CreepyStory

Это перевод истории с Reddit

Я не знаю, к кому ещё обратиться. Я не могу поговорить об этом с мамой — она и так на грани. Я не могу поговорить с папой, потому что… ну, именно из-за него я и пишу это. Я совершил кое-что, думая, что поступаю правильно. Я думал, что спасаю его. Но теперь в доме поселилась тишина, куда хуже того крика, который я мечтал бы услышать, а в глазах отца я вижу, что натворил что-то ужасное, непоправимое. Мне нужна помощь. Мне нужно, чтобы кто-нибудь сказал, что делать.

Мы живём в хорошем доме, в таком, куда переезжают люди, когда заводят семью: большой двор, штакетник, клумбы, за которыми мама возится. Раньше это было нормальное, счастливое место, пока не появилось дерево.

Началось всё около пятнадцати лет назад. Мне было десять. Однажды папа вернулся с работы, сияя странным возбуждением, которое я видел у него редко. Он был тихим, порядочным человеком, работал в логистике, его увлечения были скромны и понятны. Он любил садоводство — это было его спасение. В тот день он держал в руке маленький помятый бумажный пакетик.

«Смотри», — сказал он, показывая мне одно единственное чёрное, корявое семя. Оно было размером с голубиное яйцо, тяжёлое на удивление и покрытое тонкими спиральными узорами. — «Купил у уличного торговца в центре. Старик сказал, что оно особенное. Сказал, из него вырастет великое дерево, король нашего двора. Сказал, оно бросит тень на весь дом и будет охранять нас».

Мне было десять, и я подумал, что это круто. Папа был здравомыслящим и рассудительным, но, говоря о саде, становился немного поэтичным. Я решил, что он просто приукрашивает, чтобы заинтересовать единственного ребёнка. Мы посадили семя вместе, в самом центре двора. Это было хорошее воспоминание. Наверное, одно из последних абсолютно светлых.

Дерево росло. И росло быстро, быстрее любого дерева на свете. Через пару лет оно уже было выше меня. Папа был в восторге. Он ухаживал за ним, будто перед ним божество. Построил маленький аккуратный деревянный заборчик вокруг ствола — не чтобы отгородить животных, а словно обозначить священную территорию. Поливать дерево мог только он. Обрезать ветви тоже (хотя в этом, казалось, и не было нужды). Это было его дерево.

Годами мама и я просто принимали это. Хобби папы, его дело. Когда он стоял на коленях под кроной, мы знали, что это его время. Мы не вмешивались.

Но дерево продолжало расти. И вместе с ним менялся папа. Сначала едва заметно. Он проводил там всё больше времени. К ужину приходил с землёй под ногтями и далёким, умиротворённым выражением. Он начал говорить о дереве не как о растении, а как о сущности. «Дерево сегодня в порядке, — говорил он. — Ему понравился дождь». Мы просто улыбались и кивали.

К тому времени, как мне исполнилось чуть за двадцать, дерево стало чудовищем. Такой породы мы не знали. Кора — гладкая, тёмно-серая, почти чёрная; листья — густо-восковые, поглощающие свет. Оно возвышалось над нашим двухэтажным домом, бросая глубокую, плотную тень почти на весь двор большую часть дня.

И тогда мы по-настоящему почувствовали неправильность.

Первым сигналом стали остальные растения. Розы мамы-победительницы, грядки овощей, яркие цветочки, которые она сажала каждую весну, — всё, что находилось в тени дерева больше нескольких часов, чахло и погибало. Почва под ним становилась безжизненной, серой и твёрдой, как камень.

Потом животные. Птицы перестали вить гнёзда у нас, белки, раньше гонявшиеся по газону, исчезли. Даже наш золотистый ретривер отказывался выходить во двор. Он стоял у задней двери, подвывал, поджав хвост, и не ставил лапу в тень.

Но худшим изменением был мой отец.

Одержимость поглотила его целиком. Он бросил работу, сказав, что должен быть дома, чтобы «ухаживать» за деревом. С рассвета до заката он сидел на маленькой скамейке, которую поставил прямо под самыми густыми ветвями. Он просто сидел. Иногда мы видели его из окна кухни: голова чуть наклонена, будто он слушает что-то. Порой шевелились губы, и мы знали, с ледяной уверенностью, что он разговаривает с ним.

Мы с мамой пытались достучаться. Умоляли.

— Милый, пожалуйста, — мамин голос дрожал, — зайди в дом, поешь хоть немного. Ты такой худой.

Он лишь качал головой, медленно, со спокойной улыбкой. — Мне не хочется. Тени достаточно. Здесь так… спокойно. Она утешает. Она и вас утешит, если вы просто сядете со мной.

Мы никогда не садились. В этой тени было не просто отсутствие света. Она казалась холодной. Тяжёлой. Голодной. Стоя на её краю, ощущаешь себя на берегу тёмного океана, и точно знаешь: заходить нельзя.

Последние недели стали переломом. Он вовсе перестал заходить в дом, разве что поспать пару беспокойных часов в кресле. Он таял на глазах. Кожа — бледная, восковая, глаза — запавшие, но в них горел спокойный, пустой огонёк, страшнее любой злости. Дерево пожирало его живьём, а он позволял.

Я решил действовать. Нужно было спасать его. Дерево должно исчезнуть.

Я дождался ночи. Смотрел через окно, пока он наконец, нехотя, не вошёл и не рухнул в кресло, погружаясь в привычный беспокойный сон. Дом замер. Мама спала наверху. Это был мой шанс.

Я взял тяжёлый колун из гаража. Ладони потели, сердце бешено колотилось. Я вышел во двор. Лунный свет заливал всё холодной, призрачной белизной, но земля под деревом была провалом абсолютной тьмы.

Я шагнул в тень. Холод был мгновенным, шокирующим. Это был не естественный холод — он вытягивал тепло из костей. Я подошёл к стволу. Гладкая чёрная кора казалась странно скользкой, почти как кожа.

Я поднял топор. Как только металлическое лезвие коснулось коры, я услышал это. Шёпот прямо у уха, голос и мужской и женский, и старый и молодой. Шелест листьев, вздох ветра и слова — всё одновременно.

— Не надо.

Я отшатнулся, сердце сжалось. Я бешено огляделся. Двор пуст. Наверное, мне послышалось. Это ветер. Это мой страх. По-другому быть не могло.

Я заставил себя, плюнул на ладони и замахнулся со всей силы.

ХЛЁП.

Звук был глухой, влажный, а не резкий треск, которого я ждал. Словно я ударил по туше. Топор глубоко вошёл в ствол. Я выдернул его, и из раны стала сочиться тёмная жидкость, чёрная в лунном свете.

Я не обращал внимания. Бил снова. И снова. И снова. Впал в лихорадочный ритм, пот заливал глаза, мышцы вопили от боли. Влажный, мясистый звук ударов, брызги тёмного сока, ледяной холод тени — всё превратилось в кошмар.

С каждым взмахом чёрная жидкость лилась всё сильнее. Воздух наполнился резким, металлическим запахом. Запахом, который я узнал и которому не место было здесь. Запахом крови.

Я коснулся липкой жидкости пальцами, поднёс к носу. Это была кровь. Густая, тёмная, настоящая.

Меня охватила паника — полная, безоговорочная. Хотелось бежать, бросить топор и не оглядываться. Но я вспомнил о папе, о его пустой улыбке, о том, как он умирал на той скамейке. Я не мог остановиться. Нужно было довершить.

Я закричал — сырой, бессвязный вопль ярости и ужаса — и вложил всё, что оставалось, в последние удары. Рана расширялась, дерево стонало, глубокий, дрожащий звук проходил сквозь землю. И наконец, с финальным, пронзительным треском оно рухнуло. Гигантские ветви разбили мамины пустые горшки.

Тишина.

Тень исчезла. Я тяжело дышал, опираясь на топор, всё тело дрожало от усталости и адреналина. Взгляд притянул пень. К месту среза.

Я достал карманный фонарик и направил луч в рану.

Внутри дерева не было древесины.

Там клубился хаотичный волокнистый ком тёмно-красной мышцы и бледных блестящих сухожилий, сплетённых вокруг центрального, ужасного ядра. Разрубив дерево пополам, я разрубил и то, что было внутри. В самом центре ствола, будто вплетённый в него, находился человеческий торс. Я видел изгиб рёбер, очертание позвоночника, бледную, резиновую плоть. Я перерубил его напополам. Тёмная кровь всё ещё лилась, пропитывая землю.

Я не знал, что делать. Я не мог закричать. Не мог двинуться. Разум… остановился. Что это? Кто это? С кем разговаривал мой отец?

— Сожги.

Голос прозвучал за спиной. Тихий, хриплый, надломленный. Я обернулся, луч фонарика судорожно резал темноту.

Отец стоял на краю патио. Он не смотрел на меня. Он смотрел на поваленное дерево, на изуродованный, кровоточащий пень. И выражение на его лице… это была самая глубокая, душераздирающая печаль, какую я когда-либо видел. Пустое спокойствие исчезло, уступив горю, настолько сильному, что, казалось, оно сломало его душу.

— Пап? — прошептал я.

— Нужно сжечь, — повторил он глухо. — Всё. Сейчас.

Мы работали вместе в мрачном, безмолвном ритуале. Рубили ветви и толстый ствол на части. Волокли их к центру двора. Отец двигался, как старик: отрезвление лишило его сил. Он ни разу не посмотрел на ужасное нутро ствола.

Мы облили кучу бензином, и отец бросил спичку.

Огонь взметнулся с рёвом, густой чёрный дым пах горящим мясом и чем-то ещё, едким и глубоко неправильным. Мы стояли часами, глядя, как горит, пока великое дерево, что властвовало над нашими жизнями, не превратилось в груду тлеющих углей и обожжённый чёрный круг на газоне.

Я думал, что спас его. Думал, что вырезал опухоль, убивавшую его.

Но я ошибся.

Прошла неделя. Дерева нет. Тени нет. Отец… он в доме. Ест то, что мама ставит перед ним. Спит в своей кровати. Физически он здесь. Но его нет. Одержимость исчезла, но вместе с ней и покой, пусть и извращённый. Его сменил постоянный, гудящий страх. Он ходит по дому бесконечными кругами. Смотрит в окно на пустое место во дворе. Вздрагивает от любого резкого звука. Он не говорит. Ни слова с той ночи. Иногда он смотрит на меня своими измученными, сломанными глазами, и я чувствую, что чудовище — это я.

Я уничтожил то, что пожирало его, и, делая это, похоже, уничтожил и его самого. Я променял улыбающегося зомби на немого, затравленного призрака.

Что это было? Что я натворил? И как… как мне вернуть папу? Можно ли оттащить его от края, на который я его толкнул? Пожалуйста, если у кого-нибудь есть хоть малейшее представление о том, что здесь произошло, скажите. Тишина в этом доме становится всё громче с каждым днём.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

В дверь яростно стучат. Он снова кричит.

— Рэйчел. РЭЙЧЕЛ!

Я лежу на холодной плитке, с каждым ударом сжимая кухонный нож всё сильнее. Я знаю: рано или поздно он ворвётся. Знаю — и на этом всё. Поэтому я лежу. Единственное место, куда ещё можно уйти, — это память.

С каждым днём мне приходится вспоминать всё больше и больше.

Это было наше первое совместное Рождество. Мы ходили по магазинам в центре. Мы только что купили этот дом.

— Можешь выбрать всё, что захочешь.

Я спросила:

— Всё?

— В пределах разумного.

Я попросила духи. Он уверял, что знает, какие мне подойдут. Я никогда в жизни их не носила.

Они пахли уксусом и вином — кисло, тяжело, чуждо. Но начало — время перемен, и запах казался любовью. Любовью, которая перекраивает тебя. Волосы уложены так, как ему нравится. Одежда — по его выбору. Всё моё существование задавалось в отношении к нему. Больше ничего не допускалось. Ни работа. Ни дети. Только он.

Потом постепенно всё отпадает, истирается. Шероховатости превращаются в острые кромки. Ты понимаешь, что любить идею проще, чем человека, и злишься, но злишься не на него — почему он не понимает? — ты злишься на то, что снова вернулась к исходной точке, а вокруг всё так же. Всё, кроме тебя. Ты стала старше, согнулась под его форму.

— РЭЙЧЕЛ, — снова кричит он.

Но однажды появилась первая заноза, первая трещина. Я захотела выйти — просто пройтись, поесть, побыть вне этих стен.

— Что там есть такого, чего у нас нет здесь? — спросил он.

Когда я попыталась уйти, он схватил меня за руку.

— Нет.

Вот и всё. Одно «нет» — и мы оба всё поняли.

А на прошлой неделе я нашла выписку со счёта.

Счёт, о котором я не знала — деньги ей. Восемь лет вместе. Деньги уходили от нас, к ней.

С тех пор появились подарки. Ужин.

— РЭЙЧЕЛ!

Он не говорил о ней. Конечно, не говорил. Слова сделали бы всё реальным, оставили бы слишком много осколков в памяти для будущих «я этого не говорил».

Становясь всё злее, я пошла искать. Я не хотела находить, но знала, что найду.

Коробка. Спрятана. Недавно переставлена.

Фотографии. Игрушки. Письма.

Письма от неё, отчаянные. Письма, в которых она умоляла его не причинять себе вред. Другие — обвиняющие его. В том, что он мог сделать.

Я вглядывалась в её лицо на снимках.

И тогда я увидела.

Увидела, во что он превращает меня.

Та же одежда. Те же волосы.

Тот же взгляд.

Я завязала волосы, как у неё. Побрызгалась теми самыми духами на день рождения — стоявшими нетронутыми месяцами и, наверняка, её. Я спустилась по лестнице, каждый шаг тянулся мучительно долго, пока я пыталась оттолкнуть видения того, что сейчас произойдёт. Сказала ему, что ухожу.

Он закричал:

— Только не снова. Только не снова!

И швырнул в меня кипящий сотейник.

Кожа сошла с ноги, пока я бежала.

И вот я здесь. С ножом в руке. Дверь дрожит под ударами его кулаков.

Он всё ещё кричит. Раз за разом.

— Рэйчел! РЭЙЧЕЛ!

Рэйчел — даже не моё имя.

Наверное, это было её имя.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

У меня в углу кабинета стоит череп. Он покоится на полке чуть выше уровня моих глаз.

Он смотрит на меня и наполняет меня жутким страхом.

Я заполучил его на открытом базаре в Китае. Если вы ждёте название улицы или города, какое-нибудь более точное указание места, увы, я не смогу вам его дать. Стоит мне попробовать всё вспомнить, и края воспоминаний уже расплываются.

Но в центре их живёт ясный образ, который я не смею забыть. Потому я и пишу, чтобы плесень забвения не сожрала всё целиком.

Когда мне было за двадцать, меня покорял мир и его разнообразие. Устав от школьной рутины, я решил бросить учёбу и взяться за жизнь руками. Я взял деньги, откладывавшиеся на колледж, и пустился автостопом по свету. Побывал повсюду: во Франции, Испании, Италии, на Филиппинах. Я даже прошёл с рюкзаком через Индию, чтобы лучше понять её людей и культуры.

Но венцом моих странствий стал Китай.

Срединное царство, как его порой называют, очаровало меня, как никакое другое место. Культура и история восхищали и захватывали. Я хотел знать о нём всё. На туристическую визу ушли годы, но когда я наконец приехал, уходить уже не хотелось. Я прожил там два года: выучил язык, объездил провинции, старался вобрать каждую крупицу знаний.

Я мечтал остаться там навсегда. Или, если не выйдет, по меньшей мере умереть там.

Но однажды я забрёл на другой рынок.

В городе, имя которого я больше не помню, был уголок, где местные собирались продавать свежие продукты и божественную уличную еду. Что-то вроде обширного базара под открытым небом. Место было приветливым, манило, и я прервал своё путешествие, чтобы задержаться там подольше. Болтая с торговцами об их жизни и прошлом, я видел, как их слова ткали насыщенный гобелен культуры. Вскоре я называл многих друзьями. Они подсказывали мне, что посмотреть, что попробовать на вкус, у кого на прилавке товар получше.

Я чувствовал себя в безопасности. Я чувствовал себя дома.

А потом это случилось.

Был самый обычный день. Я только что купил спелые фрукты у знакомого хозяина лотка и вдруг заметил то, на что раньше не обращал внимания.

Это был узкий тёмный проход между двумя зданиями, неприметный закоулок рынка.

С первого взгляда я различил за ним прилавки. Подумал, что это просто ещё один ряд базара. Из любопытства подошёл ближе. Я перешёл улицу и ступил в проём — и тут кто-то резко дёрнул меня за руку и вырвал назад.

Я испугался. Обернулся — там стоял старик: обвисшие щёки тянулись почти до кончиков необычайно длинных ушей. Лицо изборождено шрамами забытых болезней, а густые брови свешивались над глазами, как бахрома. Спина сгорблена, но трости он не держал. Судя по хватке, силы в нём было больше, чем казалось.

Я ожидал ссоры, но в глазах незнакомца не было злобы — лишь чистый, неприкрытый ужас. Он взглянул на переулок так, будто глядел в разинутую пасть акулы-людоеда.

Слова его были сбивчивы, но мне удалось понять: проход закрыт. Он косился на него и постепенно пятился прочь. Оглядевшись, я заметил, что и другие торговцы обходили щель стороной: никто не ставил лавку ближе чем в пятнадцати метрах, прохожие перебегали на другую сторону улицы, пригибаясь и ускоряя шаг.

«Не ходи», — бросил старик на прощание и зашаркал дальше, всё так же оглядываясь, будто переулок мог кинуться за ним.

Я послушал его. Сначала. Но страх вскоре уступил место другому чувству:

Любопытству.

Каждый раз, возвращаясь, я зависал взглядом на том ходе. Любопытство росло, как грибница в мозгу. Сначала я украдкой косился на него, потом думал о нём даже вдали. Когда страх ослаб, я стоял напротив и пытался разглядеть, что там творится.

Что же там, за проходом?

Я расспрашивал друзей о переулке. Всякий раз воздух будто коченел. Без промедления мне повторяли одно: не заходи.

Одного, Хао Яна, продавца персиков, с которым я сдружился особенно, я прижал крепче.

— Почему? — спросил я. — Почему нельзя туда? Это же часть рынка?

Он объяснил, но слова его для меня оставались загадкой. Переулок, уверял он, единственный путь в ту часть города, что он звал иным рынком. Я проверил сам: искал другие ходы, но находил лишь глухие стены. Переулок был единственным.

Хао Ян добавил: люди иногда заходят туда, но возвращаются… другими.

— Там нет ничего хорошего, — сказал он. — Оно того не стоит.

Несмотря на предупреждения, моё влечение усиливалось. Я словно голодал. Дни напролёт я таращился на щель. Мне нужно было лишь заглянуть, говорил я себе, и всё.

Однажды я заглянул.

Опять стоял напротив проклятого прохода. Желание исследовать охватило меня, как лихорадка. Я огляделся.

Базар кишел народом.

Никто не смотрел.

Пришёл мой час.

Я пересёк улицу и скользнул в щель.

Проход оказался холоднее, чем я ожидал. День был тёплым, а там пронзила меня ледяная тень ледника. Шум рынка за спиной стих до еле слышного гула, потом до шёпота.

Потом — до беззвучия.

Когда я пробрался насквозь, казалось, улица сзади перестала существовать.

Я оказался на ином рынке.

Палатка заслоняла выход из переулка. Я обошёл её и вышел на улицу.

Первое, что бросилось в глаза: почти точная зеркальная копия прежнего базара. Те же ряды, то же расстояние между лавками, даже цвета пологов.

Но что-то было… не так.

Покупателей не было. Я был единственным. Хозяева стояли за каждым прилавком — больше людей не видно. И продавали они не овощи-фрукты, а диковинное барахло: ножи, куклы, знаки на потрёпанной ткани. На ближайшем столе лежали кости и приборы, назначение которых мне было не постичь.

Я так уставился на товар, что не сразу заметил продавцов.

Все они широко улыбались, глядя прямо на меня.

Будто каждый ждал клиентом только меня. Логично — я же единственный покупатель. Но улыбки были пустыми, теми, что дарят ради чаевых. Доброта была товарной.

И они ждали моей части обмена.

Любопытство насытилось. Вернулось чувство опасности. Я захотел уйти. Сию же минуту.

Нашёл палатку, из-за которой вышел. Зашёл за неё, чтобы нырнуть обратно в переулок и вернуться к друзьям, еде и безопасности.

И не поверил глазам.

Переулка не было.

Где зияла щель, теперь сплошная стена. Как будто здания сомкнулись, не оставив щёлочки.

Я метался по кварталу, ища другой выход. Напрасно.

Солнце клонилось к закату, когда я, отчаявшись, приблизился к хозяйке лавки и спросил, как выбраться.

— Купи что-нибудь, — сказала она, зубы сверкнули в багровых лучах.

Я оглядел стол и выбрал самую мелкую вещицу: кубик с чёрными знаками.

— Сколько?

— Одна нога.

Я решил, что ослышался. Спросил ещё раз — ответ тот же. — Одна нога.

В углу я заметил дадао — китайский мачете.

Меня пронзило ужасное понимание.

Мысль казалась абсурдной, но хозяйка подтвердила её, обхватив рукоять. — Заплатите сейчас?

Я опустил кубик и отступил. Она не преследовала, лишь улыбалась и предлагала торговаться.

Я обошёл множество лавок, взывая о выходе. Ответ был один: «Купи что-нибудь». Цены звучали спокойно, буднично: глаз, рука, гениталии. Будто речь шла о купюрах.

Небо совсем потемнело. Свет шёл лишь от факелов и свечей в окнах.

Тишина ночи оглушала.

На любом оживлённом базаре стоит фон шумов: голоса, стуки, торг. Здесь правил беззвучный вакуум. Я даже не слышал дыхания продавцов — дышали ли они вообще? Они смотрели, ждали.

Им была важна только моя покупка.

Меня охватила паника. Я попробовал убежать по улице, но всякий раз оказывался там же. Дёргал двери — заперто. Бился ногами о доски — древесина оставалась целой.

Отчаяние смело всё. Я карабкался по стенам, ищя зацепку. Один гвоздь вырвал у меня ноготь. Я лез дальше, кровь текла, но нужно было выбраться. Добравшись до крыши, я увидел «свой» базар по другую сторону. Сердце забилось. Друзья, привычные ряды — манили, как сирены моряка-самоубийцу.

Я спустился.

Ступив на землю и обернувшись к свободе, я оледенел.

Вместо знакомого базара — те же лавки, те же ухмыляющиеся торговцы.

Все ждали, когда я куплю.

Я так и не считал, сколько прошло недель.

Время искривилось. Я пил стоялую воду из канавы, ловил крыс и ел их сырыми: за огниво у соседнего лотка пришлось бы отдать язык. Потом крысы исчезли, вода высохла.

Я голодал. Кости выпирали, желудок сводило. Я пересчитывал рёбра, чтобы убить время.

И вот, в палящий полдень, держа в руках темно-бурое зловонное моче вместо воды, я услышал чёткую мысль, словно кто-то прошептал в ухо:

Я умру.

Я умру, если не куплю.

Я поплёлся вдоль рядов, подгибающиеся ноги жгла боль. Я торговался. Искал самое дешёвое. Но видимые мелочи оказывались дороже всего: за маленький платочек требовали все четыре конечности.

Я подсчитывал: что готов отдать, чтобы уйти.

Продавцы не уступали. Если рука — то минимум предплечье, но никак не кисть. Если нога — то вся, стопа не годится. Пять пальцев могли стать четырьмя, но не одним.

И тут я увидел чудо.

Череп.

Похожий на искалеченный человеческий или, может, обезьяний. Его взгляд я чувствовал с первой же попытки торга, и потому прошёл мимо. На втором круге спросил цену, дрожа.

— Один палец. — Продавец поднял указательный.

Я ощутил восторг.

Самый дешёвый товар.

Цена всё ещё высока, но на фоне верной гибели — сносна.

Я почти согласился.

И совершил ошибку — снова посмотрел в глазницы.

Две бездонные ямы — я будто падал в них, пока тело и душа не растворялись в вечной тьме. Я возненавидел его. Даже полумёртвый, я не хотел этот череп.

Но на третьем круге меня мутило, и я сел. Время уходило.

Я пошёл и согласился.

Положил руку на прилавок, зажмурился, приготовился к удару дадао. Его не последовало. Открыл глаза: продавец протягивает рукоять.

Всё ясно.

Я взял меч и задумался, как лучше отсечь палец.

Одним махом? Но так я поврежу кисть. Да и делать пришлось бы левой. Когда я протянул левую руку, торговец покачал головой: — Другую. Правую.

Час ушёл на решение.

Я глубоко вдохнул и резким движением выгнул указательный назад. Боль пришла раньше треска. Я кусал язык, ощущая свежую кровь, пока убеждался, что кость сломана. Жгло белым огнём.

Надеясь на всплеск адреналина, я принялся пилить.

Кровь залила лезвие. Оно было остро, но не бритва. Я толкал и тянул, перерезая кожу, мясо, жилы — единственное, что держало меня здесь. Лезвие зацепило сухожилие, я почувствовал, как оно вырывается струной. Меня вырвало желчью, но я не остановился.

Последний рывок — и палец оторвался фонтаном крови.

Я бросил его на прилавок и прижал окровавленную руку к подмышке. Надо уходить, затем искать врача. Торговец неторопливо изучал палец, рассматривал обрубок через лупу ювелира. В глазах плыло.

Через две бесконечные минуты он кивнул. Жертва принята. Он протянул череп.

— Я не хочу его, — прошептал я.

— Купил — забирай.

Спорить сил не было. Я взял череп здоровой рукой и побрёл. Инстинкт вёл меня: я нашёл знакомую палатку. Века прошли с тех пор, как впервые влез в переулок. Я задержал дыхание, молясь, чтобы меня не обманули.

Сердце подпрыгнуло. Переулок открыт.

Я бросился, боясь моргнуть. Влетел в щель и рванулся вперёд.

Я ждал сопротивления, силы, что втянет меня обратно.

Но её не было.

Выскочив, я оглох от гама голосов, торга, жалоб. Я вернулся.

Может, радость свободы, а может, отвыкшие от тишины уши — шум показался нестерпим. Глаза закатились, я рухнул в грязь.

Очнулся через два дня в больничной палате. Рядом сидел Хао Ян.

Оказалось, несмотря на мои недели на ином рынке, во внешнем мире не прошло и минуты. Хао Ян видел, как я глядел на переулок, а следом вышел оттуда истекающий кровью, полубезумный. Он сразу понял, что случилось, и отвёз меня в больницу.

На тумбочке лежал череп.

Хао Ян не прикасался к нему. Сидел по другую сторону кровати, избегая взгляда. О базаре и черепе он не говорил.

Когда убедился, что я поправляюсь, перестал приходить.

Думаю, мы его напугали — я и череп.

После выписки всё изменилось. Люди шарахались, переходили улицу. Дружелюбные торговцы мёрзли в моём присутствии. Рынок, прежде тёплый, стал холоден. Ко мне не обращались, пока я сам не заговорю. На меня старались не смотреть.

Парадокс: единственное по-прежнему приветливое место — переулок. Он всегда открыт, будто манит зайти вновь.

Я вспоминал ад рынка-двойника, но зуд любопытства точил мозг.

Через две недели после больницы я решил вернуться в Америку.

Сувениров за всё путешествие я не набрал: не было места. Только череп поехал со мной. Я пытался бросить его в трёх гостиницах — всякий раз он появлялся в сумке среди одежды. На корабле я швырнул его в океан.

В ту же ночь, вернувшись в каюту, я нашёл его на койке. По своду лба стекали солёные капли, как порочное крещение.

Он глядел пустыми глазницами, и я чувствовал, как внутри меня что-то увядает.

Я перестал избавляться. Проще игнорировать. Игнорировать гниль и смрад, дать им тлеть в надежде, что время само избавит.

Дома он водрузился на полку в кабинете. Видимо, ему там нравится: перемещается он теперь редко.

Прошли годы. Годы, купленные моим пальцем. Но свободы нет. Моё время кончается. Я выяснил истинную цену черепа, ту мелочь на полях договора, что я пропустил, стремясь заплатить меньше.

Врачи называют это ранней болезнью Альцгеймера.

Я знаю лучше.

Воспоминания смешиваются, как влажная краска по коре. Я уже не помню Испанию, Францию, Филиппины. Я, под взглядом черепа, едва удерживаю лицо Хао Яна, вкус его персиков.

Череп оставил невредимым лишь мой ад на ином рынке. Но и его он со временем заберёт. Заберёт всё.

Если бы я не поскупился… если бы моё спасение стоило руки или ноги — может, не пришлось бы платить проценты.

Но поздно.

Последний совет человека, сведшего себя с ума собственной рукой:

Не скупитесь. Это дорого обходится.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Ну что, у кого-нибудь случалось подобное? Поздно вечером, вернувшись после ещё одной паршивой смены, я обнаружил у себя на кровати чёртово письмо, адресованное мне. Не в куче счетов под почтовым отверстием, а ПРЯМО НА МАТРАЦЕ. Конверт будто сошёл со страниц фэнтези: изящная восковая печать и всё такое. Я спросил у хозяйки дома, засняли ли камеры в коридоре, как кто-то ко мне проник, но они показали лишь, как тот придурок из 4F целуется со своей очередной подружкой. Когда я проверил, все окна всё ещё были заперты изнутри. Меня это до чёртиков напугало.

Я не открывал письмо несколько дней. Подумал, если это розыгрыш, отправитель сам выдаст себя, когда я не стану ничего обсуждать. Но любопытство взяло верх, и пару часов назад я сломал печать и прочитал. В нём было написано следующее:

Дорогой племянник,

Если ты читаешь это, значит, моя долгая жизнь подошла к концу, и я должен передать Семейное Имение своему самому подходящему родственнику, то есть тебе. Будучи молодым холостяком с минимумом социальных обязательств, ты — идеальный кандидат для этого предприятия. Только представь: собственный частный остров с роскошным особняком, захватывающими видами, всеми удобствами (даже Wi-Fi!) и без необходимости когда-либо снова работать! И всё, что нужно, чтобы уйти из унылого мира работы с девяти до пяти, — это собрать чемодан!

Но, думаю, я забегаю вперёд. Позволь представиться. Мы с тобой не встречались, но я — твой двоюродный дядя Стэнли (прадедушкин кузен по линии твоей бабушки Констанс). Учитывая мой не слишком примерный образ жизни в молодости и моё «исчезновение» шестьдесят лет назад, неудивительно, что обо мне предпочли забыть. Полагаю, моя жизнь до этого вечного отпуска напоминала твою: я держался особняком, мало общался, работу и учёбу не любил, и всё свободное время тратил на пороки. И, как ты и те до нас, я был в ранних двадцати, когда получил письмо от забытого родственника с предложением всей жизни. С тех пор я провёл свои дни в роскоши и спокойном одиночестве. Следил за внешним миром через газеты, телевидение и интернет. Провизию мне регулярно доставляли к причалу, и я ни в чём не нуждался. Я увлёкся рыбалкой, плаванием, садоводством, островными хлопотами и даже немного писал.

Теперь, когда чувствую приближение старости, я должен передать этот рай и подготовить нового жильца, то есть Смотрителя, к тому, что его ждёт, если он примет предложение. Хотя жить ты будешь с комфортом, ничего не даётся бесплатно, и есть пара простых обязанностей, за которыми следует присматривать. К тому же жизнь в изоляции требует знать все возможные опасности, чтобы не оказаться, выражаясь образно, с пальцем в заднице. Не волнуйся, наша семья наслаждается этим островом уже много поколений, и за три с лишним века проб и ошибок мы изучили его до мелочей. В библиотеке особняка найдёшь всё о его истории и правилах ухода, а я оставлю несколько «шпаргалок» для более тонких задач. Но для краткости это письмо лишь введёт тебя в курс первых шагов после прибытия.

Если примешь ответственность, машина заберёт тебя на рассвете следующего дня после прочтения. Ты её узнаешь. Не спрашивай, откуда она знает, просто будь готов на тротуаре со своими вещами. Ничего не оставляй — обратно ты не вернёшься. Оттуда тебя отвезут в порт, где водитель укажет на корабль, который доставит тебя в новый дом. Команда погрузит багаж; НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ не предлагай помощь, но ОБЯЗАТЕЛЬНО поблагодари за службу. Они к таким вещам придирчивы, да и начинается у тебя жизнь без труда — незачем становиться новым матросом.

Путешествие займёт четыре дня. Не переживай насчёт морской болезни; штурман опытен, и ход плавный при любой погоде. Однако днём можешь свободно гулять по кораблю, а ночью КРАЙНЕ ВАЖНО оставаться НА ВЕРХНЕЙ ПАЛУБЕ. Ни при каких условиях не спускайся вниз после заката, даже если грозит шторм: команда беспокойна, а лунный свет не защищает трюмы. Ночью располагайся на носу у фигуры корабля и спи днём в тени. Кок хоть и ворчлив, но в душе весел и готовит отмен-но. Только никогда не проси добавки и ВЕЖЛИВО ОТКАЖИСЬ ОТ ГАМБО. Лонгпиг может звучать аппетитно, но поверь, это тот кулинарный опыт, который тебе не нужен.

Когда прибудешь на остров, команда выгрузит твоё имущество в гольф-кар с багажным ящиком у пристани. Теперь можешь помочь, если хочешь. Снова поблагодари их и пожелай добра. Пожми руку Капитану, но НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ — Штурману. Останься на причале и смотри, пока корабль не исчезнет из вида. Если увидишь, как судно перевернётся, посмотри на швартовый кол у тебя справа. Если время совпадает с тем, что вырезано на дереве, волноваться нечего. Если нет — запомни время и двигайся по тропинке к особняку на холме.

До дома ты доберёшься задолго до заката. Не отвлекайся на пейзажи — успеешь потом. Парадная дверь будет не заперта, но сперва проедь мимо и останови кар справа от особняка у теплицы. Оставь вещи там; ночью их перенесут в твою комнату, когда ты осмотришь дом. Дверь рядом с теплицей ведёт в кухню. Если корабль пошёл ко дну в другое время, чем вырезано на колу, запиши это на планшете рядом с раковиной. Можешь взять ЛЁГКИЙ перекус из холодильника, но оставь место для ужина. Затем пройди через зелёную дверь в столовую. Столы будут накрыты, и все стулья, кроме одного, задвинуты. Оставь этот стул и недоеденную еду перед ним нетронутыми; это место Кустодиана, он вернётся к трапезе, когда занесёт твои вещи ночью.

Из столовой выйди в главный холл. Полюбуйся мраморной лестницей, попробуй разглядеть слабые отпечатки трёх веков семейных шагов. Поднимись на третий этаж и поверни направо. Разно-шикарная дверь в конце коридора — Главная спальня, но не входи: Кустодиан спит там между сменами жильцов и ценит приватность. Вместо этого вежливо постучи трижды и объяви, что ты новый обитатель и попросишь его вернуться к своей комнате к утру. Потом спустись в столовую, там тебя будет ждать ужин.

Поужинав, аккуратно сложи тарелки и приборы: нужно произвести хорошее впечатление. Затем вернись в Холл и пройди через большие зелёные двустворчатые двери напротив. Это Библиотека, где ты проведёшь ночь, пока Кустодиан готовит твою комнату. Кресло у камина весьма удобно; в последние годы я сам там сплю чаще, чем в главной спальне. Книг много, но, полагаю, тебя привлечёт листок с паролем от Wi-Fi, приклеенный под журнальным столиком. Однако советую прочесть письмо, которое я оставлю в большой зелёной книге на пись-менном столе. Там объяснено, как провести первый день в роли Смотрителя: заранее знать порядок полезно. К 21:45 закрой и запри ВСЕ ЗАЩЁЛКИ на двустворчатых дверях и проверь, чтобы оконные шпингалеты были затянуты и НЕ ОСЛАБЛИ. Маленькая отвёртка лежит в левом ящике стола. Затем устройся поудоб-нее и проведи ночь здесь. Игнорируй любые звуки из коридора. Кустодиан будет много раз пользоваться парадной дверью, так что будь готов слышать, как она хлопает. Если нужно в туалет, он за синей дверью справа от камина. На каминной полке есть коробочка с много-разовыми берушами. Советую вставить их сегодня: местная фауна после 22:00 очень голосиста, и хотя в основном безобидна, их крики пугают непривычных. И ещё: если ночью услышишь своё имя, НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ не отвечай и не реагируй. Просто нет, не стоит.

Вот и всё о твоей первой ночи на Острове. Утром тебя разбудят три стука в двустворчатые двери. Это Кустодиан сообщит, что перенёс твои вещи в Главную спальню. После этого он больше не войдёт в особняк, кроме дней плановой уборки. Далее смотри моё письмо в зелёной книге — там всё, что нужно знать, чтобы официально стать Смотрителем Острова и выполнять свои обязанности.

Очень надеюсь, что ты примешь этот шанс, но выбор, разумеется, за тобой. Вне зависимости от решения, желаю, чтобы жизнь твоя была счастлива.

С искренним почтением,

Двоюродный (пра-?) дядя Стэнли

У меня всё ещё был логин от сервиса генеалогии, который бабушка оформила перед смертью, и действительно, в ветке значился какой-то дядя Стэнли, хоть информации о нём почти не было. Может, это (и, скорее всего, есть) афера, но, честно говоря, мне особо нечего терять. Работа — отстой, большую часть вещей я уже продал, чтобы заплатить за аренду этого облагороженного складского бокса, называемого квартирой. С семьёй я не близок с тех пор, как в старшей школе меня ложно обвинили в сексуальном насилии, потому что популярной девчонке стало скучно. Из-за того же случая я потерял единственных друзей, так что моего социального круга фактически не существует. У меня маленький рюкзак, но в него легко помещается тот скудный гардероб и остальные пожитки.

Честно, я на той стадии, когда готов рискнуть чем угодно, лишь бы выбраться из этой тупиковой жизни. Я разложил вещи на матрас, чтобы упаковать, и сообщил начальнику, что меня не будет несколько дней. Завтра утром выйду на улицу и дождусь машины. Если через неделю ничего не отпишу, значит, у меня, наверное, вырезали почки или что похуже. Напишу, как только смогу. Пожелайте удачи.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit