Сообщество - CreepyStory

CreepyStory

16 469 постов 38 895 подписчиков

Популярные теги в сообществе:

157

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори

Дорогие наши авторы, и подписчики сообщества CreepyStory ! Мы рады объявить призеров конкурса “Черная книга"! Теперь подписчикам сообщества есть почитать осенними темными вечерами.)

Выбор был нелегким, на конкурс прислали много достойных работ, и определиться было сложно. В этот раз большое количество замечательных историй было. Интересных, захватывающих, будоражащих фантазию и нервы. Короче, все, как мы любим.
Авторы наши просто замечательные, талантливые, создающие свои миры, радующие читателей нашего сообщества, за что им большое спасибо! Такие вы молодцы! Интересно читать было всех, но, прошу учесть, что отбор делался именно для озвучки.


1 место  12500 рублей от
канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @G.Ila Время Ххуртама (1)

2 место  9500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Drood666 Архивы КГБ: "Вековик" (неофициальное расследование В.Н. Лаврова), ч.1

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори
Показать полностью 1
56

Малиновые пряди

— А хорошо получилось, — Лина расчесывает волосы, глядя в зеркало, и я, наконец, могу хорошо ее рассмотреть.

Новая прическа ей к лицу — малиновые пряди вперемешку с черными обрамляют круглое, миловидное лицо. Веки густо обведены черным карандашом, такой макияж делает ее взгляд манящим и таинственным, хорошо, мужчины такое любят.

Полнота фигуры ничуть не портит ее, наоборот, большая грудь и широкие бедра вкупе с тонкой, высокой талией, делают её привлекательной.

Она мажет губы липкой помадой, причмокивает, встряхивает волосами, проходясь по прядям ладонью в последний раз, и отворачивается от зеркала. Время настало. Мы идем на охоту.

Летняя ночь полна голосами и запахами. Лина идет, виляя бедрами и вцепившись в маленькую сумочку кровавого цвета ногтями. Я слышу ее пульс, она нервничает. Глажу ее по плечам, провожу по щеке в успокаивающем жесте. "Не волнуйся, девочка моя, у тебя все получится, я помогу!" — шепчу чуть слышно.

Она понимает. Пальцы уже не стискивают дермантин, походка стала плавнее, дыхание успокоилось.

Уже через пару часов мы нашли свою первую жертву. Мужчина красив, он возвышается над Линой на целую голову даже когда наклоняется, чтобы помочь ей сесть в автомобиль. Лина пьяна, она не понимает, что происходит, глупо хихикает и просит отвезти ее домой. Мужчина усмехается и кивает. Я слышу его мысли, они черные и тягучие, как я люблю. Он предвкушает. Как и я.

Лина откидывается на сиденье, запрокидывая голову, и закрывает глаза. Ее мутит. Мужчина не смотрит на нас, он оглядывается по сторонам, убеждаясь, что никто нас не видит, садится, заводит мотор и едет, полностью сосредоточенный на дороге. Его губы плотно сжаты, взгляд прямой и жесткий, ноздри чуть раздуваются. Сегодня он тоже вышел на охоту. Люблю такие совпадения.

Мы приезжаем в какую-то глушь. Здесь нет фонарей, есть только разбитая дорога и с десяток покосившихся домов. Лина давно спит, а я жду.

Он тормозит у одного дома, выходит и возится с замком на воротах, пропадает во дворе, гремит ключами там, и возвращается. Наклоняется к нам и грубо будит Лину.

— Приехали, детка, вылезай.

Лина пугается, смотрит по сторонам, ее сердце стучит чаще в два раза. Она не выходит, срывающимся голосом спрашивает, где мы. Он только смеется. Хватает ее за руку и легко вытряхивает наружу.

— Не надо, не надо! — кричит Лина.

Глупая, глупая Лина! Он только усмехается и волочет ее во двор, потом в дом, бросает на пол. Она ерзает, растирая слезы по щекам, пытается встать, но он пинает её и хватает за волосы. Тянет за собой, тащит на кровать. Его пульс тоже учащен, как и дыхание, он так рад, в таком предвкушении. Как и я.

Опутываю его руки и ползу вверх, к горлу. Заколки, что сдерживали меня, падают, разворачиваюсь во всю длину своего малинового тела, стягиваю его шею, заползаю в нос, уши, рот. Он дергается, хрипит, но уже ничего не может сделать. Где-то позади воет Лина. Мне пока не до нее, поймет все позже, когда я поделюсь с ней вкусным. А мужчина очень вкусный, такой черный внутри, как я и думала. Прогнивший, настоянный на грязных делишках, настоящий деликатес.

К утру он превращается в безжизненное бледное тело. Лина перебирает мои пряди пальцами и молчит, глядя на уродливое лицо — после смерти они все становятся уродливыми.

— Что ты такое? — тихо спрашивает она.

Я не отвечаю. Я тварь, что питается тварями. Паразит, что кочует с головы на голову и заставляет носителя искать для меня пищу. Взамен я дарю им силу и молодость на тот срок, который выдерживает их душа. А потом ухожу к другому носителю. В последнее время это почти всегда женщины. Мужчины гораздо реже вплетают в волосы малиновые пряди.

Показать полностью
13

Ты не поверишь, но это было. Часть 2

Ты не поверишь, но это было. Часть 2

часть 1. Ты не поверишь, но это было

Приветствую друзья. Это сборник небольших, местами жутковатых, историй. Упаси бог вас подумать, что все они произошли с автором. Как и то, что они на сто процентов правдивы, тут я гарантии не дам. Но за каждой, из этих историй, стоит рассказ живого человека. Верить, нет, решайте сами.

История четвертая.

Собака перестала лаять… Если честно, никогда не думала, что эта фраза будет меня так пугать. Но давайте по порядку.

Так уж выходило, что в период моей беспечной юности, в летнее время года, в мое единоличное владение поступала трехкомнатная квартира. Ну в том, как это получалось секрета не было. Родители уезжали жить на дачу, а я по причине слабой приспособленности к ручному труду оставалась тут. Официально это называлось: “Следить за порядком”. Или: “Приглядывать за чистотой”. В общем и меня и предков устраивало. Я своими кривыми руками не мешалась им на даче, и у них душа за квартиру меньше болела, какой-никакой, а пригляд был. Надо сказать, особых тусовок я не устраивала, хотя возраст был подходящий, ну могла с подругами посидеть. Так вот, а причем тут собака, спросите вы. А притом. Собака была у соседей. Знаете, такой бодрый, жизнерадостный пес, какой-то охотничьей породы, не разбираюсь в них, ну такой, если вы видели картинки про утиную охоту - то сразу поймете. Так вот, каждый раз выходя из дома и возвращаясь, этот собакин сын, во весь свой песий голос, оглашал подъезд громогласным лаем. Про слышимость в стандартной панельной девятиэтажке все в курсе, я думаю. И сделать с этим что-либо было решительно невозможно. Соседи извинялись, водили песеля по ветеринарам и кинологам, но этот небольшой, но гордый охотник был неумолим. С другой стороны, лично я, зла на него не держала. Да и остальные наверно тоже, как уже говорила, пес был радостен, жизнелюбив, весел и добр. Всегда можно было его погладить, потрепать за слегка кудрявую шерстку. Не отказывал пес в играх и дворовой ребятне. Так что я считала его лай чем-то вроде традиции, остальные быть может тоже.

Ближе к сути. И вот где-то в начале лета, я никоим образом не обеспокоенная, все так же наслаждалась жизнью за просмотром очередного сериала. Как вдруг возникла беда. Дома закончилась еда. Это сейчас можно заказать что угодно и за полчаса-час тебе все привезут, а тогда такого не было. Значит надо было тащится в магазин. Хотя, опять же, это я сейчас драму развожу, а в то время лишних мыслей не возникало. Надо в магаз - вжваривай. И вот тут бы мне сразу проблему заметить, но нет. В магазине - пачка пельменей, кекс с изюмом, печеньки. О готовке нормальной еды я, конечно, подумаю, но только после просмотра сериала. Вернулась, и вот тут случился первый звоночек. Выходя из лифта на своем этаже, я отчетливо услышала закрывающуюся соседскую дверь, дело в том, что при открытии и закрытии петли издавали характерный металлический щелчок, и за долгие годы совместного проживания перепутать такие вещи сложно. Мне это показалось странноватым, двор у нас большой и открытый, и если кто-то из соседей шел впереди меня, не заметить этого было невозможно, тем более, что лифт был на первом этаже, то есть они не поднимались передо мной, а шли пешком, а у нас пятый этаж как ни крути. Это было странно, тревожно, но сериал, пельмени с черным перцем и уксусом, владели моим разумом сильнее.

Сериал был досмотрен глубоко за полночь, следовательно мое “утро” случилось глубоко за полдень. Июньский день был ярок, солнце теплым, небо голубым. Но вчерашняя проблема оставалась. Нормальной еды дома нет. А от пельменей, печенек и кексика с чаем, очень быстро может кое-что вырасти, и это, к сожалению, будут не сиськи. План повторения вчерашнего забега в магазин был принят и сразу перешел в фазу реализации, но едва я приоткрыла дверь, то услышала щелчок от соседской двери. Надо сказать наши двери открываются друг на друга, то есть, если я полностью распахну свою, то заблокирую соседскую, и наоборот. Поэтому я осторожно выглянула и убедившись, что соседская дверь закрыта побежала за покупками.

И вновь как вчера, по возвращению, едва выйдя из лифта, услышала щелчок закрываемой двери. И вот тут мне стало реально не по себе, то что происходило, было неправильно, я не понимала что, но вот что-то тут было реально не так. Из непонимания появилось чувство тревоги, а тревога переросла в страх. Я тихо настолько, насколько это было возможно прошмыгнула в квартиру. Закрытая на замок дверь родного дома принесла чувство облегчения, но едва я сделала шаг в коридор, как соседская дверь вновь щелкнула, судя по всему - открывшись. Я замерла, вот натурально, как ледяная скульптура, я даже дышать перестала. Потому что меня накрыло осознание. Я наконец поняла, что тут не так. Второй день, при открывающейся-закрывающейся двери, я ни разу не слышала собачий лай. В тот момент, цепляясь за мысль, что все это ерунда, мне показалось, я все так же не издавая ни звука, потянулась к дверному глазку. И нет, мне, к сожалению, не показалось. Соседская дверь была приоткрыта, не сильно, сантиметров на двадцать. Проверяя свою догадку я не закрывая глазок резко повернула замок, и соседская дверь тут же захлопнулась. И хоть я этого и ожидала, но все равно от неожиданности охнула. Это было странно. Страшно и странно. Я закрыла дверь на все, (ах-ха, все два) замки. И несмотря на неоднозначность ситуации, я почему-то, не придумала ничего лучше, чем отвлечься в бытовых делах. Опять же, это сейчас я понимаю, что это такая форма защиты нашего сознания, сделать вид что все в порядке, и не замечать проблем. А тогда я с головой ушла в готовку, мытье посуды и прочую уборку.

Меж тем, как говорил один известный сатирик: “Смеркалось”, то есть наступала ночь, а ясности в том, что происходит у соседей, все еще не было. Я старательно игнорила доносящиеся до меня звуки. Но домашние хлопоты закончились, и я решила еще раз, ну на всякий случай, проверить. Все так же стараясь не издать ни звука, прокралась к дверному глазку. На лестничной площадке было темно, но как-то неправильно. Лишь спустя несколько секунд до меня дошло, соседская дверь была настолько широко открыта, что перекрывала мне обзор, то есть фактически распахнута настежь. Вылезать проверять я откровенно трусила, но вот щелкнуть замком, мне никто не мешал. Что я и проделала. И к моему ужасу, соседская дверь тут же закрылась. А во мне зародилось странное чувство, страх, да, но такой, как будто случилось что-то непоправимое, как разбить дорогую вазу, потерять кошелек, сломать зуб, остаться без руки или ноги или узнать о смерти родственника. В общем, чувство, что случилось что-то страшное, чего уже нельзя изменить. Тут в мою головушку наконец пришла первая неглупая мысль. Соседям-то можно позвонить. Благо мобильники тогда уже у всех были. Правда тут было одно препятствие. Я, естественно, не знала их номера телефонов. Поэтому нужно было связаться родителям. И конечно сделать это было не так просто, они же на даче. А это значит, что взять и позвонить им нельзя, связь там как говориться была “в удовольствие”. Поэтому быстро строчим СМС, и надеемся на скорый ответ. А надежда как известно умирает последней. Минута шла за минутой, а ответа все не было. Чтобы не съедать себя ожиданием, я села за комп, торенты там, соц. сети, смешные картинки, которые тогда еще вроде не назывались мемами и прочее, прочее. Тут надо сказать, что моя комната располагалась напротив родительской, в которой был балкон. Который, соответственно, граничил с соседским. И вот сидючи перед монитором, краем глаза мне виден балкон. Опять необходимо пояснить, если вы не знаете, человеческое зрение так устроено, что мы очень хорошо замечаем движущиеся объекты именно периферийным зрением, то есть краем глаз. И вот тогда мне постоянно казалось, что на темном фоне мелькало что-то еще более темное. Повернешься, вглядишься - вроде ничего, а краем глаза опять что-то мелькает. Понятное дело, на фоне творящихся непоняток, спокойствия это не добавляло. И когда зазвонил телефон, я чуть до потолка не подскочила от испуга. Звонил отец, я как могла пересказала ему все что происходит. Папенька мой, как человек советской закалки, тут же сказал, что нефиг дрянь всякую ночами смотреть, и мерещится ничего не будет. Потом правда сказал, что соседям позвонит, спросит, что там творится.

На этом мы и закончили, не сказать, что я совсем успокоилась, но как-то полегчало. Правда ненадолго. Минут через пять отец перезвонил. Выдал неутешительную фразу, что до соседей не дозвонился. И предложил вызвать милицию. Идея была явно полезной и здравой, но мне почему-то в то время резко не хотелось выходить из квартиры даже для общения с сотрудниками. Плюс я думала, ну постоят они у закрытой соседской двери, никто им не откроет. И дальше что? Ко мне вопросы у них тут же будут. Зачем вызывали? Где родители? Ага на даче, понятно. Что употребляли? Да да, не употребляете, конечно, конечно, поедемте в отделение и тд и тп. В общем милицию я не хотела. Вместо этого попросила родителей приехать. Отец сказал, что не раньше, чем завтра днем.

И все. Сижу. Мельтешение от балкона все так же заставляет дергаться. Ночь на дворе. Комп тихо гудит, а так тишина. И вот тут, уж не знаю, может и случайно, ну мало ли жук какой или мотылек о стекло несколько раз ударился. Но то что звук был со стороны балкона это точно. И вот тут-то и стало по-настоящему жутко. В голову лезли всякие ужасы о призраках и летающих вампирах. На балкон я, конечно, не пошла, страшно. Задернула шторы, и закрыла дверь в родительскую спальню, подперев ее стулом. (Отец потом смеялся, говорит, сделала баррикаду, а дверь в другую сторону открывается.) В своей комнате тоже закрылась и сижу. Думаю, спать не лягу, лучше до утра фильмы смотреть. И естественно вырубилась, часу на втором ночи, может от духоты, окна были закрыты. И вот верите нет, что снилось не помню, но проснулась я перед своей входной дверью, дергая за ручку в попытках открыть. От страха не помню, как до утра досидела. И едва рассвело, схватила швабру (план надёжный, как швейцарские часы), пошумела перед своей дверью, убедилась что соседская закрыта, подперла ее шваброй, закрыла свою и бегом на улицу. До вечера просидела у подруги. Лишь убедившись, что родители дома, вернулась.

Вот в общем-то и все. Добавлю лишь, что по возвращению, встретила соседку и узнала, что дома их не было. Всей семьей ездили в другой город на похороны, включая собаку. И добавила, что пес так рад был вернуться, что гавкал раза в два громче обычного, и даже когда в квартиру зашли все никак не мог успокоиться, все углы говорит облаял. Отец потом рассказал, что когда собаку услышал, швабру убрал, так что соседи в общем не в курсе, а матушка потом по секрету поделилась, что когда они приехали, дверь соседскую святой водой обрызгала. Так вот, что это было, пес его знает. Собакен этот кстати до сих пор живой, старый уже совсем, даже лает с трудом. И я думаю, грешным делом, что лаем своим, он эту нечисть и распугивает. Ну если конечно она и вправду есть.

История пятая.

Нельзя сказать, что эта история началась с переезда. Скорее им она закончилась. Но так уж вышло, что я снова переехал в тот район города, где когда-то жил. Город у нас растет, давно уже миллионником стал, так что сейчас это не центр конечно, но приличный спальный район. А дело было в начале двухтысячных, в те времена была это практически окраина. Стандартные хрущевочки и частный сектор, плавно перерастающий в загород. И было тут у нас одно местечко… ну не совсем обычное. От моего дома было километров пять или шесть. Надо было пройти промышленную (заводскую) железную дорогу, потом через частный сектор и потом уже начинались дачи. И вот проходя через них, (хотя гораздо лучше было их обходить, дорога живописней, хотя и чуть дальше) выходишь на опушку леса. Вот тут и была необычность, часть этого леса была огорожена. Ну пусть будет километров пять на пять, кто бы мерил. Нормальный такой забор был, бетонный и с колючей проволокой. Располагался там какой-то военный объект. Двухтысячные, естественно все в разрухе, в заборе дыры, колючка кой-где уже на благоустройство дач ушла, (чермет тогда не собирали, медь с алюминием в цене была). Люди туда хаживали, уж не знаю за грибами там или еще за чем. Я внутри не был, незачем просто, но пацаны говорили, что там пусто, так пара зданий, а в центре вроде озерцо маленькое, почти пересохшее, да дороги хорошие ровные. На велике или роликах кататься зашибись, было бы, добавляли они, не будем забывать, добраться туда не особенно легко.

Собственно, сам лес меня не интересовал, а вот если вдоль забора этого пройти с километр, то можно было выйти к оврагу, а над оврагом холмик. Место в общем просто зашибенное, вид с холма на город, железная дорога вдалеке, а самое главное, солнце садилось прямо напротив тебя. Романтика же, от людей далеко, сидишь в лесу, на холме, да еще и закат, самое оно, чтобы че то пожарить да выпить. Ну в общем да, бухали мы там, с друзьями и подругами.

Вот и в тот раз, пересекся я с другом, ну и решили дойти до туда, припить и за жизнь потрындеть. Долго ли, коротко ли, дошли. Сели. Пьем. Костра разжигать не стали. Закат прошел. Сумерки. Почти стемнело уже. И тут хлопки. Штук пять подряд. Как раз из закрытой части леса. Так уж вышло, что моя дача, сейчас горячо любимая, а тогда искренне ненавидимая, была рядом с военным полигоном. Двухтысячные, помним да, разруха естественно. Полигон простаивал, и туда, за мзду малую, братки местные ездили пострелять. Это я к тому, что на выстрелы у меня наслушенность была хорошей. И стреляли из пистолета. Нам с другом, тут же стало невесело и тревожно. Неудивительно, девяностые в нашей памяти свежи и по ныне. А тогда, мы переглянулись, тихонько собрались и не говоря ни слова потопали домой. Идем вдоль забора, а со стороны леса, ну не скажу, что медведь ломился, но как будто большая собака через кусты бежит, пока еще далеко. С другом мы конечно тут же пошутили про сбежавших с секретной военной базы опасных тварей или еще каких оборотней, и закономерно ускорили шаги. И вот уже на выходе, ну метров буквально двадцать до выхода из леса, заметно приблизившийся к нам весь этот шорох затих. Врать не буду, мне было тогда страшно. И как-то не сговариваясь, мы с другом, вот натурально на цыпочках, отошли от леса до дороги на дачи, а там спуск вниз и кусты. Нас и так-то из-за забора видно не было, а тут мы, так сказать, совсем из поля зрения скрылись. Опять же мне тогда казалось, что пока мы эти последние метры шли, мне в спину, прям сквозь забор, чей-то тяжелый взгляд сверлил.

Ну вроде ничего не случилось, мы с другом опять пошутили, что вот мы от невыразимых ужасов спаслись, выдохнули и пошли. Закон жанра, естественно, десяти шагов не сделали, как за спинами, ну тут трудно сказать, метров пятьдесят-сто где-то, из автоматов, как застрочили. Я бы сказал, стволов было семь, но тут уже не поручусь. А характерный “лающий” звук калашникова спутать с чем-то тяжело. Опять же опыт у меня был. Мы с другом, естественно тут же в кусты и залегли. Калаш обойму выплевывает быстро, там отстрелялись и тишина. Ну мы лежим, а че делать-то, вставать страшно. Но время идет, вроде больше ничего не происходит. Встали, отряхнулись и пошли. До дома добрались без приключений.

На этом бы и истории конец, и держаться бы нам от этого леса подальше, но мы же молодые и тупые. Нас было не удержать. Через день поперлись туда посмотреть и поискать, ну мало ли, гильзы там, следы от пуль, чтобы понять, что там случилось. С утра пошли естественно. Место было теоретически понятно, недалеко от забора. И ничего мы там не нашли, не гильз, не следов от пуль, ни слава богу крови или, тем паче, трупов. Но продолжения не было бы если совсем ничего не нашли, так? Нашли мы бетонную плиту, напоминала бетонный заградительный блок, распиленный пополам вдоль, только больше. Метр на два или два с половиной. Решительно было неясно как эту плиту в лес затащили. Странным же было то, что над плитой были свежие деревянные распорки со вбитыми в землю колами. Для ясности, выглядела эта конструкция так, точнее для того, чтобы плиту нельзя было сдвинуть. В общем эти распорки прижимали плиту к земле, и одновременно мешали сдвинуть ее в сторону. Ну так, чтобы из-под нее никто не вылез. Вот как это выглядело. Если честно, мы плиту особо не осматривали, вот натурально жутко было рядом с ней стоять. Просто неприятно, неуютно и страшно. На этом все, мы ушли. И больше туда не ходили. Друг мой вскоре переехал. И я где-то через год тоже.

И вот сейчас, когда я снова недалеко от этого места живу… нет меня туда не тянет. Наоборот, каждый раз, как об этом думаю, не по себе становится. Я просто надеюсь, что никакой чертовщины там не было, и для всего есть простое объяснение. Вот только какое?

История шестая.

Синдром ложных воспоминаний. Он же “эффект Манделы”, он же парамнезия или же конфабуляция, если верить википедии конечно. Все эти вещи, естественно, не одно и тоже, но не будем лезть в дебри психологии и психиатрии. У всех этих “эффектов” или расстройств есть одно общее свойство. А именно, ложные воспоминания. Наиболее известные это конечно фраза: “Люк, я твой отец”, принадлежащая Вейдеру из “Звездных войн”. Хотя на самом деле он произносит: “Я твой отец”. Или же фраза алкаша Ельцина, о том, что он устал и уходит. Для примера сойдет. Но это так сказать мифы общественного сознания. А вот в головах отдельных индивидов, встречаются иногда крайне пугающие истории. Конкретно эта будет про меня.

С чего началось… Ну, я сломал ногу. Вот как в дурацких анекдотах. На ровном месте поскользнулся и нате вам. Гипс. Костыль. Реабилитация. И еще год хромал после этого. А что бы хромалось мне веселее и легче, я решил сделать себе трость. Разжился у отца отличной алюминиевой трубой. Отполировал ее до зеркального блеска и засел за рукоять. Тут надо добавить, строгать я начал с раннего детства, как и многие мальчишки. А вот тому, как строгать, опять же с детства, меня учил дед. А он в работе по дереву кой чего умел. Времени свободного было у меня с преизбытком. Инструмент тоже был в наличии. И я начал творить. Сам не знал, чего хочу сделать, в голове просто образ был. Эдакий грифон-не грифон, дракон-не дракон. А вот нате. Получилось прям один в один как задумывал. Отец как увидел сие изделие в сборе, хмыкнул, и забрал алюминиевую трубу на работу, на завод. Вечером вернул, с протравленными узорами. В общем, если вы думали, что у доктора Хауса была крутая трость, то нет. Крутая трость была у меня!

Скоро сказка сказывается, да? А вот нога заживала не очень. Но зажила. И трость, естественно, мне оказалась не нужна. Я так и поставил ее в какой-то угол, да и забыл со временем. Годы тихо и незаметно прошелестели мимо. Где-то семь, может десять. Я уже жил отдельно, создавал, так сказать, новую ячейку общества. И вот, как-то на очередных семейных посиделках с родителями, я и вспомнил про свою сломанную ногу и шикарную трость. И оказался в немом удивлении. Ни мать, ни отец не помнили про мой перелом, не говоря уже о трости. В тот момент я себя убедил, что они просто не хотят омрачать семейный праздник и оставил эту тему. Но не забыл. Спустя еще пару месяцев, я уже “с глазу на глаз”, спросил у отца про трость. И вновь недоумение, и слова о том что не было такого никогда. Будучи раздосадованным, я призвал в помощь мать и свою старую медицинскую карту. Я знал, что она лежала где-то у родителей. И к моему ужасу, никаких записей о переломе в мед. карте не нашлось. Родители посмеялись над моим страхом и растерянностью, высказали мнение о бурной фантазии и к этой теме не возвращались. Я же позвонил своим друзьям, с вопросом, а помнят ли они мою давнюю травму, и только один сказал, что смутно припоминает что-то такое. Мое состояние после этого было сложно описать. Шок. Опустошение. Как будто из тебя забрали часть души. Я ведь отлично помнил, наши совместные гулянки в различных заведениях, где каждый из моих друзей считал своим долгом сказать: “Че ты сидишь? Иди потанцуй.” Или же посоветовать вставить в мою трость клинок или шип, ну что б еще круче было. Или фразы по типу что: “Народ, не забываем, с нами скороход. Поэтому все движемся с одной скоростью. С его.” Все это развеялось в пыль. Я тогда реально в своем здравом уме засомневался.

Но время и не такое лечит. Чем меньше я об этом думал, тем больше эти воспоминания бледнели и терялись. Да чего греха таить, спустя время, я сам подвергал эти воспоминания сомнению. Ничего не предвещало беды. И вот спустя где-то еще год, я разбирал старую, заваленную хламом дачную кладовку. Что случилось, догадаться думаю не сложно. Вначале я нашел рукоять. Меня тогда аж затрясло. Вот она, один в один как я помнил, дракон не дракон, грифон не грифон. То есть, думал я, трость у меня все-таки была. Или все же нет? Сделал рукоять, а остальное придумал? Но разбирая дальше, алюминиевую трубу я тоже нашел. Точно та самая. С протравленными узорами. Около часа я просидел в безуспешных попытках собрать воедино такие разные воспоминания. И вот тогда-то я в первый раз и подумал, а может так уж вышло, что и остальные мои воспоминания будут отличаться.

Про находку я никому не рассказал. А сам, стал исподволь, выспрашивать о прошлом у родителей. И, к своему ужасу, кое-что узнал. Например, матушка моя стала сама точить ножи. Чего в моих воспоминаниях не было никогда. Все острые предметы в доме, всю мою жизнь, точил либо дед, либо отец, либо я. Мать же – никогда. А теперь она крайне ловко орудовала бруском подтачивая ножи. Оказалось, я был на море в десятом классе. Школьная поездка, с одноклассниками. Такое согласитесь трудно забыть. И тем не менее ни единого воспоминания об этом нет. Отец пьет по утрам кофе, хотя по моим воспоминаниям это был чай. Пожалуй, я был чересчур навязчив в вопросах, родители стали на меня откровенно коситься. Я оставил предков в покое, и перешел на друзей. Некоторых из них я знал еще с детского сада. Тут меня тоже ждал сюрприз. По моим воспоминаниям, с одним из друзей, я познакомился, еще будучи в старших классах, а потом мы учились в одном вузе. Он же помнит, что мы познакомились уже после окончания вышки, и учился он в другом институте.

В общем, чем больше я узнавал, тем страшнее мне становилось. Тут реально засомневаешься в собственном душевном здоровье. И вот тут и началось то, что до усрачки меня напугало. А именно, я сам стал вспоминать то, чего никогда не было. В какой-то момент я поймал себя на мысли, что помню квартиру, в которой жил после окончания учебы. Я отчетливо помню эту четырехэтажную, выкрашенную в бледно-желтый цвет сталинку. Тяжеленную, с какими-то нашитыми и залакированными дощечками, подъездную дверь. Третий подъезд, третий этаж и направо. Коричневая дверь, с номером двадцать два. В квартире три комнаты, маленькая комната по правую руку, дальше кухня. Красный войлочный ковер в коридоре. Деревянный, рыжеватого цвета пол. Слева “моя” комната и дальше еще одна. Обои в красно-розовый цветочек. На тумбочке в углу - пузатый телевизор, который я так ни разу и не включил. Два слоя занавесок, узорчатая тюль и ночные, с желто-коричневыми осенними листьями. Старая советская мебель. И относительно новый диван, служивший мне кроватью. Эти воспоминания были яркими и живыми. Но проблема была даже не в том, что я семь лет после окончания учебы жил у родителей. А в том, что на месте этого дома, что появился в моем сознании, стоит школа. И стояла она там еще до моего рождения. А похожий дом, есть в паре километров от этого места. После этого реально были мысли обратиться к специалисту, но страх загреметь в дурку был сильнее.

Я жутко боялся, что появятся новые воспоминания. А наши страхи, как и наши желания имеют дурную тенденцию сбываться. В моей голове появились улицы, которых нет в нашем городе. Люди, с которыми я никогда не был знаком, фильмы, которые я никогда не смотрел. И так далее, кусочек за кусочком, как мозаика мои воспоминания заполнялись чем-то другим. В какой-то момент я подумал, что эти новые воспоминания затопят мой разум и я исчезну, а на моем месте появится кто-то другой. И я решил бороться. Если это слово можно применить в такой ситуации. Пошел к врачу. Рассказал почти все как есть, слегка заретушировав. “Мол, путаюсь в воспоминаниях, не узнаю некоторых людей, да и вообще плохо сплю, мало ем, тревожность и общий упадок сил. Обследовали меня, кровь, моча, тесты всякие, томограф или как там эта штука называется. Врач мне по итогу сказал, что ничего страшного и выписал пару каких-то препаратов, с общим напутствием “больше отдыхать”. Дальше я всеми душевными силами пытался отторгнуть, то что было “не моим”. И начал с материального начала.

Я сжег рукоять от трости, а трубу утопил. После старался как можно меньше думать о прошлом. Спустя пару месяцев, может благодаря лекарствам, может благодаря моему самовнушению, “не мои” воспоминания поблекли. Мой разум снова был цел и не заполнялся чем-то чуждым. И вот в наше время я стараюсь как можно реже вспоминать прошедшие “старые добрые деньки”. Такого больше со мной никогда не случалось. Эдакое легкое и быстро прошедшее душевное расстройство. Но вот одна мысль меня все-таки не отпускает. Когда-то в интернете я прочитал одну фантастическую теорию. Суть ее в том, что иногда наше сознание, по каким-то причинам, перетекает в параллельный мир. Он такой же как наш, но чем-то слегка отличается. Незначительными мелочами. Ну типо узора или цвета брелка на ключах. Ну там вместо пяти завитушек их четыре, или вместо красного цвета – бордовый. Но отличия все равно есть. И чем дальше ваше сознание идет по этим параллельным мирам, тем больше накапливается отличий. А с другой стороны, наши собственные мозги для нас самих сплошная загадка. Какие выверты преподносит сознание и по каким это бывает причинам. Ну специалисты, наверное, знают. Я же стараюсь не думать о том, что же это тогда было. Но фраза: “Сон разума рождает чудовищ”, с тех пор для меня стала пугающей. Потому что знаю, наше сознание действительно может породить дикие, жуткие и страшные вещи.

Последней историей, заключительной и седьмой, что символично, идет рассказ "Подвал". Мой, так сказать, первый опыт в писательстве.

Подвал

часть 1. Ты не поверишь, но это было

Показать полностью
94

Я влюбилась в «хорошего парня». Всё шло прекрасно, пока я не обнаружила запертую комнату в его доме

Это перевод истории с Reddit

Мы познакомились в Национальной галерее, где проходила выставка музыки народов мира.

— Вы играете? — спросил внезапно появившийся рядом незнакомец.

Я обернулась и встретилась взглядом с тёмно-карими, почти непроницаемыми глазами.

— Что? — я непроизвольно отступила на шаг.

— На каком-нибудь инструменте. Я заметил, что вы долго разглядываете экспонат, — сказал он, кивнув на струны за стеклом.

— А, да… э-э… Нет, на этом я не играю. Кажется, это ситар. Но вообще я росла среди инструментов и даже получила диплом по классической музыке. Сейчас в основном преподаю фортепиано. А вы?

Я вдруг поняла, что болтаю без умолку, и осеклась. Нечто в нём заставляло говорить: почти осязаемая харизма. И ресницы — непривычно длинные для мужчины.

Он рассмеялся:

— Нет-нет, я как-то пытался играть — учитель сказал, что пальцы недостаточно ловкие, — он покрутил ими перед моими глазами.

Свет поймал отблеск его серебряных колец. Всё было со вкусом: чёрная рубашка с закатанными рукавами, безупречно сидящие брюки, лакированные лоферы, через руку перекинуто длинное кожаное пальто.

Вот мужчина с отменным чувством стиля. И тут меня будто ударило током: внезапный толчок притяжения снёс все мои барьеры.

— Возможно, вам просто не повезло с учителем, — улыбнулась я.

— Хотел бы когда-нибудь услышать, как вы играете, — ответил он.

Так мы и оказались у меня дома тем же вечером: он пил вино, опершись локтем о крышку моего Yamaha, а я бегала пальцами по клавишам, играя Шопена.

Он был заворожён.

— Хотел бы быть так же талантлив, как ты, — прошептал он, когда аккорд затих. — Тебе под силу национальный оркестр или собственное турне. Ты не хуже того концертного пианиста, что я слушал на прошлой неделе, а может, и лучше.

— О, что ты, — я рассмеялась. — Гастроли — это бесконечные переезды и репетиции. Я не уверена, что справлюсь, да и не настолько хороша.

— Не согласен, — он нежно погладил мои пальцы. — У тебя настоящий дар.


Его звали Адам. Он окончил университет сразу с четырьмя дипломами, поработал учёным-биоинформатиком, инженером в Google, исследователем блокчейн-безопасности… К нашей встрече управлял хедж-фондом и входил в советы директоров нескольких собственных компаний. К тому же был гроссмейстером по шахматам и полупрофессиональным теннисистом. И где-то между проектами, созвонами и тренировками умудрялся находить время для свиданий со мной — простой учительницей музыки.

Каждое свидание завершалось у меня: я играла, мы пьянели от вина, а потом, захваченные моментом, оказывались в постели, и мир сжимался до ритма нашего дыхания. Он казался воплощённой мечтой; и даже когда крохотный голосок внутри шептал о подвохе, остальные чувства его заглушали.

Однажды ночью, утомлённые и счастливые, мы лежали, прижавшись друг к другу. Он шепнул:

— Ты для меня самое драгоценное.

— Даже важнее карьеры и теннисных трофеев? — поддразнила я. — Слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Он обвёл пальцем контур моих рук:

— Ты невероятна.

— Знаешь, сколько девушек мечтают о таком? Успешный, внимательный, любящий… А ты ещё и находишь время для меня.

Он осыпал мои пальцы поцелуями и, заставив меня рассмеяться, добавил:

— Привыкай, милая.

Потом стал серьёзен:

— Я хочу, чтобы ты переехала ко мне. Разумеется, если готова.

Я не была готова: прошло всего три недели, и я вдруг осознала, что ни разу не была у него дома.

Он почувствовал моё колебание:

— Без давления. Давай в следующий раз придёшь ко мне, посмотришь квартиру. Никаких обязательств.

— Ладно, — прошептала я, вздохнув с облегчением.

— Не дождусь, — улыбнулся он.


Через три дня я стояла в его пентхаусе, поражённая до немоты. Гостиная, совмещённая с ультрасовременной кухней, гигантский угловой диван, аудиосистема, панорамные окна с видом на город с 35-го этажа. В центре — стеклянно-стальная винтовая лестница, а под ней — сверкающий рояль.

— Для тебя, любовь моя. Для нашей новой жизни, — сказал он.

Но больше всего потрясла коллекция искусства: картины всех размеров и эпох покрывали стены. Самая впечатляющая — огромная работа в духе Возрождения у обеденного стола: несколько обнажённых женщин на булыжной дорожке среди пышного сада. Такие полотна я видела только в музеях.

Пока он готовил ужин, я поднялась наверх. Коридор, двери: гостевая спальня, кабинет, хозяйская спальня. В каждой — гардеробная и ванная. У туалетного столика — ещё по одной двери. В гостевой она вела в кабинет, а в хозяйской… была заперта. Из замочной скважины пробивался красный свет. Я дёрнула ручку, постучала.

— Что-то ищешь? — тихо спросил он за спиной и протянул бокал.

Оливка плавала на дне, искажается в прозрачной жидкости.

— Что там? — указала я на дверь.

— Кладовка, — отхлебнул он.

— С красной подсветкой?

Он поставил бокал.

— Ужин готовится. Поговорим позже.

— Мы уже здесь, — не отступила я.

Он задумчиво посмотрел на меня, затем вздохнул, достал золотой ключ и открыл дверь.

Всё было красным: пол, стены, потолок, покрытые звукопоглощающей пеной. В центре — кресло, напоминавшее стоматологическое, обитое чёрной кожей, с металлическими кольцами и тяжёлыми ремнями. У стены — два стальных шкафа; над ними — ряд портретов женщин. Ни одной я не знала, но одна показалась смутно знакомой.

Дверь захлопнулась.

— Это… секс-комната, — смущённо произнёс он. — BDSM. Не хотел тебя испугать. Ты и так сомневалась переезжать. Не давлю: тебе никогда не придётся этим пользоваться. Просто мебель. Давай спустимся поужинать?


На кухне пахло жареным мясом. Стейк лежал на решётке, жир и сок стекали в поддон. Из духовки он вынул картофель и спаржу, шипевшие под корочкой масла.

— Не знала, что ты умеешь готовить.

Нож скрипнул по мясу, тёмный сок расплылся по доске.

— Всегда режь поперёк волокон, — улыбнулся он. — Привычка.

Я устроилась напротив. В иной вечер это было бы романтично, но сейчас каждая капля вызывала тревогу. Я вдруг поняла, что почти ничего о нём не знаю. Я — в доме незнакомца.

И тут взгляд зацепился за картину. В центре женщин сидела девушка с короткими тёмными кудрями, ямочками и родинкой на левой щеке, играла в шахматы. Я уже видела её — на фотографии в красной комнате.


— Как тебе? — спросил он.

Я поспешно проглотила спаржу.

— Великолепно.

Он изучающе посмотрел на меня, кивнул и продолжил есть. Я пересчитала женщин на холсте: десять. Кажется, и портретов было столько же.

— После школы я много путешествовал, — начал он. — Азия: Мумбаи, Бали, Сингапур, Ханой… Неделю провёл в Китае. Ты бывала в Китае?

— Нет, — прошептала я.

Он насадил ножом картофелину:

— Надо будет съездить вместе. В Ханчжоу я попал в музей традиционной китайской медицины. Знаешь, там считают, что форма продукта подсказывает его пользу.

Я покачала головой. Кто все эти женщины?

— Грецкий орех похож на мозг — значит, полезен для мозга. Гениально, да?

На картине каждая женщина делала что-то своё: пышная блондинка несла хлеб и фрукты, миниатюрная брюнетка держала мешочек с монетами, высокая писала формулы на свитке. Вереница женщин обрывалась к центру; правая половина холста была пустой.

— Вековые культуры связывали пищу, тело и душу. А что придумали мы? — усмехнулся он, жуя стейк. Сок стекал по подбородку. — Хотя говорят…

Стол растянулся, потолок поплыл, лица на картине исказились. Картофель во рту стал холодным и клейким.

— …мы — то, что мы едим.

Холод пронзил грудь. Пол ушёл из-под ног.


Я очнулась в красной комнате, стянутая ремнями к кожаному креслу. Голова неподвижна, во рту кляп. Пахло металлом и спиртом. Вспышками вернулись воспоминания. Он что-то подмешал в еду.

Дверь скрипнула.

— Хорошо, ты проснулась. Начнём.

Он вошёл в хирургических скрабах, катя стол с инструментами: скальпели, щипцы, ножницы, ранорасширители, пила. Паника захлестнула; ремни впились в кожу.

— Сотрудничай — будет легче. Но вы, девочки, всегда такие бойкие, — усмехнулся он, заметив, как я смотрю на портреты. — Нет, ты не первая.

Натянул перчатки, обработал инструменты. Холодный страх сжал желудок.

— Они тоже были недооценены. Теперь их таланты никто не пропустит, — вздохнул он. — Твой дар пропадает в музыкальной школе. Я выведу его на большую сцену. Мы станем великими.

Он убрал с моего лица прядь волос.

— Не бойся, я позабочусь о тебе, — прошептал.

Пила легонько коснулась моего запястья. Я зажмурилась. И боль вспыхнула.


Полотно рвало мышцы и сухожилия, тысяча зубцов грызла плоть. Казалось, кисть горит. Я вопила, кровь хлестала в ведро. Металл визжал по кости, он наваливался всем весом, и кость треснула. Я кричала, теряла сознание, вновь приходила в себя, когда он опустил вторую кисть в холодильник рядом с первой. Капли крови расцветали на льду красными паутинками.

Он подключил катетер, наблюдая, как кровь наполняет пакет.

— Ив была первой, — мечтательно улыбнулся он. — Пловчиха с великолепными лёгкими. Решила бросить спорт — расточительство! Я взял её лёгкие и рёбра. Съел — и стал лучше плавать. Эти ребята из ТКМ веками ели орехи, а надо было так! С Карли я понял, что нужно выпить всю кровь: перенос полнее. Шаман оказался прав.

Зрение мутнело. Он наклонился:

— До встречи, милая. Не могу дождаться наших достижений.


Я живу в доме, где нас слишком много. Я не слышу их, но знаю: они живы, как и я.

В его руках я нахожу покой. Мы играем фуги, этюды, ноктюрны. Его — мои — пальцы скользят по клавишам, будто это врождённо. Ненавижу, что он оказался прав: где я сомневалась — он вышел на сцену. У него популярный канал, концерты, альбом. Могла ли я? Хотела ли?

Мы — его руки, ноги, язык, рёбра, мозг. Мы — его таланты, искусство, успехи. А миру он кажется человеком эпохи Возрождения.


Лучшее в том, чтобы быть чьими-то руками, — если он заснёт, уронив их на открытый ноутбук, можно войти на Reddit и напечатать свою историю. Даже чужими пальцами, даже в чужое время мой голос звучит. Горькое утешение: кое-что всё ещё принадлежит мне.


Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Показать полностью 2
35

Мой лучший друг был ненастоящим. Настоящим был я

Это перевод истории с Reddit

Клянусь Богом, я не знал.

Я не знал, что именно я — воображаемый.

Ладно, начну с самого начала. Мне всегда было трудно вписаться. С самой начальной школы. Меня не то чтобы ненавидели — меня просто… не замечали. Будто я и вовсе не существовал.

Всё изменилось, когда я встретил Эзру.

Эзра был первым, кто разговаривал со мной так, будто я что-то значу. Мы познакомились в шестом классе: он сидел под трибунами на перемене и выводил карандашом жуткий рисунок дома со ста окнами и без единой двери. Он поднял на меня глаза и спросил: «У тебя бывало чувство, что ты существуешь только тогда, когда на тебя смотрят?»

Эти слова поразили меня, потому что да, я иногда чувствовал именно так. Я сел рядом, и мы сразу… совпали.

С того дня мы стали неразлучны. Мы больше ни с кем не общались. На уроках передавали друг другу записки с загадками и вопросами вроде: «Если умрёшь во сне, умрёшь ли наяву?» Каждый вечер проводили на заброшенной ветке железной дороги за школой, где из досок и старых простыней соорудили убежище и назвали его «Кривой дом». Мы поклялись, что если один из нас когда-нибудь исчезнет, другой обязан прийти туда и ждать до полуночи. Кровавая клятва.

Пару раз я упоминал Эзру маме, но она лишь смеялась: «Опять твой воображаемый друг?» — и добавляла: «Когда-нибудь ты из него вырастешь». Я смеялся вместе с ней, но внутри всё холодело.

Шли годы. Эзра не менялся. Совсем. Мы перешли в старшую школу; я вырос, голос огрубел, всыпали прыщи. А Эзра? Всё тот же, каким был в шестом: бледная кожа, растрёпанные волосы, чёрное худи даже летом. Однажды я спросил, в чём дело, и он ответил: «Ты не понял? Я не такой, как ты». Я решил, что это просто эмо-болтовня.

А потом стало… странно. Я заметил, что с Эзрой никто никогда не разговаривает. Даже учителя. Он поднимал руку, а они вызывали кого-то другого. В столовой он сидел рядом со мной, и никто не обращал внимания — но стоило мне оставить поднос и вернуться, на столе оставался только один. Я спросил одноклассника: «Слушай, ты не видел, куда ушёл Эзра?» Тот пожал плечами: «Кто?»

Сначала я подумал, что надо мной подшучивают, но всё повторялось. Тогда я открыл школьный ежегодник. Эзры там не было. Ни в шестом, ни в седьмом классе, ни в списках посещаемости, которые я тайком просмотрел в канцелярии.

Я встретил его в «Кривом доме». Сам дрожал, сжимая измятый лист без его имени. Он лишь улыбнулся: «Я же говорил, я не такой, как ты».

Я заорал, что он выдумка, что, может, это у меня поехала крыша. И тогда он сказал то, от чего у меня заледенела кровь:

«Нет, это я придумал тебя».

Я рассмеялся, честно. Ведь это бред: у меня есть мама, домашние задания, оценки. А Эзра — странный парень в худи, которого никто не замечает.

Тут он достал из кармана тетрадь. Мою тетрадь — чёрную, с корешком, заклеенным скотчем. Я потерял её в седьмом классе. Он раскрыл её и пролистал страницы, сплошь посвящённые… мне.

«Объект № 17 всё ещё не осознаёт своего искусственного происхождения».

«Его эмоциональные реакции продолжают развиваться».

«Он проявляет паранойю — зарождается самосознание».

«Вероятна скорейшая ликвидация».

У меня подкосились колени. Я велел ему заткнуться, но он продолжал:

«Если Объект № 17 и дальше будет подвергать сомнению повествование, он может стать нестабилен. Аварийный предохранитель активирован».

Он поднял глаза.

«Прости, — сказал он. — Но мне пора тебя выключить».

Я рванул. Промчался сквозь лес за путями, рыдая, и не остановился, пока не влетел домой.

Но дома было что-то не так. Пусто. Холодно. На всём лежала пыль, будто здесь не жили годами. Ни одной моей фотографии. Лишь Эзра: младенец, ребёнок, задувающий свечи, с собакой, которую я не узнавал, — и школьный портрет в том же худи.

И тут я увидел снимок на холодильнике: Эзра и женщина, которую я никогда раньше не видел. Надпись маркером: «Эзра и мама — 2021». Моя мама?

Я бросился в ванную, заглянул в зеркало — и не увидел отражения.

Клянусь, там никого не было.

Меня никогда не существовало. Эзра создал меня. Я был чем-то вроде программы, психическим экспериментом. Может, сном. А может, чем-то хуже. Он придумал меня, чтобы не быть одному. Друг, который не уйдёт. Который верит, что реален.

И теперь я исчезаю. Каждый раз, когда моргаю, мир будто перескакивает секунду. Память размывается. Руки становятся прозрачными.

Не знаю, сколько мне осталось. Но если вы читаете это… если пост всё ещё здесь… значит, я ещё не пропал.

Пожалуйста. Приходите к «Кривому дому» за школой Гринфилд. В полночь. Если там кто-нибудь будет… скажите ему, что я был настоящим. Даже если меня никогда не существовало.


Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Показать полностью 2
29

Обряд посвящения на проклятой трассе

Это перевод истории с Reddit

Мужчины нашего рода соблюдают эту традицию. Обряд посвящения, как говорил отец. Когда мальчик становится мужчиной, он садится в дедовскую машину и едет через всю страну в одиночку, чтобы «связаться с прошлым». Дед умер до моего рождения, поэтому для меня это должно было стать способом познакомиться с человеком, которого я никогда не знал, и понять свои корни.

Теперь я думаю, что это был экзамен. И я не знаю, сдал я его или провалил.

Сама машина — реликвия: Ford Falcon 1968 года, тяжёлый зверь из морско-зелёной стали и хрома. Внутри пахнет старым винилом, застоявшимся трубочным табаком и ещё чем-то… едва уловимым, металлическим и печальным, словно запах давней крови. Никакого GPS, Bluetooth, никаких экранов — только урчащий мотор, руль величиной с корабельный штурвал и старый AM/FM-приёмник с единственным потрескивающим динамиком в панели.

Я выехал две недели назад, развернув на пассажирском сиденье потёртый бумажный атлас. Первые несколько дней были прекрасными: только я, открытая дорога и призраки старого рок-н-ролла в радиоэфире. Это было моё время пройти «ту дорогу». Глядя на карту, я увидел её — тонкую красную линию шоссе штата, ровную как стрела, прорезающую двухсотмильным разрезом тёмно-зелёное пятно национального леса.

Съезд ничем не примечателен: выцветший зелёный указатель и двухполосный асфальт, мгновенно проглоченный сводом древних исполинских сосен. Воздух стал прохладнее, солнце поблекло, просачиваясь сквозь густые иглы. Минут через десять я не встретил ни одной машины. Дорога тянулась пустой одинокой лентой, уходя всё глубже в дикую чащу.

И тут радио начало чудить.

Сначала был просто шум — привычное шипение, когда сигнал теряется вдали и в рельефе. Но затем сквозь помехи прозвучал голос диктора: чёткий, взволнованный, он говорил о морских блокадах и напряжённости на Кубе. Выпуск длился секунд тридцать и вновь растворился в треске. Странно. Я покрутил ручку, но поймал лишь новое шипение. Спустя несколько миль это повторилось: весёлый рекламный джингл газировки, о которой я смутно помнил рассказы родителей, — этой марки не было на полках с семидесятых.

Я списал всё на атмосферные отскоки: в глухих местах бывает, что радиоволны, задержавшись в ионосфере, возвращаются на землю при особых условиях. Забавный природный каприз — история для рассказа.

Но передачи продолжались. И менялись. Они становились интимными. Я слышал тихий, шёпотом произнесённый разговор двух влюблённых, полный взволнованной нежности. Слышал, как мать напевает колыбельную — простой, бессловесный мотив, от которого сжималось сердце. Слышал жаркую перебранку двух мужчин; слова были неразборчивы, но голоса звенели яростью. Это уже не были радиопередачи. Это было что-то иное.

Чувство в машине сменилось от любопытства к гулкому, тягучему беспокойству. Дорога тянулась пустой и неизменной. Потом впереди показалось здание — старый, обветшалый придорожный дайнер с облупившейся вывеской и заколоченными окнами. Казалось, его бросили полвека назад. Когда я проезжал мимо, радио взорвалось какофонией: звон посуды о фарфор, шипение гриля, гул голосов и поверх всего бодрый голос официантки: «Что закажешь, милок?» Звук был таким живым, что я почти почувствовал запах дешёвого кофе. Он длился десять секунд, пока я миновал здание, и исчез, снова уступив место шипению.

Сердце колотилось. Это был не физический феномен.

Через несколько миль я миновал широкую поляну с одиноким, массивным, узловатым дубом посередине. Когда машина поравнялась с деревом, радио снова зашипело. Теперь послышался детский смех — чистый, беззаботный, а под ним монотонное, ритмичное: скрип… скрип… скрип покачивающейся на шине качели. Я посмотрел на ветви — никакой качели, лишь тяжёлая рука ветки на фоне серого неба.

Озарение обрушилось внезапно: радио ловило сигналы не с неба, а с земли, с самой дороги. Оно воспроизводило моменты, случившиеся именно там, где я проезжал. Вся эта безлюдная магистраль была записью, а дедовская машина — проигрывателем.

Любопытство, сильнее страха, захватило меня. Я сбросил скорость до черепашьей. Проехал мимо старого, развалившегося амбара с проваленной крышей и гнилыми балками. Радио наполнилось отчаянной молитвой мужчины под аккомпанемент яростного ливня. Грозы не было — над головой тянулось ровное серое небо, но в салоне я почти чувствовал, как гром сотрясает кости.

Я полностью остановился — молитва смолкла. Сдал назад на пару метров — она зазвучала снова, с середины фразы. Я управлял ей, перематывал временную ленту места.

Первоначальное восхищение начало густеть во что-то куда более тёмное. Воспоминания были не только о пикниках и смехе — так не бывает. Впереди дорога резко огибала глубокий каменистый овраг. Ржавый, искорёженный фрагмент отбойника был единственным предупреждением. Подъезжая, я ощутил ледяной ком в животе. Хотел выключить радио — не смог.

Шипение сменил визг шин по мокрому асфальту — пронзительный, отчаянный скрип резины, теряющей сцепление. Затем раздался один-единственный женский крик — чистый, окончательный ужас — и сразу следом глухой хруст металла о камень.

А потом — тишина. Глубокая, внимательная тишина, хуже самого крика.

Мне стало по-настоящему холодно. Ужас перестал быть лишь мыслью; он просачивался из старых сидений, через руль в руки. Это была не просто запись. Эмоции были реальны. Боль, страх, радость — всё отпечатано здесь.

Я должен был выйти. Хоть на минуту. Съехал на гравийную обочину — руки дрожали. Нужен был воздух; нужно было вырваться из клаустрофобной близости приведений. Я заглушил мотор — тишина оказалась облегчением. Долго сидел, просто дышал. Взгляд скользнул по аскетичной панели. Бардачок.

Не знаю, зачем я открыл его — наверное, искал отвлечения. Под кипой старых чеков за бензин и манометром давления лежал небольшой кожаный дневник — дедов, с его именем, отпечатанным потускневшим золотом на обложке.

Трясущимися пальцами я раскрыл его. Страницы были исписаны аккуратным, петлистым почерком. Первые записи — о машине, о том, как он любил ездить. Потом начались записи о дороге.

12 октября 1971. Начал сегодня свой обряд посвящения. Шоссе штата, прорезающее старый лес. На карте — Route 9, но кажется, оно древнее. В воздухе что-то странное. Радио ловит старые сигналы, будто эхо. Думаю, вернусь сюда.

15 октября 1971. Это не эхо. Это дорога. Я назвал её «Пустошь». Она удерживает вещи: голоса, мгновения. Проехал мимо фермы Миллеров — слышал, как старик Миллер орёт на сына, будто живой. Миллер умер двадцать лет назад. Эта дорога… она помнит.

Я перелистывал страницы. Записей становилось всё больше, они становились навязчивыми. Дед ездил сюда регулярно, слушал, каталогизировал воспоминания. Он был так же очарован, как и я. Но затем тон записей изменился. Аккуратное письмо превратилось в лихорадочный, почти нечитаемый каракули.

3 сентября 1992. Я ошибался. Я был дурак. Дорога не только воспроизводит — она записывает. Она забирает. Я был здесь неделю назад, после жуткой ссоры с женой. Был так зол, так полон ярости. Сегодня проехал то же место и услышал это. Услышал самого себя — свои слова, свою ярость, возвращённую из шума. Она забрала кусок меня. Записала мою боль и теперь крутит её снова. Любая сильная эмоция, любой пик человеческого опыта… отпечатывается. Этим питается Пустошь.

Последняя запись была размытой, испачканной слезами.

5 сентября 1992. Дело в нашей крови. Должно быть. Я нашёл старые окружные документы, хранящиеся в подвале церкви. Эта земля не была пустой. До леса, до дороги она принадлежала племени. Наши предки, впервые заселив долину, «очистили территорию». Так сказано в письмах. Не договор. Не покупка. Резня. Геноцид. Мы построили свои жизни на их могилах, а дорога проходит прямо через сердце их кладбища.

Она не просто проигрывает воспоминания — она прокручивает их страдания, бесконечную петлю последней агонии. И это проклятие — для нас, для нашей крови. Машина, чёртова машина, — усилитель. Она настраивает нас на их боль. Этот обряд посвящения… это не связь с нами, а привязка к ним, к их страданию. Дорога требует свидетеля из рода захватчиков. Требует, чтобы мы слушали.

Дневник выпал из моих рук. Кровь застыла. Обряд посвящения, связь с прошлым — всё оказалось ложью, красивой романтической обёрткой, скрывающей чудовищную правду.

Я поднял глаза в зеркало заднего вида. Дорога позади дрожала, лес колыхался, словно марево. Машина, работавшая безупречно, закашлялась, двигатель заглох.

Радио ожило. Но это был не отзвук памяти, а низкое, ожидающее гудение.

И в зеркале я увидел их.

Далеко позади, там, где шоссе упиралось в горизонт, начали проявляться фигуры. Десятки, потом сотни. Всадники, тёмные, гневные силуэты на свинцовом небе. Они понеслись ко мне с неестественной скоростью, и их крик звучал не из радио, а из самого воздуха — хор ярости и боли на незнакомом языке, который я всё же понимал.

Я перевёл взгляд на лес, который считал пустым. Он пустым не был. Между стволами выходили женщины, дети, старики. Их тела были изуродованы, лица — маски бесконечной агонии. Все они смотрели на меня. Это были не просто призраки, это были обвинения. Они поднимали призрачные руки, указывая на меня, их беззвучные вопли я ощущал душой.

Мой собственный крик сорвался хриплым, отчаянным звуком. Я провернул ключ, молясь. Двигатель схватил. Я вдавил педаль в пол — старый Falcon занесло на гравии, но он ухватился за асфальт. Я мчался, а кавалькада всадников нагоняла меня в зеркале, страдальческие лица мелькали за стёклами.

Дорога впереди тянулась до бесконечности. Машина дрожала на пределе, гул из радио нарастал, готовый разорвать череп. И вдруг впереди блеснул знак — современный зелёный указатель на интерстейт. Конец Пустоши.

Я пронёсся мимо, пересёк невидимую черту — и всё прекратилось.

Всадники исчезли, фигуры в лесу растворились, гул радио смолк, уступив оглушительной тишине.

Я проехал ещё милю, затем съехал на обочину: тело трясло так, что я едва держал руль. Сидел, задыхаясь, наслаждаясь тишиной как тёплым одеялом.

И тогда радио ожило в последний раз.

Послышался голос — старческий, безмерно усталый, будто древний. Я никогда его не слышал, но знал: это мой дед.

«Теперь ты знаешь, — прошептал он, призрак в машине. — Теперь ты тоже несёшь это. Дорога помнит. Дорога всегда помнит. И однажды, сынок, для кого-то из нас, для кого-то из нашей крови… будет мало просто слушать. Когда-нибудь она потребует плату».

Радио смолкло. Я остался один. Но знаю, что это не так: я всё ещё чувствую её — холодное пятно в душе. Обряд посвящения завершён. Я связался с предками и теперь привязан к их преступлению, свидетель их греха, — просто жду, когда дорога решит превратить и меня в ещё одну свою запись.


Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Показать полностью 2
52

Пока ты со мной

Глава 1. Эвакуация

В воздухе стоял густой и вязкий запах дыма. Всё  теперь пропахло — им, удушливый и едкий, он царапал лёгкие.

Военные развернули целый лагерь, а не точку эвакуации как передавали по радио. Подходы к автобусам перегородили высоким забором, разбив территорию на несколько секторов с импровизированными КПП. Зона делилась на две части: общую, куда стекались все прибывшие, и внутреннюю — ту, где ждали автобусы. В общей зоне стояли складные столы, за которыми проводили экспресс-осмотр. Каждого проверяли на признаки инфекции — кашель, температуру, сыпь. Только после медосмотра и с выданным листом об отсутствии симптомов можно было пройти дальше, за ограждение, в "чистую" зону.

Мы с Лёхой уже прошли медосмотр и стояли в очереди, чтобы попасть во внутренний сектор, так называемую «чистую зону». Лёха постоянно чесался, ёрзал и вообще — казалось делал всё, для того чтобы меня бесить. Лёха — мой друг. Вернее, как он сам любит говорить, мой единственный, верный друг. Я не раз пытался переубедить его в этом, но он только отмахивался и продолжал настаивать на своём. Раньше меня это злило, теперь уже нет. Сейчас он и правда единственный, кто остался рядом. Единственный, кто вообще остался. У меня — только он. У него — только я.

— Да ты задрал уже чесаться! — прошипел я сквозь зубы. — Нас сейчас в карантин запихнут из-за твоих дёрганий. А если запихнут — я тебя, клянусь, лично придушу.

Лёха вздрогнул, бросил на меня обиженный, почти щенячий взгляд. Глаза забегали, как будто он искал, за что зацепиться — за сочувствие, может за прощение. Но не прошло и пары секунд, как его лицо расплылось в своей дурацкой, неподходящей для ситуации улыбке.

— Да ладно тебе, — хмыкнул он, — зато вместе.

Иногда мне правда хочется врезать ему. Просто для равновесия вселенной. Тем временем за  нашей спиной уже скопилась очередь — люди стояли впритык, дышали друг другу в затылки, переминались с ноги на ногу и с тревогой поглядывали на КПП.

Повсюду надрывно лаяли овчарки. У военных трещали рации — короткие команды раздавались обрывками фраз:

— ...неполадки в зоне эвакуации авиастроительного района... трррр ...заражённый... помехи ...два двести, один триста... треск ...ликвидирована.

Солдат, у которого из рации доносилась эта сводка, мгновенно убавил громкость, чтобы мы ненароком не услышали чего-нибудь лишнего.

— Что же творится?.. — послышался сзади встревоженный голос.

— Говорят, в Москве не так, — отозвался второй.

— Кто говорит? — переспросил первый, уже настороженно.

Я невольно стал вслушиваться в разговор.

— Солдаты. У них же связь с Москвой. Меня когда проверяли, я слышал — как они между собой обсуждали.

Лёха внезапно закашлял. Я молниеносно обернулся, сверля его взглядом — уже представляя, как нас выкидывают в карантин из-за одного этого звука. Но он спокойно поднёс к лицу ингалятор, пшикнул, пожал плечами и взглянул на меня с виноватой улыбкой. Я выдохнул и попытался снова уловить разговор, но голоса уже сбились с темы — обсуждали что-то своё, обыденное и бессмысленное на фоне всего происходящего. Разве можно сейчас говорить о чём-то, что не связано с текущей ситуацией? Но человек ко всему привыкает, даже к таким обстоятельствам.

Позади послышался шум. Кто-то закричал, раздался сдавленный плач. Люди начали пятиться, расступаться, словно волна, отхлынувшая от берега. Я обернулся и увидел, как несколько солдат окружили девушку с ребёнком. Это была Лера, моя однокурсница, а рядом с ней стояла её младшая сестра — Аня.

— В карантин. Обеих, — кричал один из солдат.

— Это просто кашель! Я не больна! — голос Леры дрожал, но она стояла между военными и сестрой, не отступая ни на шаг.

Солдаты не слушали. Один уже навёл на них оружие, второй говорил в рацию, вызывая группу. Девочки прижались друг к другу. Аня всхлипывала, крепко вцепившись в Лерину куртку, как будто держалась за неё изо всех сил.

— Жёстко, — пробормотал рядом Лёха. И, чёрт бы его побрал, в его голосе даже сквозило какое-то болезненное восхищение.

У меня внутри всё оборвалось. Что-то защемило, переклинило. Я судорожно перебирал в голове способы, хоть что-то, что могло бы их вытащить. И в тот момент, когда один из солдат скомандовал "назад" и толкнул Аню прикладом в плечо — во мне щёлкнуло.

— Лёх, дай  свой ингалятор, — выдохнул я, не отводя глаз от происходящего.

— А? Зачем? — не понял он.

— Просто дай.

Он молча протянул устройство. Я выхватил его и уже в следующий миг рванул вперёд.

Толпа гудела, кто-то снимал на телефон, но никто не вмешивался. Солдаты уже навели оружие, один держал рацию у рта, другой держал девочек на прицеле.

Я вышел вперёд и, оказавшись в центре образовавшегося круга, поднял руку с ингалятором.

— Подождите! У неё астма!

Старший, судя по виду, взглянул на меня настороженно.

— Ты ещё кто такой?

— Я ее парень, — жёстко ответил я.

— Почему про астму на медосмотре не сказали? Почему в журнале нет?

Я сделал шаг ближе, чувствуя, как ускоряется пульс.

— Потому что никто нас не спрашивал. Спросили про температуру, про сыпь — она сказала, что здорова. А про астму — ни слова. Мы и не подумали. Сейчас все на нервах, сами посмотрите, что тут творится.

— Тест же ничего не выявил, — добавил я.

И я это точно знал, иначе их бы сюда не пропустили.

— Я знаю, как это у неё бывает. Это не зараза, это паника. У неё всегда так на фоне стресса.

На секунду повисла тишина. Солдаты смотрели друг на друга , не понимая как действовать дальше.

— Давайте, мы пойдём и поставим эту печать, — продолжал я, осознав, что инициатива теперь на моей стороне, и им явно сейчас не до этого.

— Не нужно, — сказал главный. — Всем отбой!

И стал вызывать кого-то по рации.

— Медосмотр, внесите информацию в журнал.

Он убрал рацию, посмотрел на Леру и спросил:

— Фамилия, имя, отчество.

— Исаева Валерия Артёмовна, — быстро выговорила Лера.

— Больше никаких забытых болезней, ни у кого нет? — уточнил он.

— Нет, — хором ответили мы.

— Внести в журнал: Исаева Валерия Артёмовна. Астма. На осмотре не указала — говорит, из-за стресса, — пробормотал солдат и качнул головой. — Детский сад, честное слово.

Он повернулся к нам:

— Когда прибудете в эвакуационный лагерь, подойдите на пост. Пусть вам поставят печать. Без неё лекарства не получите.

Мы поблагодарили военного и отошли от поста. Лера держала Аню за руку — так крепко, будто боялась, что та исчезнет. Я шёл рядом, и только теперь понял, насколько сильно напуган. Толпа снова шумела, как будто ничего и не произошло. Люди говорили о своём, перешёптывались, кто-то шептал про Москву, про зачистки, про пропавшие автобусы.

Мы дошли до нашего места в очереди, где ожидал Леха, прежде чем Лера заговорила.

— Спасибо тебе, — тихо сказала она, не поднимая взгляда. — Я даже не знаю...

— Забей, — перебил я. — Главное, что вы в порядке.

Она кивнула и прижала Аню ближе к себе. Девочка уже не плакала, но глаза были мокрыми.

— Это Лёха, — сказал я, оборачиваясь.

Лёха кивнул и натянуто улыбнулся:

— Привет. Ну и встреча, конечно...

— Я Лера, а это моя сестра Аня, — произнесла она.

Аня взглянула на нас и спряталась за Леру.

— Слушай, Димон, — внезапно произнёс Лёха, — ты, конечно, псих, это было круто, как в кино, честное слово. Я вообще офигел, когда ты к ним вышел.

Лера повернулась ко мне и впервые за всё время чуть улыбнулась.

— Спасибо, Дим, ещё раз — тихо сказала она.

Уже почти подошла наша очередь, впереди маячила арка второго КПП. За ней начиналась «чистая» зона — и путь к автобусам.

Показать полностью
16

Цикл "Привой"

"Сон"

Дежавю. Я как будто уже видел эту сцену. Безумно знакомые переживания, родственные чувства, но все же не мои.

Мы стояли на краю обрыва, где ветер рвал ее волосы, как знамя. Она смотрела на долину внизу — на первые ростки пшеницы, на глинобитные хижины, на людей, которые еще не знали ее имени. Позади вершились исполины, словно гигантские иглы на теле горы. Они не подбирались к краю долины. Наоборот, держали его всей мощью своих вековых корней. Богиня, что снизошла до смертных. В этот раз.

— Ты уверен? — спросила она.

Я молчал. Я был всего лишь стражем, воином, призванным охранять то, что нельзя понять. Не дать ему усомниться. И охранять от него людей в низу. Но когда ее пальцы коснулись моей ладони, я почувствовал, как под кожей заструилось тепло.

— Ты будешь моим проводником, — сказала она.

И поцеловала меня.

В тот миг я увидел.

Корни, тянущиеся сквозь века. Леса, вырастающие за ночь. Людей, падающих ниц перед деревьями, в чьих ветвях шептались голоса. Увидел первую зелень на земле, такую юную и беззащитную. Увидел полу-человеческие тела, истерзанные и ошметками свисающие с надрубленных ветвей.

А потом — огонь. Топоры. Крики.

Она разорвала поцелуй, и видение исчезло.

— Теперь я твоя, — прошептала она.

Я проснулся. На улице даже ночью пекло. Нужно сходить в туалет и попить еще. Слава богу подушку можно перевернуть сухой стороной к верху. Это дарит небольшое ощущение прохлады и дает возможность провалиться в сон.

Я сплю на старом матрасе на полу, с открытыми окнами, но все равно сыро и жарко. Дети спят по кроватям, а Маша —нет. Она стоит в саду, босая, и смотрит вниз. Я знаю, что под землей ее пальцы уже превращаются в корни.

Она не понимает.

Но я — знаю всё. И не могу вспомнить, пытаюсь изо всех сил — нужно сделать что-то, все остановить, предотвратить.

Вдруг сын приносит из леса странный камень с вырезанным лицом, и я понял:

— Они нашли нас.

Понедельник. Будильник вырвал меня из сна заученной мелодией. Я лежал на спине, покрытый липким потом, и несколько секунд не мог сообразить — где я. Потом осознал: квартира, спальня, матрас на полу. Мы вернулись с дачи вчера днем, аккурат перед грозой.

Попытался провести рукой по лицу, но еле смог сдвинуть ее с места. Пальцы слегка дрожали, а выше до самого плеча почувствовалось онемение. Похоже отлежал, крутился ночью от жары и подмял по себя. Сон все еще цеплялся за сознание — эти образы, запах земли, смутное ощущение опасности и готовность к действию. Видимо кошмар дал немножко адреналина, так что чувствовал я себя готовым к новым рабочим испытаниям.

— Встаю... — Супруга тоже проснулась. Это ее ритуал — проснуться и принести мне контейнер с едой с холодильника, собрать рабочий туесок. Это необязательно совсем, я был бы рад ее спокойному сну, но все же приятно.

Я поднялся, чувствуя, как порез на пальце — тот самый, от прививки — ноет глухой, назойливой болью. В ванной, умываясь, я поймал себя на том, что разглядываю лицо в зеркале — будто ищу в нем следы того, из сна. Воина. Стража. Нет, мое небритое и слегка подернутое запиванием алкоголем стресса, говорило о другом. Я скорее как собака, на которой заживают все раны, а трюки дрессировщика знает наперед.

На кухне уже пахло кофе. Но после второго ковида я его не пью, — хотя до этого литрами. Странно конечно. Первая болезнь на две недели отняла запахи, но потом все вернулось без последствий. И вот спустя три года запахи не пропадали, но я категорично отказался от кофе. Почему кофе?! Почему не сигареты или алкоголь?! С другой стороны, один знакомый несколько лет не ел мясо. Может и до сих пор не ест — давно не пересекались.

Даня, в пижаме с динозаврами, прибрел на кухню — Мама, спать! Дай руку, я хочу спать с твоей рукой!

Это часто бывает. Просыпается заслышав мои утренние шоркания и не уснет обратно, без маминой помощи.

— Паап, — Даня поднял на меня глаза. — Ты зна-ешь, почему у мамы руки все-гда теплые? - Спросонья сын произносил некоторые слоги отрывчато, увязывая слова в фразу.

— Потому что она много готовит, — ответил я автоматически.

Нееет, — протянул сын. — Это потому что она расти-т меня и Настю, что-бы мы тоже стали взрос-лыми, и дает мне руку что-бы я хорошо спал!

На работе я не мог толком сосредоточиться, но и сидеть на месте не хотелось. Цех гудел, производственные линии ехали, мои парни все настроили. А в голове крутился сон, или то, что я успел из него выцепить. Редко бывают такие сны — сочные, отчетливые. Это во сне страшно, или неприятно. Днем воспринимаешь по другому.

Я вышел покурить на полу-импровизированную площадку с задней стороны предприятия. Здесь, у заборчика, рос здоровенный, не побоюсь назвать — кустище крапивы. Высотой не меньше полутора метров и листья с мою не маленькую ладонь.

Весь мужской состав связывал его с периодически блевавшим весной Стасом — нашим спортсменом, красавчиком и алкоголиком хлеще меня. Он иногда удачно наводил суету после рабочей смены на удобной площадке, особенно в женском коллективе. И если вечером его сил хватало на все, то с утра после больших приключений, бедолага ужасно мучился.

Но меня его приключения никак не волновали, покуда как подчиненный в рабочее время — золотой человек и к тому же безотказный, не смотря на свое состояние.

Расположившись на скамейке, достал сигарету, задымил. Куст тоже дымил соцветиями, как заправский курильщик. Я почти замер. Когда то читал о таком, или слышал — но видел в первые.

Я протянул руку, чтобы поймать дымок — и резко одернул пальцы. Показалось крапива шевельнулась.

— Начальник! — крикнул техник Сережа из- за двери. — Чего нас не позвал?

Я выкинул докуренную сигарету.

— Просто... проветриваюсь.

— Ага, — он хмыкнул. — Ты б лучше проветрился в пятницу, с мужиками. А то как на дачу уехал, вернулся — весь зеленый, ну я бы после твоих рассказов о цене забора и еще зеленее был.

Я заставил себя усмехнуться. Но когда Серега ушел, снова посмотрел на крапиву.

Дымок исчез.

Вечером дома было тихо. Маша рано уложила детей и теперь сидела на кухне, разбирая вчерашние сумки. Я сидел у кухонной плиты, курил в вытяжку и смотрел, как она вынимает из пакета вещи после поездки на дачу: детские футболки, полотенца, коробку с карандашами...

И камень. Тот самый, с вырезанным лицом.

— Откуда это? — спросил я, стараясь звучать спокойно.

— Даня принес, — она пожала плечами. — Говорит, нашел у нашего забора. Красивый, правда?

Она повернула камень в руках — и вдруг вскрикнула.

— Что?

— Порезалась, — она показала мне палец. Кровь была темной, почти черной.

Я схватил камень. Он был теплым. И пульсировал, как живой.

— Я выброшу его, — сказал я.

— Зачем? Это просто царапина. Даня расстроится, если вспомнит о нем.

— Просто... выброшу.

Маша посмотрела на меня странно, но ничего не сказала, когда я разжал пальцы над мусорным ведром. Я слышал, как он прошелестел по коробке из под сока и ударился о дно.

Ссылка на 1 часть: Цикл "Привой"

Показать полностью
81

Утрата

Комья влажной земли с глухим стуком падали на деревянную крышку. Григорию казалось, что лопата черпает его внутренности, отправляя часть его в могилу вместе с Радой. Слез не было, Григорий вообще никогда не плакал, только губа была искусана в кровь. Он всё еще не принимал эту правду — его любимой жены больше нет.

Вокруг было много людей, все они что-то говорили, трогали его за плечи, руки, пытались обнять. Но никакие слова до него не доходили, в голове стоял гул, прерываемый только очередным шлепком грязи о гроб.

Когда все было кончено, его попытались увести. Брат Рады тянул его за собой, заглядывал в глаза и щелкал пальцами перед носом. Григорий отмахнулся от него как от надоедливой мухи, и остался стоять над могилой, представляя, как Рада лежит в своем белом платье, с любимым розаном в руках. Ее тонкие руки и стройные ноги дрогнут от холодной сырости. Веки трепещут в беспробудном сне, от которого он не смог ее уберечь.

— Рада! — хрипло позвал он. — Вернись ко мне, прошу!

Ответом была лишь тишина.

Григорий не знал, сколько времени простоял он так, вглядываясь в свежий холмик, ожидая чуда, знака, или собственной смерти. Солнце почти исчезло за горизонтом, когда раздался шорох и на могильный крест приземлилась большая белая тварь, напоминающая обликом летучую мышь.

Григорий надавил на веки, чтобы прийти в себя и разогнать морок, но тварь не исчезла. Напротив, устроилась поудобнее на вершине креста и уставилась огромными серыми глазами на Григория.

Он собрался было прогнать ее, но что-то во взгляде существа его остановило. Слишком он был человечным и знакомым. Так смотрела на него Рада, когда хотела утешить.

Надежда запылала в сердце, наполнив грудь дрожанием.

— Рада? — прошептал он, не сводя глаз с немигающего взгляда.

Легкий наклон головы твари был еле уловим, но Григорию этого хватило.

— Рада! — воскликнул он и протянул руку.

Существо мгновенно перелетело на предложенную опору, обхватив жесткими лапами запястье. Коготки впились в вены, вызвав искорки боли, которым Григорий только обрадовался. Впервые за три дня он что-то почувствовал.

Поднеся тварь к самому лицу, он вгляделся в маленькую шерстяную морду. Нос рыльцем дернулся, облик существа окутало дымкой, сквозь которую Григорий на миг разглядел лицо жены.

— Рада, радость моя, ты меня услышала и вернулась? Ты вернулась! — Торжествовал Григорий, поглаживая существо по кожистым крыльям и унося его с собой, домой.

Не зажигая света, он проследовал в спальню и бережно опустил тварь на постель, туда, где совсем недавно лежала Рада. Белые простыни еще хранили ее запах, а на туалетном столике стояла ваза с белыми розанами, свежими, будто их сорвали только сейчас.

Тварь устроилась среди подушек и задремала. Григорий лег рядом и прикрыл глаза.

Тяжелый аромат цветов делал мысли вязкими, усталость последних дней дала о себе знать и очень скоро он провалился в сон.

— Рада! — первым делом вскричал он утром, не увидев твари на постели рядом с собой. Вскочив, он заметался по комнате, переворачивая предметы, и не сразу заметил капельки крови на подушке.

— Рада! — взвыл он, решив, что потерял ее снова, когда заметил раны на своей руке. Коготки существа расцарапали кожу, капельки крови запеклись на двух проколах.

* * *

Комья влажной земли с глухим стуком падали на деревянную крышку.

— Не пережил утраты, — сокрушался позже за поминальным столом сосед Григория, протирая лоб платком.

— С ума спрыгнул, — подтвердила его жена, подкладывая в тарелку пирогов. — Думал, она к нему по ночам прилетает. Я как-то зашла вечерком, а он наряженный, улыбается. А меня увидел и злой стал, как черт. Думала, ударит, так гнал из дома. Только когда дверь закрывал будто стыдно стало, прости, говорит, ко мне скоро Рада прилетит, не любит она ждать. Тогда я и поняла, что свихнулся он, вот и не выходит из дома, и не ест ничего. Видели, как отощал?

— Малокровие у него было, я слышал, как врач удивлялся. Здоровый мужик, говорит, а крови почти нет.

На высоком кладбищенском дереве сидели две твари — белая и черная, обнявшись большими кожистыми крыльями. Под носами рыльцами сверкали острые клыки.

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!