Сообщество - CreepyStory

CreepyStory

16 470 постов 38 895 подписчиков

Популярные теги в сообществе:

157

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори

Дорогие наши авторы, и подписчики сообщества CreepyStory ! Мы рады объявить призеров конкурса “Черная книга"! Теперь подписчикам сообщества есть почитать осенними темными вечерами.)

Выбор был нелегким, на конкурс прислали много достойных работ, и определиться было сложно. В этот раз большое количество замечательных историй было. Интересных, захватывающих, будоражащих фантазию и нервы. Короче, все, как мы любим.
Авторы наши просто замечательные, талантливые, создающие свои миры, радующие читателей нашего сообщества, за что им большое спасибо! Такие вы молодцы! Интересно читать было всех, но, прошу учесть, что отбор делался именно для озвучки.


1 место  12500 рублей от
канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @G.Ila Время Ххуртама (1)

2 место  9500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Drood666 Архивы КГБ: "Вековик" (неофициальное расследование В.Н. Лаврова), ч.1

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори
Показать полностью 1
25

Я доставляю потерянное время. Не открывайте коробку

Это перевод истории с Reddit

Люди думают, что время движется только вперёд. Они ошибаются. Иногда оно теряется. И когда это происходит, именно я возвращаю его обратно.

Я работаю на компанию, о которой вы никогда не слышали. У неё нет названия — только символ: круг, разомкнутый сверху, словно открытые часы. Мы не рекламируемся. Нам это ни к чему.

Люди не звонят нам. Нас зовёт время.

Большинство моих доставок просты: чёрный куб, обычно тёплый на ощупь, размером с коробку для обуви. Инструкции всегда одни и те же: не открывать коробку, доставить её указанному получателю, не смотреть ему в глаза и вернуться до того, как час перезагрузится.

Раньше я задавал вопросы. Теперь — нет.

После того, что случилось в Монтане.

Тот заказ был помечен как «Особая чувствительность». Загородный дом, только координаты, без имени. Один-единственный ящик, тихо гудящий, из щелей сочился золотистый туман. Раньше я никогда не видел, чтобы коробка протекала.

Стоило мне поднять её, как мой наручный хронометр начал тикать в обратную сторону.

Когда я приехал, дом выглядел заброшенным: окна заколочены, почта валяется стопками. Но на чердаке горел свет. Я позвонил. Тишина.

Дверь сама собой приоткрылась. За ней никого.

Я вошёл и окликнул хозяев. И тогда услышал плач.

Он доносился с чердака.

Я поднялся по узкой лестнице, держа коробку обеими руками. Она стала тяжелее. Тиканье часов в моём запястье с каждым шагом усиливалось. К тому моменту, как я дошёл до двери, оно стучало в черепе, словно метроном.

Плач смолк.

А потом — моим собственным голосом — шёпот из-за двери:

— Ты опоздал.

Надо было развернуться и бежать. Но коробка билась в руках, словно сердце. Замок щёлкнул.

Внутри на полу сидела женщина и покачивалась взад-вперёд. На вид около пятидесяти, но глаза… древние, будто изголодавшиеся по времени. Повсюду на стенах висели часы. Сотни. Ни одни не тикали.

Я протянул коробку.

— Доставка.

Она не шелохнулась.

Я поставил её и повернулся к выходу.

Тут она заговорила.

— Он тоже умолял тебя?

Я застыл.

— Кто?

Она указала на стену. Фотография мальчика лет шести: блондин, улыбается.

— Мой сын, — сказала она. — Я подарила ему пять лишних минут.

Я не понял.

— Что вы имеете в виду?

Она медленно поднялась, суставы хрустнули.

— Он утонул. В две тысячи втором. Я кричала о помощи, но никто не пришёл. А потом однажды появилась коробка. Человек в пальто, как у тебя. Сказал, я могу вернуть пять минут. Всего пять.

— И вы открыли её?

Кивок.

— И?..

Она грустно улыбнулась.

— Он тонет вновь. И вновь. Каждую ночь. Те же пять минут. Иногда зовёт меня. Иногда смеётся. Иногда просто плавает.

Она посмотрела мне в глаза.

— Ты вернул его неправильно.

Я повернулся уходить.

Коробка была открыта.

Внутри — мокрые, капающие часы, всё ещё идущие, и маленький бледный отпечаток ладони, выжженный в подкладке.

Мои руки были мокрыми.

Я доехал до рассвета без остановок. Когда вернулся в штаб, они попытались стереть мне память.

По крайней мере, им так казалось.

Но нельзя стереть время, которое уже доставлено.

С тех пор я видел то, чего никому не следует видеть. Женщину, заказавшую двенадцать секунд дыхания умершего мужа. Мальчика, желавшего снова услышать лай своей собаки. Мужчину, который платил, чтобы каждую ночь переживать миг до того, как спустил курок, — годами.

Все они в итоге открывают коробку.

Всегда.

Но прошлой ночью я привёз одну по старому адресу.

В дом моего детства.

Имен не было. Лишь жёлтая бумажка на крышке:

«НЕ ОТКРЫВАТЬ, ПОКА НЕ УМРЁТ ТВОЯ МАТЬ»

Она умерла десять лет назад.

Я позвонил на базу. Без ответа. Отправил код возврата. Он не прошёл.

Коробка начала гудеть.

Я пытался выбросить её. Закопать. Сжечь.

Она всегда возвращается. Сидит у изножья кровати. Ждёт.

Иногда изнутри доносятся голоса. Чаще всего мамин. Порой — мой. Смех. Крики. Мольбы.

Я не открывал её.

Но открою.

Должен.

Потому что прошлой ночью я услышал новый голос.

Тот, которого не слышал десятилетиями.

Голос брата.

Он погиб, когда мы были детьми. Провалился под лёд. Я видел собственными глазами. Я никогда себе этого не простил.

Он сказал:

— Ты не виноват. Это не ты отпустил. Я сам.

Он умер, прежде чем я узнал это.

Прежде чем я рассказал кому-нибудь, как всё было на самом деле.

И вот я сижу в темноте. Коробка на коленях. Тикает.

Я знаю, что мне говорили. Я знаю правила.

Но что, если это не наказание?

А шанс?

Что, если пяти минут хватит?


Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Показать полностью 2
7

Кассета: "00-47" 01/06/1960

UPD:

Исправление загаловка поста: Архивная аудиозапись: "00-47" 01/06/60, вместо: Кассеты: "00-47" 01/06/1960.

Начало записи:
Пациент #00-47.
Один из немногих пациентов, кто подаёт признаки жизни на третьей стадии заражения. Чем очень сильно заинтересовал руководство лаборатории. А в последнее время он пытался вырваться из здания, при этом проявляя животную агрессию по отношению к сотрудникам больницы. Спустя какое-то время число таких случаев "дикости" резко увеличилось, что привело к ужесточению всех требований безопасности.
На данный момент он был переведен на нулевой уровень, где за ним продолжится наблюдение. Возможно, он перешёл на новую стадию болезни, о которой мы ещё не имеем никаких данных.

Дополнение к данному отчёту:
Запись монолога Пациента #00-47:
(Звучит хрипящий голос, но слова слышно отчётливо)
- Вы не понимаете, с чем столкнулись...
- Мы существовали задолго до того, как вы начали думать...
- Лучше вам смириться со своей участью, а иначе вы познаете то, что намного хуже смерти...
...ЯДРОООООООоооооооо...

Конец записи.

Показать полностью
26

Весь мой город одержим приложением под названием MiMik

Это перевод истории с Reddit

Если кто-то из ваших знакомых заговорит о MiMik, пожалуйста, не позволяйте им его устанавливать.

Всё началось месяц назад, когда после грязного развода родителей мы с папой и младшим братом переехали в маленький лесозаготовительный городок на тихоокеанском северо-западе. Папа обнаружил в мамином телефоне нюдсы от нескольких мужчин нашего прежнего города — она знакомилась с ними через дейтинг-приложения, и это его сломало. Он собрал нас и увёз как можно дальше, туда, где все знают чужие тайны, а главным событием бывает выход школьной команды в региональный финал.

После случившегося он возненавидел технологии. Никаких смартфонов, соцсетей; его старый ноутбук — только «для учёбы». Я понимаю: его мир рухнул из-за телефона. Но из-за этого мне почти невозможно влиться в новую школу.

В первый же день я заметил странность: почти все ученики носили одинаковые фланелевые рубашки, рукава были подвернуты до локтя каким-то почти ритуальным образом. Шнурки на ботинках были завязаны хитрыми узлами-цветами.

— Это из MiMik, — пояснила Дженни, моя «проводница» по школе. Она улыбалась, но смотрела куда-то сквозь меня. — Все так делают. Тебе нужно приложение.

— У меня нет телефона.

Она уставилась так, будто я признался, что не дышу.
— Странно. Как ты вообще о чём-то узнаёшь?

В столовой у меня внутри всё сжалось. Ученики ели синхронно: откусить, прожевать ровно семь раз, проглотить — и снова. После каждого глотка они переглядывались и хохотали, словно мы с кучкой изгоев не понимали их внутреннюю шутку. Зал двигался, как единый улей, звучал стройный хруст и чавканье.

Партнёр по лабораторной ответил той же пустой улыбкой, что и Дженни:
— Челлендж MiMik. Ты не поймёшь.

Слух о моей «безтелефоности» разнёсся, как вирус.

Дома брат Дэнни всё чаще ныл:

— Я единственный без телефона. Не участвую в челленджах. Сижу один, они пялятся.

Папа стоял на своём. Я понимал его боль, но видеть, как одиннадцатилетний брат становится изгоем, было невыносимо.

Челленджи казались безобидными: #FlannelFriday, #SevenBiteChallenge, #FlowerKnotTuesday — странно, но не опасно. Я думал, всё пройдёт.

Потом появился #DeviousLicks.

На биологии я почувствовал тёплый влажный след на шее. Обернулся — Кит ухмыляется, язык ещё высунут.

— Поймал… — прошептал он.

— Ты больной?

— Devious Licks. Ты должен смеяться.

Я не смеялся. Одноклассники снимали на телефоны. Даже учитель хихикнул, поднимая камеру:
— Он тебя здорово поймал.

С тех пор по коридорам раздавался липкий звук языков по шеям. Пугающе было не облизывание, а реакция жертв — истерический хохот.

Дальше — #RibTickle. Ученики втыкали карандаши и линейки друг другу в бока. Кровь текла, а «жертвы» согибались от смеха:
— Ты меня достал!

Учителя не вмешивались, всё чаще утыкались в телефоны.

Дома становилось хуже: папа пил больше, Дэнни ныл. В четверг всё сорвалось.

— Телефон нужен, чтобы вписаться!

Папа, уже четвёртое пиво, вскочил:
— Чтобы слать фотки своего маленького члена?

— Пап… — попытался я.

— Не «папкай»! Ты, наверное, мечтаешь выкладывать шлюшкины видео на MiMik, как одноклассницы?

Тишина. Папа побледнел, ушёл в спальню, оставив Дэнни в слезах и меня в шоке: откуда он знает о MiMik?

Наутро я ушёл в школу, не взглянув на него.

После последнего урока меня окружили Дженни и другие. Телефоны в руках, пустые глаза.

— Мы не можем позволить тебе быть отключённым, — голос Дженни был чужим. — Ты должна увидеть.

Двое старшеклассников прижали меня к шкафчикам.

— Что вы делаете?!

— Это для твоего же блага.

Мистер Фредерикс склонялся из-за угла, слюна стекала по губам, он снимал всё.

Экран поднесли к моему лицу; я зажмурился, свет прожигал веки. Чьи-то холодные пальцы тянули кожу под глазами. Ногти впивались; я заорал. Открыть глаза — единственный выход.

То, что я увидел, было прекрасным и ужасным. Эмоции сменяли друг друга: удовольствие, ярость, вина, отвращение. Шевелящиеся формы, несуществующие цвета, звуки, вползающие в череп. Сознание рвалось по краям, реальность рассыпалась.

Я отключился.

Очнулся спустя часы на полу туалета, кровь из носа, голова трещит. Школа пуста. Коридоры усеяны одеждой, к потолку прилипла бумага в бурых пятнах, на стёклах дверей — символы, от которых слезятся глаза. Я споткнулся о брошенные джинсы. Хотел домой.

Дома — коробка и записка папиным почерком:

«Простите, что был суров.
Люблю вас обоих.
— Папа»

Внутри на шёлке — новый телефон. Рядом пустое гнездо: единственный аппарат, хотя «обоих».

Я бросился к Дэнни: его комнаты нет, лишь куча одежды, а под ней в паркет выцарапаны символы — глаза слезятся, будто они живые.

Дэнни исчез.

Это было два дня назад. Папа не вернулся. Я один в доме, боюсь выйти и остаться.

Иногда я слышу, как Дэнни зовёт меня по имени из динамика моего нового телефона.


Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Показать полностью 2
81

До нуля

Кап-кап-кап-кап. Четыре капли. Пауза. Восемь капель. Затем еще пять. Пауза. Восемь. После четыре, и за ними две.

Сорок восемь, пятьдесят восемь, сорок две.

Со стороны покажется, что человек, сидящий около крана в ванной комнате и считающий капли — свихнулся. Но могу заверить вас, что это не так.

Просто не так давно я вляпался в одну очень некрасивую историю.

Сорок восемь, пятьдесят семь, сорок девять, прокапал кран.

До нуля

И нет, дело не в сантехнике. Числа будут появляться где угодно. Мне теперь кажется, что, если меня закопают заживо, то они найдут меня и под двумя метрами земли.

Несколько дней назад я возвращался с длительного похода в Зону Аномального Контроля. Да, проник я туда, конечно же, нелегально. Осуждайте, если хотите.

За пару километров до периметра мне попался неприметный дачный домик. Годы нахождения в проклятом месте сделали свое: стекол в окнах у него не было, стены местами обрушились. Но мне повезло найти там комнату и устроиться для отдыха. Пытаться пробраться через Большую стену на свободу днем было равно самоубийству. Какой-нибудь из патрулей все равно тебя найдет и пристрелит.

Места около этого участка периметра спокойные, зверья почти нет, аномалии появляются редко. Поэтому я допустил жесточайшую ошибку для искателя: задремал.

Уже стемнело. Меня разбудил яркий свет настойчиво елозящий по комнате. Светилось что-то снаружи, но что именно — было не разглядеть. Я тогда замер и боялся даже вдохнуть. Если это экспедиционная группа ученых под охраной военных — пристрелят. Новая и неизвестная аномалия — может среагировать на движение. О последствиях промолчу.

Но светящихся во тьме мутантов я еще не видел.

Внезапно свет погас. Глаза несколько секунд привыкали к окутавшему комнату мраку. Аккуратно нащупав пистолет, я пытался увидеть источник погасшего света.

Лучше бы я этого не делал. За окном появился силуэт. Мне удалось разобрать очертания высокого, очень сгорбленного, в форме вопросительного знака, человека. У него была длинная, почти метровая, шея, подвижная будто змея. Левой рукой он опирался на деревянную палку, а в правой держал что-то напоминающее старую керосиновую лампу. Только больших размеров.

Я вжался в стену так, что у меня заболела спина. Какой-то жуткий и неестественный холод охватил мое тело, и тут я понял, что больше не могу пошевелиться. Существо повернуло голову в мою сторону, наклонилось к оконному проему и просунуло в него голову. Длины его мутировавшей шеи хватило ровно настолько, чтобы морда твари оказалась прямо напротив моей.

Изуродованная морщинистая серая кожа покрывала его голову. Старые, уже седые волосы свисали с черепа и почти касались меня. Глаз у монстра не было, как и впадин под них. На лице выделялись только обвалившийся нос, которым он медленно нюхал воздух, и рот, медленно что-то шепчущий.

Правая рука монстра вытянулась и пролезла вслед за шеей в дом, с грохотом затащив лампу. Через мгновение ослепляющий свет залил помещение. Я даже дернуться не смог, всех моих усилий хватило на то, чтобы кое-как опустить веки.

Люди говорят, что перед лицом смертельной опасности страх уходит и остается только чувство полного безразличия. Не верьте. Не знаю, кто эти люди, но паника у меня только усилилась.
Очень мне не хотелось стать кормом для мутанта.

Свет проникал даже сквозь закрытые веки. Внезапно, мне удалось различить в центре яркой вспышки что-то похожее на глаз. Тогда я списал это на разыгравшееся от страха воображение. Ну не может же человек видеть с закрытыми глазами, верно?

Шепот твари усилился и я понял, что он бормочет слова. Да, их было не разобрать, но это была речь. Жуткий, нечеловеческий голос, похожий на демона из рядового фильма ужасов, будто впивался в мозг и оставлял на нем ожоги. Слушать его было физически больно, голова трещала, и, в тот момент, когда я подумал, что мне уже окончательный и бесповоротный конец, все закончилось. Свет погас, шепот смолк.

Еле-еле я разлепил глаза и посмотрел на чудовище. Он поднес лампу к моему лицу. В самом центре конструкции находился... глаз. Не человека, нет, он явно был больше, с тремя сросшимися зрачками по центру. Глаз смотрел на меня несколько секунд, после чего мутант убрал лампу. Я внезапно обнаружил, что меня больше ничего не сковывает. Терять такой шанс было нельзя, поэтому, ободрав руку о кирпич стены, я вылез из-под нависшей надо мной морды твари, дополз до входа и выскочил из дома.

Все пожитки — рюкзак, пистолет и термос, который я достал перед тем, как задремать, — остались около монстра. Мне было плевать. Главное жив.

Как добрался до периметра и пересек его, не попавшись солдатам, не помню. Как добрался до дома и покормил пса в будке — тоже.

Перед сном я пообещал себе, что больше никогда не ступлю даже одной ногой на эту проклятую землю. Заснул я быстро, под тихое бормотание какой-то трансляции на ноутбуке.

Глубокой ночью меня разбудило непонятное чувство тревоги. Открыв глаза, я начал оглядываться в полумраке, пытаясь понять, что не так. Ноутбук ушел в спящий режим, но все равно тихонько гудел, будто там кто-то разговаривал. Я потянулся к нему, открыл. На экране высветилась вкладка с музыкой. Проигрывалась композиция под названием 00:00:00. Видимо, что-то сбилось. Я ведь ясно помнил, что не слушал никакую музыку перед сном. Еле слышные слова складывались в монотонное жужжание, и, чтобы разобрать их, я прибавил звук. Из динамиков донеслось:

— Семьдесят один, ноль два, сорок один... Семьдесят один, ноль два, тридцать один... Семьдесят один...

Дослушивать набор чисел у меня не было никакого желания, поэтому, выключив ноутбук, я лег досыпать остаток ночи.

***

Весь следующий день я решил провести дома. Искал в интернете подработку на первое время. Позвонил одному товарищу, он пообещал узнать, нужен ли в его конторе кладовщик. Занялся разными делами по дому.

К вечеру, устав за день, я упал на диван и начал щелкать пультом. Слегка разомнул шею, что-то она затекла, будто бы. Говорящие головы с экрана вещали про очередной конфликт на ближнем востоке, подорожание цен, стабилизацию экономики и тому подобные вещи. Слышал я это и двадцать лет назад.

На улице зашумел дождь, барабаня по крыше моего домика. Я слегка отвлекся от телевизора и прислушался к звуками, доносящимися с улицы.

Кажется? Вроде нет, тихо. Блять, что-то скрипнуло, твою мать!

Я панически боялся отодвинуть сейчас шторку и увидеть ту тварь. Хотя я прекрасно понимал, что мутанты не могут покидать пределы зоны. Никак. Это аксиома, постоянная величина, похлеще скорости света в вакууме.

Резко дернул штору. Ну конечно, никого во дворе нет. Тьфу! Блядское воображение.

Я вернулся к телевизору. Ведущая передачи, привлекательная молодая девушка, объясняла что-то своему собеседнику:

— Все на самом деле, я имею ввиду те изменения, которые мы можем наблюдать за последний финансовый год, происходят в нашей экономике, потому что мы имеем пятьдесят два, тридцать, двадцать восемь...

Какое длинное число. Новая ключевая ставка у ЦБ, что ли, хах! Тогда коротковатое даже какое-то... Так, стоп, чего это она там говорит? Я прибавил громкость.

— ...Пятьдесят два, двадцать девять, пятьдесят пять. — Девушка в телевизоре резко повернула голову в мою сторону и посмотрела прямо на меня, сквозь экран.

Ее лицо застыло. Она смотрела на меня, не отрываясь и не моргая, при этом продолжая говорить:

— Пятьдесят два, двадцать девять, двенадцать. Пятьдесят два, двадцать девять, ноль два...

Твою мать! В потемках я нашарил пульт и выключил ящик. Что за чертовщина происходит? Какого хуя! Мне же не могло привидеться? Или могло?..

В попытках успокоиться я ходил по комнате туда-сюда. Тело охватила мелкая и мерзкая дрожь. Я бесился с произошедшей ситуации и пугался ее одновременно.

Решив, что без алкоголя в таком не разберешься, я собрался и пошел в круглосуточный магазин. Он находился в полутора километрах от моего дома, так что, пока я до него добирался, обходя образовавшиеся после дождя лужи, мне стало легче.

В магазине я схватил первую попавшуюся бутылку коньяка и подошел к кассе. Продавец, немолодой уже мужчина, уставший за день, спросил меня дежурно о товарах по акции. Я помотал головой и достал наличку, чтобы расплатиться.

— Вы какой-то серый, с вами все хорошо? — спросил он. Я утвердительно кивнул.

— Тогда с вас тысяча восемьсот пятьдесят два, ноль ноль, ноль ноль, пятьдесят один, пятьдесят девять. Пятьдесят...

Я замер, схватив бутылку и перевел взгляд на продавца. Он немигающе смотрел на меня и произносил число за числом. Стоящий за мной в очереди мужчина удивленно посмотрел на него:

— Эй, мужик, ты чего. — Затем он взглянул на меня. — Вы че, знакомы? Это розыгрыш какой-то?

Но я уже выбегал из магазина и не слушал его.

Через несколько минут я уже залетел в свой дом и заперся в ванной. Сел на пол и сделал несколько крупных глотков коньяка, за который даже не заплатил. Так в раздумьях я просидел.... Да не знаю сколько. Коньяка осталось на треть бутылки. Пришло понимание, что мне плохо. Нет, не тошнит. Чувство, будто мышцы, нагруженные тренировкой, безустанно болят. Ныло все тело, но самое большое напряжение чувствовалось в шее.

Но одно за это время я понял. Эти все числа были обратным отсчетом. Часы, минуты, секунды, сука! И он преследовал меня всюду. Я искренне не понимал, как что-то подобное может происходить за пределами аномальной зоны... Твою мать! Зона!

По порядку. Сначала мне встретился ранее неизвестный мутант с фонарем. Остался жив. После возвращения из-за периметра в первую же ночь я услышал обратный отсчет из аудиозаписи на ноутбуке. Затем от лица телеведущей, а потом в магазине.

Словно в подтверждение моих слов кран в ванной начал капать. Я сел напротив и начал считать. Кап-кап-кап-кап. Четыре капли. Пауза. Восемь капель. Затем еще пять. Пауза. Восемь. После четыре, и за ними две.

Сорок восемь, пятьдесят восемь, сорок две. Вот мы и вернулись к началу повествования.

Сорок восемь часов пятьдесят восемь минут, сорок две секунды.

Осталось понять — до чего? Обратный отсчет утверждает, что мне осталось чуть больше двух суток. И что потом? Куда бежать, кого спрашивать? Позвонить в полицию и сказать, что вот, мол я нелегально пролез в зону, кое как там выжил, вернулся обратно, а меня начал преследовать мистический обратный отсчет.

Зона.

Кажется, я говорил, что, не вернусь туда никогда? А у меня будто бы есть выбор?

***

Проник через периметр я как по маслу. КПК пришлось оставить дома: он постоянно вещал обратный отсчет. Бесил. За временем я следил с помощью обычных наручных часов. Правда видеть стрелки я начал немного хуже. Да и в целом перед глазами будто стояла какая-то пелена. Она сгущалась и сгущалась, словно сумерки.

Я списал это на проблемы со зрением из-за волнения. Еще бы! Даже кожа вон посерела. Видать недостаток каких-то витаминов.

На исходе отсчета, когда мне оставалось десять минут, я добрался до того самого домика, где я повстречался с монстром. По пути из-за мути перед глазами я чуть не вляпался в песчанку. Препоганая аномалия, но свезло.

Честно, я не знал, что найду в этом доме. Просто идти мне было действительно некуда.

Я вошел внутрь, пошатываясь: ноги уже не держали, а руки, будто бы не слушались и стали ватными. Сквозь пелену я увидел лежащего на полу мутанта. Видимо сдох. Отлично. И что мне делать теперь?! Тварь. Я протянул руку, чтобы ударить труп, однако сделать у меня этого не получилось. Рука неестественно вытянулась, слегка уменьшившись в объеме, и упала вниз, вдоль туловища, из-за чего часы слетели с нее прям на тушу монстра.

Зрение почти совсем пропало. Ноги отказывались держать, из-за чего я упал рядом с умершей тварью и попытался ползти. Знаете, получалось это неуклюже, учитывая, что правая рука у меня была нормальная, а левая — как непослушная змея.

Через мгновение тьма накрыла меня. Глаза перестали видеть. Я пытался щупать вокруг руками, но это ни к чему не приводило.

Все, смерть. Слепой в зоне — стопроцентный покойник. Без вариантов вообще. Не загрызут, так через два метра попаду в аномалию. От бессильной злобы я начал бить правой рукой по полу. Почувствовал, что ободрал кожу о старые доски после второго удара. Но мне было это не важно. Слез не было. Почему-то я был уверен в том, что глаза выпали из черепа после того, как у меня отказало зрение. Не знаю почему.

Очередной удар пришелся не на пол, а на что-то. С интересом я начал ощупывать предмет и понял, что это та самая керосиновая лампа. Точнее то, что ее напоминало.

Внезапно ко мне вернулось зрение. Не то, что было прежде, слегка уже был угол обзора, все виделось в каких-то мутных зеленоватых тонах, но я видел!

Видел себя. Свою руку, держащую лампу. Видел изнутри. Я встал, держа предмет на вытянутой руке. Откуда-то внезапно появились силы. Интересно. Осмотрел себя вставшего. Глаза действительно выпали. Провалы на их месте начали затягиваться кожей. Серой кожей. Конечности вытянулись, как и шея. Я покрутил своим новым глазом-лампой. Было чудно осознавать все мое тело целостно, а глаз отдельно в керосинке.

Но самое главное я знал. Обратный отсчет закончился. Я был в этом уверен также сильно, как и в том, что солнце взойдет на востоке. Хотя это зона, здесь, говорят и не такое бывает.

Краем уха я услышал двух... нет, трех искателей, идущих метров в двуста от меня. Ого, я теперь я так точно расстояние определять могу! Мне нравится. Я направился к выходу, чтобы найти людей. Они думают, что вышли почти к периметру, да-да. Пусть.

Интересно, что я еще могу? Не знаю. Но одно я сейчас знаю точно. Я хочу есть. Надо зажечь мой глаз в лампе, чтобы видеть. Видеть еду.

Правда это были уже не мои мысли.

Показать полностью 1
9

Улица ужасов. Сезон 2. Эпизод 3. Колодец Желаний

Добро пожаловать обратно на самую необычную улицу города. Здесь в подвалах шепчутся мертвецы, в чердачной пыли прячутся чужие воспоминания.
Они действительно думали, что едут за брошенными деньгами? Не смешите. В этом доме собирают совсем другие трофеи.
Второй эпизод второго сезона сериала коротких рассказов

Улица ужасов. Сезон 2. Эпизод 1. Возрождение

Улица ужасов. Сезон 2. Эпизод 2. Лесной мясник

Улица ужасов. Сезон 2. Эпизод 3. Колодец Желаний

Алексей стоял на поляне уже минут десять, с тех пор как свернул с просёлочной дороги. Лес перед ним сгущался непроглядной стеной - не просто деревья, а нечто древнее, молчаливое, будто выросшее не из земли, а из самой тьмы. Инструкция была простая – ищи камень. И он нашёл. Громадина, поросшая жёстким лишайником, лежала на опушке, как брошенный кем-то предупреждающий знак. В сказках такие камни указывали путь. Здесь же он лишь напоминал, что назад дороги нет.

«Налево - погибель, направо - конец», - промелькнуло в голове. Шутка ли - в двадцать первом веке верить в проклятые развилки? Но смех застревал в горле. Воздух здесь был густой, пропитанный хвоей и чем-то ещё - медленным, затхлым, как дыхание спящего зверя.

Тропинка. Еле заметная, будто её процарапали когти, а не вытоптали люди. Она виляла между сосен, то появляясь под ногами, то исчезая, словно дразня. Алексей наклонился, провёл пальцами по земле. Следов не было. Ни человеческих, ни звериных. Как будто последний, кто прошёл здесь, старательно замёл все следы

Он глубоко вдохнул, почувствовав, как холод заползает под кожу. Идти нужно. Не потому, что хочется. А потому, что остаться - значит позволить лесу решить за тебя.

Шаг. Потом ещё один. Ветви сомкнулись за его спиной.

Тьма наступила внезапно — не плавным закатом, а будто кто-то захлопнул крышку склепа. Солнце, где-то там, за слоями хвои и переплетённых ветвей, больше походило на бледное пятно. Те редкие лучи, что пробивались к земле, дрожали в воздухе, словно испуганные зверьки - коснутся мха на миг и тут же отдергиваются. Алексей ловил их на ладони, но тепло не оставалось. Только холодная игольчатая дрожь, будто свет здесь был иным.

Дышать становилось тяжело. Не так, как в душном подвале - здесь не хватало не воздуха, а самой возможности дышать. Грудь сдавливало невидимыми руками, будто стволы деревьев незаметно сдвигались, сужая пространство вокруг. Или это тишина душила? Настоящая, абсолютная - без птичьих пересвистов, без жужжания мошкары. Только редкие шорохи, слишком чёткие, слишком намеренные. Словно кто-то шёл за ним. Крался.

Сильно пахло прелой травой и грибной сыростью, а между ними едва уловимый медный привкус. Тот самый, что оседает на языке, когда в детстве разбиваешь коленку и машинально облизываешь окровавленные пальцы.

Тропа сужалась. Колючие кусты, которых не было ещё десять минут назад, теперь смыкались по бокам, царапая руки и цепляясь за куртку. Сухие ветви хватали, как костлявые пальцы, а липкая паутина обматывала шею, будто пытаясь затянуть петлю. С каждым шагом воздух как будто сгущался. А чувство, что за ним наблюдают, постепенно вытесняло все остальные.

А потом деревья расступились, будто по незримой команде, словно сам лес устал притворяться просто лесом. Тропа оборвалась резко, без предупреждения — не заросла, не потерялась, а прекратилась, будто тот, кто её проложил, вдруг передумал вести куда-то дальше. Алекс замер, ощущая, как пот, холодный, как ручей из подземелья, медленно стекает по позвоночнику. Поляна. Небольшая, неестественно круглая, будто вырезанная гигантским ножом. Земля — утоптанная до состояния твёрдого кожуха, будто здесь маршировали сотни ног. Но следов не было. Ни вмятин, ни царапин, ни отпечатков. Только гладкая, словно отполированная поверхность, будто землю не топтали, а вылизывали после каждого визитера.

Воздух здесь был гуще, тяжелее. Он висел, как испарения над болотом, но вместо запаха тлена — металл и сырой камень. Каждый вдох оставлял на языке привкус старой монеты, будто Алекс вдыхал не кислород, а ржавчину, соскобленную с забытого на века оружия.

Тишина. Не та, что была в лесу — тревожная, наполненная шорохами. Здесь звуки умерли совсем. Его собственные шаги заглушались, будто он ступал не по земле, а по толстому слою пепла. Даже дыхание казалось чужим, далёким, как будто кто-то дышал за него где-то в стороне.

Это место напоминало сцену. Готовую, ждущую. Камни, из которых был сложен колодец, чёрные не от времени, а от чего-то другого - будто их окунали в кислоту, пока они не впитали саму тьму. Мох на их поверхности шевелился. Медленно, волнообразно, как шкура зверя во сне. Но ветра не было. Ни единого дуновения. В трещинах между камнями, глубоко, будто вросшие в саму породу - осколки. Сначала он подумал, что это когти. Острые, кривые, торчащие из камня, будто что-то пыталось вырваться наружу. Но приглядевшись, понял: металл. Не просто куски железа — они были частью камня, будто росли из него, как кристаллы. Или будто камень когда-то был мягким, податливым, и кто-то вонзил в него эти лезвия, а потом всё застыло, окаменело, но металл так и остался - острый, блестящий, будто только что заточенный.

Внезапный чавкающий звук заставил его вздрогнуть - влажный, густой, будто кто-то шлёпнул ладонью по сырому мясу. Не вода. Не грязь. Что-то плотнее. Как будто в глубине колодца перевернулась огромная рыба — или что-то, лишь отдалённо напоминающее рыбу. А потом шёпот. Невнятный, словно доносящийся сквозь слой ваты. Не спереди, не сбоку, а из-под земли. Алекс резко обернулся, но вокруг не было ни души — только те же чёрные камни, тот же мох, шевелящийся без ветра и непроницаемый лес.

Колодец. Тёмный, сложенный из камней, обросших мхом так плотно, что казалось, будто они покрыты звериной шкурой. И на его поверхности — пентаграмма. Перевёрнутая. Не вырезанная, не нарисованная — будто она проступила сквозь камень сама, как шрам на старой коже. Надпись: "PRETIVM". Латынь. "Плата". Но буквы были искажены — не от времени, а словно их писали дрожащей рукой. Последняя "M" растянулась в длинную, неровную линию, уходящую вглубь колодца, как дорожка. Как приглашение.

Колодец не просто стоял. Он прятался. Притворялся частью пейзажа — ещё одним камнем, ещё одной деталью этого проклятого места. Но если замереть, если перестать дышать на пару секунд... Можно было почувствовать. Он знал, что ты пришёл.

У одного края колодца не было паутины. Всё вокруг — камни, кусты, даже воздух — было опутано липкими нитями. Но здесь... Чисто. Как будто пауки боялись плести здесь сети.

Короткие, осторожные движения - будто земля под ногами могла в любой миг разверзнуться. Колодец лежал перед ним, чёрный и безмолвный, как застывший зев. Он наклонился. Вода (если это была вода) - густая, тёмная, больше похожая на ртуть. Она не отражала - поглощала свет, оставляя лишь смутные очертания. Но на мгновение...

Лицо. Не его. Чужое. Мелькнуло и исчезло - так быстро, что можно было списать на игру теней. Он не успел рассмотреть.

Колодец ждал. Не требовал. Не тянулся к нему щупальцами тьмы. Просто ждал — с холодным, почти равнодушным терпением существа, для которого время ничего не значит. И в этой тишине было ясно: он уже знал, что Алексей решился. Осталось только бросить монетку.

Его пальцы медленно скользнули вглубь кармана. Он достал монетку, которая казалась выкованной не из металла, а вырезанной из векового льда. Она была настолько холодной, что этот холод проникал сквозь кожу, растекался по венам. В тот момент, когда он сжал монету в ладони, перед глазами всплыли воспоминания — не плавно и последовательно, а резкими, болезненными вспышками, словно кто-то насильно вскрывал давно зарубцевавшиеся раны.

----------------

Комната погрузилась в полумрак, нарушаемый только мерцанием экрана ноутбука, который отбрасывал синеватые блики на пустые бутылки из-под дешевого виски. Эти бутылки, выстроившиеся в аккуратный ряд, были немыми свидетелями его постепенного падения. Она ушла - не хлопнув дверью, не устроив сцены, а просто исчезнув, оставив после себя лишь короткое сообщение на экране телефона: "Ты исчез. Давно. Сам не заметил." Эти слова он перечитывал снова и снова, пока они не перестали иметь смысл, превратившись в набор бессмысленных символов.

Его финансы рассыпались как карточный домик — сначала незаметно, потом все быстрее, пока не превратились в череду банковских уведомлений с красными цифрами и звонков от коллекторов, чьи голоса звучали подчеркнуто вежливо, но в этой вежливости сквозила неумолимая угроза. А книга... книга, которая должна была стать его спасением, просто не писалась. Пустой экран словно насмехался над ним, отражая его же лицо — изможденное, с тенью отчаяния в глазах.

В одну из таких ночей, когда пальцы сами собой выстукивали в поисковике запросы все мрачнее и безнадежнее - "как выжить без денег", "как вернуть вдохновение", "как начать все сначала" - он наткнулся на странную ссылку. Не броскую рекламу, а скромное, почти неприметное сообщение: "Колодец исполняет желания. Не спрашивайте, как." Что-то в этих словах заставило его щелкнуть по ссылке, хотя разум шептал, что это очередной развод для отчаявшихся.

Сайт, который открылся перед ним, выглядел так, будто его не обновляли с начала 2000-х. Пиксельная графика, простой шрифт, отсутствие рекламы - все это выглядело подозрительно не аутентично, а скорее сделанное на коленке. Приманкой выступали - десятки свидетельств от людей, утверждавших, что их жизнь изменилась после посещения колодца. Эти рассказы не пестрели восклицательными знаками и восторженными эпитетами, а были написаны сухо, будто констатация фактов: "Бросил монету — наутро получил работу мечты", "Долги исчезли, как будто их никогда не было", "Она вернулась". Под этими историями следовала простая инструкция: найти деревню Лесохим, отыскать старуху Марфу у разрушенной мельницы, купить у нее монету. И последняя строка: "Не ждите чуда. Оно вас найдёт само."

Разумом он понимал абсурдность этой затеи, но что-то глубже, что-то первобытное и иррациональное, тянуло его туда. Не надежда, даже не вера — просто отсутствие других вариантов. И вот теперь, стоя перед черным жерлом колодца, он понимал, что пришел сюда не за исполнением желаний.

Он пришел сюда, потому что больше идти было некуда.

Деревня встретила его молчаливым безразличием, будто он был не первым и не последним, кто пришел сюда с безнадежным взглядом и пустыми карманами. Название - Лесохим красовалось на покосившейся табличке, которая, судя по стилю шрифта и потрескавшейся краске, висела здесь еще с советских времен. Дома стояли, словно пьяные, одни совсем развалились, другие еще держались, но с явным нежеланием, будто в любой момент готовы были рухнуть от первого же сильного ветра.

Мельницу найти оказалось сложнее. Местные жители - а точнее, те немногие, кто еще оставался в этом вымирающем месте не горели желанием помогать. Они прятали глаза, когда он подходил, отворачивались, будто не замечая его, или просто захлопывали двери, не удостаивая ответом. Он шел от одного дома к другому, поднимая пыль своими низкими ботинками, и с каждым шагом ощущал, как деревня словно отталкивает его, не желая раскрывать своих секретов.

Пока наконец один старик не сжалился над ним и не рассказал, где можно найти ту самую Марфу. Старая мельница, которая давно перестала быть таковой находилась в отдалении от деревни, от глаз её скрывал густой, не такой через который ему придётся позже пройти, но всё равно не позволяющий увидеть разрушенное здание мельницы. Точнее, то, что от нее осталось — скелет из почерневших бревен, с провалившейся крышей и пустыми глазницами окон. Рядом с ней стоял маленький, но аккуратный домик, который выглядел так, будто его построили вчера — свежая краска, ровные стены, чистые окна.

На крыльце сидела старуха. Она курила сигарету с белым фильтром, и дым клубился вокруг нее, будто живой. Ее глаза - мутные, затянутые пеленой - смотрели на него без интереса.

- Чего пришёл? - Ее голос был скрипучим, как ржавые петли старой двери, и в то же время слишком спокойным, будто она уже миллион раз задавала этот вопрос.

Как будто ты не знаешь.

Алексей попытался улыбнуться, прикинуться довольным жизнью человеком, но получилось жалко.

- Монета нужна, поди, - сказала старуха, не дожидаясь ответа.

- Так точно, - пробормотал он.

Старуха усмехнулась - звук, похожий на скрип ножа по стеклу.

- Все вы одинаковые. - Протянула она, медленно поднимаясь. - Приходите с пустыми глазами и пустыми карманами.

Она не договорила, лишь махнула рукой, будто отмахиваясь от уже известного финала.

- Заходи. Дам, за чем пришел.

И, развернувшись, вошла в дом, даже не проверив, идет ли он за ней. Будто знала, что у него нет выбора.

Он выложил на стол все, что у него было - пять тысяч рублей, последние деньги, которые помогли бы протянуть ему еще пару недель в этом беспросветном существовании. Бумажки лежали на столе жалкой кучкой, словно подчеркивая всю ничтожность его положения. Старуха скривила свои тонкие, поблекшие губы, будто перед ней положили не деньги, а что-то несвежее, но все же медленно провела по купюрам костлявыми пальцами, сгребая их в ладонь с брезгливой гримасой. Спустя несколько секунд на столе появилась монета. Алексей был готов поклясться, что старуха не пошевелила и пальцем и монета материализовалась прямо из воздуха.

- Пойдёшь по дороге в другую сторону от той, что привела тебя сюда, - Проскрипела она, даже не глядя на него. - Пока не упрешься в камень возле леса.

Она сделала паузу, будто давая ему время осознать сказанное, а потом добавила с усмешкой:

- Не бойся, мимо не пройдёшь. Камешек-то приметный.

Голос ее звучал так, будто она повторяла эти слова в сотый раз, и в нем не было ни капли сомнения - она знала, что он найдет этот камень, как находили его все до него.

- Возле него тропинка едва видимая, - продолжила старуха, наконец подняв на него свои мутные, затянутые пеленой глаза. - Вот по ней и топаешь, прямо до колодца.

Она махнула рукой, словно отгоняя назойливую муху, и отвернулась, давая понять, что разговор окончен.

- Иди давай, - бросила она уже через плечо, - ничего нового ты мне всё равно не скажешь.

Он хотел что-то сказать, спросить, уточнить - но язык будто прилип к нёбу. Вместо этого он лишь кивнул, развернулся и вышел на улицу.

------------

Монета лежала на его ладони, холодная и необъяснимо тяжелая, будто выкованная не из металла, а из вечной мерзлоты. Ее грани были стерты до гладкости, а профиль на аверсе - едва различимый, словно тень лица, почти полностью стертого веками. Но оборотная сторона... Там не просто отсутствовала часть изображения - она была намеренно уничтожена, будто кто-то старательно соскоблил важнейший фрагмент, оставив лишь шероховатую вмятину, напоминающую незаживающую рану.

Когда он поднес монету к губам, язык мгновенно ощутил привкус крови - не стального послевкусия меди, а настоящей, теплой и солоноватой человеческой крови, будто монета пролежала не в земле, а в открытой ране. Воздух вокруг внезапно сгустился, наполнившись запахом мокрой меди и подземной сырости, смешанным с чем-то сладковато-гнилостным, что заставило его желудок болезненно сжаться.

Сделав глубокий, дрожащий вдох, он разжал пальцы.

"Я хочу стать успешным. Как можно быстрее". - Прошептал он, и слова повисли в воздухе, будто выгравированные на внезапно застывшем времени.

Монета не просто упала - она испарилась в полете. Один момент - она сверкала в воздухе, переворачиваясь с характерным металлическим звоном, следующий - ее не стало. Не всплеска, не звука удара о воду.

Тишина, наступившая после, была неестественно абсолютной. Даже его собственное дыхание казалось чужим, доносящимся откуда-то издалека, будто он слышал не себя, а слабое эхо из параллельного мира. Сердцебиение, обычно громкое в такие моменты, теперь было неслышным - словно сердце остановилось в ожидании.

И тогда колодец ответил.

Сначала - едва уловимым бульканьем, похожим на звук кипящей смолы. Потом - серией глухих хлопков, будто что-то массивное переворачивалось в глубине. Вода (если это была вода) начала бурлить, выбрасывая на поверхность жирные, черные как деготь пузыри, которые лопались с противным чмокающим звуком, выпуская в воздух струйки пара, пахнущего гнилыми яйцами и перекисью.

Пентаграмма на стенах колодца вспыхнула тусклым багровым светом, будто раскаленный металл под тонким слоем копоти. Ее линии пульсировали в такт бульканью, создавая жутковатую иллюзию, будто весь колодец - это гигантское сердце, пробуждающееся от многовекового сна.

Здравый смысл в последний раз попытался взять верх. Часть его сознания, еще не пораженная нарастающим ужасом, почтительно аплодировала масштабам постановки. Если бы эти пять тысяч не были его последними деньгами... Если бы он мог позволить себе подобную роскошь как скептицизм... Он бы наверняка расспросил, как им удалось добиться такого спецэффекта - звуков, запахов, этой пугающей игры света. Может, даже заплатил бы еще, чтобы узнать секрет.

Но когда очередной пузырь, размером с человеческую голову, лопнул у самой поверхности, выпуская клубы черного дыма, складывающиеся на мгновение в нечто, напоминающее лицо с вытянутым ртом в беззвучном крике, все мысли о театральности мгновенно испарились.

Колодец не притворялся потусторонним. Он был потусторонним.

Лицо в черной воде колодца постепенно приобретала его черты - каждый изгиб бровей, каждая морщинка у глаз, даже едва заметный шрам на подбородке, оставшийся с детства. Но затем оно начало деформироваться, как восковая маска, оставленная у раскаленной печи. Кожа стягивалась, покрываясь сетью глубоких трещин, серея и иссыхая, словно пергамент, забытый на века в сыром склепе. Волосы выпадали прядями, обнажая пятнистую кожу головы, покрытую темными прожилками, будто корни ядовитого растения проросли под черепом.

Его глаза — те самые, что еще минуту назад с ужасом смотрели на это превращение покрылись мутной пленкой, но взгляд оставался острым, пронзительным, словно сама смерть вглядывалась в него из глубины колодца.

А потом он увидел её.

Старуха стояла рядом, но теперь она не сгорбленная и древняя — ее поза была прямой, движения плавными, а в углах губ играла ухмылка, полная жуткого, ненасытного удовольствия.

И тогда он ощутил это — не боль, не страх, а нечто куда более ужасное.

Его вытягивали.

Не воздух из легких, не кровь из вен — само время, годы, мгновения, воспоминания. Он чувствовал, как молодость утекает сквозь пальцы, как сила покидает мышцы, как разум тускнеет, словно свеча на сквозняке.

Он рухнул на колени, и его пальцы - уже костлявые, с побелевшими суставами - вцепились в край колодца, будто пытаясь удержаться в этом мире. Кожа на руках сморщилась, покрылась трещинами, из которых не сочилась кровь — только серая пыль, оседающая на камнях. Волосы поседели и осыпались, как осенние листья, оставляя залысины, покрытые голой, пергаментной кожей.

А старуха…

Она молодела на глазах.

Морщины разглаживались, спина выпрямлялась, зубы, еще недавно желтые и редкие, теперь белели ровным рядом, будто никогда и не знали разрушения. Ее волосы, прежде седые и жидкие, становились гуще, темнее, ниспадая на плечи блестящими волнами.

- Спасибо за сделку. - Прошептала она, и в ее голосе теперь не было ни скрипа, ни хрипоты - только чистый, почти девичий тембр.

И тогда колодец взорвался тьмой.

Огромный черный пузырь, похожий на каплю жидкого мрака, медленно поднялся из глубины, растягиваясь, принимая форму чего-то слишком большого, слишком чужого, чтобы его можно было осознать. Он потянулся к Алексею, как амеба, нащупывающая добычу, и в последний момент, перед тем как тьма поглотила его полностью, он увидел…

Девушку.

Молодую, красивую, с пустыми глазами. Она наклонилась и подняла с земли монету - ту самую, что он бросил в колодец.

И тогда, в последнюю секунду, перед тем как сознание навсегда растворилось во тьме, он понял.

Колодец не исполнял желания. Он заключал сделку.

--------------

Новенький MacBook Pro, такой неуместный на старом деревянном столе в деревенском домике, раскрылся с едва слышным шелестом, экран вспыхнул холодным сиянием, отражаясь в широких зрачках, которые казались неестественно черными - будто за ними скрывалось нечто большее, чем обычный человеческий глаз. Длинные пальцы с безупречным маникюром - нежно-розовый лак, ни единой заусеницы, ни малейшего изъяна - коснулись клавиатуры с хищной грацией. Каждое движение было отточенным, выверенным до миллиметра, будто эти руки никогда не знали дрожи, усталости или сомнений.

Панель разработчика открылась мгновенно, строки кода мелькали, как кадры давно отрепетированного спектакля. Ноготок с легким стуком постучал по клавише Enter — звук, похожий на падение монеты на каменное дно.

Сайт "Колодец желаний" обновился.

В разделе отзывов появилась новая запись:

«Боже, я богат. Жизнь удалась». Алексей, 27 лет.

Просто. Лаконично. Совершенно не похоже на тот дикий, бессловесный вопль, который застыл в его пересохшем горле, когда черная пустота колодца поглотила его целиком.

Девушка улыбнулась. Слишком широко. На мгновение в уголках ее губ проступили глубокие морщины, будто под тонкой кожей шевельнулось что-то старое, что-то жадное. Но тут же ее лицо снова стало гладким, безупречным.

Конец

Авторский канал - t.me/writer_path

Показать полностью 1
170

Тени в разбитом зеркале

Всем привет, дорогие читатели. Есть у меня один рассказ, с которым я долго думал - выкладывать его, или всё-таки не стоит... Но сегодня немного поддал и решился. Это не хоррор, не мистика, а вполне себе ужасы, которые, к сожалению, вполне могут быть действительностью. Надеюсь, такой контент не выкидывают в общую ленту. Честно скажу - это не моё, так скажем, амплуа, да и сам рассказ давался мне довольно тяжело. Я не преследую цели дискредитировать какие бы то ни было государственные органы, или кого-то оскорбить. Как говорится - все персонажи вымышлены, все совпадения случайны. Приятного чтения. Я надеюсь...

***************************************************************************************************

Раньше пахло ванилью. Или это только кажется? Алёнка щурилась, пытаясь поймать призрак того запаха в промозглом воздухе барака. До. До того, как папа стал чёрно-белой улыбкой на покосившейся полке. До того, как мамин смех сменился хриплым кашлем по утрам. До него.

Она вспоминала тёмными ночами, вытирая солёные слёзы: сильные папины руки, шершавые от работы на стройке, которые подбрасывали её к потолку, а она визжала от восторга, цепляясь за его шею.

- Летай, моя птаха! - кричал он, смеясь вместе с ней.

По вечерам мама читала вслух "Карлсона", пока Ванечка был еще только тёплым комочком у неё в животе. Небольшая кухня по вечерам дышала жаром, на столе – картошка в мундире, селёдка с луком. Скромно, зато вкусно и с любовью. И любви этой хватало на всех.

Позже Алёнка нюхала макушку пухлого Вани – сладкий, тёплый запах младенца был самым лучшим ароматом в мире. Она пела ему колыбельные, качала на руках, чувствуя, как его крошечное сердечко бьётся в унисон с её собственным.

Над умывальником висело небольшое, овальное зеркальце в пластмассовой рамочке – подарок от папы маме на 8 марта. Оно ловило солнечные зайчики, отражало их улыбки. Девочка любила смотреться в него, представляя себя принцессой из Диснеевского мультфильма.

В сундучке под кроватью лежала их единственная семейная фотография: папа смеется, обнимая маму, она прижимает к себе пятилетнюю Алёнку, а на животе у неё – бугорок Вани. Папина улыбка была живой, счастливой. Алёна иногда тайком доставала фотографию, гладила его лицо, шепча: "Папочка..." Это было ее сокровище.

Через два года папа просто исчез. Сначала в больницу с резкой болью в животе. Потом – под холодный камень с датами, которые ничего не говорили Алёнке, кроме того, что он больше не вернётся. Мир съёжился до размеров промозглого барака на окраине, куда их выселили за долги. Мамин смех умер вместе с ним. Вместо него появился тихий плач по ночам, который сменился пустотой. А потом пришел Он. Сергей. Сначала – с дешёвыми конфетами и громкими обещаниями. Потом – с бутылкой дешёвого портвейна. И мама потянулась к ней, как утопающий к соломинке, ища спасения, не замечая, как идёт ко дну.

После пахло кислым перегаром, мочой в углу, плесенью, въевшейся в стены, и вечным страхом. Краски мира выцвели. Теперь он стал серым, колючим, как битое стекло под босыми ногами. Ване было три года, когда Сергей окончательно переехал. Его детский смешок, такой звонкий раньше, теперь чаще затихал, сменяясь испуганным всхлипом при каждом громком звуке. Зеркальце переехало с ними. Оно висело криво, в пыльном углу над ведром для помоев. Теперь в нём отражались лишь тусклые тени, мелькающие по бараку, да сама Алёнка – все более худая и бледная, с большими, темными провалами глаз. А фотография... Сергей нашел её, когда рылся в их скудных пожитках.

- На кой хрен это старье? – фыркнул он.

Девочка кинулась вырывать из его рук свою драгоценность, но он легко отшвырнул её.

- Памятка о мудаке? – он держал фотографию над печкой.

- Нет! – закричала Алёнка.

Сергей усмехнулся и бросил карточку в огонь. Пламя мгновенно охватило папину улыбку, мамины глаза, её саму. Она смотрела, как чернеет и скручивается еë "До", чувствуя, как что-то важное внутри тоже обугливается и умирает, оставляя после себя один лишь запах гари с горсткой пепла.

- Это ты мудак. - Сквозь зубы процедила девочка, глядя на равнодушное пламя.

Отчим не церемонился, мгновенно перейдя к воспитательному процессу. Он бил Алёну ногами по животу, по голове, до тех пор, пока та не прекратила свои попытки подняться. Не потому, что боится, а потому что больше не было сил. Их осталось лишь на тихие всхлипывания, в такт подвываниям Ванечки.

Сергей склонился над её лицом, дыхнув свежим перегаром, осматривая мутным взглядом, после чего плюнул на неё и ушёл.

- Ещё раз, сучка мелкая, я услышу от тебя нечто подобное, руки переломаю! - бросил он из-за спины, удаляясь за стол, продолжать пьянство.

Школа теперь стала недостижимой роскошью.

- А кто будет за Ваней смотреть? – рявкнула Мать как-то утром, когда Аленка попыталась натянуть старую куртку. - Да и что ты там выучишь? Башка всё равно пустая, нечего тебе в школе делать.

С тех пор школа, вместе с подружками, остались лишь смутным воспоминанием. Её миром теперь был ветхий барак, Ванечка и вечная борьба за выживание.

Каждый раз, когда взрослые уходили на работу, что случалось не часто, Алёна брала с собой Ваню и они отправлялись на улицы пыльного города. В этот промозглый день холодный осенний ветер рвал тонкую ветошь на девочке, пронизывая до костей. Братик, завернутый в ее старый свитер, дрожал у нее за спиной, спрятав личико. Они стояли у входа в подземный переход – место, где иногда удавалось выпросить хоть копейку. Люди шли потоком, уткнувшись в землю или в экраны телефонов.

- Помогите... Пожалуйста... Братик голодный... - говорила Алёнка тихо, едва слышно, протягивая худую ладошку.
Молодая женщина в дорогой шубе брезгливо отшатнулась, будто от прокаженного, ускорив шаг.
Высокий мужчина остановился, покопался в кармане. Девочка замерла, надежда толкнула сердце в горло. Он достал мелочь... и бросил монетку прямо на грязный тротуар перед ней. И пошел дальше, не оглядываясь.
- Лёна... мне холодно... - проскулил из-за спины Ванечка
Алёнка подняла монетку, грязную, липкую. Десять рублей. Хватит ли хотя бы на пирожок с капустой? Или хотя бы на стакан горячего чая? Вряд ли. Она сунула её в карман, сжав кулачок. Надо просить дальше. Но Ваня замёрз и надо было что-то делать.

Они пошли в пекарню, в надежде, что там удастся хотя бы немного заглушить чувство голода и согреться. Запах горячего хлеба ударил в ноздри, закружил голову.
- Тётя... можно кусочек хлеба? Братик маленький... есть очень хочет... - с мольбой в глазах обратилась Алёнка к продавщице, смахивая предательскую слезу.
Продавщица даже не повернулась в её сторону, презрительно фыркнув.

- Пошли отсюда! Нечего здесь попрошайничать!

Алёна отпрянула, утащив за руку Ваню. За столиком сидел пожилой мужчина, евший пирожок. Он посмотрел на детей сочувствующим, даже понимающим, взглядом, на их впалые щеки, на огромные глаза Вани. Вздохнул, отломил кусок от своего пирожка.

- Держи, малыш...

Ваня потянулся, но тут же вцепился в Алëнку, испуганно глядя на продавщицу.

- Не надо кормить их тут! Привыкнут! Пошли отсюда, я сказала!

- Успокойтесь, женщина, - мягким тоном ответил ей мужчина, - это моя еда, с кем хочу, с тем и делюсь.

- На улице иди делись! Мне бездомные здесь не нужны! Заразу только всякую разносят!

Алёнка схватила Ваню на руки и, поблагодарив дядю за угощение, бросилась к выходу.

- Вот, возьми... - она почувствовала, как её схватили за руку.

Мужчина протянул ей вторую половинку тёплой выпечки, судя по выражению лица, будто от сердца отрывая. Но она отказалась.

- Вы, наверное, тоже голодны. - С явной грустью сказала девочка, осмотрев неряшливо одетого мужчину.

Ей показалось, что он не многим отличается от них. Такой же брошенный, такой же несчастный, такой же голодный, как они.

- Кушай, солнышко, кушай... – приговаривала Алёна, поглаживая Ваню по спине. Голос её дрожал.

Пожилая женщина с добрыми глазами и сумкой-тележкой остановилась рядом

- Ой, деточки, что же вы так? Замëрзли совсем! - Она порылась в тележке, достала два яблока с булочкой в целлофане. - На, поешьте. Господи, дети мои, за что ж вас так жизнь то побила? Ой...

Она сунула еду в руки Алёнке и быстро засеменила дальше, оглядываясь и причитая. Алёнка, ошеломленная, сжала неожиданный дар. Ванечка перестал дрожать от холода, уставившись на булочку. Сегодня у них будет настоящий пир.

Голод. Это была постоянная, сводящая живот судорога. Слабость, от которой темнело в глазах. Они доедали объедки, которые швырял пьяный Сергей прямо на пол.

- Жрите, падаль! - гнусаво говорил он, с ухмылкой наблюдая, как они жадно доедают подачки с "царского" стола.

Частенько Алёна искала корки хлеба на помойке за гаражом. Девочка отдавала Ване всё мало-мальски съедобное, что удавалось раздобыть, сама довольствуясь жалкими крохами и жгучим соком в пустом желудке.

Однажды Алёнка стащила из сумки пьяной Тёти Любы целых два копчёных окорочка, которые она, судя по всему, принесла в гости на закуску, но забыла достать. Запах ароматного мяса был просто опьяняющим. Они с Ваней спрятались за печкой и, задыхаясь от жадности, разорвали их, как свирепый хищник добычу, смакуя каждый кусок, боясь, что вот-вот отнимут. Мать нашла их по громкому чавканью, избила обоих – Алёнку за воровство, Ваню за то, что "жрёт украденное". Но в тот миг, когда сочное мясо просто таяло во рту, они были почти счастливы. Конечно, сестре досталось куда больше. Родная мама махала ремнём с такой яростью, что девочка потом с трудом поднималась с кровати, борясь с нестерпимой болью несколько дней. Но она ни на мгновение не пожалела о своём поступке.

Она привыкла. Алёна постоянно была объектом для вымещения злости. Её били за вездесущую грязь, что липким слоем покрывала практически всё вокруг, за заплесневелую посуду в раковине, из которой она даже не ела. Пол был покрыт одеялом из окурков, осколков стекла, рвоты и ещё каких-то неведомых пятен.

Мать в этот день проснулась с особо плохим настроением. Голова раскалывалась. Глаза налились кровью. Она споткнулась о пустую бутылку, валявшуюся у порога их угла за печкой. Взгляд упал на пол – вечно серый, въевшаяся грязь сливалась с самой доской.

- Какая грязища! Алёнка! Тварь безмозглая! Я ж тебе вчера сказала – отмыть всё, чтоб блестело!

- Мам... но он... он уже не отмывается... Я терла... - робко сказала девочка, прижимая к себе испуганного Ваню.

Удар по лицу. Звонкий, смачный. Алёнка не удержалась, упала на колени, прикусив губу до крови. Соленый привкус заполнил рот. Ваня заплакал.

- Ты мне еще хамить будешь?! Говорю – мыть! Сейчас же! На коленях! Тряпкой! Чтоб до дыр! Или Сергей тебе объяснит?! Он тебя научит уважению! - орала мать с перекошенным от злобы и похмелья лицом, тряся кулаком над её головой.

И Алёнка мыла. Слëзы текли ручьями, смешиваясь с грязной водой из железного ржавого таза. Она тëрла до боли в содранных пальцах, до кровавых ссадин на коленях. Пол не блестел. Он никогда не будет блестеть. Въевшаяся грязь стала его сутью. Как и злоба – сутью Матери. Как и страх – сутью еë собственного существования.

Страх. Особенно – взгляда Сергея. Липкого, медленного, скользящего по еë худенькому телу. Этот взгляд заставлял девочку сжиматься внутри, желать стать невидимой. Она бежала к колонке, даже в мороз, лила на себя ледяную воду, тëрла кожу до красноты. Но чувство его взгляда, его жирных пальцев, вцепившихся в неë однажды ночью, когда мать храпела пьяным сном, а он прижал её к стене за печкой, зажав рот ладонью, вонючей от табака и водки... Это было под кожей. Как та грязь на полу – въелось. Не отмоешь. Но она пыталась. После этого она ещё больше ненавидела свое тело, это грязное место, эту никчёмную жизнь. Ванечка спросил её про синяк на руке. Она ответила, что упала.

Ваня был ей не просто братом. Он был её дыханием. Её щитом от полного безумия. Её причиной вставать по утрам. Её смыслом терпеть, смыслом жить дальше.

Она помнила, как он впервые назвал её по имени – "Лёна". Помнила, как он неуверенно пошёл, цепляясь за её палец. Как смеялся, когда она дула ему на пузико. Теперь она была для него всем: мамой, папой, нянькой, защитницей. Она находила крохи еды прежде всего для него. Укрывала его своим телом во время пьяных драк. Прижимала к себе в их углу за печкой, когда в дом врывался холод или крики становились невыносимыми, и шептала сказки. Не про Карлсона – тот мир казался слишком нереальным. Она придумывала "Страну Тёплых Рук" и "Полных Тарелок". Где всегда светло и пахнет хлебом. Где не нужно терпеть голод и унижения. Где все друг друга любят и ценят. Где мама с папой целуют в лоб и обнимают перед сном. Ваня верил. Его большие, доверчивые глаза, как два прозрачных озера, ловили каждое её слово. В них отражалась и её собственная, почти угасшая надежда.

Их сокровища: облезлая кукла-тряпица "Мася", сшитая Алёнкой из лоскутов маминой старой юбки, за которую она потом получила бляшкой от солдатского ремня, и три гладких камушка, подобранных у реки – белый, серый и с рыжими прожилками, похожий на кусочек пряника.

Ваня спал, прижавшись к сестре. Его тёплое дыхание на её шее было единственной молитвой, в которую она ещё верила. Его маленькая ладошка, доверчиво лежащая в её руке – единственным доказательством, что она ещё человек, а не пустое место. Жизнь Алёнки была привязана к Ваниной тоненькой ниточке. Оборвись она – и для неё всё закончится.

Иногда, в редкие минуты, когда взрослые были слишком пьяны или уходили, им удавалось улизнуть к Бабе Вале. Старушка жила в таком же покосившемся бараке через двор. Там всегда пахло лекарствами, сушеными травами и старостью. Там всегда было тепло и Баба Валя, молча кивала, впуская их. Молча ставила на стол эмалированную кружку сладкого чая и заветные сушки. Эти минуты были глотком чистого воздуха перед новым погружением в топкое болото. Здесь не били. Здесь не орали. Здесь можно было просто пить вкусный чай, заедая сушками и слушать истории старушки о её весёлой молодости.

Она и подарила Алёнке набор для вышивания, когда та сказала, что хочет сшить куклу для Ванечки, да и в принципе, ей нравится шить. Сергей нашёл этот набор, когда рылся в их углу, выискивая спрятанную там бутылку.

- Шлюха рукодельная! - заорал он, не забыв отвесить звонкую пощёчину. - Ещё и ворует!

Отчим швырнул небольшой мешочек в печь, немного посмотрел на то, как пламя жадно пожирает его, а затем избил девочку за "воровство", не посчитав нужным слушать её оправдания.

На следующий день он пришел к Бабе Вале. Старушка, попытавшаяся заступиться, сказать, что ткань и нитки – её, получила сильный, подлый толчок в грудь. Она упала, ударившись виском о косяк двери. Раздался глухой стук. Старушка распласталась на полу без чувств. Кровь медленно растекалась по седым волосам из раны на виске. Сергей стоял над ней, красный от злобы и беспробудного пьянства.
- Сама виновата, карга старая! – сказал он хрипло, тихо и быстро ушел, не оглядываясь.

Алёнка наблюдала из-за угла соседнего барака. Она не видела падение, не видела кровь, но видела, как ушел Сергей. Страх сковал её. Подойти? Помочь? Что там случилось? А если Сергей вернется? Она стояла, как вкопанная, несколько мучительно долгих минут и, всё-таки, решилась сбегать проверить, всё ли в порядке со старушкой. Баба Валя зашевелилась, попыталась приподняться, но снова упала. Алёнка не выдержала, подбежала.

- Бабушка! Бабушка Валя! - шёпотом, испуганно озираясь по сторонам, восклицала девочка.

Она открыла один глаз, залитый кровью, губы едва заметно дрогнули.

- Прости... – она захрипела, изо рта пошла пена с кровью. Её тело задёргалось и... замерло. Глаза остекленели, уставившись в серый потолок.

Алёнка в ужасе отпрянула. Последнее убежище, их крошечный островок человечности, был не просто уничтожен – убит. Навсегда. И никто не пришёл. Никто не услышал. Окна соседних бараков оставались тёмными и равнодушными.

Девочка, не зная, что делать, побежала домой, в их ад. Ваня, поняв, что случилось что-то страшное, забился в истерике. Алёнка схватила его на руки, пытаясь успокоить. Она боялась, что этот монстр может прийти в любой момент и убить их обоих. Теперь они были одни. Совсем одни.

Через несколько недель из барака Бабы Вали стало невыносимо вонять. Соседи долго ругались, потом кто-то вызвал полицию. Приехали, открыли дверь... Репортаж об одинокой старушке, умершей и забытой всеми, мелькнул в местных новостях. Никаких подозрений. Старость, одиночество. Сергей лишь опрокинул очередной стакан водки, услышав эту новость от собутыльников.

- Помянем! - пробубнил он и выпил до дна.

Злая зима пришла рано. Ванечка заболел. Горячий лоб, хриплый мокрый кашель. Алёнка металась. Ни лекарств, ни теплой одежды. Она снова пошла просить. На рынке, у аптеки, у церкви. Большинство отмахивались. Одна женщина, выглядевшая доброй, выслушала: "Бедные детки... Подожди тут, я схожу за деньгами". Алёнка ждала час. Два. Женщина не вернулась. Ваня бредил. Отчаянье грызло Алёнку. Она решилась стащить лекарство.

Девочка робко попросила лекарства у фармацевта в аптеке, даже не зная, что ей нужно.

- А что вас беспокоит? - вежливо поинтересовалась женщина, мелькая за витриной.

Алёнка быстро озвучила все симптомы, продавщица, через несколько мгновений, положила несколько упаковок различных лекарств на стойку. Она уже приготовилась просто схватить и побежать без оглядки, но не смогла под пристальным взглядом женщины.

- Только у меня денег нет. - Девочка расплакалась так, что постоянно всхлипывала и не могла остановиться. - Братик маленький болеет сильно, а я помочь ему не могу. Сначала попрошайничала, ни кто и монетки не подаст, потом украсть хотела, тоже не получается. Помогите, пожалуйста, тётенька. Я жить без него не смогу.

Женщина убрала товар с кассы и оценивающе посмотрела на плачущего перед ней ребёнка. Она быстро поняла, в чём дело, протянула маленький пакетик с заветными лекарствами, но отдала не сразу.

- Успокойся, милая. - С теплом в голосе сказала фармацевт и это немного помогло. Девочка приготовилась слушать. - Давай так. Ты скажешь мне, где живёшь, а я отдам тебе этот пакетик. В нём есть всё, что тебе нужно.

Алёнка часто закивала, утирая слёзы. Она быстро сказала адрес, а женщина наскоро его записала, после чего отдала пакетик.

- Только не приходите, пожалуйста. И... спасибо вам, огромное. - прошептала девочка, сжав в руках драгоценный дар и скрылась за дверью.

Сердце колотилось, как бешеное, но теперь – от ликования. Она бежала. Не спотыкаясь, не падая, летела по скользким тротуарам, сжимая в кулачке пакетик – маленький, тёплый, пахнущий спасением. Лёд под ногами хрустел весело, снег крупными хлопьями бил в лицо, превращаясь в холодные капли, но ей было всё равно. "Ванюш!" – мысленно кричала она, пробегая мимо почерневших стен старых бараков. – "Держись! Я уже бегу!"

Она представляла, как осторожно развернёт пакетик, прочитает инструкции, как натрёт ему спинку согревающей мазью, напоит сладким сиропом от кашля. Как он сладко вздохнёт, перестанет хрипеть, его щёчки снова порозовеют. Как он улыбнётся ей своей редкой, такой драгоценной улыбкой и скажет хрипло: "Лёна... спасибо..." Завтра он встанет. Завтра они снова пойдут гулять и слепят большущего снеговика. Завтра... Оно существовало! Оно было возможно! Эта мысль гнала её вперёд, придавая сил, которых не было минуту назад. Женщина – ангел! Добрая тётя! Мир не совсем прогнил! В нём ещё теплится свет, и этот свет – сейчас у неё в руке, стучит в висках, жжёт лёгкие прохладным воздухом надежды. Она добежала до их барака, распахнула дверь, влетела в прокуренную, вонючую мглу, сияя от распирающей радости.

- Ванюш! Я тут! Смотри! Я лекарства доста...!

... Её голос оборвался, наткнувшись на тишину. Не ту, что бывает, когда все спят. А тяжелую, гулкую, зловещую. Привычный пьяный гвалт на кухне – всё это было где-то рядом, фоном. Но в их углу, за печкой, царила мертвая тишина.

Ванечка лежал на грязном матрасе, неестественно прямо и неподвижно. Его кукла "Мася" валялась в ногах Сергея, затоптанная сапогом. Личико Вани было восковым, почти синим. Рот полуоткрыт в беззвучном крике. Глаза – огромные, остекленевшие – смотрели в закопчённый потолок, застывшие в диком, немом ужасе. Того ужаса, что она не раз видела в них при жизни, но помноженного на тысячу. На хрупкой шее виднелись посиневшие отпечатки чьих-то рук.

- Ванечка? – выдохнула Алёнка, шагнув к нему, как босиком по битому стеклу. Сердце, только что ликовавшее, сжалось в ледяной ком. Ещё шаг. Она рухнула на колени рядом. Рука дрогнула, коснулась щеки. Холодный. Как камень. Как лёд реки. - Ванюшка? Солнышко? Не... не шути... – голос сорвался в шепот, предательски дрожа.

Она тряхнула его за плечо – легонько, потом сильнее. Тело качнулось, безжизненно тяжелое, как мешок с песком. "Нет..." – вырвалось хрипло. Она прижалась ухом к его маленькой, хрупкой груди, там, где раньше стучало крошечное сердечко. Тишина. Абсолютная, звенящая, всепоглощающая пустота. Ни ударов. Ни хрипов. Только ледяная тишина могилы. "Нет..." – повторила она, и это уже был стон.

Она впилась в него, схватила, прижала к себе с безумной силой, тряся, пытаясь вдохнуть в холодные губы своё дыхание, влить в остывающее тело всё своё тепло, всю жизнь.

- Проснись! Проснись! Я пришла! Смотри! Лекарства! Ванюша, просыпайся! – она тыкала ему в лицо пакетиком, молила, умоляла, целовала ледяной лоб, щёки, руки. Но тельце было чужим, тяжелым, безответным. Его щека холодно прилипла к ее мокрому, горячему от слёз и бега лицу. Его любимые ресницы, всегда такие тёмные и длинные, не дрогнули. Ничто не дрогнуло. Только её собственное тело сотрясали конвульсии рыданий, рвущихся наружу рвотных спазмов отчаяния. Мир рухнул. Надежда, только что такая яркая и горячая, лопнула, как мыльный пузырь, оставив лишь черную, липкую пустоту, выжигающую душу. Ванечка. Солнышко. Еë смысл. Её воздух. Погас. Навсегда.

Она медленно подняла голову. Сквозь пелену слёз увидела мать. Та смотрела – не с ужасом, не с горем. С каким-то раздражением.

- Сначала этот кашлял, верещал, тебя звал. - Хриплым, прокуренным, ненавистным голосом сказала мать заплетающимся языком, едва держа себя на ногах. - Теперь ты будешь горланить здесь?

Сергей крякнул, откашлялся, отпил из бутылки. Глубоко вдохнул.

- Скажи ей, чтоб мусор выбросила. - Он громко икнул, снова вдохнул, - а то начнёт вонять здесь ещё.

Слово "мусор" ударило в мозг, как молот. Мусор. Он теперь мусор. Как я. Как и все здесь. Как эта проклятая жизнь.

Сергей брезгливо пихнул ногой тело Вани, чтобы оно не мешало ему пройти к столу за новой бутылкой. Так отодвигают дохлую крысу. Его ручка дëрнулась от толчка и безвольно упала на грязный пол.

- Да, вынеси ты его, шваль. Мешается же, на дороге валяется. Только не задерживайся.

В Алёнке что-то окончательно и бесповоротно сломалось. Не просто оборвалась ниточка – рухнула вся вселенная, погребя под обломками последние искры света. Боль, страх, стыд, отчаяние – все слилось в одну ослепительную вспышку леденящего душу осознания: Он не мусор. Я не мусор. Это они здесь все – мусор. И место мусору – на свалке. Этот дом давно в неё превратился. И его... его я не оставлю здесь. Никогда.

Девочка медленно поднялась. Механически. Еë глаза были сухими и пустыми, как у Вани. Она наклонилась и с невероятной лёгкостью подняла холодное тельце брата. Прижала его к себе, обхватив руками, как делала тысячи раз, но теперь – навсегда. Его голова безвольно упала ей на плечо.

Она повернулась. Прошла мимо матери, ищущей тряпку. Мимо Сергея, наливающего себе очередную порцию водки. Мимо "Дяди Коли". Ни кто даже не взглянул на них. Всем было на них наплевать. Лишь мелкие крупицы тепла в этом жестоком мире изредка согревали её измученную детскую душу. Этого, как оказалось, было совсем мало. Недостаточно для того, чтобы хоть немного согреться.

Её взгляд упал на криво висящее зеркальце. Она подошла, одной рукой крепче прижимая Ваню. Сняла зеркальце со стены. Пластмассовая рамка была треснута. Она сжала его в свободной руке. Глухой хруст. Осколки впились в ладонь. Она не почувствовала боли. Вышла. Сжав в окровавленной руке осколки зеркала. Неся на руках свое самое ценное сокровище.

Крупный, холодный снег колол лицо. Она шла по знакомой дороге, мимо темных окон, мимо помойки. Цель была одна – река. Широкая, темная, холодная и бурная. Она никогда здесь не замерзала. Объятия, которые не предадут. Конец, который не будет циничным пинком бездыханного тела ребёнка. Их место не на свалке. А чистые воды отмоют их от въевшейся грязи.

На краю обрыва, под старым, кривым деревом, никого не было. Только ветер выл в голых ветвях. Пустота. Полная, окончательная. Никто не придет, чтобы попрощаться.

Алёна медленно опустила Ванино тельце на мягкий снег у самого края. Аккуратно поправила его рваную одежонку, закрыла ему глаза ладонью.

- Спи, солнышко. Скоро мы будем вместе...

Потом сняла стоптанные ботинки, поставила их рядом. Положила осколки зеркала в рамке рядом с Ваней. Потом легла рядом с ним, обняла его в последний раз, прижалась щекой к его холодной щеке. И заорала. Заорала так, что вороны слетели с высоких крон деревьев где-то вдалеке, вложив в этот крик всю свою боль, горе и скорбь. Она кричала до боли в горле, до тех пор, пока этот крик не превратился в жалостливый хрип.

Затем она поцеловала Ваню в лоб и перекатилась. Вместе с ним. Бесшумно. Без всплеска. Как тени, растворившиеся в холодной, безразличной пустоте.

Ветер гнул ветви старого дерева. Где-то вдали лаяла собака. Окна бараков оставались тёмными и глухими. Мир не услышал последнего вздоха маленьких теней в разбитом зеркале. Он давно перестал их видеть.

Спустя две недели.

Телевизионный репортаж, где ведущая на фоне мрачных бараков серьёзным голосом освещала случившуюся трагедию.

- ...шокирующая история, всколыхнувшая наш город. Трагедия, которая могла быть предотвращена. Тела девочки-подростка Алёны и её пятилетнего брата Вани были обнаружены рыбаками в реке в прошлую субботу. Расследование привело сотрудников Следственного комитета в барак на задворках города, где дети жили с матерью и её сожителем Сергеем. В помещении, больше напоминающем свалку, среди гор мусора и пустых бутылок, следствие выявило картину чудовищных условий жизни и насилия. По заключению судмедэкспертов, мальчик умер от асфиксии вечером того же дня, когда погибла его сестра. Его задушил отчим. Девочка ушла из жизни, не вынеся горя. На берегу были найдены пара ботинок Алёны, а так же разбитое зеркало. Сергей, задержан. Ему предъявлено обвинение в умышленном убийстве малолетнего Вани, доведении до самоубийства несовершеннолетней Алёны, а также в убийстве пожилой соседки, чьё тело было обнаружено в её квартире неделей ранее. Мать детей также находится под следствием по статьям о халатности и жестоком обращении. Но главный вопрос: как такое стало возможным? Почему сигналы о неблагополучии в семье игнорировались? Мы получили доступ к документам. Оказывается, школа неоднократно сообщала в органы опеки о непосещении Алёной занятий, о её истощённом виде. Опека "проводила беседу" с матерью год назад. Соседка Валя писала заявление в полицию на Сергея – участковый "провел профилактическую беседу". Соседи отмахивались. Собутыльники Сергея, которых опросили, лишь разводили руками: "Ну пили... Ну ругались... Дети? А кто их знает?.." Последний сигнал – вызов из аптеки вечером в день трагедии – пришел слишком поздно, но даже тогда сотрудники полиции ни как не отреагировали.

Начальник УВД: ...проводится служебная проверка. Действия участкового уполномоченного, инспектора ПДН, сотрудников опеки будут тщательно изучены. Виновные понесут заслуженное наказание. Трагедия стала следствием чудовищного стечения обстоятельств и... э-э... личной безответственности конкретных граждан и упущений системы...

Ведущая: Две маленькие жизни, оборванные в один вечер. Две тени, навсегда исчезнувшие в разбитом зеркале равнодушия. Кто ответит за то, что их крик о помощи, который так и не был услышан вовремя? Время покажет, станет ли эта история лишь поводом для отчета о "принятых мерах", или же она заставит систему наконец увидеть тех, кто живет на самом её дне. Пока же на окраине города стоит черный от копоти барак, а на холодном берегу реки лежат детские ботинки и осколки зеркала – немые свидетели последнего шага Алёны и маленького Вани в вечность.

Показать полностью
42

Безысходск-16. Живые помехи. (Глава 3)

Ссылка на предыдущую часть: Безысходск-16. Живые помехи. (Глава 2)

Я вылетел из подъезда и побежал дальше. Честно, не вспомню уже, сколько кварталов я пробежал. Остановился я только тогда, когда холодный февральский воздух нестерпимо начал жечь легкие.

Мне в голову пришла мысль, что упасть в ближайший сугроб будет отличной идеей. Отдышавшись, лежа в снегу, я присел и огляделся.

Безысходск-16. Живые помехи. (Глава 3)

Местность вокруг была незнакомой. Справа от меня возвышались девятиэтажки, видимо расположенные на окраине города. За ними лежал заснеженный пустырь с единственной очищенной дорогой, на окраине которой я и упал в сугроб. Дорога через пару метров упиралась в простецкие металлические ворота, врезанные в бетонный забор, увешанный колючей проволокой.

За забором, величественно смотря на город, стояло многоэтажное здание. На крыше его высилась огромная металлическая конструкция, похожая на телебашню. Территория за забором не освещалась, хотя верхушки фонарей виднелись. Во всей высотке свет, периодически мигая, горел только в одном окне на одиннадцатом этаже.

Я поднялся и отряхнул снег с пальто. Чем-то зловещим веяло от этого здания, но, возможно, это просто последствия встречи со странной семейкой. Брр, как такое теперь забыть.

Ворота скрипнули и приоткрылись ровно настолько, чтобы смог пройти человек. И действительно, мне навстречу вышел незнакомец. Он приблизился, и я увидел улыбающегося молодого человека. Выражение его лица было не холодное и пугающее, как у того отца семейства, а успокаивающее и располагающее.

— Добрый день, вы что-то хотели?

Голос его звучал мягко. Я даже немного расслабился.

— Нет, спасибо, я просто убегал от... шпаны. В общем не беспокойтесь, еще раз спасибо.

— Тогда вынужден вас покинуть. Понимаете ли, здесь режимный объект, закрытая территория. Находиться вам тут не следует. — Он немного подумал и добавил. — Слушайте, я как раз направлялся домой, дорога до остановки тут одна, могу вас проводить.

— С вашей стороны это было бы очень, эээ, любезно.

— Тогда не будем медлить! — не переставая улыбаться он прошел мимо меня и призывно махнул рукой. Ворота за ним закрылись сами, ну или там сидел кто-то из охраны, не знаю.

Спокойно беседуя, мы дошли до автобусной остановки. Мой собеседник представился Андреем Порошиным и пояснил, что занимает должность руководителя отдела изучения. Правда, что они там изучают он объяснять не стал.

Вообще он вел себя довольно непринужденно, вставлял в свои реплики шутки, иногда невпопад, смеялся, а также довольно живо интересовался моей работой. Я старался поддерживать разговор, хотя чувствовал себя неважно. И нет, это не было связано с испугом. Видимо у меня подскочило давление, и из-за этого началась кружиться голова. Дойдя до остановки я присел на скамейку, и шумно выдохнул.

— Вам нездоровится? — тут же спросил Порошин.

— Нет, что вы, просто голова кружится. Давление наверное, бывает.

Я опустил голову и пытался продышаться холодным воздухом. Грязный снег под ногами слегка плыл туда-сюда, поэтому я прикрыл глаза.

— Послушайте, может быть мы все таки отведем вас в больницу? В местной работает мой хороший товарищ, Артем Гиршевич, золотой человек, он...

Ощутив мутный позыв рвоты я поднял голову, чтобы оглядеться, куда бежать, если тошнота станет нестерпимой. Открыл глаза и увидел склонившегося надо мной Порошина, продолжающего вещать про своего товарища-медика.

Вот только лицо у него было искажено помехами. Как в телевизоре.

Я закричал, оттолкнул его. Андрей упал в сугроб около остановки. Что-то крикнул, но я не смог разобрать ничего — все его слова превратились в шипение.

Вскочив со скамейки, я попытался было убежать. Сердце бешено колотилось, казалось, что еще немного и оно остановится, перевыполнив свою норму. Перед глазами темнело, на голову наваливалась страшная тяжесть. Я перешел на шаг и не заметил, как оказался на проезжей части. Понял я это только в тот момент, когда услышал звук гудка автобуса. По глазам полоснули фары и я ощутил сильный удар во всю правую часть тела.

***

— ...Жить конечно будет, но пару дней покоя ему необходимы.

Я кое-как разлепил отекшие глаза. Надо мной был выкрашенный в серый цвет потолок. Попробовал приподнять голову и застонал. Ко мне сразу же подошел мужчина в белом халате и еще один человек.

— Миха, ты, блять, меня так не пугай! — раздался знакомый голос. Я понял, что это мой друг с работы. Проглот.

— Се... Семен, где я?

— Вы находитесь в больнице города Стерлитамак-16, — сказал незнакомец в халате. — Меня зовут Артем, я вас буду лечить.

— Его не лечить надо, а мозги вправить! Под автобус лезет, дубень!

Проглот умудрился жевать даже сейчас, громко откусывая яблоко.

— А-а, что произошло?

— Мих, ты че, не помнишь? Тебя скорая подобрала около остановки в 15-м районе. Ладно добрый люди попались. Водила автобуса, который на тебя наехал, сразу же в ближайший дом побежал, чтобы медикам позвонить. Клялся-божился, что ты сам под колеса зашел. За воротник что ли залил, та без меня, собака?

— Мужчина, как вас там? Семен, потише, ему сейчас нужен полнейший покой. Я вас оставлю ненадолго, мне нужно привести в порядок кое-какие документы, а затем вернусь. Пациента не тревожить!

Врач удалился из палаты. Я, периодически постанывая от движений — болела вся правая часть — расспросил друга о произошедшем.

Со слов водителя автобуса, которые Семен услышал от медиков скорой помощи, я сам вышел на проезжую часть, мотая головой, и смотря на дорогу. Водитель попытался затормозить, но не успел. Автобус сбил меня, я пролетел пару метров и упал в сугроб.

— Охренеть как легко отделался, ни одной косточки не сломано, — резюмировал Проглот.

Чего-то в его рассказе не хватало. Одной детали, которая меня сильно тревожила, несмотря на боль.

— Слушай, Сем, а недалеко от меня не было случайно никого?

— Да я-то откуда знаю? Я там был что ли? Вот ты вопросы задаешь, а. А че?

Я вкратце рассказал ему о странной семейке, сидящей перед черным экраном, о руководителе отдела отдела изучения Андрее, о беседе и о том, что мне привиделись помехи на нем.

Семен резко изменился в лице.

— Я тебе щас быстро говорю одну вещь. После этого ты забываешь вообще все, что узнал от меня, а также встречу с этим типчиком. Ты был в районе, где находится станция "Луч". То самое высотное здание с антенной. По описанию твоему, Андрей Порошин похож на инспектора. Был тут один мужик, который после того, как произошла авария, и всем выдали новые телевизоры, ходил и проверял их первое время. Сам настраивал, все объяснял. Улыбался сука везде. Ко мне даже заходил. Я ему когда сказал, что к устройству его не притронусь, и пусть оно пылится, он даже в лице не поменялся. Все был такой же веселый, знаешь. Вот только почудилось мне в тот момент, что он разозлился не на шутку.

— Сем, ты ж понимаешь, что это просто твое обостренное чувство...

— Да иди ты нахуй! Будешь мне тут еще нотации читать. Мутный он типчик, вот что я тебе говорю. Мутный! И к пропажам этих двенадцати человек он тоже имеет отношение. Жопой чую! Я, вообще, когда узнал, что тебя автобус сбил, думал — все. Ты тринадцатым стал. После того, как ты интересоваться этим вопросом начал, про аварию... Тьфу!

— Успокойся, видишь, жив же...

Семен поворчал еще пару минут, затем пожелал мне скорейшего выздоровления, посетовал, что не с кем будет выпить пива сегодня вечером, и умчался по своим делам.

Я же пытался обдумать его слова. Мысли Проглота о том, что Порошин как-то замешан в пропаже людей меня все-таки слегка насторожили. Хотя то, как Андрей себя вел, как-то не вязалось с тем, что он мог быть маньяком или участвовать в каком-то заговоре. В общем вопросов появилось больше, чем ответов. А пока я лежу в больнице, то что? Правильно, ответов я никаких не получу.

И все-таки, что это было за искажение в виде белого шума на лице Андрея? Объяснить это привычными способами не получалось. Кроме как огромной усталости за последние дни и галлюцинаций на фоне испуга, ничего в голову не приходило.

Погрузившись в свои мысли и отвернувшись от двери в палату, я не заметил, как кто-то вошел. Лишь в последний момент, услышав шаги и, подумав, что это доктор, я развернулся. На губах застыл вопрос о том, сколько мне еще лежать в больнице.

Ко мне подошел не врач. Рядом с койкой, улыбаясь и держа в руках пакет, стоял руководитель отдела изучения лаборатории "Луч" Андрей Порошин.

Продолжение следует...

Показать полностью 1
41

В паутине (4-7)

В паутине (1-3)

4

Брякают несколько замков, показывается бледное личико.

– Стрельник? – Смятение смешивается с радостью в голосе. – Привет, а ты зачем ко мне?

– Проблемы в школе. Не могу пока домой идти. Можно у тебя посидеть, переждать?

– У меня мама болеет, Саш.

Мама Славы пропала из виду несколько месяцев назад. Никто точно не знал, что это за болезнь, но больше никто её не видел.

Саша стоит в холодном подъезде, ощущая неприятный запах из квартиры, и уже не хочет заходить.

– Можешь посидеть в коридоре, – виновато говорит Слава, – тут стул есть.

– Э–э–э... – медлит Саша, – не знаю. Раз мама болеет...

– Нет, нет! Давай, заходи. Ну, только в коридоре посидим. В комнату нельзя, там мама.

– Хорошо. – Слава проходит в тёмную прихожую.

У стены чернеет тяжелый, будто вросший в стену, пол и потолок, шкаф. Рядом кривоногая тумбочка с покосившейся дверцей. На ней пузатый телефон с барабаном. У стены напротив вешалка и деревянный стул. Когда-то у него была спинка, от которой остались лишь неровные зубья креплений.

– Сюда? – Саша показывает на стул?

Слава кивает, отодвигает телефон и запрыгивает на тумбочку, отчего та жалостливо скрипит, еще сильнее скосив дверцу.

В прихожей темно. Сильно пахнет лекарствами и испражнениями. Саша ёрзает на стуле, стараясь сесть так, чтобы деревянные зубчики не впивались в ягодицы.

– У вас света нет? – интересуется Саша, чтобы прервать молчание.

– Есть. Просто маме ярко. Ей больно от света.

Саша думает о вампирах. Ведь маму Славы никто не видит днем, но, возможно, её можно увидеть ночью: крадущуюся за жертвой во тьме клёнов. Это бы объяснило боязнь света. Саша улыбается, представив тучную вампиршу, что бежит с одышкой за поздним прохожим.

– Что? – спрашивает Слава, услышав смешок.

– Ничего, просто вспомнил шутку.

– Какую?

– Это школьная, ты не поймёшь.

Слава пожимает плечами.

– Хочешь есть? – спрашивает хозяин.

Саша понимает, что тревога не давала ему ощутить что–либо еще. Но теперь, сидя в укромной тьме чужой квартиры, он ощутил и голод, и усталость.

– Можно, да.

– Хочешь сосиску?

Саша кивает, но жест его остаётся невидим в траурной тьме.

– Хочешь? – переспрашивает Слава.

– Давай.

Слава уходит на кухню. С треском открывается морозильник. Слава возвращается и протягивает холодную мясную палочку.

– Я сварить не смогу. В кастрюле мамина еда. Но можно и так есть, – добавляет он. – Я уже пробовал. Будто фруктовый лёд, только мясной...

Саша не хочет замороженную сосиску, но ему неловко отказаться. Он берёт холодный брусок, кусает и с хрустом начинает жевать.

– Ну как?

– Нормально. Есть можно, – говорит Саша, а сам думает: но только один раз – не больше.

Тут из глубины квартиры доносится голос. Тяжелый и надсадный, будто зверь рычит из бочки.

– Слава–а–а! Слава–а–а!

Слава чуть вжимает голову в плечи, затем смотрит на закрытую дверь в комнату. Но не идёт.

– Тебя же зовут, – говорит Саша.

– Не меня, – отвечает Слава, не объясняя, какого еще Славу могут призывать в этой квартире.

Саша дальше грызёт мясную сосульку. За это время глаза привыкают к темноте коридора. Он различает в углу у двери обрюзгший пакет.

– Это мусор?

– Ага, – кивает Слава.

– Хочешь прихвачу, как пойду?

Слава молчит, затем мотает головой.

– Я лучше сам. Прогуляюсь заодно.

Разговор не идёт. Саша чувствует свою чужеродность. А еще чувствует тяжелую тайну болезни Славиной мамы. Он тут точно не к месту.

Вдруг Слава оживает.

– У тебя же есть комп?

– Есть. Не сильно хороший, конечно.

– Хочешь у меня диски взять?

– Насовсем?

– Может и так. Мы компьютер продали. Деньги маме нужны. Так что, посмотришь?

– Давай! – воодушевился Саша.

Слава осторожно приоткрывает дверь и пропадает в соседней комнате. В прихожую успевает просочиться запах пота и чего-то пряно–сладкого, будто забродившее яблоко. Саша прячет остатки замороженной сосиски в рюкзак.

Пару минут ничего не происходит. Саша смотрит в сторону кухни, откуда через закрытые шторы, как через ситце, льется тусклый свет. Полосы его застревают на старых обоях, состаривая их еще сильнее. На стене висит фотография. Свет падает только на лицо Славы, отчего кажется, что за плечи его обнимает сама тьма.

Открылась дверь. Какая-то женщина выходит в коридор из комнаты, держа в руке увесистый вонючий кулёк. Держит она его на расстоянии вытянутой руки, отчего зловонный шлейф обретает очертания сферы с радиусом в длину конечности женщины.

– Здравствуйте, – Саша подскакивает от неожиданности.

– Драсьте, – роняет женщина, подходит к пакету с мусором и сбрасывает туда кулёк. Тот с отвратительным звуком падает на дно. Затем женщина скрывается в ванной и выходит оттуда с тазиком, полным воды, а ещё губкой и каким-то белым тюбиком.

Саша провожает её взглядом, и тут из комнаты появляется Слава. Он несёт картонную коробку, звонко брякающую изнутри пластиковыми саркофагами дисков.

– А это кто? – тихо спрашивает Саша, указывая на закрывающуюся дверь.

– Она помогает с мамой. Вот, – Слава протягивает коробку, – бери любые.

– Можно несколько?

– Можно.

Саша снова садится на стул. Больно задевает деревянную иголку и садится на самый край. Достаёт упаковки и читает знакомые названия.

– Эта у меня есть, эта тоже. Эту комп не потянет. А это что?

Саша держит в руках коробку. На обложке воин в доспехах, вооружённый секирой, противостоит гигантскому пауку. В сетчатых глазах твари горят десятки огней.

– Пиратский «Моровинд», – говорит Слава. – У меня не устанавливается.

Саша смотрит дальше и на миг замирает на картинке с сексуальной вампиршей: красные волосы, обтягивающий костюм и два клинка в руках. Смешанные чувства влечения и неуместности этого желания щекочут внизу живота.

– Хорошая игра, – комментирует Слава. – Я дважды прошел. Бери.

Саша смотрит на блеск костюма в облегающих местах, и уже готовится достать упаковку из коробки, когда громко звонит будильник.

– Пять часов. Маме надо дать лекарства, – спокойно говорит Слава, уходит на кухню, затем скрывается в соседней комнате.

Саша убирает диск, а когда выходит Слава, уже стоит у выхода.

– Ты пошел?

– Да.

– Игру взял?

– Нет. Я вряд ли смогу поиграть в ближайшее время.

– Потом поиграешь.

– Я лучше еще раз приду. Можно?

– Конечно, только в комнату нельзя будет. А тут посидеть можно, – бодро говорит Славка. – Давай я с тобой выйду. Вынесу мусор

Мальчики молча выходят во двор. Саша провожает Славу до мусорных баков. У разинувших пасть контейнеров на них лениво смотрят бродячие собаки, вяло помахивая хвостами. Когда возвращаются к подъезду Славы, тот говорит:

– Ну ты заходи ещё. Посидим в коридоре, – повторяет он, – а, может, уже можно будет в комнату зайти...

– Хорошо, пока.

Мальчики жмут руки и расходятся по подъездам. Прежде чем зайти в свой, Саша достаёт из рюкзака подтаявшую сосиску и бросает её в кусты. Туда тут же семенит дворняга, что бродит неподалёку, подозревая лакомство. Саша же смотрит на окно. Из форточки вылетает новая струя дыма и ползет по стене дома, сливаясь с серым цементным швом.

5

Он медленно поднимается. Отстраненно разглядывает надписи на стенах, за которые однажды получил от матери. Получил ни за что: рисовал это Дима, – старшеклассник, живущий неподалеку, – однако получил за это Саша. Маразматичная бабка со второго этажа видела в дверной глазок, как Саша смеялся, читая "Ваша киска сдохнет от Вискас. Дохлый кот – мало забот". Она позвонила его матери и сказала, что это Саша изрисовал старые, как эта бабка, стены. Мать не разбиралась. Мать била. Она выучила, что Саша во всем виноват – никаких сомнений.

Мальчик доходит до двери. Достаёт ключ и пару мгновений решает, заходить ли. А куда деваться? Заходит. Дома горько пахнет сигаретами. Сумка матери висит на ручке в туалет. Одна туфля в углу, вторая – посредине коридора.

Саша снимает рюкзак и тихо кладет на пол, сам не знает, зачем осторожничает, ведь дома ему точно не скрыться. Открывает шкаф, прислушиваясь и оглядываясь на кухню. У него появляется последняя надежда, что мать напьётся и уснёт, уронив голову на стол, как бывало пару раз.

Саша решает дать матери еще время, чтобы напиться до беспамятства, и бежит в ванную.

– Александр! – слышит он с кухни.

– Я в душ, мам! – отвечает он, стараясь не выдать волнение. – Физра последней была.

Саша закрывает дверь и моется. Долго и тщательно. На два раза. Даже чистит зубы, лишь бы не показаться раньше времени. Затем решает высушить голову феном и почистить уши палочками. Глядя на огненно–рыжую серу на ватной головке понимает, что мусорка на кухне. А там показываться нельзя. Решает пока спрятать палочки в боковой карман рюкзака.

Саша выходит из ванной и столбенеет. Рюкзака нет. Или он оставил его за дверью? Ничего. Нигде в коридоре нет проклятого рюкзака. А в нем дневник!

Саша пробирается в комнату. Надевает домашнюю одежду и слышит:

– Александр! – надрывно вопит мать. – Сюда, бегом!

Саша идет на кухню. Идет и дрожит всем телом. Позвоночник отказывается держать спину, ноги ослабли. Мальчик тяжело дышит и смотрит в пол, оказавшись перед матерью.

Она сидит за кухонным столом, сложив на липкую скатерть тяжелую грудь. Широкие как у гориллы руки умиротворенно сложены одна на другую. На лице застыла тошнотворная и торжествующая улыбка. Чуть раскосые глаза из-за алкоголя смотрят совсем в разные стороны. Взгляд затуманен. Она глядит куда-то за спину Саши. Помимо пустой консервной банки с окурками, допитой бутылки водки, пустого стакана и тарелки с чем-то кроваво-красным, на столе лежит тетрадь с домашней работой по математике. Рядом, разинув зубчатую пасть, лежит его рюкзак.

Саша думает, что тетрадь пуста, но тут же осекается и проваливается куда-то внутрь себя. На всю страницу он видит рисунок, о котором успел забыть. И подпись:

"ОЛЬКА СУКА"

По несчастливому стечению обстоятельств, маму Саши зовут Олей.

– Это не про тебя, мам! Не про тебя! – Саша буквально кричит, когда мать начинает подниматься.

Она наваливается тяжеленными руками на стол. Стол скрипит и прогибается. Мать отталкивается и с трудом выпрямляет спину. На лбу появляется испарина. Глаза её гуляют. Улыбка же высечена на лице и никуда не двигается.

– А кто, сукин ты сын?! Кто эта Олька и почему она сука? – мать выходит из-за стола и двигается к Саше.

– Куаныш Ормековна. Это она Олька! Это её мы так называем!

Мать застывает. Покачнувшись, опирается рукой на стол. Чуть морщит лоб, соображая.

Саша вжимается спиной в холодильник и ждёт.

– Во–о–от оно что…

Мать подходит совсем близко, прихватив со стола тетрадь. Сворачивает тетрадь в рулон и со всей силы бьёт Сашу по голове. Боли нет, но горечь обиды вперемешку со страхом оставляет жгучие невидимые следы, что всю жизнь будут о себе напоминать. Он уворачивается, чуть отводя голову в стороны, ощущая себя заблудшей мошкой, что хотят прибить газетой.

– Олька сука?! Олька, да?! Это ты, – говорит, тяжело дыша мать, запуская по Саше новый удар, – ты и такие же идиоты, как ты! Это вы суки! Житья от вас нет! Тупицы!

Мать последний раз бьёт Сашу, бросает тетрадь на пол, затем хватает мальчика за волосы и со всей силы бьёт затылком о холодильник.

Саша плачет. Он цепляется за толстую и влажную руку матери, а та орёт:

– Руки убрал, говнюк! – и бьёт ещё раз. Затем отпускает волосы сына и, пошатываясь, бредёт в зал. – Закрой форточку, тварина! – говорит она напоследок, прижав руку к сердцу.

Пошла ты, думает Саша, пошли все вы!

По пути в зал мать несколько раз спотыкается, и Саша надеется, что она упадёт и разобьёт голову.

Из соседней комнаты доносится грохот. Что-то разбивается на осколки. Саша заглядывает в комнату. Мать лежит, растянувшись, на полу. Из руки торчат осколки разбитой вазы. Тут же рядом лежат искусственные хризантемы.

– Сашенька… – стонет мать, – помоги подняться...

Саша делает вид, что не слышит, хотя грохот падения донёсся до всех соседей. Под стоны матери мальчик уходит в свою комнату и закрывает дверь. Чтобы заглушить хриплые звуки пьяного бегемота он надевает наушники и садиться за компьютер.

Отвлечься от беспомощной туши всё не выходит. Пройдя несколько гонок, он всё–таки возвращается в комнату.

Мать шумно дышит. Слишком быстро для спящего человека. Руки всё также раскинуты в стороны. В правом предплечье торчат сияющие в закатном солнце осколки вазы. На ковре под рукой алое пятно крови. Тут Саша замечает ещё одно пятно, разлитое под головой матери. Он обходит безразмерное тело и кричит. Лоб матери покрыт кровью: из треугольной раны над правым глазом вяло сочится багровая гуща. Мальчик смотрит на журнальный стол и видит сбитый край.

– Мам! – Саша садится рядом и осторожно трогает её за плечи. – Ма–а–ам! – зовёт он.

Глазами оглушенной рыбы мать смотрит из–под полуприкрытых век. Пухлые губы свисают огромными мясными каплями. По щеке, разложенной дряблой подушкой, бежит смесь слюны с едой.

– Ма–а–ам! – Саша толкает её сильнее.

Дыхание её чуть сбивается. Хрип прерывается, губы вяло шевелятся.

Саша бежит к телефону. С трудом вспоминает номер скорой. Мысли путаются. Это он виноват? Она ведь просила помочь! Надо было статься с ней!

– Скорая.

– Помогите, маме плохо! Она упала и…

– Спокойно. Какой адрес?

Дальше всё как в тумане. Саша старается перевернуть мать, но ему не хватает сил. Затем носится в поисках таблеток, но ничего не соображает, глядя на эти длинные названия. Когда прибывает скорая, оказывается, что они тоже не могут вынести мать из квартиры. На вызов приехали две девушки. Саша бежит по соседям и находит троих мужчин. Один – изрядно выпивший, но оттого ещё больше готовый помочь. Мать кое–как переваливают на плотный плед и стаскивают в машину скорой помощи. Скорой нужны документы, и Саша бежит в квартиру и передаёт врачу сумку матери.

– Есть кому с тобой посидеть? – спрашивает врач.

– Да, – врёт Саша, – куда вы её повезёте?

– В первую городскую, которая за спорткомплексом.

Машина со скрипом трогается, набирает ход в узком проезде между машин и с криком сирены выезжает на проезжую часть. Тут Саша оглядывает двор. На балконах полно людей. Все смотрят вслед за машиной, затем оборачиваются на него.

– Чего уставились?! – орёт он, но голос срывается. Саша бежит в подъезд, взлетает на этаж и запирается на все замки, какие есть.

Пару минут стоит в коридоре, затем возвращается в свою комнату, где на экране горит сообщение: «Повторим гонку?»

Саша тупо смотрит на экран монитора, затем со злостью бросается к системному блоку и бьёт кулаком по кнопке выключения. Компьютер гудит, но ничего не происходит. Тогда Саша ныряет под стол и вырывает все провода из переходника, даже провод от настольно лампы.

Становится трагично тихо. В соседней квартире гудит кран. На одном из балконов переговариваются курильщики. Но в самой квартире тишина. Саша давно такого не слышал. Он проходит в зал, где лежала мать. На ковре темнеют два пятна. Саша садится возле большего и тычет в пятно пальцем. Ковёр мерзко хлюпает. Мальчик забирается на кресло и смотрит на пятна оттуда. Они, как и пятно от паука в дневнике, напоминают ему карту неизвестной страны. Целых две карты на ковре. Может, это два острова, на которых живут кровожадные воители с секирами?

Его отвлекает звонок. Саша подходит к телефону, снимает трубку.

– Алло.

– Стрельников? Куаныш Ормековна. Позови маму, – чеканят на том конце.

– Её нет.

– Когда будет?

– Не знаю. Она в больнице.

Молчание на том конце. Саша тоже молчит.

– Когда придёт?

– Не знаю. Скорая увезла её минут десять назад.

Саша смотрит на часы, с удивлением отмечает, что прошло уже сорок минут с тех пор.

– Врешь? – коротко спрашивает математичка.

– Нет.

– Так ты один дома?

– Да.

Учительница кладёт трубку. Саша ещё пару секунд слушает гудки и кладёт со звоном трубку на базу. Затем поднимает и резко бросает обратно. В последний раз поднимает трубку и обрушивает на рожки телефона. Звон и хруст заставляют Сашу остановиться.

– Тебе какое дело, один я или нет, тварь ты старая! Пизда сморщенная! Пошла ты нахуй! Сука ты, Олька! – проорал Саша в пустоту.

6

Что же теперь делать? Ехать за матерью? Звонить деду в деревню? Оба варианты кажутся плохими: мать наверняка оперируют или что-то еще – Саше там не место. Дед тоже не приедет: за пределы деревни дед выходил в последний раз в пылу белой горячки. Полиция привезла его потом обратно совершенно голого, со следами укусов диких животных. Местные его потом называли "Маугли" или "Дикий дед". Да и зачем ему звонить? Дед скажет, что это Саша довел мать. И будет прав. Будет же? Если бы Саша не нарисовал тот рисунок, мать бы спокойно допила водку и завалилась спать до утра. На звонок Ольки она бы не ответила. Но Саша нарисовал. И нарисовал не на пустом месте. Куаныш Ормековна устроила показательное унижение мальчика перед половиной класса. Заставила писать огрызком мела. А еще ударила его. Рисунок – меньшее, что она заслужила.

Саша представляет, как берёт из пинала циркуль и всаживает долговязой математичке прямо в висок. Игла небольшая, не убъёт. Ему этого и не надо. Хотя можно даже не бить, просто приставить к тощей шее, чтобы напугать. Саша хочет видеть испуг в глазах той, что сама внушает страх. Можно даже пару раз затем дать ей по рукам. Как она ему. Только кулаком, чтоб больнее.

Что-то щёлкает на кухне. Мысль о насилии над Олькой замирает. Что если кто-то пробрался в квартиру, пока он был с врачами из скорой? Он ведь не закрывал дверь, пока бегал туда–сюда.

Саша берёт в коридоре широкую и тяжелую ложку для обуви. Будто с мачете в руках, он идёт на кухню. В холодильнике и тумбах не спрятаться, а вот за шторкой...

Саша со всей силы бьет наотмашь по продольным складкам. Гулко звенит батарея – единственное, что скрывает штора.

Снова громкий щелчок.

Саша оборачивается, выставив перед собой оружие. На столе еще раз трещит пластиковая бутылка с окурками.

– Тупая бутылка! – Саша бьет по сосуду. Тот отлетает, разбрызгивая грязную воду на стену.

Внезапно мальчик понимает, что остался один. Нет, он и раньше понял, что остался один, и некому его защитить, но теперь он понял, что остался один – и некому его отчитать, некому бить.

– И ты пошла отсюда! – говорит он железной ложке и бросает, точно копьё, в тёмный коридор. Ложка бьется об шкаф и истерично дребезжит, задевая каждую ручку.

Саша достаёт с полки нож. Несколько раз машет им, нарезая воздух на крупные мясистые части. Затем пробует другой – чуть длиннее. Отмечает, что ручка у ножа вся исцарапана и неприятно лежит в ладони.

Сделав со вторым ножом пару выпадов, он возвращает и его на место. Тянется к верхней полке, припоминая грозный голос матери:

– Не лезь, куда не просят!

Саша на миг замирает, оглядывается по сторонам, затем открывает дверцу и достаёт с верхней полки тесак. Настоящий топор для рубки мяса. Отлично лежит в руке. Тяжеленное тело топора блестит, ловя свет пробудившихся дворовых фонарей, что любопытными мордами заглядывают в окна.

– Не лезь куда не просят! – слышит он эхо.

– А ты останови... – говорит он и с размаху рубит голову невидимого противника.

Саша ходит по квартире и машет тесаком, будто мясник, разминающийся перед кровавой сменой. С таким оружием Саше не страшны трусливые воры, что прячутся за шторками.

Вдоволь намахавшись, Саша садится за компьютер, пристроив тесак рядом. Мальчик тычет кнопку запуска, но компьютер упрямо молчит. Тогда Саша возвращает все провода на место, и электрическая кровь вновь бежит по синтетическим артериям.

Он играет несколько часов подряд. Разъезжает на гоночной машине по виртуальному ночному городу, пока на реальный город тяжелой грудью не наваливается настоящая дремучая ночь. Саша отмечает тьму, подступившую к окнам, но и не думает идти спать. Голова гудит, поперхнувшись непонятными чувствами. Он бесцельно катается среди колоний полигонов до двенадцати ночи.

Когда поднимается со стула, в глазах резко темнеет. Переждав, когда стая мушек уляжется, Саша идёт на балкон. Над городом застыло звёздное море. Саша вглядывается в россыпь дырочек, заполненных блестящей пудрой, силясь различить среди них медведей, лебедя, рака, скорпиона. Ничего, лишь точки на карте бездонной глубины, безразличной к мечтам о своём покорении. А сколько там должно обитать тварей, думает Саша. Какого хочешь размера, с самым безумным количеством глаз и конечностей, а может, вовсе без них. Существа бесплотные, неосязаемые, невидимые. Призраки и духи могут населять тот далёкий край, что отсюда даже не виден.

Мальчик тяжело вздыхает, ощутив себя самым маленьким существом на земле. Одиноким и беззащитным пред безумными ужасами, что ютятся в межзвёздной пустоте. Слышал бы он сейчас пьяный храп матери, ему было бы спокойнее.

Тут Саша замечает тень, скользнувшую под фонарём на другом конце двора. Она похожа на огромную борзую, насколько успевает сообразить мальчик. И пусть он видел её лишь миг, чувство неестественности существа успевает застрять в мозгу мальчика. Саша падает на колени, прячась за пластиковым щитком балконного ограждения. Смотрит в щель между перилами, стараясь различить, куда делось существо.

Возле одного из подъездов дома напротив загорается огонёк. Кто-то курит под козырьком. Пока человек курит, пространство вдоль дома безжизненно, но как только захлопывается подъездная дверь, от тёмного пятна кустов выделяется вытянутая клякса. Резким прыжком она пересекает дорогу, уставленную машинами, скачет по теням на детской площадке, мастерски избегая взора фонарей. Пересекает весь двор и замирает, прячась под машиной.

Саша видит торчащую из–под машины тощую конечность. Существо замирает. Из-за угла дома показывается автомобиль. Копейка, бухтя на кочках, пересекает двор. В какой-то момент тусклые фары освещают пространство под машиной-убежищем и Саша различает блеск двух крохотных глаз. Копейка, сердито ворча двигателем, сворачивает к гаражам и замолкает. Как только существо оказывается в тени, оно перескакивает к дому Сашки и пропадает под балконами.

Мальчик чуть высовывает голову и замечает, как дрожат кусты. Слышится слабый рык. Затем скулёж. Из куста выбегает бродячая собака, оставляя за собой тёмный след на асфальте. Собака бежит и воет на ходу от страха. Из кустов же выпрыгивает существо и цепляется за первый балкон.

Саша бежит к тесаку. Хватает холодное оружие и на миг замирает, прислушиваясь ко звукам снаружи. Слышится громкий скрежет. Существо взбирается по балконам.

Мальчик закрывает балконную дверь и ныряет за штору, держа у груди тесак, точно оберег. Пару секунд Саша не дышит. Не дышит и не думает. Затем, будто соскальзывает в яму, осознавая своё положение. Он один. По балконам лезет неизвестная тварь, а он, вместо того чтобы бежать и просить помощи, готовит твари ловушку. Безумец!

Воздух в лёгких заполняется углекислой горечью. Саша шумно выдыхает, тут же старается дышать тихо и прислушивается. Сжимает тесак так сильно, что сводит пальцы. С балкона доносится шум. Что-то скребётся по двери. Тихо дрожит стекло, слабо брякает о колечко носик шпингалета.

Саша чуть поворачивается к щели между шторой и стеной, откуда виднеется полоса наружного мира. На балконе находится высокая и тощая тень. Не сумев отворить дверь, существо отходит в сторону и затихает.

Через пару мгновений доносится шум с кухни. Форточка! Саша не закрыл форточку! Неужели такое большое существо сможет пробраться через…

Что-то падает с кухонного стола. Затем доносится звук мнущегося под тяжестью пластика: видимо, существо наступило на бутылку с окурками.

На Сашу набрасывается страх – такой, что не пошевелиться. Мальчику остаётся лишь следить за звуками. Он слышит, как шуршит бумага. Кажется, существо обнаружило на полу тетрадь.

Мальчик не может поверить, что слышит дальше. Хриплый смешок. Существо смеётся, обнаружив что-то в тетради. Но там ведь ничего нет, кроме идиотского рисунка.

Саша выглядывает из-за шторки. Свет уличного фонаря, что пробивается через кухонное окно, встречает на пути тощую сутулую фигуру, выбивая из неё тень на стену коридора. Сашкины мысли путаются. Тень эта сильно напоминает силуэт сушёной математички. Этой дальней родственницы самых мерзких из членистоногих. Но это же не может быть она?! Ерунда. Это что-то другое…

Тетрадка отправляется на пол, тень опускается туда же и движется дальше – в коридор. Затем открываются дверь в ванную и туалет. Слышно, как существо шумно затягивает воздух в ноздри.

Саша снова прячется за шторку. Существо перебегает в спальню. Шумно стучит лапами. Рыщет там, гремя мебелью. Опять громкий вдох, переходящий в несколько коротких, точно принюхивается собака.

Короткой перебежкой существо добирается в зал. Саша видит очертания через штору. На фоне темноты комнаты возникла тьма более глубокая и насыщенная. Существо перебирает лапами и замирает на середине комнаты. Припадает так низко, что сливается с ковром. Следующий звук не сразу добирается до сознания мальчика. Оно что, лижет ковёр? Там же кровь!

Существо причмокивает и вновь принюхивается. Сердито скребёт лапой по ковру, с рыком бросается в спальню, шумит там какое-то время и возвращается обратно. Снова замирает у пятна и слизывать кровь.

Вдруг на улице начинают выть бродячие собаки. Существо задирает голову, настороженно оглядывается и возвращается к пятнам на ковре.

Саша чуть отодвигает шторку. Видит сутулую спину. Длинные тощие ноги. На существе нет одежды. Кожа существа пепельно–серая. Остистые отростки позвонков топорщатся зубчиками шестерёнок. Спина заканчивается увесистым горбом, скрывающим голову.

Саша решает, что лучшего момента ему не представится. Он тихо выбирается из-за шторы. Не дыша, подбирается к существу сзади. В нос ему ударяет запах бензина и лимона.

Мальчик со всей силы бьёт существо точно в горб. Топор с визгом влетает в грубую ткань. Существо чуть оседает, дёргается в сторону. Саша наносит второй удар в область правого плеча. Существо визжит, хрипит. Бросается на кресло, с тесаком, застрявшим в костях. Переваливается и скачет на кухню.

Саша слышит грохот. Затем разбивается стекло. Что-то громко падает на землю под окнами.

Мальчик выскакивает на балкон. Смотрит вниз, но только и видит, как вдоль дома, ковыляет уродливое пятно. Уже не такое быстрое. Кажется, бежит на трёх конечностях. А за ним по пятам, с лаем и охотничьим визгом, следует стая собак. Одна из них прихрамывает на переднюю лапу. Существо бросается за угол дома, свора пропадает там же. Какое-то время ещё слышны лай и рык, но спустя пару минут, всё затихает.

7

Половину ночи Саша места себе не находит. Блуждает из комнаты в комнату, от окна к окну, вглядывается замершие тени ночного двора, ожидая, что одна из них вот-вот оживёт и ринется к его балкону. Но ничто не шевелится, ничто не нападет, всё вокруг мертво.

Ближе к четырём утра Саша все–таки засыпает, сидя в кресле, прижатый усталостью и истощённый невозможным.

Будильник упрямо кричит о наступлении нового дня. Саша смотрит по сторонам, соображая, где он. Это его квартира, да, но откуда здесь столько багровых пятен? Два из них он узнаёт – это следы матери, но откуда другие? Чёрная дорожка тянется через другое кресло на кухню и заканчивается у разбитого окна.

Саша наливает чай, поглядывая на следы безумной ночи, будто бы это было не с ним.

Через десять минут он выходит в школу, обходит дом, поглядывая на переломанные кусты вдоль первого этажа. Часть растений покрыта крупными тёмными пятнами.

Мальчик сворачивает за угол. Солнце как раз освещает небольшой пустырь. В траве спокойно дремлет стая бродячих собак. Неподалёку от них находится что-то отдалённо напоминающее человеческое тело. Из костно–мясного бугра торчит тесак.

Одна из собак приподнимает голову и глядит на Сашу чёрными заспанными бусинками. Не видя в мальчишке угрозы, собака разевает пасть, высунув длинный язык. Затем поднимается на лапы и, прихрамывая, перебирается на другое место, где сворачивается клубком и тут же засыпает.

Саша доходит до школы. Совершенно не замечает, как проходят первые три урока. Он ни с кем не говорит, по счастливой случайности его не вызывают к доске.

Во время урока русского языка в класс заходят полицейский вместе с директором. Они забирают ненадолго Виктора Анисимовича, затем возвращаются вместе и останавливаются возле доски.

Саша следит за полицейским, а тот внимательно вглядывается в лица учеников. Саша ждёт, что его сейчас выведут из класса и уже готовится встать, когда озадаченный учитель русского языка спрашивает:

– Ребят, а кто у вас вел информатику?

Саша выдыхает, и внимание его тут же растворяется среди облаков за окном.

– Николай Иванович! – отзывается Виталя.

– А Андрей Муратович вёл когда-нибудь?

– Нет! – отвечает всё тот же Виталя.

– А может кто-то общался с ним или…

Саша не слушает. Это не за ним, а значит – всё равно, о чем там вяло брюзжит Виктор Анисимович. Главный тихоня класса – Артём Милов –  выходит следом за директором и полицейским, но Саша этого не замечает.

Четвертый урок – математика. Класс собирается вместе. Проходит перемена. Вместе со звонком в класс заходит тишина. Все смотрят на дверь, ведущую в коридор.

– Она не придёт, – говорит Саша, глядя на чёрную гладь доски.

Одноклассники смотрят на него, как на безумца. Он и правда похож: бледный, потрёпанный, чуть покачивается на стуле, глядя в одну точку перед собой.

– Откуда ты знаешь? – спрашивает кто-то.

В этот момент заходит молодая девушка. В бежевых брюках и свитере. Светлые волосы собраны в аккуратный хвост. В руке у неё классный журнал.

– Дети, меня зовут Наталья Алексеевна. Я какое-то время буду заменять вашу учительницу…

– А что с Куаныш Ормековной? – спрашивает Виталя.

– Завуч пытается разобраться. Уверена, что скоро мы всё узнаем. Давайте займёмся математикой.

Девушка улыбается и оглядывает класс. Затем раскрывает журнал и морщит брови.

– Ого. Стрельников Саша, это кто?

Класс оборачивается на мальчика.

– А что это у тебя две двойки? – искренне интересуется Наталья Алексеевна.

– Он не сделал домашнюю работу и…

– Я не тебя спросила, – осекает учительница Виталю. Тот ёрзает на стуле, но замолкает. – Саша, в чём было дело? Ты в чем-то не разобрался?

Кажется, разобрался, думает он. Прошлой ночью.

– Давай попробуем вместе, – говорит учительница, – выходи к доске.

Саша нехотя бредёт меж рядов. Берёт мелок и пишет, что ему говорят.

– Ну, попробуй решить.

Саша бездумно смотрит на буквы, спаренные с цифрами. Слёзы подступают к глазам. Сил их сдержать нет. Когда показывается первая капля на щеке, Наталья Алексеевна подходит к мальчику. Тот резко отстраняется, но учительница просто берёт второй мелок.

– Всё хорошо, – говорит она тихо. – Давай вместе. Смотри, попробуем перенести эту часть сюда…

Саша следит, как она нежной рукой выводит красивые цифры, слушает её спокойный голос. И слёзы бегут сами собой.

В паутине (4-7)
Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!