том Дормидонт. Собутыльник его. Он не из домовых, а так, хоромка. Никола мой с кем только не якшается по пьяни. Так вот. Это как раз Дормидонту пришло в голову в тот дом забраться. Они вместе с Николой выпивали, а хоромка и говорит: чем такая холодрыга на улице, пусть уж эта развалина, все ж таки теплее. Нашел, конечно, Никола, кого слушать – беса бездомного! Ну и полезли оба. Только Дормидонт споткнулся на каком-то бугорке. А в это время дом Николу и слопал.

- Как – слопал?

Игошка пожал плечами.

- А я знаю? Дормидонт так сказал. Схарчил, говорит. Заурчало в подвале у него, как в желудке. Никола зашел в дверь – а дом глотнул и пошел себе.

- Дом? Пошел? – уточнил Измаил.

Игошка кивнул.

- Ага. А Дормидонт за ним кинулся. Подскочил, успел Николу из подвального окна выхватить. Спасибо ему.

- Да, герой твой Дормидонт, - сказал Эфраим. – Даром, что бесенок.

Измаил посмотрел на Игошку скептически.

- Ну, допустим, мы в твои басни поверили. А как этот дом найти? Где твой Никола его видел?

Игошка рассвирипел.

- Мы, домовики, врать не умеем! Видел он его на окраине – в самом конце улицы Дзержинского, там, где мусорный полигон.

Ангел и алхимик переглянулись: место, указанное Игошкой, было на другом конце города, далеко от пустыря, где обнаружили тела погибших детей. Что же это за дом такой, что за призрак?

- Поехали, осмотрим место! – предложил Измаил.

Эфраим молча кивнул.

***

Городская свалка в конце улицы Дзержинского представляла собой несколько гектаров поля со штабелями мусора между действующим шоссе и недостроенной окружной дорогой. Измаил оставил машину на правой обочине шоссе, где торчал ржавый строительный вагончик, брошенный здесь дорожными службами.

Эфраим вышел из машины и сразу почувствовал присутствие зла. Мрачная энергия полыхала холодным заревом над свалкой. Измаил тоже ощутил ее: по коже побежали мурашки, словно тысячи ледяных иголок кто-то воткнул в спину.

На территорию свалки вела утоптанная тропинка.

Поежившись, алхимик ступил на нее и зашагал вперед. Эфраим последовал за ним, чувствуя, как наливается свинцовой тяжестью его эфирное тело.

– Смотри-ка, кто это там лазит?

Измаил остановился так резко, что Эфраим едва не влетел в него.

Мужчина, высокий и худой как жердь, ходил, наклоняясь, по свалке, тыкая пальцами, приминал жесткую прошлогоднюю траву, прощупывал каждый предмет, попадающийся на пути, и зорко всматривался в почву, не замечая, что его манипуляциями заинтересовались посторонние.

- Что, дядя, ключи потерял? – спросил Измаил, подойдя ближе.

- А? Шо? – Незнакомец оторвал взгляд от земли. – Та ни, хлопцы, насекомых шукаю!

- Да ну? Это в ноябре-то? И много нашел? – не отставал Измаил.

- Трохи вот, - мужик взмахнул склянкой с землей внутри. – Червячки тильки.

Эфраим схватил напарника за рукав, шепнув:

- Это колдун!

- Сам вижу, - тихо ответил Измаил. – Зайди сзади, чтоб не смылся.

– А шо, це ваша земля? Заборив здесь нема, ничо такого не бачил, - с наигранной наивностью сказал мужик, озираясь по сторонам.

- Брось Ваньку валять, приятель. Ты же понял, кто мы такие?

Рассерженный взгляд Измаила мог прожечь металл. Мужик выпрямился, его большие, навыкате глаза настороженно пробежались по Эфраиму.

- Ну, да, не детына ж, вси розумию. Тильки не зробил я ничого дурного, хлопцы. Артефакты шукаю на продажу – работа у мени такая.

- Да? Это какие же артефакты? – спросил Эфраим.

- Та мелочовку: чи медальоны, чи стару збрую, - ответил мужик, опасливо отступив от ангела.

- Ты, дядя, всех за дураков держишь, что ли? Такой самонадеянный? – окинув насмешливым взглядом незадачливого колдуна, сказал Измаил. И повернувшись к напарнику, пояснил:

- Кости он ищет. Земля аж гудит от энергии. Наверняка тут где-то старое кладбище. Вот он и роется. Порошок из человеческих костей - дорогая штучка для всяких алхимических микстур. Да?

Незнакомец с понурым видом кивнул.

- И как, нашел, что хотел? – спросил Эфраим.

- Та ни. Ничо тута нимае! - мужик отступил еще на пару шагов. - Пора мни, прощевайте! - Он повернулся и странной дергающейся походкой припустил к лесу.

- Может, догнать его? – спросил Эфраим. - Скрутить?

- Ага! Давай средь бела дня устроим магическую драку, привлечем внимание архангелов – вот веселуха будет! - Измаил усмехнулся. - Насчет тебя не знаю, а меня начальство в бараний рог скрутит, если вдруг выяснится, что я напал на ни в чем не повинного человека.

- У этого типа очень темные намерения, - Эфраим нахмурился. - Я только не успел понять – какие, потому что на нем, кажется, защита.

- Ну, брат, не знаю, как там у вас… А у нас, на этом свете, за намерения не наказывают. Ничего, разберемся. У отца Александра и его белого воинства все местные торговцы артефактами наперечет.

- Так ты даже имя у него не спросил!

- Надо мне его враки слушать, - отмахнулся Измаил. Нагнувшись, он ковырнул землю пальцем в перчатке и тут же, ойкнув, отдернул руку.

- Ах ты, елки! Да тут темная энергия зашкаливает! Знаешь, что я думаю? Где-то здесь была могила колдуна.

- Почему?

Измаил поспешно снял испачканные в земле перчатки, скомкал и сунул в карман.

- Сам посуди. Что обычно ищут торговцы магическими артефактами? Кости младенцев, волосы и ногти самоубийц – все, что может иметь магическую силу. Но такого добра полным-полно на обычных кладбищах. На старых и заброшенных искать и смысла нет – чем древнее погост, тем меньше остаточной некроэнергии. Она ж с течением времени рассеивается, ослабевает. Но это если речь идет об обычных людях. А вот останки колдуна – они дают самую мощную некроэнергию. И на упокоищах, вроде этого, где уже и крестов не осталось, и мусором все засыпано – есть смысл копаться только ради чего-то особого.

- А это может быть как-то связано… - Эфраим не успел закончить фразу – в кармане алхимика грянул мобильный. Брутальный мужской голос запел «Полосатая натура…» Этой мелодии Измаил удостоил только один свой контакт - беспокойного отца Александра.

- Новости слышали? – густым басом прогудел в трубку священнослужитель.

- Когда нам? – холодно изумился Измаил. – Бегаем тут, как бобики, по вашим поручениям… Что за новости? Излагайте, отец мой.

- Ох, Измаил, не язык у тебя, а змеиное жало, - вздохнул священнослужитель. – Но да ладно. Слушай, какое дело. Валентин Остерман, заблудший папаша Гоши Кривина, объявил в газетах награду за информацию о своем сыне. Не много, не мало - сто тысяч пообещал.

- Держите меня семеро! – охнул Измаил. – Что натворил, засранец.

- Как ты понимаешь, ни с нами, ни с милици… тьфу, полицией он не советовался.

- И что теперь?

- Что, что?! Теперь вся полиция занята допросами! Граждане звонят, приходят. Сразу объявилась куча свидетелей. Врут, почем зря, клевещут друг на друга: и в машине какой-то мальчишку видели, и на даче у кого-то, и в лесу, и в соседней квартире. В общем, безумие, Содом с Гоморрой.

- Что ж я могу сделать?

- Мне нужно, чтобы вы с Эфраимом вместе поприсутствовали на допросах. С вашими возможностями вы быстрее разберетесь – кто врет, а кто, может, и вправду что-то видел, что-то знает.

- А как вы нас полиции представите? – удивился Измаил. И Эфраим тоже. Он слышал каждое слово, потому что отец Александр по своей привычке орал в телефон так же громко, как у себя в храме, перекрикивая толпу. - Вы же духовное лицо, отец Александр. Вам врать нельзя.

- А ну цыц! Я со своими проблемами сам разберусь, – фыркнул отец Александр. – А вы лучше поторопитесь. Адрес помнишь? Жду!

***

Два дня Эфраим с Измаилом – под видом экспертов-психологов и с липовыми документами – скучали на допросах, сидя за толстым стеклом в отдельном загончике, оборудованном для опознаний. Отец Александр рылся в городских архивах, подняв на уши все свои связи и контакты среди муниципального чиновничества. Его весьма заинтересовала информация о заброшенном кладбище, погребенном под мусорной свалкой.

Время шло, надежды найти пропавшего Гошу живым, таяли.

На третий день, когда Эфраим готов был уже взорваться и сотворить что-нибудь страшное, совсем не подобающее его ангельскому чину, в деле случился прорыв. Причем сразу по двум направлениям.

Явившись утром в полицию, ангел и алхимик увидали в допросной знакомое лицо. Жердеобразный мужик с южнорусским акцентом, которого они застукали на свалке во время поиска костей, сидел за стеклом с постным рылом и врал молодому лейтехе о своей недавней встрече с «дытыной, за якиго награду вы сулили». Мужик звался Котенко Михайло Володимирович, и по предъявленным документам числился уроженцем станицы Каневской, Краснодарского края, 1962 года рождения.

- Я до тетки приихав. Ридная тетка, побачитись з нею. Повинен був уже ехати, але раз така справа… Хлопчика жалко. Решив затриматися, ось до вас прийшов. Шоб розповисти, як все було, - зыркая по сторонам поросячьими глазками, разливался соловьем Котенко. – И воно, значить, ось... Пийшов я зранку на базар, бачу – старий дом. И малець той туды заходить…

Эфраим толкнул локтем задремавшего Измаила.

- Помнишь этого хмыря?

Алхимик подскочил, открыл сонные глаза.

- Этого? Как не помнить! А что это он тут плетет?

Эфраим сосредоточился, настраивая внутреннее видение. Над головой жуликоватого мужика металась грязноватая слабенькая аура, то и дело меняющая цвет – от темно-синего до тусклой охры. Время от времени проскакивали красные вспышки, указывающие на агрессию и болезнь поясничного и бедренного суставов. Но преобладал все же выцветший серо-голубой – типичный цвет сплетника и лжеца.

И только в одном жердеобразный Котенко не врал: образы дома и перепуганного мальчишки присутствовали в его голове четко, причем лицо ребенка совпадало с виденной Эфраимом фотографией.

- Ну, что скажешь? Врет? – брезгливо выпячивая губу, спросил Измаил.

Ангел кивнул.

- Он не видел, как мальчик заходит в дом. Но сам дом и мальчика внутри он видел на самом деле.

- Понятно. Значит, пора брать этого засранца за хибот. Ты дождись отца Александра, пусть подтвердит санкцию Белого совета, а я пойду, кой-чего заготовлю для теплой встречи.

Сведения о том, кто мог быть захоронен на старинном погосте под мусорным полигоном, раздобыл отец Александр. И рассказывая об этом Эфраиму, батюшка имел вид угрюмый и потрясенный.

- Как мы могли это упустить? – сетовал он, вцепляясь толстыми пальцами в свою жесткую кудловатую седую бороду. – Белый совет, называется! Куда смотрели?!

***

Чуть позднее выяснились подробности. В городке Шварцзее, в 16 веке стоявшем на месте бывшего Речицкого городища 12 века, а ныне – Дивноморска, страшной смертью был казнен «изверг рода человеческого» - первый некромант Европы Ганс Кеммлер. Осужденный судом инквизиции в Кельне за двойное убийство, он умудрился бежать от расправы, исчезнув таинственным образом из своей камеры. Спустя какое-то время объявился он во владениях русского царя Ивана, однако, после ссоры с неким знатным боярином в 1569 году сокрылся при дворе Магдебургского пфальцграфа.

Заручившись поддержкой этого сиятельного лица, в течение десяти лет Кеммлер жил в замке на полном пансионе у благодетеля, набрал себе учеников и даже написал книгу, ставшую впоследствии известной как “Книга магических тайн Кеммлера”. В ней он подробно описал обряды, необходимые для воскрешения мертвых, приобретения богатства и магической силы путем поедания различных частей тела жертв и другие подобные тому жуткие вещи.

Но когда после одного из практикуемых учениками Кеммлера ритуалов скончалась от неизвестных причин юная дочка пфальцграфа – пошли слухи, что она была отравлена самим некромантом за отказ в любовной с ним связи. Пфальцграф рассвирепел, и гонения обрушились на Кеммлера и его учеников с новой силой.

Покинув некогда гостеприимный Магдебург, некромант поселился инкогнито в Шварцзее, однако тайное его обиталище было случайно раскрыто здешними ребятишками, из любопытства подглядевшими, чем занимается странный приезжий.

Когда место жительства Кеммлера было раскрыто, бургомистр выплатил обещанное вознаграждение за его поимку беспризорным мальчишкам, а разъяренные жители взяли некроманта спящим в постели, привязали его к четырем коням и пустили в поле. И гоняли до тех пор, пока животные не разорвали колдуна на части.

Останки нечестивца закопали в разных концах города - там, где нашли. И только голову похоронили перед воротами кладбища, чтобы всякий приходящий помянуть своих умерших родственников тревожил покой безбожного злодея, наступая на его кости.

Все это изложил в деталях Измаилу, Эфраиму и отцу Александру с Игошкой незадачливый торговец магическими артефактами Котенко после того, как они навестили его по месту жительства в частном доме на улице Бакинских Комиссаров, принадлежащем его родной тетке.

Говорить откровенно Котенко поначалу не хотел, но, когда Эфраим очень убедительно расписал, какие боли мучают жердеобразного колдуна всякий раз, как он встает и садится, какие прострелы и судороги сводят ему ноги по ночам из-за грыжи в позвоночнике и воспаления поясничных суставов и к чему приведет в итоге прогрессирование этого заболевания, несчастный едва не расплакался от жалости к самому себе.

Тот, кого Белый совет когда-то подозревал в торговле подкожным жиром некрещеных младенцев, и кто сумел избежать наказания только вследствие излишней бюрократии при вынесении приговоров, оказался слабоват духом.

Взгляд его отправился блуждать куда-то в потолок, и он чуть не грохнулся в обморок, впечатленный словами Эфраима. За обещание тут же, на месте, вылечить его от злой напасти, Котенко только что руки присутствующим не расцеловал.

Измаил выдал болезному склянку с лекарственным зельем – Котенко выпил, облизнул губы и, прислушиваясь к приятным ощущениям внутри себя, разлился соловьем. Глаза у него лихорадочно заблестели, а тарахтел он так, что аж язык заплетался.

- Погоди. Значит, на свалке ты искал останки Кеммлера? Не спрашиваю даже, на кой они тебе… Но при чем тут мальчик и призрачный дом? Где ты их видел? – спросил с нетерпением Эфраим.

- А я ж и кажу! – обиделся Котенко. - Зникли дети, там хде зарыли части тела Кеммлера. Он же некромант. Значицца, не совсем помер. Из сердца его выросла та хата. Бродит и мстит.

- Как нам спасти ребенка? – Отец Александр не выдержал – схватил Котенко за грудки и встряхнул своими мощными ручищами бывшего десантника. – Как?!

- Да никак! – взвизгнул Котенко. От испуга он даже свой южнорусский акцент позабыл. – Если только сыскать сердце Кеммлера… По слухам, мать его забрала сердце сына с собой в могилу. А где она похоронена – это бог весть. Ведать не ведаю!

– Почему же дом появился в городе именно сейчас? – спросил Измаил. – Столетия прошли!

- А я знаю? – Поросячьи глазки Котенко вильнули в сторону, но от алхимика не укрылся их предательский блеск.

- Значит, это ты, паскуда, пробудил его?! – Измаил отодвинул отца Александра и обхватил горло Котенко своими цепкими руками, чтобы в свою очередь тоже как следует его тряхнуть. – Ах ты, сволочь! Еретик недожаренный!

Эфраим остановил его и глядя перепуганному колдуну прямо в глаза, спросил:

- Значит, дух Кеммлера мстит городу? Детям? Но ведь он зол на весь свет. На бога. Может быть, с ним договориться? Как думаешь – захочет он отомстить ангелу?

Этот вопрос, заданный самым спокойным и будничным тоном, поверг всех присутствующих в изумленный ступор.

- Да ты ж псих, - ошеломленно пискнул Котенко. Сняв со своего горла цепкую пятерню Измаила, он покрутил пальцем у виска и хихикнул, глядя на ангела:

- Идиотина!

После чего был тут же послан в нокаут тугим натренированным кулаком отца Александра.

Продолжение

Очутившись с Юлечкой наедине, он испытал целый комплекс противоречивых чувств: радость и жуткий дискомфорт, страх и приятное возбуждение. В свои тринадцать лет он еще ни разу не бывал с девчонкой вот так, один на один. Почувствовав его взгляд, Юлечка обернулась и, смахнув с лица длинные рыжие волосы, взглянула на Гошу в упор. От ее зеленых глаз мальчишку бросило в жар.

Смутившись, он отвернулся и вдруг припомнил рассказ своего приятеля Славки, как тот будто бы трахал проститутку, заказанную по телефону. Это было, конечно, показательное выступление перед дворовыми пацанами: Славка расписывал эротическое приключение самыми яркими красками, и никто ему, разумеется, не поверил, но Гоша не отвергал рассказ Славки полностью: что-то из приведенных им подробностей могло быть правдой. Например, украденные из родительской заначки сто баксов.

- Ну так что, двигаем дальше? – спросила Юлечка своим бархатистым голосом. Гоше нравилось, как она заговаривала с ним, спрашивала его мнения.

- Двигаем! – отбросив колебания, сказал Гоша. Он просто не мог ей отказать. Блеснув белозубой улыбкой, Юлечка пошла вперед.

Гоша поравнялся c ней и пошел рядом, болтая о всякой ерунде. Юлечка не отвечала, лишь посматривала на него с улыбкой.

Гоша распинался, досадуя сам на себя: ну чем эта девчонка его зацепила? Физиономия простенькая: карие глаза, вздернутый веснушчатый носик. Тощая. Разве что рыжая грива волос, спадающих на спину, как-то выделяла ее. Но так-то - ничего особенного.

- Смотри, вон он, этот дом!

Юлечка махнула рукой, указывая на пологий холм впереди. Трухлявая постройка высилась на его вершине. Двухэтажное деревянное строение с полуразвалившимся крыльцом и выбитыми стеклами, остроконечной крышей и мансардным окном наверху.

Подобных развалюх в соседнем квартале пруд пруди, Гоша бывал там не раз. А так далеко-то нафиг было переться?

Однако Юлечка при виде дома просто расцвела: глаза ее засияли от радости.

- Идем! – она призывно махнула рукой и поспешила к заброшенному дому. Гоша нерешительно уставился на грязную, усеянную битым стеклом, тропинку под ногами. На самом деле лучшее, что надо бы теперь сделать - это сказать настырной девчонке, что заброшка ее - полная хрень, а ему давно пора домой, потому что мать будет ругаться, если он опоздает к ужину. Но желание остаться с Юлечкой наедине не ослабевало.

- Эй, ты че, обсикался? – оглянувшись, проговорила Юлечка. От неожиданности Гоша вздрогнул и заморгал. – Зассал?

- Да нет, ты че?! Просто споткнулся тут…

Он бросился вперед, испугавшись и почти физически ощутив, как липнет к его рыхлому телу ярлык Сопливого Ссыкуна.

Вблизи дом выглядел, пожалуй, жутче, чем издали: створки пустых окон качались и ворчливо поскрипывали от ветра на покосившихся рамах. Черные тени внутри дома казались живыми, притаившимися чудовищами.

Юлечка вскочила на крыльцо, распахнула двери, висевшие на одной петле и с улыбкой шагнула внутрь. Гоша последовал за ней.

Дом встретил их кислым запахом плесени, старой сопревшей бумаги и цементной пыли. Полы в доме прогнили, доски натужно скрипели от каждого шага. В большом зале Гоше попался диван – прогнившую ткань проткнули ржавые пружины, от вылезшей мокрой ваты несло псиной. Юлечка куда-то пропала.

- Юлечка! – крикнул Гоша. Она настаивала именно на таком обращении: не Юлька, не Юля – а строго - Юлечка. Никто не откликнулся. Посмотрев налево, Гоша заметил еще один коридор – за ним лестницу, ведущую на второй этаж. И хотя лестница, оплетенная паутиной, выглядела опасно хлипкой и ненадежной, непонятная сила потянула Гошу ступить на нее, чтобы отправиться наверх. Под ногами противно захрустел мусор.

Второй этаж представлял собой узкий коридор с расположенными параллельно друг другу комнатами с затворенными дверьми. Гоша приоткрыл дверь справа и увидел Юлечку. Она стояла у пустого окна, странно сгорбившись, опустив руки и глядела вниз. Вся ее маленькая фигурка чем-то неуловимо напоминала брошенную куклу.

- Ладно, так что тут интересного? – Гоша окинул взглядом комнату: ни мебели, ни мусора. Перегородки между этажами сгнили и местами провалились, образовав сквозные дыры. С осторожностью ступая, Гоша подошел и положил ладонь Юлечке на плечо. Руку неожиданно обдало мертвенным холодом. Он потянул Юлечку к себе – она, не сопротивляясь, повернулась...

Он увидел ее лицо – и вскрикнул: щеки Юлечки вздулись, кожа на лбу пошла волдырями и треснула, высвободив желтоватый гной, тонкие губы разбухли и отвисли. Гоша не успел даже выдохнуть, как Юлечкина голова с хрустом запрокинулась назад и – хрясь! - отвалилась. А тело повисло, зацепившись руками за Гошину ветровку! По складкам одежды побежала липкая, пенящаяся жидкость. В воздухе разлилась знакомая вонь – точно так смердела дохлая кошка, обнаруженная однажды Гошей за помойкой. У Гоши перехватило дыхание.

Раньше, хихикая над сценами с живыми мертвецами в фильмах ужасов, он представлял, как переносится внутрь подобного кошмара и бодро, бесстрашно расправляется с зомби вместо истерично вопящих киноперсонажей. Теперь он понял, что фантазиям лучше оставаться фантазиями.

Но было поздно.

***

Официантка принесла Измаилу кофе и круассан с джемом и улыбнулась. Девушка была очень мила, и алхимик улыбнулся в ответ.

Однако вкус еды он перестал чувствовать еще лет восемьдесят назад. Произошло это не одномоментно: просто ощущения постепенно блекли, пока не исчезли совсем. Более-менее сохраняли вкус лишь очень крепкий кофе и некоторые сладости – но, вероятно, и это скоро прекратится. А необходимость в пище при этом никто не отменял… У бессмертия свои обременительные минусы.

Клиента Измаил вычислил сразу. Этого странного типа как будто сложили из трех разных наборов детского конструктора – настолько нелепо он выглядел: короткие тонкие ноги с худыми бедрами, узкая впалая грудь и внезапно объёмистый живот, а венчала нескладную фигуру большая круглая голова с толстыми губами и щеточкой усов под крупным носом.

Развинченной походкой клиент приблизился к столику, за которым сидел алхимик. Измаил встал, приветствуя его. Когда-то ему приходилось работать с этим типом. Звали его Валентин Остерман. Он занимал должность федерального чиновника и имел волосатую лапу в правительстве области, вкупе с крайне темной биографией.

- Мне нужна ваша помощь! Немедленно! – Остерман упал на стул и вытер ладонью вспотевший лоб. Измаил пожал плечами:

- О, я это постоянно слышу, - алхимик сел, изящно сложив ногу на ногу, беззаботно отставив мизинец, поднял чашку с кофе, салютуя собеседнику, отхлебнул и пояснил:

- Но знаете, я не во всех случаях могу помочь. Часто приходится отказывать...

- Вы обязаны мне помочь! Вы же в курсе, кто я?!

- А я вот никогда не считал, что угрозы благотворно влияют на сотрудничество, - Измаил продемонстрировал фирменную волчью усмешку. - Если хотите знать, мои возможности намного шире ваших. Поэтому угрожать не стоит.

- Я не угрожал…

- А. Значит, мне показалось…

- Нет, Измаил, тебе не показалось, но я готов тебе показать. И не я один! – угрожающе прогудел кто-то за спиной Измаила.

- Какой знакомый голос! И какие знакомые угрозы…

- Не ерничай. Ты еще не понял всю серьезность ситуации? Это не только его просьба, но и моя.

К столику подсел крупный грузный мужчина в спортивном костюме. Каждое его движение было рационально отточено и выверенно, как у готового к атаке хищника. Небольшая бородка и пышные брови на лице мужчины, казалось, соперничали между собой по количеству волос. На взгляд Измаила - брови побеждали.

- Отец Александр! Сколько зим?!

- Две зимы, чертяка. Не видел бы тебя еще больше, но ситуация уж больно неприятная. Гадкая ситуация. – Священник вытянул руки, положил их на стол перед собой и уперся тяжелым взглядом в лицо Измаилу. – Пропадают дети.

- Кого-то это волнует? – небрежно отозвался Измаил. Но увидев мрачное лицо священнослужителя, поправился:

- Батюшка, вы же знаете: мое дело – охота и гм… ликвидация, а не поиск пропавших.

Отец Александр промолчал. Глаза Остермана тревожно пробежали по лицам обоих, словно выжидая какого-то знака. Не получив его, чиновник тяжело вздохнул, расстегнул воротник рубашки и сказал:

- Мой сын от первого брака исчез позавчера. Ушел со двора и не вернулся! Бывшая жена, Катька, позвонила. Мы с ней не общалась многие годы. Если уж она соизволила со мной заговорить – уже поверьте, это значит, произошло что-то экстраординарное. Она меня ненавидит.

- Легко могу представить, - светским тоном заметил Измаил. - Но, поверьте, это ничего не меняет. - Он побренчал ложкой, размешивая сахар в кофе и сказал:

- Обратитесь в полицию. Это их дело.

- А я думал, ты умный! - обидно проворчал отец Александр. - А ты, похоже, идиот. Если б все было так просто, мы б не пришли к тебе. Стал бы я с такой пакостью связываться! Но девять исчезновений за полтора месяца. И ни одного найденного тела! Ты понимаешь, хиромант херов, о чем это говорит?!

- Алхимик, - поправил Измаил. - О том, что тела хорошо спрятаны? Или о том, что все пропавшие дети живы и здоровы, благополучно сбежали от своих… хм… горячо и до боли любящих родителей?

Отец Александр издал невнятный рык и глянул на Измаила так грозно, что тот непроизвольно отшатнулся, едва не упав со стула. Ростом Измаил был выше отца Александра, но весом батюшка сильно превосходил алхимика, а его обретенные на войне навыки рукопашного боя никуда не делись с момента посвящения в сан и даже приумножились благодаря службе в Белом совете.

- Очень, очень лестно, что вы обратились ко мне! – сказал Измаил. - Я страшно рад, что вы так меня цените…

Отец Александр скорчился, словно от зубной боли. Толстые пальцы-сосиски, которыми батюшка легко скатывал в трубочку никелевые пятирублевики, в нетерпении застучали по столу. Измаил остерегся дальше раздражать священника и почти извиняющимся тоном – совершенно, впрочем, неискренне – добавил:

- Но вы же знаете, что это абсолютно не мой профиль. К тому же я сейчас страшно занят…

- Я заплачу вам любые деньги, если найдете моего сына! – вскинулся Остерман. Измаил раздраженно промокнул губы салфеткой – настроение у него окончательно испортилось. Последнее время даже деньги перестали его радовать. И бестактный возглас Остермана напомнил ему об этом обстоятельстве.

- Учти, по этому делу Белый совет сотрудничает с вашим Администратором. Он в курсе. И тоже ждет от тебя результата, – сказал отец Александр, сурово насупившись. Эти слова окончательно добили алхимика.

Начальник Измаила отличался жестоким нравом и провалов не прощал. А за плечами его подчиненного уже накопилось столько косяков, что увеличивать этот список алхимику было не резон.

- Ладно, - проворчал Измаил. – И с чего мне начать? Хоть какие-то зацепки имеются? Я ж вам не Шерлок Холмс…

- Не прикидывайся дурачком, - поморщился отец Александр. – Даже если тел нет, живые люди всегда оставляют следы. С них и начнешь.

***

Первый снег в Дивноморске выпал внезапно в конце октября, чтобы тут же превратиться в грязную слякотную кашицу, чавкающую под ногами.

Эфраим не был готов к такому капризу местной погоды: его легкие парусиновые ботинки отсырели насквозь и при каждом шаге грозили расстаться с размокшей отяжелевшей подошвой навсегда. От старших братьев ангел-стажер слыхал, что подобные мелочи очень скоро перестанут занимать его, но это означало одно - потерю человечности: вслед за физическими ощущениями изменятся и душевные, вместе с болью и злобой исчезнут так же радость и смех. Чувства обратятся в мысли, мысли станут творением, понимание сделается источником знания…

Всей этой заумью Эфраим старался не забивать себе голову: ангельскую психофизику ему еще предстояло постичь на собственном опыте, на пути окончательного перерождения в посланника Божия.

Эфраим возвращался после дежурства в дивноморской больнице. Неделю назад он сам вызвался поволонтерить там ради профилактики: выполнял последние предсмертные желания умирающих - чтобы ни одна душа не вздумала задержаться в смертном материальном мире, загрязняясь его грехами, страстями, пропитываясь злонамеренностью темных сущностей. В городе разразилась эпидемия гриппа, и нагрузка на местные белые силы слишком возросла.

Покидая опекаемое медучреждение, Эфраим заметил возле обочины дороги бледного подростка. Парень оделся не по-осеннему легко: джинсы, кроссовки и футболка. При этом, однако, он вовсе не дрожал от холода. Растерянно озираясь вокруг, он словно не понимал, где очутился. При виде Эфраима его глаза загорелись надеждой.

- Я потерялся, найди меня! – попросил он, приблизившись к ангелу. На воротнике его футболки Эфраим увидел следы крови.

- Ты уже здесь. Как я могу тебя еще найти?

- Здесь только часть меня, другая – там. Найди ее, пожалуйста! – пацан неопределенно махнул рукой в сторону леса. – Я вырвался, смог убежать от него… Но не полностью.

- От кого – от него?

- Там и другие есть… Они и привели меня к нему. Он ведь им врет, что отпустит, если они приведут других. Но он не отпустит. Я точно знаю. Просто Гошка еще живой – поэтому я смог уйти… хотя бы наполовину.

- Гошка?

- Новенький. Он держит его про запас, но это ненадолго: он скоро проголодается. Он любит жрать. И тогда… – Парень поежился. – Пожалуйста, поторопись. Я не могу это вытерпеть!

- Я готов… Но как мне найти тебя? – Эфраим подскочил к мальчишке, но сделал это слишком резко: призрак рассеялся, и ангел схватил руками воздух. Эфраим едва сдержался, чтобы не выругаться.

- Эй, ты где?! Нет, ну почему эти зефирные души никогда не отвечают на поставленные вопросы прямо? Казалось бы - хочешь помощи, почему бы не упростить задачу?!

- Мужчина, вы с кем тут балакаете? – рядом с Эфраимом остановилась какая-то бабка в пуховике. Она везла по тротуару тяжело нагруженную продуктами сумку-тележку, колеса которой застревали в снежном крошеве, набросанном автомобилями с проезжей части. – С кем гуторишь-то, говорю?! – подозрительно прищурясь, бабка смотрела прямо в глаза Эфраиму. – Ась? Назюзюкался, поди, до чертей, алкаш.

- Проходите, мамаша, проходите! – раздраженно махнул ей Эфраим. Но тут же спохватился:

- Что же это? Вы меня видите, бабушка?

- Так я зенки не заливаю, как некоторые, с самого утра - вот и вижу все, что надо! – съехидничала бабка и потянула дальше свою телегу.

- Давайте помогу. Вы ж надорветесь!

- Отвали, синяк. Это, может, мое последнее в жизни желание…

- Какое, бабушка?! – кинулся за ней Эфраим.

- Всю гречку в районе скуплю, чтоб соседкам-змеюкам не досталась. Пущай втридорога на рынке берут, а мои запасы со мной в гробу похоронят.

- Хорошо, - вздохнул Эфраим. – Так и сделаем.

Как ни противно, но придется исполнить последнюю волю бабки, погибшей под тяжестью телеги с гречкой. Оставлять на районе такую ненасыть, как она, небезопасно. И не только для экономики.

Он обвел глазами улицу: не появился ли где опять призрак мальчишки? «Держись, парень, - подумал Эфраим. – По-быстрому с бабкой разберусь, и найду тебя».

***

Жилой район для рабочих застраивали еще в советское время; его и тогда назвать спокойным можно было лишь с натяжкой. Отхватить неприятности на пятую точку тут мог любой желающий без проблем.

Несмотря ни на что, детей на улице было много. Младшие резвились на детских площадках, старшие предпочитали усеянный обломками цементных плит пустырь за домами.

Именно там Измаил нашел разношерстную компанию подростков. Они тусовались возле гнилых, полуразрушенных сараев. При виде взрослого пацаны набычились, некоторые спрятали сигареты и пиво за спинами. «Всей кодлой они со мной говорить не станут, выпендрежники малолетние. Придется брать языка», - подумал Измаил и сказал вслух:

- Хай, пацаны. Кто из вас знает Гошу Кривина?

- А вы че, мен… Полицейский? – подал голос старший из компании. После этого десять пар глаз в полном молчании уставились на алхимика.

- Я – частный детектив. Родители Гоши наняли меня, чтобы я его нашел. Или узнал, что с ним случилось, – Измаил сохранял спокойствие.

- Врете. Нет у его родаков столько денег! – вякнул из-за спин старших мелкий очкарик.

- Значит, ты знаешь его семью? – Измаил впился цепким взглядом в худое прыщавое лицо. – Общался с Гошей?

Щеки очкарика вспыхнули. Он отвел глаза и спрятал руки в карманы джинсов.

- Да базарили с ним пару раз… - пробормотал он.

- Ванёк, да вы ж с ним за одной партой сидели. Закадыки, Ванёк, не разлей вода! – насмешливо высказался один из старших.

Очкарик понурил голову, сжался. Его здесь не просто не уважают - держат за грушу для битья, понял Измаил. Слишком слаб, чтобы его приняли в стаю – своим для них он никогда не будет. Все очевидно.

Сдавший очкарика пацан лыбился и с усмешкой поглядывал на остальных – те ухмылялись с довольными физиономиям, предвкушая интересное шоу: мент вяжет лошка.

- Хорошо, Ванёк. Отойдем в сторонку - разговор есть, – сказал Измаил. Пацаны загоготали, когда он положил тяжелую ладонь на плечо очкарику и, слегка надавив, направил парня в сторону ближайшего дома.

- На выход с вещами! – выкрикнул кто-то. - Значит, ты знаешь его семью? – Измаил впился цепким взглядом в худое прыщавое лицо. – Общался с Гошей?

Щеки очкарика вспыхнули. Он отвел глаза и спрятал руки в карманы джинсов.

- Да базарили с ним пару раз… - пробормотал он.

- Ванёк, да вы ж с ним за одной партой сидели. Закадыки, Ванёк, не разлей вода! – насмешливо высказался один из старших.

Очкарик понурил голову, сжался. Его здесь не просто не уважают - держат за грушу для битья, понял Измаил. Слишком слаб, чтобы его приняли в стаю – своим для них он никогда не будет. Все очевидно.

Сдавший очкарика пацан лыбился и с усмешкой поглядывал на остальных – те ухмылялись с довольными физиономиям, предвкушая интересное шоу: мент вяжет лошка.

- Хорошо, Ванёк. Отойдем в сторонку - разговор есть, – сказал Измаил. Пацаны загоготали, когда он положил тяжелую ладонь на плечо очкарику и, слегка надавив, направил парня в сторону ближайшего дома.

- На выход с вещами! – выкрикнул кто-то.

- Скажу твоей мамке, чтоб передачку готовила! – заржал другой.

Измаил, отойдя с «языком» не дальше двух шагов, вытащил из внутреннего кармана пачку сигарет и прикурил сразу две сиги. Одну протянул поникшему, как роза от мороза, очкарику Ваньку.

- Кури! – предложил он. Очкарик с благодарностью принял подношение. Увидев, что «лошку» ничего не грозит, старшие разочарованно загоготали, а очкастый Ванёк, наоборот, заметно воодушевился. Измаил усмехнулся.

- Ну так что, - сказал он. – Ты что-то видел?

- Не знаю. Я девчонку видел, - пыхнув сигаретой, сказал очкарик. Курить он не умел. Тянул дым, не затягиваясь.

- Что за девчонка?

- Да Гошка с ней ушел, - хихикнул, покраснев, очкарик. – В тот последний день. И все.

- Девчонка? Что за девчонка? Местная? Ты ее знаешь?

- Неа. Раньше не встречал. Рыжая такая девчонка, сказала, мол, Юлечкой звать. Мы с Гошкой во дворе сидели: я был, Гошка и Киря. Она сигарету у Кири стрельнула и позвала нас заброшку смотреть. Типа крутая заброшка, а одна она, мол, боится. Мы с Кирей не пошли, а Гошка поперся. Ну и все.

- А че не пошли-то?

Очкарик пожал плечами.

- Да ну! Тащиться еще куда-то... Мы в «плойку» играть пошли.

- Так. А далеко эта заброшка?

- Ну, та рыжая говорила – мол, минут пять отсюда. Но это она врала.

- Почему так думаешь?

- Они на пустырь пошли, а там поле до самого леса, и никаких заброшек нет!

- Уверен?

- А то! Я здесь давно живу, все вокруг места знаю. Заброшки – это в соседнем квартале, за шоссе, через три автобусные остановки… Это не пять минут.

- Хм. Зачем же она врала?

- Да я-то откуда знаю?! Это у нее надо спрашивать.

- Спрошу. Если найду. И, кстати, – вот мой номер. – Измаил протянул очкарику визитку. – Набери, если еще эту девчонку здесь увидишь. Договорились?

Очкарик взял визитку, покрутил ее в руках.

- Думаете, она еще сюда придет?

- Ну, а почему нет?

- Гошка уже три дня как пропал. Был бы жив – пришел бы. Может, они там вдвоем с Гошкой на маньяка-педофила напоролись? – Измаилу показалось, что в голосе Ванька прозвучало не столько сочувствие, сколько надежда. Наверно, хлипкому парнишке представлялось очень романтичным иметь знакомых, погибших от рук маньяка - будет, чем перед другими пацанами похвастаться.

- Какой еще педофил? Не выдумывай! – осадил мальчишку колдун. – И вообще… Может, твой Гошка просто когти из дома рванул? Может, у него были причины? Ну, там, с родителями поругался? Школу прогуливал?

- Кто, Гошка? Да не, он нормально учился. Мать ему новый компьютер обещала купить, если год без троек закончит. Вот Гошка и старался.

- Ладно. Так куда они с этой Юлечкой пошли? В какую сторону?

- Да вон туда, на пустырь, - махнул рукой очкарик. – Только в той стороне никаких заброшек нет, не ищите.

- Следствие разберется, - пробормотал Измаил. Докурив, щелчком отбросил окурок себе под ноги, раздавил его, и кивнув на прощание очкарику, направился в указанную сторону. ***

Пустырь находился сразу за сараями. Он был огромным и простирался чуть не до горизонта, упираясь под конец в линию леса. В нескольких местах его разрезали овраги и рытвины, превращенные дождями в топкие болотистые озерца. Бурьян на пустыре разросся таким густым и буйным, что летом в нем можно было легко заблудиться, и даже теперь, осенью, будь Измаил меньше ростом, он бы потерял направление среди побуревших и скинувших листву растений.

Продираясь сквозь их заросли, алхимик измазал в грязи свои щеголеватые броги и обшлага джинсов и ругался на чем свет стоит, пока не отыскал утоптанную тропинку, пересекающую пустырь с северо-запада на юго-восток.

Вступив на нее, Измаил почувствовал себя Элли, бегущей в Изумрудный город по дорожке из желтого кирпича. Правда, кирпич здесь был обычный, красный. Разбитый, размолоченный в крошево, он мостил собою глинистую почву.

Мусор громоздился и по обеим сторонам от заветной тропинки - всевозможный хлам, набросанный еще строителями, и щедро приумноженный затем жильцами микрорайона: гнилые доски, лысые изношенные покрышки, поломанная мебель, убитая бытовая техника. Посреди глубокой коричневой лужи высилось громадное кресло с обивкой из фиолетовой парчи. Кто затащил его сюда и зачем? Бог знает. Присесть отдохнуть на нем было нельзя: посреди сиденья торчала выскочившая железная пружина.

Немного поплутав в высоком кустарнике, Измаил выбрался на пологий холм. Тут в глаза ему бросился квадрат из поникшей пожухлой травы. Пустой, идеально ровный квадрат.

Как будто что-то поставили здесь, придавив буйную растительность, примяв разбросанный мусор. Поставили. А потом убрали. Что-то большое и тяжелое. Очень большое. Например, дом. Заброшку.

Измаил присел, приложил ладонь в районе странного квадрата. Земля вибрировала энергией. Колдун поежился: дрянь дело.

Остаточная магическая энергия или эфир не имеет опознаваемых свойств и характеристик сама по себе, но приобретает таковые, если пройдет сквозь тело колдуна или магического существа.

Так, ритуалы некроманта оставляют следы, напоминающие вонючую болотную слизь; от проклятого человека исходят болезненные, но слабые электрические пульсации. Здешние же энергии отдавали космическим холодом. И это встревожило Измаила, потому что говорило о присутствии застарелого, древнего призрака, нежити. Чтобы бороться с подобным злом, необходимо знать историю его возникновения. А если ему не одна сотня лет? Тогда даже идентифицировать его будет не просто.

- В отличное дельце я вляпался… Сулит массу геморроя, - пробормотал Измаил.

- Какое дельце? – спросил кто-то за его спиной.

Измаил вздрогнул, но поборол желание резко обернуться на голос.

- Ни грязь не чавкнула поблизости, ни веточка не зашуршала… Дай-ка угадаю: если ты не Чингачгук Большой Змей, беззвучный покоритель здешних пампасов, то, наверно, это снова ты, мой пернатый друг?

- Снова я. Так что за дельце у тебя здесь, колдун?

Измаил наконец обернулся. Эфраим стоял рядом в свете солнечного луча – судя по всему, только что переместился откуда-то.

- А почему ты здесь? – вопросом на вопрос ответил Измаил.

- Я пришел сюда за призраком. Вернее – за половиной призрака.

- Угу. Знаешь, вот эти штучки я всегда терпеть не мог. Все эти «половинки», «нареченные», «обрученные». Лично я - целый. Так что давай без соплей и казуистики. Говори прямо, как есть – за какой-то бабой сюда пришел?

Эфраим вздохнул.

- Да нет. За пацаном. Передаю дословно: призрак парнишки настиг меня возле больницы. Просил найти его тело. Сказал, что сумел вырваться только наполовину и только потому, что «Гошка пока еще жив».

- Гошка? – навострил уши Измаил. – А скажи-ка, пернатый, как на духу: тебя случайно не отец Александр сюда направил?

- Нет. Говорю же – за парнем пришел. Он меня сюда привел – и… кажется, рассеялся, - озираясь, сказал Эфраим.

- Поняяяятно, - протянул Измаил, хотя ему совсем ничего не было понятно. - Рассеянный парень, угу. Ладно, пернатый. Видимо, опять судьба нас с тобой столкнула. Не знаю, зачем она это делает, но судьба – дама капризная, ее не поймешь. Да и спорить смысла нет. Предлагаю сотрудничать! – И он протянул ангелу руку, чтобы скрепить новый уговор рукопожатием.

Эфраим согласился и с усмешкой встряхнул пару раз руку алхимика.

- Зная твою любовь к деньгам – полагаю, к материальной пользе для тебя? Хотя я не против. Но все же - как ты оказался здесь, Измаил?

Алхимик рассказал о своей встрече с клиентом и отцом Александром, об очкарике Ваньке и об исчезнувшем Гоше. Во все время разговора Измаил старался не смотреть в глаза ангелу – опасался по старой памяти, и только поэтому успел заметить возле леса удаляющуюся мужскую фигуру.

Незнакомец торопился покинуть пустырь, и спотыкаясь, с трудом пробирался теперь через ухабы.

Но что он делал здесь? Для грибника одет легкомысленно– ни резиновых сапог, ни типичной военной «цифры» или брезента. Заблудился, пытаясь срезать путь? Но тогда куда и откуда он мог направляться в этой заросшей помойке? Не исключено, конечно, что это обычный городской сумасшедший, чья кукушка поехала поздней осенью. Так или иначе, когда мужик исчез из поля зрения, Измаил забыл о нем. Его отвлекли куда более важные вещи: Эфраим обнаружил трупы.

***

Мертвые мальчики лежали в неглубокой яме. Их никто не закапывал – тела просто залило дождевой водой там, куда их сбросили. В странном перепутанном месиве из рук, ног и голов Измаил попытался сосчитать количество трупов, но не смог. Его замутило.

- Первый раз вижу такое. За последние 400 лет, - признался он. Эфраима заметно потряхивало.

- Т-темная энергия. Следы повсюду, – дрожа, как в лихорадке, сказал он.

- Призрак, - пояснил Измаил. - И очень древний. Честно сказать, такой мощи мне еще не доводилось встречать. А тебе?

Эфраим помотал головой. Зубы у него стучали.

- Я т-т-только на третьей ст-тупени посвящения.

Измаил почесал затылок:

- Может, святая церковь в курсе, кто из древних умерших и нечистых способен так шалить в здешних местах? Пора, кстати, доложить начальству.

Он набрал номер отца Александра. Батюшка болезненно охнул, услышав о чудовищной находке. Затем, подумав, велел Измаилу немедленно уходить.

- Я сейчас вызову подмогу. Приедет опергруппа. Ты там лучше не отсвечивай. Пускай оперативники разберутся, это их работа. Всю нужную информацию по следствию сегодня вечером получишь у моего человечка… Запиши его номер.

Он продиктовал, Измаил сделал запись в книге контактов. Прежде, чем отключиться, отец Александр спросил:

- Как это выглядит?

- Как фарш, - угрюмо ответил Измаил и дал отбой.

Продолжение