«Студентка…» – вспомнилось, наконец. Живая.
– Он сказал мне… бежать на холм... – всхлипывала она, задыхаясь. Убрала руки и утёрла ладонью нос.
– Сказал?.. Кто?.. – спросил Фёдор.
Попробовал сесть. Руками, как двумя ковшами экскаватора, впился в землю. Голова закружилась.
– Старик... – ответила она опять с задержкой. – Седой, с ружьём... Пришла – а тут этот над тобой... Сидеть велел, а то, сказал, убьёт... Туда потом ушёл...
– Куда?.. – переспросил Фёдор, слабо повёл головой.
– Туда... – снова она указала в том же направлении, и движение на этот раз вышло не смазанным.
Ага. Фомич ходил в той стороне. Пошли, значит, убивать деда.
– Один был? Тот, кто ушёл? – спросил её снова, пытаясь нащупать на поясе нож. Винтовку у него забрали.
– Один... – всхлипывая уже не так громко, произнесла студентка. – Оружие твоё взял... Но там ещё лежит...
Фёдор повернул голову. Глазастая. Напугана до чертей, но Тимохино «ружьишко» разглядела – лежало подальше, возле тела хозяина. Беглый почему-то его не забрал. Может, не смог унести всего арсенала сразу...
– Нас ведь убьют... – обречённо сказала девушка. Закусила губу, обняла себя за плечи, и слёзы потекли вновь, блеснули словно стекляшки. Напугана. Огромные и печальные, как у косули, глаза, короткие спутанные косы, неровная чёлка.
– Не убьют... – обронил он, стараясь подбодрить хоть как-то. Снова повернул голову. Есаул, если был жив, справлялся сейчас один, без него. Дотянулся осторожно до винтовки, а затем привстал на одно колено. Деду надо помочь.
– Аржанцева? – спросил опять студентку, вспомнив её лицо по фотографиям в сумке. – Настя Аржанцева?..
Девушка, сквозь всхлипывания, удивлённо кивнула.
– Фёдор, – представился ей. – Кайдоненко, из Москвы...
Опершись на оружие, поднялся одним рывком на ноги. Голову немного повело, однако устоял.
– Ты куда? – спросила она испуганно. Вскочила, подошла.
– На… кудыкину гору, – не грубо и дурашливо ответил он. – А тебе – вооон в ту сторону. К Буртугу. Сойдёшь в воду и немного проплывёшь, метров триста. Лучше вдоль берега, по дну перебирай, руками. Пороги тут есть? Холодно, но среди них есть охотник. Собьёшь так со следа...
Сам развернул её за плечи, и легонько подтолкнул меж лопаток.
– К людям выбирайся. К рыбакам на Лену... Справишься? Давай, иди…
Больше ничего не сказал. Ещё раз только подтолкнул не сильно, что б подавить волю остаться. Увидел, как пошла от него на негнущихся ногах, и сначала оглядывалась, но снова кивнул ей, указав подбородком вперёд.
А потом вдруг раздались выстрелы. Три сразу, и вроде как из трёх разных ружей. Пошатываясь, Фёдор развернулся и шагнул обратно к старой дороге. Деревьями потом уже начал спускаться с холма вдоль неё…
Ноги обожгло словно огнём по щиколотки. Будто ступила не в воду, а на угли костра. В одной руке крепко держала ботинки, в другой – старую шаль, что прежде крепилась на бёдрах. Зачем сняла обувь? Течение Буртуга показалась ей ледяным, словно бьющие из-под земли ключики. Тело же – наоборот, трясло и горячило. Чувствовала, как щёки нещадно пылают пламенем.
Выскочила на берег, как почувствовала в ступнях ломоту. Зачем вообще вошла в воду?..
Думала сначала, что оба мертвы, когда взбежала наверх. На холм её отправил какой-то местный дед. А как поднялась, то обомлела: два тела лежали в траве, близко друг к другу. Увидела потом и третьего – странного человека, похожего на того, что остался во дворе, и на другого, самого первого – который напал возле станции. Этот третий, с винтовкой, встал над лежавшими на вершине холма. Она даже испугаться не успела толком, не сразу их разглядела, а его – так вообще последним. Он же обрадовался её появлению, вышел из тени. Быстро ударил прикладом в живот, выбив весь воздух, и сказал оставаться на месте, если захочет жить. Потом, постоял с мгновенье. Ушёл… А дальше зашевелился один из «мёртвых». Велел уходить к Буртугу…
Таёжный лес в этот день, верно, спятил. Появлялись неожиданно люди, которых не видеть бы никому, ни при каких обстоятельствах. А с ними вдобавок – странные звери… Лохматый и красноглазый, вышедший из сарая, напугал её едва ли не больше остальных. Мельком лишь на него взглянула: шерстистый как медведь, стоял на задних лапах. Совсем не похож на ожившее бабкино пугало… Медведь, не медведь – а бросила почему-то одежду не в него. Он напугал лишь больше других, но сильнее угроза исходила от того, что караулил во дворе с ружьём. Все трое странных мужланов вызвали страх – страх липкий, перераставший в холодный ужас. И самый сильный вселил срывавший с неё днём одежды. Тот самый, которого разорвал медведь-не-медведь…
Теперь вот и баба Нюра где-то осталась. Сердобольная Анна Петровна... Выбежала, интересно, из дома или нет на крики и шум ружейных выстрелов?.. Этот, что встал из травы, – тоже ушёл. С ним начинало появляться какое-то спокойствие, когда он вдруг ожил. Отправил её куда-то к людям, до Лены. Велел зайти в воду. Кайдоненко, сказал ей, Фёдор...
И Зоя же, наконец... что по-прежнему оставалась мёртвой. Мёртвой уже навсегда... Всё в один день приключилось…
В общем-то, тот самый Кайдоненко, – очнувшийся на земле, и которого обобрал другой, плохой человек, – показался ей самым неопасным. Наоборот, сперва хотелось к нему от страха прижаться. Но как-то уж больно быстро он от неё избавился – просто отослал от себя, а сам пошёл туда, откуда она прибежала до этого. Назвал даже имя и её фамилию, чем удивил очень сильно. Может, он из милиции, а имя ему сообщил участковый? Или герасимовский председатель, Николай Петрович… Что он вообще здесь делал, в лесу, Кайдоненко – ловил вон тех, других?.. И дед, который будто сразу понял, что ей нужна помощь. Почему-то она была уверена – старик с ружьём не знал про присутствие на холме того третьего, странного и вооружённого, что бил её в живот прикладом и угрожал потом расправой...
Громкий всплеск нарушил оцепенение. Настя вздрогнула и уронила ботинок. Один она уже успела натянуть. Быстро и тревожно огляделась по сторонам, но глаза ничего не нашарили. Вернулись взглядом к руслу. Наверное, просто вода перевалилась через камень сильнее обычного. Надела торопливо второй башмак и выпрямилась. Затем на бёдра вернулась шаль – хоть какая-то защита от жаливших насекомых, пусть до колена. И как только затянула спереди узел, один за другим прозвучали ружейные выстрелы, целых шесть или семь. Потом наступила тишина. Даже Буртуг после притих – вода меж берегов перестала журчать переливисто.
Молчание леса нарушил внезапный лай. Он послышался скоро, Настя ещё не успела сообразить, как действовать дальше, стояла и думала. В воде, она боялась, ноги может свести судорогой – если поплывёт по реке, как советовал Кайдоненко. Да и двигаться вдоль Буртуга, чего от неё ожидал бы любой преследователь, было тоже опасно. Она даже не знала, что её выслеживали, пока люди эти не объявились в деревне. Теперь уже поняла, что встреча не была случайной – за ней шли сверху, от станции геологов. Кайдоненко, кем бы он ни был, предупредил насчёт следопыта, и в воду, может быть, зайти ненадолго придётся. «Сбросить со следа», как говорил про хитрых лис её дед-охотник…
Снова, в полном сомнении, она взглянула в сторону деревни, где пёс заливался вовсю. Перебегал где-то там среди домов с места на место – звук плавал эхом. Совестно было оставлять бабу Нюру одну, и Кайдоненко со страху про неё не сказала. Однако что-то там сейчас будет происходить, и этим, наверное, нужно воспользоваться. Бежать со всех ног, звать на помощь! Не сумели догнать её за день – не догонят и ночью. Пользы от неё против людей с оружием было мало, а вот от Лены она могла привести рыбаков и охотников – только так и помочь Анне Петровне. Старый к тому же человек. Может, над ней изуверы и сжалятся…
Следом прозвучал одиночный выстрел. И сразу – короткий взвизг. Буквально через пару-тройку мгновений скулёж повторился, но уже тише и немного в другой стороне. Ушёл-таки Тузик – напуган был или ранен, но точно уж не убит.
Что здесь вообще происходит, в низовьях Буртуга?! Кто эти люди? Зачем истязают?! Где вся экспедиция?.. Не думала год назад, подписывая бумаги о неразглашении, что исследования, куда привлекли её, отличницу, обернутся чем-то подобным. Задняя мысль о связи происходящего с их поисками появилась сразу же, как только поднялась у деревни на холм. Ибо третий человек с дурными намерениями – уже не случайная встреча за день…
Камушек вылетел из-под ног. Настя сделала первый шаг и взяла немного левее. Буртуг остался за спиной и снова заурчал в полный голос.
Лежать было неудобно. Зато в этой выемке в земле хрен выцелишь со спины. Оно, конечно, всё тут простреливалось, подними только голову – окна смотрели почти в висок и затылок. Но бабкин фасад – забота проводника, не его. Один из троих покинул дом, и где-то пытался их обойти. Фёдор прикинул, с какой стороны, и терпеливо ждал его появления. Однако не был уверен, что дождётся Фомич. Подобраться к старику близко не смог из-за выстрелов, но видел, что тот зажимался. Был ранен, терпел. Сказал, разумеется, что царапина.
– А?.. Есаул?.. – снова позвал негромко. – Слышь, что ли?..
Беглые вообще не переговаривались. Только стреляли. Голосов с их стороны ни разу не слышали. Заняли дом кайнучихи-Анны и оттуда потом один ушёл – думали, наверно, никто их хитрости не услышит. Дед Степан был хорошим стрелком, но в нужный момент оказаться с неприкрытой спиной не хотелось. Приходилось подбадривать словом. Нехай слушают их разговоры. Оба от пуль защищены, засели хорошо и сами из дома просто так никого не выпустят. По крайней мере, спереди. Ждали только, когда тот, что вылез, объявится. Все трое лагерных беглых могли уйти давно, но, видно, настроились на убийство. Стреляли пока из окон, и думали, как лучше взять их двоих. Всё-таки численное преимущество.
– Чего тебе… Кайдоненко… – не сразу ответил дед. Устало и с раздражением.
Живой. Голос тихий, но оттого, что таился. Охотник до конца, залёг и выслеживал. Это он тут разорался и вёл себя даже разнузданно. Айнуру нужно было показывать силу и пренебрежение. С горцами только так – класть барабанные палочки на их же барабаны с литаврами. Именем даже, когда поддразнивал и выкрикивал, называл не взрослым, а детским – «Айнурка». Хотя тот был старше почти на пятнадцать.
– А на войне кем был? – спросил Фёдор Степана Фомича, раз уж тот отозвался. – Ну, на последней. Не есаулом же, в Советской-то Армии…
Едкий вопрос. Хотя бы не даст деду закиснуть, взбодрит. Ранение могло оказаться серьёзным. Скорей бы объявился этот третий, хлопнуть его по-быстрому, а дальше брать дом на абордаж. Самой хозяйки, видимо, не было. Дед говорил, что по неделе иногда в тайге пропадает. Люди, что к ней издалека приезжали, жили без неё, бывало, по несколько дней – ждали, пока кайнучиха с делами по лесу находится. Здешние места совсем не город, и даже не подмосковные выселки. Тут всё по-простому, на особом таёжном доверии. Приехал – живи, хозяева скоро вернутся. Главное, следи за домом и закрывай на ночь дверь.
Про звание своё Степан Фомич не ответил. От участкового Сыровойтова Фёдор и так знал, проводник всю войну прошёл в чине сержанта. Имел четыре награды и два боевых ранения, в апреле сорок пятого был отправлен домой долечиваться. Вот, на старости лет, заработал и третий стежок на шкуре.
– А зверь, которого прикармливает, – спросил тогда про другое, – во дворе у неё живёт? Как собака?.. Или из лесу сюда столоваться ходит?..
Побаловал его дед Степан в дороге местными сказками, побаловал. Про неких кайнуков рассказал. Про разных – лесных, чистокровных, и полукровок, что из людей оборачиваются после укуса жалом. Аж дух захватило – как от мизгирева ветра, что по ночам доносит голоса мертвецов из старого лагеря. В каждом краю имелись свои легенды, и многие местные свято в них верили. В партии состоят, на собрания ходят, вешают портреты Ленина, Сталина, но детям запрещают ходить к пруду, в котором живёт водяной и резвится русалка. Навин Степан Фомич был беспартийным и помнил ещё царский режим, при котором жил хорошо, как он говорил. Наверное, ему потому и простительно. Кайнук так кайнук.
– Тимоха… с нами ещё? – вместо ответа спросил его дед Степан.
Об этом они поговорить не успели. Вообще ни о чём не обмолвились. Только что и встретились у дома, но близко им подойти друг к другу не дали. Тут же завязалась стрельба. Неизвестно, сколько патронов было у беглых, у них со Степаном Фомичом запас имелся ещё приличный. Чувствуется, что и у тех не последний в стволе оставался.
– Неа. Не с нами. Ушёл… – немногословно ответил Фёдор. И будто ощутил, как скорбно и с пониманием дед покачал в ответ головой.
– А девочка спряталась! Ждёт!.. – нарочито громко соврал, надеясь, что та уже далеко, и чтобы эти, из дома, тоже его услышали. Мало ли, как оно обернётся. Одного уже подпустил со спины, едва не погиб. Старался не расслабляться больше…
Когда затихли его слова, ухо уловило осторожный шорох. Ну, наконец-то! Шорох этот не был случайным. Громко звенела мошкара, но приноровиться можно было и к её трескотне: нетрудно потому различить появление нового звука. Особенно опытному слуху, бывалого охотника или ночного хищника, что по сути – одно. Эти два вида будут пользоваться любой возможностью, чтобы приблизиться, и голос – одна из них. Пока Фёдор говорил, неизвестный передвигался. Наверное, тот самый охотник, что подобрался к нему бесшумно и ударил прикладом. В затылке гудело до сих пор. Личности беглецов он знал, но кто из них увлекался охотой, только догадывался, в делах информации не встретил. Наверное, Савёл – Савельев Иван Никифорович. До войны и после, при кировском лесном хозяйстве был, на севере области. Числился обычным техником, однако при этом всё время в лесах, в лугах и в бескрайнем пахотном поле. Вот где ружьё держать и ходить по следу выучился. Не фронтовик.
– Ну, что, есаул?! – обозначил своё местоположение Фёдор, давая возможность неизвестному продвинуться немного ещё. Обернулся на окна дома. Глянул поочерёдно сам на каждое через мушку. Может, уже никого – покинули дом незаметно все трое. Вот только пока приближался один.
– Когда на приступ пойдём?! – ещё раз спросил деда Степана.
Старый охотник не ответил. Сам при царе из разведки был, восстания и возмущения подавлял в Сибири, разъезжал с малым конным отрядом, казачьим, и главных идейных бунтовщиков по лесам вдоль Лены вылавливал. Знал, для чего так спрашивают – чтобы отвлечь, спровоцировать.
– Айнурка, ты где?! – громче уже произнёс в окна дома Фёдор. – Я за тобой ведь пришёл! Привет вот принёс, от Тимохи Ермолова...
Выстрелил один раз в окно, перезарядил. Зазвенели остатки стёкол. Шорох между тем возобновился, и тот, кто полз, был уже где-то слева метрах в семи. Только поднять голову – и можно, наверное, было увидеть. Не стал его пугать, решил дождаться, когда сам доползёт.
– Волчок, значит, волчок... – тихо усмехнулся дед про соратника.
Старик засел шагах в десяти-двенадцати, по левую руку. До дома было чуть больше. Оба они выбрали ямы в земле – намыло дождями, лучшая от пуль защита. У деда ещё лежало деревце впереди, прямо узлом с корнями. В грозу, наверное, выкорчевало. Бабка жила тут старая, одна с дороги от дома не утащит. Вот и сгодилось теперь как прикрытие.
Фёдор громко и заливисто свистнул. Тишина за окнами всё же беспокоила. Снова отвернулся от них. Напрягся в ожидании. И в этот момент подползавший бросился на него: прыгнул, когда оказался ближе.
Он был готов к нападению – встретил коротким ударом в воздухе. Сбил с толку, а дальше завладел спиной. Обхватил руками и ногами за корпус, заведомо упреждая сопротивление. И крепко сдавил ему шею, пока тот не сомлел.
За окнами, наконец, послышалось движение. Упал осколок стекла. Но огневой поддержки из дома не дали – дед Степан выстрелил первым. В ответ тоже потом стреляли – не сразу, несколько раз. Однако к тому моменту преступник был обездвижен. Савельев. Предположения оказались верными. Рука поднималась дважды, чтобы вогнать нож в бок и провернуть, однако оба раза опускалась. Двинул вместо этого по затылку, для крепкого беспамятства, и туго стянул ремнём руки. Ноги обмотал куском бечёвки – таскал её в сапоге весь день. Успела натереть, проклятая. В сумку всё равно не убрал, легко потерять, коли ремень оборвётся, за голенищем хранить надёжнее.
– Ну, что, Айнурка?!.. – крикнул уже с бравадой. – Поляна с тебя! Гостей встречай!..
Сказать про взятие дома штурмом легко. Только за стенами всё же позиции лучше – как в крепости. Должны это понимать и преступники. Он просто нервы им так натягивал, немного заставлял поёрзать на жопе. Полезное занятие, когда надо кого-то выкурить или заставить бежать. И вроде как, к его удивлению, получилось. Сначала из окон посыпались выстрелы, затем – тишина. А скрип половиц подсказал, что шаги удалялись поспешно. Чутьё повелело подняться.
Мельком увидел, что дед тоже встал. Рука перевязана, хорошо, что левая. Махнул ему. Тот бодро вскинул ружьё, и начали обходить дом по забору, вдвоём.
Затем хруст веток. Выбрались беглецы – через задние окна. Грохнуло ружьё деда. «Уйдут…» – промелькнуло быстро, и Фёдор сорвался на бег.
Заброшенная деревня заросла хорошо. Тайга её почти растворила. Улицы и дороги утонули в растительности, и, если б не редкие дома, не догадаться в жизни, что здесь когда-то были люди. Спина одного из беглых мелькала постоянно впереди. Другой, вероятно, был дальше. Вряд ли сообразят в погоне, что одному бы остановиться, засесть и устроить для них ловушку. На этот случай дед Степан замыкал, нарочно держался в хвосте шагах в двадцати. Хорошая была выучка у отставного есаула. С таким в разведку – самое то, не надо сговариваться, многое чуял без слов.
Остановились метров через пятьсот, когда пересекли почти всё поселение. Айнур и подельник как-то резко пропали. И дом впереди. Видно, что дорожка к нему натоптана и тоже иногда бывают. Калитка открыта настежь.
Фёдор вошёл осторожно во двор. Степан Фомич остался снаружи, держался на отдалении и делал полукруг. Однако быстро появился рядом, когда услышал возглас московского ловчего. И вид, что предстал их глазам, был удручающим.
Тело одного из беглецов лежало возле забора. Руки широко раскинуты, вспороты грудина, живот. Кадык из горла будто выгрызен. Кровь вся давно стекла и впиталась в сухую землю, а не только что кто-то задрал его перед их появлением. Константин Переверзев. Лицо вспомнилось сразу, как только луна, скрывшись на пару мгновений, вернулась на небо и пролила жёлтый свет. Чёткие следы зубов и когтей на всём теле. Орудовал дикий зверь.
– Медведь же… – обронил Фёдор. Поднял, сидя на корточках возле тела, глаза на деда Степана:
– Как того старого мишку – Влас? Парамон?..
– Поликарп, – поправил охотник. – Только это не он.
Фёдор усмехнулся, но ничего не сказал. Сейчас дед опять начнёт про «не такие» следы и всяких там кайнуков рассказывать.
– С кем тогда Айнур из окон стрелял? С уходом Савёла?.. Кончились у нас беглые… Двое же нас донимали пулями?
Швырнул сорванную травинку и коротко взглянул на крыльцо. Затем – на открытую дверь в коровник. Дед Степан держал её всё время на мушке.
– Айнур твой и бил с двух ружей, – предположил проводник. – Видимость создавал, когда второй вылез наружу.
– Этого же, – указал на лежавшее тело, – они потеряли сами. Отбился от них, один по деревне шастал …
Похоже, что так. Винтовки из окон всегда били вразнобой. Айнур и Савёл изначально засели в доме вдвоём – не жаловаться же милиционеру, что третьего товарища потеряли. Стыдно же, люди-то взрослые, повидавшие…
Решили быстро осмотреть этот дом. Проводник отошёл к открытому, без стен, сеннику, а Фёдор поднялся на крыльцо. К ступенькам вела дорожка, выложенная щебнем и обломком кирпича. К сараю, дровнику и коровнику выкладки не было, как и ведущих туда следов человека. Медвежьи лапы оставили отпечатки повсюду. Не оставалось ничего лишь на каменной тропке к крыльцу. Дверь в сени скрипнула и отворилась. В руке зажужжал фонарик-жучок.
Стрелять не пришлось. Хотя сперва возникло такое желание. Едва Фёдор шагнул, как свет фонаря лучом выдал новое тело. Чучело оказалось, огородное. Вытянулось на полу и растопырило деревянные руки. Перешагнул через него, открыл вторую дверь, обитую войлоком и телячьей кожей, и вошёл уже, пригнувшись, в избу. Тесная, небольшая и всё на виду. Не было там Айнура, предчувствовал, что не окажется. Ушёл, сукин сын, и ночью за ним идти будет сложнее. Старый охотник бодрился, однако лицом побледнел заметно, устал. Айнур же без передышки доберётся до Лены, возьмёт там лодку с мотором и будет таков. Вон как нёсся по лесу, с винтовкой наперевес и заплечной сумкой. Второе оружие, наверное, бросил там, в доме Анны-кайнучихи. Зачем теперь два? Представление для них закончилось.
Фёдор быстрым шагом вышел на крыльцо.
– Степан Фомич, – пожал он плечами с сожалением, выдав при этом на лице всё уважение к возрасту и прочим его заслугам. – След бы найти. Понять направление. Уйдёт же ведь гадина…
Спустился по ступеням вниз, добавил:
– С ранением здесь обожди. От Лены помощь пришлю. Ты только направь, а дальше я сам.
Старый проводник выругался себе в усы, поворчал. Поправил самодельную перевязь на плече. Из рукава своей рубахи и лямок каких-то сделал, пока с беглыми перестреливались.
– Пойдём уж, – сказал он. – Желтороты меня ещё не учили…
Обиделся старый, задели. Хотели заставить отсиживаться. Вот она, имперская выучка – до ста лет солдат!
Рёв, глухой и негромкий, прозвучал вдруг с той стороны, откуда они прибежали. От дома бабки-кайнучихи. Затем – громкий выстрел. И следом ещё один.
– Медведь!.. – зло бросил Фёдор, сообразив с досадой, что зверь мог задрать их пленника, и что Айнур обошёл их хитростью. Провёл по кругу, а сам вернулся – некому открывать там пальбу.
– Живо пошли! – позвал он деда Степана и первым рванул к калитке.
Но старческая рука, правая, не раненная, перехватила его на бегу и встряхнула. Пришлось удивиться премного, какой оказался силы царский отставной есаул. Щупленький и с виду не скажешь.
– Это не медведь! – громким шёпотом, почти что прорычал ему в лицо Степан Фомич. – Кайнук же, говорю, дубина!..
– Да иди ты! – вырвался кое-как от него Фёдор. Посмотрел, потоптался с секунду на месте. Махнул рукой раздражённо и бросился со двора. В какой стороне был Айнур, он теперь он знал. Нельзя было упускать его, никак нельзя.
– Здесь меня жди, кайнук ты старый!.. – крикнул уже через плечо деду Степану.
И вылетел через калитку со двора.
Он облизал ей лицо. Тихо поскулил и носом уткнулся в шею. Пуля задела лишь шкуру на спине, и рана была неопасной. Хозяйку свою Тузик не бросил. Отвлёк от неё, когда было нужно, и дал уйти стороной. А она, не найдя свою гостью и услышав, что началась перестрелка, вышла к реке – нашла, можно сказать, по следу. Так с ней они и встретились. Настя не успела пройти от Буртуга и десятка шагов, когда первым выскочил пёс. Вскрикнула от неожиданности, а потом обрадовалась. Анна Петровна вышла за своей собакой.
– Через речку бы нам, – заторопила сразу травница. – До поселения того на Лене дальше, но там больше людей, есть рыбаки и охотники. И с этими разберутся, и нас к участковому смогут, до Ерофеевки…
Настя не представляла, как перебраться вдвоём через бурное русло. Баба Нюра была не молода, а от Тузика помощи не дождёшься. И всё же волновалась она напрасно. Не зря старая травница долго жила здесь одна, со многим умела справляться в таёжной местности. И переправа через Буртуг без моста новинкой для неё не стала. Наоборот, знала места, где не наткнуться на острые камни. Чем ближе к Лене, тем больше те поднимались со дна.
– Сначала до старой заимки, – сказала, когда перебрались. – А там – версты четыре. Не подвела бы луна. Не взяла я лампу, еле перед этим выскочила…
Хлопнуло два выстрела. Кто, против кого стрелялся там, в деревеньке – было не важно. Чем дальше от пуль, тем целее. Испугало, если честно, больше увиденное во дворе. Не тела, возле которых сидела, и после один очнулся, не сами мужики, что тискали грязно и били. А нечто дикое, сверкнувшее из сарая глазами. Едва лишь вспомнила, как дрожью покрылась вся кожа.
– Один молодой, Кайдоненко, – ответила на вопрос бабы Нюры, когда уже шли подальше в тайгу. – И дед лет под 80. Лица не запомнила…
Та только покачала головой. Не знала обоих. Вернее, один-то, по фамилии, был неместным, а второй – из пожилых деревенских охотников. Все тут старики одинаковы – седые, сухощавые и с ружьём.
– Может, Степан, а может, Михей, – предположила отшельница. – Зря только все они тут. Напрасно такое устроили…
И от её слов мурашки по спине побежали сильнее. Настя даже переспросить не отважилась – и так поняла, что не о пришлых с ружьями заговорила бабка. Шагали потому дальше молча. Бежать с Анной Петровной не получалось, зато она знала все тайные тропки, и выводила их короткими дорогами. Не каждый местный охотник мог посоперничать с ней в этом знании.
Сердечко, конечно, трепыхнулось, когда отбежал немного от дома – один пошёл на медведя! А там ещё и Айнур с Савёлом. Ей-ей не знал, чья будет первая пуля. Выстрелов с той стороны тоже не слышал – зверь либо убит, либо ушёл. Мог и задрать обоих. Связанный Савёл не противник, а две пули, да если ещё и мимо, то зайца в печь не уложат. Винтовка звучала лишь дважды. И после сразу замолкла. Помнил по рассказу сослуживца, как в белорусском лесу, после трёх прямых попаданий, старый шатун поднялся вдруг на дыбы. Насмерть тогда разорвал двух охотников, лишь одному удалось спастись. Выручил на дороге трактор, что отбил его у медведя. Тут же, через плечо, оглянулся сам – зря, может, деда оставил, второе ружьё как-никак. Да только отбежал уже далеко, поздно назад поворачивать.
Загодя до бабкиного дома сбавил свой темп на тихий. Выдохся хорошо за день, чувствовал, как сдают ноги. Дрожали, как лист, когда шёл пригнувшись, «ломались» в коленях. Обогнул забор и повернул к тем ямам, откуда с дедом били по окнам. Савёла нигде не оказалось. Разрезанные лямки, скинутый ремень. Кровь на земле и один отпечаток лапы. Кто кого драл, непонятно, и тел поблизости не наблюдалось. Но дальше – след сапога. А, значит, ушли. Медведя Айнур отпугнул, освободил подельника и вместе продолжили путь. Буртугом двинулись к Лене.
У русла притока Фёдор остановился. Фляжка где-то слетела с пояса, упал на колени и долго пил воду. Сначала умыл лицо. Карта в голове его спуталась, но до большой реки оставалось полночи – всё время в одном направлении. Лучше всего было через Буртуг перебраться, быстрее выйдет до рыбацкого стана. Эти уж точно сообразили переплыть. Крови у воды нигде не нашёл, ранили, вероятно, медведя. Да и след был больше не нужен, известно их направление, беглые шли к лодкам с моторами. Знали заранее, как и куда побегут.
Перейти, не упав, он не сумел – сбило течением. Выплыл, с винтовкой над головой, на другом берегу. Вода была холодна, однако после такой беготни освежила. Обтекая на ходу, двинулся дальше. А где-то через полкилометра услышал условный сигнал – тихо за спиной просвистели птичкой. Про свист они условились заранее – на случай, если вдруг разойдутся. Сидел бы, старый тетерев, во дворе и ждал своего кайнука. Нет же – поплёлся раненый за ним, нагонял. Как шило в одно место вставили. Всё больше Фёдору нравился отставной есаул, жаль, непослушный был, как Тимоха. Тимоху вот уже проглядели. Да ничего не поделаешь.
Ответил охотнику, как сумел – похожим негромким присвистом. Раз 20 пробовал повторить, когда вдоль реки спускались. Главное, что б Фомич услышал, а там разберётся: сипит – значит, московский. Не станут друг в друга палить.
Ждать, когда дед нагонит, Фёдор не стал. Передохнул мгновенье, и двинулся дальше, попробовал перейти на бег. Хуже мокрых сапог ничего не придумаешь. Однако Айнур с Савёлом Буртуг по воздуху не перелетели, и были точно в такой же обувке. А, стало быть, в равных условиях. Настю им уже не догнать, но вот за ними поспеть хотелось. Ускорился потому, как мог.
Только напрасно так резко. Расслабился, прыгая через валежину, зацепился одним носком. Вытянул на лету руки и остроносой цаплей нырнул в траву. Проскользил по земле животом, выронил из рук винтовку и крякнул по-старчески. А когда, с недовольством, собрался уже подниматься, взгляд его вдруг упал на нечто.
Что-то большое, не силуэт даже, а чёрная тень, стояло от него метрах в семи. Угадывались высоко глаза. И взгляд, прижимавший к земле, заставил похолодеть всю спину. Будто вздох, прозвучал тихий рык.
Но в это же самое время спасительно за спиной зашуршала листва. Трусцой недалеко приближался Степан Фомич. Зверь или человек стоял неподвижно и просто смотрел. Когда же Фёдор попытался повернуться – добраться рукой до оружия, гортанный рык послышался вновь. Словно дыхание.
Нет… Не человек. Не медведь.
Что-то иное и непонятное наблюдало за ним из ночи.
– Фьють!.. Фьють!.. – повторил свой свист старый охотник.
Зверь сразу отступил в темноту.
Фомич едва не налетел на Фёдора. Остановился резко, когда тот схватил винтовку и нацелил её во мрак. Присел тут же рядом, вскинул своё ружьё. Здоровой, правой рукой уложил на левую для удобства. Глянул вопросительно. Весь мокрый – через Буртуг перебирался так же.
– Чего ты? – спросил он, вслушиваясь и вглядываясь тоже вперёд, где негромко и по-хозяйски скрипели сосны. Зябко задувал ветерок.
– Ничего... – помолчав, тихо ответил Фёдор. – Наверное, показалось…
Потом завыл волк. Сначала один, но подхватили другие. Тёмное время суток – время охоты для многих…
