CreepyStory

Отодвигаемый засов изрядно поржавевшей решетчатой двери надрывно заскрипел и Рин открыл глаза.

«Снова не дадут выспаться. Не тюрьма, а рынок Траяна», — с досадой подумал мускулистый гладиатор, лежащий на матрасе набитом шерстью, и мысленно выругал ненасытных римлян. От каждой его руки к массивному железному кольцу в стене тянулась тонкая, но прочная цепь.

В грязную камеру вошел высокий худой человек, лет тридцати пяти-сорока, в синей тоге с пурпурными вертикальными полосами и с интересом оглядел известного на весь Рим гладиатора, который недавно получил свободу, но снова угодил в темницу, избив знатного чиновника и двух его сопровождающих. Римлянин, вошедший в камеру узника, держался с надменностью императора и, судя по блеску колец с драгоценными камнями на всех пальцах, был весьма богат. За его спиной неуклюже топтался стражник, толстяк Публий, обычно разносящий еду в глиняных горшках, но теперь приставленный в качестве охраны к неожиданному посетителю.

Рину вдруг стало смешно: он мог попытаться выдернуть цепи и убить обоих голыми руками, потом завладеть оружием стражника и пробиться через подземный Колизей к самому выходу. Затем, добежать до подъемной платформы и выскользнуть из Великого города. Вот только бежать пленник особо не хотел. Он обожал рев восторженной толпы, восхваляющей его очередную победу. Да и куда ему было возвращаться? К руинам родного поселения, уничтоженного легионерами? Для своих двадцати семи лет Рин обладал рассудительностью, присущей самым старым и мудрым его соплеменникам, и не спешил совершать опрометчивые поступки.

Попытку сбежать отчаянные бойцы совершали уже не раз. Отличные воины, между прочим, сильные. Вот только поднять эту платформу можно было только извне, и начальник подземной тюрьмы, Диан, быстро решал проблему с взбунтовавшимися гладиаторами, застрявшими на предпоследней стадии побега — возле хитроумного подъемного механизма. С кем-то возникшие разногласия разрешались холодной сталью, а кого-то удавалось уговорами вернуть в жилые помещения-камеры и вновь заставить сражаться на арене. Лучшие из бойцов имели неплохие шансы получить свободу. Собственных стражников Диан ценил куда меньше хороших гладиаторов из-за того, что на нечестных ставках он зарабатывал немало золотых монет. Его люди проникали в общество самых важных персон Рима. Они убеждали сенаторов и напыщенных чиновников заключать пари и ставки, зная заранее способности бойцов и исход поединков, тем самым, сделав Диана одним из самых богатых, хотя и незаметных людей Рима. Свои доходы Диан никогда не выставлял напоказ.

— Поклонись господину Антонию, раб, — трусливо пробормотал Публий из-за спины вошедшего человека, пристально рассматривающего Рина.

Толстяк, словно вспомнив о своих обязанностях, услужливо подвинул посетителю деревянный стул, на который, гость тут же уселся.

Рин демонстративно отвернулся к стене, показывая всем видом, что не желает ни с кем разговаривать, и стражник тут же потянулся за кнутом с вплетёнными металлическими крючками. Публий уже было занес руку и приготовился ударить дерзкого раба, но вдруг закаменел, выронил кнут, сдавил руками собственное горло и, выпучив глаза, стал задыхаться.

— Хватит, кельт, ты же убьешь этого идиота, — улыбнулся Антоний, равнодушно глядя на мучения хрипящего стражника. — Я знаю о твоих способностях, Диан выпускает тебя только на особые бои, сын лесов.

Рин обернулся и удивленно поднял глаза на гостя. Жгучий взор карих глаз гладиатора натолкнулся на стальной взгляд серых глаз благородного римлянина. Пленник ухмыльнулся и сел на матрасе, оценивая собеседника. Его цепи звякнули, но Рин их, как будто, не замечал. Всё внимание гладиатора было уделено посетителю. Антоний не был похож на тех, кто приходил на него посмотреть как на боевого пса, в нём виделся какой-то иной интерес. В глазах римлянина промелькнули хищные искры, не сулящие ничего хорошего.

— Что тебе нужно, сенатор? — спросил гладиатор, всматриваясь в Антония и начиная мысленно проникать в его сознание, с удивлением находя там мощные преграды сопротивляющегося разума.

Впрочем, ему удалось сломить некоторые из них. Антоний сначала неожиданно поддался, его взгляд затуманился, по телу пробежала легкая судорога. Но затем ситуация изменилась — сенатор закрыл и открыл глаза, засмеявшись, и уже сам заставил Рина защищаться от проникновения ядовитых мыслей.

— Как видишь, варвар, не ты один обладаешь магией друидов, — усмехнулся Антоний, прекратив мысленное противостояние, и, застав немой вопрос в глазах опешившего гладиатора, пояснил: — Я заставил обучить меня вашим фокусам старого раба из лесов Массалии и обещал за это свободу двум его дочерям.

— Но не выполнил обещания, — презрительно сплюнул Рин, успев узреть этот кусок событий из памяти сенатора.

— Римляне не обязаны держать обещания перед варварами, — брезгливо повел плечами Антоний. — Да, я приказал убить старика, а его симпатичных дочерей продал в лупанарий. После того, как они мне стали неинтересны. Но я здесь не за этим, раб. У меня к тебе два дела. Первое – ты научишь меня воздействовать на людей, не глядя им прямо в глаза. А второе… Второе – ты перестанешь пялиться на мою жену Флавию, когда ты развлекаешься с противниками на арене. И выразишь своё восхищение той знатной даме, на которую я укажу.

— Флавия, — тихо произнес Рин, и в его голове возник мечтательный образ светловолосой, невероятно красивой девушки, пристально следящей за каждым его шагом на арене из отдельного ложа на первом ярусе.

Он впервые пересёкся с ней взглядом, когда против него выпустили трех могучих ретиариев с сетями и трезубцами. Из-за томительного взора её тёплых карих глаз, он тогда едва не погиб, упустив на мгновение контроль над боем. Кельт, проскочив между ретиариями, заставил двух противников проткнуть друг друга трезубцами на глазах у изумленной публики. Внешне, это выглядело превосходным маневром, но, разумеется, Диан и некоторые посвященные прекрасно понимали, как это произошло.

Справившись с двумя врагами, Рин подарил воздушный поцелуй девушке, кутающейся в красный плащ-пенулу поверх легкой туники. И в тот же момент, чуть не был заколот на мгновение забытым третьим противником, набросившим на него сеть. Путаясь в паутине сети, Рин всё-таки успел сломить волю врага. Замахнувшийся изо всех сил трезубцем темнокожий ретиарий потерял равновесие и удачно напоролся брюхом на гладиус Рина, выставленный в его сторону.

— Да, Флавия, – потемнел лицом Антоний. — Моя жена живёт только ожиданием от одного твоего боя до следующего, а из-за Императора я не могу запретить ей посещать Колизей и твои проклятые бои.

— Флавия – та самая племянница Императора? — удивленно поднял брови Рин, нащупывая в кармане коротких штанов брошенное ему красавицей в последнем бою ожерелье из дивных бирюзовых и яшмовых камней. — Почему я должен помогать тебе, римлянин?

— Тысяча динариев и свобода, варвар! Вот почему! Я обеспечу и то, и другое, — Антоний усмехнулся. — Вернешься к себе на родину, соберешь своих недобитых родичей и будешь ими править. Покуда вас окончательно не уничтожат наши легионы. Если вы не покоритесь.

— Устрой мне свидание с ней, Антоний, и я выполню все твои требования! — неожиданно даже для себя выпалил Рин.

— Да ты обезумел, раб! — вспыхнул от гнева римлянин. — Этой ночью ты познакомишься со слугой Фавна, против него тебе не выстоять. Ты — уже мертвец. И я с удовольствием сообщу Флавии о твоей смерти. Молись своим богам, потому что, ты с ними скоро встретишься.

Сенатор вскочил со стула с таким рывком, что стул опрокинулся. Окатив Рина злобным взглядом, он быстро покинул камеру. Вслед за ним засеменил Публий, насмерть перепуганный услышанным разговором.

«Как всегда римляне много болтают и мало делают», — с оптимизмом подумал Рин, но на душе было тревожно. Он слышал легенды о таинственном звере, живущем в самых нижних, закрытых от посторонних глаз, ярусах подземной тюрьмы. В бездонные провалы шахт, ведущие к подземной реке, сбрасывали погибших гладиаторов, рабов и боевых животных, и, как ни странно, запахом разложения оттуда не тянуло.

Иногда, туда в наказание сбрасывали и живых людей. Они тоже исчезали навсегда. Возможно, трупы уносили грунтовые воды. Однако, из темных глубин давным-давно сооруженных каналов, до слуха обитателей тюрьмы Диана, порой доносился леденящий вой, пробирающий до костей. Живьем быть сброшенным к слуге Фавна, боялся каждый узник Диана. Но Рин готов был скорее испытать судьбу, чем отказаться от Флавии, несмотря на своё бедственное положение. Он дёрнул цепями, пытаясь расшевелить надёжно вбитые в стены кольца. Железные мышцы гладиатора напряглись, оковы заскрипели, застонали, но не поддались. Рин раздосадовано откинулся на убогое лежбище, и, погрузившись в раздумья, незаметно для себя уснул. Вечером к нему зашел стражник, взглянул на храпящего молодого человека, зажег пару светильников и вышел из камеры.

По приказу Диана, особый пленник должен был всегда быть на виду.

Проснулся гладиатор от того, что над его кандалами кто-то гремел, освобождая его от проржавевших цепей. Склонившись над ним, стояла она – та, ради которой он готов был расстаться с жизнью и очутиться в пасти чудовища. Сначала, Рин подумал, что он ещё спит – происходящее никак не могло быть правдой, как и те сны, в которых он бродил по ветвям Древа Жизни.

— Просыпайся скорее, у нас мало времени, скоро прибудут преторианцы вместе с Антонием и бросят тебя в пасть Фавну. Я подкупила стражников, наверху нас ждет повозка и мой верный слуга, — Флавия легонько поцеловала молодого человека в губы и, наконец, справилась с оковами.

Поцелуй и боль натертых от кандалов рук окончательно убедили Рина, что происходящее вполне реально. Вдалеке послышался скрежет механизма спускаемой с поверхности платформы. Сегодня ночью, это означало только одно.

— Это за нами! – смертельно побледнела девушка. — Мы погибли, выход перекрыт. Дядя мне этого не простит. И муж, тем более!

— Нет, мы найдём выход! Должен быть путь через нижние ярусы, мимо подземной реки. Быстрее! – мгновенно сообразил Рин и потащил девушку мимо клетей с животными и камер по слабо освещенному масляными светильниками коридору. Они дважды повернули, никого не встретив, пока не добрались до квадратного, чёрного отверстия в полу, куда стражники сбрасывали трупы.

— Прыгай! Там высоко, но внизу вода! Она нас куда-нибудь вынесет! – с этими словами Рин спихнул Флавию в шахту и прыгнул следом сам.

Подземное течение закружило, потащило их, грозя утопить. Однако, через минуту, выпустило из своих объятий. Рин и девушка вынырнули из зловонной серой воды. Плащ слетел с Флавии, и она осталась в одной тунике. Мокрые и продрогшие, они выбрались в полутьме на пол, выстланный идеально подогнанными каменными плитами и прислушались. Сверху издалека раздался вопль ненависти, принадлежавший Антонию. Было слышно, как он приказывает кому-то спуститься вслед за ними. Топот ног подсказал чуткому слуху Рина, что наверху не менее десятка убийц, пришедших по его душу.

Гладиатор и девушка побежали в направлении порывов свежего воздуха. Странное зеленоватое свечение от воды и слизи на стенах слабо освещало им дорогу по широкому тоннелю, посреди которого текла подземная река, вынося в Тибр мусор и грязь Великого города. Канал был такой ширины, что в нем могли свободно разъехаться две повозки. Под ногами молодых людей хрустели начисто обглоданные людские кости, что явно не добавляло оптимизма Флавии и Рину.

— Это канализация – Клоака Максима, или другая её часть. Я много читала об устройстве нашего города, — задумчиво произнесла беглянка, ненадолго остановившись и пытаясь отжать воду из прилипшей к голому телу одежды. Ненадолго отвлекшись от этого занятия, она подобрала короткий меч с обломанным на середине лезвием.

— Угу. Где-то канализация выходит на поверхность, — прошептал Рин, запыхавшейся Флавии. — Из нее наверх отходят каналы, но нам пока нужно придерживаться центрального. И мы обязательно…

Он не договорил. Оборвав человека на половине фразы, на гладиатора набросилось что-то огромное и косматое, с желтыми кривыми клыками-кинжалами и отвратительно пахнущей багровой пастью. Монстр оказался боевым псом, но размером с крупного тигра или льва, которых иногда выпускали из клетей для боев с гладиаторами или казней. Таких больших собак узник ещё не встречал в своей короткой, но яркой жизни. Да и не было времени для размышлений и разглядываний! Рин, уцепившись за шею повалившей его на спину твари, с трудом удерживал клыкастую пасть на некотором расстоянии, не давая прокусить себе горло, но чудовище было адски сильным, и гладиатор быстро слабел. Внезапно чудовище взвыло и обмякло. На лицо Рина полилась тёплая, вязкая жидкость, он спихнул дергающуюся вонючую тушу с себя и поднялся. Наполненная гневом Флавия ещё раз ткнула окровавленным гладиусом в шею уже мертвого монстра.

— Да защитит нас Фасцинус! — осмотрев врага, воскликнул гладиатор, упомянув римского бога-защитника от проклятий и демонов. — Зверь совсем слепой, но какой огромный. Значит, эти псы и есть слуги Фавна!

— Кажется, их очень много, — наконец отдышалась девушка и отдала обломок меча Рину. Словно в подтверждение её слов, в отдалении раздался перестук когтистых лап по каменному полу канала.

Этот угрожающий звук стремительно приближался.

— Бежим! Нам не перебить их всех! — Рин потащил Флавию в первый попавшийся проход.

Отходя из центрального тоннеля, канал постепенно поднимался, даря надежду выбраться на поверхность. Они долго бежали почти в полной темноте, рискуя сломать ноги, поскользнувшись на склизком каменном полу, или упасть в холодную воду, текущую рядом с узкой твердой дорожкой.

— Стой! — резко остановился Рин, нащупав в темноте торчащий рычаг. — Похоже на механизм платформы под ареной! Такие подъемники, оказывается, существуют не только под ареной.

Он с силой потянул за торчащую рукоять устройства, но ничего не произошло. А стук когтей всё приближался. Смерть буквально наступала им на пятки. Но дальше, за платформой был только тупик, по дальней стене которого, в канализацию с шумом стекали ручьи дурно пахнущей воды. Гладиатор покрепче схватил сломанный меч и спрятал за своей спиной девушку, молившую о помощи Фасцинуса, Кибелу и еще какое-то незнакомое Рину римское божество.

В двух десятках шагов от отчаявшихся людей раздалось рычание, и в этот момент пол под ними, оказавшийся широкой подъемной плитой, поехал вверх, а потолок, осыпая беглецов едкой каменной пылью, со скрежетом сдвинулся в сторону. Через полминуты Рин и Флавия уже стояли под звёздным небом, выбравшись из подземелья далеко за стенами Великого города. Грязные, промокшие, но счастливые и свободные.

— И ты готова променять Рим, свое положение на грязного варвара? — с волнением, срывающимся голосом спросил гладиатор. — К тому же, нам, может быть, не удастся выбраться за пределы Империи.

— Да, я с удовольствием поменяю этот каменный мешок на твою лесную лачугу, а очень грязного варвара отмою и сделаю отцом моих детей, — ничуть не смущаясь, произнесла Флавия, невесть откуда достав крохотное серебряное зеркальце и тщетно пытаясь оттереть измазанную щёку.

— Ну, тебя отмыть тоже не помешает, дорогая, — расхохотался Рин, затем он вдруг прислушался и сказал: — Клянусь Диведом! К нам направляется патруль: два всадника! И что-то мне подсказывает – у нас теперь есть пара лошадей, оружие и немного денег. А дальше – положимся на удачу. Она нам сопутствует!

Предыдущие главы истории о Тиме:

Родители

Пастырь

Станция

– Ты понимаешь меня? – спросил я. – Хоть подмигни, что ли...

Молчание и равнодушный тусклый взгляд.

– Ты мне ключи через кошку подкинула... Потом раны обработала... Значит, понимаешь кое-что?.. И про Матерь поняла, верно? Ну же, хоть кивни!

Влада отпустила глаза на тарелку и принялась разглядывать вилку. Черная кошка, которая терлась под ногами, словно услышала, что говорят о ней, и мяукнула.

Я вздохнул, откинулся от стола, за которым мы завтракали. Проговорил тихо:

– Убери со стола. Пусть мы уезжаем, но порядок нужно навести.

Влада послушно встала и принялась собирать чашки и тарелки. Я вздохнул. Поговорить с ней не получается, но то, что она выполняет несложные поручения, – уже хорошо.

С момента смерти Юры и Хозяина прошло каких-то часов пять. За это время я успел сделать немало. Похоронил эту парочку в поле, недалеко от могил бывших “крепостных”, в неглубоких ямах. Кресты ставить не стал – обойдутся. Да и не верю я ни во всю эту символику, ни в потусторонний мир. С помощью Влады обработал рану на плече от пули – кожу содрало нехило этак; повезло, что мышцу не разорвало или кость не зацепило.

Выглядел я неважно, судя по отражению в огромном зеркале в прихожей усадьбы: рожа вся разбита, некоторые шрамы останутся, скорее всего, на всю жизнь, синяки и кровоподтеки по всему телу, на плече рана от пули из винтовки, куртка и футболка под ней изодраны и пропитались кровью.

В усадьбе было все, чтобы прожить несколько лет, в ус не дуя. Но я не собирался оставаться. Что-то подсказывало: надо двигаться. На юг.

Это желание доехать до гипотетического юга засело в мозгах мысленной занозой еще с тех пор, как я обсуждал свои планы с родителями.

На юге тепло, говорили мама с папой, и я не замерзну следующей зимой, если электричество, отопление и воду все-таки выключат. Но в глубине души я не представлял, чем буду заниматься на юге, и мне порой становилось страшно при мысли, что когда-нибудь я приеду на этот самый юг, хоть на самый экватор, и – потеряю цель жизни. Куда нужно будет ехать потом? Как жить? Мир давно умер, лишь корчатся на его трупе личинки вроде меня...

Я отпустил двух коров, десяток овец, невесть сколько кур и одного петуха на свободу. Просто открыл дверцы и ушел. Пусть поживут на воле. Долго не проживут, наверное, ну и пусть, все мы когда-нибудь сдохнем.

“Хозяйственный был все-таки Хозяин, – подумалось мне. – С этой усадьбы могла начаться новая цивилизация”.

Мне стало на мгновение как-то муторно, будто стыдно за то, что из-за меня сельская идиллия накрылась. Но я отогнал эти соображения: цивилизация не должна снова начинаться с рабства. Если нельзя иначе, пусть она вообще никогда не начнется.

После завтрака я велел Владе собрать вещи для нашего путешествия. Под моим присмотром она заполнила дорожную сумку на колесиках и надела теплую курточку. Потом я пошел в гараж и действительно обнаружил там внедорожник Ниссан Терра с полным баком, несколькими канистрами бензина, инструментами и целыми двумя запасными колесами.

Хозяйственный Хозяин...

Только оружие не проверил – слишком засиделся на тракторе, давно воевать не приходилось...

Мой старый добрый Мицубиси Паджеро Спорт с улицы исчез. Наверное, Хозяин загнал его в один из пустых дворов, чтобы не отпугивал потенциальных крепостных. Я не стал искать – зачем? Зато выловил из лужи все стальные шипы для прокалывания шин и выбросил подальше в лесок.

Свой рюкзак из дома, биту, финку, кобуру с пистолетом, карабин “Сайга-12К”, темные очки и прочие вещи я нашел в усадьбе – Хозяин их принес из моей бывшей машины. Я переоделся, а окровавленные и простреленные вещи оставил в нашей с Юрой бывшей времянке.

Без моей команды Влада взяла изрядный пакет с кошачьим кормом и давешнюю аптечку, с помощью которой лечила меня. Такая инициатива меня только порадовала: стало быть, понимает немая и убогая, что мы куда-то уезжаем!

Я начал было с ней разговаривать, но она опять уплыла в астрал. У нее такое часто случалось. Что ж, пусть поплавает...

Уже выруливая на трассу, я внезапно сообразил, как поступить с Владой и ее кошкой. Девочка сидела рядом, на переднем сидении, кошка по имени Котейка развалилась у нее на коленках. Я отвезу их к Матери в лагерь! Владе там самое место!

Правда, сразу же засомневался. Это ехать назад невесть сколько, да и там ли еще Матерь и ее ватага ребят? Помнится, Матерь прибыла на автобусе – на этом же автобусе она могла забрать ребят и увезти в неведомые края. На мои экстрасенсорные способности надежды нет – они появляются раз в год по пятницам и то когда уже поздно.

Я заколебался. Почти остановился, не зная, куда повернуть, направо – то есть назад, или налево – то есть в прежнем направлении, прочь от поселка Хозяина, его фур, на юго-восток.

Направо пойдешь – с немой девкой мучиться будешь... Налево пойдешь – избавишься. Наверное...

– Влада, – сказал я, и немая посмотрела на меня, – куда ехать? Что-нибудь чувствуешь? Где сейчас Матерь?

Зрячая отвернулась к окну.

Блин!..

И я повернул налево. Судьба у меня такая – ехать постоянно налево.

Ехали мы до обеда. Один раз повернули направо и теперь двигались строго на юг. Попали под дождь, который шел косой стеной, и граница между дождем и сухой землей была видна очень хорошо. Влада, кажется, заинтересовалась.

Однажды увидели в сотне метров от дороги разбросанные по большой площади куски пассажирского самолета. Одно крыло торчало под углом, словно парус невидимого корабля. Вероятно, этот мусор валяется здесь еще со времен Первой Волны, когда экипаж внезапно превратился в Буйных... Или Второй, когда пилот и его помощник услышали Дьявольскую Музыку и решили выйти в окошко.

Примерно через час после того, как я ненадолго притормозил, чтобы заправить бак из канистры, нам попался длинный товарный состав на рельсах. Несколько вагонов сошло с рельс – не пойми, отчего, столкновения вроде не было. Вероятно, машинист резко затормозил или, наоборот, слишком ускорился на повороте.

К обеду я остановился в чистом поле возле моста через большую реку. Меня клонило ко сну – полночи не спал, занимаясь побегом, убийствами, похоронами и сборами в путь.

– Сходи в туалет, – сказал я Владе и показал на кусты. – Вон туда!

Влада посмотрела на меня без выражения и послушно пошла в кустики. Кошка побежала за ней, задрав хвост.

Мы расположились почти под мостом, в тени, у самой воды. Я подумал, что надо бы раздобыть удочку и попробовать наловить свежей рыбки. Мы перекусили тем, что прихватили из усадьбы, потом я улегся на откинутом сидении водителя, обнял “Сайгу” и велел Владе смотреть по сторонам, пока я сплю.

– Увидишь кого-то, сразу буди меня, хорошо? Это могут быть плохие люди.

Она, естественно, не ответила и не кивнула. Зато уселась с ногами на сидении, обняла колени и принялась смотреть на поле. Котейка спала на заднем сидении.

Может, и поняла, подумал я засыпая. По фигу.

Классно все-таки, когда рядом есть кто-то живой, пусть и не разговаривающий.

После знакомства с Хозяином желания встретить сейчас вооруженного Бродягу – так я называл выживших людей – не было вовсе. Скоро магазины, склады, погреба и прочие закрома окончательно опустеют, и начнется война всех против всех. За еду, за возможность прожить. И почему для жизни обязательно нужна чья-то смерть? Хоть коровы, хоть того же огурца...

Размышляя на эти сложные философские темы, я уснул без задних ног и проснулся, когда небо начало окрашиваться в вечерние тона.

Влада тихо сидела на своем месте и рисовала в школьном альбоме. Я зыркнул назад – багажник закрыт. Значит, она сумела сама открыть багажник, вынуть чемодан, достать оттуда альбом и цветные карандаши, всё аккуратно закрыть и снова сесть рядом? Какая умница!

– Что это? – хриплым со сна голосом спросил я.

Влада повела плечом, словно не хотела бы, чтобы я смотрел, но все же показала рисунок. Какие-то столбы или истуканы, стоящие кружком. Художница из моей спутницы была так себе, ни черта не понятно.

– Это хоровод? Или Стоунхендж?

Влада осторожно закрыла альбом и прижала к груди, наклонив голову. Кудри закрывали лицо, но я видел, как трепещут пушистые ресницы.

Эй, да она стесняется своих художеств!

– Ладно-ладно, не смотрю, – пробурчал я.

Вылез из кабины, проверил багажник. Всё на месте, Котейка моется на заднем сидении, Влада надулась на переднем.

– Поехали!

Когда начало нешуточно этак темнеть, впереди показался город, о чем давно предупреждали дорожные знаки. В город заезжать, где могут тусоваться Три Бэ – Буйные, Бугимены или Бродяги, – на ночь глядя глупо. Я остановился на обочине, и мы заночевали.

К моей радости, от Влады не было вообще никаких проблем. Она будто всю жизнь только и занималась, что путешествовала на автомобиле и ночевала прямо на откинутом сидении. Свернулась клубочком под цветастым одеялом из усадьбы в обнимку с кошкой и уснула.

А вот я долго сидел в сумраке и думал. Днем выспался на славу, сон не шел никак. Думал о том, чем занимался бы, если бы не Три Волны. Ходил бы в школу, потом поступил бы в колледж или институт. После института нашел бы работу – возможно, не без помощи родителей. Ходил бы на эту работу.

Потом женился... Нянчил детей... Внуков... Постарел бы и умер.

Я не ломал бы голову насчет того, куда идти – направо или налево. Все было бы прописано как по нотам. И я был бы счастлив от того, что не надо решать, скрипеть мозгами, брать на себя ответственность.

Прав ли Хозяин, что человек счастлив в рабстве, когда за него все решено и лоза не задушит саму себя?

И настоящая свобода – это вот как сейчас, когда ты один решаешь, в какую сторону ехать?

И ехать ли вообще?

***

Утром меня посетила великолепная мысль – провести весь день с Владой и Котейкой в городе. Погулять, “пошопиться”, развлечься по возможности. Я давно устал от постоянной дороги, и Влада устала наверняка тоже.

Конечно, мы будем держать ушки на макушке, чтобы нехорошие дяди и тети нас не обидели. Оружие я не буду выпускать ни на минуту, даже сидя в туалете.

В город я въехал не сразу, сперва поехал по объездной дороге, внимательно поглядывая на здания и улицы.

Картина была как и во всех городах: кое-где сгоревшие от случайных пожаров дома, навечно застывшие автомобили на улицах, тишина и пустота.

Ночью я видел единичные источники света – то ли окна светились, то ли какие-то фонари. Сейчас же признаков жизни не наблюдалось.

Я выбрал удобное место и по широкой улице медленно направился вглубь города. Эта улица, похоже, вела до самого центра, где должно быть много всяких бутиков. В случае чего быстро развернусь и свалю в туман.

– Ты ничего не чувствуешь, Влада? – спросил я.

Нет, кажется, она не чувствовала. Эх, Зрячая ты моя, но немая спутница!..

На просторном перекрестке я затормозил, и мы выбрались из кабины. Влада держала кошку на руках.

Мы неспешно двинулись по обочине.

– Смотрите, Влада и Котейка, – негромко разглагольствовал я, изображая из себя гида. – Перед вами восхитительный образец современного зодчества! Вот это многоэтажное здание с магазинами на первом этаже – вы только гляньте, какая красота! Что? – сделал я вид, будто меня о чем-то спрашивают. – Витрины? Нет, они вовсе не разбиты мародерами и бешеной толпой, это постмодерн, своеобразная инсталляция. Вот эта выломанная дверь олицетворяет собой силу стремления к халяве, неостановимую мощь человеческого дебилизма. А эти осколки и мусор – это символ бренности бытия... А эта сгоревшая машина – это... э-э-э... это просто машина, которая сгорела, и вот тот труп...

Я замолк, испугавшись, что ляпнул лишнее. В темноте открытого подъезда и вправду виднелся лежащий ногами к нам труп женщины. Давнишний, судя по всему, высохший до скелетообразной формы. Но Влада и глазом не моргнула. Мутный взгляд просветлел, и она с явным любопытством ждала продолжения моей “экскурсии”.

– Хм... Так вот, – сказал я и пошел дальше, словно никакого трупа поблизости не валялось. – Что же мы видим еще в этом прекрасном месте?

А еще мы видели магазинную тележку, набитую битком всякими игрушками. Тут были три разноцветных мяча, два из которых сдулись, слипшиеся от снега и дождей тетрадки и относительно целые готовальни, доска с шашками и коробка с кубиками, на которых были написаны буквы алфавита.

Я выхватил целый мяч. Он уже не был таким упругим, как надо, но играть в него можно было.

– Лови!

Я сделал вид, будто хочу кинуть мяч Владе. Та постояла, потом осторожно опустила кошку на землю. Выжидательно посмотрела на меня. Я кинул мяч, Влада поймала, кинула мне обратно...

Некоторое время мы играли, а Котейка удивленно наблюдала за нами желтыми глазищами, сидя в сторонке и обвернув вокруг себя хвост.

В какой-то момент я переборщил с силой и закинул мяч дальше обычного. Он укатился сквозь начисто снесенную витрину в темноту помещения. Влада кинулась за мячом, но я остановил ее:

– Нет-нет! Стой! Не ходи туда, не надо.

Я обхватил Владу за плечи и отвел от здания подальше. Там могут затаиться Оборотни или Буйные. Не стоит соваться.

Влада подняла ко мне лицо, в глазах стоял немой вопрос. Дескать, а как же мячик?

– Пойдем, лучше поищем нам шмотки, – сказал я. – А мячик мы другой найдем.

Я увлек ее за собой. Влада несколько раз оглянулась, потом подхватила кошку и больше не оборачивалась.

Довольно скоро мы нашли подходящий магазин одежды – маленький, но почти нетронутый. Я набрал себе штанов и летних футболок, пока Влада зачарованно ходила между рядов шмоток, и подумал, что пора бы принять горячий душ. Перед зеркалом в комнате для переодевания отлепил лейкопластырь от лица – под ним уже нешуточно чесалось. Царапины почти зажили, но три глубоких коротких рассечения на виске, подбородке и скуле, похоже, останутся на всю жизнь.

Я подобрал кое-что Владе на всякий случай: пару крепких кроссовок, джинсы, толстовку с капюшоном, спортивный костюм.

Пока искал тележку, Влада надолго застряла перед висящим на плечиках красным платьицем.

– Хочешь платье? – спросил я. – Даже не знаю... А вдруг оно дорогое? Ты ведь знаешь, какие в последнее время цены? Кошмар!

Влада протянула руку и потрогала ткань платья чисто женским движением.

– Ну ладно, так и быть, купим тебе платье, – соизволил я. – Видишь, как я тебя балую?

Я снял платье с вешалки и положил поверх груды вещей на тележке.

– Пойдем через кассу, – продолжал я болтать, начиная получать от этого удовольствие. – Надо ведь расплатиться. Ой, а продавец куда-то вышел, прикинь? Ну да и хрен с ним, пошли!

Мы закинули шмотки в машину, не забыли шашки и коробку с кубиками – поиграть на досуге, – затем я велел Владе сидеть в джипе, взял пустую канистру и при помощи шланга и собственного рта с трудом наполнил ее из баков брошенных машин. Отплевываясь и вытирая губы рукавом, вернулся обратно.

В этот миг пронзило острое чувство, что за нами следят. Я сразу поставил тяжелую канистру на землю, перехватил карабин и присел возле багажника – на случай, если по мне начнут палить. Влада начала было выходить из машины, но я зашипел на нее, и она захлопнула дверь.

Трудно понять, откуда за нами наблюдали. Над дорогой на штативе висят камеры и пялятся, казалось бы, прямо на меня. Вокруг высятся многоэтажки с сотнями окон. Если в каком-нибудь окне засел снайпер...

Подумав об этом, я торопливо сунул канистру в багажник, запер его и нырнул в кабину. Никто не стрелял.

Влада хмурилась и держала кошку, как ребенка.

– Тоже чуешь? – пробормотал я. – Нам пора ехать, моя дорогая...

Я завел двигатель, развернулся и помчал по дороге обратно, в сторону окраины, ожидая в любую секунду, что по нам начнут палить.

Но нет, обошлось.

Возможно, за нами следили Оборотни из домов, покинуть которые не способны. Смотрели и клацали зубами от злобы и голода. Их-то эмоции мы и уловили.

Я сказал об этом Владе.

– Ты, наверное, думаешь, что и черт бы с ними, Оборотнями, но... У меня родители стали Оборотнями, понимаешь, Влада? Поэтому у меня к Оборотням особое отношение. Мне их жалко, хотя я понимаю, что они чудовища. “Красотка днем, в ночи урод – и так из года в год”. Смотрела “Шрека”?

Так, болтая, я почти выехал за город, когда в частном секторе увидел очень красивый особняк, стоявший отдельно от других. Нечистое тело зачесалось, напоминая о горячем душе.

– Давай поглядим, есть ли там свет и вода? Мне бы не мешало помыться. А ты сможешь примерить то платье, окей?

Особняк принадлежал явно какому-то крутому бизнесмену или чиновнику. Высоченный шлакоблочный забор, кованые ворота, видеокамеры, гараж, два этажа и мансарда. Это то, что было видно снаружи. Судя по слою нетронутой пыли и грязи перед воротами, в особняке Бродяги не жили. Я дернул дверь в воротах – она распахнулась. С “Сайгой” наизготовку я прошелся по дворику мимо засохшего цветника, перешагнул через детский трехколесный велик, не спуская глаз с окон.

То, что из дома никто не выходил и не входил, означало лишь отсутствие Бродяг. Но не Оборотней или Буйных, которые имеют обыкновение прятаться в тесных и темных уголках и впадать в летаргию.

Я поднялся на высокое крыльцо, открыл незапертую дверь. Хм, всё указывает на то, что обитатели дома ушли под Музыку...

За десять минут я облазил весь этот богатый и нетронутый мародерами и Бродягами дом до самой мансарды, где тоже были жилые комнаты – для детей, как я понял. Ни людей, ни нелюдей не нашел. Собственно, я это понял еще в прихожей – по запаху запустелости. Этим воздухом, так сказать, не дышали.

Зато электричество и вода были в наличии.

Я вышел из дома и открыл ворота, чтобы загнать джип во двор. Гараж открывался через пульт, и мне было лень разбираться, как его открыть без пульта.

Загнав машину, я тщательно запер ворота. Затем мы с Владой прогулялись вокруг дома и внутри. Мне казалось, что с Владой надо побольше разговаривать, прогуливать ее, развлекать, и тогда она все реже будет впадать в транс. Она за сутки довольно сильно изменилась, взгляд стал осмысленней, реакции поживей. Хозяин, очевидно, занимался картошкой и удобрениями больше, чем падчерицей.

Владелец особняка в свое время заморочился с безопасностью. Дверь в дом одна и на вид хрупкая и красивая. А на деле – тараном не пробьешь. Все окна зарешечены. Имелась специальная комнатка с большими экранами, на которые выводилась картинка с видеокамер по периферии. Сейчас система видеонаблюдения была выключена.

Я запер входную дверь, велел Владе сидеть в гостиной и пошел в шикарную ванную комнату. С неописуемым удовольствием принял горячий душ, после чего отправил мыться Владу, предположив, что она умеет это делать сама.

Пока она шумела водой, я засел в комнате видеонаблюдения, или, как я назвал ее про себя, “шпионской комнате”.

Немного помучившись, я сподобился включить систему, и на двух мониторах появились черно-белые изображения – по четыре на каждом. Четыре камеры показывали пространство вокруг периметра, две – двор, одна – заднюю часть дома, а еще одна не работала.

Я понаблюдал за картинками и быстро соскучился – ничего не происходило. Тогда я вернулся в гостиную и повалился на диван перед огромным экраном на стене над фальшивым камином. Котейка уже обосновалась в кресле.

Через несколько минут вышла Влада, и я ее не сразу узнал в новом красном платье и с еще более закурчавившимися после купания темными волосами. Платье оказалось короче, чем мне представлялось на вешалке, и вид длинных голых ног меня поначалу смутил.

Отвык я от такого зрелища...

Если Влада и хотела покрасоваться в обновке передо мной, то по выражению лица этого было не сказать. Хоть бы улыбнулась... А то как кукла неживая.

Я разложил на журнальном столике шашки, найденные в продуктовой тележке на улице.

– Умеешь?

Влада, сидевшая в кресле напротив, ненадолго заинтересовалась шашками, принялась выстраивать из белых шашек круги, и я понял, что игры не получится. Вскоре интерес у нее пропал. Тогда я вывалил кубики с буквами.

– Смотри, я могу сложить слово “ВЛАДА”. Видишь? Это ты. А я – “ТИМ”. Теперь давай я смешаю кубики... вот так! Сложи-ка свое имя!

Влада сосредоточенно смотрела на кубики. Начала складывать, и я мысленно потер ладони. Получается! Да я – гений педагогики!

Но Влада сложила что-то другое.

“СБОР”.

– Сбор – это кто? Или что? – не понял я.

Не глядя на меня, Влада принялась выстраивать кубики по кругу.

“ЖМЛФПРСТЧ”.

Просто набор согласных букв.

Влада убрала четыре кубика “СБОР” из центра круга, поставила другие.

“КРУГ”.

Я взволнованно задышал.

Нет, это не случайность!

Влада выстроила новое слово.

“ПЕСНЯ”.

– Сбор? Круг? Песня? – прошептал я. – Что это означает?

Меня осенило.

– Ты мне хочешь что-то объяснить, да? Круг, этот круг – не тот ли, из твоего альбома? Типа Стоунхенджа? А сбор? Это люди должны собраться в круг? И спеть песню?

Меня аж затрясло. Зрячая видит что-то, и это что-то имеет отношение к Трем Волнам! Что если этот круг остановит апокалипсис или обратит вспять?

Глупости, конечно, обратить апокалипсис назад невозможно, но я был слишком возбужден, чтобы думать рационально. Перед внутренним взором вдруг предстала четкая картина из прошлого.

Тысячи и тысячи Буйных... С пустыми глазами, опущенными плечами и лицами, обращенными вверх... Они поют-воют зловещую нечеловеческую песню и идут, идут по кругу на городской площади... А над ними летают, каркая, вороны.

– Влада, ты Зрячая... – сдавленным голосом произнес я. – Ты все видишь и знаешь... Просто не можешь сказать, как обычные люди... Скажи, пожалуйста, кто это сделал? Кто решил сделать из нас следы на грязи? Кто это сделал со всем миром? С нами?

Влада посмотрела на мое ухо, светло-карие глаза помутнели. Она словно прислушивалась к чему-то очень далекому. Неуверенно протянула руку и начала складывать новое слово...

“ПАДШИЙ”.

– Падший? – повторил я. – Это он? Он устроил Три Волны? Кто это такой?

Влада оторвалась от кубиков, завозилась в кресле, принялась озираться.

А у меня бешено заработали мозги. Падший – так вроде дьявола называли? Не всерьез же она! Мы назвали Музыку Дьявольской, но никто же всерьез не думал, что ее напел сам Враг рода человеческого... Падшими еще называют тех, кто пал в моральном плане – накосячил так, что дальше некуда. По Библии и Адам с Евой пали, если на то пошло. Кого Влада имеет в виду?

Снова вспомнился тот день, когда я увидел жуткий хоровод Буйных. Тогда мой недолгий друг, Собакен, погиб чуть ли не на моих глазах...

“С кошкой лучше, – подумалось мне. – Кошки не убегают куда не надо...”

Продолжение в комментах

Я, в тот день, вышел в свой очередной поход. Искал место для отдыха поинтереснее и с максимальным комфортом. Если, скажем, идти пару дней, делая короткие остановки для отдыха то можно несколько отдалить время наступления жуткого шума. Я ему даже название дал — “Рок”. Он же преследовал меня повсюду - отсюда и такое название. Побродяжничав с недельку, можно было наткнуться на роскошный особняк или апартаменты с красивым видом и уже отдыхать как следует. Особенно мне нравились дорогие дома с саунами и бассейнами. Раз уж людей нет и я не мог покинуть свою тюрьму, то почему бы мне не пользоваться хоть какими-нибудь человеческими благами? Нет, если бы я был, скажем, “Хикки” , то я бы наверняка радовался такой жизни, но вот что-то не радостно было мне, от одиночества.

Паршиво было.

Тоскливо.

Неоднократно стал замечать как разговариваю сам с собой. А это, как известно, первый шаг к сумасшествию. Мессир появился именно тогда, когда я совсем отчаялся и смирился с тем, что моя жизнь уже никогда не будет прежней. Он появился как нельзя вовремя.

Я основательно нагрузился перед очередным дальним походом. Набрал продуктов на несколько дней пути, бутылку воды и большой термос с кофе. Хотел идти целый день и делать небольшие остановки в интересных местах. Очень надеялся оказаться в музее. В любом, но желательно в большом и что бы экспонатов там было побольше. Я покинул очередную квартиру давшую мне ночлег и начал спускаться по лестнице. С этой лестницы я вышел в просторный вестибюль с колоннами. Помещение напоминало здание учебного заведения, я не стал задерживаться и просто направился к выходу где обнаружил следующую лестницу и новый подъезд, хотя может и пожарный выход. Снова начал спускаться.

Он ждал меня на площадке у окна между этажами. Стоял себе опёршись о подоконник и курил стряхивая пепел в баночку из под кофе. Высокий широкоплечий мужик в брюках и растянутом красном свитере. Он настолько вписывался в обстановку, что я сначала подумал, что это местный вышел покурить рано утром, а я тут с рюкзаком мимо иду и от того машинально опустил голову стараясь не привлекать к себе внимание. Только когда я миновал его и начал спускаться на следующий этаж до меня дошла вся нелепость случившейся ситуации. Настоящий человек! Живой! Я замер потому что не мог поверить своим глазам, но что там глаза — табаком пахло! Он курил! Я отчётливо почувствовал этот запах и никогда ещё я так не радовался запаху табачного дыма. Я обернулся.

— В..Вы…А..Ва… — начал я и понял, что не могу отчётливо произнести и слова. Разучился за полтора года молчания.

— Жду вас. И сразу хочу разъяснить ваш первый вопрос — Да. Я настоящий и не являюсь вашей галлюцинацией, — мягким голосом произнёс он.

Я робко приблизился и молча уставился на него.

— Ну же, смелее. Снимайте вашу ношу, — ободряюще произнёс он указывая на мой рюкзак.

— А вы кто?

— Вам не кажется, что такой вопрос в вашей ситуации звучит несколько глупо? Вам нужно моё имя или зачем я здесь? А может вы надеетесь, что с вами всё хорошо и сейчас вы сможете выйти на улицу?

— Ну… — я замялся. Я не знал какой вопрос я хотел задать ему в первую очередь.

— Называйте меня Мессир, — представился мужчина, — и нет, я не персонаж из “Мастера и Маргариты”. Это моё, скажем так, прозвище.

— Хорошо. Значит Мессир, — кивнул я.

— А вас как зовут? — в свою очередь поинтересовался он у меня.

— Я…Меня зовут…

— Вы забыли?

Тут я понял, что действительно забыл как меня зовут. Просто забыл, словно моё имя было чем-то простым и ненужным. Он заметил моё огорчение и улыбнулся.

— Ваше поведение вполне логично. Впрочем, у меня при себе ваш паспорт.

Он протянул его мне.

— Держите и вспоминайте.

Я открыл паспорт и с подозрением уставился на фотографию.

— Илья Овчинников. Так…Стоп. Тут, у меня, очки. Я носил очки?

— Да, судя по вашей медицинской карте, у вас миопия слабой степени, — подтвердил мужчина и уточнил. — Вы по прежнему в них нуждаетесь?

— Нет. Вроде бы нет. Моё зрение в порядке. А может я просто не обращал внимания на такие мелочи, — признался я.

— Вот и хорошо. Будем считать, что наше знакомство состоялось. Я гонялся за вами целый год, уважаемый Илья и поэтому вы мне должны, ну, хотя бы кофе. Угостите меня кофе из термоса?

— Конечно! Пожалуйста. С большим удовольствием.

Я вытащил из рюкзака термос.

— Только извините, у меня одна кружка.

— Неважно, значит будем пить по очереди.

Мессир отодвинул в сторону пепельницу освобождая место на подоконнике. Я налил ему кофе и с надеждой взглянул в окно. Нет, там было пустынно. Деревья и часть детской площадки и судя по лужам недавно был дождь.

— Вы на другой стороне, — пояснил Мессир проследив за моим взглядом. — Отсюда проистекает следующий вопрос: где вы?

— И где я? — c надеждой в голосе спросил я.

— Там же где и я в данный момент, но на словах будет объяснить сложновато. Вам нужен наглядный пример.

Он покопался в карманах и продемонстрировал мне крупную монету.

— Видите? У неё две стороны.

— Ну?

— На одной стороне вы, а на другой стороне все живые существа нашего мира. Ребро монеты, это граница, именуемая также временной задержкой. Вы чуть-чуть отстаёте во времени, только и всего. Опаздываете. Улавливаете мою мысль?

— Не очень.

Он отдал мне монету, что бы я мог ею полюбоваться и продолжил:

— Все во вселенной движется во времени. Кто-то скажет, что скорость времени для всех одинаковая, но это не так. К примеру, растения, которые вы можете наблюдать из окна, движутся со своей скоростью, а млекопитающие с другой. Мы все, можем оценивать время только как наблюдатели и хотя сами себя убеждаем, что умеем его измерять, но это всего лишь убеждения. Механические часы точно показывают время. Атомные часы, ещё точнее. Но к сожалению, это всего лишь условности. Вы движетесь с другой скоростью, Илья — такой ответ вас устроит?

— Но почему я не могу выйти на улицу? Я перемещаюсь только внутри зданий. Каждый раз, когда я пытаюсь выйти меня снова куда-то выкидывает! — пожаловался я ему и вернул монету.

— Я описал только один фактор вашего состояния. Есть ещё и второй, — пожал плечами Мессир.

— Какой?

— Этого я до конца сам не понимаю. Вы каким-то образом генерируете вокруг себя поле искажающее пространство вокруг вас. Мне это очень напоминает защитный механизм. Поле накладывается на вашу скорость движения во времени и оттого вы словно ребёнок прячетесь в укромном месте. Словно бы ваша способность скрывает вас от окружающего мира. Создаёт вам комфорт. Но это только моя точка зрения как наблюдателя.

— Ничего себе прячет. Врагу такого не пожелаешь. Знаете как мне одиноко? — пожаловался я.

— Догадываюсь. Человек — существо социальное. Он в одиночку жить не может.

— Но вы-то сюда как попали?

— С трудом. Ваши перемещения хаотичны. Второй раз, у меня так, вряд ли получится. Я, на вас и так год потратил.

— Вы искали меня целый год? Но каким образом?

— Это долго рассказывать. Если вкратце, отслеживал все странные случаи происходившие в квартирах и домах где вы имели честь остановиться. Вы ведь везде оставляли свои отпечатки пальцев. Составил карту. Изучил ваши привычки и интересы. Строил догадки, гипотезы, предполагал. И вот, видите? — мне улыбнулась удача.

— Спасибо! — поблагодарил его я. — Значит мне можно помочь?

— Да. Именно поэтому я и здесь. Чтобы помочь, — подтвердил Мессир и предложил:

— Наливайте ещё кофе, обсудим ваше положение.

За разговорами мы быстро опустошили весь термос. Он предложил мне следующее: я должен был перестать метаться из стороны в сторону, а сосредоточиться только на определённых местах. Для этого он выдал мне фотографии нескольких помещений где я должен был оставлять ему записки. Мне нужно было научиться управлять своей способностью искривлять пространство по своему желанию, а не спонтанно. Как Мессир объяснил — это будет моим первым шагом возвращения в социум. А уже контролируя свою способность, мне будет проще переходить на другую сторону монеты. Ну, не монеты. На ту сторону где существуют люди и весь человеческий мир. Мессир так и сказал: что мне нужно будет научиться удерживать себя в человеческом мире. Как ребёнок учится плавать, так и я должен научиться держаться на плаву, иначе так и буду до скитаться по квартирам до самой смерти.

Мэтт надел тёплую ветровку, сунул в карман револьвер и вышел, неосторожно сильно хлопнув дверью. Миновав машину, он оглянулся на дом, и содрогнулся. Из обоих фасадных окон первого этажа на него пристально смотрели пожилые обитатели дома. Их старые, жёлтые, морщинистые лица, кажущиеся приклеенными к пыльным стёклам, заставили писателя съежиться. Он отвернулся и зашагал вниз по дороге.

«Все мы немного на взводе. Просто старики долго живут без людей. Мы для них в диковинку», – думал Мэтт, неторопливо спускаясь вниз от дома по горному серпантину, проезжую часть которого со всех сторон обступали кустарники и небольшие чахлые деревца. Поиски Фроста затянулись. Отовсюду тянуло сыростью и ещё какими-то незнакомыми запахами. Мэтт, всю жизнь проживший в городской квартире, плохо разбирался в запахах растений, хотя обладал, как и пристало хорошему писателю, немалым багажом теоретических познаний о природе. Следов Дина нигде не было. Очевидно, толстяк, не найдя здесь, вдоль дороги, сухих веток, решил спуститься ещё ниже. Чуть позже, в двух местах на обочине, Мэтт увидел небольшие, аккуратно сложенные пирамидки сухостоя.

«Так и есть, он решил собрать побольше дров», – сообразил Мэтт. Настроение у него поднялось, несмотря на холодный пронизывающий ветер, который сводил на нет обманчивое тепло безоблачного солнечного дня. Он начал напевать себе под нос песенку про весёлого Роджера, а затем на обочине очередного изворота серпантина заметил сидящего Дина.

Упитанный редактор развалился на рухнувшем от старости сухом древесном стволе, и, похоже, спал, запрокинув голову навзничь таким образом, что Мэтт не видел его лица, пока не подошёл совсем близко. Хорошее настроение Мэтта вмиг улетучилось, когда он увидел леденящую его нутро картину.

Вмиг оцепеневший писатель не верил собственным глазам, взирая на обглоданное до костей лицо Дина и пустые провалы окровавленных глазниц, которым уже никогда не было суждено увидеть хоть что-то. Лицо было точь-в-точь как в его ночном кошмарном сне. «Ремингтон», забрызганный сгустками запёкшейся крови, валялся тут же, подпирая пластиковым прикладом белоснежный кроссовок мёртвого стрелка.

Покойник, видимо, так и не успел им воспользоваться. Трубчатый магазин ружья на пять патронов был полон. Трава вокруг тела и упавшего ствола примята, большие сухие сучья свалены в кучу. На Дина напали, когда он уже почти закончил работу.

Мэтт так и стоял над телом друга, мучительно соображая, что ему теперь делать. Сопоставление сна и яви напрочь вышибало его из колеи привычной реальности. Он впервые, лицом к лицу, столкнулся с материалами своих рассказов, хотя для изучения тонкостей сюжетного описания успел побывать несколько раз в городском морге. Но то были совсем чужие, безликие людские тела. Здесь господствовало совершенно иное восприятие действительности. Теперь у него самого, а не у его читателей, холодело от ужаса сердце, и предательски потели от страха ладони.

Он стащил с себя куртку и механически накрыл ею голову Дина, совершенно не понимая, зачем это делает. Незамедлительно почувствовал, как холодный ветер пробирается под его одежду и пробирает насквозь, несмотря на толстый вязаный свитер и утепленные джинсы с флисовой подкладкой. В это время года, муссоны, постоянно дующие со стороны Канады, выносят из гор Суеверия всё тепло.

«Эмили!» – пронзила Мэтта мысль, когда он сопоставил все факты и мысленно нарисовал себе дальнейший сюжет. Схватив помповое ружьё Дина, он побежал обратно со всей скоростью, на которую только был способен. Двое из трёх человек из его сна уже умерли страшной, мучительной смертью. Теперь Эмили в опасности и если он не успеет…

«Проклятые старики, это их рук дело. Может быть, они каким-то образом управляют дикими животными, может быть, ещё как-то творят свои тёмные дела, это неважно. Нужно её спасти!» – вертелись водоворотом мысли в голове у бегущего человека с оружием в руках.

– Забрать Эмили и умчаться отсюда. Потом в полицию, – как заведённый, повторял он.

Бежать в гору – совсем иное дело, нежели спускаться. Особенно в плотной, тяжелой одежде и с четырехкилограммовым «Ремингтоном». Даже бывшему баскетболисту такое усилие давалось нелегко. Через несколько минут пот полился с Мэтта ручьем, и он начал задыхаться. А ведь не пробежал и трети расстояния. Ноги гудели от непривычной нагрузки, болели и отказывались повиноваться. Только мысль об Эмили подстегивала его, вынуждала продолжать двигаться в том же темпе.

Преодолев большую часть пути, Мэтт всё-таки замедлил бег, экономя силы, но на шаг не перешёл. И всё же почти у самого дома он окончательно выдохся, добежав до одиноко стоящего внедорожника. Старого, покореженного пикапа на импровизированной стоянке почему-то не оказалось, но не это сейчас беспокоило писателя. На него нахлынула новая волна ужаса, проникающего в каждую частицу сознания. Миновав креозотовые кусты на последнем повороте, он понял, что опоздал, но до последнего не хотел верить в то, что увидел.

Обезглавленное тело Эмили сидело в луже собственной крови возле машины, опёршись спиной на плохо закрытую дверцу внедорожника. Не узнать её по ярко-красной кофточке и по подаренному на Рождество золотому браслету на побелевшем запястье было невозможно. Он сам подарил ей это украшение, потратив целый день на поиски нужной дорогой вещицы, чтобы угодить девушке.

Дверь проклятого дома распахнулась и оттуда, будто из адского зева, вышли, странно передвигаясь боком, оба пожилых обитателя горного жилища. Старик с супругой были больше похожи на манекенов, а не на живых людей. Именно такое сравнение пришло на ум ошалевшему писателю, зачарованному их появлением. Индейцы же развернулись, как по команде, к нему в анфас и широко улыбались, ставшими непомерно большими, чёрными, беззубыми ртами. Улыбкой от уха до уха, в прямом смысле этого слова. Они не издали ни звука, но чтобы обездвижить страхом вооруженного человека, этого и не требовалось – хватало и жуткого внешнего вида. У нормальных людей не могло быть таких растянутых пастей, как и стеклянных, безжизненных и совершенно белых, без зрачков, глаз.

Мэтт действовал инстинктивно. Вытащив свое цепенеющее сознание из власти давящего страха, он выстрел за выстрелом разрядил в сторону чудовищ весь магазин «Ремингтона» и отшвырнул опустевшее ружьё в сторону. Потом, выхватил из-за пояса револьвер. Опустошил в монстров и его.

Стрельба на жутких индейцев не произвела никакого эффекта. Их силуэты, словно кадры в старом чёрно-белом фильме, лишь подергивались при каждом попадании. Будто пули создавали некие помехи, проходя сквозь них. Но это не помешало им поплыть в воздухе, не перебирая ногами и не касаясь земли, к оторопевшему от бесполезной пальбы писателю.

И тогда Мэтт принял единственно верное решение – бежать. Вниз по дороге. Куда угодно бежать, но как можно дальше отсюда из этого невообразимого места, дышащего на него самой смертью. Откуда только и силы взялись. К машине он не приближался. Даже и думать нечего было, чтобы воспользоваться внедорожником. Он попросту не успел бы. Мэтт бежал так, как никогда не бегал на тренировках, чувствуя злобное шипение чужеродных монстров за спиной.

До его взбудораженного слуха доносился всё нарастающий шелест, но не от ветра, а исходящий из безмолвных пастей нечеловеческих преследователей. Бешеная гонка продолжалась целую вечность, как показалось Мэтту. Почему-то, он не выпускал из рук револьвер с опустевшим барабаном, хотя коробка с запасными патронами осталась в машине Дина.

Мэтт снова выдохся, потеряв силы, а на очередном повороте, неудачно встал ногой на подвернувшийся камень и кубарем покатился вниз по дороге прямо под колеса резко затормозившему полицейскому джипу. Двухтонная машина едва успела остановиться, но писатель всё-таки по инерции приложился лбом о мощный металлический бампер. В меркнущем сознании Мэтта отразилось глухое уханье выстрелов у него над головой, и он отключился.

Очнулся Мэтт уже в клинике Финикса. Покрытое синяками и царапинами тело побаливало и плохо слушалось, вдобавок его слегка подташнивало.

– У вас сотрясение мозга и множественные ушибы, мистер Калахер, – сообщил ему низенький лысый врач и добавил. – Полицейский, который вас привёз, хочет с вами поговорить. Он как раз сейчас здесь. Как вы себя чувствуете?

– Пусть зайдёт, – еле слышно ответил Мэтт.

– Только недолго, – недовольно произнёс врач.

В палату зашел крепкий седовласый мужчина в полицейской форме и со звездой шерифа на груди. Ростом он не уступал Длинному Мэтту.

– Добрый день, мистер Калахер. Я Люк Фергюссон. Шериф одного небольшого городка, название которого вам ни о чём не скажет. Вам крупно повезло, что я оказался рядом, когда волки почти нагнали вас.

– Волки?!

– Да, две огромные твари, которых я отпугнул из своего старого приятеля, – полицейский с любовью погладил потёртую кобуру на бедре. – Расскажите, мистер Калахер, как вас туда занесло и куда подевались ваши спутники – Дин Фрост и Эмили Пэйн.

– Они мертвы, шериф. С нами произошли необъяснимые и страшные вещи, но ведь вы мне не поверите всё равно. Я сам до сих пор не верю, – на глаза Мэтта навернулись слезы.

– Я вас выслушаю, – спокойно сказал шериф. – Никогда не видел таких крупных и ловких волков. Выпустил шесть пуль и ни разу не попал, а я отличный стрелок, мистер Калахер. Уверяю вас. И ещё… Они как будто растворились в воздухе, когда удирали.

Запинаясь и с содроганием вспоминая подробности, Мэтт поделился с шерифом своей историей. Тот молчал минут пять, а потом заговорил.

– Я не очень верил во всякого рода фантазии, мистер Калахер, пока сам не столкнулся с тем, чему не существует рационального объяснения. Моего деда, как и ваших друзей, тоже убили злые духи навахо. А в прошлом году трое туристов остановились на заправке подвезти двух местных стариков-индейцев. Больше ни туристов, ни индейцев никто не видел. Никаких тел мы не нашли. Были и другие случаи, когда дикие животные проявляли агрессию по отношению к людям, хотя обычно их избегали.

– Что они такое, эти злые духи навахо? – спросил писатель.

– Дсоноква. Существа из низшего мира мёртвых, способные принимать любой облик. Когда-то они были обычными людьми, но погибая под пытками, они прокляли себя и теперь мстят всем живым, вторгшимся на их территорию.

– Их можно убить?

– Не знаю. Стрелять бесполезно. Местные индейцы говорят, что можно сжечь их останки, но я не уверен, что это поможет. Да и как найти их тела? Территория гор огромна, а я не знаю, когда они были убиты, кем и при каких обстоятельствах. Уж точно не в последнее время. Я просмотрел все отчеты по моему округу за последние десять лет. Но я бы на вашем месте не об этом заботился, мистер Калахер.

– А о чём? – напряженно спросил Мэтт.

– Они вас не оставят теперь в покое. Обычное оружие вас не защитит. Постарайтесь уехать как можно дальше – мой вам совет. Если захотите решить проблему по-другому, то вот вам моя визитка.

– Меня не обвинят в смерти Эмили и Дина? – совсем тихо спросил писатель.

Шериф отрицательно замотал головой и, попрощавшись, вышел из медицинской палаты.

Через три дня Мэтта Калахера выписали из клиники. И он отправился домой, в Неваду. Куда-то далеко он бежать не собирался. По крайней мере, пока поздним вечером за окном своего коттеджа он не увидел… улыбающегося старого Хука, облокотившегося на невысокий забор его участка и следящего за тропинкой к дому писателя. Чудовища нашли его за сотни миль от места своего обитания и устроили жестокую игру, которая, наверное, их забавляла. Они виделись Мэтту в каждой отражающей поверхности, беспрестанно нашёптывали на ухо обвинения в смерти близких и насылали кошмарные сны. Через два дня Мэтт превратился в издёрганного нервного человека, который держался лишь тем, что уходил время от времени в творчество, столь милое его душе. Сегодня вечером он дописал свой последний рассказ и отправил его по электронной почте мистеру Ли.

Спасаться от наваждения было больше нечем. Дсоноква стояли у него за спиной, слегка преломляя своими полупрозрачными телами закатный свет, падающий через двустворчатые окна.

– Это ты привёл их к смерти, – в тысячный раз услышал он зловещий шёпот над самым ухом.

Рука писателя сама потянулась к заряженному револьверу и ощутила его приятную тяжесть.

– Будьте вы прокляты! – зло крикнул Мэтт, обращаясь к чудовищам, и взвёл курок. Он поднес холодный ствол к своему виску, и тут его взгляд упал на фотографию Эмили, лежащую возле стопки книг на столе.

Нет, она определенно не хотела бы, чтобы он умер так, покорившись злобной, сверхъестественной воле. Ярость, копившаяся в нем с момента гибели друзей, целиком им овладела.

Мэтт обернулся и направил револьвер на улыбающихся монстров.

– Советую вам убить меня прямо сейчас. Потому что иначе, я найду ваши грёбаные гнилые трупы и сожгу их к чертям собачьим!

К его удивлению, в этот раз дсоноква отступили. Надолго ли? Он этого не знал. Но точно знал, что ему нужно делать. Он вытащил из бумажника визитку шерифа и позвонил своему единственному соратнику в этой фантастической борьбе.

– Я ждал вашего звонка, мистер Калахер, – услышал он знакомый голос. – Рад, что вы до сих пор живы.

– Я хочу отомстить им, шериф Фергюссон, – твердо сказал Мэтт. – Прошу вас встретить меня утром на той заправке у гор. Уверен, что решение нашей проблемы находится где-то рядом с домом моего погибшего друга.

После этих слов, писатель повесил трубку. Теперь его переполняла и давала силы только месть…

P.s. Последний рассказ Мэтта Калахера вызвал восторг у фанатов и произвел настоящий фурор в литературных кругах. Критики наперебой восхваляли его, ставили в пример живость красок повествования, полноту ощущений и эмоциональность персонажей. Редакторы именитых издательств один за другим отправляли ему предложения о сотрудничестве, но писатель – словно в воду канул. На читательских форумах особо пытливые поклонники поговаривали, что его не единожды видели в горах Аризоны, а потом, он, по слухам, завершил дела на месте гибели своих друзей и уехал вместе с бывшим шерифом на поиски пропавших людей в штат Колорадо. Там его след затерялся. Очевидно, у Мэтта теперь было новое хобби…

Автор: Дмитрий Чепиков https://www.youtube.com/channel/UCAdK3TX0uygG4vBxMpR9-FA

Мэтт Калахер был отличным писателем. По крайней мере, так говорили все его друзья, девушка Эмили и редакторы местных газет. «Длинный Мэтт» – такое прозвище он получил за увлечение в молодости баскетболом – теперь писал леденящие кровь рассказы и повести. Дин Фрост, редактор «Мистик Ньюз» и добродушный толстяк-одноклассник Мэтта, так и сказал ему неделю назад на праздновании своего сорокалетия:

– Ты превзойдёшь Дина Кунца, Стивена Кинга и других, если всё будешь делать так, как я тебе говорю, дружище!

Мэтт загадочно улыбался, держа в руке бокал дорогого красного вина, и для приличия опровергал помпезные речи старого приятеля. Хотя обойти признанных мэтров жанра и стать известным на весь мир было мечтой всей его жизни. Доказать красотке Эмили, что он вовсе не неудачник, забросивший баскетбольную лигу ради творческих проектов, а великий талант в художественной литературе.

Тем вечером, Фрост всё подливал и подливал масла в огонь, рисуя Мэтту радужные картины его будущих успехов и обнажая его плохо скрываемое самолюбие.

– Всё дело в материалах, которые ты используешь, Мэтт. Ты и так хорош в своём деле, а если вдобавок напишешь о легенде гор Суеверия в Аризоне и мистер Ли из «Портленд Таймс» опубликует твою повесть, то я тебе на сто процентов гарантирую славу и безбедную жизнь. Отдохнём как раз пару дней в моем домике, выпьем виски и я тебе обрисую наш план.

– А с чего бы ему размещать мою писанину, Дин? Я трижды за последний год отправлял ему рукописи, но ответом было молчание, – недоверчиво возражал Мэтт, нервно поправляя густые рыжие волосы и в тайне надеясь, что Дин говорит правду.

– Обязательно разместит! – подмигнул ему Фрост. – У меня есть идея. Всё! Эмили идёт – сейчас она нас отправит к остальным гостям.

Собственно, план Дина Фроста и привёл к тому, что сегодня вечером Мэтт Калахер задумчиво сидел, глядя на пляшущее пламя в камине, и готовился свести счёты с жизнью. Тяжёлый шестизарядный «Смит и Вессон» поблёскивал весёлыми огоньками на длинном стволе из нержавеющей стали. Он безотрывно смотрел на оружие. Револьвер лежал перед ним в футе от нервно подрагивающих исцарапанных пальцев, и Мэтт знал, что если револьвер окажется в его руке, то ничто уже не сможет изменить решения. Правда, он и не хотел его менять, смерть виделась ему лучшим выходом, чем то, что ожидало его впереди. Ожидало неизбежно и было чудовищно. Лучше смерть от своей руки, чем от них. Последние минуты сегодняшнего вечера он оставил на то, чтобы отправить мистеру Ли электронный текст своей последней работы. Принимая мучительное решение, писатель заново перебрал в памяти все невероятные события предыдущей недели…

На следующий день после юбилея редактора, Мэтт и Дин отправились в горы Аризоны. Писатель проболтался о поездке своей подруге Эмили, и девушка тоже пожелала составить им компанию. Она не любила упускать Мэтта надолго из виду. Дорога в район горной цепи была утомительной и долгой, и как Мэтт ни гнал машину Фроста, превышая скорость, засветло приехать не удалось. Уступив водительское место Дину, он старательно пытался разглядеть в остатках умирающего заката местные природные красоты. В наступивших сумерках Мэтт даже не смог придумать зарисовки пейзажей, так необходимые ему для атмосферы будущего сюжета. Перед фарами машины лишь постепенно нарастала, увеличиваясь в размерах, чёрная громада гор Суеверия, давно скрыв от путешественников часть линии горизонта.

К удивлению прибывших и даже к некоторому волнению, пустующий домик в горах, когда-то принадлежавший ещё прадедушке Фроста, встретил их, уставших от долгого переезда, мягким блуждающим светом горящей свечи в небольшом оконце с крестовой рамой. Здесь, вдали от цивилизации, в деревянном покосившемся домишке у чёрта на рогах, мог оказаться кто угодно. Старый, проржавевший пикап со спущенными колесами, тупо уставившийся на путешественников уцелевшей круглой фарой, также не добавлял оптимизма.

– Может, вернёмся в гостиницу? Ту, что была возле заправки, – робко спросила Эмили, нервно накручивая на палец золотистый локон.

Она молчала последние пару часов, не желая вмешиваться в профессиональный разговор между мужчинами, но теперь, заметив их взбудораженность, и сама насторожилась. Рядом с остановившейся на небольшой площадке перед домом машиной закружилась и взмыла ввысь мельтешащим тёмным вихрем стая крупных летучих мышей. Это испугало Эмили. Она побаивалась почти всей живности: от собак, гуляющих без намордников, до самого мелкого насекомого, случайно залетевшего в её квартиру. Пауки и прочие членистоногие были отдельной категорией её фобии. Ну и, разумеется, летучие мыши. Такое количество ночных летунов вызвало в ней неподдельный шок.

– До гостиницы возвращаться шестьдесят миль по горам и узкой, опасной дороге – здесь вам не шоссе. Скорее всего, это мой знакомый индеец. Хотя, Старый Гризли должен был прийти сюда завтра утром – так мы с ним договорились. Пойдем, Мэтт! Мы же мужчины, в конце концов, а сидим и мнёмся как нерешительные девчонки, – Фрост уверенно отстегнул ремень безопасности и распахнул дверцу внедорожника. – Бери пушку и пойдём.

– По крайней мере, мы вооружены, – Мэтт достал револьвер из дорожной сумки, обернулся к спутнице, эффектно прокрутил ладонью барабан оружия, бравируя перед Эмили, и сделал страшное лицо.

И без того нервничающая девушка с ужасом в глазах глянула на него и снова на дом, в котором огонёк свечи переместился от одного окна к другому, ойкнула и забилась в уголок на заднем сидении машины. У неё снова было нехорошее предчувствие, не покидающее её добрую половину поездки, как и тогда, когда шальная машина сбила её любимого кота Фреда. Она хотела удержать обоих мужчин, но они, видя её страх, только посмеивались. Однако, не надеясь на оружие Мэтта, Дин прихватил из багажника монтировку и «Ремингтон 870» – одно из самых популярных и возможно лучших помповых ружей в мире. В нежилом доме вполне могли оказаться какие-нибудь тёмные личности вроде бродяг или того хуже – беглых преступников.

– Эй, открывайте! – Дин заколотил монтировкой в дощатую, стонущую при каждом ударе, дверь, схваченную в трех местах проржавевшими металлическими полосами с неаккуратными заклёпками.

Из-под верхней перекладины двери посыпалась мелкая труха и дохлые, высохшие насекомые. Дин на секунду задумался: как это глупо – стучать в дверь собственного дома. Свеча в окошке погасла, и теперь фасадную часть дома освещал только ближний свет фар его «Туарега». Яркий сноп искусственного света также выхватывал из темноты подступившие вплотную к дому колючие кусты креозотника и дикой малины, которые плавно шевелил ночной ветер, заставляя их отбрасывать пугающие тени.

Впрочем, ничего страшного или неожиданного не случилось. Дверь открылась и путешественникам показалась пожилая индейская пара из племени навахо. В резервации штата индейцев из других племен не было, по крайней мере, поблизости. Они пояснили обескураженному редактору, что почивший в прошлом году дед Фроста позволил им здесь жить и присматривать за жильём, пока не приедет его внук Дин, который так ни разу и не заглянул к нему за последние годы. Оба пожилых человека выглядели взволнованными и даже немного испуганными ночными гостями. Разговор с Дином и Мэттом вёл мужчина, поскольку старушка совсем не изъяснялась по-английски. Она лишь сердито шикала на престарелого мужа короткими обрывистыми фразами на незнакомом гостям индейском наречии.

«Это в двадцать первом-то веке», – подумал тогда Мэтт, а Дин уже сбегал в машину за генератором, пока он занимался созерцанием старых индейцев, любезно пригласивших компанию и Дина в его собственный дом.

Взмокший от перетаскивания в одиночку тяжелого генератора Дин вернулся вместе с Эмили. Она, наконец, осмелилась выйти из машины, но продолжала крутить головой во все стороны, словно опасаясь, что сейчас налетят стаи ужасных летучих мышей и непременно вопьются в её идеальную причёску. Мэтт вошел в дом последним и огляделся. Дом был отлично обустроен изнутри. Старые, но ещё не совсем выцветшие гобелены на стенах, вьющаяся полированная резьба на перилах и ограждении лестницы, ведущей на второй этаж, тщательно протёртая от пыли деревянная мебель и две широких тахты со сложенными шерстяными одеялами в изголовье. Внутри дом казался гораздо больше, чем снаружи. Особенно, если учесть, наличие подвального помещения. Прадед Фроста немало потрудился в начале прошлого века, создавая себе это уединенное жилище.

– Располагайтесь здесь, в гостиной, мы с женой пойдём наверх, – старый индеец, назвавшийся Хуком, окинул тяжелым взглядом всех троих новоприбывших, а затем, кряхтя, стал подниматься по лестнице вслед за женой.

Ему явно не понравился тарахтящий дизельный генератор Дина, установленный возле полусгнившего крыльца дома, и переноска с лампочкой, протянутая в гостиную. Тяжёлый подсвечник в его руке дрожал при каждом шаге по ступенькам, грозя выпасть и устроить пожар. Много ли нужно огня, чтобы поджечь старый деревянный дом?

– Ну что, будем отдыхать, ребята, – Дин Фрост показал парочке на большую тахту и, как только Мэтт с Эмили улеглись, вышел на крыльцо, чтобы заглушить генератор. Тьма мгновенно охватила дом, затопила целиком его пространство.

Эмили и Дин заснули почти мгновенно, а Мэтт долго ворочался и прислушивался. Наконец, и он под мерный храп приятеля и тоненькое посапывание подруги отправился в объятия Морфея. В прошлом году, Мэтт сильно болел. Тогда, во время болезни, его постоянно мучили кошмары, но они не шли ни в какое сравнение с теми одинаковыми сновидениями, которые трижды приснились ему за сегодняшнюю ночь. Отчётливые и содержащие всю гамму ощущений реальной жизни, они полностью захватили его сознание.

Мэтту снились Дин, Эмили и ещё какой-то незнакомый мужчина в серой кожаной куртке с желтыми полосками на рукавах.

Все трое выглядели абсолютно неподвижными на площадке возле горного домика, и были повернуты спиной к Мэтту, вышедшему из дома на крыльцо. Они словно встречали солнце, показавшее кусочек красноватого диска из-за перевала, внизу, по пути к дому редактора. Люди стояли, выстроившись в одну линию, держась за руки и не шевелясь. Эмили находилась между двумя мужчинами. Мэтт спустился с крыльца, чтобы поинтересоваться, почему они так странно себя ведут. Однако они никак не реагировали. Писателю пришлось обойти их спереди, чтобы привлечь к себе внимание. Сдавленный крик вырвался у него из груди, когда он увидел их лица. К несчастью, это были вовсе не лица, а оголённые черепа, на лицевой части которых кое-где удерживались кусочки плоти со сморщенной, посиневшей кожей. Кисти рук, которыми они связали себя в единую цепь, представляли собой ничуть не лучшее зрелище. Раздутые, гниющие пальцы с отвалившимися ногтями усилили панику Мэтта. Только волосы у кошмарной троицы были в полном порядке. Слова застряли у Мэтта в глотке, и он лишь хватал ртом воздух и усиленно бил себя в бок кулаком, чтобы почувствовать боль и проснуться. Но сон не желал его отпускать. А потом чудовища, не издав ни звука, схватили его своими цепкими, мерзкими руками. И так же беззвучно принялись тянуть его из стороны в сторону, как тряпичную куклу. Их рты начали раскрываться, они сипели, мычали, силясь о чём-то рассказать, но никак могли – у них попросту не было языков.

Невероятным усилием Мэтт вырвался из их хватки и бросился к дому, рассчитывая найти там спасение. Правда, дальше крыльца его не пустила пожилая парочка индейцев – нынешние жильцы дома Фроста. Они стояли на пороге, хохотали над его испугом и грубо отталкивали перепуганного мужчину от дома. Мэтт удивился собственной слабости и невероятной силе дряхлых стариков. Потом его нагнали те, трое. Руки мертвецов вцепились в него в железной хватке, разрывая кожу, отрывая мышцы от костей и выдавливая глаза. Мэтт закричал и проснулся.

– Тише, перебудишь всех, крикуша, – сонная Эмили крепко обняла его, всем видом показывая, что вставать им ещё рано.

Небо за окнами только-только начало светлеть, предупреждая о скором восходе солнца.

Незаметно, Мэтт снова уснул, списав всё на побочные эффекты профессии, новые впечатления и вчерашнюю тяжелую дорогу. Он проснулся уже к завтраку, чувствуя себя разбитым и с больной головой. Эмили сидела, уткнувшись в ноутбук, а Дин о чём-то беседовал со стариком-индейцем. Вид у редактора был печальный и раздосадованный. Старуха тоже была здесь. Она уселась на пластиковый красный стул и прислушивалась к каждому слову мужа.

– Что-то случилось? – поинтересовался у друга Мэтт.

Старик замолк, а Дин обернулся к писателю и заговорил:

– Старого Гризли, тоже навахо, задрал медведь два дня назад, а может быть волки постарались. Чёрт их знает. Хук говорит, что рейнджеры из службы национального парка его смогли опознать по одежде и коричневым ботинкам. Мышцы ног, лицо и шея были почти полностью съедены, – пересказал редактор сведения, услышанные от Хука.

Последняя фраза заставила Мэтта покрыться липким холодным потом. А что если…?

– Старый Гризли носил серую куртку с желтыми лампасами? – спросил он, вспоминая свой ночной кошмар.

– Откуда ты знаешь? – поразился Дин. – Я ведь тебе этого не рассказывал. Мне самому только что Хук сообщил, во что был одет обнаруженный труп.

Мэтт только развёл руками, решив не пересказывать товарищу содержание ночного кошмара.

Жена старика после слов редактора гневно забормотала по-индейски, показывая пальцем в сторону Мэтта и Дина, вскочила со стула, и, схватив с полки на стене клетчатую сумку, торопливо вышла из дома. Наверное, собирать дикую малину, в изобилии растущую в округе. Или в крохотный городок у подножия горной гряды. Хотя до него было больше десяти миль.

– По обычаю племени навахо нельзя лишний раз говорить о покойном, пока его не предадут земле или огню. А Старый Гризли ещё в морге, – пояснил старик её недовольство. – Мне нужно идти, моя жена уже два раза блудила в кустарниках. Нужно приглядеть за ней.

Старик ушел за женой, а Эмили вопросительно посмотрела на приятелей. В гостиной было довольно прохладно. Она ещё не выбиралась из-под тёплого пледа, поместив у себя на коленях ноутбук. Разумеется, она услышала все новости от начала и до конца. А до этого, знала, что именно Старый Гризли был основной частью плана Фроста, которым редактор сманил Мэтта в далёкую поездку.

– Раз Гризли нам уже ничем не поможет, то придётся попросить Хука рассказать все местные легенды, – растерянно предположил Дин. – Я не вижу другого выхода.

Он устало опустился на край тахты и принялся с интересом рассматривать крупную многоножку, размером с ладонь, выползшую из щели рассохшегося плинтуса и шевелящую длинными усиками-антеннами. Многоножка остановилась и в свою очередь уставилась на редактора. Так показалось, Мэтту.

– Фу, какая мерзость! – взвизгнула Эмили, тут же забравшись с ногами на тахту.

– Она красивая, – безапелляционно заявил Дин. – Не смей её обижать.

– Пусть только сунется ко мне! – истерила девушка.

Их перепалка, обычно веселящая Мэтта, в этот раз показалась писателю неестественно натянутой и неподходящей к месту.

– Ребята, я думаю, нам нужно уехать отсюда. Немедленно. Мне приснился плохой сон, – чеканя слова, проговорил он, прекрасно осознавая, насколько бредово это звучит от него, написавшего сотни страшных историй.

– Ты с ума сошел, Мэтт, – со злостью в голосе забормотал Дин, не отрывая глаз от перебирающей конечностями твари. – Твои сны – это готовые сюжеты, так что, будь добр, садись за ноутбук и записывай, пока не забыл. После обеда Хук нам расскажет местные легенды. Тебя ждёт уйма работы. Никто никуда не поедет.

Мэтт беспомощно посмотрел на Эмили, ища поддержки. Но та была словно загипнотизирована многоножкой, на которую пялился Дин.

– Эмили… – позвал Мэтт.

– Чего тебе? – грубовато ответила девушка, всё так же не глядя на него. – Дин прав, чем быстрее выслушаем этого старикана, и чем быстрее ты сделаешь свою работу, тем быстрее мы окажемся дома. Мне тут не нравится.

Оба собеседника писателя вели себя определённо странно. Мэтту очень не понравилось, что они не смотрят ему в глаза, а пялятся на проклятую многоножку. Вдобавок, застывший в памяти ночной кошмар не давал ему покоя. Но что он может сделать? Машина принадлежит Дину, Эмили на стороне упрямого редактора. Конечно же, его просьбы будут для них лишь очередной страшной историей, которую он сочинил.

– У нас много топлива для генератора? – спросил Мэтт, пытаясь отвлечь внимание редактора от замершего членистоногого. В этот раз у него получилось.

– Литров сорок, наверное. В принципе, можно насобирать дров, от камина будет светло вечером. Я видел сухие деревья недалеко отсюда. Даже ехать не надо – четверть мили вниз – проветрюсь как раз. Пойду, прогуляюсь с двойной пользой.

– Может, я пойду с тобой? – спросил писатель. – Ты же слышал, дикие животные опасны.

– Нет, – упрямо сказал Дин и уверенно поднялся с тахты. – Мне надо побыть одному. Кое-что обдумать. У меня есть «Ремингтон», не волнуйся, я его с собой прихвачу. И топор, разумеется.

Редактор немного постоял, о чем-то раздумывая, бросил разочарованный взгляд на место, где прежде была многоножка, и вышел за дверь. Послышалось, как пискнула сигнализация, после чего он достал из машины ружьё и топор. Мэтт забрался под плед к Эмили, не зная, чем себя занять. Писать определённо не хотелось. Пока Хук и Дин не подбросили ему материала для работы, можно было поприставать к подруге и попробовать сбросить нервное напряжение. Угадав его желание, Эмили и сама проявила инициативу. То, что старики были неподалёку и могли в любой момент войти в гостиную, ещё больше распаляло возбуждение парочки. После получасового жаркого секса они задремали.

Их разбудил спустившийся вниз Хук. Старый индеец осуждающе посмотрел на Мэтта и Эмили и заявил, что уже три часа дня и пора обедать. Писатель крайне удивился тому, что уже прошла большая часть дня. Казалось, они только недавно сомкнули с девушкой глаза.

– Где молодой Фрост? – спросил старик Мэтта скрипучим голосом. Эмили он совершенно игнорировал.

– Он ушел за сухостоем ещё утром, – забеспокоился Мэтт. – Думаю, нужно сходить посмотреть, может, он там решил поспать или побродить по округе. За ним такое водится.

– Да. Сходи. А наши жены пока приготовят обед, – согласился Хук.

Навахо ненадолго вышел из гостиной в холодную кладовку, давая время гостям одеться, и вернулся, неся в руках плетёную сумку с запечённым мясом, укрытым широкими зелёными листьями, и щедро посыпанным сверху розовыми ягодами.

– Твоя жена сможет приготовить гарнир?

– Сможет, – буркнула Эмили, нехотя взяв у него провизию, однако польщённая тем, что старик назвал её женой Мэтта.

Она уже и так, и эдак, намекала партнёру на брак, но тот всё сводил в шутку и откладывал на потом очень важное для неё событие.

Перспектива готовить еду со старухой, с которой и словом перекинуться нельзя, отнюдь не радовала Эмили, но спорить она не стала. Раз им придётся прожить здесь несколько дней, то с местными индейцами лучше не ссориться.

– Иди, Мэтт. Побыстрее возвращайся вместе с Дином, – она чмокнула писателя в щёку и отправилась на кухню. Её утренняя агрессия исчезла без следа.

Продолжение следует...

Автор: Дмитрий Чепиков https://www.youtube.com/channel/UCAdK3TX0uygG4vBxMpR9-FA