— Ну все, доехали, — облегченно выдыхает мама, когда дикая зелень за окнами сменяется редкими деревянными домиками.
— А что ты волновалась-то, я же дорогу знаю, сто раз ездил, — хмыкает папа.
Юрка высовывает голову наружу, стараясь ничего не упустить. Ветер ерошит волосы, запахи цветов и сена щекочут ноздри. Машина подпрыгивает на неровной дороге, и перед глазами все дергается, проносясь кадрами диафильма. Заборы — одни аккуратно выкрашенные, другие сгнившие и покосившиеся. Окошки со ставнями, как в сказках. Цветущие сады с яблонями и черемухами. Привязанная коза, меланхолично жующая траву. Электропровода провисают меж накренившихся столбов, крошечный киоск с вывеской «Продукты» почти не различим среди разросшихся кустов.
— Ну как, вспоминаешь? — спрашивает мама, оглядываясь с переднего сиденья.
Юра пожимает плечами. Воспоминания о деревне давно поблекли, осталось только что-то обрывочное — ребята с улицы, соседская желтая машина, куст жимолости в дальнем конце огорода, жестяная бочка с зацветшей водой, куда можно плюхнуться, если жара совсем уж невыносима. То, что проносится теперь за окном, не пробуждает ни ностальгии, ни фейерверка красочных образов, как говорила вчера мама.
— Дедушкин дом вон там, — кивает папа куда-то вперед. — Уж его-то точно узнаешь.
Дедушка вспоминается лучше, чем деревня. Когда он был здоров, то любил подбрасывать Юру на руках и брать с собой на рыбалку, хоть это и казалось ужасно скучным. Куда интереснее было исследовать большой дом и участок с баней и гаражом, где во многие места совать нос строго-настрого запрещалось. О каждом Юркином проступке дедушка тут же откуда-то узнавал и, наклоняясь, вкрадчиво спрашивал с плохо скрываемой улыбкой: «Юра, ты стащил мою зажигалку?», или «Юра, ты помял весь горох?», или «Юра, ты лазил на чердак?». В качестве наказания полагалась долгая щекотка, если, конечно, не получалось убежать и спрятаться в проеме между забором и сараем, куда протиснуться может только ребенок.
Потом дедушка заболел и перестал вставать с постели, лицо у него оплыло и обмякло, а запах в спальне сделался тошнотворно-кисловатым. Папа и папина двоюродная сестра постоянно крутились рядом и запрещали Юре подходить, но он все равно однажды подкрался, пока никто не видел. Дедушка лежал с закрытыми глазами, однако смог понять, что внук рядом. Разомкнулись сухие серые губы, и дедушка спросил глухим голосом: «Юра, ты съел мой желудок?». Прибежавшие папа и тетя кое-как успокоили разревевшегося Юру, а потом увезли домой и больше в деревню не брали. Это было четыре года назад, когда Юре только исполнилось пять.
Прошлой весной папа сообщил, что дедушка отмучился, и начались периодические разговоры про дом. Папа хотел продать, а мама отговаривала, воодушевленная мечтами о даче и огороде. Споры то утихали, то разгорались, да еще папина сестра подливала масло в огонь, когда забегала на чай. Каждый тянул одеяло на себя, отстаивая свою точку зрения. Казалось, соглашение никогда не будет достигнуто, но этим летом вопросы наконец уладились, все звезды сошлись, и родители взяли отпуска на июль, чтобы вплотную заняться дедушкиным домом.
— Мы сейчас опять уедем, но скоро вернемся, ты не переживай, хорошо? — говорит мама в сотый или тысячный раз. — Просто там столько вещей, еще с балкона весь этот хлам. Мы бы тебя взяли, но хотим все заднее сидение загрузить, а если ты поедешь, то придется в третий раз кататься, а это вообще до ночи затянется. Ты же взрослый совсем, неужели не сможешь один побыть на даче несколько часов?
— Смогу, — вздыхает Юра, изображая неуверенность.
Если мама поймет, что такой расклад его только радует, то тут же что-то заподозрит и перешьет все планы. Тогда никак не получится осмотреть кладовку, гараж и другие укромные места, куда раньше не пускали, а следующего шанса придется ждать неизвестно сколько.
— Ну все, на месте, — говорит папа, глуша мотор.
Дом Юра и в самом деле узнает с первого взгляда — сложенный из бревен, выкрашенный коричневой краской, он возвышается над зеленым забором, оглядывая приехавших окнами без занавесок. Раньше палисадник переливался разнообразными цветами как елочная гирлянда, но теперь тут только сорняки и трава по пояс.
— Вот, помогай, — говорит папа, передавая Юре какие-то легкие пакеты.
Двор за оградой выглядит немногим лучше палисадника — деревянный настил почернел и местами прохудился, давая прорасти пушистым одуванчикам. Доски под кроссовками даже не скрипят, а тихо стонут, продавливаясь как резиновые. С замершим сердцем Юрка отмечает, что дверь в гараж, всегда запертая на тяжелый амбарный замок, теперь слегка приоткрыта, и в проем видно стол с кучей инструментов.
Изнутри дом кажется опустевшим и неживым. Нет ни бесчисленных газет на трюмо, ни сушащихся на печке тыквенных семечек, ни бормочущего телевизора в гостиной. С кресла пропал любимый дедушкин плед, в шкафу больше нет толстых книг без картинок. Воздух пахнет пылью и старым тряпьем, совсем как в городском музее, куда Юркин класс водили на экскурсию.
— Пакеты вон туда, — кивает мама в угол. — Помогай давай!
Через десять минут все коробки и сумки перетащены из машины в дом. Утерев лоб, папа окидывает их задумчивым взглядом и жалобно спрашивает:
— Точно потом не придется обратно везти?
— А что тут везти-то? — возмущается мама. — Твои ботинки лыжные? Монеты твои коллекционные? Пусть тут будут, если выкидывать жаль. Всё уместнее, чем в квартире, там и так не повернуться уже. А здесь всему применение найдется, ничего не пропадет.
Она откидывает со лба прядь волос и указывает на Юру пальцем, принимая максимально грозный вид:
— Мы туда и обратно, понял? Часа три, максимум три с половиной. Чтоб из дому ни на шаг, особенно за ограду. Можешь вон сумки разобрать, или, не знаю даже, папины журналы на полках разложить. Или вещи вот эти в шкаф убери.
— Ты же все равно потом по-своему будешь перекладывать, — усмехается папа. — Юрка не маленький уже, не пропадет. Да ведь?
Юра с готовностью кивает, расправляя плечи, чтобы выглядеть больше и взрослее.
— Если что — звони сразу, — не унимается мама. — И я буду звонить, проверять.
В окно видно, как машина с родителями выворачивает на колеистую дорогу и уносится прочь, поднимая клубы пыли. Выждав для уверенности несколько минут — вдруг что-то забыли и вернутся, — Юра почти бегом мчится в дедушкину комнату, к старому комоду рядом с кроватью. Теперь можно открыть все ящики и посмотреть что внутри. Дед раньше и на пушечный выстрел не подпускал к комоду — значит, там точно что-то интересное. Может, даже настоящий пистолет, оставшийся со времен дедушкиной работы в милиции.
Комод оказывается совершенно пустым, если не считать перекатывающейся в нижнем ящике бутылки с вонючим самогоном. Поморщившись, Юрка прикручивает крышку на место и выпрямляется, осматриваясь. Лишенная дедушкиных вещей, спальня чудится раздетой и растерявшей все секреты. Не узнать теперь, зачем дед шарил рукой под матрасом, когда думал, что рядом никого нет. Не посмотреть, что хранилось в жестяной банке на верхней полке шкафа. Не почитать книжку с потертой обложкой, всегда лежавшую на подоконнике. Все обнажено и выпотрошено, неинтересная пустота выпячена почти издевательски и даже будто насмехается.
Побродив недолго по комнатам, приунывший Юра вспоминает про гараж и тут же бежит туда так, будто в любой момент замок на двери может появиться вновь, чтобы сохранить давние тайны.
В гараже душно и сумрачно — закопченное окошко едва пропускает солнечный свет. Запах солярки и мазута такой плотный, что будто обволакивает ноздри, проникая в горло липкой невесомой субстанцией. То и дело машинально утирая нос, Юра медленно ступает вперед, глядя широко распахнутыми глазами. Отсюда еще ничего не вывозили — нет даже намека на ту пустоту, что царит в доме. Прибитые к стенам полки уставлены стаканами с гвоздями и рулонами наждачной бумаги, непонятные дощечки разбросаны тут и там как обломки здания после взрыва. Похожие на беззубый железный рот тиски привинчены к столу в дальнем углу, где сложены молотки, отвертки и еще какие-то непонятные инструменты.
Юрка знает, что раньше здесь еще стоял старенький автомобиль — лично пару раз видел, как дедушка выезжал на нем через большие ворота на улицу. Машину продали давным-давно, когда зрение у деда село так, что приходилось постоянно носить очки с толстыми линзами. Но даже без нее гараж кажется переполненным: тысячи деталей, лезвий, стекол, мотки проволоки — все смешивается в пеструю картину, и взгляд мечется с одного на другое, не успевая выделить что-то отдельное.
Вертя головой, Юра медленно ступает вперед, пока нога не ухает в пустоту. Вскрикнув, он отшатывается и удивленно смотрит на квадратную дыру в полу — погреб. Крышка откинута, и тьма дышит изнутри затхлой прохладой. Света хватает только чтобы различить первые две перекладины уходящей вниз деревянной лестницы. Сглотнув, Юра опускается на колени и щурится в попытке разглядеть еще что-нибудь.
Телефон выскальзывает из нагрудного кармана рубашки и скрывается в темноте. Через секунду раздается тихий глухой стук, какой бывает, когда камень падает на мягкую землю. Сердце пропускает удар, а потом срывается в тревожный галоп, и Юра негромко чертыхается. Если телефон разбился, мама не сможет дозвониться и заставит папу разворачивать машину на полпути, а, вернувшись, устроит такую взбучку, что мало не покажется. И за телефон, и за вылазку в гараж.
Тут же, будто в насмешку, внизу загорается прямоугольник дисплея, и звонкая мелодия поднимается кверху как пар из кастрюли с кипящим супом. Юра прикусывает губу. Значит, телефон цел, вот только ответить на мамин звонок все равно не получится — не лезть же в темный страшный погреб, в самом-то деле.
Телефон заливается и заливается, а Юра глядит на него неотрывно, будто получится примагнитить взглядом. Если подумать, погреб не очень глубокий. И телефон лежит у самого подножия лестницы. Можно быстро спуститься, схватить и стрелой обратно — секунд десять на все про все. Но кто знает, кто мог завестись там за прошедшие годы. Пауки, крысы, или вовсе вампиры. Только и ждут, чтобы наброситься.
Телефон ненадолго гаснет и тут же вспыхивает снова. Едва затихшая мелодия возобновляется, и каждая нота рисует в Юркином воображении маму, напряженную, с нахмуренными бровями и сжатыми губами. Если она сейчас вернется, то обязательно назовет пакостником. Скажет, что ни на минуту Юру нельзя оставить одного, что он малое дитя, ей-богу. И это после того, как они с папой только начали считать его взрослым, даже отпускали с пацанами погулять в другой район.
Ну их, этих вампиров. Есть вещи пострашнее.
Опираясь о края люка, Юра ставит на верхнюю перекладину сначала одну ногу, а потом другую. Вроде крепкая, можно дальше. Вторая перекладина. Сначала одну ногу, потом другую. Третью перекладину уже приходится нащупывать подошвой вслепую. Вот она. Сначала одну ногу, а потом…
Раздается гулкий сухой треск, светлый квадрат люка тут же уменьшается, что-то с размаху бьет по лопаткам и затылку. Воздух выходит из легких одним резким выдохом, и перед глазами взвивается рой искр. Юрка переворачивается на бок, хватаясь за грудь и пытаясь вдохнуть. Секунда растягивается в мучительную вечность, а затем умение дышать возвращается, и Юра садится на земле, постепенно приходя в себя.
Мрак вокруг густой как перловая каша, не разобрать ни утихшего телефона, ни лестницы, только тускло светящийся наверху люк. Изо всех сил отталкивая подступающую панику, Юра шарит ладонями по холодной земле. Он должен быть где-то здесь, прямо тут. Может, отлетел в сторону, когда Юра упал? Тогда надо ждать, когда зазвонит снова.
В темноте мерещатся непонятные шорохи и скрипы. Нет, показалось, просто показалось. А вдруг по сломанной лестнице не получится выбраться? Вдруг родители вернутся слишком поздно, когда Юрка уже умрет от голода? Или вдруг они вернутся, но не найдут его, не подумают посмотреть в гараже, не услышат его крики? Или вдруг…
Пальцы упираются во что-то мягкое, обтянутое тканью. Это точно не телефон, совсем на него не похоже.
— Эй! Юрка, ты, что ли?
Наверху маячит взъерошенная рыжая шевелюра. Широкая улыбка на знакомом веснушчатом лице.
— Леха! — радуется Юра, на четвереньках подползая к лестнице. — Поможешь вылезти?
Он наклоняется ниже:
— Ага, давай сюда.
Преодолев несколько нижних перекладин, Юрка хватается за протянутую руку как утопающий. Ухнув, Леша в мгновение ока вытаскивает его наружу и похлопывает ладонями по спине, помогая отряхнуться.
— Как ты вовремя, — говорит Юра. — Я чуть не умер от страха!
— Ты чего там забыл-то?
— Упал! Телефон уронил, хотел достать, а лестница сломалась, мамка звонит и звонит…
Юра опасливо глядит в черный провал погреба. Мелодии звонка больше не слышно, да и светящегося дисплея тоже не различить. Наверное, батарейка села.
— Сгнила, видать, лестница, вот и сломалась, — говорит Леша со знанием дела, тоже наклоняясь над люком. — Тут уже не починить даже, только новую делать.
— А телефон как тогда?
— А никак пока что. Если только прыгнуть хочешь еще разок, а я тебя потом также вытащу. Ну что, вперед?
— Ну нет!
Лешка хохочет. Он старший сын соседей, и по указанию взрослых постоянно присматривал за Юрой с друзьями, когда играли за оградой. При этом совсем не злился на такую участь, даже наоборот — катал ребят на спине и помогал строить шалаш, а вечерами еще истории рассказывал. Маленький Юрка однажды попросил родителей, чтобы они усыновили Лешу себе, потому что очень хотелось такого старшего брата. Они долго смеялись, а он никак не мог понять, почему.
— Там что-то есть, — говорит Юра негромко. — Внизу.
— В смысле? — тут же хмурится Леша.
— Мягкое, как будто в одежде, ну… Как будто не что-то, а кто-то.
Леша отмахивается:
— Ерунда. В ваш двор уже давным-давно никто не заходил, тебе с перепугу померещилось. Там скорей всего просто мешок с картошкой, это же погреб.
Юра прикрывает глаза, вспоминая ощущения. На картошку не очень похоже, картошка же твердая. Разве что гнилая…
— Спрыгни, проверь, — подмигивает Леша. — По-другому никак не узнать.
— Да не хочу я прыгать! — Юрка отступает подальше от люка, будто его пытаются столкнуть.
— Тогда забей, что ты нервничаешь-то.
Вздохнув, Юра оглядывается на выход:
— Сейчас мамка приедет, точно меня прибьет. Как тут не нервничать.
— Вот когда прибьет, тогда и нервничай, а сейчас надо жизнью наслаждаться. Хочешь, покажу что-то интересное? Тут недалеко, в лесу.
— В лесу? — тянет Юра одновременно с интересом и сомнением. — Мне сказали за ограду не выходить…
— Это если одному. А ты же со мной! Давай, пошли уже, хватит киснуть.
Лес начинается сразу за соседней улицей — Юра и Леша добираются за пятнадцать минут. Здесь лето ощущается по-особенному: зелень ярче и пышнее, запахи будто усилены в тысячу раз — хвойный смешивается с грибным, и между ними угадывается непонятный душистый, как от банного веника. Шумит листва, трещат под ногами сухие ветки. Юрка смотрит во все глаза, пытаясь объять взглядом сразу все. Раньше ходить в лес строго-настрого запрещалось, и оттого хотелось особенно сильно. Даже сейчас Юра не уверен, что родители разрешили бы, поэтому лучше прийти домой до их приезда и ничего не рассказывать.
— Тут недалеко совсем, — говорит Лешка, будто угадывая его мысли. — Моргнуть не успеешь, как уже вернемся.
— А что там?
— Сам увидишь. Или нет, — звучит странно, но Юра не успевает переспросить, потому что Леша продолжает как ни в чем не бывало: — Если что, про это знаешь у кого надо расспрашивать? У бабы Насти. Она в конце твоей улицы живет, дом с синей оградой.
Бабу Настю Юра помнит плохо. Только то, что совсем старенькая, сгорбленная и худая, и что приносила пирожки с малиновым вареньем, когда захаживала в гости.
— Тебя надо туда сводить, — говорит Лешка, как будто оправдываясь. — Чтобы понять кое-что.
Тропинка вьется меж деревьев, уводя все глубже в лес. Кроны смыкаются над головой, силясь загородить солнечный свет, каждая деталь леса кажется излишне подвижной и недружелюбной. По спине пробегают мурашки — нельзя так далеко. Здесь что угодно может случиться, и никто из взрослых не успеет помочь.
— Да не ссы ты, — смеется Леша, заметив, как Юра оглядывается на каждом шагу. — Почти пришли.
Свернув с тропинки, он ныряет в заросли, и не остается ничего другого, кроме как не отставать. Легкая прохлада сменяет летний зной, к носу прилипает невидимая паутинка. При мысли о бесчисленных насекомых, кишащих в коре и во мху, хочется беспрестанно чесаться.
— Вот, — говорит Лешка, неожиданно останавливаясь. — Смотри!
Деревья впереди расступаются, открывая бугристую полянку, поросшую травой и сорными кустами.
— Видишь? — нетерпеливо спрашивает Леша.
— Что видишь?
— Багровое болото!
Юра глядит очень внимательно, но не различает ни единого намека на болото, тем более багровое. В фильмах болота показаны с водой, тиной и лягушками, а тут только твердая земля да жиденькие заросли.
— Что ты врешь? Нет тут никакого болота, — говорит Юра, оборачиваясь.
Лешка исчез. С упавшим сердцем осматривая ближайшие кусты, Юрка пытается сообразить, как можно спрятаться так бесшумно, ничем не зашуршав и не хрустнув. Только что был прямо за спиной, и раз — совсем пропал.
— Лех, — жалобно зовет Юра. — Выходи, пожалуйста! Не смешно!
Раньше Лешка точно не позволил бы себе таких розыгрышей. Надежный и ответственный, он вел себя как взрослый и никого не пугал, даже в шутку.
Повторив про себя «как взрослый», Юра вздрагивает, окончательно сбитый с толку. При их последней встрече Леше было шестнадцать, значит, сейчас должно быть больше двадцати. Он и есть взрослый, но почему-то выглядит совсем как тогда. Это ненормально.
Со скривившимся ртом Юра бредет назад, стараясь не обращать внимания на царапающие ветки. Обида на Лешку и колючий испуг сжимают горло как ледяные ладони. Главное, не разреветься, надо сначала выйти из леса и дойти до дома, а там уже можно вдоволь наистериться. Может, и мама, увидев зареванного сына, не будет сильно ругаться.
Выйдя к тропинке, Юра прибавляет шаг, но через минуту замирает — далеко за деревьями движется что-то непонятное. Размером с корову, только грязно-серое и бесформенное, с множеством непонятных отростков на спине. Юра невольно пригибается, стараясь стать незаметнее. Неуклюже покачиваясь, существо выходит на тропинку и останавливается, будто принюхиваясь. Все-таки намного больше коровы. Наверное, даже больше медведя, хотя тут нельзя сказать наверняка — вживую медведей Юра не видел.
Существо поворачивается всем корпусом из стороны в сторону, то ли осматриваясь, то ли пританцовывая, и с такого расстояния не получается разглядеть ни одного признака, по которому его можно было бы отнести к кому-то из известных животных. Словно огромный неровный ком мусора, обретший способность двигаться.
Замерев, Юра старается не дышать. Если оно хоть на метр приблизится, надо удирать со всех ног — существо слишком большое, так что вряд ли догонит. С другой стороны, те же медведи редко упускают даже самую быстроногую добычу. Блин.
Недолго покрутившись, существо скрывается в зарослях. Хрустят ветви, хлопает крыльями спугнутая птица. Юра выдыхает. Из-за дрожи ноги кажутся бескостными, пропитанная потом рубашка прилипла к спине. Выждав для верности несколько минут, он осторожно ступает вперед. Хочешь или нет, а идти придется именно туда, где стояло нечто. Если сойти с тропинки и пытаться скрыться, недолго потеряться.
Сухая рыхлая земля хорошо сохранила следы. Юра думал, что готов к чему угодно, будь то огромные лапы с когтями, перепончатые отпечатки пришельцев или бороздки от щупалец, но реальность все же удивляет — следы человеческие. Множество хаотичных отпечатков босых стоп, будто только что поперек тропы пронеслась взволнованная толпа.
Где-то в глубине леса щелкает сломанный сучок. Юра подпрыгивает. Сердце застревает в горле и бьется как пойманная рыба, руки сжимаются в кулаки. Это существо. Оно почуяло, оно уже идет сюда.
Ничего не видя, Юрка несется сломя голову в сторону деревни. Совсем недалеко, главное не останавливаться и не оглядываться, если хоть на миг замешкаться, то все пропало, если хоть на секундочку притормозить, то станет слишком поздно.
Дома с оградами выныривают из-за деревьев и проносятся мимо как в ускоренной съемке. Запыхавшийся и взмокший, Юра не позволяет себе сбавить шаг, пока перед глазами не выпрыгивает дедушкин зеленый забор. Бренчит щеколда калитки, скрипит входная дверь. Споткнувшись о порог, Юра с размаху плюхается на кухонный пол. В голове взрываются хлопушки, в легких бушует дикое пламя.
Кое-как отдышавшись, Юра поднимается на ноги. Разбросанные сумки, пустота и тишина — все ровно так, как было, когда он уходил. Значит, родители еще не вернулись. Солнце за окном задумчиво клонится к закату, меняя цвет с белого на красновато-золотистый. Мама все-таки не стала заставлять папу разворачиваться на полпути, когда не дождалась ответа на звонок. Не похоже на нее. В любом случае, они должны приехать с минуты на минуту.
Что-то неправильное цепляет взгляд — дверь в дедушкину спальню плотно закрыта, хотя Юра точно помнит, что оставлял ее распахнутой настежь. Возможно, родители все-таки уже здесь, решили спрятаться и напугать. Но почему тогда снаружи нет машины?
Юра медленно подходит к двери и прислушивается. Ни единого шороха. Нет, такие розыгрыши точно не в духе мамы. Она бы не стала сидеть на месте, если бы приехала и не застала сына в доме, она бы уже всю деревню на уши поставила. Получается, он просто не помнит, как закрыл дверь, вот и все. Нет там никого.
Когда он берется за ручку, с той стороны раздается хриплый дедушкин голос:
— Юра, ты ходил на Багровое болото?
Новая хлопушка взрывается в голове, ослепляя и оглушая. Скуля как щенок, Юра бросается прочь из дома, во двор, потом за ограду. Улица совершенно пуста, просить помощи не у кого. Надо постучаться к соседям, Лешкиным родителям, попросить проверить комнату деда, заодно и на Лешку можно пожаловаться, поделом ему, пусть потом хоть всю жизнь стукачом обзывается.
Совладав с паникой, Юрка спешит к соседскому дому и уже хватается за калитку, когда различает сквозь забор странное движение. Знакомый грязно-серый бок мелькает за сараем и тут же скрывается где-то в огороде. Оно вышло из леса.
Юра бежит к следующим соседям, когда неуютная мысль бьет в голову: находясь на улице, он виден со всех сторон. Существу не составит труда выследить и напасть. Надо в укрытие. Придется возвращаться домой. Лучше уж дедушка, чем непонятное нечто.
В доме по-прежнему тихо и пусто. Дедова спальня закрыта, изнутри не раздается ни звука. Юра прошмыгивает в гостиную и льнет к окну, рассматривая улицу. Только сейчас до пораженного испугом мозга доходит, насколько странно, что снаружи никого нет. Раньше с утра до ночи кто-нибудь обязательно мелькал за окном: играющие ребята, соседские бабульки, коровы и собаки. Теперь же всех как ластиком стерло. Наверное, прячутся по домам от этого чудища. Если так, то оно и правда очень опасное. Надо успеть предупредить родителей, выбежать навстречу и сразу завести в дом, чтобы не медлили.
Время тает как зажженная свеча. Солнце опускается за горизонт, вечер сгущается, растрачивая остатки света и превращаясь в ночь, а Юра так и стоит у окна, дожидаясь света фар и моторного шума. Даже когда становится очевидно, что с родителями что-то случилось, он не двигается с места, терпеливо всматриваясь во тьму. Можно было бы позвонить, но телефон так и валяется в погребе, а туда лезть теперь просто невыносимо.
На всей улице горит всего два окошка, оба в дальних домах, и за занавесками невозможно ничего разобрать. Щурясь, Юра всматривается до тех пор, пока воображение не вырисовывает человеческие силуэты, точно так же застывшие у окон и будто глядящие в его сторону. Трудно сказать, настоящие они или нет, и еще труднее понять, какой вариант пугает больше.
Ноги затекают до боли, поэтому приходится отстраниться и пройтись по гостиной, чтобы немного размяться. Темнота скрадывает силуэты мебели, делая из них незнакомые тени. Можно зажечь свет, но это означает привлечь внимание, так что лучше обойтись.
Уставший ходить по комнате кругами, Юра выползает в кухню и, стараясь не глядеть в сторону дедушкиной спальни, подбирается к окну. Звезды рассыпаны щедрыми горстями над одичавшим огородом, зыбкий серебристый свет выхватывает очертания гаража и бани. Все, что дальше, утоплено в непроглядном мраке, как будто и не существует больше ничего, только дом да участок посреди холодной космической темноты.
Непонятное шевеление разбавляет черную картину — что-то большое перебирается через забор в дальнем конце огорода. Словно перекинули огромный ком опавших листьев, а он, вместо того, чтобы рассыпаться, побрел сам по себе, неторопливо подбираясь к дому. Никакой это не ком, конечно, а то существо. Его невозможно не узнать, даже при том, что почти ничего не видно.
Юра невольно отступает на шаг, не сводя взгляда с бесформенной горы, передвигающейся по огороду. Сердце покрылось ледяной коркой и еле шевелится, пуская по венам холодную загустевшую кровь. Существо скрывается за углом дома. Если не двигаться, оно не заметит, если не двигаться, оно не заметит. Если не двигаться, оно не…
Стонут гнилые доски настила во дворе. Подбирается ко входу.
— Юра, — хрипит дедушка из комнаты, — ты оставил дверь открытой?
Похожее ощущение бывает, когда неожиданно сталкивают в холодную воду — всепоглощающий шок, непреодолимая потерянность. Выпучив глаза, Юра выскакивает в прихожую, движимый одними только инстинктами. Пока скрипят ступени крыльца, он поворачивает замок на два оборота, а потом еще дергает задвижку и бросается обратно, спотыкаясь о разбросанные сумки.
Что-то массивное толкается в дверь с глухим стуком. Звякают ключи на крючке в прихожей, вздрагивают стены. Выломает, точно выломает. Нырнув под стол, Юра замирает и прислушивается. После долгой паузы доносится новый стук, а затем опять поскрипывают доски настила. Уходит.
Вытерпев несколько минут тишины, Юра зажимает ладонями рот и наконец дает волю слезам. Даже не верится, что столько пережил в одиночку. Чудится, будто сунули в большую мясорубку и крутят теперь с неумолимой жестокостью. Мама и папа защитили бы, но они неизвестно где и неизвестно когда вернутся. Есть только дедушка в спальне, но от этого лишь хуже, потому что не должно его там быть, его теперь вообще нигде быть не должно. Беспомощность душит как прижатая к лицу подушка, и нет от этого спасения.
Утомленный, опустошенный и разбитый, Юра понимает что уснул только когда солнечный свет будит его, отражаясь от полированного бока забытой в углу кастрюли. Отлипнув щекой от грязного кухонного линолеума, он выползает из-под стола и с надеждой оглядывается, будто вот-вот из гостиной выйдет мама, и все окажется всего просто сном.
Дом пустой и тихий, это уже кажется привычным. За окнами никого нет, только замершая улица и заброшенный огород. Держась подальше от спальни деда, Юра бродит из комнаты в комнату, пока не вспоминает слова Лешки про бабу Настю. У нее надо про это расспрашивать. Про что «это» — пока не до конца ясно, но сидеть на месте точно не вариант. Вполне может быть, что ничего не изменится, если ничего не делать. Пройдет еще один день, наступит новая ночь, а там кто знает — или чудище все же выломает дверь, или дедушка решит наконец выйти из комнаты.
Нет, надо что-то предпринимать.
Щелкает замок, скрипят дверные петли. Юра ступает на крыльцо и вытягивается на носочках, стараясь заглянуть как можно дальше. Ветерок перебирает траву, по крыше гаража бодро скачут воробьи, плескаясь в лучах утреннего солнца. В воздухе витают запахи цветов и навоза. Все как всегда. Будто не происходит ничего необычного.
Выбравшись за ограду, Юрка крутит головой, готовый убегать при малейшем признаке появления чудища. Внутренности будто сжаты в крепкий кулак, зубы стиснуты до боли. Улица лишена обычной утренней суеты — никто не выпускает кур во двор, не слышно дребезжания ведер и перекрикивания соседок. Низко пригибаясь, Юра быстро шагает вперед. Синий забор в конце улицы постепенно приближается, домик за ним выглядывает занавешенными окнами, будто терпеливо дожидается гостей.
Стоит скрипнуть калиткой, как входная дверь распахивается, и в проеме маячит улыбающаяся баба Настя. Седые волосы собраны в пучок на затылке, халат с маками такой потасканный, что кажется ровесником хозяйки.
— Заходи давай, быстрее! — говорит, делая приглашающий жест.
Юра оглядывается и шмыгает внутрь. Баба Настя тут же закрывается, громко щелкая замком.
— Пришел, слава Богу! Думала, так и будешь на месте сидеть как дурачок.
В доме сумрачно и прохладно. Окна задернуты, пахнет почти как у дедушки — нежилым помещением. В кухне пустой стол и аккуратно расставленная по полкам посуда. Не заметно ни выпечки, ни кипящей на плите кастрюли, вообще ничего съестного, только пучки разных трав развешаны над печкой как флажки в школьном актовом зале.
Юра подает голос:
— Там кто-то ходит, большой такой, непонятный…
— Ходит, ходит, — соглашается баба Настя. — Не бойся, если дверь заперта, в дом он не зайдет. Мы потому тут и маемся в четырех стенах все время, ждем такого как ты.
— Какого?
— Полезного! Мы-то тут все ничего сделать не можем, а вот ты — очень даже.
Пока Юра переваривает услышанное, она резво семенит к печке и начинает ощипывать травы. Кухня тут же заполняется запахами мяты, ромашки и многими другими, пряными, совершенно незнакомыми.
— Понимаешь, — бубнит под нос баба Настя, — способы-то есть, ну, как выгнать его, да вот подобраться никто не может, мы же его не видим, а если наугад, он моментально это самое… Раз — и всё. Потому мы только и можем ждать, а другого ничего не можем.
(продолжение в комментариях)
