Нет, серьезно, представьте. Не эту жалкую имитацию, которую вам показывают по телевизору. Настоящее, багровое, кровоточащее солнце, повисшее над горизонтом, как огромный геморрой над жопой мира. И смотрите на него. Смотрите, пока не ослепнете. Это же дешевле, чем лазерная коррекция. И результат тот же – сначала жжение, а потом только черная пустота. Понимаете? Это как психоанализ – сначала ты ковыряешься в своих травмах, а потом понимаешь, что лучше бы просто напился. Вот и я смотрел, как этот наглый огненный шар, эта пылающая язва – не моя плешь на макушке, хотя и она тоже – погружается в эту густую, зеленую тоску, которую здесь называют Амазонкой. Не то чтобы заходил, нет, скорее тонул. Тонул, как старый топор в ведре с гуталином. Как моя репутация, как мои надежды, как мое жалкое профессорское достоинство в этом липком, вонючем болоте реальности.
Я, Себастьян Монтеро, профессор антропологии, звучало так, будто я заказываю себе пиццу с ананасами – звучит аппетитно, а потом понимаешь, что облажался. Звучало, как проклятие. Как приговор. Как эпитафия на моей собственной, еще не зарытой, но уже давно протухшей карьере. И что я, профессор, мать его, достиг? Абсолютно ничего. Космическое ничто, раздутое до размеров Большого Взрыва. Я преподавал в университете, как призрак в собственной гостиной – делал вид, что существую, но всем было плевать. Я изучал мертвых, чтобы избежать общения с живыми. Ковырялся в чужом прошлом, чтобы не видеть собственного настоящего. Думал, что найду какой-то смысл. Ха! Смысл, как гласит старая пословица, это когда тебе тепло и сухо, а твоя задница не служит закуской для полчища комаров. А здесь, в этой богомерзкой Амазонке, в моей заднице только зуд. Адский, невыносимый зуд, как после очень долгого совещания в налоговой.
Комары. Боже мой, эти твари – миниатюрные кровопийцы, гении зла, летающие шприцы с инфекцией и зудом. Они жрали меня заживо. Напивались моей кровью до отвала, как банкиры на ипотечном кризисе, как политики на предвыборной кампании, как студенты на халявной пицце. Зуд. Не просто раздражение, а экзистенциальный зуд. Зуд понимания того, что тридцать лет жизни я просрал на то, что никому не нужно. Тридцать лет ковыряния в чужой истории, чтобы спрятаться от собственной. Археология. Антропология. Псевдо-науки, позволяющие задротам в твидовых пиджаках оправдывать свою социальную некомпетентность.
И вот я здесь. В Амазонке. В зеленой тюрьме, где влажность проникает под кожу, как воспоминания о первой любви – сладко и мучительно. Здесь пот льется рекой, а мозги плавятся, как сыр на горячей сковородке. Я приехал искать племя Игарапе. Миф? Легенда? Черт его знает. В конце концов, я сам уже миф и легенда – старый профессор-неудачник, ищущий то, чего, возможно, никогда и не существовало.
Знаете, что такое архив? Это кладбище бумаги. Пыльные полки, забитые чужой ложью, чужими фантазиями и чужими грамматическими ошибками. Я рылся в этих архивах, как бездомный пес в мусорном баке, ищущий хоть что-то съедобное. Искал кусочек правды, как золотоискатель в куче дерьма. И что я нашел? Обрывки. Сплетни. Слухи. Игарапе. Племя, которое знало секреты. Секреты жизни и смерти. Ритуалы. Чудовищные, кошмарные, совершенно безумные ритуалы, которые заставляют меня задуматься о моей собственной адекватности. Говорят, они общались с духами, подчиняли силы природы, лечили болезни и даже воскрешали мертвых. Звучит, как бред наркомана, начитавшегося эзотерической литературы. Или как рекламный ролик очередной биодобавки, обещающей вечную молодость и потенцию.
Игарапе. Как глоток хлорки после тяжелого похмелья. Опасно, но освежает. Как удар током, который возвращает тебя к жизни, хотя тебе этого и не хочется.
Я, как чертов мазохист, вцепился в эту идею. Знал, что сгорю. Знал, что это безумие. Но не мог остановиться. Знания. Информация. Как кокаин для задрота, как порнография для монаха, как шоколад для толстяка. Зависимость.
Жоао. Индеец. Молчаливый, как рыба-зомби, как официант в дорогом ресторане, который знает, что чаевых не будет. Лицо – энциклопедия шрамов. Каждый шрам – история. История бедности, отчаяния и глупости. История жизни, написанная кровью и потом. Он утверждал, что знает дорогу к Игарапе. Я ему не верил. Но мне нужен был проводник. Как слепому нужен поводырь, как алкоголику нужен бармен, как политику нужен спичрайтер.
– Здесь, сеньор, – проскрипел он голосом, похожим на пенопласт по стеклу, на гвоздь, царапающий доску. – Земля помнит кровь. Игарапе играли со смертью. Смеялись над духами. Смерть не любит шуток. Теперь они скитаются. Вечно. Не буди лихо, сеньор. Не тревожь мертвых.
Я усмехнулся. Суеверия. Я – ученый. Рационалист. Верю только в то, что можно измерить, взвесить, потрогать, пощупать или, в крайнем случае, выпить. Хотя, чем дальше мы шли вглубь этой проклятой Амазонки, тем меньше я был уверен в своей рациональности. Звуки. Шепот. Стоны. Лес – живой. Он дышал. Он пульсировал. И он меня ненавидел. Как моя бывшая жена, как мои студенты, как моя собственная печень.
Солнце, наконец, свалило нафиг. Облака. Туман. Влажность. Я чувствовал, как схожу с ума. Хотя, возможно, это мое нормальное состояние. Как говорится, безумие – это просто норма, увиденная под другим углом.
И вот, наконец, она. Деревня. Руины. Хижины. Черепа. Пустота. Запах гнили. Запах смерти. Запах безысходности. Как в моей душе, как в моей квартире, как в моем банковском счете.
Жоао отказался идти дальше.
– Духи. Проклятие. Смерть.
Он трясся, как паралитик на дискотеке, как осиновый лист на ветру, как правительство после экономического кризиса. Я пригрозил. Пообещал денег. Эксплуатация. Капитализм. Я использовал его страхи против него, как опытный манипулятор использует чужую слабость. Сработал старый, проверенный принцип: «Заставь нищего бояться еще больше, и он сделает все, что угодно».
Алтарь из камня. На нём клыки, засохшая кровь, кости, черепа, перья, зубы и ткань. Что-то вроде древнего ателье для психопатов, где шили наряды из человеческих костей и перьев птиц-падальщиков. Искалеченные души. Добро пожаловать в мой мир.
Символы. Змеи. Лабиринты. Лица. Боль. Странные, вытянутые черепа, деформированные пытками и ритуалами. Я перерисовывал их в блокнот, как маньяк рисует свою жертву, как коллекционер собирает бабочек, как алкоголик тянется к бутылке. Я чувствовал, как мурашки ползут по коже. Будто символы живые. Будто они смотрят на меня. Будто в них заключена сила. Как в бутылке хорошего виски, как в обещании вечной любви, как в возможности избежать смерти.
Алтарь. Он дышал. Слышите? Дышал. Как старый маньяк, подкравшийся к вам сзади в темном переулке. Тайны, которые лучше бы остались нераскрытыми, как мои долги, как мои комплексы, как содержимое моего холодильника.
Ночь. Лагерь. Дерево. Корни. Кости. Щупальца, вылезающие из-под земли, как кошмары из глубин подсознания. Я не мог уснуть. Звуки. Крики. Тени. Чудовища. Глаза. Смотрят. Проникают в душу. Вытягивают разум. Жоао бормотал молитвы, крестился и трясся, как осиновый лист на ветру. Духи вокруг. Конечно. А кто же еще? Одиночество, вот настоящий дух, который преследует меня всю жизнь.
Шепот. Тихий, призрачный шепот, доносящийся из глубины джунглей. Голоса мертвых. Они звали меня. Они предлагали мне тайны, власть, знания – больше, чем я когда-либо мечтал. Как реклама кредита, предлагающая вам все и сразу. Шепот проникал в мой разум, как отравленная стрела, как вирус, как навязчивая мелодия. Я сопротивлялся, но слабел. Терял контроль. Мой разум кто-то захватывает. Как корпорации скупают мелкий бизнес, как лень захватывает мой диван.
Я вскочил. Взял мачете и отправился в чащу. Жоао протестует, но мне плевать. Я должен узнать. Что это за шепот? Кто зовет меня в темноту? Какие тайны скрываются в этом проклятом лесу? Как в моей голове, как в моей душе, как в глубинах моей собственной деградации.
Воля слабеет. Контроль потерян. Разум захвачен. Галлюцинации. Призрачные образы. Я иду по могилам, по душам мертвых, как по минному полю.
Впереди поляна. Призрачный свет, льющийся из ниоткуда, словно лунный свет, преломлённый через тысячу слоев гниющих листьев и грибов. Не люди. Не совсем. Высокие, изможденные, скрюченные фигуры, словно вырезанные из кости и обтянутые полупрозрачной кожей. Лохмотья, как саваны, свисают с их костлявых плеч, развеваясь в невидимом ветре. Глаза. Пустые. Черные провалы, в которых плещется бездна, отражая бесконечность ночного неба. Пламя. Ритуальный костер, потрескивающий костями, брошенными в него, источает смрадный дым, застилающий все вокруг пеленой галлюцинаций. Игарапе. Живые мертвецы. Вырванные из могил. Магия. Или просто некачественный героин, или паленый виски, или слишком долгая работа в библиотеке. В любом случае, реальность растворилась, уступив место кошмару.
Движения. Плавные, неестественные, дерганые, как у сломанных марионеток. Их тела изгибаются в неестественных позах, словно кости гнутся против своей воли. Куклы. Марионетки, дергаемые невидимыми нитями, сплетенными из тьмы и безумия. Лица. Маски боли, отчаяния и безумия, застывшие в вечной гримасе страдания. Каждая черта лица – шрам, каждая морщина – воспоминание о муках. Я замер. Парализованный ужасом, словно попал в сети гигантского паука. Не мог пошевелиться. Не мог произнести ни слова. Сон. Кошмар. Но запах гнили, он слишком реален. Слишком въедлив. Слишком напоминает запах смерти, которым пропитано все вокруг, как в студенческом общежитии после летних каникул.
Один из них, самый высокий, самый изможденный, самый жуткий, словно сама Смерть, восставшая из могилы, сделал шаг вперед. Ноги, словно высохшие ветви, с трудом несут иссохшее тело. Руки. Костлявые. Скрюченные, как корни старого дерева, вырванные из земли, протягиваются ко мне. Голос. Шепот. Из могилы, словно ветер, свистящий в костях. Слова. Бессмысленный набор звуков, словно заклинание, вырванное из древней книги. Но я их понимаю. Каким-то жутким образом я понимаю их. Они хотят вернуть меня к алтарю. Завершить ритуал. Дать им то, что им нужно. Отдать мою жизнь в обмен на их проклятое бессмертие.
Сила. Неведомая прежде, словно удар молнии, пронзает меня насквозь. Толкает меня вперед. Заставляет двигаться. Лишает воли. Я – марионетка. Мое тело – лишь оболочка, лишённая разума и чувств. Иду к алтарю, как зомби, как лунатик, как пьяный студент на экзамен, ведомый лишь инстинктом и ужасом. Не могу сопротивляться. Как ипотеке, как рекламе, как своим собственным порокам.
Жоао. Шум. Крики. Отчаянные вопли, разрывающие тишину ночи. Он понял. Понял, что я в опасности. Понял, что надвигается неминуемая смерть. Я перед алтарем. В окружении мертвецов, словно окруженный толпой безмолвных судей, выносящих мне смертный приговор.
Крик ужаса. Последний крик надежды, затерявшийся в безмолвии леса.
Жоао пытается меня оттащить, вырвать из лап смерти. Но слишком поздно. Мертвецы схватили его, словно голодные волки набросились на загнанную жертву. Повалили на землю. Душат. Их костлявые пальцы сжимают его горло, лишая воздуха, жизни, надежды.
Я смотрю со стороны, словно зритель в театре абсурда. Жизнь покидает тело Жоао, как песок сквозь пальцы. Глаза закатываются, теряя блеск и ясность. Лицо синеет, искажаясь в предсмертной гримасе. Сердце сжимается от боли, от осознания своей беспомощности. Но я ничего не могу сделать. Парализован. Беспомощен. Как избиратель, который проголосовал не за того, как пациент, который узнал о своем диагнозе, как человек, осознавший свою ничтожность.
Жоао умер. Его тело обмякло, став лишь оболочкой, лишенной жизни и души. Мертвецы отпустили его тело, словно ненужную игрушку. Вернулись к алтарю. Поют. Завывают. Их голоса сливаются в жуткий хор, вызывающий дрожь в костях. Земля содрогается, словно в предсмертной агонии. Духов зовут. Древние силы призывают, словно открывают врата в ад.
Я под гипнозом. Поднялся на алтарь, словно обреченный на казнь. Мертвецы положили меня на каменную плиту, холодную и твердую, как могильный камень. Режут. Ножи - осколки обсидиана, острые, как бритва. Кожа - как бумага, рвется под лезвием ножа. Боль. Невыносимая, разрывающая на части, проникающая в каждую клетку тела. Не могу закричать. Парализован, словно скованный невидимыми цепями. Как после укола ботокса, как после удара током, как после осознания бессмысленности существования.
Мертвецы вырезают на моей груди символы Игарапе, словно клеймо ставят на мою душу. Наполнили раны кровью Жоао, словно омывают меня в жертвенной крови. Читали заклинания на мертвом языке, словно призывая древних богов. Проводили ритуал, словно открывали врата в другой мир.
Земля задрожала, словно в эпицентре землетрясения. Небо потемнело, словно надвигалась вечная ночь. Ветер взвыл, словно тысячи демонов вырвались на свободу. Тысяча чертей на свободе, словно ад разверзся под ногами. Из алтаря вырвался столб света, ослепительный, обжигающий, невыносимый. Свет. Чистая энергия, сконцентрированная в одной точке. Духи. Древние боги Игарапе, пробудившиеся от вечного сна.
Ужасные. Формы текучие, изменчивые, словно кошмар, обретший плоть. Их очертания расплываются, перетекают друг в друга, словно состоят из теней и тумана. Сила. Невообразимая. Пугающая, способная уничтожить все на своем пути. Смотрят на меня. Видят меня. Знают меня. Проникают в самую глубь моей души, читая мои мысли, мои страхи, мои желания.
Решили что я достоин. Я стану одним из них. Они проникли в мое тело, как вода в песок. Захватили мой разум, как вирус компьютер. Превратили меня в сосуд, пустой и послушный, лишенный собственной воли.
Я закричал. Не человеческий крик. Животный вопль, полный боли, отчаяния, безумия и ужаса. Крик проклятой души, обречённой на вечные муки. Я перестал быть Себастьяном Монтеро. Моя личность растворилась, исчезла, словно ее никогда и не существовало.
Я стал чем-то другим, страшным, нечеловеческим.
Частью Игарапе, частью проклятого леса, частью кошмара, который никогда не закончится. Теперь я буду вечно скитаться здесь. В компании мертвецов, в ожидании новых жертв, в ожидании новых душ, которые можно будет поглотить, чтобы утолить свою вечную жажду.
Потому что смерть – это не конец. Это просто переход в другую форму, словно превращение гусеницы в бабочку, только вместо крыльев у меня теперь когти. Как из профессора в зомби, как из человека в дерьмо.
Зеленый ад Амазонки поглотил еще одну жертву, обогатив свою коллекцию потерянных душ. И лес продолжал шептать, словно насмехаясь над моей участью. Как сутенер своей новой шлюхе, как университет своему новому профессору, как жизнь своему новому неудачнику.
Что ж, пора выпить еще хлорки. И, знаете, может быть, на этот раз, она даже поможет. Может быть, она поможет мне забыть, кто я был. Может быть, она поможет мне смириться с тем, кто я есть сейчас. Может быть, она просто убьет меня. Но, в любом случае, мне уже все равно. Я – часть Игарапе. И это – моя вечность.
