Ветер вновь взвыл, разнося по улицам клочья тумана, и Всеволод поймал себя на том, что прислушивается к каждому звуку, пытаясь отделить естественные городские шорохи от угрозы, которой, быть может, и не существовало. «Почему так тихо? — пронеслось у него в голове. — Где горожане? Почему улицы пусты?»
Он обернулся. За ним плелся его отряд — жалкие остатки тех, кто ушел с ним в поход, и несколько выживших в Моргенхейме. Валрик, высокий телохранитель, шел, словно не замечая тяжести меча, висящего на поясе, будто тот был частью его тела. Рядом брел Гримар, коренастый воин с топором; в его глазах читалась бездонная усталость. Лора, молодая девушка с тонкими чертами лица, крепко держала за руку своего отца — Эдгара, старика с тростью, чья кожа была бледна, как пергамент. Чуть впереди шагал Ярослав, чье обветренное лицо хранило следы прошедших битв. Рядом с ним шел Финн, высокий талрианец; они о чем‑то оживленно беседовали, будто пытаясь отвлечься от тягостного ощущения пустоты вокруг.
Одежда путников была изодрана, шаги — тяжелыми, но они были живы, и это само по себе казалось чудом. Однако даже их присутствие не могло развеять гнетущую атмосферу, окутавшую город.
Вальдхейм, некогда сияющая жемчужина Альгарда, теперь лежал под гнетом зловещей тишины. Дома, чьи окна раньше светились теплым светом очагов, теперь были закрыты ставнями; их деревянные рамы скрипели под натиском ветра. Улицы, где прежде раздавались крики торговцев и звон монет, опустели. Лишь редкие тени мелькали в переулках — стражники в черных доспехах, следящие за каждым шагом. Их лица были скрыты под шлемами, а взгляды — холодны, как лед.
Город встретил их скрипом тяжелых ворот, открывающихся с протяжным стоном, и запахом сырости, сочащейся из каменных стен.
Всеволод шагнул в зал совета, его шаги гулко отдавались от пола, покрытого пылью и следами сапог, а факелы, горящие в железных держателях, бросали тусклые отблески на гобелены, некогда славившие его победы — теперь же они висели, выцветшие и рваные, как воспоминания о прошлом, которое он не мог вернуть.
Совикус ждал его у длинного стола, заваленного свитками и картами, фигура советника была неподвижна, как статуя. Его черный плащ с багровыми вставками был безупречен: ни пятна, ни складки не нарушали его гладкости, а посох с мерцающим наконечником, лежащий рядом, казался живым — багровый свет пульсировал в нем. Его лицо, худое и острое, изменилось, когда губы советника искривились в улыбке, похожей на усмешку. Торин, его верный стражник, стоял позади, его борода скрывала напряженный оскал, а рука лежала на рукояти меча. Всеволод остановился, взгляд встретился со взглядом Совикуса, и в этот миг он стал другим — не королем, вернувшимся к своему народу, а марионеткой, которая пытается бороться с кукловодом. Его плечи напряглись, голос стал ниже, холоднее.
— Совикус, — начал он, каждый слог давался ему с трудом, — где моя дочь? Что ты сделал с Вальдхеймом? Почему храм уничтожен?
Совикус склонил голову, его улыбка стала шире, но холоднее, как лед:
— Ваше Величество, мы уже и не ждали вас живым. Моргенхейм поглотил многих ваших воинов, но вы вернулись, слава Люминору! Диана… ее видели в храме в ночь, когда он пал, но она исчезла, растворилась. Шпионы Хротгара были пойманы, допрошены и казнены, но не все. Я держал город в порядке, пока вы были в отлучке. Комендантский час, стража на улицах — это спасло нас от безумия. Это все была вынужденная мера.
Всеволод шагнул ближе, его кулаки сжались, а глаза вспыхнули яростью.
— Ты лжешь, — прорычал он, его голос был низким, как рокот грома. — Я вижу это в твоих глазах. Где моя дочь, Совикус? Что ты скрываешь?
Андрей выступил вперед, его ряса шуршала по каменному полу, а символ Люминора в его руках засветился слабым золотым светом, который пробивался сквозь мрак зала, как луч солнца сквозь тучи.
— Порядок? — голос священника дрожал от сдерживаемого гнева, но оставался твердым. — Ты осквернил свет Люминора, Совикус. Стража говорит храм уничтожен, стены — в крови, алтари — разбиты, священники — мертвы. Это твоих рук дело, это твоя тьма. Говори правду!
Совикус бросил на него острый взгляд, но быстро скрыл его за маской спокойствия, его тон стал еще мягче:
— Ты устал с дороги, священник. Твои слова — плод измученного разума, он видит врагов там, где их нет. Жрецы были убиты шпионами Хротгара, и, возможно, Диана у него. А как дела обстоят с тьмой? Вы смогли остановить ее в Моргенхейме? Я лишь удерживаю город. Отдохни, пока король решает дела, — твои молитвы понадобятся позже.
Всеволод положил руку на плечо Андрея, его пальцы слегка сжали его, успокаивая священника, но взгляд не отрывался от Совикуса — в нем была буря, готовая вырваться, но он из последних сил удерживал ее.
— Ты прав, Совикус, — сказал король тихо, но твердо. — Сейчас не время. Мы устали, город слаб. Если это действительно Хротгар — я узнаю правду.
Андрей заметил, что Всеволод рядом с советником становился другим человеком — не тем королем, который вел Альгард к победам, не тем безжалостным воином, рубящим врагов в битвах, а марионеткой, не имеющей своего слова. Все его нутро хотело призвать силу Люминора и стереть эту наглую ухмылку с лица советника, но твердое убеждение удерживало: истинный служитель света не вправе обращать мощь во зло.
Совикус кивнул, его глаза блеснули. Он отступил, пальцы скользнули по посоху, словно проверяя его силу.
— Как пожелаете, мой король. Город ваш, как и всегда. Что прикажете делать с выжившими?
Всеволод обернулся к своему отряду: Валрик стоял, опираясь на меч, плечи подрагивали от усталости; Гримар уставился в пол, топор тяжелым грузом тянул пояс; Лора и Эдгар держались друг за друга, лица бледны, словно у привидений; Ярослав кашлял, прижимая ладонь к ноющей груди, видно, во время долгого пути он подцепил простуду. Лишь Финн, выпрямившись, не сводил внимательного взгляда с Совикуса. Это были его люди — те, кто выдержал Моргенхейм; он не собирался бросать их на произвол судьбы.
— Накормите их, — приказал он, голос зазвучал громче, резче. — Хлеб, мясо, вино — все, что есть в кладовых. Дайте им работу: чинить стены, точить оружие, помогать в кузницах. Они выжили там, где другие пали, — я не оставлю их.
Совикус склонил голову; улыбка на миг померкла, но он кивнул и сухо ответил:
— Будет исполнено, Ваше Величество. Город примет их.
Выжившие подняли глаза; в лицах вспыхнула надежда. Лора шагнула вперед и тихо поблагодарила:
— Спасибо, мой король. Мы не забудем. Вы дали нам жизнь там, в тумане, и даете ее здесь.
Эдгар кивнул; трость стукнула о пол. Влажные глаза старика едва держали слезы:
— Люминор благословил нас вами, Ваше Величество. Мы будем работать, пока слушаются руки.
Всеволод коротко кивнул; взгляд смягчился, но лишь на миг: рядом с Совикусом слабости он не позволял. Король повернулся к Валрику, Гримару и Ярославу:
— Вы, мои телохранители, отдыхайте. Поешьте, выспитесь, восстановитесь. В Моргенхейме вы были моим щитом, и я не хочу видеть вас сломленными. Завтра вы понадобитесь мне.
— Как прикажете, государь, — Валрик едва улыбнулся. — Сон сейчас звучит как лучшая награда.
— Еда и кровать — больше, чем я смел просить, — хрипло буркнул Гримар.
— Ваше Величество, мне нужно обсудить важное…
Всеволод осек его движением ладони:
— Остальное — завтра. Оставьте нас с Совикусом наедине.
Слуги зашевелились, уводя измождённых путников. Двери зала тяжело сомкнулись, и камень снова отозвался тишиной. Всеволод остался с Совикусом, его взгляд снова стал холодным.
— Докладывай, — сказал он коротко. — Гарнизон, казна, продовольствие. И главное — что с убийством Хротгара, которое мы планировали?
Совикус едва заметно улыбнулся.
— Все под контролем, государь, — мягко произнес он. — Убийца уже рядом с ним: входит в шатер, держит поводья его коня, подает кубок. Один мой знак — и Хротгар падет. Сегодня, завтра — когда прикажете.
— Ты уверен? — голос короля стал жестче.
— Абсолютно, — солгал Совикус без тени колебания. — Он ближе не бывает. Но пока нам выгоднее война с Эрденвальдом. У нас появился исключительный шанс уничтожить Хротгара: он сосредоточил все силы на границе, и, если нанести удар сейчас, мы разом сокрушим его армию, а после этого Гримсхольм и весь Эрденвальд падет к нашим ногам. Грех не воспользоваться таким моментом — подобного расклада может больше не представиться никогда. Как только понадобится — я шепну, и яд ляжет в его кубок. Вы разгромите его войско раз и навсегда.
— Ты… невероятно умен, Совикус, — произнес Всеволод негромко, словно взвешивая каждое слово. — В твоей голове рождаются схемы, которым позавидовал бы сам Люминор. Но скажи мне честно: не слишком ли изящны твои замыслы?
Совикус выпрямился, взгляд его стал твердым, почти торжественным.
— Ваше Величество, я клянусь вам в верности не словами, а делом. Каждая моя мысль, каждый шаг — во благо королевства. Моя жизнь принадлежит не мне, а Альгарду. Если потребуется, я отдам ее без колебаний.
Он положил ладонь на грудь, чуть склонив голову.
— Вы можете доверять мне всецело. Я не ищу ни славы, ни богатства — только процветания для нашего королевства. И если для этого нужно выстроить сотню хитроумных планов, я построю тысячу.
Всеволод долго смотрел на советника, будто пытаясь прочесть в его глазах то, чего не было сказано вслух. Наконец, медленно, почти неохотно, он кивнул.
— Пусть будет так. Завтра начнем подготовку. Но помни: один неверный шаг — и мы оба окажемся на плахе.
Совикус склонил голову в почтительном поклоне.
Моя судьба в Ваших руках, Ваше Величество. Главное — безопасность королевства..
В воздухе повисла тяжелая, многозначительная пауза. Где‑то вдали прокричал петух, нарушив тишину, и этот простой будничный звук вдруг напомнил обоим: за стенами замка продолжается обычная жизнь.
Дверь зала тихо закрылась за Всеволодом, оставив Совикуса в полумраке.
Советник медленно выпрямился, и маска преданного слуги мгновенно растаяла. В глазах вспыхнул холодный, безжалостный огонь. Он подошел к окну, вглядываясь в ночные улицы Вальдхейма, и губы его тронула едва заметная усмешка.
«О, Всеволод… Ты даже не представляешь, насколько прав был в своих сомнениях. Не слишком ли изящны мои замыслы? — мысленно повторил он слова короля, и в груди разлилось пьянящее чувство превосходства. — Да, мой государь, они изящны. И они сработают. Ты — лишь инструмент, Всеволод, и скоро… очень скоро ты исполнишь свою роль до конца».
После возвращения в Вальдхейм каждому нашли занятие по силам. Лоре, вопреки прежним представлениям о том, чем должна заниматься девушка ее склада, поручили помощь на кухне. Никто не вспоминал здесь о «благородстве» — в замковых стенах царила простая истина: выживает тот, кто работает. А Лора умела работать.
Она ловко управлялась с ножом, чистила овощи, месила тесто, следила за котлами. И хотя запах жареного лука щипал глаза, а от тяжести ломило спину, это было лучше, чем бездействовать. К тому же здесь, среди кастрюль и деревянных ложек, можно было ненадолго забыть о кошмарах. Ее умение читать и писать пригождалось: она вела учет припасов, сверяла списки, составляла короткие записки для кладовщика. Точно так же, как ее отец Эдгар, — только он нашел себе место в библиотеке.
Эдгар, несмотря на слабость и дрожащие руки, часами сидел среди пыльных томов. Он расставлял книги, восстанавливал каталоги, порой тихо переговаривался с редкими посетителями. Для него это было не просто занятие — это была нить, связывающая его с прежним миром, где слова имели вес, а знания спасали души. Он тоже умел читать и писать, и это умение теперь служило не роскоши, а выживанию.
Финн тем временем не находил себе места. Высокий талрианец то и дело появлялся в коридорах, ведущих к тронному залу. Он ловил слуг, расспрашивал стражников, пытался втереться в доверие к придворным — все ради одной цели: добиться аудиенции у короля. В его глазах горел упрямый огонь. Он знал нечто важное и был твердо намерен донести это до Всеволода лично.
Лора проснулась резко, будто вынырнула из вязкой тьмы. Сердце колотилось, словно старалось вырваться из грудной клетки. В ушах еще стоял леденящий душу голос посланника, он преследовал ее каждую ночь с момента их бегства из Моргенхейма. Она села на постели, тяжело дыша, и провела рукой по влажным от пота волосам.
«Опять этот сон… Опять он…»
В памяти вспыхнули картины: искаженные лица людей, образы, крики… Она сжала кулаки, пытаясь отогнать видения. Но на этот раз что‑то было не так.
Абсолютная, гнетущая тишина, от которой кожу покрывали мурашки. Ни привычного шороха стражи за дверью, ни отдаленных голосов слуг замка, ни даже скрипа старых балок — ничего. Только ее собственное дыхание, рваное и громкое в этой мертвой тишине.
— Отец?.. — прошептала она, с трудом поднимаясь с постели.
Комната тонула в полумраке. Единственный факел у двери едва тлел, бросая на стены дрожащие тени. Лора накинула халат и, едва касаясь пола босыми ногами, подошла к двери. Ручка поддалась с тихим скрипом, и девушка вышла в коридор.
Ни души. Ни единого стражника у покоев, ни слуг, никого. Только длинные ряды факелов, мерцающих в темноте, и тени, словно живые, извивающиеся на каменных стенах.
— Где все?.. — голос ее дрогнул.
Она сделала несколько шагов, оглядываясь. Где‑то вдали, в глубине коридора, мелькнул отблеск — будто кто‑то прошел мимо факела. Лора напрягла зрение, вглядываясь в темноту.
В углу, между двумя колоннами, тьма сгустилась. Не просто тень — нечто иное. Оно пульсировало, словно живое существо, поглощая свет, вытягивая его из воздуха. Факелы вокруг начали меркнуть, один за другим, пока коридор не погрузился в почти полную тьму.
Лора замерла. Кровь застыла в жилах. Она хотела бежать, но ноги будто приросли к полу. Тьма медленно обретала форму — вытянулась, приподнялась, и вдруг из нее проступили очертания фигуры. Высокой, нечеловечески тонкой, с длинными, извивающимися, как щупальца, руками.
— Н‑нет… — прошептала Лора, отступая на шаг.
Фигура двинулась к ней. Каждый ее шаг сопровождался шорохом, будто тысячи насекомых ползли по камню. Воздух стал густым, тяжелым, пропитанным запахом гнили и серы. Лора попыталась закричать, но звуки застряли в горле.
Яркая, ослепительная, как молния. Тьма взвизгнула — звук, от которого заложило уши, — и закрутилась в вихре, разлетаясь клочьями, как сгоревшая ткань. Столп черного дыма взметнулся к потолку, растворяясь в воздухе.
Оцепенение спало. Лора рванулась вперед, туда, откуда пришла вспышка.
У поворота коридора стоял он.
Его браслеты с рунами светились мягким голубым светом, пульсируя в такт дыханию. Он поднял руку, и из ладони вырвался новый луч света — чистый, как звездный огонь. Он ударил в остатки тьмы, и та с шипением исчезла, оставив после себя лишь едва заметный след гари.
— Ты… — Лора задыхалась, все еще чувствуя, как дрожат колени. — Что это было?!
Финн опустил руку, и свет на браслетах постепенно угас. Он посмотрел на нее — спокойно, почти холодно.
— Что за чертовщина здесь происходит и кто ты вообще такой? — вырвалось у Лоры.
— Я говорил: я талрианец, — ответил он, не сводя взгляда с того места, где только что была тьма. — А по поводу чертовщины… Это был хаотик.
— Хаотик? Тот же, что и в Моргенхейме?! — ее голос сорвался. — Ужас… Мой отец пропал! Ты не видел его? И куда подевалась вся стража в замке?
— Нет, не видел. Но мы можем вместе его поискать. — Финн шагнул ближе. — Еще мне нужно поговорить с королем, но я не могу получить аудиенцию.
— Думаю, он будет не рад, если мы ночью ворвемся в его покои. — Лора нервно оглянулась. Тишина давила.
— Если я не смогу с ним поговорить, то нам придется уйти из этого проклятого замка, — твердо сказал Финн.
Он поднял ладонь, и на ней зародился маленький светящийся шар — мягкий, теплый свет разогнал темноту вокруг.
— Где ты этому научился? — прошептала Лора, глядя на огонь в его руке.
— Долгие годы изучал и тренировался в Тал’Риане, — коротко ответил он. — Идем.
Они двинулись по коридору, ступая осторожно, будто боялись потревожить спящую тьму. Лора рассказывала о себе — о детстве в Моргенхейме, о кошмарах, преследующих ее с момента их побега. Финн слушал молча, лишь изредка кивая.
— Смотри! — Она указала на пол у дверей, ведущих в подвал.
Там, прислоненная к стене, стояла трость ее отца — резная, с серебряным набалдашником в виде волчьей головы, которую ему подарил король. Лора бросилась к ней, схватила, сжимая так крепко.
— Он был здесь… — ее голос прервался. — Но куда он пошел?
— И куда подевалась стража… — Финн нахмурился, оглядывая темный проем. — Не нравится мне это.
— Нам нужно спуститься, — решительно сказала Лора.
— У меня нет желания идти в подвал замка.
— Пожалуйста, — она посмотрела ему в глаза. — Это мой отец.
Финн вздохнул, но кивнул.
Они спустились по узкой лестнице, свет его шара едва разгонял густой мрак. Внизу царила могильная тишина, нарушаемая лишь их шагами. Они прошли между колоннами и замерли у массивной двери, из‑за которой пробивалось багровое сияние.
— Что это?.. — Лора прижалась к стене, пытаясь разглядеть происходящее внутри.
Финн приложил палец к губам, призывая к молчанию, и осторожно заглянул в щель. Лора последовала за ним.
То, что она увидела, заставило ее сердце остановиться.
В центре зала стоял Совикус — высокий, худой, в черном плаще, а в воздухе висела спираль. Вокруг него на коленях застыла вся дворцовая стража, слуги замка — неподвижные, с пустыми глазами, из них сочилась темная энергия. Она струилась в воздух, собираясь в черные сгустки, кружащие вокруг мага.
А рядом с Совикусом на каменном столе лежал ее отец.
Эдгар был бледен, его грудь едва вздымалась. Совикус держал в руке древний кинжал, покрытый странными письменами, и что‑то нараспев читал на языке, от которого кровь стыла в жилах.
— Нет… — Лора едва сдержала крик.
— Во имя Моргаса! — его голос разнесся по залу, отразившись от стен зловещим эхом.
Кинжал вонзился в грудь Эдгара. Из тела старика вырвалось голубое сияние — его душа, светлая, дрожащая. Но тьма не дала ей уйти. Сгустки черной энергии рванулись вперед, обволакивая душу, пытаясь разорвать ее на части.
Лора вскрикнула, но Финн успел зажать ей рот рукой.
— Тихо! — прошептал он, глаза его горели. — Нам нужно уходить. Сейчас.
Он потянул ее назад, крадучись, пока Совикус, поглощенный ритуалом, не заметил их.
— Я увидел достаточно, — сказал Финн, когда они оказались в коридоре. — Встреча с королем больше не интересует меня. Мне нужно в Тал’Риан — рассказать все, что я видел в Альгарде. Ты можешь пойти со мной.
Лора посмотрела на трость в своей руке, это теперь единственное оставшееся от отца, которого только что принесли в жертву. Девушка чувствовала тьму, все еще пульсирующую где‑то внизу.
— Да, — прошептала она. — Я пойду.
Спустя время Совикус стоял на башне замка, наблюдая, как две фигуры исчезают в ночи. Его губы скривились в усмешке.
Рядом с ним возник силуэт — высокий, окутанный клубами тьмы. Совикус произнес:
— Мне их остановить, мой господин?
— Нет, — ответил Моргас. — Пусть уходят. Пусть Тал’Риан и весь Совет Талари знают. Пусть готовятся. После уничтожения Альгарда они следующие.
Совикус склонил голову, Моргас исчез, оставив после себя только запах серы.
Тишину разорвал резкий крик — к башне спикировала крупная птица с пестро‑серыми крыльями. К лапе был привязан свиток, перетянутый черной лентой с печатью в виде волка. Совикус без лишних движений протянул руку — птица опустилась на его предплечье, советник перерезал веревку и взял послание.
Развернув бумагу, он пробежал глазами по строкам. Губы его медленно растянулись в довольной улыбке.
«Господин Совикус,
сообщаю, что принцесса Диана находится под моей опекой в Кривом Логе. Условия ее содержания соответствуют вашим указаниям. Ожидаю дальнейших распоряжений.
С почтением,
Эйрик, глава Кривого Лога».
Совикус свернул письмо, задумчиво постучал пальцем по свитку. Теперь — к делу.
Посох в руке Совикуса едва заметно задрожал. В его металлическом сердце таилась сила, дарованная самим Моргасом. Мысленным взором он потянулся вдаль, сквозь тьму и расстояния, к невидимым нитям, связывающим его со следопытами.
«Хорошая была мысль — послать с ними хаотика», — пронеслось в его сознании. Бесплотная сущность, приставленная к отряду, стала не просто наблюдателем, но и проводником. Теперь предстояло испытать новые силы — те, что Моргас пробудил в нем.
Совикус закрыл глаза, сосредоточился на пульсирующей энергии в посохе. Металл под ладонью потеплел, затем раскалился до едва терпимого жара. Но боль не имела значения — она лишь подтверждала мощь, текущую сквозь него.
В сознании вспыхнули размытые образы: сперва хаотичные, как обрывки сна, затем все четче. Он увидел лес — густой, пропитанный туманом. Услышал шелест листьев, отдаленный крик ночной птицы. Почувствовал запах сырости и железа.
А потом — фигуры. Четверо.
Рагнар то и дело поглядывал на лезвие ножа. Кейра прислушивалась к ночным шорохам. Бьорн ворошил угли. Сигрид задумчиво разглядывала карту, едва различимую в тусклом свете.
Совикус улыбнулся. Он видел их — так ясно, словно стоял рядом. Хаотик служил мостом, незримой нитью, через которую его сознание простиралось на огромные расстояния.
«Теперь — слово», — подумал он, формируя в разуме послание.
Энергия в посохе запульсировала в такт его воле. Он сосредоточился, направляя поток энергии через хаотика прямо в костер, вокруг которого сидели следопыты.
Пламя вдруг взметнулось вверх, извиваясь, словно живое. Языки огня заиграли, сплетаясь в причудливые очертания. И в самом сердце костра возник образ — четкий, будто вырезанный из черного стекла. Это был Совикус.
Наемники вскочили, схватившись за оружие. Пламя не обжигало, но от фигуры, сотканной из огня и тени, веяло такой мощью, отчего воздух словно сгустился.
— Не стоит бояться, — голос Совикуса прозвучал не из пламени, а прямо в голове — ледяной и властный. — Пока вы служите мне, огонь не тронет вас.
Рагнар медленно опустил клинок, но пальцы по‑прежнему сжимали рукоять.
— Она у Эйрика в Кривом Логе, — продолжил Совикус. Его огненный лик дрогнул, отражая игру пламени. — Возьмите ее. Приведите ко мне. Живой и невредимой.
В глазах Кейры мелькнул вопрос, но она не решилась произнести его вслух. Фигура в огне будто прочла ее мысли:
— Если с ее головы упадет хоть один волос… — голос стал тише, но от этого звучал еще страшнее, — вы узнаете, что значит по‑настоящему гореть.
Пламя взвилось в последний раз, и силуэт начал растворяться, оставляя после себя лишь едва уловимый запах серы и свиток с посланием от Эйрика.
— Ну что, — Бьорн первым нарушил молчание, — слышали приказ?
Сигрид поднял свиток. Взгляд его был тверд.
— Движемся на Кривой Лог, — произнес он.
Сил Совикуса хватило, чтобы на таком огромном расстоянии не просто явить свой образ, но и оставить наемникам письмо Эйрика.
— Скоро, — прошептал он, глядя в ночь. — Очень скоро все встанет на свои места.
