Я не должен был заставлять вас — людей, которым, похоже, и вправду не всё равно — ждать. Это было неправильно, и я должен вам объяснение.
С тех пор как я побывал у мадам Левитт, я затаился, пытаясь переварить то, что узнал в её покоях.
Похоже, я наконец достаточно собран, чтобы всё это записать.
Прежде чем начать, хочу предупредить: знание имеет цену. На вашем месте я бы отвернулся и забыл о мистере Фулкраме и мадам Левитт. Я бы не стал глубже копать в том, что «Гость» говорит о нашей реальности.
Я бы притворился, что это просто глупая история, а не последние слова обречённого человека.
У вас ещё есть такой выбор. НЕ пренебрегайте им.
Для меня же слишком поздно. Моя судьба решилась в ту же секунду, когда я вновь остался сиротой.
Но обещаю: я не уйду без боя. Я сожгу всё дотла и утащу этого ублюдка с собой. Я не позволю никому пережить то, что выпало мне.
Как я уже сказал, друзья. Уходите, пока можете.
Сперва, однако, объяснение:
Примерно через час после первой записи я вышел из отеля и сел на автобус до Вест-Сайда Чикаго. Сидя у окна, я смотрел на скользящий мимо город, а мысли уносили всё дальше — к дню, когда я окончил курс молодого бойца.
Бетон раскалился добела, но воодушевление, что мы все чувствовали, будто защищало от зноя. Теперь мы были частью чего-то большего, чем мы сами, частью истории, что разворачивалась на наших глазах, огня, который несли вперёд сотнями лет.
И всё же помню, как росла тревога, когда я оглядел трибуны: семьи ждали, когда можно будет выбежать и обнять своих морпехов. В отцах читалась гордость, а матери смотрели на детей, ставших воинами, глазами полной любви.
Наперекор здравому смыслу я отчаянно мечтал увидеть родителей, бегущих ко мне.
С каменным лицом я наблюдал, как соединяются эти семьи. Кое-кто подходил, жал руку, поздравлял, но долго не задерживался. Меня опасались.
Моему юному «я» это льстило. Мне казалось, что в этом сила. Теперь понимаю: я лишь сильнее отгораживался.
На курсах меня прозвали «Тайсоном» — за поверхностное сходство с боксёром и за ту же свирепость в рукопашке. Перчатки, палки, борьба — я почти не проигрывал, а когда и проигрывал, то лишь потому, что ярость брала верх. Инструкторы это замечали и жестоко карали. Я не сосчитаю, сколько бурпи сделал за дерзость.
Один из них, инструктор, которого мы за глаза звали «Конг», подошёл. Толпа расступилась, как Красное море перед Моисеем. Два метра ростом, тело рестлера, взгляд — и ты чувствуешь себя муравьём. Я не отступил. Теперь я морпех. Он кивнул; я потянулся было салютовать, но он отмахнулся.
— Чего ты хмуришься и жалеешь себя?
— Такое у меня лицо, — ответил я. Он посмотрел пустым взглядом; я не удержался, улыбнулся. — Сэр.
Он ухмыльнулся и протянул ладонь, способную раскрошить череп. Я пожал — едва не вскрикнул от хватки.
— Ты молод и горяч, не жду, что послушаешь, — сказал он. — Но скажу. Что бы ты там ни таил, брось это дерьмо. Оно тебя убьёт.
Может, стоило послушать. Сейчас был бы женат, с детьми, жил бы где-нибудь спокойно, упитанный пенсионер, и единственная опасность — рак простаты.
Самое ироничное: думаю, я бы не выжил, послушайся я тогда. Ненависть, а не любовь и не надежда вытаскивала меня из драк в той Пустыне империй. Когда другие оставались в песке, я шёл дальше. Просто не хотел больше быть жертвой.
Автобус остановился. Я кивнул водителю, вышел, поднял капюшон от прохлады. Автобус тронулся, оставив меня одного.
Я огляделся, полагаясь не только на глаза, но и на чутьё, отточенное годами.
Район напоминал те, где я бродяжничал после бегства из приёмных домов. Поэтому я мгновенно понял: здесь не так.
Ни кошек, ни псов, ни птиц.
Шёл к дому мадам Левитт, заглядывал в переулки — ни одного бездомного. Улицы мертвы, хотя было всего лишь восемь.
Первый знак, что я не совсем один, — свет в окне погас, как только я прошёл мимо.
Потом заметил: если резко поднять взгляд на краснокирпичные дома, успеваешь увидеть хлопающие жалюзи или испуганные лица на крыше. И я слишком остро осознавал: из оружия — только баллончик и нож.
Дом мадам Левитт был почти пуст. Парковка пуста; поднимаясь, я видел: двери приоткрыты.
На одной площадке я заметил движение в бассейне: надувное кресло, кровавое.
Добрался до верхнего этажа: длинный жёлтый коридор, одна мигающая лампа. Где-то едва слышно пели. Я собрался и пошёл, напоминая себе: бывало хуже.
Она распахнулась почти сразу. Вся моя выучка понадобилась, чтобы не выдать себя.
Она не постарела ни на день.
Косы в серебряных кольцах-змейках, блестящее платье с глубоким вырезом, спиральный кулон между грудями — казалось, вращается. Я онемел. С заговорщицкой улыбкой она поманила. Я едва заметил металлические когти.
Внутри — роскошь, резкий контраст бетонным стенам. Статуи Гекаты, Исиды, Фрейи. Тяжёлые ковры, мебель, на которой не сядешь. Растения свисают, запах пряностей и сырой земли.
Мы прошли через бисерную занавесь в комнату, которую она называла «Яйцо». Пол утоплен, стены сходятся вверх, а потолка не видно из-за тени. В центре столик с кристальным шаром, свечи, чайник-лицо, бесчисленные атрибуты.
Всё кричало: ведьма. Так я думал тогда — когда ещё не верил.
До этого я считал: Фулкрам и Левитт главенствуют в торговле людьми. Никакой мистики. Меня учили: реальность проста. Солдат видит лишь то, что полезно сейчас. Слишком много вариантов — паралич. Реально лишь то, что ловят чувства.
Всё рухнуло, когда из тени спустилась гигантская белая рука, пальцы длиной с мою руку, и налили чай в чашки. Мадам Левитт улыбнулась моему ужасу и отпила.
— Не любишь каву? Есть ромашка, — сказала она.
Я отпрыгнул, прижался к стене. Рука втянулась в темноту.
— Что, чёрт возьми, ЭТО? — вырвалось у меня.
Она мягко наклонила голову:
— Это Гость. Друг. Не бойся, он охраняет это место.
— Сядь, Марсель. Всё хорошо.
Я колебался; она улыбалась. Я глянул на дверь — бежать? Вспомнил родителей. Вернулся к столу.
— Что это было? — спросил снова, скрывая дрожь.
Я замер: правило — не больше трёх. Четвёртый — плата иная.
— Нет. Простите, — сказал я.
— Хорошо, начнём, — произнесла она. Голова резко откинулась, глаза закатились, челюсть разъехалась шире человеческой. Изо рта полилась живая песнь, превращаясь в свет и тень.
Я застыл, пока мужчины и женщины из прошлого, настоящего, будущего кружились, а комната исчезала — и мы висели в пустоте. В этом ледяном мраке плыли невидимые сущности, больше небоскрёбов; их мысли касались моей, грозя безумием. Но я цеплялся, повторяя имена родителей, пока они не уплыли к далёким огням.
Я не удержался. Неделями я готовил вопросы. Но в этой бесконечности жаждал узнать место.
— В пространстве между концом и началом… мост, по которому шли предки, пока не забыли… — Она умолкла, лицо её было в экстазе.
— Это не ответ, — сказал я.
Я сжал зубы. Долго не продержусь. Разум скользил. И где-то — повсюду — что-то пробуждалось…
— Где мистер Фулкрам? — прошептал я.
Тишина. Затем мадам Левитт и духи завыли; пустота задребезжала. Сущности рванули к нам, а шар стал бледным глазом древней злобы.
Твари кружили, готовые к пиру, но гигантская рука Гостя отшвырнула их и укрыла нас.
Когда отпустила, мы снова были в Яйце.
Мадам Левитт лежала лицом на столе, едва дышала. Чай растёкся, шар раскололся на три куска, из осколков поднимался пар. Я встал; стены вибрировали, будто мимо шёл поезд, но дрожь утихла.
— Ты… глупец… — прошептала она. Её лицо сморщилось, красота исчезла.
Она захрипела, выплюнула вонючую тёмную слизь. Она зашипела.
— Да, должна. Но лучше нарушить клятвы, чем столкнуться с его гневом. Пожалуйста, спроси что-нибудь другое.
— Я могу открыть, где спрятаны богатства, секрет бессмертия…
Я выдернул нож, шагнул; она вскинула руки, взвизгнула:
— В туннелях! Будь ты проклят. Он в туннелях. Но он не один. Ты погибнешь.
Я сел на корточки, клинок у её лица:
Она расхохоталась, глаза округлились, изо рта капала чёрная жижа.
— Убить? О, бедняга. Ты не знаешь, с чем связываешься. Беги и выиграй себе время, пока его слуги не пришли.
Она метнулась когтями, но я ожидал: клинок вспыхнул — палец отлетел. Не знаю почему, я почувствовал, что должен его забрать. Сунул в карман, пока она выла.
— Когда покончу с ним, вернусь за тобой.
Я вышел, но недалеко: Гость дёрнул назад. Я подумал, что конец: он тянул к потолку. Но другая рука опустилась: между пальцами — золотая эстафетная палочка.
— Спасибо? — сказал я. Гость мягко поставил меня и легко вытолкнул из Яйца.
Я вышел целым, хотя крики мадам Левитт преследовали кварталы. Я понятия не имел, как убить мистера Фулкрама, но знал, где он.
Похоже, агенты промахнулись, прочёсывая туннели.
Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit
