Квартира, где произошло убийство, находилась на втором этаже. Входная дверь нараспашку, внутри громко переговаривались криминалисты. На лестничной площадке стоял опер Терпков и держал перед двумя понятыми планшет с протоколом, объясняя, где расписаться. Молодой совсем парень, недавно из учебки. Лицо у него было пока как у щенка, которого вывели гулять со взрослыми собаками, полное радостного дружелюбия и страха, что его не примут в стаю. Увидев Корнеева, Терпков заулыбался и рапортовал:
— Здравствуйте, Пал Палыч. Труп уже в морг повезли, а подозреваемого сразу пришлось в отдел, буйный оказался.
— Да ничего, потом туда поеду. Ребёнок?
Корнеев мысленно фыркнул, не очень-то из него Шерлок, не угадал. Хорошо, что не ребёнок. Корнеев вспомнил листок с узи, которым Ленка трясла перед его лицом в порыве ссоры, и маленького, съёжившегося человечка на снимке, больше похожего на креветку. Следователь взъерошил ёжик недавно обстриженных к лету волос и, мучаясь от желания устроить перекур, прошёл в квартиру. Оттуда выходили эксперты-криминалисты. Фотограф Жора приветственно махнул и показал в сторону кухни. Маленькая прихожая однокомнатной квартиры была завалена грязным хламом. На самодельной вешалке висела плащ-палатка, ветровка защитного цвета и драный пуховик, а на полу валялись грязные болотники и рюкзак. Из туалета рядом тянуло куревом, ну а кухня встретила мешками мусора, пустыми бутылками, грязной посудой и резким рыбным запахом. Тут стоял кухонный уголок девяностых годов, замызганный гарнитур, древняя плита «Брест». Интересно, а холодильника нет? Хотя место для него тут нашлось бы с трудом. Подошёл Терпков, и в кухне сразу стало тесно.
— Тут она лежала, — Терпков показал на кухонный стол.
Корнеев с сомнением посмотрел на залитую бурой дрянью столешницу, на вид где-то полметра.
— Да нет, нормальная, просто половина. Распилил он её.
— Ищем, — сказал Терпков. — Подозреваемый приехал вчера с рыбалки, соседи видели, как таскал вещи из машины, нива во дворе стоит. Сейчас её наши осмотрят. Потом ходил в магазин за водкой и закуской, а где-то под утро стали раздаваться странные звуки, потом крики, сосед снизу не выдержал и пошёл разбираться. Подозреваемый ему открыл сильно пьяный и потащил на кухню, а там труп. Свидетель вырвался и вызвал полицию. Пока показания давал, два раза проблевался.
— Мы тоже про него сразу подумали, в комнате он стоит. Но там только рыба. Ещё трёхлитровая банка икры. Жалко, пропадёт теперь.
— Ну, себе забери, — отмахнулся Корнеев, вот уж икры ему жалко не было.
— Нет, в отделе узнают, загнобят. Воровство же это.
— Да фиг с ней. Меня-то чего вызвали? Полбабы, конечно, страшно, но тут дело только в том, чтобы вторую половину найти.
— Не знаю, это не мы. Спецы, наверно, какой-то рапорт подали начальству.
Работы для следователя по особо важным делам тут действительно не было, но, может, криминалисты и правда усмотрели что-то особенное. Пока Корнеев видел только неприятную, но обычную бытовуху с пьющим контингентом. Ну, раз вызвали, надо работать, не с вопросами же к начальству приставать. В единственной комнате стоял холодильник, совершенно инородный для этой квартиры, двухдверный, с двумя большими отсеками морозилки. Ради интереса Корнеев открыл дверки и отшатнулся, в лицо пахнуло солёной рыбой, сразу вспомнился пивной магазин у дома.
После осмотра места преступления Корнеев решил, что пора пообщаться с жильцами, вышел из квартиры и спустился во двор. Корнееву казалось, что вокруг пахнет рыбой, похоже, его джинсы и толстовка успели впитать запах квартиры. Замеченные ранее старушки с интересом изучили его удостоверение и выдвинули в его сторону свои куриные мордочки, заквохтали.
— Нас уже молодой следователь опросил, мы всё рассказали.
— По сто раз, что ль, рассказывать. Язык не казённый.
— У нас дел других нет, что ль.
Дел у них других точно не было, сидели они на этой скамейке намертво и наслаждались представлением, устроенным полицией, но набить цену и показать свою важность перед казённым лицом тоже было хорошим развлечением.
— Значит, не знаете ничего, — заключил Корнеев и спрятал удостоверение.
— Мы всё знаем, нечего тут нас. Протокол прочти, ленивый какой.
— Хорошо, прочту. Я только насчёт баб уточнить хотел.
— Много у него баб было, каждый раз новая. Да только все алкашки, пил он с ними.
— Бывало, пьяный-то он агрессивный был.
— Вчера к нему женщина пришла. Не знаете её?
— Вчера баб не было чужих, он только приехал, успел в магазин за водкой и пивом сбегать и всё. Никто к нему не приходил.
Корнеев задумчиво достал сигарету и хотел закурить, но заметил, как вытянулись старушечьи шеи, словно клюнуть собрались, убрал пачку обратно в карман.
— Спасибо за содействие следствию. До свидания, — сказал он и поспешил к машине.
Закурил Корнеев в машине по пути в морг. Его ждало много работы, он записал в блокнот «Откуда взялась женщина» и затянулся.
Морг Корнеев не любил. Не столько из-за покойников и соответствующей атмосферы, а из-за самого здания. Приземистая постройка, один из самых старых корпусов больничного комплекса. Чистенькое, но старое здание, несмотря ни на какие попытки ремонтов, выглядело умирающим. Сколько ни замазывали трещины и ни красили стены, но Корнеев никак не мог избавиться от ощущения, что видит разлагающийся труп какого-то древнего чудища. Да и окружение способствовало такой мысли. Морг стоял в стороне от основных корпусов в тёмной дубовой роще, высаженной когда-то для прогулок больных. Деревья разрослись, и эта дальняя часть парка без ухода превратилась в мрачный лес.
Протиснувшись мимо перекосившейся и оттого плохо открывающейся двери морга, Корнеев прошёл по узкому коридору. Эхо шагов гулко отдавалось от стен, покрытых плиткой. У двери секционной на лавке сидел Шилов и разглядывал дуговую пилу в руках. Худой и длинный он выглядел как аватар смерти в этих стенах.
— Чего грустишь? — спросил Корнеев.
— Полотно лопнуло. Говорил же Мишке — аккуратнее, опять чинить. А сколько раз в план ставил покупку маячковой… Эх. Жопят денег, гады. Ты насчёт «половинки»? Я там первичный осмотр набросал, остальное потом по результатам лаборатории.
— Да как тебе сказать. Странно всё. Умерла она от болевого шока, когда убийца её расчленять начал, до этого, похоже, находилась без сознания, есть признаки удушья. У неё же не только ног нет, халтурно, кстати, отпилили, ножовкой по второму поясничному. Так вот, у неё всё из брюшной полости вырезали, и есть у меня подозрения, почему так было сделано, но я анализы ещё подожду. Из органов только сердце и лёгкие остались. Сильно недоразвиты лёгкие, странно, что она смогла с такими дожить до этого возраста. С возрастом, кстати, тоже проблема.
— Да чего распинаться, пойдём покажу. Я на минутку вышел, прям взбесила эта пила, решил посидеть и успокоиться.
Шилов повёл Корнеева в секционную, помахивая пилой на ходу, как тамбурмажор. Тело лежало на столе, его даже не прикрыли, оставив зияющим провалом под рёбрами наружу. Корнеев с трудом отвёл взгляд от липкой темноты с белеющими костями и посмотрел на лицо жертвы. Некрасивая: широкий приплюснутый нос, узкие глаза с нависшими веками, овальное лицо, тонкая полоска сжатого рта. Такую легко представить продавщицей в ларьке или уборщицей. Волосы кто-то ей срезал у самого черепа, и неровные пучки их торчали, словно клочья соломы из головы огородного чучела.
— На вид вроде лет тридцать, а по вскрытию больше гораздо. Хотя там всяких аномалий развития хватает, так что это не самое главное.
— А что главное? Ты мне то, что для расследования важно, лучше скажи.
— Этот уже успел ей и руки нарубить, как рульку. Ещё немного и их тоже пришлось бы искать.
— Собирался по частям вынести, надо будет ближайшие помойки и колодцы проверять. Работы теперь. Ладно, пойду, будет ещё чего, пиши или звони.
Шилов замялся, помахал пилой вслед уходящему следователю и вдруг проговорил неуверенно:
— Я подозреваю, что искать надо не только ноги. По некоторым косвенным признакам она была на последних месяцах беременности. Я жду подтверждение из лаборатории.
Корнеев хорошенько выругался, но оборачиваться не стал и пошёл быстрее. Пришлось отзвониться Терпкову и дать новые вводные на поиск. Павел представил, как скривилось лицо опера, никому не нравится искать по мусорным пакетам труп нерождённого младенца. Впрочем, оставался более лёгкий путь: получить сведения от подозреваемого — это упростит поиск. Корнеев позвонил в отдел и узнал, что убийцу-рыбака отвезли не в следственный изолятор, а в специализированный психиатрический стационар. Психиатрическая больница находилась на въезде в город, в Приокском районе, на окраине деревни Ляхово. Административный корпус располагался в самом дальнем углу лесопарка, видимо, чтобы каждый посетитель мог пройтись по территории и проникнуться местным колоритом, посмотреть на старые корпуса из красного кирпича и больных в клетчатых пижамах. Побывать тут — словно провалиться в иное измерение: странные жители, странные правила, удушливая атмосфера безвременья. Корнеев приезжал сюда и раньше, многие убийцы делали попытки закосить под неадекват, и приходилось везти их на освидетельствование, так что допросы в психушке вовсе не были ему в новинку. Корнеев отметился в регистратуре и попросил привести пациента в допросную. Затем пошёл обратно к оставленной у шлагбаума машине, по дороге рассматривая инвентарные номера на корпусах. Его всегда это смешило. Ну, правильно, зданию обязательно нужен инвентарный номер, а то вдруг потеряется или украдёт кто.
Допросная находилась недалеко от шлагбаума в одном из старых корпусов. Маленькая палата, а точнее приспособленная под допросы процедурная, пара неудобных железных табуреток около покрытого клеёнкой стола, да кушетка в углу. Санитар привёл невысокого мужика со злобным лицом, тот шипел сквозь зубы что-то невнятное и дёргал плечами.
— Коклюшкин Валерий Сергеевич, семьдесят девятого года рождения, доставлен с подозрением на алкогольный делирий. Говорите, я рядом буду, лечащий позже подойдёт, — сказал санитар и вышел в коридор, дверь оставил открытой.
Коклюшкин рухнул на табуретку и уставился мутным взглядом на Корнеева. Одет он был в спортивные штаны и грязную футболку, похоже, то, в чём был на момент ареста.
— Здравствуйте. Я следователь, Павел Павлович Корнеев. Назовите себя, пожалуйста.
Корнеев достал протокол и ручку из папки, писанина всегда его угнетала, нарушала порядок разговора с подозреваемым, превращая допрос в тупое анкетирование. Пока запишешь, потеряешь взгляд подозреваемого, дашь ему время собраться с мыслями, что часто не шло на пользу правде.
— Сказали же, Валерий Сергеевич Коклюшкин.
— Вы задержаны по подозрению в совершении преступления, вот ознакомьтесь с протоколом задержания.
Корнеев решил не напирать на факты, ему и так было известно, что этот Коклюшкин убил женщину. Дело сейчас было в другом: собрать все детали как в прямом, так и переносном смысле. Спорить с, возможно, неадекватным человеком смысла не было.
— Таксую я четыре дня в неделю, работа нервная, так что я на Волгу езжу на рыбалку, три дня там живу.
— Вот ещё, бабы все истерички, житья от них спокойного нет.
— Поэтому вы и убили женщину? Она тоже была такой? Как её звали? — Корнеев «подсёк» в надежде, что растерявшийся от такого напора Коклюшкин скажет правду на автомате.
— А чей труп сосед нашёл у вас на кухне? Соседи слышали подозрительный шум, в квартире были только вы.
— Сашка ко мне бухать припёрся, а на столе закуска лежала, я и показал… Чего выловил. А он меня ментам сдал. Да толку-то объяснять, не верит мне никто, и сюда притащили.
— Русалка это была! А русалка — это не человек, нет у нас статьи за убийство русалок. Рыбнадзор зовите, я им штраф заплачу за улов в особо крупном размере.
Корнеев посмотрел на горящие безумной яростью глаза мужика, на его вспотевшее лицо. Ну и дела, похоже, с головой тут и правда полный ахтунг. Надо беседовать с врачом. Ладно, пару вопросов напоследок, а вдруг повезёт. Главное, спрашивать с позиции той реальности, в которой сейчас существует этот мужичонка.
— Как куда? Нарубил да в морозилку, кусок правда один пожарил, попробовать. Мясо вкусное, белое. Знаете, как у сома, только костей меньше. Я, когда её вытаскивал, так и думал, что сом.
Представив, что жрал подозреваемый вместо сомятины, Корнеев едва сдержал рвотные позывы. Потом, продышавшись, продолжил допрос.
— А ребёнок у неё от тебя был? Куда дел?
— Какой ребёнок? Ты чего, следак, умом тронулся, я что больной рыбу трахать? Слушай, если не веришь. Я волосы у неё срезал и бросил, где выловил, у Дуденево, в затоне. Я показать могу. Не убивал я никого! Не убивал!
На истеричные крики Коклюшкина зашёл санитар, следователь кивнул ему, рыбака-убийцу вывели. Корнеев собрал бумаги и отправился в кабинет врача. Самойлов — лечащий врач Коклюшкина, крупный мужчина в белом халате, меланхолично пил чай, следователю кивнул и разговор начинать не стал. Не привыкли они тут разговаривать, больше слушают и смотрят.
— Врачебная тайна, — протянул Самойлов, — делайте официальный запрос.
— Слушай, давай без этого, мне работать надо. Будет запрос, ты же знаешь.
— Алкогольный делирий не подтвердили, но есть вероятность, что подтвердится алкогольная шизофрения, в данном случае бредовый психоз. Но я бы не спешил с выводами, он во всех сферах адекватен, кроме момента с убийством. Возможно, психика не хочет принимать этот факт, пусть психологи работают. Я за более длительное наблюдение, сейчас из-за продолжительного приёма алкоголя картина смазанная.
— Намекаешь, что он придуривается? Может, тогда к нам в отдел его?
— Могу точно сказать, что в русалку он верит по-настоящему. Ты пока работай, а мы разберёмся.
Психоневрологическую больницу следователь покинул в тяжёлых раздумьях, достал блокнот и посмотрел на единственную запись. Надо выяснять личность погибшей, но само дело по сути ясное, вот только что-то смущало. В голове крутился какой-то образ. Беременной жены? Нет, не то. Стола, распоротого живота… Завтра Корнеев съездит в Дуденево, возможно, жертва оттуда. Есть шанс, что Коклюшкин привёз с рыбалки местную жительницу, Корнеев покажет в селе фотографию, и её опознают.
Домой ехать не хотелось, но скрываться от Лены было свинством. Заехал в шестёрочку и купил чипсов, пирожных и солёных огурцов в надежде, что хоть что-то из этих даров придётся любимой по душе. Потом забежал ещё и в цветочный киоск у дома и купил красную розу, надеясь, что это точно станет козырем в их разговоре.
Дома всё оказалось спокойно. Похоже, Ленка забыла о скандале, как только он ушёл на работу. Жену он застал на кухне, она сунула нос в пакет и порадовалась подношениям, сразу открыла чипсы и стала их есть в прикуску с пирожными.
— А чего не ела? — удивился Корнеев.
— Да вот дура. Рыбы захотелось, я пошла и живую купила, карпа здорового. Думала, полезная, свежая еда, а убить не смогла. А ещё он воняет, бее.
«Да что за рыбный день сегодня, — подумал Корнеев, разглядывая огромного карпа, плавающего в ванне. — Хорошо, хоть не сом, а то, боюсь, и я бы есть не захотел».
— Пааш, его убить надо и разделать. Пожалуйста, а то меня мутит.
Карп боролся за свою жизнь вяло, похоже, сил у него не осталось, смерть его и без ножа Корнеева была совсем близко. Отрезав голову с мутными глазами, острым лезвием вскрыл брюхо, оттуда вывалились склизкие рыбьи кишки и два ястыка с зеленовато-коричневой икрой. Заглянувшая на кухню Ленка, зажимая нос, прогундела:
— Икру бы засолить, жалко, если пропадёт.
Солить Корнеев не умел, да и при взгляде на эти два мешочка, где теснились круглые нерождённые рыбьи дети, в голове его что-то начало щёлкать и требовать внимания. Плюнул и, пока жена не видела, смыл икру в унитаз. Ленка про неё не вспомнит, не до того ей сейчас, рожать со дня на день.
На рассвете его разбудил крик и плач жены, он вскочил и заметался в поисках кобуры, но, окончательно проснувшись, понял, что жена спит. Растолкал всхлипывающую Ленку, прижал и зашептал:
— Она сказала, что если ты её детей не спасёшь, то она нашего заберёт, — невнятно пробормотала жена.
— Женщина какая-то, волосы такие длинные, вся мокрая, рыбой пахнет. Паш, выкини рыбу, дышать нечем.
Проговорив это, Ленка снова провалилась в сон, а Корнеев погладил её по голове и пошёл курить на кухню. Ужасов они давно не смотрели, Лена и раньше их не любила, перед сном она обычно листала ленту с фотографиями фотомоделей и звёзд. Неужели вчерашнее убийство рыбы так её напугало, хотя очень сомнительно. Ленка была из семьи заядлого рыбака и раньше рыбу всегда разделывала сама. В голове снова защёлкало, и Корнеев отправился одеваться, поедет в Дуденево пораньше.
Когда Корнеев подъезжал к селу, с дороги открылась картина гигантской воронки, на дне которой терялись дома, спускающиеся к реке. Сама река в этом месте делилась на протоки. Будто огромное чудовище вспороло землю когтями, по бороздам от которых и потекла потом вода.
Опорный пункт полиции находился на Советской улице рядом с крошечным прудом, который на карте навигатора назывался Ручей. Участкового Давыдова удалось застать на месте, он заполнял бумаги и очень удивился неожиданному гостю.
— Пал Палыч, к нам? Что-то случилось?
— Ну, не знаю пока. Хотел тебя спросить, не было заявлений на розыск женщин?
— Нет, а чего не позвонили?
— Да мне всё равно лично надо место одно проверить, подозреваемый сказал, что оставил там улику.
— Так ты с конвоем и подозреваемым приехал, а я-то подумал, с проверкой, — рассмеялся Давыдов.
— Один, подозреваемый слишком буйный, в психушке в себя приходит пока. Вот смотри, эту женщину в селе не видел?
Корнеев показал фотографию «половинки» на телефоне. Давыдов внимательно посмотрел, устало потёр глаза.
— Не знаю такую, по ориентировкам тоже не проходила. А место твоё где? Я с тобой скатаюсь, помогу с понятыми.
— Где у вас тут на затоне чаще рыбачат?
— Ну ты спросил, я же не рыбнадзор. Сам я это дело не люблю, лучшая рыба — это колбаса. Есть у меня один представитель алкобратства, он часто с рыбаками трётся, может, знает твоего и где тот рыбачил, — Давыдов вынул телефон, посмотрел на время. — Пошли, рядом с сельпо должен сейчас торчать или около причала найдём.
Местный «рыбак» оказался крупным мужиком пятидесяти лет с красным лицом и мутными глазками, сидел он около сельпо на лавочке, и взгляд его блуждал по прохожим в поисках нужного человечка с деньгами. При виде участкового с чужаком лицо у «рыбака» стало скучающим, и он поднялся с лавочки, делая вид, что вспомнил о невыключенном дома чайнике.
— Серёг, погоди, дело есть, — сказал Давыдов.
— У меня и без вас дел. Чего надо?
— Вот человек тебя спросить хочет, не видал тут одного рыбака?
Корнеев достал телефон и показал фотографию Коклюшкина, найденную им в соцсетях, там он позировал с большой щукой и совсем не был похож на убийцу-каннибала.
— Валерка это, Червяк. И чо? Вы рыбнадзор, что ль?
— Нет, мне место, где он рыбачил, надо посмотреть. Почему Червяк? На червей ловит? — спросил Корнеев.
— Да не-е, он по-пьяному делу крючком себе хрен зацепил, ну, «червя» своего личного насадил… Придурок. Такие дела. Вот только чужие рыбные места я не показываю.
Давыдов сплюнул, сходил в сельпо и вернулся с пузырьком спирта, после чего выжидающе посмотрел на Серёгу.
— Ну ладно, только я туда не пойду. Далеко. Так объясню.
Объяснял он минут десять, водя руками и путаясь в сторонах света, но Давыдов понял, по какой дороге подъехать и на каком участке реки искать. На точку решили добираться на машине, взяли уазик участкового, Тойота Корнеева там бы не проехала. Место оказалось укромное. Отсюда начинался заболоченный лес и лежали поваленные деревья, укрывавшие рыбака от посторонних взглядов. Корнеев осмотрелся: следов пьянки или борьбы не было, чистенько. Нашёл чёрную плешь, где разжигали огонь, обложенную камнями, а у самой воды небольшую утоптанную площадку, где втыкали рогатины для удочек и ставили раскладной стул. Тут подул ветерок, и Корнеев уловил колыхание длинных прядей, зацепившихся за рогоз, которым поросла заболоченная сторона затона. Пришлось раздеться и пройтись по илистому дну, чтобы отцепить от длинных стеблей тёмные пряди женских волос. Не обманул Коклюшкин, свою жертву он встретил здесь. Вот только откуда она взялась? Нужно возвращаться и опрашивать местных рыбаков, возможно, она подходила к кому-то ещё. Волосы были метра полтора, женщину с такими должны были запомнить. Уложив мокрые пряди в пакет для улик, Корнеев пошёл в машину, ему казалось, за ним кто-то наблюдает из зарослей рогоза, и взгляд этот полз холодными мурашками по телу.
Давыдов привёз Корнеева обратно к опорному пункту, и они попрощались. Следователь нашёл Серёгу на причале ещё с двумя товарищами, они играли в карты. Настроение у всех троих было повышенное, в этом им помог бутылёк со спиртом.
— Вот посмотрите, эту женщину не знаете? — спросил Корнеев.
Двое игроков отпрянули от фотографии и, бросив карты, уверенным зигзагом совершили отступление к лодочным сараям. Серёга оказался не таким пугливым или более пьяным, он потёр нос и встал руки в боки, после чего рявкнул:
— Русалка это! Только ты не трогай её, беда будет. Мерзкие они твари, пусть и на баб похожи.
Надо же, может, Коклюшкин от этих нахватался, когда пили, общая галлюцинация.
— Может, где и не бывает, а у нас бывает, из моря они приплывают, в мае. Много лет уже, ещё прадед мой видел. Приплывут, перетопят народу, и снова их нет. Говорят, у нас тут тонут, потому что дно плохое, течения, а мы-то знаем, русалки это!
— И Червю вы об этом рассказывали?
— Зачем? Он не спрашивал, нафига ему русалки, он рыбу ловил. Про сомов спрашивал. Тухлого мяса набрал, снастей, хотел поймать самого большого. Слушай, ты про них тоже никому не говори. Не любят тут у нас про них. Лучше не трогать и не говорить. А мне не страшно, я в воду не лезу, меня туда не заманить.
Довольный своей тирадой, он, покачиваясь, удалился вслед за товарищами. Корнеев сел в машину и достал сигарету, в голове что-то неприятно щёлкало. Уже на трассе истерично зазвонил телефон.
— Пал Палыч, никак не дозвонюсь. У нас ЧП, подозреваемый утопился. Коклюшкин.
— Да пошёл ночью в туалет, заткнул слив в раковине носком и утопился. Санитарка утром нашла. Приезжайте, тут надо отчёты составлять и решать, что дальше с делом. Опознали убитую женщину?
Корнеев уже не слушал, в его голове проносилось: «Русалки, нельзя трогать, беременная, приплывают раз в год, ИКРА, икра в банке, вскрытое пузо карася, беременность, икра в банке». Потом вспомнились слова жены после кошмара и утонувший в раковине Коклюшкин.
Он схватил телефон и набрал номер Терпкова.
— Ты на работе? Да, понятно. Икру не забирал из квартиры? Да, ту в банке. Отлично, давай на квартиру, мне откроешь. Срочно, нет, по смерти Коклюшкина потом. Объясню.
Квартира Коклюшкина встретила заметным запахом тухлой рыбы. Корнеев сразу прошёл в комнату, достал из холодильника икру и подошёл к окну, чтобы разглядеть как следует. От икры карпа русалочья отличалась слабо, разве что чуть светлее и крупнее, ничего необычного. Это заставило успокоиться, самая обычная рыбная икра. Но щёлкать в голове не перестало, ему казалось, что там в каждой икринке шевелится маленький живой червячок и укоризненно на него смотрит. Непонятно, правда то, что он узнал, или нет, но выкинуть икру в затон — отличная идея. Терпков с интересом смотрел на Корнеева и банку в его руках.
— Себе, что ль, решил забрать?
— Нет, следственный эксперимент.
— Так не пойдёт. Я тут, значит, бросил всю работу, а ты ничего не объяснил. Придётся в отделе у всех спрашивать, нафига тебе икра из квартиры подозреваемого.
— Шантажист, ладно, давай со мной, я по дороге расскажу. Но учти, это бред.
Они ехали в машине, и Корнеев рассказывал о том, что ему удалось выяснить, о кошмаре жены и его нехорошем предчувствии.
— То есть ты веришь, что Коклюшкин сожрал русалку? — посмотрел на него внимательно Терпков.
— Ну, не то чтобы прям верю. Русалок не бывает, но мне будет спокойно, если я выкину эту икру в затон, чтоб не думалось.
Корнеев резко свернул к обочине и остановил, непонимающе смотря на Терпкова. Неужто тот решил, что следователь сошёл с ума. Но опер смотрел зло, брови его сошлись на переносице, а руки сжались в кулаки. Терпков быстро вылез из машины и открыл заднюю дверь. Прежде чем Корнеев успел его остановить, вытащил банку с икрой. Корнеев, уже чувствуя неладное, выпрыгнул со своего места и дёрнулся к Терпкову, но было поздно. Банка летела на асфальт. Корнеев лишь успел прыгнуть и вытянуть руки, куда вонзились осколки, брызнувшие от разлетевшейся банки. Он заорал от боли, кровь капала с ладоней и смешивалась с расплывавшейся по асфальту слизью и осколками.
— Я дурак? А ты сам подумай, если всё, что ты говоришь, правда, то, получается, своего ребёнка ты спасёшь, а эти, — Терпков подошёл и растёр ногой по асфальту оставшиеся целыми икринки, — вылупятся и утопят за свою жизнь кучу других людей. Ты подумал, сколько за лето тонет детей? У меня брат утонул на Волге! Может быть, из-за такой твари, как та, что сейчас в морге лежит. Ну, а если это всё неправда, то и чёрт с ней, с этой икрой!
Корнееву хотелось ударить в морду наглого Терпкова, да какое право имеет этот молокосос, всего пару недель как опер, читать ему нотации. Его остановило лишь то, что наивное щенячье выражение исчезло с лица опера, на следователя смотрел волкодав, уверенный в своей силе и правоте. Терпков ещё раз растёр икру ногой и, развернувшись, пошёл по трассе, доставая на ходу телефон. Корнеев достал из бардачка поллитровку с водой и пачку салфеток. Полил ладони водой и обтёр от крови влажными салфетками. На телефон пришло сообщение: «Ушла рожать, сильно не бухай». Корнеев посмотрел вслед Терпкову, но того уже не было видно на дороге, похоже, сошёл в лес на обочине. В голове снова неприятно защёлкало, бутылка с водой затряслась в руке, а потом Корнеев встал на колени и начал собирать с асфальта уцелевшие икринки, опуская их в бутылку с остатками воды. Из порезов снова потекла кровь, и он добавил её в воду, может, поможет. Он не собирается жить и бояться, что однажды вода заберёт его ребёнка.
Сделав выговор Корнееву, Терпков пошёл по дороге в сторону города, достал телефон и набрал номер, ответили сразу.
— Да, Егор Ильич, закончил проверку Корнеева. Нет, не подходит. Да, хороший следователь, отличное чутьё на навь. Не подходит, потому что семья ему дороже, чем остальные. На его ребёнке проклятье русалки, надо снять. Хорошо, передам Настасье. Не надо машину, я «другой стороной» пройду.
Пока Терпков говорил, облик его менялся. Личина дрогнула, словно отражение в потревоженной воде. Когда рябь успокоилась, вместо молодого опера по дороге шёл мужчина сорока лет с лицом, изуродованным старыми шрамами. Ещё мгновение и идущая фигура выцвела и рассыпалась, взметнувшись облаком пыли.
