часть 1
- Клецанк, доставай соль! – вдруг истошно закричал Хильдер, и, вглядевшись в глубину, отпрыгнул назад. Тут же из воды выскочила объемистая туша, обдав наемника дождем брызг. Туша упала на каменный пол, и перед наемником и рабом предстала жуткого вида баба – жирное туловище с трясущимися складками, огромные груди-тыквы и сильный чешуйчатый хвост, начинающийся от колен. Морская баба ударила по камням хвостом, горная порода треснула, разлетевшись веером мелких осколков. Приподнявшись на руках, тварь шустро поползла к Клецанку, который истошно заорал, отступая к валуну.
Мешки лежали около валуна, но Хильдер не мог к нему подступиться – русалка молотила хвостом во все стороны.
- В мешке соль! Доставай соль, ты, сын осла! – заорал Хильдер.
Перепуганный Клецанк не соображал, что от него хочет хозяин, он просто вжался в расщелину между камнями и закрыл глаза. Хильдер плюнул и, разбежавшись, вскочил на один из огромных валунов, перепрыгнул на другой. Сверху он увидел, как из озерца выпрыгнули еще две водяные бабы и шустро поползли к его рабу. Другой валун, под которым стоял Клецанк, находился в паре метров от наемника, и, воздав хвалу Извечному Отцу, наемник прыгнул на гладкий скат камня. Хильдер хорошо рассчитал прыжок – он мягко скатился по каменному боку, приземлившись как раз рядом с мешком. Вынув тугой кулек соли, он бросил пригоршню в ближайшую русалку, которая уже подняла хвост для удара. Тварь заверещала, зашипела и рухнула на пол. Из-под нее натекла зеленая жижа, зеленые водоросли на лобке мгновенно высохли и опали. Проваливающиеся пятна ожога расползались по туше, обнажая склизкие зеленые внутренности.
- Лови! – крикнул он Клецанку и бросил ему второй мешочек.
Раб метнул соль во вторую русалку, а третья издала птичий писк и бросилась на Хильдера. В нее соль посыпалась с двух сторон – ее одновременно осыпали наемник и раб.
В озерце еще булькнуло и плеснуло, но больше водяные бабы соваться не стали, видимо, напуганные смертью сестриц.
- Откуда вы знали, что соль их убивает? – спросил потрясенный Клецанк, поддев носком ноги безвольный хвост.
Хильдер в задумчивости потер лоб:
- Это из песен Симары. Лучше всего я запомнил сказку о русалках, и о том, что они боятся соли. Значит, ее побасенки про пещеру все-таки правда…
- Пойдемте отсюда, господин… Вдруг эти твари вернутся.
Хильдер и Клецанк двинулись дальше по каменному коридору, который неожиданно раздвоился.
- Куда идти? - почесал макушку Клецанк.
Хильдер взял у раба лампу, сунул в один из проходов и внимательно вгляделся в огонек – тот был недвижим. Впрочем, в другом коридоре он тоже не колыхнулся. Тогда наемник пожал плечами и выбрал правый.
Коридоры вились, раздваивались, и Хильдер брел наугад, все больше испытывая беспокойство. А если они окончательно заблудятся, в этом мраке, полном чудовищ? Клецанк начал хныкать и вспоминать свою Ворону, а Хильдер наконец плюнул и сел в каменную пыль. Прислонившись головой к стене, он вспомнил песню, которую пела ему Симара – он не знал слов, но вот мелодия… Тихонько мыча знакомый напев, наемник закрыл глаза и вдруг понял, что кто-то вторит ему из мрака, напевая ту же песню.
- Ты слышишь? Там кто-то поет! – встрепенулся Хильдер.
- Что? Нет… - недоуменно пожал плечами раб.
Хильдер ухватился рукой за рукоять меча и двинулся на голос. Он не становился громче, оставаясь чуть приглушенным и отдаленным, но четко показывал, куда идти. Наконец, впереди мелькнуло пятно света, и наемник с рабом кинулись к выходу.
По глазам, привыкшим к мраку пещеры, ударило яркое солнце – Хильдер и Клецанк вывалились в благоухающий разнотравьем рай. В воздухе морило, полдень истекал истомой в жужжании шмелей и пронзительном писке ласточек. Клецанк, который ожидал сонм чудовищ, от неожиданности чуть не выронил свою драгоценную палицу и раскрыл рот.
С небольшой площадки выхода из пещеры долина была вся как на виду – блестела речка, зеленели изумрудные поля, изрезанные квадратиками возделанных огородов. Кучкой лепились дома в низине – кто-то добротно обустроился в долине, с высоты были видны крохотные фигурки в юбках. Поселок выглядел таким уютным и мирным, укрытый со всех сторон неприступными скалами, словно жемчужина на дне раковины-речницы.
- Там и правда одни бабы… - почему-то шепотом произнес Клецанк. – И что, мы пойдем туда?
- Пойдем, - бросил Хильдер. – Но по-умному, сразу соваться не станем.
Они скинули мешки с кручи и спустились сами, причем неуклюжий Клецанк споткнулся, упал и скатился на заднице. Наемник и раб очутились в густых зарослях тонконогих березок и все перепачкались в паутине, продираясь сквозь густо сплетенные ветви. Березняк скоро сменился рощей невиданных деревьев со стволами в три обхвата. В головокружительной высоте темнели их маленькие кроны, а сами стволы были утыканы ветками без листьев, с которых наподобие бороды свисало желтое мочало вьюнка. Хильдер с Клецанком скоро выбились из сил, перелезая через поваленные деревья, поросшие изумрудным бархатным мхом. Рубаха Хильдера скоро промокла от пота, а Клецанк смахивал крупные капли со лба и от души сквернословил, таща тяжелые мешки и задыхаясь.
Густая тень леса кончилась неожиданно – впереди вспыхнуло солнце, послышался шум реки, в котором тонули звонкие женские возгласы. Хильдер зашел за толстый ствол, потянул туда же Клецанка, тихо выглянул и вгляделся в излучину.
С десяток женщин рассыпались по берегу, занятые стиркой. Взгляд Хильдера задержался на высокой, сбитой бабе, стоящей по колено в быстрой воде с подоткнутой юбкой. Мышцы вздувались на ее плотных сильных ляжках, когда она наклонялась, чтобы погрузить полотно в реку. Ее белые, словно вымоченные в щелоке волосы были свернуты в тяжелый узел на макушке, молочная кожа покраснела под ярким солнцем, которое прочертило четкую границу по линии низкого выреза. Две бабы сообща выжимали большую холстину, скручивая ее с обеих сторон, худая старуха с распущенными седыми космами собирала в корзину мелкие постирушки.
Женщины переговаривались, шутили и смеялись, и Хильдера поразила спокойная свобода их интонаций и уверенные движения – там, за стенами скал, ни одна девка не посмела вести себя так дерзко. В том мире они смотрели в пол, говорили вполголоса и не смели собираться больше двух без присутствия мужчины.
Старуха прошамкала что-то своим товаркам, подхватила корзину и, волоча ногу, зашагала по берегу. Хильдер дал знак Клецанку, и они двинулись за ней, держась в тени деревьев. Отойдя на приличное расстояние, дождавшись, чтоб возгласы прачек стихли, Хильдер поравнялся со старухой, и, когда она готовилась обойти крупный голыш, схватил ее за шиворот и крепко зажал ладонью рот. Он затащил старуху в рощицу, прижал к массивному стволу, вгляделся в выцветшие глаза и раздельно произнес:
- Я отпущу ладонь. Будешь орать – убью сразу. Поняла?
Старуха опустила веки в знак согласия, и Хильдер убрал руку.
- Мужчины… - неожиданно спокойно усмехнулась бабка. – Сколько лет я вас не видела… И еще столько бы не видеть. Как только пещера вас пропустила, ослиное отродье.
В ее глазах не было ни капли страха – только ледяное презрение, и Хильдера передернуло. Он схватил старуху за горло, приподнял и впечатал в ствол:
- Буква «С» на щеке. Зовут Магдалена. Есть тут такая?
Старуха царапала его руку, пытаясь освободиться, пучила глаза, жадно хватала воздух, и Хильдер отпустил ее. Кашляя и задыхаясь, она выдавила:
- Да… Последняя… Самая последняя пришла.
- Мальчишка с ней..?
Старуха фыркнула вместо ответа, но Хильдеру было все равно – если тут Магдалена, значит, несложно узнать, где сын Салузы.
- Как найти ее дом? Где она живет?
Старуха подняла голову и ухмыльнулась:
- Так я тебе и сказала, подъюбочник!
Хильдер отшатнулся, как удара.
- Откуда ты знаешь, ведьма..?! Откуда?
Старуха хохотнула, улыбнулась запавшим ртом, обнажив два коричневых зуба сверху, и прошамкала:
- Экий ты дурачина, наемник. Думаешь, ты уйдешь отсюда? Неееет, подъюбочник, Всеблагая Мать уже поцеловала тебя. Она давно тебя ждет.
Старуха вдруг широко открыла рот, и Хильдер увидел зеленые пятна плесени на ее языке и деснах. Она дохнула зловонием на наемника и заорала:
- Мужчины! Здесь мужчиныыыыыыы!
Хильдер запоздало закрыл рот ей ладонью и с такой силой сжал шею, что в хилой плоти что-то хрустнуло. Хильдер выругался, выпустив старуху – она обмякла и кулем свалилась в траву.
- Кажется, вы убили ее, господин… - потрясенно произнес Клецанк.
- Ходу! – бросил Хильдер и ринулся вглубь рощицы. Если кто-то услышал вопли карги, дело плохо.
Клецанк подхватил мешки и, охая и переваливаясь, побежал за хозяином. Углубившись в густую тень рощи, они присели в высокой траве.
- Может, ее никто не услышал? – прошептал Клецанк.
Хильдер выругался и с досадой произнес:
- Я б ее, конечно, все равно прикончил, но думал, что она прежде расскажет, где искать жену Салузы. Теперь придется наблюдать за поселком – черт знает, где эта стерва.
Хильдер чутко прислушивался, дергаясь при каждом треске вековых деревьев и стремительном взлете ласточек из травы. Но лес по-прежнему тихо купался в солнечном свете, не обнаруживая присутствия человека. Наконец Клецанк вытянул шею, чуть приподнявшись над метелками травы.
- Никого.
Хильдер осторожно встал, покрутил головой, тихо сказал.
- Пошли. Устроимся в рощице подальше отсюда, а как сядет солнце, спустимся в деревню.
Большая бабочка спланировала на нос Клецанку, и Хильдер увидел, как невысоко в воздухе кружит кучка больших бабочек, сверкая нарядными узорчатыми крыльями. Клецанк восхищенно присвистнул, глядя на их перламутровое лазурное сияние. Вихрь из бабочек вдруг взорвался золотистыми искрами, и солнце медленно погасло, потому что на затылок Хильдера обрушился страшный удар.
***
Очнулся Хильдер от щекочущего ощущения – он с трудом разлепил глаза и увидел около лица сухую травяную метелку. Девочка лет десяти, одетая в просторную длинную рубаху до пят, склонилась над наемником и водила по его носу травинкой. Видя, что Хильдер очнулся, она наклонила голову и спросила:
- Ты мужчина?
Наемник поморгал – он находился в добротно сработанной бревенчатой горнице. Толстые бревна были отлично подогнаны и протыканы пенькой, и Хильдер слабо удивился – неужели бабы сами это построили? Не может быть. Они никчемные и слабые создания.
Хильдер осторожно повернул ноющую голову и заорал – и от боли, прострелившей череп, и от того, что на него смотрела неподвижными стеклянными глаза давешняя старуха. Мертвая, с раскрытым запавшим ртом, зияющий язвами и плесенью. Седые космы разметались, один глаз был полузакрыт. Ее сгрузили на ту же широкую лавку, что и Хильдера, положив рядом, будто жену на брачное ложе. Наемник задергался, но руки и ноги были связаны его же веревками.
Девочка перегнулась через Хильдера и ласково погладила старуху по седым космам:
- Бабулечка. Не бойся ее, она хорошая.
Девчонка озадаченно посмотрела Хильдеру в лицо и сказала:
- Ты такая некрасивая. Сестры тоже не все красивые, но ты настоящая уродина. Что это такое?
Она потрогала пальцем усы Хильдера и поворошила бородку. С порога раздался досадливый голос:
- Оставь его в покое, Вилиска. Иди на улицу, тебе здесь нельзя быть.
Девочка высунула язык и вприпрыжку убежала, сверкая босыми пятками из-под подола длинной рубахи.
В горницу вошла светловолосая женщина с корзинкой, в которой Хильдер узнал ту самую, что полоскала белье, высоко подоткнув юбки. Ее кожа, как у всех альбиносов, отливала молочной белизной, белесые брови были почти незаметны на лице, голубые, почти прозрачные глаза смотрели строго и пытливо. Она вся была как осыпавшееся крыло ночной моли.
- Очнулся? Давненько мы тут не видели мужчин… Сестры, кто помоложе, так вообще не знают, что такое мужчина.
Он пошла ближе и присела рядом с Хильдером на край лавки.
- Меня зовут Дайха, я старейшина общины. Зачем вы пришли сюда?
Хильдер неприязненно молчал, пытаясь угадать, что его ждет. И так понятно, что ничего хорошего – он ведь убил одну из них.
- Где мой раб? – наконец произнес наемник. – Он жив?
- Конечно, - несколько удивленно сказала женщина. – Что с ним станется. Мы ведь не мужчины, почем зря не убиваем.
Хильдер чувствовал себя униженным – если бы его пленил достойный противник, а тут… бабы. Тьфу! Он не мог свыкнуться с тем, как вели себя эти женщины, с той свободой, с которой они обращались к нему, не выказывая привычного уважения и трепета перед мужчиной.
- Что вы с нами сделаете? – наконец задал прямой вопрос.
- Это не нам решать. Только Всеблагая Мать знает, зачем вы понадобились ей в Серой долине. Если б на то не было ее воли – вы ни за что не преодолели бы пещеру.
- На то была моя воля и воля моего меча, - усмехнулся наемник.
- Нет. Никакое оружие не остановило бы Всеблагую Мать, если бы она решила не пускать вас сюда.
- Ну и как ее спросить, эту вашу мать, что с нами будет? – с издевкой, которую не смог сдержать, спросил Хильдер.
Вместо ответа Дайха вынула из корзинки маленький нож и склонилась над Хильдером. Тот прикрыл глаза, намереваясь умереть твердо – без униженной мольбы. Но вместо того, чтобы полоснуть его по горлу, старейшина перерезала веревки на его ногах и спокойно сказала:
- Я срежу веревки с рук, пожалуйста, не надо применять насилие.
Хильдер удивленно поморгал и кивнул. Он сел на лавке, потер затекшие запястья и сказал:
- Я не хотел ее убивать… - он мотнул головой назад, на труп старухи.
- Ах, Ална, – Дайха улыбнулась мягкой улыбкой и с нежностью, как давешняя девочка, погладила старуху по волосам. – Она была хорошей сестрой нам всем. Нам немного жаль отпускать ее… Но если ее призвала Всеблагая Мать, то можно только порадоваться за нее. Ты можешь поцеловать Алене руку в знак уважения, если сожалеешь, что стал причиной ее гибели.
Хильдер сжал челюсти, нет, на такой унижение он не был готов – целовать руку бабе, да еще дохлой бабе!
Дайха, поняв его упрямое молчание, вздохнула и встала с лавки:
- Наступает время обеда, и мы приглашаем тебя разделить с нами пищу. Твой раб уже в трапезной.
Хильдер переждал мелкую дрожь в коленях и отправился вслед за Дайхой.
На улице Хильдер не переставая крутил головой – он не ожидал увидеть такой достаток. Каждый дом был справным, добротным, с большим подворьем. Из хлевов тянуло навозом, дорожки утоптаны домашней скотиной. Навстречу им попалась девочка с хворостиной, которая гнала небольшой табун коз. Увидев Хильдера, он раскрыла рот и часто заморгала – видимо, Дайха не лукавила, говоря, что они давно не видели мужчин.
Они прошли мимо небольшого пруда, на берегу которого собрались совершенно нагие купальщицы. Старуха с морщинистым телом и пустыми мешочками грудей расчесывала юной девушке волосы, полная женщина натирала мочалом плотную ляжку, стоя по колено в воде. На лицах некоторых были видны следы клейма. Старые и молодые, средних лет и совсем девочки – все они нисколько не стеснялись своей наготы, и Хильдера вновь поразила их спокойная уверенность и свобода движений. Все они повернули голову, когда увидели наемника, и девочка лет пяти воскликнула:
- Мамочка, какая страшная тетя!
В трапезной – просторной избе без сеней – в Хильдера воткнулась пара десятков взглядов в упор. Одетые в просторные сарафаны, с небрежно забранными волосами, а то и простоволосые, они сидели за грубо сработанными деревянными столами, на которые кучками свалили хлеб. Гул голосов мгновенно затих, а Клецанк вскочил из-за стола и бросился к Хильдеру:
- Хозяин! Я уж не чаял увидеть вас в живых!
Дайха спокойно сказала, глядя поверх голов:
- Этот мужчина здесь по велению Всеблагой Матери, и мы примем его как гостя.
Хильдер проследил за направлением ее взгляда – обращалась она к трем женщинам, сидящим наособицу, за столом в самом дальнем углу. У одной из них из рукава выглядывала высоко обрубленная культя, у второй рот кривился в вечной усмешке – щеки от уголков губ до уха когда-то были разрезаны и зажили грубыми кривыми шрамами. Третья же, с обожженным, похожим на сырое мясо лицом, без всякого выражения таращила белесые глаза без зрачков в пространство. Слепая медленно кивнула, трапезную снова наполнили голоса, и Дайха кивнула Хильдеру на свободное место поодаль.
- Что они сделают с нами? – тихо спросил Клецанк, отправляя в рот ложку гороховой каши.
Хильдер неопределенно пожал плечами и еле слышно ответил:
- Не знаю. Пока темнят, ссылаются на эту свою мать… Но если бы хотели убить, уже убили бы.
- Они спрятали наши мешки и оружие, - склоняясь над тарелкой, прошептал Клецанк.
Дайха постучала Хильдера по плечу:
- Сестры-свидетельницы испросят у Всеблагой, что нам с тобой делать. Ты должен слушать вместе с ними.
- Что будет, если я откажусь? – осторожно спросил Хильдер.
Дайха недоуменно посмотрела на него:
- Ты не откажешься. Сестры-свидетельницы отказов не приемлют.
- Ладно… - усмехнулся Хильдер. – Пойдемте, покажете ваше колдовство. Они, кстати, свидетельницы чего?
- Рождения Всеблагой Матери.
Ритуал оказался незамысловатым – давешние три калеки обступили его, взялись за руки и затянули заунывную мелодию, обратив лица в небо. Наконец, слепая замолкла и произнесла:
- Всеблагая Мать хочет родиться уже завтра. Она ждет этого!
Она ткнула пальцем в Хильдера, и Дайха, которая благоговейно стояла, сложив ладони и закрыв глаза, подскочила на месте.
- Что?! Сестра, повтори! Какая радость!
Старейшина запрыгала на месте, словно девчонка, а Хильдер поморщился и сказал:
- С меня хватит, я в этих фокусах больше участвовать не буду! Отдайте оружие, и мы уйдем!
Все три калеки одновременно вскрикнули, как будто он нанес им смертельное оскорбление, а Дайха изумленно произнесла:
- Ты не можешь отказаться! Всеблагая мать сама решает, кто будет с ней, когда она появится из лона.
- Еще как могу!
- Пещера вас все равно не выпустит обратно, - пожала плечами Дайха. – Если Мать решила, что ты будешь одним из причастных, значит, так оно и будет.
Хильдеру кровь бросилась в голову, в висках застучало. Пленение ничтожными бабами, мертвячка с ним на одном ложе, дурацкий ритуал, необходимость говорить с девками на равных – все это унижение, которое он испытал, наконец, взорвалось в нем и накрыло багровой пеленой гнева.
- Поцелуйте моего коня под хвост, бешеные ослицы! – заорал он. – Холера вас забери, малахольных дур!
Он сыпал страшными ругательствами, жила на лбу набухла, и бордово-свекольный цвет залил лицо. Он не сразу обратил внимание на то, что Клецанк его дергает за рукав и указывает куда-то ему за спину. Хильдер обернулся и осекся – огромной толпой на него шли женщины, и на секунду он подумал, что тут собралась вся община. Разновозрастные бабы с разных сторон поселка подтягивались на полянку, издавая низкий мычащий звук. Обступив наемника, они уплотняли ряды, стягиваясь около него в сплошную толпу крепко притертых друг к другу тел. Их мычание сливалось в единый гул, наполняло воздух вибрацией. Сгрудившись вокруг наемника в кольцо, они начали теснить и давить его, задние ряды напирали на передние. Хильдера первый раз в жизни одолела паника – он не мог ничего предпринять, сжатый десятками женских тел.
- Ты не смеешь оскорблять Великую Мать! – послышался голос Дайхи. – Только ее воля, ее сила имеют здесь власть!
- Ладно, ладно! – тоненько запищал Клецанк.
- Отпустите, - задыхаясь, прохрипел Хильдер, которого одолел нешуточный страх, что они задавят его до смерти. – Я согласен.
Женщины тут же расступились, замолкли, и, отойдя на несколько шагов, неожиданно поклонились ему. Община разошлась так же быстро, как и собралась, и вскоре на полянке остались только сестры-свидетельницы и Дайха.
- Все женщины слышат зов Матери, - надменно сказала Дайха. – Когда ты оскорбляешь Мать – ты оскорбляешь нас всех, и каждая из нас встанет на защиту. И мы уважаем твое решение стать свидетелем рождения Всеблагой – это великая честь, но и великое испытание.
- Что еще за испытание? – подозрительно спросил Клецанк, но старейшина не удостоила его даже взглядом.
Калечная сестра с культей прошептала что-то ей на ухо Дайхе, и та мягко улыбнулась Хильдеру:
- У нас есть еще предложение. Мужчины здесь бывают нечасто, но нам нужны дети… Не хотел бы ты, как гость, возлечь с одной из наших сестер?
Хильдер встрепенулся и быстро спросил:
- С какой? Я смогу сам выбрать?
- Конечно. Выбери себе жену на ночь, чтоб была по душе.
Хильдер сжал губы и равнодушно пожал плечом, но втуне обрадовался – у него появилась возможность приглядеться к девкам, и, не вызывая подозрений, найти Магдалену.
Весь следующий день Хильдер слонялся по поселению, кидая быстрые взгляды в окна, оглядывал встречных баб. После того как солнце начало клониться за кромку северных скал, он развалился неподалеку от пруда, где женщины купались утром и вечером, и, словно покупатель на невольничьем рынке, беззастенчиво пялился на голых девок. На одну он засмотрелся, забыв о деле – тонкая, с льняными волосами и фиалковыми глазами, она выглядела такой соблазнительной и спелой с торчащими врозь грудками и бледными пышными сайками ягодиц. Он отмахнулся от дергающего его за рукав Клецанка, но тот прошептал на ухо:
- Господин, да смотрите! Это же она!
Хильдер дернулся и метнул быстрый взгляд в сторону – к пруду, дергая за шнурок и спуская на ходу верхнюю часть рубашки, подошла Магдалена. Он сразу узнал ее по круто изогнутой букве С на щеке и описанию Салузы – смуглая, зеленоглазая, высокая. Жена купца действительно была очень красива: кошачьи, чуть приподнятые скулы, мерцающая зелень глубоких глаз в обрамлении черных ресниц, чуть вьющиеся темно-каштановые волосы. Хильдер тихо хмыкнул – его не надо было упрашивать заделать ей дитя. Переступив через сброшенную рубашку, она зашла в мелкую стоячую воду пруда и тут же обернулась, чувствуя на себе взгляд наемника. Хильдер пнул Клецанка и тот вошел в пруд прямо в сапогах и зашептал на ухо Магдалене. Та улыбнулась Хильдеру и чуть заметно кивнула.
В трапезной Хильдер ловил на себе быстрые взгляды Магдалены из под опущенных ресниц – в глубине ее глаз вспыхивал лукавый огонек. Наемник первый раз видел ее на общем обеде, и вообще постоянно тут присутствовали только сестры-свидетельницы. Клецанк, который уже поболтал с самыми хорошенькими девушками на пруду, сказал Хильдеру, что тут не было единого закона и правила общего житья – женщины ночевали то там, то сям, могли прожить хоть месяц в одном жилище, а потом переселиться в другое. Семьями никто не жил, единой семьей была сама община.
Это усложняло задачу – Хильдер надеялся выкрасть Магдалену ночью из теплой постели, но поди ж ты найди, в какой она постели ночует. Еще больше Хильдера занимало его оружие – соваться в пещеру с пленницей без меча было сущим самоубийством.
Клецанк с удовольствием уплетал вареную пшеницу и чавкал кусками мяса, обильно политыми соусом. Хильдер тоже смаковал нежнейшую телятину, корой из-за своей скупости не ел уже много месяцев. Он на секунду перестал жевать, присмотревшись к мискам сестер – мясо лежало только у наемника и раба.
«Отравить хотят?» - мелькнула мысль у наемника. Но тут же он решил, что вряд ли – если б они хотели его убить, убили бы еще связанного. И все-таки это было странно. Он встал из-за стола и направился со своей миской в кухоньку, смежную с обеденным залом. Толстуха повариха посмотрела на него с ласковой улыбкой и поклонилась в пояс, а Хильдер протянул ей миску и сказал:
- Это мясо на редкость вкусно. Положи-ка мне еще, стряпуха.
Повариха повернулась к маленькому горшку и, скребя по дну, выловила еще несколько кусочков в соусе. Рядом стояла полная миска с кашей и такими же кусками мяса. Хильдер вернулся на свое место и тихо проговорил Клецанку:
- Там еще одна миска с мясом, всего одна. Мясом кормят только нас с тобой и кого-то еще. Кого?
- Кого? – заинтересованно повторил Клецанк.
- Клецанк, ты – сын осла. Мы тут вдвоем мужчины, третья тарелка предназначена… кому?
- Мальчишке Салузы? – прошептал Клецанк.
Хильдер усмехнулся, и, когда в проеме мелькнула стряпуха с миской в руках, торопливо встал и направился за ней. Однако на пороге трапезной на его пути встала Дайха и, мягко взяв за руку, отвела в сторону. Хильдер от досады чуть не выругался – повариха скрылась за поворотом.
- Ты выбрал себе жену, я знаю. Этой ночью должно совершиться таинство, а завтра произойдет великое событие – мы все увидит воочию рождение и роды Всеблагой Матери, и именно ты поможешь ей разрешиться. Ты, чужак, не представляешь, какая великая честь тебе выпала, и я хочу наставить тебя перед тем, как Магдалена войдет к тебе и возляжет с тобой. Ты не должен противиться тому, что увидишь… Это может напугать, но не отворачивай своего лица, ни за что не отворачивай, и ты узнаешь неизмеримое блаженство.
- Что я, баб не… - Хильдер не договорил и закатил глаза.
- Я предупредила, - коротко бросила Дайха, отряхнула и без того безупречно белый передник и ушла в трапезную.
Следующие пару часов Хильдера готовили к «великой ночи» - несколько девок в венках, одетые в просторные рубахи с вышивкой, повели его к реке. Там наемника с величайшими почестями раздели донага и загнали в воду. Стоя по колено в ледяной реке, Хильдер испытывал глубочайшее удовлетворение – с таким почтением и должны себя вести бабы с мужчиной по его представлениям. Девки поливали его речной водой из расписных деревянных кубков, напевая что-то – растянутые слова Хильдер не мог разобрать. Они проводили мокрыми ладонями от его лица через спину и грудь к чреслам, где замирали и проделывали ритуал снова. Затем в воду вошла Дайха и протянула наемнику очищенное вареное яйцо:
- Это знак вечного обновления жизни. Съешь его, и Магдалена непременно понесет и родит дочь.
- А если сына? – усмехнулся Хильдер.
- Я надеюсь на благоволение Великой Матери.
Девки сгрудились кучкой, подняв головы к небу, и сложили ладони лодочкой, приоткрыв ее с внешней стороны. Они напевали свою песню, полную нежности и тоски, прикрыв глаза и чуть покачиваясь, словно в трансе.
Дайха же повела Хильдера в условленное место, где должно свершиться таинство. Им оказалась небольшая бревенчатая хижина на окраине с двускатной крышей. Внутри было душно и одуряющее пахло разнотравьем – на полу наемник увидел большой тюфяк, очевидно, набитый травой.
Дайха поклонилась ему в пояс и ушла, сказав, что Магдалена придет после захода солнца. Наемник осмотрелся – непохоже, что здесь жили несколько человек, слишком маленький домик, слишком мало вещей. На подоконнике стояла грязная миска с ложкой, одна кружка. Внимательно посмотрев на миску, наемник поднял брови – на стенках застыла подлива, та самая, которой потчевали их в Клецанком. Хильдер обошел горницу – это было единственное помещение в доме, если не считать маленькой кладовки, завешенной дерюгой. В кладовке стояло корыто и веник, на полке – чистые сложенные тряпки. Хильдер поворошил тряпки, и из складок выпал тонкий поясок с буквой С на конце. Хильдер уже хотел сунуть его на место, как, присмотревшись, увидел вышивку в виде маленьких мечей и щитов – так украшали одежду мужчин, ни одна женщина не могла носить одежду с символами воинства. «Куда же она дела мальчишку?» - размышлял Хильдер, обводя глазами кладовку. Он точно не в этом доме – прятать его тут просто негде. Ну ничего, эта красотка ночью все расскажет, и где мальчик, и где мешки с оружием. Хильдер увалился на пахучий тюфяк, снял сапоги и незаметно для себя задремал.
