Заметки Л. В. Дубельта. Сообщено Л. Ф. Пантелеевым. С предисловием С. П. Мельгунова
Генварь 1862
Вот как нынешние просвещенные люди, в особенности литераторы, обманывают публику и даже самого Государя! На памятнике тысячелетию России предположено изобразить в барельефе мужей, способствовавших своими подвигами прославлению Российского государства, и между ими помещен Тарас Шевченко. Наши литераторы умели придать этой личности какой-то блеск, которого он отнюдь не заслуживает. Литературное достоинство этого ничтожного человека состоит в нескольких малороссийских песнях и повестях на старинном малороссийском наречии, которого теперь почти никто не понимает. Не думаю, чтоб эти песни и повести могли способствовать к прославлению России, а между тем приятели Шевченко, малороссияне, в числе пяти, шести человек, успели дать его ничтожному стихотворению такой вес и так уверить правительство, что их мнение на этот счет есть мнение общественное, что втянули лик Шевченки на памятник тысячелетия. — Шевченку я знал лично, но не имел с ним никогда никаких сношений, следовательно, смею думать, что мое об нем суждение беспристрастно. О первой половине его жизни прочтите его некролог, там вы увидите, что он был сын крестьянина, что всякое принуждение к наукам и труду было для него тягостно и что он всю почти молодость провел в бегах, пьянстве и воровстве. Кое-как научился он рисовать, но как рисовать? Я видел его рисунки, это мыши кота хоронят. Шатаясь по свету до 30-летнего возраста, он прибыл в С.-Петербург и приобрел благосклонность покойных графа Вьельгорского и Жуковского, эту благосклонность приобрести было нетрудно, они, дай Бог им Царство Небесное, в чистоте и доброте сердец своих, как живая Татьяна Борисовна Потемкина*, во всяком мерзавце, даже во всяком разбойнике видели только человека несчастного и потому принимали в нем участие. Вьельгорский и Жуковский склонили покойную Императрицу Александру Феодоровну и все царское семейство к собранию некоторой суммы для выкупа Шевченка из крепостного состояния**. Императрица оказала ему это благодеяние, и как отплатил он своей благодетельнице? В 1847 году был обнаружен заговор некоторых малороссиян против правительства, их намерение состояло в отложении Малороссии от России. Главными деятелями этого заговора были: Гулак-Артемовский, человек глупый, но богатый, следовательно, для заговорщиков полезный, отчаянный славянофил, кроме Кирилла и Мефодия никого не чтущий, потом Кулеш и, в особенности, его супруга, Андруский, Костомаров, Шевченко и еще не помню кто. Эти господа имели намерение сделать из Малороссии государство самостоятельное и отодвинуть ее к временам Гетманщины и Гайдаматчины, т. е. ко временам разбоев и грабежей, всегда выгодных для людей бездомных. При осмотре бумаг этих господ найдены в портфеле Шевченки дурно нарисованные, самые безнравственные картинки, большая часть из них составляла карикатуры на Особ Императорской фамилии и, в особенности, на Государыню Императрицу; и самые неблагопристойные стихи на счет Ея Величества. Когда спросили Шевченку: что это? он отвечал: «Простите, вперед не буду!» — Князь Орлов называл их общество Украйнофилами, и они, в 1847 году, были разосланы в разные отдаленные губернии. Ныне царствующий Государь простил Шевченку, он возвратился в Петербург и перестал пьянствовать потому, что допился до водяной болезни, от которой и умер. — Надо было видеть Шевченку, вообразите человека среднего роста, довольно дородного, с лицом, опухшим от пьянства, вся отвратительная его наружность самая грубая, необтесанная, речь мужицкая, в порядочном доме стыдно было бы иметь его дворником, и вот этого-то человека успели украйнофилы выказать славою, честью и украшением Малороссии и под личиною общественного мнения оскорбить, замарать его ликом памятник тысячелетия России!
Если бы в подобных случаях, прежде их окончательного решения, повелено было обращаться в 3-е отделение Государевой канцелярии для узнания так сказать подноготной, то наши рифмоткачи не имели бы возможности так искажать истину и так дерзко обманывать правительство.
Я уверен, что если бы Государь это знал, то приказал бы снять этот кусок грязи с светлого, чистого лица России и заменить его какою-нибудь достойною личностью, в которых Малороссия не имеет недостатка.
* Император Николай называл Т. Б. Потемкину «моя игуменья» и никогда не отказывал в ее просьбах.
** Выкуп на волю крепостного Шевченко был произведен у помещика Энгельгардта за 2500 рублей в 1838 г. В этом деле участвовали В. А. Жуковский и К. П. Брюллов.