CreepyStory

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

— Вот она, родимая, — улыбнулся парень, приблизив брыкающуюся, напуганную птицу к своему лицу, — попалась, гадина крылатая.

Пича издала тревожное карканье, изо всех сил пытаясь освободиться, но хватка парня была сильнее. Почувствовав, как она собирается изменить форму, Витя, держа птицу в руках, выпустил из каждого пальца по щупальцу, что плотно обвили ее тельце.

— О, а вот и она, — Витя наконец заметил искомую траву, наклонился и сорвал свободной рукой, убрав пучок в мешочек на поясе.

Он вышел из палисадника, и посмотрел на напуганную птицу.

— Я вот все думаю, сейчас тебе крылышки выкрутить, пакость маленькая, или подождать немного? — ухмыльнулся Витя, — но не до тебя сейчас.

Витя пошел на выход из двора, намереваясь идти сразу к бабке, но брыкания Пичи и ее перепуганный взгляд постепенно выводили парня.

— Сука, еще раз дернись, — Витя второй рукой схватил один палец на лапе, и рывком сломал его, загнув, — я тебя тварь всю переломаю!

Птица громко закричала, продолжая брыкаться, но не стала рисковать, замерев. Лишь учащенное дыхание и приоткрытый клюв нервной птицы говорили о том, что она еще жива.

— Так-то лучше, умница, — Витя свободной рукой погладил Пичу по голове, но она отвернула голову.

Витя так увлекся птицей, что на жалкие мгновения потерял бдительность, за что и поплатился. Сзади в него с огромной скоростью врезалось нечто громоздкое и тяжелое, снеся его с ног. Витя еще несколько раз перекатился по асфальту, но птицу держал крепко, да и щупальца не упустили бы добычу.

Парень быстро подорвался на ноги, увидев довольно знакомое лицо.

— Ариста-арх, — Витя приветливо улыбнулся, смотря на крылатого монстра, — как ты быстро вымахал, однако. А удирал от меня совсем маленьким и хилым.

Аристарх навострил когтистые руки, и пошел прямо на парня.

— Ничего, я исправлю это маленькое недоразумение в виде тебя, — у монстра изо рта потекла кровь, показывая его озлобленность, — а вот птичку придется вернуть.

— Эту что ли? — Витя свободной рукой указал на Пичу, — разве что по частям.

Видя напор Аристарха, Витя насторожился, но решил воспользоваться козырем в своей руке.

— Сбавь обороты, дружище, — Витя схватил Пичу за голову, — или я ей сейчас башку сверну. Поверь, мне насрать на нее, мне ее хозяин нужен.

Аристарх сделал еще несколько шагов, но остановился, роняя с подбородка на холодный асфальт капли крови.

— Ее хозяин у меня. Предлагаю обмен, но придется прогуляться, — более спокойным тоном сказал Аристарх.

— Ну, не-е-е, так не пойдет. Приведите засранца к парку, там все и сделаем, сойдет? — ухмыльнулся Витя.

Аристарх стоял неподвижно, размышлял, но в один момент резко выпустил крыло, замахнувшись им. Три острых шипа из его крыла устремились в парня, что ему пришлось резко отпустить голову птицы. Щупальца, вырвавшиеся из его пальцев, остановили два шипа, но третий достиг цели, вонзившись в плечо парня, что он вскрикнул от боли. Аристарх тут же взмахнул вторым крылом, и парню пришлось бросить птицу, чтобы выжить самому. Пича упала на асфальт, но двумя щупальцами была обездвижена. И снова удалось остановить только два шипа, а третий угодил парню в бок, заставив скорчиться от боли.

— Сука-а! — завопил Витя, вытащив окровавленные шипы из плеча и бока, — я их тебе в жопу затолкаю.

Витя расправил руки, выпустил множество белых, длинных щупалец, и резко протянул руки в сторону монстра. Щупальца взметнулись вперед, окутывали шею, руки и туловище Аристарха, крепко сжимая. Монстр напрягся, сжал руки не в силах пошевелиться.

— Вот ты сука и попался, — ухмыльнулся Витя, переглянувшись с Пичей, — двух зайцев одним выстрелом, во дела! Раздавить его, сука!

Щупальца еще сильнее сжимали тело Аристарха, но тот наоборот расслабился. Через несколько секунд Витя понял, что что-то не так, и напрягся сам. Монстр склонил голову набок, жутко раскрыв рот в кровавой улыбке, а Витя округлил глаза, смотря на него.

Щупальца, которые обвивали тело Аристарха начали чернеть, слабели и отмирали прямо на глазах, рассыпаясь в прах.

Не смотря на злобу и готовность здесь и сейчас убить монстра, Витя отпрянул назад, щупальца под его встревоженный взгляд отпустили Аристарха, а их почерневшие концы, по которым чернота распространялась с большой скоростью, обмякли. Они опустились на асфальт как бесхозные веревки. Губительная чернота продолжала распространяться, и Витя, посмотрев на Пичу, принял единственное правильное для себя решение. Одно щупальце отпрянуло от птицы, и взметнулось в воздух, перерубив все остальные щупальца по одной ровной линии. Витя сморщился от боли, смотря на свои укороченные щупальца, по которым уже не распространялась зараза.

— Что ты теперь мне противопоставишь, жалкий гибрид? — хохотнул Аристарх, идя прямо на Витю. Из его рта снова потекла кровь, а пустые глаза вот-вот бы выпали из глазниц, — может, еще крови твои малыши хотят? Пусть пьют, мне не жалко!

Аристарх был уже в жалких метрах от Вити, который не знал, как вступать в бой. Как драться с существом, когда единственная сила, что у него есть, бесполезна против врага? Щупальца пьют кровь на автомате, они не различают полезную и вредную для них кровь, которую Витя впервые повстречал. Это был чистейший яд, способный загубить его щупальца за жалкие минуты. И тогда все, поминай, как звали лучшего помощника Драгоса.

Аристарх уже почти настиг свою жертву, собираясь беспринципно с ней расправиться, но в этот момент в одной из квартир дома, что был справа от Аристарха, с грохотом разбилось окно…

***

Разорванное на части тело Охотника за головами так и оставалось лежать во дворе, где над ним совершили кровавую расправу. Через несколько десятков минут клочки тела начали притягиваться друг к другу, намертво спаиваясь. Во дворе никого не было, поэтому никто не лицезрел эту мерзкую картину, как из кучи разорванной плоти собирается человекоподобная фигура без головы. Это был абсолютно голый, мясной исполин без половых признаков. Из его тела торчали вросшие лохмотья одежды, которую монстр так же порвал на части вместе с Охотником. Он забрался в окно, из которого его вышвырнули, и взял свой топор. Выйдя из квартиры, изуродованная кукла Охотника без одной кисти, оставляя кровавые следы от своих ног, направилась на второй этаж.

Он уже был у двери квартиры, в которой пряталась Ксюша, уже замахнулся ногой, собираясь ее выбить, но за мгновение до удара остановился. Замер, как будто его выключили. Охотник резко повернул корпус в сторону, и рысью побежал вниз. Выбежав из подъезда, исполин с огромной скоростью пробежал несколько дворов, забежал в подъезд, выломав стальную дверь вместе с проемом своим телом, забежал на второй этаж, выломал дверь в пустую квартиру. В квартире он быстро сориентировался, забежав в комнату, окна которой смотрели на другую сторону, и смело побежал вперед. Сгруппировавшись, Охотник выпрыгнул, с грохотом выбив стекло, и приземлился рядом с крылатым монстром, который практически настиг парня перед собой.

Он тут же замахнулся топором, но Аристарх быстро среагировал, отпрыгнув назад. Приземлившись, монстр увидел рядом с Витей крупного мужчину с густой бородой, в тельняшке и сером полукомбинезоне.

— А ты вовремя, — буркнул Витя, смотря на Охотника, — ну и потрепало же его.

— Травы собрал? — спросил Погром. Витя кивнул, — тогда к бабке.

Погром только протянул руку к Вите, как тот отстранился, подняв с земли скованную одним щупальцем Пичу.

— Вот теперь можно, — ухмыльнулся Витя, посмотрев на Аристарха, — развлекайся.

Монстр замахнулся крылом, выпустив три маленьких шипа в их сторону, но в это мгновение, когда Погром положил ладонь на плечо Вите, они вдвоем растаяли в воздухе, и шипы пролетели, не достигнув цели.

Осознав, что он упустил цель, Аристарх разозлился еще сильнее. Он утробно зарычал, бросившись на Охотника, и с ноги ударил в грудь, сбив того с ног.

Выхватив топор, он выбросил его в сторону, и полез в карман своих шорт. Охотник поднялся на ноги, когда Аристарх достал из кармана кулон на цепи в блестящей окантовке которой был закреплен прозрачный кристалл.

Монстр протянул руку вперед, и начал что-то тихо бормотать. Охотник за головами тут же встал, как вкопанный, весь напрягся, а из нутра раздался детский, душераздирающий крик.

Аристарх продолжал бормотать, и совсем скоро из тела исполина показалась полупрозрачная голова мальчика, которую как пылесосом затягивало в кристалл. Она кричала, сопротивлялась, но сила талисмана была слишком велика. Через минуту последняя душа. Та самая, которую не смог сжечь Андрей, покинула тело Охотника, впитавшись в кристалл.

Тело исполина замерло, опустилось на колени и безжизненно завалилось набок. Теперь он точно не оживет, и Аристарх это знал. Он смотрел на кулон, в кристалле которого бурлила тусклая энергия.

— Хозяину твоя прыть понравится, — сказал Аристарх, убрав кулон в карман своих шорт.

***

Ксюша просидела на кухне до самого вечера. Духовку она уже не боялась оставлять, потому что внутри от кисти Охотника остались одни кости. Хорошо согревшись, девушка решила все-таки продвинуться в сторону КПП, может там хоть накормят. Она нашла в доме теплую, мужскую куртку и, выключив конфорки, покинула квартиру.

Пока сидела в квартире настолько забылась, что даже не обратила внимания на то, что на месте, где монстр разорвал Охотника, уже не было ничего. Только кровавые кляксы в местах, где были его ошметки. Ксюша покинула двор, осматриваясь по сторонам, и шла у стены дома. Практически выйдя за угол, она решила сначала аккуратно выглянуть.

Высунув голову, Ксюша поблагодарила себя, что не вышла сразу. Там, в десятке метров от нее на корточках сидел парень, но его головы она не видела. Он склонился над трупом мужчины, а в его руке блеснул не то, что нож, а самый настоящий мясницкий тесак.

Ксюша сглотнула, посмотрела в сторону проезжей части. Там, через несколько улиц уже был выход к основному шоссе, которое привело бы ко второму КПП.

Ксюша только сделала шаг, как этот парень резко поднялся на ноги, обернувшись.

У девушки в груди ухнуло сердце, потому что увиденное никак не могло быть реальным. У парня в черной водолазке вместо лица она увидела реалистичную маску кролика со злобными, красными глазами.

Ксюша бросилась бежать, позабыв про боль в ноге, но неизвестный тоже кинулся в ее сторону. А скорость, с которой он догнал девушку, была довольно завидной. Он свалил девушку с ног, навалившись на нее. Когда он перевернул кричащую от ужаса Ксюшу, то замахнулся ножом, но момент удара так и не настал.

Кроличьи, красные глаза вперились в лицо девушки, а в глазах незнакомца прочиталось удивление.

— Ксюша? — скрипучим, хриплым и сдавленным голосом спросил незнакомец.

Нож выпал из его руки, и парень встал, оставив перепуганную и плачущую девушку.

Ксюша так ничего не могла понять, пока кое-что не увидела. Облик этого подкачанного парня с маской кролика растаял, и она увидела его. На нее смотрел тот самый подросток, которого она потеряла еще тогда, когда он предложил Погрому себя вместо нее. Он даже одет был так же, как в тот день, в тот теплый, беззаботный майский день.

— А…Андрей…? — Ксюша не могла поверить своим глазам, но то, что он не использовал против нее тот огромный нож, заставляло поверить в то, что видит, — но… как?

— Я тоже не ожидал тебя увидеть, — сказал подросток уже давно позабытым для девушки голосом, — как подросла-то.

Андрей протянул руку Ксюше, и помог ей встать. Девушка не сдержала очередных слез, уже крепко обняв парня. Следом за этим она сразу получила подзатыльник, округлив глаза.

— Ты настолько дура, что тебе хватило ума остаться жить после того, что было в этом городе? — нахмурился Андрей.

— Не живу я здесь, — Ксюша шмыгнула носом, — родителей навестить приехала, и тут… это!

— Это не делает тебя умнее, — Андрей наклонился за своим ножом, принялся его разглядывать, — если бы я выбрался тогда, то за всю мою жизнь нога моя не ступила бы в этот проклятый город! А родители? Да хрен бы с ними, они же не знают, не были там, в этом сраном парке! Чего им бояться! Но я не выбрался…

— Он убил тебя? Что на тебе за маска? — сглотнула Ксюша, но внезапно в ее глазах мелькнул мимолетный восторг, — и как ты таким… ну, здоровенным стал?

— Он всех убил, всех до единого. Парк никуда не делся, он просто погрузился во тьму. Все дети, подростки, все кто там были, он слепил из всех тел одну уродливую кучу плоти и конечностей! Даже не заморачивался, просто склеивал их, пока не получил огромную кучу тел, а потом начал вырезать из них, что вздумается. Но меня он как раз таки не убивал, сука! Я единственный, кто не пополнил эту вонючую кучу трупов! Но это не значит, что мне повезло. Этот урод сделал для меня маску блядского кролика, которую я даже с кожей от себя оторвать не мог! А я пытался, о да, как я пытался! А тело, ну… а чем заниматься еще, когда были свободные дни, когда этот ублюдок меня не трогал. Занимался, сильнее стать хотел.

— Господи, Андрей… — Ксюша всхлипнула, не в силах смотреть на подростка, — но твой нож… ты кого-то убил?

— А потом уже было все интереснее и интереснее. Измывался, избивал, вешал, сука! Вешал! И забывал обо мне на неделю-другую. Представляешь, какого это висеть в петле, задыхаться но не иметь возможности умереть? А я представляю! Я пережил это! Я уже не помню некоторых пыток, наверное, слишком скучными были, но сейчас, когда я выбрался… — Андрей крепче сжал свой нож, оскалившись, и приставил нож к шее напуганной девушки, — чего мне, по-твоему, хочется больше всего!? Себе ответь, мне не надо.

Андрей отстранился, ухмыльнувшись.

— Но в один момент все прекратилось. Он предложил мне помогать ему, мол фантазия у старика кончилась, слепить бы чего ему на потеху. Я согласился не раздумывая. Он дал мне силу, объяснил, как это делать. Я без жалости рвал эту кучу плоти, лепил, что придет в голову, но сначала не получалось, за что я мог снова угодить в петлю на несколько дней. Но когда я слепил Охотника за головами из трех, не помню, из кого. Девчонка вроде и два пацана, тут он и растаял. Похвалил даже, сука, — усмехнулся Андрей, — так обрадовался, что даже потом еще нескольким трюкам научил, которые сам знал.

— Живучий он оказался, Охотник твой, — хмыкнула Ксюша, и задумалась, — а как ты выбрался?

— Не знаю, как-то получилось. Импульс был, призвали кого-то, видимо. Я брешь как увидел, сразу выскочил, чуть не застрял между измерениями. Да уж, тогда бы петля мне наслаждением показалась.

— Призвали? Господи, только не это! Они, похоже, Ванзеса призвали. Тогда мы точно отсюда не выберемся, — Ксюша задрала голову, отчаянно промычав.

— Ты знаешь, что он собирается делать? — Андрей приподнял одну бровь.

— Мы… ну, те, кто пришли сюда расправиться с Погромом, хотели вытащить с помощью Ванзеса души из парка, чтобы у него сил не осталось. Но, мне кажется, что и сам Погром про это в курсе. И если он сделает это первым, то наоборот загонит все души города в парк! И тогда его уже вряд ли можно будет остановить, — констатировала Ксюша, тяжело выдохнув.

Андрей задумался, и посмотрел куда-то в сторону, точно принюхивался.

— Ну да, чувствую, что-то там происходит, и не только души там, а еще кто-то, — сказал Андрей, крепко сжав в руке нож, — ну ничего, если кто-то хочет с ним разобраться, тогда я тоже участвую.

Облик парня в ту же секунду растаял, сменившись его настоящим обличием крупного парня в черной водолазке и маске кролика. Ксюша охнула, смотря на него, заметив, как парень вырос и окреп. Держа в руке нож, Андрей двинулся в сторону по улице. Ксюша же, поджав губы, не знала, куда податься. В итоге решилась пойти вслед за Андреем. Все-таки, с таким рядом будет безопаснее.

Сальмонелла. ЧАСТЬ 4. ПРИЗРАЧНЫЙ ШАБАШ. ПОГРОМ ПРОТИВ АРНОЛЬДА. Глава 1

Сальмонелла. ЧАСТЬ 4. ПРИЗРАЧНЫЙ ШАБАШ. ПОГРОМ ПРОТИВ АРНОЛЬДА. Глава 2

Сальмонелла. ЧАСТЬ 4. ПРИЗРАЧНЫЙ ШАБАШ. ПОГРОМ ПРОТИВ АРНОЛЬДА. Глава 3

Сальмонелла. ЧАСТЬ 4. ПРИЗРАЧНЫЙ ШАБАШ. ПОГРОМ ПРОТИВ АРНОЛЬДА. Глава 4

Сальмонелла. ЧАСТЬ 4. ПРИЗРАЧНЫЙ ШАБАШ. ПОГРОМ ПРОТИВ АРНОЛЬДА. Глава 5

Сальмонелла. ЧАСТЬ 4. ПРИЗРАЧНЫЙ ШАБАШ. ПОГРОМ ПРОТИВ АРНОЛЬДА. Глава 6

ЧАСТЬ 4. ПРИЗРАЧНЫЙ ШАБАШ. ПОГРОМ ПРОТИВ АРНОЛЬДА. Глава 7

Сальмонелла. ЧАСТЬ 4. ПРИЗРАЧНЫЙ ШАБАШ. ПОГРОМ ПРОТИВ АРНОЛЬДА. Глава 8

Сальмонелла. ЧАСТЬ 4. ПРИЗРАЧНЫЙ ШАБАШ. ПОГРОМ ПРОТИВ АРНОЛЬДА. Глава 9

Сальмонелла. ЧАСТЬ 4. ПРИЗРАЧНЫЙ ШАБАШ. ПОГРОМ ПРОТИВ АРНОЛЬДА. Глава 10

— Да я откуда помню, мне не до того было, я расслабился в самолете, водочки с собой взял, — буркнул Алексей, — тип какой-то, газету постоянно читал, а-а-а, Иваном вроде представился, но не мне. Агент какой-то там был, смутно помню. Они потом разболтались, а мне уже хватило, да я уснул до конца полета. Больше их не видел.

— Хорошо. Что потом в течение дня было? — уже более заинтересованно спросил Никитин.

— Да ничего особенного, домой вернулся, друга позвал выпить, — на этих словах Алексея полковник напрягся, — пока ждал его, до вечера еще пузырь угомонил, пить хотелось жутко, зуд какой-то был непонятный. Хотел пойти в магазин, догоняться, и тут друг пришел. Ну, я подумал, что он пришел, а меня прям с порога ваши и скрутили, похоже. Потом… а потом и не помню ничего.

— Спасибо за информацию, Алексей Андреевич. Более не задерживаю. Врач тебя осмотрит сейчас, и можешь валить на все четыре стороны, — улыбнулся полковник, и вышел из палаты.

В своей машине он набрал номер знакомого.

— Здравствуй, Френсис, — не снимая улыбки с лица, поздоровался Никитин.

«Млять, Серега, только отдохнуть прилег» — буркнул Гемини в трубку, — «что-то серьезное?»

— Враг вот в отличие от тебя не спит, — ответил Никитин, — а то, серьезное. По пустякам не стал бы беспокоить. В общем, проверил всех лично, кто в одном классе летел с Эттиным вашим. Повезло, что из Москвы никто не укатил.

«О, ну и чего? Все в порядке?» — спросил Гемини уже бодрее.

— Одного успели зацепить, но и тут удача на нашу сторону встала. С ними на одном ряду, у окна один сидел. Видимо, через Ивана на него дрянь и перекинулась. Да только интересно получилось, когда к вечеру его привезли, пьян он был в лохмотья. В комнате допроса его и вырвало, да с двумя этими щупальцами. В больнице промывку сделали, еще одно щупальце извлекли, прокапали алкоголика этого. Я вот только сейчас от него, все с ним нормально, изменений нет. А интересно то, что пить он начал в самолете. Но стоило только ему выблевать их, как сдохли сразу, паразиты.

«Вот это дела-а-а» — протянул Гемини, — «то есть, он, сам того не зная, потравил паразитов? Есть у меня мысля, что начинают они с желудка, потому что мой агент, Лейн который, тоже попал под раздачу. Думаю, я его или спасу, или пристрелю, другого варианта не было. Ну, я недолго думая, поймал его, да два пальца в рот по самую глотку. Три щупальца вышли, и все. До сих пор целехонек, не жалуется.

— Верно, с желудка начинают, у алкоголика нашего как раз в трех местах кровотечение было. Видимо, в некоторых случаях водка наша Русская не так уж и вредна, — хмыкнул полковник.

— Верно подмечено, Серега. Спасибо за информацию, буду на чеку, — поблагодарил Френсис, вскоре положив трубку.

Не успел полковник убрать телефон, как он раздался тревожной трелью.

— Да, Потапов, слушаю?

«Товарищ полковник, вас генерал-майор в отделе ждет, говорит дело срочное»

— Что еще такое? — Никитин уже завел двигатель.

«Не могу знать, в подробности не посвящал» — раздался голос капитана.

— Еду, — полковник положил трубку, тяжело выдохнул, и нажал педаль газа.

***

В самом отделе полковник не медлил, сразу же явился к генерал-майору, постучав в его кабинет.

— Входите, не заперто.

Полковник открыл дверь, прошел в кабинет, за столом с задумчивым видом сидел мужчина в возрасте. Острая щетина покрывала обеспокоенное лицо, черные волосы были коротко подстрижены, но все равно седина выделялась. Он был в белой рубашке с закатанными рукавами, и в одной руке держал ручку, с которой не сводил хмурого взгляда.

Полковник козырнул, на что мужчина отмахнулся.

— Садись, Серега, не до этого.

— Прибыл сразу же по первому звонку, Валентин Афанасиевич, — отчеканил полковник.

— Знаю, Никитин. Сразу к делу, — генерал-майор расправил плечи, размял шею, — в общем, не успел ты из Вишнецка вернуться, как там произошло ЧП.

— В каком смысле? Я был на базе Вишнецк-2, в самом городе только проездом. В рапорте я все указал. Что там произошло? — полковник напрягся.

— Рапорт твой я читал, довольно интересно все получилось, но это потом обсудим. Два часа назад Вишнецк перестал выходить на связь, полностью. Ни один КПП не отвечает, ни Обвал, ни штаб. Потапов вертолет отправил, да вертушку чуть не угробили.

Полковник сглотнул, внимательно слушая Валентина.

— Спуститься вертолет не смог, как утверждал пилот, на что-то сел прямо в воздухе. Да так сел, что чуть лыжи там не потерял. Съемка все подтвердила, вертолет опуститься не может, один смельчак даже спрыгнул, походил по воздуху, ебттвоймать, и обратно залез. Ничего, на губе посидит, подумает о своем поведении. К первому КПП отряд стянули, а там, блять, куча трупов! Да УАЗ, выехавший по вызову, нашли. Водила мертв, УАЗ напополам, как ножом. Дальше бойцы пройти не смогли, преграда там невидимая. В общем, не знаю, как это растолковать грамотнее, и как с Громовым это связано, но город, блять, под сраным куполом, а вместо провала этот сучий парк снова стоит! В город ни войти, ни выйти из него! Бойцы на других КПП перепуганы все, из города пробка тянется, гражданские с ума сходят, но выехать никто не может. Видеть то их видят, да только не слышат ни они нас, ни мы их. Пули не берут, гранаты тоже. Мысли есть, полковник?

Никитин серьезно задумался над информацией, которую ему предоставили.

— Скорее всего, аномалия была вызвана Обвалом, — ответил Никитин, — разрешите взять дело под личный контроль?

— Разрешаю, ты у меня с чертовщиной всякой давно сталкиваешься, Сергей. У тебя на все про все ровно сутки. Если завтра к этому времени купол так и будет цел, я согласую с главнокомандующим применение ракет Кроатон.

Услышав название оружия, полковник напрягся.

— Посмотрим, как он выстоит, — отрезал генерал-майор, — все жертвы под нашу ответственность, понял?

— Понял, Валентин Афанасиевич. Разрешите идти?

— Дело у тебя на столе, не задерживаю, — ответил генерал-майор. Когда полковник был уже у двери, Валентин окликнул его, — не доводи до крайней точки, Серега. Не подведи.

Полковник понимающе кивнул, покинув кабинет.

Пройдя в свой более скромный кабинет, Никитин сразу заметил папку, которая была поверх другой кипы бумаг на столе.

Полностью изучив дело, Никитин обратил внимание на ту деталь, которую не сказал ему генерал-майор.

Все трупы были обескровлены. До единого.

Полковник, закрыв папку, тут же нажал на кнопку стационарного телефона.

— Потапов, ко мне в кабинет.

«Есть, товарищ полковник» — раздался ответ.

Через несколько минут в дверь постучали.

— Проходи, не заперто.

В кабинет прошел среднего роста мужчина тридцати лет. Короткая стрижка черных волос, строгий и напористый взгляд.

Капитан козырнул, но полковник так же отмахнулся, указывая на стул.

— Садись, не до этого сейчас. Вот, — Никитин передал папку капитану, — ознакомься у себя, и за дело.

Капитан принял папку, и покинул кабинет Никитина, но вернулся уже через полчаса.

— Изучил дело? — спросил Никитин.

— Так точно, товарищ полковник, — ответил Потапов.

— Времени нет, собирай людей и быстро к Вишнецку, за транспорт я уже договорился. Если до завтра с этим куполом не разберемся, этот город с землей сравняют.

Полковник встал со своего места, направившись к выходу вслед за капитаном.

— Товарищ полковник, а вы тоже… ну, поедете?

— Давай на выход, Потапов, меньше вопросов!

— Так точно, — ответил капитан, покинув кабинет.

«Вишнецк»

Андрей попытался приоткрыть глаза, с первого раза не получилось. Голова гудела, сознание упорно отказывалось возвращаться. Затекшие запястья отзывались белым шумом во всех руках.

Открыв глаза, Андрей обнаружил себя на темном, холодном складе. Он сидел на стуле с завязанными за спиной руками, а сам опирался затылком на балку стеллажа.

— Твою мать… — тихо откашлялся Андрей, осмотревшись по сторонам, — где я?

Андрей увидел того самого монстра, что вышел в его поле зрения. Он прошагал вперед, повернув голову в сторону Андрея, но ничего не говорил.

— Что вам от меня надо!? Кто вы такие? — выпалил Андрей, на что монстр склонил голову чуть набок, — говори уже!

— Хозяин с тобой поговорит, — ответил монстр.

— Х…хозяин? — сглотнул Андрей, поерзав на стуле.

На складе стало заметно холоднее. Не из-за барьера, которым накрыт город, вовсе нет. У Андрея заледенела душа, когда он услышал вдали склада тяжелые шаги, по мере приближения которых практически пустые стеллажи, располагающиеся рядами на складе, начали пошатываться от размеренных, но тяжелых шагов.

Шаги приближались, где-то со стеллажа упала пустая бутылка, разбившись о бетонный пол. В воздухе витало напряжение и страх, который исходил, возможно, не только от Андрея. Страх, который заставил его опустить взгляд, когда из-за ряда стеллажей показалась фигура. Он не успел приметить, какого она была роста. Может, три метра, а может и больше.

Шаги были слышны еще ближе, разносились по бетонному полу. Тело Андрея вибрировало от этих тяжелых, уверенных шагов. Он не стал закрывать глаза, хотя очень хотелось. В один момент он решил, что лучше посмотреть страху в глаза. Но не сразу, можно начать с ног.

Немного подняв голову, Андрей даже не понял, как эта фигура подошла, остановившись на расстоянии пяти метров. Он увидел ноги, крепкие, огромные, мощные ноги, размер стопы у которых был минимум пятьдесят пятый. Серая кожа на ногах была местами изорвана, за ней проглядывались натянутые как струны сухожилия. Выше колен были обрывки болотного цвета штанов, которые служили шортами и с трудом держались на широкой талии монстра, ибо практически изорванный, армейский ремень был тому подтверждением. А ноги от колен до бедер были едва ли не как туловище Андрея, как он успел заметить.

Туловище выглядело крепким, упитанным, хоть и за рваной, серой кожей то и дело просматривалась толща плоти, которая в таком свете походила больше на броню. Длинные, такие же мощные и крепкие руки заканчивались острыми, как бритва когтями, и были смиренно опущены вниз. За спиной его были сложены крылья, каждое из которых, наверное, было больше того монстра, что стоял неподалеку. Да что этот монстр? Теперь в сравнении с этим существом он выглядел сухоньким старичком, которого слегка стукни, а тот глядишь и рассыплется.

Андрей поднял взгляд выше, остановившись на лице существа. Абсолютно лысая голова, на которой просматривался шрам в виде пятиконечной звезды. Широкий рот, разрезанный чуть дальше по углам губ, зловеще скалился гнилыми зубами. Нос был практически впалый, обтянутый серой кожей, но не отсутствовал, как у его жалкого прототипа. Местами лицо было изрезано, будто им самим. Над отсутствующими бровями и под нижними веками были на совесть вбиты стальные скобы, которые держали веки, не давая им закрыться. Этими пустыми бельмами вместо глаз оно пристально смотрело на Андрея, прямо ему в душу.

И Андрей сглотнул в очередной раз ком в горле, прекрасно осознавая одну вещь:

Перед ним не кто иной, как Арнольд Лич собственной персоной…

Андрей изначально планировал разразиться бурной тирадой, когда увидит этого самого хозяина. Но теперь, смотря на Арнольда, он будто язык проглотил. Зато начал говорить Лич.

— Зачем ты привел смертного? — Арнольд заговорил тяжелым, гортанным басом, указав когтистой рукой на Андрея.

— Это-о не простой смертный, — воскликнул монстр, — к нему привязан дух фамильяра! Он и скрыл его от меня, когда мы пришли сюда-а.

Арнольд сделал еще пару шагов в сторону Андрея, когда тот чуть ли не сжимался от ужаса, который наводил на него облик Лича.

— Я не вижу рядом с ним фамильяра, — голос Арнольда приобрел недовольные ноты, — а вот его вижу.

— Фамильяр, он… он был там, но за ним, наверное, не пошел, — голос монстра стал вкрадчивым, в нем читалась подавляемая паника.

Панику стало бессмысленно скрывать, когда Арнольд протянул руку в сторону монстра, схватил его за горло, и поднял в воздух как кукурузную палочку.

— Ты тратишь мое время, Аристарх. Если ты не забыл, каждая минута здесь важна, зачем мне этот примитивный червяк!? — голос Арнольда был уже раздраженный, когда он сжимал горло монстра под испуганный, и одновременно шокированный взгляд Андрея.

— Я… фамильяр был! Он, — монстр, названый Аристахром хрипел, брыкаясь в титанической хватке Арнольда, но никто, попавший в эту хватку, не освободится просто так. Либо по воле Лича, либо мертвым, — во-о-т он!

Аристарх указал рукой в сторону, куда Лич медленно повернулся. По складу летел черный ворон, надвигаясь на них как маленькая, но грозовая туча.

Проявив интерес к ворону, Арнольд отпустил Аристарха. Монстр свалился на пол и, кряхтя, как побитая собака отползал в сторону.

Ворон, тем временем, спикировал на плечо Андрея, и злобно зашипел на Арнольда, крепко цепляясь когтистыми лапами за куртку. Лич никак не отреагировал, сделав шаг ближе к парню, и тогда птица обратилась черноглазой девушкой, что встала между Арнольдом и Андреем, защищая своего хозяина. Она выпустила длинные когти из пальцев, готовясь замахнуться.

— Пича, не надо! Не вздумай! — выпалил Андрей, ерзая на стуле и дергая руками, что были связаны за спиной.

Арнольд сделал еще один шаг, Пича восприняла это, как нападение, и первая бросилась на него.

Лич среагировал быстро, от себя ударив Пичу. Удар выглядел ленивым, но девушку точно смел ураган, она отлетела на десяток метров в сторону, собрав своим телом несколько стеллажей, с тихим писком рухнув где-то под одним из них.

— ПИЧА! — закричал Андрей, резко дернувшись на стуле.

Арнольд подошел практически вплотную к Андрею.

— Они все равно бесполезны, только отнимают время. Ты так и не ответил, Аристарх, зачем они сюда пришли. Может, напоследок я узнаю это от тебя лично? — Арнольд приставил острые когти к шее Андрея.

— Я пришел убить тебя! — выпалил Андрей.

Арнольд на несколько мгновений замер, и зашелся в жутком хохоте. Уже через несколько секунд он вновь держал когти у шеи парня, а сам навис над ним.

— Убить? Уха-ха-ха! Меня? Ты даже не представляешь, кто я такой, и с кем ты связался, мальчишка. Каким образом ты собрался убить меня-я!? — Арнольд свирепел, а из его пасти потекла кровь, которую он начал смаковать, — с помощью своего фамильяра? Что ж, я тебя расстрою, этого будет ничтожно мало! Много кто пытался меня убить, да вот не получилось!

— Смог бы, — выдавил из себя Андрей, стараясь отстранить голову подальше, — если бы Погром не влез! Не его ли детище твой Аристарх недавно завалил!?

Арнольд снова замер, но кожа на его лбу слегка приподнялась, местами натянулась из-за скоб.

Лич повернул голову на монстра, то сразу же заговорил.

— Да, мне пришлось разобраться с кровожадным существом, прежде чем добраться до мальчишки. Простите, что не сказал сразу.

— Кто такой Погром? — Лич склонил голову чуть набок.

— Призрак, который весь город под куполом закрыл. Всех убить собирается, насколько я понял, — ответил Андрей, заметив Пичу, что выходила вся пыльная из-за стеллажей, — не трогай ее, пожалуйста!

Арнольд медленно отстранил когти от шеи Андрея, вытянувшись во весь рост.

— Аристарх, ты пока свободен, — сказал Арнольд.

Монстр без промедлений удалился, шмыгнув за стеллажи.

— Что тебе еще известно? — спросил Арнольд, когда к Андрею подошла Пича, и оперлась на его плечо.

— Как лишить его силы. Если выгнать все души из его парка, то он потеряет свое влияние, — ответил Андрей, — только кажется мне, что он тоже собирается воспользоваться помощью Ванзеса.

Услышав это, Пича округлила глаза, уставившись на Андрея.

— Если он воспользуется его помощью, то загонит вообще все души этого города в парк, — сглотнула Пича, — тогда его уже будет не остановить.

— Отпусти ее, слышишь? Пусть соберет нужные травы, и может, мы успеем призвать Ванзеса быстрее, — тяжело выдохнул Андрей, с надеждой смотря на Арнольда, — пожалуйста!

Выслушав парня, Арнольд сделал резкий жест головой в сторону.

— Давай, Пича, быстрее! Только успей! Не переживай за меня, и будь осторожна, прошу, — с тревогой закончил Андрей, а Пича, задумавшись на несколько секунд, обратилась вороном, стремительно покинув склад.

Арнольд не видел смысла препятствовать, и прекрасно понимал, что эти двое точно не смогут как-то ему навредить, тем более при помощи каких-то трав. Он знал, о чем они говорят, и кто такой Погром. Он прекрасно знал это, и кое-что еще.

Теперь у него больше преобладал интерес, что же этот парнишка с фамильяром планируют против Погрома.

— Так и будешь держать меня здесь связанным? Видишь в этом смысл? — спросил Андрей.

— Как и не вижу смысла в обратном, — Арнольд отошел в сторону, погрузившись в размышления.

— Как скажешь, — Андрей сплюнул в сторону, покосившись на Арнольда, — только учти, что лучше поторопиться. Погром на месте стоять не будет.

Сальмонелла. ЧАСТЬ 4. ПРИЗРАЧНЫЙ ШАБАШ. ПОГРОМ ПРОТИВ АРНОЛЬДА. Глава 1

Сальмонелла. ЧАСТЬ 4. ПРИЗРАЧНЫЙ ШАБАШ. ПОГРОМ ПРОТИВ АРНОЛЬДА. Глава 2

Сальмонелла. ЧАСТЬ 4. ПРИЗРАЧНЫЙ ШАБАШ. ПОГРОМ ПРОТИВ АРНОЛЬДА. Глава 3

Сальмонелла. ЧАСТЬ 4. ПРИЗРАЧНЫЙ ШАБАШ. ПОГРОМ ПРОТИВ АРНОЛЬДА. Глава 4

Сальмонелла. ЧАСТЬ 4. ПРИЗРАЧНЫЙ ШАБАШ. ПОГРОМ ПРОТИВ АРНОЛЬДА. Глава 5

Сальмонелла. ЧАСТЬ 4. ПРИЗРАЧНЫЙ ШАБАШ. ПОГРОМ ПРОТИВ АРНОЛЬДА. Глава 6

ЧАСТЬ 4. ПРИЗРАЧНЫЙ ШАБАШ. ПОГРОМ ПРОТИВ АРНОЛЬДА. Глава 7

Сальмонелла. ЧАСТЬ 4. ПРИЗРАЧНЫЙ ШАБАШ. ПОГРОМ ПРОТИВ АРНОЛЬДА. Глава 8

Сальмонелла. ЧАСТЬ 4. ПРИЗРАЧНЫЙ ШАБАШ. ПОГРОМ ПРОТИВ АРНОЛЬДА. Глава 9

И еще один звонок разбудил чье-то дремавшее в то утро сознание. А за тем еще один и еще. Люди просыпались, не догадываясь, что ночью им будет сложно заснуть. Полицейские, врачи, судмедэксперты. Но до меня гудки добрались, когда люди узнали.

Узнали, кто убийца.

Я не бросил варить кофе и не сорвался натягивать обувь на босые ноги. Мне незачем было спешить. Закурив сигарету, впервые за последний месяц, я подошел к окну. День только начинался, небо было чистым, а на ветке за стеклом зрели будущие листочки.

Но я уже знал — этот день будет чертовски паршивым.

Жалость. Как же мы любим это чувство! Чувство, что поднимает нас над землей, над теми, кого мы жалеем. Мы говорим: «Ох, как же мне жаль! Мне так жаль тебя, бедный, бедный малыш». Мы плачем, но не долго. Мы забываем, и очень быстро. Жалость — приятное чувство. Я позволил себе им насладиться.

Может, уже сегодня, а может быть, только завтра по телевизору покажут то, о чем я грустил. Люди прилипнут к экрану, позабудут про остывший на кухне чай. Они будут качать головой и прикрывать ладонью и без того безмолвные губы. Укол жалости — незаметный наркотик. И самый желанный — когда страдают невинные. Чистая жалость, без сложностей и дилемм.

Черное — черное. Белое — белое. Но мир раскрашен совсем иначе. Мир серый, как и радужки, глядящие на меня исподлобья.

— Здравствуй, Петя, — я сажусь напротив.

Я не спешу, я двигаюсь медленно. Все ответы, итак, уже здесь. Позади глазниц, между торчащими ушами. Спрятанные в белобрысой голове.

— Здравсте, — отвечает мне мальчик.

Наш юный убийца. Маленький семилетний отниматель жизни.

— Петя, — говорю я ему, — я хочу задать тебе несколько вопросов. Хорошо?

— Хорошо, — он кивает.

«Зачем ты убил, Петя?» — не спрашиваю я. Вместо этого я достаю из своего портфеля детский альбом для рисования и цветные карандаши. Я достаю динозавра, плюшевого и зелёного. Я кладу на стол пакетик шоколадного драже.

Одна из задач детского психолога — развлекать.

— Можешь рисовать, пока мы говорим.

Я пододвигаю сладости поближе.

— И можешь угощаться. Меня, кстати, Дима зовут.

Дмитрий Иванович, если быть точнее. Но шансов на то, что мальчик расскажет свои секреты Диме, намного больше.

— Что мне рисовать? — Петя скользит взглядом по чистому листу.

Короткие рукава полосатой футболки дрожат. Не сами по себе. Где-то под столом Петя сложил ладони на колени, не переставая трясти ногами ни на секунду.

— Что хочешь.

Себе я тоже достаю карандаш. Обычный, графитовый, и черный блокнот на пружинке. Вот мы и готовы.

— Петя, скажи, пожалуйста, с кем ты живешь?

И мальчик рассказывает. Он говорит, что живет с папой, ведь мама умерла. Она утонула и совсем недавно. Зимой, в январе, когда все люди купались.

— И ты тоже купался?

— Нет, — отвечает Петя. — Только мама с папой.

Он берет из коробки карандаш. Их там двенадцать. Все, кроме одного, цветные.

— Мама не разрешила мне. Она сказала, что вода слишком холодная.

Я слежу за линией на белом листе. Она черная, она жирная. И она глубокая, словно царапина. Под столом все так же трясутся ноги.

— Петя, скажи, пожалуйста, что ты делал сегодня утром?

Мальчик поднимает на меня взгляд. Под нижними ресницами у него круги, а под кругами веснушки. И совсем нет слез.

— Гулял, — отвечает Петя.

— Один?

— Нет. С Мишей.

Он продолжает рисовать, а я продолжаю спрашивать. Нет, Миша ему не лучший друг. Они соседи, живут в одном доме. Дом разделен общей стеной, и комнаты мальчиков как раз по разные от нее стороны. Но они не друзья, нет.

Они не были друзьями, пока Миша был жив, и теперь, когда он мертв, они тем более не друзья. Миша был младше на целый год, и, в отличие от Пети, еще не ходил в школу. А еще Миша был ябедой, и это то, почему Петя не хотел с ним дружить.

— Но он все равно за мной таскался, — говорит мальчик, не отрывая глаз от своего рисунка. — И в окно ко мне подсматривал.

На этих словах карандаш у него в руках обламывается, оставляя черный кончик лежать на бумаге. Петя достает коричневый.

— Тогда почему сегодня ты решил погулять с Мишей? Еще и так рано?

Этот прием с рисованием работает не только на детях. Дайте своей жене листок и ручку, и, быть может, она расскажет вам чуточку больше.

— Он узнал мой секрет, — отвечает мне Петя.

Быть может, ее мозг слишком отвлечется, выводя каракули. Быть может, он тоже потеряет бдительность.

— Ты хотел попросить Мишу никому о нем не рассказывать?

Петя мотает головой. Он говорит, что Миша все равно бы всё всем рассказал.

— Что же ты тогда хотел, Петя?

И мальчик отвечает:

— Никто не должен знать о секрете. Никто.

В этот момент ломается коричневый карандаш. Петя откладывает его в сторону и тянется за следующим. Десять оставшихся слишком яркие, и его рука замирает, зависнув над ними. Наконец, он решает взять красный.

— Даже мама, — говорит Петя.

Вот оно!

— Даже мама? — переспрашиваю я, и мальчик кивает.

Но, может, я ошибаюсь. Может, это совпадение.

— Петя, а кто еще знал о твоем секрете? Кроме Миши и мамы.

И он говорит:

— Больше никто.

Никто, кроме мертвого Миши. Никто, кроме мертвой мамы.

— Петя, а раньше родители купались зимой? В прошлом году, например?

— Нет.

— А в церковь вы часто ходили?

— Нет, — снова отвечает мальчик. — Никогда там не был.

Я сла́бо разбираюсь в модели поведения религиозных людей. Я далек от них, но это мне кажется странным. Я смотрю мальчику на шею. Она пустая. Ни шнурка, ни веревки, которая могла бы заканчиваться нательным крестиком или оберегом.

— Петя, ты скучаешь по маме?

Над листком раздается хруст. Алая линия заканчивается жирной точкой, там, где красный обломок торчит из нее. Я жду.

— Да, — выдавливает из себя мальчик.

Я не вижу его глаз, только макушку, но голос подсказывает мне — Петя плачет. Об этом же говорят упавшие на бумагу капли. Одна, вторая.

— Ты жалеешь, что она утонула?

Третья. Очень быстро капли впитываются в сухую поверхность.

— Да, — всхлипывает Петя. — Но папа сказал, так нужно. Никто не должен знать.

Его плечи дрожат. Он маленький мальчик, пусть и убийца. Пусть даже каких-то пару часов назад его руки были покрыты холодной кровью. Пусть пальцы его сжимали кухонный нож — так написано в протоколе. Все равно, он все еще маленький мальчик.

— Петя, — говорю я, — твой секрет. Папа тоже знает о нем?

Сейчас его руки пусты. Даже новый карандаш он взять не успел, поэтому они сжимаются в тугие кулаки. Они поднимаются повыше, к самому лицу, уже мокрому от слез. Они тоже дрожат.

— Это наш с ним секрет, — отвечает мальчик и закрывает лицо ладонями.

Он рыдает в них громко и яростно. Я хочу его пожалеть, но мне нельзя расслабляться. Я здесь не за этим.

Я больше не спрашиваю его ни о чем. Теперь я только рассказываю. Словно провидец, словно какой-то волшебник, я выкладываю в словах и предложениях все то, что с ним случилось. Нет, я не умею читать мысли. Мне просто слишком хорошо известны все эти секреты.

Я рассказываю ему, что я знаю. Что именно папа делал с ним. И как мама об этом узнала, и как ей помогли замолчать. И Миша. Миша, что живет за стенкой. Миша, который услышал звуки. Странные звуки, которых не было раньше. Раньше, когда мама все еще была жива, и папа старался не шуметь. Я рисую словами картину, где Миша, везде сующий свой любопытный нос, встает с теплой постели и выходит во двор. Он крадется к окну, и он смотрит. Он видит то, что ему нельзя было видеть.

Секрет!

Я не провидец, я не экстрасенс, но Петя смотрит на меня, будто я им являюсь. Я задаю последний вопрос:

— Так все и было?

Хоть мне уже известен ответ, он должен прозвучать из уст мальчика. Для протокола.

— Да, — слышу я.

Вот и все.

Я закрываю блокнот. Убираю его в портфель, как и свой карандаш. Те, что цветные, остаются лежать на столе. Бледная ручка тянется к ним и хватает рандомный. Синий. Такой же синий, как и небо где-то за пределами здания. Наверное. Там, где мы сидим, нет окон, чтобы проверить.

— Я хотел сказать кое-что еще, — Петя заглядывает мне в глаза.

— Хорошо, Петя. Говори.

Он мнется.

— На у́шко, можно?

Конечно, можно. Я приподнимаюсь на стуле, переваливаюсь через стол, поближе к мальчику. Я жду.

Карандаши, которые я купил, абсолютно новые. Их заточили где-то на фабрике. Заточили очень качественно.

И очень остро.

Раздается крик. Он не мой. Это Петя кричит, зажмурив глаза. Он разжимает кулак, и карандаш падает на стол. А за ним на рисунок капает моя кровь.

— Петя… — теперь я расслабляюсь.

Теперь мне по-настоящему его жаль. Наркотик разливается по моим венам, он меня обезболивает. Я прижимаю к виску динозавра, ни разу не тронутого мальчиком.

— Никто не должен знать! — кричит Петя. — Никто!

Я хочу надеяться, что спешу с выводами. Что предсказанная мной безнадежность окажется ошибкой.

— Никто! — мальчик сползает со стула на пол и ложится на него всем телом. Он катается в истерике, как делают дети в магазинах, когда хотят заставить маму купить им что-нибудь. Он плачет, плачет и плачет…

В спешке и одной рукой я собираю со стола оставшиеся карандаши. Убираю конфеты. Альбом с рисунком я тоже беру в руки. И теперь мне становится больно. Черное солнце светит над черным домом. Черный человек стоит возле стены. Рядом фигура поменьше. Это женщина, она в платье коричневого цвета. А между ними маленький красный мальчик.

Паршивый, паршивый день.

Воинов, несмотря на молодость – чуть за тридцать, - был фиксером опытным, потому не стал задавать лишних вопросов. Немедля направился в исследовательский центр.

Стоило ступить за его порог, как водопадом обрушился неостановимый поток речи главного гения Сферы – взъерошенного, эмоционального, слегка неопрятного Николая Корольковского. Воинов честно пытался понять, чего же хочет Корольковский. Однако учёный выражался столь поспешно и туманно – и при этом громко, - что фиксер не разобрал ровным счётом ничего. Видя написанные на красивом лице Воинова страдания, вызванные не чем иным, как невозможностью проникнуть в суть вещей, в которых тот, по должности, обязан бы смыслить более остальных, Корольковский схватил молодого мужчину за руку и куда-то поспешно повлёк.

Мимо экранов, мимо машин, мимо гудящих или молчаливых сотрудников… За поворот… Как выяснилось, к гигантскому монитору.

Воинов уже открыл было рот, чтобы спросить, а в чём, собственно, дело – когда боковым зрением увидел на экране монитора такое, от чего душа ушла в пятки.

На плоском, полтора на полтора метра жидкокристаллическом квадрате отображалось море; судя по крупной надписи внизу – Средиземное. Над жидким синим «зеркалом» вздымались и опадали волны, но не это привлекло внимание Воинова. Его взгляд сосредоточился на здоровенном чёрном пятне, безмятежно дрейфующем на поверхности бурных вод. Как бы ни взлетали высоко волны, как бы ни дул сильно ветер, пятно оставалось неколебимо. И очертаниями весьма и весьма напоминало голову неведомого существа, а точнее – череп. Пустые глазницы, разверстая пасть, широкие скулы, длинные рога…

Вначале Воинов подумал: разлилась нефть. Но тотчас вспомнил, что нефть не может лежать неподвижно на ярящихся волнах. Да не просто лежать – пронизывать их насквозь, точно свет – зеркальные преграды. И переливаться внутри мириадами огней тысяч цветов.

Однако и это не самое поразительное. Самым удивительным было то, что всё, касавшееся пятна, мгновенно изменялось – до неузнаваемости. Преображалось, перекашивалось, ломалось визуально – а может, и материально.

Воинова оторопь взяла от того, во что превратились бьющие сквозь пятно волны. Изломанные, точно деревяшки, погнутые, как листы бумаги, искрящиеся цветом и светом, тем не менее продолжали неистовствовать. Вот пролетела мимо стая каких-то чумных, неизвестно что забывших здесь птиц, вероятно чаек. Крылатые фигурки стремительно «прошли» через пятно и вынырнули – но уже иными. Все они, насколько мог видеть Воинов, мигом преобразились в…

Фиксер сглотнул.

…преобразились в беспорядочное скопление различных светящихся геометрических фигур. И ещё чего-то, не ухватывающегося зрением. Воинов предпочёл не присматриваться.

Сглотнул снова.

- Мы подумали, вам лучше увидеть собственными глазами, - сказал Корольковский. – А то бы не поверили.

- И это правда…

Воинов размышлял над вопросами; ответы в голову не шли. Да и неудивительно: в первый раз сталкивался с такого рода аномалией.

- Мы назвали это Обезьяна Бога, - сказал Корольковский. – Первая реакция на него у нас была вроде вашей.

Воинов отстранённо кивнул.

- Давно оно тут?

- С утра. Пришло чрезвычайное сенсорное оповещение.

- А откуда взялось?

- Хрен же знает.

- Как так?

- А вот так. Никто не может понять. Просто не было – не было. И вдруг есть.

Воинов с сомнением посмотрел на учёного.

- Знаю, - отозвался тот, - звучит неправдоподобно.

- Ещё как.

- Но это чистая правда.

Воинов задумался; даже прикусил губу.

- С будущим связывались? – спросил он.

- Да. Они не в курсе.

- Вообще?

- Наверное.

- То есть?

Корольковский пожал плечами.

- Связь прервалась.

- Пытались связаться по-новой?

- Естественно. Пока не получается.

Воинову внезапно сделалось тревожно.

- А прошлое?

- С прошлым всё в порядке, - с готовностью ответил Корольковский. – Ни помех, ни следов, ни проявлений, ни эманаций… Ничего.

- Откуда же оно взялось, чёрт побери? И что это такое?!

- Видимо, для того вас и вызвали, чтобы вы разобрались.

Воинов хмыкнул.

Задав ещё пару вопросов – в частности, о размерах пятна, - фиксер покинул исследовательский центр Сферы. Покинул в весьма смурном настроении. Если верить данным учёных – а не верить причин нет, - чудовищное пятно появилось (или, по крайней мере, было обнаружено) уже достаточно большим, несколько метров в диаметре, и с того момента неуклонно и активно растёт. Первый случай в практике Воинова.

Комната переноса находилась, равно как и любое специализированное помещение в Сфере, в отдельном секторе, а значит, на другом этаже. Спустившись на лучевом лифте, Воинов открыл толстую металлическую дверь кодовым ключом и вошёл внутрь. Огромная и неописуемая в своей сюрреалистичности «переноска», со всеми её изгибами, изломами и вензелями, ждала того, кто умеет с ней обращаться. К таковым относился Воинов, более десяти лет работавший с машинами пространства-времени, но не себе во благо или другим во зло, а чтобы устранять, сглаживать либо иначе нивелировать чрезмерно опасные «волнения» реальностной материи.

По пути к «переноске» Воинов заглянул на склад, забрал магнитный мини-рюкзак со стандартным оборудованием, поэтому ничто фиксера не задерживало. Зашёл во внутренности сплюснутой, «украшенной» проводами, трубками и прочими завитками сферы, произвёл необходимые манипуляции и мгновенно перенёсся по заранее установленным координатам в прошлое.

Стояло раннее утро. Пустынный морской берег утопал в тумане. Воинов вынул из магнит-рюкзака миниатюризированную лодку, разложил, подсоединил к ней источник питания и нажал кнопку. Лодка «раздулась», сформировавшись. Поколдовал над средством передвижения, и через пару минут оно было готово. Столкнул лодку в воду, сел перед бортовым компьютером и, управляя им касанием пальцев, повёл судёнышко туда, куда указывала стрелка на мониторе. Средиземное море сохраняло приятное, но немного настораживающее спокойствие.

Добравшись до места назначения, Воинов остановил лодку, достал из рюкзака тестер, включил. Едва фиксер сделал это, как прибор разразился громким, надсадным писком. Воинов взглянул на маленький экранчик тестера – и раскрыл рот от удивления. Устройство показывало в непосредственной близости присутствие мощной пространственно-временной аномалии. Воинов поозирался – нигде не видно ничего сверхъестественного.

Тогда, понажимав на тестере кнопки, произвёл ещё некоторые вычисления, которые, увы, совершенно не обрадовали, поскольку ни к чему не привели. Прибор утверждал, что аномалия наличествует в полном объёме, причём сила её по шкале Дика – от двенадцати до четырнадцати баллов. Притом что максимальное значение пространственно-временных отклонений, при гипотетических условиях, не должно превышать десяти единиц.

Воинов убрал тестер обратно, достал пробник. Включил и запустил внутрь аномалии, исходя из полученных координат. Когда, через пять секунд, пробник вернулся, результаты исследования подтвердили фиксеру то, что и сам знал: здесь находилась немыслимая по силе аномалия, с которой требовалось управиться как можно скорее.

У Воинова на лбу выступил пот. Сердце принялось отстукивать нервную дробь, точно несущийся на всех парах гравипоезд. Непривычная и оттого ещё более тревожная ситуация. Когда в последний раз так волновался на работе?..

Делать нечего. Аккуратно спрятав пробник с частичкой невидимой аномалии в магниторюкзак, в специальный кармашек, Воинов достал пломбу. Запустив процесс активации, кинул пломбу на поверхность воды, ближе к центру предполагаемого повреждения реальности. Дождался, пока закупорка завершится. Проверил, будто дантист, спецоборудованием надёжность пломбы; убедился, что всё в порядке.

Ещё раз включил тестер; тот продолжил истошно верещать. Воинов поморщился. Посмотрел на экранчик: там во всей красе демонстрировалась незримая аномалия, впрочем прекратившая расти. Пломба надёжно удерживала на месте невидимый, неощущаемый сбой в реальности, однако по какой-то непонятной причине не залечивала «рану». Хотя должна бы.

Предчувствие беды усилилось.

Да нет, ерунда! Просто они столкнулись с тем, чего раньше не встречали. Так бывает.

Отмахнувшись от глупых страхов, Воинов выключил тестер и повёл лодку назад…

Судёнышко скользнуло на берег. Фиксер спрыгнул на гальку, «спустил» лодку и, собрав, положил во вместительный рюкзак, отчасти использовавший принцип относительности пространства. Затем Воинов активировал систему обратного перемещения и вернулся в своё время…

…Геометрические фигуры окружали его. Квадраты, треугольники, круги, трапеции… параллелепипеды, конусы… и что-то из неэвклидовой геометрии. Повсюду летал, мерцал, переливался свет: искрился тысячами цветов и миллионами их оттенков. Всё было поломано, покорёжено, вывернуто, перекручено… Только ли с виду – или и на самом деле?

Оторопел взирал на это буйство сумасшествия, на торжество безумия. На предельно неправильные, противоречащие логике и привычке линии, фигуры, места… На то, чего никогда не сможет представить и увидеть человек. Тем более, там, где привык жить.

Но ОН это видел. И чувствовал. Страх! Страх исходил из светящегося, искрящегося, мигающего, идущего волнами, меняющего цвет нечто и вливался в Воинова потоком, как из прорвавшейся дамбы. Сметая на ходу известные понятия и образы. Слова застряли в горле, потеряли ценность, низринулись в бездну беспамятства!..

Если бы мог, он бы потерял сознание. Но чересчур странным, фантастическим, пугающим стал окружающий мир. Настолько, что Воинов не просто оторопел – забыл о собственном существовании.

Тут в голову прокралась незваная и ужасная мысль: прикоснуться к световому великолепию, ощутить ладонями прежде невиданные, не существующие на родной планете цвета!

В последний момент передумал. А что, если… Что, если это превратит его в одну из зависших в воздухе фигур?!

Воздух! Слава богу, он ещё способен дышать! Если только всё окружающее – не иллюзия…

А как же они? Воинов вспомнил о людях, оставшихся в Сфере. О сотнях работников: учёных, фиксерах, инженерах, преподавателях… Живы ли? Что с ними?!..

И, не помня себя от волнения, страха, рванул прочь из комнаты переноса. Дверь была открыта, точнее зиял на его пути прямоугольный провал, окружённый светом и цветом, а самой двери Воинов не увидел.

Вперёд, вперёд… Мимо жутких летающих фигур. Оставляя позади ощущение полнейшего распада реальности и рассудка. Мимо лифта, потому что тот окружён всё теми же яркими деформациями. На лестницу… по лестнице… Уворачиваясь от следствий аномалии, попавшей сюда неизвестно как… В ещё один коридор, и ещё один…

Воинов запыхался, дышал сбивчиво, весь покрылся едким потом.

Наконец впереди – дверь в исследовательский центр. Открыта. Кто-то пытался спастись? Удалось ли им? Или это всё последствия аномалии?..

Не успев подумать о том, что ждёт внутри, Воинов забежал в центр исследователей. И замер, оторопел.

Это было ещё кошмарнее, чем мог представить. Они все лежали тут: и Корольковский, и его собратья по труду… разбитые, исковерканные, сломанные, угловатые. Светящиеся; укрытые цветом… Мозг не в силах вынести подобного надругательства над человеческой природой.

Воинов резко отвернулся – и взгляд упёрся в то, в чём фиксер с великим трудом распознал тело Сергея Ивановича.

Не сознавая до конца, что делает, под влиянием колоссальных нервных перегрузок, молодой мужчина рванул туда, где раньше стоял гигантский монитор. По иронии судьбы, аномалия не затронула эту часть исследовательского центра. Или будто что-то направляло фиксера, указывало путь.

Пугающего чёрного пятна, черепа Обезьяны Бога, на полутораметровом экране видно не было, лишь бесновалась волна пространственно-временной аномалии. Или – реальностной? Оставалось гадать. Насколько далеко простёрло неведомое бедствие свою всеуничтожающую руку?

Ужасное, невыносимое предположение, только что прокравшееся в мысли Воинова, потрясло его. А вдруг аномалия не уничтожала людей и объекты? Что, если она делала нечто худшее? Или… лучшее – с точки зрения прежде совершенно незнакомых человечеству сил. Незнакомых, а может, лишь казавшихся таковыми. Незамечаемых ранее, однако сейчас вырвавшихся на свободу. Но каким образом?!..

Воинов протянул руку, коснулся сенсорного экрана. Отозвавшись на команды, монитор показал фиксеру отчёт о последних действиях и открытиях учёных. Напуганный, потерянный человек даже не успел дочитать до конца: всё стало ясно гораздо раньше.

Отшатнулся, отступил от монитора, споткнулся обо что-то и упал. Ударился головой, на неопределённое время потеряв сознание. Благословенное беспамятство…

Благословенное ли? Не побился бы об заклад. В темноте сознания являлось громадное чёрное пятно в виде черепа непонятного существа. Обезьяна Бога. Пыталось схватить его, пожрать. И всюду сверкали цвета, везде слепил свет!..

Очнувшись, понял, что уже не грезит. Пока находился без сознания, аномалия обступила со всех сторон; сохранился лишь островок примерно три на три метра, где и лежал. Последний оплот. Всё прочее потонуло в световой исковерканности, цветовом психозе.

Воинов медленно поднялся. Голова болела, кровь стекала по щеке. Приложил пальцы к ране, поморщился, отнял руку. Затравленно, испуганно, безнадёжно огляделся. Куда идти, куда? Как спастись?!

В последней попытке выбраться из сюрреалистического ада, вытащил коммуникатор. Набрал номер Сферы будущего.

Ждал… Ждал… Ждал… Нет ответа.

Набрал снова. Опять ожидание – опять ничего.

Уже догадался, что случилось с ними: сложно не догадаться. Но всё равно не верил до конца, не хотел согласиться с тем, что не спастись, что аномалия, проникнув не только в пространстве, но и во времени – повсюду.

Переместился бы в будущее – был при себе заряженный личный тайм-порт, – если бы не сомневался, что есть куда бежать. Может, аномалия ещё и не поглотила будущее целиком, однако могла очутиться там, где окажется и он сам. Одно прикосновение, и… что? Не хотелось выяснять. Что-то подсказывало: выход есть. Почему же не видит его?!

Может, отправиться в прошлое?

Воинов связался со Сферой прошедшего. Никто и теперь не ответил.

Паника опутывала, опустошала. От пятачка три на три метра осталась дай бог половина.

Воинов стоял недвижим.

Что же они все наделали? Откуда взялась аномалия, и почему столь яростно пыталась уничтожить их мир?..

Голова ныла, раскалывалась. На глазах выступили слёзы. Воинов чувствовал, что сходит с ума.

Тогда, повинуясь некоему необъяснимому порыву, вытащил индикатор, связанный с пломбой. Как оказалось, тот давно мигал сигнальной лампочкой и приглушённо ворчал. Воинов проверил показания… и опешил. Понял.

Пломба была сорвана. Аномалия фонтаном, потоком, цунами била через брешь в недалёком прошлом, а пломба уже не существовала.

Между тем, граница изломанности в настоящем подбиралась ближе и ближе. Слепило глаза; приходилось жмуриться.

Словно отрешившись от происходящего, Воинов продолжал размышлять. Неужели реальность день назад или около того раздалась от нахлынувшего сверхъестественного потока и, скованная пломбой, не выдержала, лопнула, точно мыльный пузырь? Неужто они сами пригласили аномалию в собственный мир, смелыми мечтами и экспериментами? Либо больше того – создали?..

Эта теория не хуже прочих. Но сознавать подобное слишком страшно…

Впрочем, у него ещё будет время подумать. Наверное… Воинов принял решение. То, что собрался осуществить, строго-настрого запрещалось. Только разве есть иной выход? Теперь, когда тонешь, гибнешь, исчезаешь посреди моря беснующихся вневременья, внепространства, внереальности и нет надежды на спасение. Воинов вспомнил о том, что он всего лишь человек…

Выставил на карманном тайм-порте дату и нажал кнопку.

Назад не вернётся – попросту не сможет, поскольку отправился туда, где не существуют Сферы, тайм-порты, фиксеры… И – пространственно-временные аномалии, реальностные катастрофы. По крайней мере, не существовали раньше. Если его не убьёт парадокс перемещений во времени – ведь переносился туда, где их ещё не открыли, - то беспощадная аномалия, которую, не исключено, создаст своим прыжком, может изменить до неузнаваемости, нивелировать, прикончить. Если же выживет, если путешествие закончится хорошо, он приложит все силы. Не только и не столько для того, чтобы выжить, а чтобы выжили другие люди. Нужно предупредить их! Оградить от непростительных, смертельных, уничтожающих ошибок!..

Надежда оставалась.

В рюкзаке лежала проба чудовищной Обезьяны Бога. На экране переносного тайм-порта горела дата из начала XXI века, потом исчезла…

Светоцветовой хаос последний раз лизнул ещё не подчинившийся его яростному натиску пятачок, где минуту назад стоял раненый, насмерть перепуганный человечек, и наконец забрал непокорное пространство себе. То, что произошло дальше, не смог бы описать ни один из людей. Впрочем, для сбежавшего прежней реальности уже не существовало – в той же степени, в которой не существует будущего.

Надежда оставалась…

Я достаточно хорошо выспался, хотя сны мои были весьма неприятные. Был уже полдень, когда меня разбудил немелодичный хор кошачьей природы. Вероятней всего, я проснулся именно тогда, когда домашние питомцы обычно получают свой первый приём пищи. Хотя вполне возможно, что моё  пробуждение было никак не связано с наступлением этого времени.

Как бы то не было, но кошки и правда ждали, когда я покормлю их. Держа корм в руках, и наблюдая за виновницей моих вчерашних душевных терзаний, я никак не мог понять, по какой причине мне могли придти в голову такие мрачные мысли, будто бы кошка способна испытывать ненависть безо всякой на то причины? Все кошачьи повадки в жажде еды были одинаковыми, без исключений. Мне даже удалось погладить Билли, Лепёшку и Тузика, пока те были слишком увлечены приёмом еды. Мантисса же уворачивалась столь тщательно и проворно, несмотря на то, что так же как и все была поглощена приёмом корма, что я не смог до неё дотронуться. Я оставил свои тщетные попытки погладить её, и отправился на улицу, проведать уличных кошек. Ещё в прихожей я услышал, что меня уже с нетерпением ждут.

Когда я открыл дверь, справа от меня громоздилось четыре кошки, пара из них была рыжего окраса, одна чёрная, другая серая. Они недвусмысленно намекали мне, что голодны, указывая мордами на миски, и вставая на задние лапы. Когда я покормил их, представление окончилось. В моей голове тут же нарисовалась любопытная параллель между этими кошками и кошками домашними. Их можно было бы без особого труда сравнить с дворянами и крестьянами. Мне даже показалось, что и манеры поведения у них были более грубыми, нежели у обитателей дома на ферме.

После приёма завтрака, я всё же решил немного пройтись по участку, что бы развеять вчерашние мрачные мысли. Не могу точно сказать зачем, но я решил прихватить с собой ружьё. Вероятно для того, чтобы в крайнем случае иметь хорошую увесистую палку для удара. Впрочем, если такие мысли и блуждали в моей голове, они были где-то глубоко на периферии отличного настроения и прощупывания сюжета ещё не созданной рукописи.

Когда я вышел из дома с оружием за спиной, меня встретил тёплый весенний ветер. Был очередной пасмурный день из тех, когда не было ни малейшего шанса на то, что солнце заглянет в такой далёкий уголок планеты, как этот.

Воздух, совершенно не типичный для города, опьянял. Осматривая участок фермы, я обнаружил, что на ней так же есть небольшой пруд, в котором, однако, никого не водилось, кроме разве что, мелкой рыбёшки.

Возвращаясь в дом после осмотра владений, временно порученных мне для охраны, и убедившись, что ничего не выходит за пределы дозволенного, я отметил, что такая близость леса к дому наиболее подходящая для приятного вида из окон.

Где-то в середине дня, когда я было задремал с книгой в кресле, меня разбудил сильный стук в дверь. Надо ли говорить, насколько я перепугался, совершенно не ожидая никакого вторжения? Я вскочил с кровати, схватил ружьё и быстро направился к источнику шума. В дверь стучали всё настойчивее.

Подбежав к двери, и совершенно не успев состыковать свои действия с логикой, я вопрошающее рявкнул диким голосом:

-Кто явился и что надо?

За дверью воцарилось напряжённое молчание, о чём свидетельствовало невнятное бормотание, доносящие до меня такие слова, как: спятивший, ненормальный и прочие не слишком лестные эпитеты.

Я уже было подумал, что нежданный гость ушёл, когда из-за двери послышался шорох, после которого раздался недовольный старческий голос, объявив о том, что почта прибыла.

Это известие совершенно сбило меня с толку, и мне ничего не осталось делать, как открыть дверь.

На пороге стоял потрёпанный старик в обветшалой одежде. На боку у него виднелась сумка, какую носят почтальоны. Его морщинистое лицо и правда выглядело недружелюбно и сердито. Маленькие пронзительные глазки сверлили меня, пока я не объяснил, кто я такой и что делаю в этом доме. Старик немного смягчился, кивал головой, подтверждая, что слышал, будто хозяева собирались в город по срочному делу. Когда я вскользь упомянул про кошек, его лицо сморщилось, словно бы он их на дух не переносил.

Как оказалось, почты он не принёс, а лишь хотел узнать, нет ли у хозяев фермы срочной телеграммы. Он так же сказал мне, что Реббитсоны не слишком общительные, и что за десять лет его службы на почте они отправили и получили лишь с десяток срочных телеграмм.

На это мне не было что возразить, однако, и без того было понятно, для чего зрелым и находящимся в здравом уме людям понадобилось уезжать за город. Не желание общаться с внешним миром, или по крайней мере, свести всё общение к максимальному минимуму — цель оправдывающая многие средства. Едва ли общность в наше время поощряет такое поведение, но стоило ли обсуждать это с не слишком сильным в обществознании и философии собеседником? Старик, надо сказать, с самого начала в моих глазах доверия не сыскал. И ввиду того, что отправить телеграмму я желания так и не изъявил, он быстро удалился. А так как всё моё внимание было потрачено на взбаламутившего моё спокойное времяпрепровождение почтальона, я, разумеется, не заметил, как дикие кошки перебрались с улицы в прихожую. За тем мне потребовалось около двадцати минут, что бы вернуть их на их законную территорию. Сказать по правде, изначально это дело не виделось для меня чем-то сложным, но вскоре оказалось, что уличный прайд не желал терять свои завоёванные позиции и при каждом открытии двери возвращал часть отряда на занятые ранее укрепления.

Наконец, и с этой напастью я справился. Меня ожидал ужин, приготовление которого я откладывал на самый вечер.

Моих скудных кулинарных способностей хватило на то, что бы устроить себе почти полноценный приём пищи.

К самому концу приёма еды я услышал дикий вой. Сперва я было схватился за двустволку, но вскоре опомнился. Вероятно, необходимость кормить этих неутомимых зверей, снова настала.

Да, я не берусь тут записывать весь объём ритуала, посвящённый уборке кошачьих лотков. Замечу лишь то, что словесных конструкций, что иногда выдавало мне моё подсознание для заполнения напряжённой негодующей тишины в доме, хватило бы на небольшую книгу.

В очередной раз я умилился мордочке Билли с большими глазами и круглыми ушами. Она очень напоминала мне моего Бенджамина, о котором я уже начал скучать.

Пожалуй, то количество действий, которое необходимо совершить для очистки туалета, выходит за грань моего понимания о чистоте в доме. Впрочем, мне неизвестно о том, кто будет читать мои записи в последствии, и как человек, стремящийся к благородности и доброте, я не стану тут приводить все сложные манипуляции, которые необходимо проводить в строгом соответствии с видением хозяйки дома. Я лишь подчеркну свою ошибочность в предположении о чрезмерном количестве кошачьих туалетов в доме, к чему меня привели наблюдения и неустанные практические применения советов и рекомендаций миссис Реббитсон относительно кошачьих лотков.

В какое-то время мне даже стало казаться, что последних слишком мало, о чём я решил предупредить хозяев к их приезду.

После ужина я хотел снова понаблюдать за пейзажем из окна, чтобы вникнуть поглубже в характер местности и изложить кое-какие записи в свой блокнот, однако было уже слишком поздно. Тёмные силуэты деревьев покачивались во мраке подступающей ночи. Всё-таки соседство с лесом было не таким уж и далёким, как это казалось вначале. Я вновь обратил внимание на скрипы в доме, а так же на завывания ветра на улице.

Вспоминать прошлый вечер совершенно не хотелось, однако ничего лучшего, кроме как развлечь себя чтением в этот поздний час, я придумать не смог.

Признаюсь честно, художественное произведение одного известного автора, пишущего в стиле мистического потустороннего ужаса, книгу которого я прихватил с собой для максимального погружения в атмосферу, я избегал.

Дом хоть и был новый, но даже не смотря на внутренний уют и удобство планировки, тем не менее, имел те же странности, что и старые дома, описанные в известных романах. По этой самой причине погружение в нужную атмосферу для меня уже состоялось.

Когда я начал понимать, что проваливаюсь в сон, я решил закончить чтение. Вспоминая свою прошлую ночь, я сразу закрыл дверь, что бы больше не иметь непрошеных гостей в своей комнате.

Не могу сказать точно, как долго я засыпал. В мою голову лезло слишком много ненужных мыслей. Например, я решительно не мог понять, как возможно жить так далеко от города. Инстинктивно я продолжал вслушиваться в звуки внутри дома, а так же в те, что исходили с улицы. В городских условиях было просто объяснить тот или иной шорох, но как быть тут? Не могу назвать себя трусливым, но эти вопросы всё более настойчиво заполняли мою голову.

Вскоре, однако, мне пришла в голову отличная мысль, своим содержанием сообщающая мне, что кошки в этом доме как раз для того и есть, чтобы объяснять любые странности.  Впрочем, как и снаружи дома тоже. Вопреки облегчению от разрешённой загадки, настроение от этого не улучшалось. Мне почему-то казалось, что кошки что-то скрывают за своими невинными силуэтами и это немного пугало.

Тем не менее, вскоре я заснул и проспал бы до самого утра, если бы не странное чувство, приведшее меня в сознание. Это чувство было сродни резкому погружению в холодную воду — мне внезапно стало неуютно и неприятно находиться в кровати.

Я открыл глаза. В комнате ничего не изменилось, дверь была по-прежнему закрыта. Однако когда я глянул на пол, волосы на моей голове зашевелились, а по спине пробежал холод.

От дальней стены на меня внимательно смотрели две пары кошачьих глаз, тускло поблёскивая в сумерках.

Мои эмоции не поддавались описанию. Я мог с уверенностью сказать, что дверь в эту комнату была закрыта достаточно плотно. По всей видимости, имелись какие-то дополнительные тайные лазы, которые были скрыты от моих глаз. Однако моё неожиданное потрясение было весьма обоснованно. Кошки при всей своей пластичности не способны проходить сквозь стены и щели.

Я почти с ужасом смотрел на эти две пары сумрачных немигающих огоньков, и вопреки царящей вокруг тьмы, страх начал отступать. В конце концов, это были всего лишь любопытные кошки, некоторые инстинкты которых диктует им быть таковыми. А что ещё может быть вернее, чем изучить того человека, который обосновался в их логове?

Наконец, мне надоела эта игра, я вскочил на ноги и проворно кинулся в их сторону, туда, где была дверь. Своими неловкими и мощными движениями я планировал запугать этих существ, что бы в дальнейшем притупить их чувство любопытства, однако и тут не обошлось без странностей. Кошки совершенно не отреагировали. Они отрешённо продолжали на меня смотреть испытующим взглядом. Я рывком открыл дверь, и уже занёс было ногу, что бы дать хорошего пинка Тузику и Лепёшке, однако что-то меня остановило, что было даже к лучшему. Хорош я бы был, если бы нанёс непоправимый урон одному или обоим любимцам Реббитсонов. Думаю, в этом случае мистер Реббитсон продемонстрировал бы свою винтовку в действии, но вероятно, мне бы это не понравилось.

Однако дело было совершенно не в том, что мои внутренние угрызения совести от не случившихся действий повлияли на мою гуманность к домашним питомцам. Я совершенно точно увидел некоторые перемены на морде Тузика, когда хотел было сравнить двух кошек с парой футбольных мячей. Это было особенно странно, если включить во внимание непроглядный сумрак в комнате, лишь немного разбавленный темнотой ночи из окна. В конечном итоге я и сам стал сомневаться в том, что видел, но всё же этот момент я запомнил очень хорошо.

Морда Тузика изменилась в тот самый момент, когда я занёс свою ногу для атаки. Черты его морды обострились, в глазах как будто зажёгся огонёк... его очертания сливались со мраком, однако мне показалось, что то, что я увидел, было не что иное, как проявление вполне человеческой злобы и презрения. Его левая губа высокомерно приподнялась. Ну и что, скажет кто-то. И будет прав.

Однако, я застыл в смятении, а они вдруг развернулись и вышли в открытую дверь, как будто сами того и желали.

Всю оставшуюся ночь меня мучили кошмары. Моя больная голова была напрямую причастна к этому, ведь всё о чём я мог думать перед тем, как незаметно для себя провалиться в объятия новой порции ужасов и несчастий, это разгадка тайны закрытой двери. К тому же я практически не сводил глаз с двери, что бы убедиться, что она закрыта, а я по-прежнему один в комнате. И если относительно первого пункта можно было не сомневаться, то со вторым были явные недоразумения.

Сперва эмоций не было - рука мужичка была как-то неестественно изогнута, будто под запястьем у нее был припрятан еще один запасной сустав, бледна тем насыщенным ровным цветом, который иногда встречается на недавно окоченевших мертвецах или же жалких подделках под плоть, призванных скрывать физические недостатки владельца. Об этом я и подумал - тихо, спокойно, отрешенно. Протез у мужика, что ли? Но время не стало ждать, пока мой мозг проанализирует увиденное и оформит в слова неприлично любопытный вопрос, как же тогда мужичок умудряется пользоваться смартфоном.

Вопрос так и остался невысказанным. Мужичок ожил, побежал дальше в вагон, а восковая бледность и неестественный изгиб предплечья куда-то исчезли. Это был совершенно нормальный, серый и невзрачный человек, с настоящей живой рукой с положенным количеством суставов. Я почему-то вспотел и ошалело уставился в схему движения поездов. Черт-те что. Черт-те что с утра привидится.

Проклиная вчерашние (и позавчерашние) неумеренные возлияния, а также длительные четырехдневные выходные, которые, разумеется, и были в этом виноваты, я кое-как дождался своей станции и потопал наружу. Нет, зловещие метаморфозы мужичка меня не интересовали - я о них практически забыл уже. Организму настолько понравилось потеть, что я промок почти насквозь, когда поднялся на поверхность, поежился навстречу весеннему ветерку и почесал на работу, торопливо выкуривая свою утреннюю сигарету. Душ, конечно, мне не светит, но хотя бы лицо на работе умыть можно. В ответ на эту мысль мерзкая капля пота сорвалась у меня с брови и прочертила замысловатую трассу на щеке.

***

- Дерьмово выглядишь, - заметил Иван.

А чувствовал я себя еще хуже. Впрочем, это не была издевка с его стороны - судя по пылающим углям, временно заменившим коллеге глаза, сам он провел выходные не менее продуктивно. Непьющий начальник, проходя мимо нас, неодобрительно поморщился, но ничего не сказал. В конце концов, мы все-таки доковыляли до работы, чего еще нужно-то?

- И тебе добрый день, - хрипло каркнул я и рухнул в кресло, - Что у нас сегодня?

- Среда.

Это было самое мучительное. Не сама по себе среда (в конце концов, это означало, что выходные всего лишь через три дня), а то, что моя голова никак не могла смириться, что сегодня не понедельник. Это было до жути неправильно. Понедельник не должен начинаться в среду и бросать тебя на полпути, когда одна пятница, вписанная в календарь, уже наступила, а другая, твоя внутренняя, еще не успела очухаться. Я не очень любил все эти длинные выходные, особенно когда лишние дни праздников переносились на мои законные, блин, субботы.

Сейчас, правда, был не тот случай, но я бы на самом деле предпочел нормальную, предсказуемую, размеренную рабочую неделю этим чертовым майским праздникам.

- Мыловар у нас, если помнишь, - сжалился Иван.

- Крафтовое мыло чтоб крафтОво было, - пропел я фальцетом.

Оригинал, конечно же, был нецензурным, и мы все хором жалели, что заказчику он не понравился, хотя это и было ожидаемо. Но вся наша жизнь была сплошным жирным компромиссом. Между идеей и воплощением, между любовью и ненавистью, между алкоголем и его последствиями. И между восковыми неправильными руками и станцией метро Грушевка…

Помотав головой, я отогнал внезапное наваждение:

- Пойду сполоснусь.

- Тебе не помешает.

***

Домой я ехал в чуть более вменяемом состоянии. Чуть более - не значит вменяемом. Хотя бы потеть, как хряк перед случкой, перестал. В желудке мутило, и предательский писклявый голосок в голове нашептывал, что единственный способ это исправить - заглянуть в наш старый добрый магазинчик на углу, и приобрести себе баклагу пива. Или две. Желательно, больших. И третью на всякий случай. И я знал, что так и поступлю, кляня тонкий голосок на чем свет стоит, при этом прекрасно осознавая, что никого, кроме себя, в этой слабости я винить не могу.

С тем, что я алкоголик, я давно смирился. Ну, пусть пивной, но все же. Работе это почти не мешало - слегка трясущиеся пальцы все же попадали по клавиатуре, и в основном туда, куда от них требовалось. Но общественный транспорт был мукой. С утра метро несло меня помятого, осоловевшего, буквально чувствующего, как его лицо распирают изнутри водянистые припухлости, к новым трудовым подвигам. С вечера тащило выжатого, как лимон, мечтающего только об одном - о шипящем звуке, с которым дожидавшаяся меня в магазине пластиковая баклага выпустит наружу излишнее давление и превратиться в желанный, холодный, невыразимо блаженный первый глоток…

Смакуя это свое относительно светлое (темное пиво я не любил) будущее, я и не заметил, как девчонка стала напротив меня. Я вообще терпеть не могу людей, которые не понимают концепции личного пространства. Обычно они делились на две категории - сильно старые, которые еще по опыту жизни в коммуналке начисто атрофировали себе соответствующие навыки, или же чертова молодежь, которая чем была моложе, тем бесцеремонней относилась к нуждам окружающих. Девчонка была где-то посередине. Выглядела на двадцатку с лишком, стояла на вполне вменяемом расстоянии, но, чтоб ее, пялилась на меня. Вот чтоб тебя три раза с переворотом.

Я стоял, прислонившись к надписи, строго запрещающей мне это делать. В самом уголке последнего вагона, в месте, которое позволяло мне с максимальным комфортом пережить это путешествие - держась за поручень, оперевшись на двери, которые никогда не откроются, считая станции до спасительного пива, которое одно способно вернуть моим ногам твердость, а глазам - задорный блеск.

И вот какого такого черта, вы, товарищ женщина, стоите ко мне, мать его, лицом, и разглядываете все мое непотребство? Развернитесь, будьте любезны. И вам там наверняка что-то интереснее покажут, чем уставший донельзя небритый чудик, и мне будет приятнее - не будет этого всепожирающего чувства, что вы пялитесь именно на меня, а не просто в мою сторону. Кроме того, я не имею ничего против, чтобы осмотреть вас сзади. Да, всего лишь нижнюю половину, но поверьте, так даже интереснее.

И тут время снова начало замедляться. Девчонка не держалась ни за какие поручни, ее руки были сложены на животе, ладони были неподвижны. Безжизненные, те самые насыщенные ладони, которые бывают у мертвецов и инвалидов.

Еще у манекенов, напомнил услужливый мозг.

И она совершенно точно пялилась на меня. Нет, не мои вездесущие фобии, не воображение подбросили мне этот факт. Я встретился с ней взглядом. С тяжелым, острым взглядом, который перфоратором проник мне в глаза. Она пялилась в самые мои зрачки, протыкала их, проникала в душу. И улыбалась. Улыбалась хуже голливудских звезд - еще более неестественно, словно концепцию улыбки вычитала в научно-популярном журнале и теперь пробовала, как она работает. И она, блин, не двигалась. Поезд трясся и вибрировал, все вокруг методично шатались туда-сюда, я сам с трудом гасил колебания свое тщедушного тела, вцепившись в поручень, а она просто стояла, ни на что не опираясь, и лыбилась мне в лицо. Ни за что не держась и ни на что не опираясь.

На следующей станции она вышла. Просто сбросила свою восковую застывшую личину, превратилась в обычную девчушку, которых по городу бродят тысячи, и исчезла в толпе. А я - снова пропотел, да так, что аж в туфлях захлюпало. Впрочем, я бы не удивился, если бы обмочился.

***

Пива я взял аж четыре баклаги - ну, чтобы совсем с гарантией. Наше пьяное дело идеально описывает старый анекдот - пошли дурака за бутылкой, так он одну и принесет. Первую я выдул практически без остановки - и организм бунтовал, и девчонка эта странная в душу запала. Очередной ролик “как пройти dark souls, используя только черенок от лопаты” даже не успел закончиться, когда я открывал вторую.

У меня специфические взгляды на развлекательное видео, да.

Все это позволяло мне не думать. И пиво, и игры, в которые кто-то играл за меня в интернете. Не думать о работе, о том, что я в свои почти-совсем-скоро-сорок не обзавелся не то что женой, а даже паршивым котом, и о гребаном метро, в котором черт-те кто ездит. Хотя, стоп. Последнее было явно не здорово, и пиво в решении этой проблемы - не лучший союзник. Я перебрал в памяти, чего же такого успел сотворить в эти длинные, заполненные пьянством выходные, и не нашел ничего выдающегося. Наркотики я не употреблял принципиально. Пиво - как обычно. Да и не бывает от него белой горячки. Вроде. Видео на ютубе - ровно столько, сколько я мог вынести. Пельмени разве что могли быть просроченными - я начисто запамятовал, когда их купил, на этой неделе или в прошлом месяце.

- Окей, гугл, - икнул я, - Отравление пельменями.

Я слышал о спорынье. Когда залежалая пшеница обрастала грибком и доводила людей до таких галюнов, что мама не горюй. Слышал о прионах - последнее заставило меня поежиться. О штуках, которые поражали мясо, а там случалось то, что и врагу не пожелаешь. Чисто теоретически это мог быть мой случай (не очень-то и активную в моем обычном состоянии ипохондрию алкоголь все же разогрел), но с пельменями история эксцессов не знала.

А пиво портиться не умеет. Или умеет?

Гуглить я не закончил. Рухнул где-то на просторах википедии, истерзанный мегатоннами нового знания, ни одна из крупиц которого не давала на мой вопрос ответ. Четвертая баклага не понадобилась - вырубился я на исходе второй. Что было довольно неплохой новостью - завтра можно не ходить в магазин. Запас заготовлен заранее.

***

Рабочий день ничем не выделялся. Иван выглядел намного лучше - лучше меня, то есть, о чем он не преминул сообщить. Ну а работа выглядела так, как и должна выглядеть работа. И дни снова потянулись обратно - по привычному им сценарию. Проснуться, протрястись, похмелиться и нажраться. Последние несколько лет я ни разу не выходил из этого цикла. Почему? Да неважно. Это и мне самому-то было не важно, что уж говорить о ком-то еще.

И на смену этому рабочему дню - или тому дню? - пришел следующий. А там еще и еще один. И десяток. И другой. Только теперь я больше не спал в метро, не пытался смежить осоловевшие веки, я смотрел и наблюдал.

Как же часто они там встречались.

Чуть ли не каждый второй пассажир, проскальзывая в вагон, неуклюже складывал руки на груди, топтался, не понимая, что он делает, пытался неумело нащупать поручень, и неизменно, сука, улыбался. Той самой улыбкой, что я видел на лице той давней, потерявшейся в суете города девчонки. И они знали, что я их вижу. Знали, что я наблюдаю. Наверное, использовали меня как тестовый образец. Пойму или не пойму? Удастся обмануть или нет?

Ко второму месяцу я сообразил, что место у поручня в конце последнего вагона (или первого, если ехать на работу) всегда свободно. Они изучили мои привычки, и позволили мне находиться там, где мне было удобно. И зыркали на меня, даже тогда, когда их затылки оставались недвижимыми стенами. Я не знаю, как они это делают.

Я же жил обычной жизнью. Вечером пил. Утром работал. В промежутках трясся в метро - проклиная все на свете, и свой организм, требующий новой дозы, и себя самого, доведшего его до такого состояния. И наблюдал, наблюдал, наблюдал.

За их лицами, их повадками, их кривляниями.

Больше всего они походили на манекены. Големы какие-то, по чьей-то беспечности обретшие жизнь. Им было так же неуютно находиться здесь, как и мне смотреть на них. Черт, как же их было много. Наверное, я сходил с ума. Это было лучшим решением - допился, дескать, болезный. Но они меня, блин, видели. Признавали - не за своего, а как посредника, что ли. И не спрашивайте, откуда я это знаю. Я сам не хочу об этом думать.

Единственный вопрос, который меня тогда беспокоил, - почему метро?

Почему именно метро?

***

Ответ был очень простым. Я даже удивился, когда понял.

В ту пятницу я вышел на не своей станции и поплелся куда-то по проспекту. Семь вечера - не самое жаркое время. Да, это час пик, но здесь, в мире пьяного безумия, строгих вышибал и бесконечной кутерьмы, это было далеко не самое жаркое время. Я с трудом вспомнил, что вообще-то собирался домой, но мне было совершенно наплевать. Я завалился в первый попавшийся бар, обхватил сизыми, распухшими руками не преминувший появиться бокал, и ухмыльнулся.

Я не знал, что собирался увидеть, но что увижу что-то совершенно точно, не сомневался.

Часы наматывали на циферблат потроха времени.

Люди приходили и уходили. Я каждый раз хмыкал и брал еще - разливного, бутылочного, баночного, непастеризованного, да просто налейте пива, наконец. Время потеряло свой смысл - как и я сам. Все потеряло смысл, кроме наблюдения. Кажется, ко мне пытались подкатить какие-то девчонки - странно для такого сыча, как я. И я их отшил. Это не было странным. Наладить свою личную жизнь посредством питейных заведений никогда не казалось мне хорошей идеей, а парочка робких попыток только подтвердили правильность моих опасений. Кроме того, я совершенно не умел пить, зато великолепно умел напиваться. В щи, в кашу, в сопли, до такого состояния, когда я уже не мог назвать свое имя и вспомнить, который год на дворе.

Поэтому я в принципе опасался собутыльников - слишком многое уже было потеряно, украдено, пережито - я машинально потрогал шрам на затылке. Ведь чуть череп не проломили. Жизнь отчаянно пыталась меня научить, что пить - вредно и небезопасно. С присущей мне творческой жилкой я усвоил этот урок по-своему. Если что-то в этом мире опасно, следовательно, существует техника безопасности. Свою я написал и дисциплинированно соблюдал. Один из ее пунктов, кстати, под номером два, был “пить дома”. Сразу вслед за первым, причины которого я описал ранее. Так что технику безопасности я все же нарушил, за что и был наказан, пусть и не сразу.

Они все-таки явились. Какой-то бугай, входя в бар, споткнулся на входе, но не развел руки, не выматерился, застыл в странной, скрюченной, наполовину упавшей позе. Повернул ко мне голову. Улыбнулся - неуверенным, плохо заученным движением воскового искусственного лица. Медленно, поразительно медленно для человека, балансирующего на кончиках пальцев одной ноги, вернул себя в исходное состояние. И тут же преобразился, забыл обо мне, бросился догонять своих спутников. Я крепко сжал бокал, будто собирался его раздавить, перемолоть между пальцами. Руки отчаянно дрожали, но, привычный к утреннему мандражу, я донес пиво до рта, не пролив ни капли.

Довольно логично, что я видел их только в метро. Где еще я мог их увидеть, если уже очень давно никуда, кроме подземки, работы и магазина, не ходил?

Надрался я в тот вечер от души. Кажется, мимо меня прошли еще несколько подделок - вот, отличное слово, подделки. Даже бармен на одно мгновение застрял в пространстве, пристально вгляделся в свою руку, словно вспоминая, зачем она ему, и почему тянется к непонятной железке за стойкой. Детали, секундные заминки, неуверенность. Как всегда, когда ты делаешь что-то, в чем недостаточно хорош. Путаешься в кнопках, в рычагах, на секунду замираешь в критический момент, вспоминаешь инструкции, правила, такую-то в бога мать.

КАК ТОГДА, НА ПРОСЕЛОЧНОЙ ДОРОГЕ.

Нет, заткнись, сволочь, я же знаю, что ты не умеешь плавать:

- Бармен, повторить!

Я знаю, что ты утонешь, сгинешь, захлебнешься тяжелым густым месивом, осядешь на дне желудка, и я вырву тебя, вытащу клещами, исторгну в туалете комком блевотины или кучей дерьма.

А ЕЩЕ ТЫ БЫЛ ПЬЯН.

Конечно, мать твою, я был пьян. Я всегда пьян. Я всегда был и буду пьян, сволочь. И это не мешает мне - слышишь, не мешает нормально функционировать. Я стою на ногах, я тащу на себе весь отдел на работе, и все это исключительно потому, что я пьян. Когда я пьян, ты не лезешь мне в голову и не нашептываешь всю эту дурацкую и кот… котр… контрпродуктивную херню! Вот. Я даже лучше, когда я пьян! Я не делаю ошибок, не спотыкаюсь, не боюсь говорить с людьми…

ОНА ТЕБЯ ЛЮБИЛА.

Сдохни, тварь, сдохни, утони, растворись, бармен, повтори, брат, я должен быть пьян, чтобы руки не дрожали, чтобы глаза смогли сфокусироваться на дороге, чтобы мозг не замешкался на всего одну миллисекунду, вспоминая, в какую сторону надо выворачивать руль…

ОНА УМЕРЛА, А НА ТЕБЕ - НИ ЦАРАПИНЫ.

Надрался я так, что уже ничего не помнил. Очнулся дома. Все имущество - на месте. Тело - в одном куске. На карточке - разгром, но приемлемый. До аванса хватит. Поганый нутряной голос молчал. Утоп, сука.

Утоп с концами.

***

- Напомни мне больше так не делать.

Отражение в зеркале виновато ухмыльнулось и снова исчезло - я плескал себе в лицо холодную воду, надеясь, что лицо сдуется, перестанет быть воздушным шариком, накачанным чем-то вязким, болезненно распирающим кожу. За окном расцветала суббота. Добрался я, судя по всему, на такси. Это хорошо. Сам сподобился, или кто-то сердобольный помог, уже было неважно. С утра надо было хотя бы ненадолго прийти в себя - если хоть один день будет упущен, не исключено, что я утрачу и этот навык. А как прикажете работать, не придя в себя? Правильно, никак. А кто не работает - тот не ест. И не пьет. Второе даже страшнее.

Впрочем, что вообще значит - “прийти в себя”? Я что, куда-то уходил? Или я вообще до сих пор пьян - в стельку, в зюзю, - и поэтому меня интересуют такие вопросы?

Я с удивлением посмотрел на свои ладони, по которым сбегали водяные капли. А ведь и правда, никакого похмелья. Только легкая слабость. Не первый и не последний раз - загулял так, что проснулся не с бодуна, как все приличные выпивохи, а в состоянии подпития. Случается. Но руки все равно меня пугали.

Я захотел пошевелить пальцами. Пальцы пошевелились. Информация об этом строго промаршировала мне в мозг и доложила - генерал Пальцы приказ выполнил! Это было неплохо, но генерал Пальцы был простым исполнителем. безынициативным старым служакой. Пальцы выполнили мой приказ. Они сделали ровно то, что от них требовалось. Но это не были мои пальцы. Я ими не шевелил, я приказал им пошевелиться.

А еще они были равномерно окрашены, и вода, стекая по предплечьям, напрочь игнорировала волоски, словно те были нарисованы. Всего лишь поганая текстура на низкополигональной модели.

Так, стоп, я не подделка. Мои глаза встретились со своим отражением и недоверчиво на него посмотрели. Я не могу быть подделкой - я вылетел из утробы нормального существа, которое звали Анастасия, и которой уже давно пора бы оградку если не сменить, то хотя бы покрасить. Вылетел в объятия неловкой акушерки, которая едва не шмякнула начинающего меня об пол. Вылетел с задором и надеждами, которым было не суждено оправдаться. Я - живой.

А никто и не спорит.

Я снова посмотрел на пальцы. Скомандовал указательному левой руки прихватить мизинец правой. Тот подчинился. Скомандовал составить неприличный жест - пальцы успешно отработали и этот маневр. Попытался сжать кулак - рука безвольным кальмаром утонула в набежавшей воде.

Я мог только отдавать приказы.

Так, спокойно. Скорее всего, я просто слишком пьян. Вот и мерещится всякое. Я посмотрел себе в глаза. В них было слишком много паники, но в остальном они оставались вполне нормальными. Улыбнулся - вышло натянуто. Нахмурился - получилось намного более убедительно. Не красавец и не урод. Волосы средней длины, аккуратно уложены.

Когда ты последний раз был у парикмахера?

Не отвлекаюсь. Форма лица треугольная, подбородок узкий. Его прикрывает аккуратная квадратная бородка, чтобы лицо не превращалось в вечно недоуменный треугольник.

Когда ты последний раз брился?

Не отвлекаемся! Родинка на щеке. Левый глаз выше правого - для моего зеркального воплощения, естественно, наоборот. Эта легкая асимметрия даже добавляет харизмы. Карине…

ТЫ УБИЛ ЕЕ РАЗВЕ НЕ ПОНЯТНО.

…мои глаза нравились. На подбородке шрам - в детстве упал, было почти не больно, но вот осталось кривым напоминанием. Только глаза были как у Толика, зеленые, с прищуром. Толик жил по соседству. А родинка - такая была у старухи, что вечно сидела у магазина. Нос - тонкий, с горбинкой. Как у начальника на работе. Я заскулил, отчаянно захотелось выпить. Но один только взгляд на руки ломал это желание. Эти бессмысленные, восковые, оскаленные кракозябры не годились ни на что. Они не умели брать в руки что-то.

ОСОБЕННО БУТЫЛКУ.

Заткнись! Они просто существовали. Восковые, мертвые, пластиковые - да хоть из бездны ада, - они не ЗНАЛИ и не ПОНИМАЛИ. Но черт с ними, с руками, лицо, лицо расплывалось на слагаемые. Шевелюра такая-то. Тип три, например. Как если бы я создавал персонажа в компьютерной игре.

ДА ТЫ ТАК И НЕ СЫГРАЛ НИ В ОДНУ.

Родинка - типовая, тип восемь. Бородка типа шесть. Кожа типа два. Каждый этот выбор отсекал меня от окружающего мира.

Сколько людей выбрали эту бородку?

А сколько выбрали эту родинку? Я завыл. Что бы там ни отражалось в зеркале, оно не было моим лицом. Как и руки не были моими руками. Я просто сидел здесь, напуганный, заточенный, в теле, которое…

ОТКАЗАЛОСЬ ПОВИНОВАТЬСЯ ПРИКАЗУ.

Как раз тогда, когда это было нужно. Я не мог не знать, не мог не понимать. Что вертеть руль вправо - самоубийство. А вертеть влево…

УБИЙСТВО.

Тело замешкалось. Не я. Оно. Не успело, не поняло, твою мать…

Я разбил зеркало и упал в ванной в беспамятстве. Пахнущем кислым потом и перегаром.

***

Я насчитал двадцать семь - прописью, блин, двадцать семь родинок. На щеке, заползающих чуть выше скулы. Мужчины, женщины, да уже наплевать. Около трех десятков бородок. Шевелюр вообще несметное множество - я сбился со счета. Носы с горбинкой так вообще из каждого второго утюга торчали.

Что я такое? Такая ж подделка, как и остальные, или как?

Мое лицо было собрано из типовых элементов. Родинка, бородка - легкая небритость на щеках отдавалась в пальцы шорохом, но пальцы уже ничего не значили. Я - именно я, настоящий я ничего не чувствовал. Кроме скупых сигналов подушечек не моих пальцев. Я не знаю, чьи они были. Все, что я мог делать, это смотреть через зеленые глаза на разворачивающуюся передо мной картину.

Почему я выбрал именно зеленые глаза?

ГОЛУБЫЕ БЫЛИ У КАРИНЫ.

Заткнись, или я снова тебя утоплю. Ты выживешь, сучий потрох, но хотя бы на день, хотя бы на один ДЕНЬ ЗАТКНЕШЬСЯ К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ.

Я спотыкаюсь на лестнице. Это меня беспокоит. Меня, не чертов механизм, который я все это время считал своим телом. Впрочем, это и есть мое тело. Машина, чертов трактор, движущийся через что-то непонятное. Как и все они.

Восковые руки не принадлежат мне. Неподатливое, непривычно растянутое лицо - это называется улыбка? - тоже мне не принадлежит. Я - просто зритель, застрявший на обратной стороне глазных яблок. Я поднимаю руки и вижу тот самый оттенок, который появляется у недавних покойников или инвалидов. А я покойник и инвалид, что вполне нормально. Я вижу, как мое тело спотыкается, теряет над собой контроль, а потом аккуратно приводит себя в порядок. и я не понимаю САМОГО ГЛАВНОГО.

Рождался я? Выползал в муках - не моих, материнских, из чрева неведомого животного. Или я пассажир, который просто для развлечения взял это тело, его пульт управления, развлекался, пока не наскучило? Что я такое? Это неведомые пришельцы выгоняют меня из моего тела…

ТЫ ЗДЕСЬ НЕ ХОЗЯИН

… Или я - просто посторонний зритель, который решил проверить, что это такое, быть - и не просто быть, а быть человеком.

А ПОТОМ ТЫ ЕЕ УБИЛ.

Я смотрел в сужающееся окошко и не сопротивлялся. Тело избавлялось от меня, как от тяжелой болезни. Шаги стали ровными, я больше не рисковал упасть со ступенек. Спина распрямилась - куда-то исчезла моя нелепая сутулость, появилась легкость в движениях,

КОТОРЫЕ ТЫ ЗАБРАЛ У КАРИНЫ

а взгляд стал увереннее. То, что сейчас шагало по городу, свободно флиртовало с женщинами, и НЕ МЕЧТАЛО СОЖРАТЬ ИХ НОГИ, чтоб его за ухо.

Единственное, чего я не понял, это я был паразитом или они? Кто я вообще такое? Собранный конструкт, аватар? Существо с волей и принципами? Как будто у меня было то или другое. Оно вытесняло меня. И почему-то я был уверен, что лишний тут вовсе не он. Спина уже-не-меня расправлялась, он не сутулился и мирно с кем-то беседовал. А я - хохотал. Наш путь пролегал по Зловещей долине.

Маме я опять ничего не сказал, но так хотелось поделиться с кем-нибудь, ведь это было так необычно и меня переполняли эмоции. Через пару недель, я решился на следующий шаг. Мама меня воспитывала одна, и на вопросы про отца, отвечала однобоко. Служил в армии и погиб на фронте, без всякой дополнительной информации. На каком это фронте в 77 году, я не спрашивал. Когда мы из города уехали и поселились в селе Дубровка, мне было четыре года, и я совершенно не помню той жизни, городской. Так что, ни соседи, ни знакомые моей матери, не могли рассказать про отца, а мама была немногословной, если дело касалось прошлого. Отец! Вот кого я выбрал объектом своего следующего опыта, а для этого надо было обзавестись личной вещью папы. Что это могло быть, я не знал, для реализации этого плана, надо было как-то "раскрутить" мать, может у неё что-то хранилось, на память. Не может же быть, чтоб ничего не было?!

И вот, в один из вечеров, когда мама вернулась с работы, я дождался, пока она управится с домашними делами, после чего подошёл к ней. Обнял её и расцеловав, сказал, что люблю её, то да сё, и как мне хорошо, что она у меня есть. Издалека начал, попытался её расслабить – получилось наоборот. Она опять заволновалась: о моём здоровье спросила, терял ли я сознание в последние дни, и как себя чувствую? Тогда я решил поменять политику и сыграть нечестно, так, мол, и так, у всех есть отцы, а у меня нет. Здоровье, мол, не очень у меня, а хотелось бы почувствовать мужское плечо, твоё, мама, я чувствую каждый день, но не хватает мужского. Задатки хитрого засранца открывались уже в тринадцатилетнем возрасте.

– Но ведь отец твой умер, сынок! Где возьму тебе отца? – расстроено произнесла мамочка, прижимая меня к себе. Я ответил, знаю, что он умер, но ведь должно было остаться, хоть что-нибудь из его вещей, я бы взял эту вещь и почувствовал бы его «плечо», и мне бы стало легче!

Мама повздыхала, немного попричитала, как ей было тяжело одной тянуть меня, но всё же сходила в свою комнату и принесла старый фотоаппарат «Фед» в кожаной кобуре. Это, мол, был аппарат твоего отца, и если ты хочешь фотографировать им, то ничего не выйдет, он сломан.

Меня переполняли те же чувства, что и Колумба, увидевшего неизведанные земли в подзорную трубу. С трудом дождавшись, когда мама заснёт, я схватил в руки папину «мыльницу» и устроился на кровати, в своей комнате. Я готов был отправиться в прошлое и увидеть своего отца, точней увидеть мир его глазами и почувствовать последние мысли. До двух часов ночи я крутил этот фотоаппарат, и так, и сяк, думал обо всём, отвлечённом - не получалось! Пробовал включать настольную лампу и выключать, смотрел в щель «мыльницы». Принёс даже из кухни свечи, приготовленные на случай отсутствия света или конца света, зажигал их – не помогало. Контакта не было!

Утром мама меня еле-еле разбудила. С трудом разлепив глаза, я поплёлся мыться. Потом мы разошлись по своим делам – я в школу, мама – на работу в «базовки», доить коров. К тому времени мы не знали, что подходит развал СССР, и ещё пару лет оставалось, до разрухи нашего колхоза, и не только нашего.

После учёбы, я на всех порах бежал домой, и это несмотря на конец мая и теплую погоду. Друзья звали играть в футбол, но отказался, дома меня ждали новые испытания с этим «Федом». На этот раз, я решил заняться «мистикой» где-нибудь в уединенном месте, сеновал – самое-то! И снова я сидел, поджав под себя ноги, в середине строения. Сена в эту пору осталось уже мало, за зиму скормили нашей коровушке Мане, так что чувствовал я себя здесь довольно просторно, как царь. В ладонях держал фотоаппарат, пытался срастись с этим раритетом и найти контакт. Не получалось!

Мозг снова стал отвлекаться, вспомнилось недавнее выступление на уроке литературы, как я заикался, рассказывая стих у доски, а весь класс ржал над моей путаницей. И как-то машинально, стал повторять тот стих, покручивая в руках вещицу отца: Ночевала тучка золотая На груди утёса великана; Утром в путь она умчалась рано, По лазури весело играя… И началось! Но в этот раз было всё по-другому! Я почувствовал тепло в руках, почти жар, и бросил взгляд на фотоаппарат. Он превращался в светящийся шар и разрастался на глазах. Я хотел его отбросить в сторону, но не мог, и, как загипнотизированный, смотрел на это чудо. В какой-то момент шар стал гигантским, почти в мой рост, но тяжести я не чувствовал, только жар. А потом свет меня затянул, или точнее, я соединился с этой сферой. Свет резко пропал, и я оказался парящим над городком. Подо мной были крыши домов и других зданий, а еще от меня вилась вниз светящаяся веревочка.

– Кто это такой? – в голове прозвучала чья-та мысль, вроде, как и сам это сказал вслух. – Неужто, Сереженька?

Глава 4

— Не удивляйся! Я всё знаю о тебе! – я был в странном создании, оно делало пируэты в воздухе, опасно пролетая над крышами. Карлсон, что ли? Это создание прочло мою мысль. — Эх, малыш, не Карлсон я. Я просто тот, кого вы называете ангелом. А ещё я твой далекий родственник!

Что-то много я встречаю родственников в последнее время, хотел бы я сказать вслух, но не смог. Это создание меня понимало и без слов, а я вот не мог понять, что оно думает. С теми случаями, что с бабушкой, что с дедушкой, даже с рыбаком, я чувствовал и знал, что они думают в свой последний момент. А тут было совершенно по-другому. Я подумал про отца, по идее сейчас должен был быть в нём!

— Серёжа, не надо винить кого-то, но твой отец живой! И это мой подопечный! – но как так? А как же «убит на фронте»? – Ты можешь не понять взрослых, но они очень часто делают глупости в своей жизни, а потом живут, даже не подозревая о многих вещах. Вова, твой папа, даже и не подозревает о твоём существовании. Тут уже есть часть вины твоей мамы, гордость не всегда бывает хорошим качеством. Я часто пытался во сне надоумить Вову, подтолкнуть немного его мысли, чтобы он попытался поискать свою первую любовь, то бишь, твою мать. Но безрезультатно, твердолобый уж очень, баран, одним словом, гордый!

В этот момент, создание полетело вниз, прямо в крышу одного из зданий, вслед за тянущейся и светящейся верёвкой. Я хотел было закрыть глаза, но создание контролировало моё желание, не давая мне его исполнить. Мы пролетели сквозь строение и оказались в квартире, на кухне. За столом сидела семья. Мужчина крепкого телосложения, женщина с миловидным лицом и мальчик лет восьми. Все трое хлебали борщ.

— А это твой отец и мой подопечный! – светящееся нить соединялась с мужчиной, и я парил над их столом. Я как привидение, проходил сквозь потолки и стены. – Видишь, он живой, а это его семья.

Как же это? Я хотел уйти отсюда, было так обидно видеть своего отца, счастливого и довольного, в другой семье, но не мог, передвижение этого создания было не подвластно мне. Зачем я затеял эти глупые опыты, черт возьми, ведь для меня он был убит на войне! Лучше бы я ничего не узнал!

— Полетели отсюда, Сережка! – прочёл мои мысли ангел и рванулся вверх, в потолок, пронзая все этажи этой многоэтажки. Мы пролетали через квартиры, и в каждой шла своя тихая жизнь. Наконец, мы взлетели над домом. Создание, специально для меня, смотрело вниз, чтобы я видел эффект "ангельского взлёта". А посмотреть было что, мы поднимались всё выше и выше, и под нами тянулась связующая нить, уходящая вниз. Дом уменьшался на глазах, я видел, как начинает клубиться вокруг плотный туман, это создание залетело в облако. Но на этом ангел не остановился, возвышаясь всё дальше, навстречу солнцу.

— Да, Сережка! Твоя мама пошла на обман, но не надо винить её в этом, жизнь очень сложная, когда-нибудь ты это поймёшь, а пока просто, прими эту правду такой, какая она есть! – дома уже не были видны, даже облака подо мной начали растворяться, и тогда я увидел величие нашей планеты. Создание поднималось всё выше, и Земля округлялась, превращаясь в гигантский глобус.

Красота неописуемая! Леса, поля, озера, а потом я увидел и океан. Мы летели в стратосфере, и, по идее, я должен был задохнуться, но этого не произошло.

— Красиво? – очень! Подумал я, забывая про недавно увиденного отца. Интересно, а что это за светящаяся веревка, увивающаяся за нами? – Это, Серёжа, пуповина ангела, она связывает с подопечным меня. Я каждую секунду чувствую и вижу, что он делает, думает. Даже сны могу контролировать. А иногда, могу с ним общаться там…

Ладно, это всё хорошо, но как теперь мне относится к этому знанию про отца?

— Советую оставить всё как есть! Но, тут ты в праве сам решить. Ты можешь найти отца, и сказать сам ему всё, а можешь жить своей жизнью, — Создание резко полетело вниз, наверно хотело произвести на меня впечатление и со скоростью истребителя влетело в облако. – Ну, Сережа, будем прощаться? Второй раз тебе не получится оказаться во мне, так что со мной ты не встретишься больше. Когда ты соединяешься с ангелом, то у него появляется иммунитет на твоё присутствие и второй раз, при всём желании, не получится повторить контакт. Прощай, Серёжа!

— Уф! – выдохнул я, открывая глаза. В руках был зажат фотоаппарат, светящегося шара не было. Боли, или другие неприятные чувства, отсутствовали.

Значит, отец был жив… Меня трясло от обиды и несправедливости!

Глава 5

С этого дня настал мой «трудный подростковый возраст», ведь я теперь знал, что мать скрывала всю мою жизнь реальность про отца. На откровенный разговор она не шла, а я не хотел рассказывать про мои способности. Не знаю почему, но хотел держать всё в секрете.

В 14 лет впервые закурил. По каждой мелочи ругался с мамой, и почти всегда я был инициатором. В школе тоже дела пошли на спад, огрызался учителям, не учил уроки, дрался и вообще, стал прыщавым засранцем, обвиняющим всех и во всём. Возможно, в этот момент, порция ремня вправила бы мои мозги но, увы, некому было это сделать, а тот, кто мог - «вправлял» другому мальчишке.

В 15 лет закончил «восьмилетку». В аттестате одни тройки ровным рядом шли друг за другом. Учитывая, что в селе не было полной средней школы, только в районном центре, предо мной предстал выбор: остаться в деревне и окончить трехгодичное училище и получить специальность тракториста, или ехать в город, на его покорение. После очередного скандала с матерью, выбор был сделан. Так, волею случая, я оказался в городе. В чемодан, помимо своих вещей и одежды, я механически закинул шарф своей матери. Никакой цели не преследовал, как говорится - на всякий случай. А времена наступали переломные для страны - путчи, пустые прилавки, беззаконие. Россию-матушку трясло и разрывало.

Приехав в город, с таким "красивым" аттестатом, я смог лишь поступить в строительное училище, на каменщика. Поселился в общежитии учебного заведения, в четырехместной комнате. Началась обычная жизнь простого человека, со средней мозговой активностью. Мама регулярно, раз в месяц, высылала продуктовые посылки, иногда и деньги, которые чуть ли не каждый месяц менялись из-за политической и экономической обстановки. В течение двух – трёх дней, посылочка съедалась дружным нашим этажом. С каждым месяцем содержимое высылаемой помощи становилось всё меньше и скудней, и не у меня одного. И ни разу, за весь период своего обучения, я не написал письмо своей матери: ни спасибо, ни привета, ни просто, доброго слова…

Вот такая я эгоистичная сволочь, обиженная на мать и отца, который и не знал о моём существовании. Так я и дотянул до получения диплома, с «чистой» совестью и «высокими» моральными качествами. А надо сказать, за всё время, от пребывания в ангеле своего отца и до последнего дня учёбы, я так и не совершал больше свои опыты с «переживанием смерти», благополучно на них плюнув. И вот, наступил день награждения. Весь этаж был в приподнятом настроении, и на вечер мы решили устроить молодежный такой гудеж, по-взрослому, со спиртным. Мне повезло, в номере моего диплома, цифра последняя была однёркой, а значит и потратил я немного, но были товарищи и с девятками, закон есть закон, тут уж кому повезёт.

Вечер был очень хмельной и весёлый. Из-за тщедушности и слабости, скосило меня одним из первых. Я оставил компанию друзей, и, на заплетающих ногах, попёрся в свою комнату. Соседей не было, они продолжали «отжигать». Я, со вздохом, лег на свою кровать и уставился на кружащий потолок, пытаясь безуспешно сфокусировать взгляд - не получалось. Зато, от головокружения, я умудрился свалиться на пол, с кровати, мне было очень плохо. Сам не зная зачем, подполз к тумбочке, достал из дальнего закутка свернутый мамин шарф (который я прихватил из дома, без какой-либо цели) и прижал его к своему лицу. Далекий запах любимых духов мамы обволок меня. Я лежал, не в силах встать.

И опять началось - шарф засветился, и стал превращаться в светящийся шар, поглощая меня…

Глава 6

Существо парило перед моей мамой. Я смотрел на неё, моё сознание било в колокол. Родная мамочка сидела перед окном и смотрела потухшими глазами на улицу. Морщины, откуда так много их взялось? Ведь три года назад она была вполне приятной сорокалетней женщиной, а теперь передо мной сидела женщина, постаревшая лет на двадцать, и эти белёсые глаза!

— Что, Сережа? Довел ты мою подопечную? — эта мысль существа пронзило моё сердце, я не мог этому поверить, — да, это всё твоя работа! Она уже как год не работает, колхоз ваш распался, и работы нет. Она почти все вещи продала за копейки, чтобы тебе выслать хоть что-то!

Для подкрепления своих слов, существо стало оглядывать комнату. Телевизор отсутствовал, лишь лакированная тумбочка сиротлива стояла в углу, накрытая маленькой скатертью. «Стенки», за которой мама отстояла в своё время три года в очереди на получение, на месте не было. Даже шторы отсутствовали, осталась только пыльная занавеска на окне.

Для подкрепления своих слов, ангел полетел в мою комнату, пронзая стену, напрямик. Моего двухкассетного магнитофона «Соната», на письменном столе не было, как, впрочем, и самого стола. Кровать была так же продана.

— Вот так вот, Серёжа! Всё для тебя и твоей учёбы! – но как так? Почему она не известила меня? Да я бы работал не только летом, но и во время учёбы! Да я бы сам мог содержать нас… — Успокойся, «мог бы», «работал бы», ты вот на неё обиделся, из-за такой ерунды, если честно, а она даже не знает, почему ты так себя вёл! Она души в тебе не чаяла, несколько раз ездила в город, со стороны смотрела на тебя, входящего в училище или в общежитие. Я-то знаю, как её сердце разрывается от любви к тебе, она всё тебе прощает, вон смотри!

Существо резко подлетело к сидящей маме и сфокусировало свой взгляд на пальцах моей мамы. Они держали маленькое фото с моей физиономией, снимок для паспорта. Большой палец, механически, нежно поглаживал моё лицо. Из уст её, полушепотом лилась колыбельная, которую она в детстве пела мне перед сном. И смотрела при этом, сквозь стекло, на входную облезлую калитку. Я знал – она ждала меня! Я не мог смотреть на эту сцену, хотелось убежать куда подальше, но ангел специально не двигался с места.

— Тебе не скрыться от совести, Серёжа! Я 18 лет за тобой наблюдаю, так же тебя люблю очень, почти как моя подопечная, но заклинаю тебя! Если ты не успеешь и не вернёшься перед её смертью домой, то поверь мне, вина тебя иссушит!!! – перед какой смертью? Хотел я крикнуть, что она не умрет, но не мог, – мы никогда не врём, я чувствую, что подходит время её, вон и пуповина, почти рассеялась, Он хочет прибрать её!

И создание бросила взгляд на светящееся соединение с мамой, и правда, пуповина была почти невидима. – Надеюсь, ты понимаешь, что я, как ангел твоей матери, хочу только хорошее для неё. Ты добрый мальчик, но своим поведением сократил её пребывание в этом бренном мире и единственное, что ты можешь ещё сделать – это приехать и предстать перед ней…

…Когда я пришел в себя, то почувствовал, что хмель испарилась. Мне хотелось тут же сорваться домой, но поздний вечер остудил мой пыл. С трудом дождался утра и рванул к маме на первом же автобусе. Уже в десять утра открывал эту самую облезлую калитку и, бросив взгляд в окно нашего дома, встретился с потухающими глазами своей матери.

Момент нашей встречи был очень соплив, не хочу об этом рассказывать много, скажу одно, я как мальчишка ревел, обнимая свою, ставшей на голову ниже меня, маму. Она ужасно похудела. Материнские глаза ожили и засветились. Я всё шептал и просил прощение, а она не слушала меня, и лишь гладила мои волосы, с трудом дотягиваясь до них.

Весь день мама что-то делала, готовила, полы помыла. Столько энергии у неё появилось, я даже подумал, что ангел приукрасил её физическое состояние, но вечером она прилегла, чтобы отдохнуть. А к утру умерла…

Вот так! Такая я эгоистичная сволочь и тварь, и нет мне прощения!

Продолжение следует: