Серия «Межевое»

Это был не мой потолок. И не потолок больницы – я был в комнате – обвел глазами стены – обои тоже не мои. Я лежал по грудь укрытый пледом – не моим пледом не на моем диване. Вдруг у меня в голове вспыхнула мысль, что должно быть Ирина догнала меня и пока я не мог сопротивляться вернула к себе домой. Я в страхе вскочил, готовый дать дёру, но тут же со стоном повалился обратно на мягкую подушку – всю левую сторону от груди до затылка словно ножом резануло. Я зажмурился до цветных пятен перед глазами, что бы перетерпеть волну боли и услышал, как мягко шуршат тонкие колеса по полу. Я открыл слезящиеся глаза.

- Ты очнулся.

Это была девушка на инвалидной коляске, которая была (несколько часов?!) назад на месте обнаружения Вани. Мягкие темные волосы были собраны в небрежный пучок, на маленьких ушах висели большие этнические серьги, на ней была та же розовая толстовка, а ноги укрывал плед индейского орнамента, в руках у нее был стакан с водой.

- Ты была в лесу сегодня. Ты следила за мной? – проскрипел я – горло саднило так, будто его изнутри прошли наждачкой.

Она протянула мне стакан, и я так жадно набросился на воду, что зашелся кашлем, который вызвал новую волну жжения в груди.

- Да, следила – ответила она с такой интонацией, будто это было так же очевидно, как то, что у меня две руки.

Я был совершенно растерян – почему я здесь, почему не в больнице? Кто эта девушка? Как она, будучи неходячей затащила меня сюда – я был жилистым, худым, но она была совсем миниатюрной и вряд ли весила больше меня. Я закрыл глаза, глубоко вдохнул (снова охнув от боли), стараясь привести мысли в порядок и выдал порцию вопросов:

- Как тебя зовут? Кто ты? Почему я здесь, а не в больнице, и где здесь? И как ты меня сюда затащила?

- Да уж точно не сама на руках принесла – улыбнулась она. У меня не было цели обратить внимание на ее недуг и обидеть этим, но она, похоже и не обиделась.

- Понимаю твою растерянность, я сейчас все объясню, но начни ты – что ты помнишь последнее?

Я задумался. Помнил-то я всё, но как объяснить то, что на меня напал пацан и стал кусать и резать меня. Это теперь тоже часть расследования? Я могу об этом говорить? Но она отвезла меня не в больницу, где нужно будет объяснять, как я получил свои ранения, а отвезла к себе. Я откинул одеяло и осмотрел себя – я был только в джинсах, левая сторона груди была заклеена большой марлевой салфеткой – в некоторых местах она пропустила капельки крови. Ощупал шею – слева, на месте укуса была такая же «заплатка» размером поменьше. Девушка следила за мной, подлатала меня. Что ж, пойду ва-банк. Я сбивчиво и кратко рассказал ей, что пошел переговорить с семьей по делу, как парень на меня набросился, и я в смятении (и страхе) сбежал от мальчишки:

- И вот я здесь. И ты следила за мной? Кто ты? – снова я задал свои вопросы.

Она подкатила коляску поближе, отклеила пластырь и салфетку у меня на груди и продемонстрировала два длинных ровных пореза – кожа была воспаленной, красной, вокруг наливался синяк, но кровь унялась. Меня как будто подрал огромный кот.

- Ты уже видел такие травмы, верно?

Желудок у меня свело спазмом.

- Да, видел… У Вани были такие же. И…и у петуха моей соседки.

- Игнат, меня зовут Оксана – она протянула мне руку, и я пожал ее узкую горячую ладонь.  – И я следила за тобой с того момента, как Наташа пришла к тебе со своими курами. Это я ее надоумила пойти к тебе, и следила сегодня за тобой, когда ты вошел в дом Мурзиных.

Я сильно испугался – не каждый день тебе признаются в сталкерстве и уж не каждый день сталкер приводит тебя к себе домой. Лежа в ее доме, раненый, я почувствовал себя персонажем книги «Мизери» и мне это совсем не нравилось. Оксана, наверное, уловила что-то в выражении моего лица и неожиданно засмеялась:

- Нет, я не Мизери, если ты понимаешь, о чем я – как она узнала?! Она читает мысли?

Она чуть откатилась от меня, повернулась и начала свою историю таким будничным тоном, словно я не лежал у нее на диване, приходя в себя, а будто мы сидели в кафе и болтали о всяких бытовых нудностях:

- У Мурзиных был муж и отец – Николай –тебе наверняка об этом уже известно. Про него ходила неприятная молва, будто в 90-х он промышлял нечестными делами, успел поработать наемником на разных конфликтах и вообще славу он имел человека жёсткого, если не сказать – жестокого. Ирина из бедной семьи, не слишком порядочной, думаю она хотела сбежать из нее хоть куда – поэтому тут сошлись звезды ее легкого поведения и гордости, что внимание ей оказал мужчина гораздо старше. Она, кстати, со мною в одном классе училась, ну это я так, к слову. Николай был еще и охотником, и охотником очень дельным, никогда не приходил с пустыми руками, думаю, тут его жестокость сыграла на руку и сына хотел к этому делу приучить. Митька был мягкий всегда, не думаю, что получал удовольствие от охоты, но страх перед отцом был сильнее. Прошлой осенью – буквально за пару недель до того, как ты приехал в Межевое – отец и сын пошли на охоту. А вернулся только сын. Митька вернулся через два дня, волчица загрызла отца, ранила мальчишку, но и сама была подстрелена Николаем, поэтому Митька смог сбежать. Ну охотники, ясное дело, как пацан вышел из леса – тут же снарядились –и тело Мурзина забрали. Волчицу убитую забрал себе Киселёв, он таксидермией занимается, с охотниками в ладах он. Николая похоронили, а Митьку вылечили, правда физически - морально мальчишка совсем стал странным. Ну тут и не удивительно – пережил такой шок – Оксана глотнула воды из моего стакана, который я поставил рядом на табуретку

- Вот, казалось бы, и сказочке конец? – ввернул я, воспользовавшись ее передышкой

Она улыбнулась:

- Казалось бы и да. Но вот спустя пару месяцев то на одной стороне поселка кошка пропадет, то собака – ну бывает и такое - через деревню шоссе идёт. Но только если и собьет кого машина- должен же остаться труп, который детям можно было б похоронить. Но нет, все столбы увешаны объявлениями о пропаже Барсиков и Бобиков, и ни одного мохнатого тела. А как началась весна и скот стали выводить на улицу – стали пропадать то овечка, то козочка.

- И никто не поехал из охотников в лес? Здесь же клуб охотничий, ну само собой разумеется поймать рысь или волка…

- Да, многие так и думали. Но приходили охотники с утками и хорьками, потому как рысей и волков не стало вообще.

- Ладно, допустим – задумчиво сказал я – но я не понимаю, при чем тут Мурзин. Волки что, разозлились на него, сбились в стаю и теперь терроризируют скотину в поселке?

Оксана закатила глаза, как бы говоря «Почем знать, может быть и да»:

- А потом стали пропадать куры – то у оврага, то со стороны леса. Наталья Юрьевна приходила к нам в библиотеку и жаловалась на это каждую неделю.

Я усмехнулся - да, не только мне она, значит, потрепала нервы своими хождениями да причитаниями.

- И тогда я посоветовала ей обратиться к тебе.

- Ты посоветовала? – поперхнулся я – ну вот спасибо, кроме этого забот у меня не было.

Она бросила на меня уничижительный взгляд:

- Что же ты нашел в ее сарае?

- Лаз нашел – припомнил я – петуха задранного...
- А лаз, наверное, как на ребенка?

- Как на ребенка…

- А раны на петухе, наверное, такие как на тебе? Такие как на Ванюшке, наверное, были? – она говорила со мной как с несмышленым малышом, которого через долгие мучения вот-вот подведут к выводу, что разрезанный банан обратно не срастишь и не стоит так кричать об этом.

Я смутно понимал к чему она ведет, сам я на задворках своего сознания уже сложил два и два, когда увидел царапины на груди у себя. Но это звучало так бредово, что я не хотел даже себе озвучивать свое озарение. Мне и не пришлось, потому что Оксана сама все сказала, буквально сразу обличив правду, без подготовительных подводок.

- Игнат, ты смотрел фильмы про оборотней? Читал, может книги? Считается, что передается это через укус, но на Руси считали, что это так же может быть проклятием за ужасные недостойные поступки. Митя сказал, что у волчицы были волчата – их трупов не нашли, но он успел сказать. Они с отцом совершили ужасный поступок, преступление против жизни, убив детей, убив мать. За это поплатился отец – жизнью, а вот мальчишка успел сбежать – но проклятие, как видишь, его настигло. Да и он был укушен, если тебе будет так лучше воспринять.

Я сел, поморщившись, подвигал раненой рукой, разогревая затекшие мышцы. Приехали. Оборотни. Ну прямо как Наталь Юрьевна и говорила. Какое-то массовое суеверное помешательство. Я проговорил медленно, глядя не мигая мимо Оксаны:

- То есть Митя – оборотень?

- Ну это ты сказал – пожала она плечами

Я закатил глаза, какой-то идиотский разговор. Я понимал, что в этой байке все сходится идеально – по времени, по характеру действий – чёрт, да Митя последний видел Ваню. Да он сам набросился на меня, оставив идентичные раны! Все сходилось идеально, кроме одного – этого просто быть не могло в настоящей жизни.

- Это бред какой-то. Такого не бывает. Таким меня бабка пугала в детстве, я спать боялся из-за этого, а потом вырос и понял, что это просто деревенские байки – грубовато отрезал я, однако Оксана парировала мне спокойно:

- А потом маленький оборотень набросился на тебя и ранил. Это тоже бабкина сказка? Или думаешь, тебе это приснилось? Может это и кровь не твоя – она рукой указала на маленький пластиковый тазик у моих ног, который я не замечал до этого – в нем лежали окровавленные бинты и вата. – Игнат, не знаю, может Митя не смог себя контролировать, может план родился спонтанно, и он не собирался нападать на Ваню – но это факт, он повел его домой, напал на него, а потом перенес в другое место, побоялся, что кто-то видел его, что следы приведут к нему.

- Это ненормально – прошептал я

- Что вообще в Межевом может быть нормально – грустно улыбнулась Оксана. Она помолчала, словно решаясь сказать что-то еще и в итоге добавила - это же ты ездил к Егоровым, как только приехал сюда, ты передал послание.

Меня словно холодной водой окатило – все это время я старался забыть этот странный случай, иногда даже забывал – а теперь она снова всколыхнула во мне рассуждения о том, что это было.

- Это другое – вспыхнул я – это… - слов объяснения у меня не нашлось даже спустя столько времени - я не знаю, что это было, но это было другое. Откуда ты знаешь? Не только про Егоровых, а про оборотней, как тебе это в голову пришло?

Она сделалась грустной, тень далекого воспоминания легла на ее заострившееся лицо.

- Моя старшая сестра умерла, когда я была совсем маленькой. Пятеро подростков пошло в заброшенный лагерь рядом с поселком. Вернулось двое – один уехал отсюда навсегда, а его брат с того дня так и остался пятилетним ребенком по разуму. Говорят, остальные трое умерли, подравшись между собой… Но их убила сила, которую мы еще не в состоянии понять. Здесь такие места, Игнат, где пересекается наша жизнь, и то, что ты считаешь бабкиными сказками – а мы стоим между. А как я узнала? Я тут всю жизнь живу - просто нужно знать, где спросить, нужно знать, за чем наблюдать.

Я уставился в окно за ее спиной. Солнце давно село, над лесом разливалась багряная полоса – завтра будет ветрено.

- Я теперь тоже оборотень? Мальчишка же укусил меня. Буду выть на луну и есть непрожаренный стейк?

Оксана развернулась и покатила на кухню – я осторожно встал и пошел за ней.

- Ёрничать ни к чему – сказала она строго. – Я не знаю, что теперь с тобой будет. Но лучше свести к минимуму возможность заражения.

- И как же? – Спросил я, уже зная ответ. Из нижнего ящика Оксана достала аптечку и жестом указала мне на мягкий табурет у стола:

- Да уж если мы пошли с тобой по фольклору – то как и у вампиров – нужно убрать того, кто начал ветку превращений – нулевого пациента.

- Мне, что ли, мальчишку убить? – воскликнул я

- Ой, никто не говорил ни про мальчишку, ни про убить! – поставила Оксана меня на место.  – Я сказала убрать того, кто начал это. А начала это волчица.

- Но ты сказала она уже мертва – таксидермист забрал ее.

- Но тело-то осталось. – она положила аптечку на стол, который был ниже обычного – сделан под неё, поэтому я сидел будто за детской кухонькой, какая была у Вари в детстве. - ты есть хочешь?

При слове «есть» мне желудок свело:

- Да, спасибо, я умираю с голоду на самом деле!

- К сожалению, мясо у меня только прожаренное - улыбнулась хитро Оксана, и я понял, что тоже улыбнулся этой шутке и тихонечко провыл:

- УУУУ

Она, действительно достала мясо, хлеб, головку твердого сыра и налила большую кружку чая – я набросился на эту нехитрую еду, словно на лучшее угощение в своей жизни.

- Так вот тело осталось – продолжила она - и нужно от него избавиться.

- Как я это сделаю? Просто приду и конфискую чучело? Его же еще до меня сделали, какую адекватную причину я назову для изъятия? – вопрошал я с набитым ртом.

- Ну… - она заговорчески отвела взгляд в сторону – не для всех проблем есть законное решение. Уверена, что ты работал со взломщиками и домушниками и что-то да узнал от них. Здесь редко кто запирает дверь больше чем на два оборота.

Я удивленно уставился на нее:

- Я вообще-то участковый, я должен бороться со злом, а не примкнуть к нему – процитировал я – может и ты тоже решала свои проблемы путем, о котором ты должна мне рассказать?

- Я ничего не должна – фыркнула девушка – и имею право хранить молчание. Она оторвала листочек от календарика, лежавшего на подоконнике и написала мелким ветвистым почерком адрес – Сигнализации нет, а входить тебе лучше со стороны пруда. Чучело в гараже на верстаке – и подала мне.

Боже, во что я ввязался?!

Когда я поел, Оксана стала менять мне повязки, аккуратно прикасаясь с воспаленной коже

- Шрамы останутся - сказала она с сожалением.

- Ты так и не сказала, как затащила меня в дом – напомнил я, она улыбнулась:

- Наш дворник, Федя, я попросила его подождать со мной – знала, что ты либо сам выйдешь, либо мы найдем повод зайти за тобой – Федя, он как ребенок по разуму – а ростом и силой, как великан.

Фёдора я знал – он приходил дворничать и около участка – добродушный огромный мужик – кулак у него был размером с мою голову – наверное, поднял меня, как ребенка. Признание Оксаны о том, что она ждала меня и не собиралась бездействовать, тронули меня – ведь я даже и не знал, о нависшей надо мной угрозе. Однако, вместо благодарности я спросил:

- Почему не отвезла в больницу?

- Что бы там объяснять, что тебя покусал одиннадцатилетний мальчик? Нет, это дело требует теневого решения, а ты теперь запачкался в нем, так что последний Акт расследования будет неофициальным.  – она поменяла салфетку на шее и закрыла аптечку, довольная своей работой.

- Где ты этому научилась?

- Подлатать раны? Я выучилась на медсестру. Как ты можешь понять – работаю я не по специальности, но подрабатываю, ставя уколы детям и бабкам, даже иногда зовут скотине поставить препарат. Вот пригодилось и сегодня.

Я помолчал, снова посмотрел в окно, было темно – глянул на часы, было почти половина двенадцатого ночи – этот бесконечный, сумасшедший день подходил к концу. Я ахнул –

- А где мой мобильник? Меня, наверное, парни уже ищут, я же должен был прийти вечером в отдел

Оксана покачала головой:

- Ты прости, мы когда тебя принесли, тебе позвонил Иван. Я написала ему смс, что мол до вечера в центре, а они пусть работают по графику. Ты прости, Игнат, это лучшее, что я придумала. Телефон и рубашка твои в зале – я постирала ее и заштопала, пока ты спал, но ее уже вряд ли в люди наденешь.

Я восхищенно смотрел на ее – это надо такое дело провернула одна, разработала план, так убедительно соврала – я взял телефон, действительно не было горы пропущенных - лишь ответ от Ивана «ок. до завтра».

Рубашка была чуть мокрой, но чистой и заштопанной – я надел ее, осторожно просовывая в рукав раненую руку. Пульсирующая боль, которая вспыхнула в момент ранения сейчас почти улеглась.

Я все еще сжимал в руке адрес, по которому сейчас находилось чучело волчицы. Теперь я не мог отступить, ведь я сам был участником чего-то такого, чему я не мог дать объяснение, и моя новая знакомая права – завершить это дело придется неофициально.

Я прошел в коридор, натянул ботинки, и Оксана проехала за мной.

- Спасибо тебе – сказал я искренне – за помощь, и за наводку, и за советы. Я попробую сделать все, чтобы сегодня это закончилось. – Я чуть склонился к ней и как давнему другу пожал обе ее маленькие ладони.

- Береги раны – ответила она мне, когда я уже спускался по темному пролету подъезда.

Я поднял в одобрительном жесте кулак, который в темноте она не могла увидеть и вышел в июньскую ночь.

-7-

Может быть, полная луна настраивает на романтические мысли, но на воровские точно нет. Я захватил из машины сумку с инструментами и задами пробрался до нужного адреса – как и сказала Оксана – подошел со стороны пруда. Белый блин луны блестел на поверхности мутной воды, фонарь на задворках светил один на всю улицу, но и без него из-за фонаря небесного было светло, как днем. Я воровато озирался, хоть было уже за полночь, мне казалось, что в окнах стоят невидимые люди и следят за мной, видят, что я задумал противозаконное дело. Я вздрагивал из-за каждого звука – из-за проехавшей по центру поселка машины, из-за пролетевшей ночной птицы – нервы были на пределе. В нужном мне доме света не было. Я поднял с земли крупную ветку и зашвырнул за забор – тишина – собаки тоже нет. Я надел перчатки – как настоящий взломщик! - взятые из машины. Забор был сделан из металлического штакетника, и я приложил немало сил, чтобы открутить вручную пару перекладин – хорошо, что установлены они были достаточно широко, а я был худым, чтобы протиснуться в образовавшуюся щель. Однако, прошло не меньше получаса, прежде чем я смог пролезть через созданную дыру ну чужой участок.

Гараж примыкал к забору и дверьми выходил в улицу – я обошел его по периметру и нашел дверь, чтобы заходить с участка. Какое счастье – на заржавелых дужках висел незапертый навесной замок. Я осмотрелся – было тихо, света в доме не было и выглядел он сонно и умиротворенно. Я снял замок и, подсвечивая себе телефоном, вошел в гараж. В нос ударил запах машинного масла и мокрой шерсти. Я немного обвел фонариком вокруг себя – столы завалены разным инструментом и для машины и, видимо, для таксидермии, всюду склянки, банки, гвозди, под ногами клочки ваты. Я направил луч выше верстака.

Несомненно, это была профессиональная, великолепная работа - ни лиса на стуле, ни странные леопарды с приплюснутыми мордами из музея эволюции, где мы однажды были с Варей. Это была молодая, красивая волчица, шерсть ее переливалась в свете фонаря, глаза были заменены на стеклянные, но смотрели живым взглядом, рот был открыт в хищном, обещающем смерть оскале. Она стояла на узорной деревянной подставке. Я, стараясь не шуметь, подвинул к верстаку табурет и достал чучело. Чёрт, оно оказалось тяжелым, наверное, килограмм двадцать. Об этом я как-то не подумал – как я буду тащить его? Однако, светить машину мне тоже не хотелось. Я выставил волчицу на улицу, вернул табурет на место и повесил обратно замок - как меня тут и не было. Оставалось надеяться, что чучело пролезет в дыру в заборе и мне не придется терять время, раскручивая еще одну перекладину.

Я вылез сам – огляделся – и потянул за собой это неповоротливое тяжеленное чудище. Не знаю, может быть хвост зацепился, а может просто у меня не хватило сил приподнять ее сильнее – из-за того, что раны снова стало ужасно жечь – но волчица застряла. Я истерично подергал ее, но не сдвинул с места. По соседней улице проехала машина, свет фар метнулся в заулок, в котором я сжался в комок, боясь быть обнаруженным – но проехала мимо. Я расслабился и задергал чучело еще сильнее – в каждый миг мимо могла проехать машина или пройти припозднившийся прохожий. Собрав остаток сил, я приподнял волчицу над землей и что было силы дернул – и она прошла, однако я здорово разрезал тыльную сторону ладони о необработанный край металлической жерди – за которую и зацепилась шкура. Я зашипел от боли – сколько еще ран на мне оставит этот день? Кровь по пальцам потекла прямо в разверстую пасть животного - я перехватил ее поперек туловища и поспешил к машине.

Я никого не встретил по пути, ни одной машины не проехало, когда я засовывал чучело в багажник своей нивы, никто не зажег свет в окне – я словно слился с ночью в своем неприглядном деле. Я решил ехать на запретку и там сжечь волчицу на любом из костровищ, оставленном подростками или охотниками – никаких улик. Я проехал мимо дома Ирины – на втором этаже горел тусклый желтый ночник – я инстинктивно вдавил педаль газа.

В молодости, когда подростками мы ночами сидели в лесу, играли на гитаре, жгли костры - я немного боялся ночного леса. Расстояния скрадывала темнота, искажала очертания и звуки и уже было не понять – это одинокая сосенка, или это человек стоит посреди ночной дороги. Я въехал в глубь леса, который уже успел частично изучить за время жизни здесь – и знал места, в которых подростки собираются - пожечь костры, попить пива. Мне повезло и на этот раз – самая первая из таких стоянок была сегодня не занята.

Я вытащил чучело и, не заглушая машины, что бы фары светили, стал ходить вокруг и собирать ветки. И сейчас, словно в те времена, когда мне было шестнадцать – я боялся смотреть вокруг, потому что не мог понять, это кусты малины, или среди них замер Митя и наблюдает за мной, в ожидании нового прыжка.

Я завалил чучело ветками, подкатил два здоровых сухих бревна для жара, облил все это бензином, который катал с собой в канистре и замер. Мне было жаль портить такую красоту – да, это зверь, убивший человека, но и человек пришел, чтобы убить ее. А ведь она могла, такая молодая, сильная, красивая бегать среди сосен и свет полной луны серебрился бы на ее гладкой, здоровой шерсти, а следом за ней поспевали ее щенки. Но вместо этого, она набита ватой, смотрит в небо стеклянным глазами, а рот у нее, как и должен, впрочем, рот хищника, испачкан кровью из пореза на моей ладони. Я чиркнул спичкой и прошептал, словно она могла слышать меня:

- Надеюсь, ты отыщешь покой.

Жарко занялось пламя, вспыхнула и заискрилась серая шерсть. Неведомая сила толкнула меня в грудь, и я упал плашмя. Перед глазами плыл туман и я, ослепший, попятился, суча ногами по сухим иголкам, пока не уперся спиной в ствол дерева. Это было как будто кто-то заткнул мне уши – пропали все звуки ночи, но я слышал другие, будто люди говорят и пустил прямо в глаза кино – теперь я видел не машину и костер, была вообще не ночь, а дождливый день. Я пытался противиться, но картинка перед глазами становилась все ярче, а звуки этого фильма все громче. Меня накрыло, словно шумом пролетевшего самолета над самой головой – я застонал и перестал сопротивляться.

***

Это был лес за «забором». Только очень глубоко, я бежал так долго, что у меня лапы устали, давно уже пропал запах машин и это хорошо, от него мне чихается. Во рту у меня болтался толстый заяц, то что надо для моих маленьких волчат – они не ели пару дней – снова в лес приходят люди с длинными палками. Палки шумят, выпускают вонючий дым – и из-за них утки и зайцы падают замертво. Мы знаем это, мои волчата знают, и поэтому мы прячемся, не выходим на шум, не выходим на запах мяса, которым они пытаются нас выманить.

Я так погружен в свои мысли, что не сразу замечаю этот запах. Люди. Пахнет их потом, дымом и этой мерзкой водой, которую они пьют из горла мешочков, которые носят с собой. А потом я слышу их голоса, один низкий, насмешливый, другой испуганный, тонкий. А потом я слышу крик своих детей. Я бросаю зайца, и в несколько прыжков преодолеваю расстояние, которое мог бы бежать трусцой несколько минут.

Высокий, крупный, пахнущий порохом и потом держит за шкирку моего рыжего сыночка, на уровне своих красных опухших глаз, у его ног заходятся, скулят две мои дочери. Рядом стоит маленький человек, вид у него нечастный, он вытирает лицо и тянет руки к крупному.

Я врываюсь на поляну и издаю низкий рык – уходи пока можешь, иначе я разорву тебя на мелкие куски. Он, кажется пугается, опускает руку с рыжим, а потом смеется. Он опасен, он очень опасен.

– Не нужно их убивать, отпусти - Плачет ребенок.

Охотник смеется, скаля желтые зубы. А потом одним движением огромных рук лишает жизни моего рыжего. Мальчишка издает жалобный крик, но он тонет в моем рыке, в крике мои дочерей. Ничто не остановит мою ярость, я делаю невероятное усилие, стараясь не смотреть на моего сына и прыгаю охотнику в лицо. Теперь есть только одна цель – разодрать ему и его мальчишке глотку. Однако он опасен, он хитер и быстр. Палка в его руках издает грохот и мой прыжок обрывается. Боль расползается по телу, и я падаю в мокрую пахнущую осенью траву. Он склоняется надо мной – смеется мне в лицо – а потом - еще два хлопка – и больше я не слышу плача моих дочерей. Теперь и мне не зачем жить. Он ликует, смеется, его волчонок плачет. А вот он празднует победу. Я жалею лишь о том, что не могу отомстить за своих детей. Только бы он наклонился ко мне снова, я дышу хрипло через раз – пусть он думает, что я умираю, хоть так оно и есть. И он наклоняется ко мне, чтобы посмотреть в мои остывающие глаза. Но заглянет он в глаза своей смерти – я думаю, он даже не замечает, окрыленный кровью моих детей, как я делаю молниеносное движение – и вот уже его кровь хлещет из горла на землю. Рядом кричит его волчонок – держит в дрожащих руках свою длинную громкую палку – он тоже ответит за это – мои когти рвут его плоть, зубы перекусывают руку, ломая кость, а из пасти с последним дыханием вырывается проклятие матери – и он обречен так же быть добычей - убийца чужих детей.

***

Я с хриплым вдохом пришел себя. Не сразу понял, где нахожусь и как здесь оказался. Костер догорел, оставив лишь пепел. Солнце еще не встало, лес погрузился в серые сумерки, по ногам плыл туман. Я встал, еще не понимая, встану ли я на четыре лапы, или на две свои ноги. Я чувствовал себя словно после долгой тяжелой болезни – голова у меня была совершенно ватная, а тело сотрясал такой озноб, что я не мог сомкнуть челюсти – вся моя одежда промокла от холодного тумана.

Я провел рукой по лицу и это был не туман – я плакал, в горле стоял ком, а на щеках у меня не высохли слезы. Совершенно разбитый я подошел к машине, и прежде чем сесть на секунду остановился, слушая тишину замершего утреннего леса. На горизонте между соснами небо подернулось алой пеленой, а над высокими верхушками до меня донесся лай кутят и вой их матери. Я вытер слезы, завел машину и уехал не обернувшись.

Я наклонился в машину, достать планшетку для записи, когда за спиной услышал мягкий шум колес по гравию – словно проехал велосипед – я выпрямился и оглянулся. Это была инвалидная коляска, ее тонкие колеса мягко шуршали по земле. В коляске сидела девушка в розовой толстовке и юбке, прикрывавшей ноги, мне показалось я ее и раньше видел, постарался привлечь ее внимание, глядя на нее дольше положенного – однако она скользнула по мне безразличным взглядом и покатила к толпе, к которой направлялся и я.

За время моей работы я видел всякое. Мы выезжали на поножовщины, на утопленников, на опознания девушек и стариков, мужчин и женщин. Дети были худшим из возможного. Я со страхом приближался к огороженным кустам, зеваки молча передо мной расступились, Иван, оставив грибника повернулся ко мне, закрывая собой тело мальчика:

- Игнат, пульс у него есть, мы его не трогали, скорая уже едет – и словно подтверждая его слова до нас донесся звук сирены. – В центр тоже сообщили.

Я пожал Ивану руку, он отступил, и я увидел мальчишку. Я старался подготовиться, я говорил себе, что я не должен вспоминать о жене и дочери, не хотел увидеть их перед глазами. Но все равно увидел, на мгновение. Я присел перед мальчишкой на корточки, чтобы разглядеть и в желудке все перевернулось от увиденного. Ваня лежал на боку, голова была вся в крови – из трех глубоких ран, тянущихся от линии роста волос до затылка, штаны его были порваны и окровавлены так же, как и серая толстовка. Он был очень бледный, почти прозрачный. Выглядел он как мертвый, и без зеркала или прощупывания пульса я бы никогда на вид не понял, что он жив. Я, подавляя тошноту встал:

- Родители?

- Едут в скорой – ответил подошедший Кирилл. Он и сам был бледный, как полотно с легким оттенком зелени на щеках.

Подъехала скорая и дверь салона распахнулась, выпуская заплаканную Алёну – маму мальчика. Она с криком, увидев своего ребенка, совершила просто спортсменский бросок, так, что я еле успел перехватить ее поперек туловища. Она завизжала, извиваясь у меня в руках.

- Нельзя! – закричал я – он ранен, нельзя его трогать и двигать! Он жив, жив!

Она была совсем не в себе и не слышала меня, но я держал ее, уворачиваясь от кулаков, пока не передал мужу. Наверное, я так же бился и орал, когда приехала скорая, когда я увидел жену и дочь. Не знаю, мозг милосердно стер этот момент из памяти.

Собственно, все прошло как и всегда в таких случаях - я отвык от такой работы, но знал ее. Интересно, что бы сказал мой прошлый начальник Глеб, который отправил меня сюда, потому что «тут тихо».

Семья Вариных уехала вместе со скорой, следом за ними уехал Кирилл. Толпа, привлеченная до этого также редела, так как смотреть было больше не на что. Да, теперь разговоров в поселке хватит на неделю.

Мы с Иваном обошли кусты, в которых был найден мальчик. Я нарушил молчание –

- Он не сам сюда пришел.

- Его принесли с дороги, не с леса – Иван окинул рукой подлесок – смотри, ни одного сломанного кустика, ни капельки крови, а тем временем сам мальчишка весь в крови.

- Я говорил с детьми в школе, говорят, что его провожали домой, и последний раз видели по ту сторону дороги. То есть он шел домой, бабка его живет за гаражами, за шоссе, но оказался здесь, совсем в противоположной стороне.

Мы помолчали. Я в голове снова пришел к тому, что нужно поговорить с Мурзиным, он последний видел Ваню.

- Мы с тобой сейчас все здесь осмотрим еще раз, Кириллу напишу, чтобы с больницы ехал в отдел, встретимся там и сложим все, что имеем во едино, - подумав, решил я.

Мы облазили на корточках всё в радиусе метров 700 вокруг места, где нашли Ваню. За это время к нам подходили люди, жившие в частных домах на улице, примыкающей к лесу, к нам подходили, мальчишки, растрезвонившие на всю округу о том, что нашли труп, к нам подходили праздно шатающиеся мужики, подходили женщины-сплетницы. У меня в глазах рябило от травы, язык устал отваживать всех пришедших и вопрошающих, и в итоге я готов был достать пистолет и сделать пару предупредительных в воздух, чтобы разогнать ручей паломников.

Но как мы не таращили глаза – ничего не нашли, никакой зацепки – создавалось впечатление, что мальчика действительно принесли сюда со стороны дороги, и он лежал тут в кустах, пока грибники не полезли через подлесок.

В паре шагов от меня, встревоженная нами, из кустов вспорхнула утка – Огонёк неистово залаял, видя добычу. Меня словно громом поразило – как я забыл про Огонька?! Я вернулся к машине, одухотворенный, что сейчас он найдет по запаху, откуда принесли мальчишку. Я надел перчатки, достал их пакета маленькую Ванину футболку и дал понюхать Огоньку.

Старый пёс, однако, не продемонстрировав мне новых трюков, побежал прямиков в заросли, огороженные лентой. Я догнал лабрадора и дал понюхать майку еще раз:

- Давай, ищи – простонал я с надеждой – откуда принесли его, ищи!

Но пёс просто прокрутился на месте и залаял. М-да, не этого результата я ожидал. Что же его, с неба что ли спустили… или отбили запах чем что. А вот это уже теория. Снова все сводилось к Мите Мурзину. Я глянул на часы – 14-50. День был бесконечным.

Не имея больше причин оставаться, мы с Иваном поехали в отдел, к моей радости, Кирилл подъехал туда на своем мотоцикле вместе с нами. Выглядели мы уставшими, день был жаркий и скорее хотелось укрыться в тени, хотя я знал, нам этого еще долго не видать – наш кабинет огромными окнами выходил на солнечную сторону. Огонек выпрыгнув из машины с радостным лаем понесся в глубину здания в будку дежурного – окно там было только для посетителей, отчего в комнатке было прохладно. Мы же уставшие по коридору потащились к своему кабинету.

- Игнат Андреевич, а ты «Крестного отца» смотрел? – Кирилл остановился в дверях кабинета, а мы столпились у него за спиной.

Я из-за его плеча уставился на огромный пакет возле своего стола, под которым растекалась кровавая лужа. Я на секунду впал в ступор. Петух!!! Я забыл петуха убрать в холодильник, когда Иван выдернул меня звонком.

- Это петух – промямлил я, и толкнул Кирилла в спину – Чего ты уставился, проходи. - У меня теплилась надежда, что за пару часов он просто разморозился, но не испортился.

- Чего? Какой петух, Игнат, ты в порядке? – обеспокоенно заглянул ко мне в лицо Иван, однако в глазах его плясали озорные искорки. Я разозлился на самого себя, на петуха, на соседку и пояснил сварливо:

- Да это Тёть Натальин петух, которого задрали в курятнике – и тут я понял, что я не успел парням моим рассказать о вчерашней находке. Я быстро ввел их в курс дела и закончил – совсем забыл, блин, про него, когда ты позвонил – я кивнул Ивану.

- А ну покажи его – попросил Иван – мальчика нашего тоже словно волки драли, посмотрим сейчас характер ран. Кирилл, есть у тебя фото и заключения на Ване? Отлично – давай сюда.

Я с отвращением достал размороженную тушу за лапы. Петух укоризненно смотрел на меня бельмом.

– его грудку и крылья разрывали такие же раны, как и голову мальчика.

- Врачи тоже сказали, что волки подрали, или другой какой зверь, может быть – сказал Кирилл.

- Ага, а потом принесла его на другое место и ушла, не оставив следов – пробормотал я.

Мы уставились на петуха, с которого капало на стол. Я засунул его обратно в пакет – теперь, наверное, нет смысла идти к охотникам – раны совпадают, тело петуха отыграло свою роль в данном деле. Я выставил пакет в коридор.

Мы встали вокруг большого свободного стола, разложили все материалы, что у нас были, наклеили пару карточек с нашими комментариями и фото, которые удалось сделать – получилась прям как доска в любом детективном фильме. Может, немного попсово, но зато очень информативно. Каждый рассказал то, что удалось выяснить и вот что мы имели – Ваня вчера в четыре вечера уходил от школы с ребятами постарше - два брата Шалаевых и Митя Мурзин. Дети перешли дорогу, делящую поселок на две части - лесную и овражную. Ваня пошел к бабке в овражную часть. После дороги идет ряд гаражей, братья свернули перед ними, Митя и Ваня пошли насквозь. Ваня домой не вернулся, и был найден спустя почти 20 часов в лесной части поселка. Все указывало на то, что попал он в место своего обнаружения не сам, а кто-то перенес его. Кто-то, кто не оставил никаких следов. Мы молча смотрели на стол с информацией, за окном с шумом пронеслась стая детей, я чувствовал нарастающую пульсацию в голове. Я снова глянул на часы – 17-10. За какими заботами так быстро пролетел день? Столько событий, начиная с утра, мне казалось, что прошло минимум три дня.

- Теперь так – заговорил я – сейчас запишем все, что было, каждый свою часть рапорта, я подписываю. Иван, ты здесь остаешься, должен подъехать майор с центра, он на тебе. Кирилл, ты сегодня в дежурке, насколько я помню? Иди домой, пару часов поспишь, к смене возвращайся.  Я сейчас буду выходить на Мурзиных. Пацан последний видел Ваню, сегодня нужно его допросить. Без форс-мажоров, завтра выходим к 7 утра, Кирилл, тоже зайди после дежурства, там посмотрим.

- У тебя выход на нее есть? На мать? – спросил Иван.

Я кивнул, махнув скомканной бумажкой с номером и адресом, которую достал из кармана.

- Ну будь готов – ухмыльнулся он – это достаточно специфичная дама. А ты у нас вдовец видный, думаю, она не упустит возможность быть с тобою как можно более милой.

Я закатил глаза, махнул им на прощанье, и подхватил пакет с петухом возле двери. Он и там оставил большую кроваво-ледяную лужу. Огонька я решил оставить с дежурным, старый пес сегодня и так активничал больше обычного, а я еще не собирался домой.

Что ж, наверное, наставал момент истины - время между тем, как Ваню кто-то видел и тем, как мы обнаружили его еле-живого, было темным пятном, свет на которое мог пролить только Митя-Мурзин - Лунатик. Я завел старую кряхтящую ниву, дохнувшую на меня дневным жаром, и, не теряя времени, без звонка отправился по адресу на мятой бумажке.

-5-

Я припарковался в паре улиц от дома Мурзиных – это была новая улица, дорогу там недавно перекапывали под канализацию и еще не привели в порядок, я не захотел бить и так потрепанную машину на ямах и валунах, поэтому прошел несколько минут от машины пешком.

Красивое резное крыльцо дома номер 8 по Песчаной улице было обвито плющом с ядовито- розовыми цветами. Во дворе валялся потрепанный подростковый велик, на ржавом ведре висели перчатки. Я нажал на звонок и стал ждать. В глубине дома раздалась трель и долгое время я не наблюдал никакого движения, и только решил позвонить еще раз, как увидел, что кто-то отвел занавеску в окне в ближней ко входу комнате. Я стоял, облокотившись на штакетник. Признаки присутствия пропали. Я разозлился и решил, что буду жать на звонок сейчас до тех пор, пока Женевская конвенция не признает это издевательством над человеком.

Но зазвенела «музыка ветра» у входа и из дома мне на встречу вышла женщина. Она была со мной одного возраста, одного роста, я был худым, а она выглядела рядом со мной гораздо сильнее – такая валькирия. Белые волосы ее были уложены в высокую прическу. На ней были максимально минимальные джинсовые шорты и топик, хотя фигура ее уже со скрипом позволяла надевать такое без того, что бы люди не оглядывались. Однако, она чувствовала себя, по всей видимости, уютно. Губы ее были накрашены помадой по яркости не уступавшей цветам на плюще, а длинные ногти были выкрашены в красный цвет. Она смерила меня взглядом от макушки до носок ботинок и расплылась в преувеличенно нежной улыбке:

- А я вас знаю! Вы Игнат Андреевич, наш новый участковый!

- Да уж и не такой новый, скоро уже год будет, как я сюда перебрался.

- И только сейчас нашли возможность зайти?! – воскликнула она игриво. Не знаю, наверное, я изогнул бровь, а может и обе – но я просто был поражен такой неуместной вульгарностью и пошлым девчачеством. Ну, хотя, Иван же меня предупреждал. В любом случае, я пришел сюда не за этим и времени у меня и так было потеряно уйма.

- Мы можем пройти и поговорить в доме? – Спросил я и, не дожидаясь ответа, стал открывать калитку.

- Так сразу? Да вы решили взять нахрапом! – Она (подмигнула мне?!) и виляя бедрами пошла в дом, и я потащился за ней.

Она прошла первой, а я вздрогнул, войдя за порог – у самого входа молча стоял мальчик и смотрел на меня. Вернее, он смотрел будто сквозь меня. Невысокий, хилый, под глазами у него залегли такие тени, будто он не спал несколько ночей подряд, челка спадает на глаза, рот приоткрыт, словно в изумлении. У меня создалось впечатление, что он не в себе – да, такой был обречен на насмешки.

Вдруг он как-то моргнул, словно очнувшись ото сна, встрепенулся и поздоровался со мной. Ну а я и так понял, что это и есть Митя.

- Митя, я пришел с тобой поговорить на счет того, как ты вчера ходил в школу смотреть на стрельбы – начал я аккуратно. Если пацан что-то видел, или виновен – главное его не испугать. Однако, он видимо, испугался – снова заморгал и посмотрел на мать:

- Мама, мне можно говорить?

Ирина (она не представилась мне, но в школе мне дали ее данные) подтолкнула парня в спину:

- Митя, ты иди в свою комнату, мы тебя позовем.

Мальчишка, развернулся и ушел по лестнице наверх.

- Игнат, можно я буду называть вас без отчества? – Ирина нажала пальцем с хищным ногтем на кнопку рубашки у меня на груди. Я не ответил, и она продолжила – Вы же видите, Митька, он немного испуган, после того, что с ним случилось, никак не придет в себя. Мне бы хотелось, что бы Вы говорили в моем присутствии.

- Да, я по закону могу говорить только в вашем присутствии. Вопрос очень важен и срочен – это касается Вани Варина – уверен, вы уже слышали о нем. Мне нужно задать пару вопросов Мите, я не займу много вашего времени и тут же освобожу Вас от своего присутствия.  

Она состроила такое выражение лица – что я понял - сейчас будет «Но».

- Ну ваш визит не обременителен…- она выдержала паузу – но понимаете, я только собиралась отойти не на долго, как вы позвонили. Мне нужно отвезти сменщице ключ, это буквально пятнадцать минут, Вы подождите прямо у нас дома, я очень быстро вернусь, и мы поговорим. – она снова протянула палец к кнопке, и я отступил на шаг.

Чёрт, что за дела с этим Митей, никак я не поговорю с ним. Я посмотрел на часы, 17-40…еще полчаса ждать ее, неужели дело не терпит отлагательств, и оно уж точно не настолько важно, как моё.

Однако, раз я здесь оказался, я не собирался отступать.

- Ирина, давайте поговорим сейчас, у меня просто нет времени на ожидание, я мог бы Вас вызвать повесткой, но даже на это нет времени – Вы что не понимаете, что на кону преступление против ребенка?

Однако, Ирине было не занимать упорства – пока я говорил – она надела туфли, подхватила меня под локоть и протолкнула в гостиную:

- Пятнадцать минут! А Митька пока настроится на разговор, он стал у меня очень пугливым, ему нужно привыкнуть.  – она махнула мне рукой и крикнула с порога – пятнадцать минут, будьте, как дома!

Ну я и мякиш. Не смог удержать ее. Что ж, уходить я тоже не собирался. Я прошелся по комнате – шкаф с посудой, шкаф с книгами, диван, напротив телевизор, кресло и искусственный камин. На камине рамки с фотографиями. На одном Ирина и Митя первого сентября у школы – Ирина в школьном костюме – что ж, весьма экстравагантно. На другом Митя с тортом, на котором красуется цифра восемь. Здесь он выглядит счастливым – даже более здоровым – розовощекий, загорелый. На третьем фото мужчина - охотник с уткой, которую он держит за горло в правой руке. Он лысый, с недельной, наверное, щетиной – он улыбается, однако глаза его мне показались недобрыми – в правой руке – ружье, ногу он поставил на тушу волка. Я убрал фото обратно на полку – не люблю охоту.

В окна, сквозь занавески проглянуло вечернее солнце. Это всегда был мой любимый час – где-то после шести вечера, когда утихает дневной ветер, спадает жара и все такое тихое, молчаливое – мне становилось всегда немного грустно.

Я сел в кресло, откинулся на спинку. Скоро сутки, как я на ногах - голова совершенно ватная, я пытался вспомнить, когда я ел последний раз – наверное, вчера за обедом. Я прикрыл глаза, давая им отдых и никак не думал, что задремлю. Когда скрипнула половица – я вздрогнул и сел в кресле. Напротив меня стоял Митя и смотрел своим немигающим взглядом. Я скосил глаза к окну – свет солнца стал золотым, не знаю, сколько я проспал, но явно больше, чем 15 минут. Мальчишка просто стоял и смотрел и мне показалось, что я чувствую укол иррационального страха, какой- то далекий его отголосок. Мне захотелось встать и уйти, не поворачиваясь к этому мальчику спиной, хотя это может показаться смешным – что может мне сделать этот одиннадцатилетний пацан.

Все произошло мгновенно – я уже встал, когда он набросился на меня. Прыжок его был стремительный и легкий, словно кот, прыгающий за мухой. В первую секунду я еще успел подумать, что может это такой странный прикол, парень хочет просто побороться, как делают некоторые отцы с сыновьями – но в следующую секунду я закричал от боли. Может у него в руках была вилка или нож, или еще что, чего я не видел, а может, он рвал меня руками, оставляя на груди глубокие порезы из которых тут же потекла кровь. Я в ужасе вцепился ему в волосы, пытаясь оторвать от себя. Но он зарычал словно зверь, пытаясь приблизиться своим лицом к моему, он был просто невероятно сильный, такой силы не может быть у ребенка. Мы кружили по комнате, словно безумная пара, я держал его так, что у меня пальцы свело, но не оторвал его от себя ни на толику – не разбирая дороги под ногами, я споткнулся обо что-то и налетел спиной на дверной косяк, в эту секунду в дом вошла Ирина.

- Сними его –прохрипел я, все еще пытаясь удержать мальчишку на расстоянии от своего лица.

Она бросилась к нам – моя надежда на спасение, и вдруг вцепилась в волосы мне, отводя голову назад – мальчишка тут же впился зубами мне в шею, чуть выше ключицы – я снова закричал. Вдвоем они были гораздо сильнее, чем я, у меня от шока перед глазами поплыли круги, а может это от того, что через свежие раны стремительно утекала кровь, и я почувствовал, что падаю. Это меня и спасло – они повалились на пол вместе со мной, и это дало мне одну секунду, один шанс, чтобы выбраться из-под их переплетенных рук.

Я вскочил на ноги и меня шатнуло в сторону. Снова повезло – к двери, которая была открыта настежь.

Я смотрел на них во все глаза, замерев в дверном проеме. Чувствовал, как мать вырвала мне клок волос с головы, шею жгло огнем от укуса мальчишки, чувствовал, как кровь из груди бежит ручьем уже по животу. Они тоже дикими глазами уставились на меня. Лицо мальчишки украшала чудовищная кровавая полоса вокруг рта – словно улыбка клоуна из фильма ужасов. Ирина сделала практически незаметное движение в мою сторону, и я тут же выставил руку (дрожащую руку) с дрожащими пальцами, словно перст указующий, в ее сторону и прорычал:

- А ну замерли!

Они не двинулись, и я сделал шаг назад, потом еще - и переступил через порог, с силой захлопнул дверь и попятился спиной к калитке – никто из них не вышел на крыльцо. Я дрожащими пальцами нащупал щеколду, на нетвердых ногах вышел на улицу и бросился к машине.

Интересно, кто-то увидит меня? Спросит, что случилось? Улица, как назло, была совершенно пустой – ни машины, проезжающей мимо, ни человека в окне. Я, цепляясь за шею, переставлял ватные ноги. Перед глазами плыли темные круги, я был словно сильно пьяный – как же я поеду за рулём в таком состоянии? Я словно мантру повторял себе, что нужно дойти до машины – я уже увидел ее, там, где и оставил - возле старой березы, возле двухэтажной длинной панельки. Еще десяток метров. Я почувствовал, как колени больно ударились о землю, и она вплотную приблизилась к моему лицу, услышал тихий шелест колес по гравию – где я его еще слышал? А потом все накрыла темнота.

Я с недовольным лицом повернулся на странный звук, который вырвался у Кирилла из груди и постарался повернуться к моей соседке с максимально грозным выражением лица:

- Наталья Юрьевна, зовут меня Игнат Андреевич! –я выдержал драматическую паузу, полную тишины, а потом, сдавшись, добавил - Я приду и посмотрю, обещаю.

- Игнатик, миленький, вот спасибо, я же теперь спокойно спать буду ночью – и она в порыве чувств чмокнула меня в лоб со смачным влажным звуком.

Ну тут уж Кирилл с Иваном и покатились со смеху.  А я, пунцовый от стыда, воззрился исподлобья на хозяйку кур, однако мой суровый взгляд уже не возымел на нее никакого действия и она, преисполненная достоинства, радостной походкой покинула наш кабинет.

Я уже девять месяцев жил в Межевом в качестве участкового и немного оброс знакомствами и друзьями. Кирилл и Иван были моими сотрудниками. Кирилл после обучения вернулся обратно в отчий дом, уже полгода служил в должности прапорщика, а Иван был чуть старше меня, спокойный, мягкий мужик, досиживал последние полгода до выслуги лет и иногда я приходил к нему вечером посидеть возле дома у реки. Наталья Юрьевна, моя соседка уже три недели ходила за мной хвостом и умоляла расследовать дело о похищении кур. Я, малодушно, не считал это своей заботой и старался как можно быстрее отмахнуться от соседки. Однако, напор ее не ослабевал, и она стала ходить ко мне на работу.

Не скажу, что работы у нас было много - пьяная драка там, воровство здесь, пару раз в неделю я ходил в школьный дневной лагерь к детям в качестве кого-то среднего между учителем ОБЖ и военруком, хотя ни тем ни другим я не являлся. В итоге, не имея способности к преподаванию, но имея тягу к веселью, я принес на занятия спортивный лук, который остался у меня с прошлой жизни. Поступок мой имел ошеломительный успех среди 11-леток, и в результате, к своему ужасу, я нашел несколько любовных записок, обильно раскрашенных розовыми маркерными сердечками в кармане моей рубашки.

В общем, занят я был не по горло и, наверное, даже получал удовольствие от своей работы, кроме того момента, конечно, когда получал по лицу, разнимая пьяные драки. Но заниматься воровством кур мне не хотелось, потому что я не считал, что в деревне – «В посёлке!» - гордо поправлял меня Кирилл – кто-то реально ворует кур.

Жили мы с Наталь Юрьевной на последней линии домов перед лесом – такие древние кооперативные панельки на два этажа и 4 квартиры – к таким во времена союза прилагался надел земли в несколько метров под окнами. Вот там она и организовала курятник. Ввиду соседства мне было неудобно игнорировать Наталь Юрьевну, плюс иногда она потчевала меня дарами своих куриц. Больше меня, конечно, напрягало, что она уже третий раз за неделю приходила ко мне на работу, а был только четверг – вкупе всех этих вводных я сегодня и сдался. Трата времени, но я был просто уверен, что найду в досках курятника шерсть собаки или кота, а если не найду, то просто выдерну клок у моего пса Огонька и скажу, что шерсть лисья и дело будет закрыто. Вот ты какой, фальсификатор особо тяжких дел о воровстве куриц, Игнат Бактеев.

Согласие я дал, однако после обеда сегодня уходил в дневной лагерь, поэтому решил отложить «куриное расследование», как выразился Иван, до вечера. И это дело, действительно, отложилось до позднего вечера. Дети мои были сегодня в ударе, каждый из 20 человек выстрелил множество раз -старенький лук просто одурел от такого активного пользования и в итоге тетива лопнула – к моему несказанному счастью – так как я уже устал, ужасно хотел поесть и лечь спать пораньше, а еще меня страшно заела июньская мошкара. В итоге, подъезжая к дому, я малодушно решил осмотреть сарай завтра с утра. Дал себе это лживое обещание, хотя в глубине души я знал, что не исполню его.

Правда, поскупиться своей совестью мне не пришлось, так как подъезжая к дому я увидел, что на лавке у подъезда сидит Наталь Юрьевна. Я застонал в голос. Она точно ждала меня, так как незамедлительно подскочила и засеменила мне навстречу. Я уже приготовился оборвать поток ее «Игнатушек», вылезая из машины, однако, голос ее был тревожным, и она сказала совершенно официально:

- Игнат Андреич, курятник мой взломали, доски со стены выломали, петушка задрали – она повела носом, словно маленькая девочка и мне стало ее очень жаль – Игнат Андреевич, ты же посмотришь?

Однако…несомненно кошка и собака может устроить нехилый подкоп, но вот сломать доски…
- Пошли, тёть Наташ, сейчас посмотрим! - я устыдился своего неверия и того, что так долго отмахивался от нее.

Мы зашли за угол, и я сразу понял, что тут орудовал человек. Старые, потемневшие от дождей доски были выдраны с корнем со ржавыми гвоздями, образуя узкий лаз к насесту в глубине сарая. Я подергал одну из досок – гвозди хоть и были ржавые – сидели крепко. Кто-то был по силе сравнимый со взрослым мужчиной, однако лаз был сделан словно для ребенка. Работали в паре?

Я осмотрелся - рядом со стенами сарая была раскидана свежая земля:

- А это что?

- Так это я подкопы старые зарывала
- А петух что?

Она снова всхлипнула и повела меня за собой – отперла замок с торца сарая на двери, обитой металлом, – вот почему доски сломали – с дверью было не справиться.

Щелкнул выключатель и перед нами предстало место преступления. Оставшиеся птицы тихо по-курьи постанывая сбились в один угол, а в центре пола на сене, в брызгах крови лежал некогда оранжевый – а теперь красный петух. Он весь был истерзанный, вокруг валялись перья, сено было раскидано - жертва активно сопротивлялась.

- Несушки все на месте? – огляделся я.

- Еще одной не хватает – моя бедная соседка еле сдерживала слезы.

Мне стало как-то не по себе в этом душном сарае, освещенном лампочкой Ильича. С улицы был слышен шум машин и далекие крики детей - там царила жизнь, а здесь на меня давила смерть. Я приобнял соседку, подтолкнув к выходу. Она вышла, но дверь не закрыла и свет не стала выключать.

- Нужно все убрать – пояснила она грустно на мой вопросительный взгляд.

- Я заберу петуха Наталь Юрьевна, покажу охотникам – они подскажут, кто его задрал из животных.

- Так не зверь ведь доски выломал – она с опаской перечила мне.

- Ваша правда. Но лаз узкий, как раз для зверя - я помолчал – как вообще кто-то среди дня сломал доски, тут же треск должен был стоять...

- Так Игнатушка, никого не было. Ты с ребятишками занимался, Авдеевы уехали на все же лето, а я в центр к Анютке ездила.

- Кому вы навредить могли? – спросил я, уже зная, что никому. Наталь Юрьевна может и могла в любую дыру без масла залезть, но женщиной была совершенно беззлобной.

- Игнатушка, да ты и сам знаешь, что я ведь никогда… а вот Петю-то моего за что!? – и она совсем по-девичьи тихо всхлипнула.

Я снова приобнял ее:

- Так, ладно. Берите себя в руки. И еще, пожалуйста – боже, я не верил, что говорю это - положите Петю в морозилку, я его завтра заберу и отнесу Семену, он подскажет, что за зверь подрал его.

- Мне его общипать?

-Да что вы, нет! Положите, пожалуйста, так, как есть – я стушевался от нелепости просьбы.

Она грустно улыбнулась, поблагодарила меня лёгким прикосновением теплых морщинистых рук к моей ладони и пошла выполнять мои наказы.

Я осмотрелся - перья валялись и вокруг сарая. Видимо, взломщик утащил курицу с собой. Я сел на корточки и наклонился поближе к земле и нашел то, что и надеялся найти – капли крови. Некоторые мы затоптали, пока шли, но некоторые были свежими. Я, убивая колени, на корточках начал обшаривать землю. Ага, вот еще капли и еще. Удивительно, как белым днем, можно было сделать такое, оставшись никем не замеченным. Я уже прошел мимо подъезда, мимо машины, перешел на другую сторону дороги и потерял след. Внезапный порыв ветра бросил мне пыль в лицо, и я едва успел прикрыть глаза, однако увидел, что ветер поднял в воздух рыжее пуховое перо – и я пробежал еще несколько метров за ним. Все. Больше ничего, хотя я облазил вокруг всю землю, у меня даже глаза заболели от того, как я пялился в каждый камешек в надежде найти еще хоть капельку крови. На улице уже понемногу смеркалось и я понял, что смысла сегодня искать больше нет. След оборвался у гаражей, которые шли узким коридором, глядя друг на друга дверь в дверь.

Что ж, данное себе обещание с утра начать «куриное расследование» уже не было лживым - завтра я приду сюда еще раз, осмотрю землю, опрошу тех, кого найду в гараже и отнесу петуха охотнику, сегодня для всего этого уже слишком поздно. Я и так долго игнорировал соседку, а теперь дело приняло неприятный оборот.

«Я займусь этим завтра» – сказал я себе.

Однако, этому так и не суждено было случиться, потому что на завтра пропал Ванечка.

-2-

Я резко проснулся, сам не понял от чего. А потом в дверь истерично застучали. Огонёк спрыгнул с кресла и зашелся старческим лаем. Я, с колотящимся в ушах сердцем, сжал ему морду и приложил палец к губам, крикнул хриплым со сна голосом, перекрывая канонаду ударов:

- Иду, иду, сейчас! – стук прекратился.

Я включил свет и задержался перед зеркалом – волосы встрепаны, пряжка ремня и пуговица на джинсах расстегнуты, рубашка распахнута на голой груди – я вспомнил, что лег на диван почитать, видимо – уснул. Я как мог прихорошился и, стараясь унять волнение, открыл дверь. Передо мной стояла женщина младше меня, заплаканная, заламывающая руки. Межевое был не большим поселком, но ее я не знал. За спиной у девушки маячила Наталь Юрьевна в ночнушке. Я совершенно не соображал который сейчас час.

- Игнат Андреевич, мой сынок пропал, я умоляю, пойдемте со мной, помогите! – голос девушки был хриплый от слез, надрывный. Я отступил в глубь квартиры, открывая дверь шире, из зала заинтересованно выглядывал Огонёк.

- Проходите, прошу, и все мне объясните.

Она не стала спорить и, проходя мимо меня, она как бы в благодарном жесте на мгновение прикоснулась своими мокрыми от слез пальцами к моей груди. Я вздрогнул, так как отвык от женских прикосновений. Вслед за посетительницей вошла и Наталь Юрьевна, хотя ее пройти я не приглашал.

- Проходите на кухню – крикнул я им вслед и застегнул рубашку.

Женщина села на табуретку у окна, а моя соседка уже ставила чайник на плиту. Я взглянул в окно – июньское солнце уже поднялось высоко над горизонтом – скользнул взглядом по настенным часам, фиксируя время – 3:45

- Вы... - начал я. Она предвосхитила вопрос:

- Меня зовут Алёна Варина, я работаю в детской библиотеке, так что мы не знакомы. Мой сын Ваня пропал.

- Сколько лет мальчику?

- Шесть

Я недоуменно на нее уставился. Как минимум, я посчитал, что пацану лет 14 – загулялся, считай уже подросток, вот мать и легла спать в ночь, а проснувшись с рассветом сына не обнаружила. Но шесть лет…

- И вы что, только сейчас пропажу заметили? – прозвучало это совсем не так как я подумал. Вопрос вырвался сам собой, больше облекая в слова мое удивление, однако, в сложившейся ситуации, это звучало упреком. Алёна посмотрела на меня так, что я подумал, что она ударит меня, но эта секундная вспышка прошла и она вся как-то сразу ослабела, растеклась по табурету и заплакала.

Наталь Юрьевна обняла ее, бросив на меня уничижающий взгляд. Тут засвистел чайник. Я прокашлялся и неловко извинился:

- Простите, я не то имел в виду. Хотел сказать, почему раньше не пришли? Как вообще все произошло?

Наталь Юрьевна загремела чашками и дверцами шкафов, разыскивая чай.

- Слева, внизу, в серой коробке – сказал я ей не поворачиваясь. В кухню вошел Огонек и положил морду Алёне на коленки. Она печально улыбнулась.

- Доверьтесь ему – улыбнулся я.

- Я понимаю, как это выглядит – грустно начала Алёна - что за мать такая не заметила, что такой малыш пропал. Но вы не подумайте, у нас эта схема давно – она принялась сбивчиво, всхлипывая объяснять: - Ваня может идти к бабушке ночевать, она живет здесь рядом – Вы видели, за сараями около вашего дома, на той стороне дороги. Он часто гуляет с ребятишками с маминого дома – ну то есть мама моя, его-то бабушка. Мы с мужем вчера в Центр уехали, до самого вечера, Ваню отвели к бабушке. Он ушел потом к школе погулять - А мама подумала, что он нас увидел по дороге к ней и пошел с нами домой. Пока суд да дело, мы только в десять вечера созвонились. Сами побежали искать его, в парке, в овраге, звонили в больницы – ее голос дрогнул и слезы снова побежали по щекам – И вот я у Вас.

Я чувствовал, что глаза у меня жжет, а голова начинает болеть. Дело было труба. Пропал такой малыш, поселок тихий, до трассы 40 километров…тут можно думать только на своих. Ничего этого озвучивать я вслух не стал.

- Алёна – я поднялся, и она тут же, словно в кухню вошел кто-то старше ее по званию, вскочила – Сейчас Вы идите домой. Вы дойдете сама? – она отчаянно закивала. – Успокойтесь, и приходите в 7 в отделение. Мы все уже будем там, все расскажете еще раз, будем работать. Вы, муж и мама – вы все должны прийти.

Она кивнула мне, немного успокоенная тем, что появится какой-то порядок в поисках и засеменила к выходу. Наталья Юрьевна двинулась за ней следом, за ними пошел, размахивая тяжелым хвостом Огонёк – я замыкал нашу безрадостную (кроме Огонька) процессию. Я вышел на лестничную клетку и слушал как Алёна спускается на улицу, я увидел ее в подъездное окно, она обернулась и на секунду замерла, а потом ее скрыло яркое солнце, ударившее нам в глаза.

Я поблагодарил соседку и задумчивый направился на кухню. Что ж, стараниям Наталь Юрьевны к десяти утра история эта станет достоянием общественности по эту сторону асфальтовой дороги, проходящей через поселок. Тем лучше, чем больше народу узнает, тем больше свидетелей найдется. Особенно среди женщин ее возраста – они сидят на лавочках своим недремлющим караулом, от их глаз ничего не скроется.

Ожиданий у меня хороших не было - детей не воруют, что б покатать на карусели, а потом вернуть маме живыми и здоровыми. Кого-то никогда не найдут, какой-то счастливчик еще может быть выбредет из леса в километрах от своего дома, а вот кого-то… Я встряхнул головой – не хочу думать об этом.

Я умылся, позвонил Кириллу и Ивану, приготовил поощрительные угощения для Огонька, для которого сегодня будет работа и вышел из дому в начинающийся июньский день. Я сел в машину, пёс прыгнул, радостный такой ранней прогулке на свою подстилку позади меня. День обещал быть летним и теплым, солнце светило прямо в окна, бликуя и пуская в глаза солнечные зайчики, но я все равно успел увидеть, как стоящая в окне Наталь Юрьевна помахала мне и осенила крестом

-3-

С места в карьер получилось это утро у Ивана и Кирилла – по какой-то неуместной иронии все мы – семья Вариных, парни и я подошли к отделению одномоментно. Если я уже был в курсе ситуации, парням пришлось въезжать на ходу.

У меня сердце щемило от вида бедной семьи – они были как будто серыми газетными вырезками на фоне глянцевого цветного журнала – слишком теплый был день, слишком яркое солнце и слишком рано раздались веселые голоса ребят с улицы (видимо, шли на рыбалку) для такого ужасного горя.

Отец мальчика был словно в ожидании смертной казни – лицо его было серым, безжизненным, под глазами залегли фиолетовые тени. Голос у него был мягкий, тембр приятный и мне было невыносимо смотреть на него, на них всех. Я понимал, что они преисполнены надежды, но также я понимал, что шансы тают с каждой минутой. Однако, они хорошо подготовились – взяли игрушку и куртку сына – как сами они сказали- для служебной собаки, взяли несколько фото – и раздали каждому из нас. С фотографии (кто-то еще делал печатные фотографии!) на меня смотрел невысокий крепкий малыш с курчавыми белыми волосами.

Бабушка Вариных – Антонина Андреевна, беспрерывно себя проклиная, подтвердила историю, рассказанную дочерью. А также сказала, что Ваня в четыре часа крикнул ей, что пойдет в дневной лагерь, он часто бегал смотреть, как старшие ребята с тренером стреляют из лука, после этого его больше никто из родных не видел. После ее слов все уставились на меня.

Да, часто за забором школы собиралась толпа детей, глазеющих на нас, там были и взрослые дети и совсем дошколята – в деревне как-то не так боялись отпускать малышей гулять – за ними всюду присмотрят старшие товарищи.

Ваню я не помнил, а вернее не обращал внимания, так как зеваки за забором стали для меня чем-то по типу шума волн на море – он есть, но ты его уже не замечаешь. Но эта информация дала мне план для движения - опрошу вожатых, опрошу своих детей – вдруг кто-то видел мальчика, а может даже провожал его домой.

Мы забрали фотографии Вани, бабушка его совсем не хотела уходить, ужасно разрыдалась, когда я сказал, что все они могут быть свободны, и умоляла разрешить ей остаться в отделении и ждать новостей. Бедная Алёна, обнимая и гладя ее по плечу, ласковым голосом уговорила уйти. Я пожал теплую руку Ваниного отца и пообещал делать все, что в наших силах и немного больше. Когда дверь за ними закрылась, кабинет погрузился в тягостную тишину.

- Игнат, что скажете? Бывало у вас такое? – всегда смешливый Кирилл был сам бледнее мела, голос у него как будто стал старше. Я знал, что у него есть маленький брат, чуть старше пропавшего Вани – исчезновение ребенка его испугало.

- Да, были у меня такие случаи в карьере, даже не один.

- Вы нашли потом их, детей?

- Ну я тебе не буду врать, нашли, но уже…ну ты понимаешь. Одну девочку нашли да, живой – я тогда первый раз с Лизой Алерт работал – пять дней по лесу блуждала, ушла на 4 километра вглубь-худая, вся искусанная, поцарапанная, но живая была. Может и этот мальчишка в лес ушел. Иван, ты как думаешь?

- Мог и в лес. А мог и не сам пропасть. Игнат, сам понимаешь, надо в первую очередь проверить отца, деда, даже мать – давай вы с Кириллом их раскрутите, а я пойду в школу, по пути следования опрошу всех?
Хороший, опытный Иван, говорил все то, что я не хотел вслух говорить, боялся, что стоит мне облечь мои мысли в слова и они станут реальностью. Не хотел я думать, что этот убитый горем отец замешан в пропаже ребенка. Однако, Иван был прав – родственников нужно проверить первыми, но была у меня некая корректировка:

- Нет, давай ты, Иван Сергеич идите с Кириллом по родным. Я пойду в школу, так как дети мои могут испугаться вас, замкнуться, я уже их знаю - мне они расскажут, если что-то видели. Кирилл, ты потом поезжай в Центр, возьмешь пару человек на подмогу - втроем мы не сможем прочесать и лес и поселок – ситуация, я так понимаю, для Межевого нетипичная. Иван подскажет что да как.

- Я надеюсь, он жив – сказал Кирилл грустно.

- Да, я тоже – я взял папку с фотографиями и вышел в насмешливо яркий день.

___________

- Да, это же Ваня Варин, нашей Алёны сынок – Катя, одна из моих лучниц повертела фото в руках – он часто приходил смотреть, как мы занимаемся, они тут все малыши собираются, как зомби стоят за решеткой - она засмеялась своей шутке – а что такое Игнат Андреевич?

- Ты, Катя, когда его видела последний раз?

- Вчера и видела. Я с Ленкой и Милой домой шла – а они впереди нас шли – Димка и Максик Шалаевы, Ваня Варин и вот этот Митька, ну вы знаете видели его, этот лунатик.

Никакого Митьку лунатика я не видел и совершенно не понимал, о ком Катя говорит. Дети, видимо, считали, раз я занимаюсь с дневным отрядом, то я должен знать вообще всех ребят во всей школе.

Лида, молодая вожатая, укоризненно посмотрела на мою лучницу –

- Катя, какой лунатик? Ну я сколько раз говорила вам?!

- ой, Лидия Васильевна, ну простите. Митя, это Митя Мурзин был.

- Спасибо, Катя, ты очень помогла – я улыбнулся ей, а потом бесцеремонно вытолкал за дверь кабинета. Да, никак не ожидал, что мне так повезет. Фото я показал своему отряду, отличница Катя сразу вскинула руку, и отрапортовала мне что она знает мальчика с фото. Старший брат Дима Шалаев так же ходил ко мне на стрельбы, но руку почему- то не поднял. Я попросил Лиду привести его в кабинет. Он пришел с таким виноватым видом, словно стоял на заклание у Господа Бога, готовый сознаться во всех своих грехах и даже, может, немножечко в чужих.

- Дима, ты чего не сказал, что шел вчера домой с мальчиком с фото? – я наклонился к нему, заглянув в конопатое лицо. Он стал цвета переспелого томата, даже уши заалели и пролепетал:

- А я чего знаю…не знаю…это может не я, это Митька что ли…привязался, а я думал он настучал, а мы…а я…

- Так, Дима, стоп. – я прервал поток местоимений. – Я ж тебя не арестовывать пришел. Я тебя просто спрашиваю, мы ж знаем друг друга с тобой, ты не доверяешь мне что ли? Просто скажи, как вы вчера домой ушли.

Мальчишка с надеждой поднял на меня глаза:

- Так вы не ругаетесь?

-А есть за что?

- Ну так…всегда найдется – улыбнулся пацан, осмелев. Я смолчал, и он продолжил уже более связно: - Да, вчера мы отстрелялись с Вами, Вы домой ушли, мы еще во дворе школы потусили, и пошли по домам. С нами пошел Ваня – мы часто его через дорогу переводим, и увязался лунатик Митька (Лида укоризненно поджала губы), мы перешли дорогу и к себе пошли, а Митька с Ваней через сараи дальше. Наверное, он Ваньку домой проводил, я дальше не знаю, мы у сараев разошлись.

- Спасибо, Дима, можешь идти – я открыл перед ним дверь

- А вы приедете завтра?

- Не знаю, Дим, Лидия Васильевна Вам все скажет, давай. Спасибо за помощь.  – Димка медленно выволочился из кабинета, стараясь задержаться и подслушать – я подтолкнул его и захлопнул дверь, которая толкнула его в спину.

- Что за Митька-лунатик, Лида, почему все так говорят?

Лида поджала губы – она была тем чистым и незамутненным представителем преподавателей, которым двигали бескорыстная любовь к детям и справедливость.

- Я прошу их так не называть его. Митя Мурзин – у него папа охотник был – они вместе на охоту ходили, так отца волк на смерть задрал, а Митя пришел сам домой, раненый немного, но живой. И он и так был замкнутым мальчиком, а стал вообще…ну, вы понимаете, странным. Может в одну точку смотреть подолгу, не отвечать если даже стоишь прямо напротив него, как будто в кататонию впадает. А вы знаете детей, они же такое не спускают, только и ждут слабого, чтобы обзывать, насмехаться. Не все, конечно, я стараюсь пресекать это в классе, но «лунатик» к нему прицепилось.

Ну что ж, дело двигалось как по маслу, и я был очень рад и не верил такому счастливому стечению обстоятельств. Нужно срочно встретиться с Митей и его матерью – по всему выходит пока, что он последний видел Ваню, если, конечно, Иван и Кирилл ничего нового не накопали.

Я попрощался с Лидой, предварительно взяв все данные матери и сына Мурзиных, помахал своим ребятам, игравшим во дворе и поехал в отдел. И уж кого точно я там не ожидал увидеть, так это Наталью Юрьевну – она поджидала (как она прошла через дежурного?!) меня возле запертой двери кабинета - так я понял, что ребята еще не вернулись. Соседка встала мне навстречу, теребя в руках огромный алюминиевый пакет для сохранения продуктов. Я сначала не то что бы не понял, но даже не придал значения, но когда она начала:

- Игнат, я Петю принесла... – у меня глаза на лоб вылезли. Я совсем напрочь забыл про петуха. Она что, принесла его сюда в пакете?! Я постарался стереть выражение изумления со своего лица.

- Он в пакете?

- Да, я заморозила, как ты и попросил – и она протянула мне огромный тяжелый пакет для (трупа?) продуктов.

Только мороженного петуха мне не хватало, куда мне его девать…ехать к охотнику у меня сейчас совсем не было времени, да и какое дело о петухах, когда каждый час пропажи маленького мальчика на счету. Ладно, я забрал пакет, решив, что засуну его в морозилку в общей кухне. Я отпирал дверь и чувствовал, как Наталь Юрьевна стоит за спиной. Я постарался сказать как можно мягче:

- тёть Наташ, я забираю петуха, но не обещаю скорого решения – ты же сама знаешь, что произошло у нас.

- Конечно, Игнат. Я только хотела сказать, что теперь-то знаю, кто убил моего петушка.

Что ж, отлично – по крайней мере я распрощаюсь с этим делом, мне совсем не до него. Видимо, все же кто-то видел взломщика сараев.

- Это оборотень был. – торжественно выдала соседка.

Я с очень ровной спиной развернулся к ней:

- Чего?

- Ну оборотень. Вурдалак. У нас волков в лесу много, уж надо было сразу подумать про это.

Я старался контролировать степень заката своих глаз – хорошо хоть тускло-освещенный коридор скрывал мое лицо.

- Тёть Наташ, не морочьте мне голову. Какие оборотни, вы сериалов что ли насмотрелись? Вообще от вас такой чертовщины не ждал. Может, волк, да, но обычный, лесной волк или кот.

Вид у нее стал очень обиженный - такой, какой бывает у детей, когда ты им говоришь одно, а они стоят и виновато, назло на тебя смотрят – мол ты можешь говорить что хочешь, а они точно в своей правоте уверены.

- Игнат Андреевич, что хочешь говори, а теперь я уверена, и ты не отметай мой вариант! Я здесь всю жизнь прожила, кой-чего знаю про Межевое...

Так ну все, хватит, вот еще аномальных сверхъестественных зон не хватало. От необходимости отбиваться дальше меня избавил Толя, наш дежурный, который вышел из туалета в конце коридора.

- Толя, почему посторонние в отделении?! Проводи Наталью Юрьевну до выхода – сказал я строго. Наталью Юрьевну мне было жаль, стыдно, что так официально прогоняю ее и пакет укором жег мне руку, но она и сама хитростью проскользнула ко мне. Что, у меня тут проходной двор что ли.
- Да вы как сюда прошли? – испуганно воскликнул Толя. Он подхватил оглядывающуюся на меня соседку под локоть и повел на выход. Я, немного пристыженный ее укоризненным взглядом закрыл дверь.

Сколько времени? Солнце повернулось в большие окна кабинета и в нем стало душно и жарко. Я глянул на часы – время было 10-40. Мне не верилось, что я проснулся почти семь часов назад и так быстро пролетело время, а сделано так мало. Что ж, нужно скорее поговорить с Мурзиными и когда мальчишка расскажет где он последний раз видел малыша –с этого места начнем поиск с Огоньком – по запаху вещей, принесенных семейством Вариных.

Я достал бумажку с номером Ирины Мурзиной – мамы Мити, собирался набрать номер, когда телефон зазвонил в мои руках. Звонил Иван, с колотящимся сердцем я взял трубку.

- Игнат, Ваню нашли у «Забора».

Мать - волчица (2/3)
Мать - волчица (3/3)

Сердце немного успокоило свой ход, холодный осенний ветер освежил голову, и я понял, что сижу на коленях на обочине, упершись руками в землю. Я повертел ладонями перед глазами, будто проверяя, что они настоящие, что я не призрак и машина моя, действительно, не перевернулась, а мне только предстоит понять, что я умер.

Дрожь в руках тоже унялась. Я вытянул левую, изуродованную шрамами ладонь перед собой. Вот что мне помогало – не дыхание – а шрам, а напоминание о том, что случилось. Когда рана была еще свежей, я долгое время ковырял ее, словно ребенок корку на колене, не давал зажить. Мне казалось, пока жива рана – живы и мои воспоминания, но стоит ей зарасти – зарастут и они, словно их не бывало. Но рана затянулась, а я сделал шрам еще уродливее, но это всё, что у меня осталось от прошлой жизни…

Я поднялся на ноги, меня, вспотевшего, пробрал сырой ветер, и я поежился от холода. Понял, что стою один на пустынной дороге и мне стало как-то не по себе, как будто мне снова 10 лет и я бегу из деревенского туалета обратно в кровать, а за спиной у меня нечто немыслимое пытается меня поймать.
Какое странное чувство - страх темноты все же больше присущ детям, но ведь я давно уже не ребенок. Однако, я поспешил прыгнуть в салон, заблокировал дверь  и, уже будучи в безопасности, истерично захихикал над своим испугом.

Видавшая виды Шевроле «нива» выехала обратно на дорогу, и я устыдился мимолетного мгновения паники. Мне казалось, что ехать осталось недолго, однако дорога шла через густой лес, связь не работала и навигатор завис, запихнув мою машину в серое пространство посреди ничего. На антенке связи стоял крест. Однако, гадать, где я, мне долго не пришлось, так как фары выцепили из темноты указатель «ДОЛ «Далекие Горнисты»» 12 км стрелка налево – знак довольно старый, потертый –со следами стрельбы по нему. Следом был другой знак – «Межевое»  - прямо 30 км.

Отлично, девятнадцать километров я уж как-нибудь осилю. Хоть сон и спал, я чувствовал, что смертельно устал. С приближением пункта моего нового прибывания на меня как будто с новой силой навалились все проблемы последнего года…

***

- Участковым, в Межевое

- Куда?! Это, вообще, где?!

Разговор приобретал повышенные тона, и я вдруг обнаружил себя вскочившим на ноги и почти кричащим. Начальник мой – Глеб Сергеевич – напротив был подчеркнуто невозмутим и остался сидеть. Я понял, что еще немного и я пересеку черту дозволенной субординации. Я, потупившись сел.

- Глеб, ничего не изменилось, я могу работать.

Он посмотрел на меня, как-то по-отечески, но во взгляде его не укрылась от меня жалость. Снова этот взгляд. Его теперь либо все отводят от меня, будто я прокаженный – либо смотрят вот так.

- Ты пойми, Игнат, это лучшее, что я смог тебе выбить, о другом ты бы и мечтать не мог. А там природа, свежий воздух, деревня. Работа на-легке будет!

Я потуплено смотрел на руки. Рана на тыльной стороне ладони зажила – остался последний маленький кусочек коросты – я сковырнул ее – алая кровь тут же побежала по пальцам. Глеб неодобрительно посмотрел на меня и протянул мне платок. Я взял и перевязал руку.

- Хватит, Игнат. – сказал он твердо

- Никак не отучусь…мне кажется, что это как последнее напоминание о том, что они были живы…- сказал я грустно, оправдываясь. Удивленно мой начальник замер, а потом, кашлянув, заключил –

- Я не о руке, капитан. Хватит спорить. Либо будет так, либо ты будешь уволен на пенсию досрочно по состоянию здоровья…что мне и рекомендовал психолог. Игнат, лучшее, что я могу тебе предложить – это Межевое. Начни жить заново, ты молодой еще мужик.

Я поднял на него затравленный взгляд. Загнали меня в ловушку – оставлять свой отдел я не хотел, но быть выдворенным на пенсию не хотел еще больше. Я представил себя одного в пустой квартире и внутренности мои скрутило от почти физически ощущаемого одиночества.

…И вот, спустя полгода после этого разговора, я ехал в Межевое. В багажнике гремели коробки моего нехитрого скарба – в поселке мне выдавали квартиру, так что надобности в мебели и технике не было. Так же мне в напарники отрядили Огонька – оперативного пса-лабрадора на пенсии. Полуглухой пёс, казалось, не заметил моей маленькой истерики и преспокойной посапывал на заднем сидении. Я собаку сначала брать не хотел - у меня их никогда не было, ухаживать я за ними не умел. Однако, Глеб посчитал, что мне нужен хоть какой компаньон, тем более для оперативной работы собака будет полезна – и я сдался, хотя сам с большим удовольствием завел бы кота. Однако, не кривя душой, – меня пугало одиночество, на которое я теперь был обречен, и я был рад, что живая душа скрасит его. Трагедия меня, несомненно, убила, вывернула из меня душу, и я понимал, что прежним я уже не буду. Но я был таким с детства – я не мог страдать. Да, боль грызла меня каждый день, но я не потерял возможность улыбаться или шутить. Каждый справляется с бедой по своему, и, видимо, моим защитным механизмом было...продолжение жизни.

«Послушайте, Игнат, жизнь продолжается» - говорил мне сухонький старик- психолог, которого меня вынуждали посещать. Я это и без него знал и жил эту жизнь дальше и без заезженных киношных комментариев. Но старичок, видно боялся, что я собирался свести с собой счеты и упорно твердил мне на каждой сессии, что жизнь-де продолжается.
В общем, в любом случае я продолжал жить, не собирался упиваться горем, смотреть в стену, напиваться каждый вечер – и Огонька в итоге забрал с радостью.  

***

Мне оставалось проехать меньше половины пути, когда первые капли забарабанили по стеклу. Я включил дворники – старые резинки вымученно заскрипели. Машина была убитой, сиденья просижены, в салоне не выветривался запах Огонька и табака (прежний хозяин машины курил), печка работала через раз – как и дворники – в чем я скоро убедился. Дождь буквально за пару минут из редких капель превратился в непроницаемую белую пелену, дворники в истерике пытались справиться с потоком воды, по крыше так оглушительно забарабанило – что даже Огонёк осоловело смотрел по сторонам, проснувшись.

Нужно было съезжать на обочину и пережидать. Господи, да я так никогда не доберусь! Я уже почти свернул на обочину, когда впереди, сквозь завесу дождя, увидел неяркие красно-голубые огни заправки.
Зачем тут заправка? До трассы всего километров 40, где стоят большие сетевые гиганты с автоматами кофе, выпечкой – в животе у меня заурчало. Огонек заскулил, подняв патлатую голову

- Ничего дружище, скоро доберемся, если здесь продается, купим тебе какую-нибудь сосиску.  

Я знаю, что породистых собак нужно кормить спец кормом, но мы…мы были два старых, списанных в утиль пенсионера, которых отправили в захолустье доживать свой век – неужели мы не можем позволить себе по сосиске с придорожной забегаловки?

Я свернул на подъездную дорожку. Да, полагаю, заправка знавала лучшие времена. Асфальт на подъездах к колонкам треснул, был в колдобинах, яркие вывески, некогда украшавшие заправку и небольшое кафе при ней, выцвели и поблекли.

Я припарковался на отведенном месте – благо вокруг не было вообще ни души – вставай, где угодно. Под дождем бежать до дверей не хотелось. Я обернулся на заднее сиденье – слева лежал Огонёк, справа мой сложенный китель. Ну делать нечего, зонта у меня отродясь не бывало – я ненавидел его носить с собой за что меня всегда ругала Настя, значит накроюсь кителем. Я расставил руки над головой, накинул китель, как брезент, выскочил на дождь – открыл дверь машины псу – то недовольно выпрыгнул в непогоду и мы вместе побежали к автоматическим дверям.

Как и снаружи – внутри никого не было. За стойкой кассы стояла табличка «вернусь через 20 минут», на вертеле за стеклом крутились, подогреваясь 4 сосиски. Пёс заскулил.

- Потерпи, Огонёк – я потрепал моего подглуховатого приятеля за ухом. Мы сели за столик у окна. Я повертел в руках солонку – соль в ней слиплась в единый каменный ком – мда, нечасто же ею пользуются. Я обвел помещение глазами – тут все было старое, но ухоженное. По сравнению с салоном машины, где не работала печка, тут было удушающе жарко. И тихо. Только Огонек дышал, высунув свой розовый язык. Меня кольнул укол беспричинного страха – такой же, как и на дороге – иррациональный тревожный ужас, от которого волосы встают дыбом на загривке. Я испуганно оглянулся, однако, мы были одни. Зал ярко освещен, нет никого, кто мог бы затаится по углам. Лабрадор заскулил и я снова потрепал его за ухом, пообещав что скоро он получит такое близкое, но пока недосягаемое угощение. Я бы и сам съел хот-дог с заправки, с луком – как Варька любила.

От жары разболелась голова - я сложил руки, словно примерный ученик на первой парте и положил на них голову, прикрыв глаза.
***

Да, в тот раз мы тоже собирались остановиться и перекусить на заправке.

Никогда мы с Варькой себе не отказывали в этом «сомнительном гастрономическом удовольствии» - вот так Настя говорила. Но всегда поддерживала нас, укоряя, правда, что таким тощим карандашам, как мы, можно не бояться и питаться чем угодно, а вот ей это совершенно не полезно. Да, Варька была в меня – я был такой же в ее возрасте – гибкий, худой, как палка. Ноги у нее были длиннющие и я улыбался, думая о том, сколько парней падут жертвами этих ног. Но пока ей было десять и ни о каких парнях, кроме Гарри Поттера она не думала, она еще любила тусоваться с нами и смеялась моим шуткам, и я надеялся, что подростковый возраст, маячивший на горизонте, не лишит ее этой детской и откровенной непосредственности.

Ехать нам оставалось около получаса, поток машин был постоянным, но спокойным, я вел внимательно, но расслабленно – настоящее удовольствие я получал от таких поездок. Настроение у нас было прекрасное и я пустил в ход «тяжелую артиллерию»:

- Настя, знаешь, на чем держится репутация врача-оториноларинголога? – она посмотрела на меня закатив глаза, знала уже все эти несмешные каламбуры. Я выдержал драматическую паузу:

- На соплях!! – не думаю, что Варька знала, что это за «ото-рино», но ей было десять лет и думаю, слово сопли было еще способно рассмешить ее. Она и засмеялась, вызвав невольную улыбку у Насти на лице, я посмотрел на них и меня захлестнуло такое острое чувство любви и единения с ними, что я сам невольно улыбнулся.

Но это не отвлекло меня от дороги, и КАМАЗ я заметил еще издалека, мне показалось, что его встречные фары светят как-то вбок, слепят мне глаза, хотя еще были даже не сумерки. Я прибавил ходу, обгоняя пустой длинный икарус, когда понял, что грузовик приближается неумолимыми темпами. Это заметила и Настя и тихо, как-то испуганно прошептала:

- Игнат…

И это стало ее последними словами. Тяжелая махина пробила ограждение, когда я уже почти ушел с левой полосы обгона. Кабину со стороны девчёнок смяло, как бумагу. Меня сдавило между пассажирским сиденьем и Икарусом. Руку на руле зажало между баранкой и дверью, размолотив кости.

Я закричал. От боли и ужаса, от разрушенной жизни. Я кричал их имена, бился, пытаясь вырвать окровавленную ладно, зажатую в тиски металла. Видел, как со всех сторон к нам бегут люди, а на плечо мне свесилась Настина голова – ее белые волосы стали алыми. Я повернулся назад – и завыл – поза в которой была Варя…в общем, я сразу все понял.
Спустя три месяца на первом заседании – все говорили мне, что я не должен винить себя. Но я и не винил – был водитель КАМАЗа, который заснул за рулем – я винил лишь его. Вот так он, пребывая в объятиях сна, разрушил мою жизнь, превратив ее в сон кошмарный.

А моими последними словами дочери стали слова о соплях… Я хотел бы, что бы перед моим взором застыла картина того, как она заливается смехом над этой идиотской шуткой, а не картина ее изуродованного перевернутого тела, которая так ярко стоит перед моими глазами, каждый раз, когда я закрываю их, думая о ней.

***

….Автоматические двери с лязгом открылись впустив шум дождя, и я, очнувшись от ужасного видения, хрипло вскрикнул, рывком подняв голову с рук. Видимо, разморенный головной болью и теплом забегаловки, я задремал.

В дверях стояла симпатичная женщина чуть старше меня, за спиной у нее маячили два близнеца - мальчишки лет семи.

- О Боже, я так ждала, что вы здесь будете! – облегченно воскликнула она.

Я, подумав, было, что кассир вернулся за кассу – обернулся, но касса пустовала.

– Добрый вечер! – приятно улыбнулась она мне и села, поманив детей за собой, за столик, стоявший передо мной.

- Добрый вечер – просипел я – от долгого молчания голос мой сел и я, откашлявшись, повысил голос, с выражением, словно читал стих на стульчике перед Дедом Морозом сказал:

– Добрый дождливый вечер!

Она, обернулась, улыбнувшись мне доброй, но немного тревожной улыбкой. Вот дурак, напугал ее, сижу тут один как перст. Сейчас она подумает, что я какой-нибудь маньяк, убил кассира, и поджидаю новую жертву. Я поспешил развеять иллюзию своей опасности:

- Простите, а Вы бываете здесь часто, или проездом? Просто кассира нет на месте, он оставил табличку, но мне кажется. 20 минут уже прошло…

- О, здесь я раньше часто бывала – сказала она и я не понял, то ли с грустью, то ли предаваясь воспоминаниям. – Я из Межевого, вот везу маме внуков в Центр погостить.

- Я и сам как раз туда еду – ввернул я – ну, вернее, не в Центр, в Межевое.

- Вы не волнуйтесь, здесь все друг друга знают. Владелец заправки Дима Чертополох – я изогнул бровь и она рассмеялась – это его прозвище, я же говорю, поселок небольшой, все друг друга знают. Так Дима часто может отъехать по делам, местные покупают что нужно, оставляют деньги ему – все на доверии. Так что можете сделать себе кофе в машине, деньги оставите ему, если не дождетесь.

Я развернулся – действительно – на стойке кассира допотопный кофе-автомат. Наверное, стоит выпить кофе, тем более если сначала было ужасно душно, теперь я почувствовал, что помещение выстыло, стало так холодно, что у меня даже пальцы стали ледяными. А может, это ото сна меня взял озноб. Я поблагодарил девушку, и встал сделать себе кофе. На машинку был приклеен пожелтевший обветшалый листок с накарябанной надписью «кофе только черный молотый». Чернила были такими выцветшими, будто им было минимум десяток лет. Я запустил автомат и тот со скрипом и скрежетом заворочал своими внутренностями. Какое же все здесь старое и унылое, да уж, городишко прям подстать мне. Я подхватил стакан и сел на место – Огонёк вопросительно поднял голову, но угостить его мне пока было нечем. Я сделал огромный глоток и тут же закашлялся, пустив остатки кофе носом. Кофе был таким кислым, словно я сделал глоток лимонной кислоты из чайника, который собирались ею почистить.

Я фыркал до слез, и дети испуганно уставились на меня.

- Извините – промямлил я, утирая глаза – девушка повернулась ко мне с улыбкой. – Сколько мне нужно оставить за кофе?

- Да сколько не жалко – пожала она плечами.

За такое мерзкое пойло мне было жалко сколько угодно. Но я пошарил по карманам джинс и выскреб 70 рублей мелочью – положил на стойку кассира. Я подошел к своему столику, выглянул в окно – дождь перестал и небо вызвездило. Луны не было и звезды слабо мерцали в непроглядной вышине – вокруг заправки разливался красно-голубой свет вывески, за пределами света на дороге и в глубине леса стояла плотная чернота.

Смысла оставаться здесь тоже не было – я подхватил китель, цокнул псу – он разочарованно встал – так и не угостившись сосиской – и направился к двери.  Когда я поравнялся с ее столиком - девушка вскинула на меня тревожный взгляд:

- Всего доброго – дежурно попрощался я, и склонил голову в имитации поклона.

- Подождите! – воскликнула она – подождите, Вы должны кое-что передать!

Должен?

Боясь, что я не остановлюсь, она схватила меня за запястье с намерением задержать. Толи я отвык от прикосновений, толи ее жест оказался слишком резким, а может руки у нее были очень холодные, но через меня словно прошел разряд тока. Я удивленно вскрикнул и, вторя мне, Огонёк взвыл во всю мощь своих старческих легких. Она испуганно отшатнулась от пса, разорвав прикосновение и наваждение спало.

- Простите – она была очень взволнованной – я просто хотела попросить Вас передать от меня небольшое послание.

Послание? Навроде письма? Это было для меня немного удивительно в век мобильной связи:

- Я, понимаете, никого не знаю там, потому как я сам переезжаю и это вообще-то мой первый день в  Межевом. Вам, наверное, будет надежнее воспользоваться телефоном.

Ее это нисколько не смутило:

- О, нет, именно что и нужно передать на словах. А о другом не беспокойтесь, я скажу вам адрес. Вы же почтальон, вы не можете не передать – добавила она с укором.

Я не припоминал, что бы я говорил ей, кто я такой и уж тем более я не мог сказать, что я почтальон. Что-то эта полуночная странница путала.  

- Я не почтальон. Я новый участковый.

- Это даже лучше, вот видите – как раз начнете знакомится с участком – она была крайне настойчива.

Спорить у меня не было уже никаких сил. В конце концов, мало ли у людей какие странности, ничего со мной не станется, если передам пару слов. Я покачал головой, словно сам себе не веря, что согласился и сказал ей, что готов сделать для нее это несложное дело. Девушка прямо засветилась от счастья:

- Я же знала, знала! Вам нужна улица Артиллеристов, дом 14, Николай Егоров. Скажите, что вы от Арины, вы ему передайте, что мы встретились с мамой и у нас все хорошо.

Я выжидательно смотрел на нее, а она, улыбаясь, смотрела на меня во все глаза. Но, видимо, на этом послание было закончено. Я поманил Огонька к ноге, и попрощался с ней:

- Хорошо, я завтра с утра заеду и передам. Всего Вам доброго.

Она, вся сияющая от счастья (не думал, что простая передача слов так может кого-то радовать), уселась за стол к детям.

Я посадил Огонька в машину, запрыгнул сам и, не оборачиваясь, поехал в поселок. Странная встреча – поздняя ночь, девушка одна с маленькими детьми, в такую погоду. Какая необходимость ехать так поздно? Может, поругалась с мужем и с горяча рванула к маме? Вот это был правдоподобный вариант. А ночь и проливной дождь, охладили голову, и она уже усомнилась в правильности своего поступка. Ну, с меня не убудет, передам. Не хочу, конечно, быть каким-то третьим в семейном скандале вообще незнакомых людей. Но я ведь участковый, и должен отслеживать состояние семей – мало ли что бывает. В общем, успокоенный этим вариантом событий я въехал в поселок, где наконец заработал навигатор. Я доехал до одноподъездного двухэтажного панельного домика, стоящего у самого леса, вещей из машины не взял, позвал Огонька, на цыпочках поднялся на второй этаж. Открыл квартиру, пробежался по новым своим «хоромам» и не раздеваясь лег на диван и уснул мертвым сном без сновидений.

Разбудил меня голодный Огонёк. Я едва разодрал глаза от глубоко крепкого сна и не сразу понял, где нахожусь. Наручные часы показывали 10 утра. Так долго последний раз я, наверное, спал, когда был школьником на каникулах летом. Хотелось еще немного поваляться, но пёс подвывал от желания сделать дело и поесть и мне пришлось вставать. Когда мы выходили из квартиры я услышал шевеление возле двери напротив - я был уверен, что незримый сосед смотрит на меня, новичка, в глазок и я немного замешкался, запирая не знакомую еще дверь, давая возможность соседу (или соседке) выйти. Однако, незнакомец за дверью себя не явил.

Пёс сделал свои дела, поесть я дал ему прямо в машине – настроения подниматься и таскать вещи пока не было, и я решил сразу поехать на улицу Артиллеристов, что бы эта странная просьба не тянула меня весь день.

Навигатор вывел меня на другую сторону поселка – через поселок проходила асфальтовая дорога, делившая его на две части – на улицу, которая, наверное, была заселена тут одной из первых. Дома были старые и покосившиеся, с мутными стеклянными окнами и «пьяными» заборами – было видно, что живут там старики. Дом номер четырнадцать был так же старым, однако, имелся у него большой каменный пристрой, лужайка под окнами давно не знала стрижки и была засыпана палой листвой, окна были задернуты ночными занавесками - и не возможно было определить есть ли кто дома.

Я поднялся на крыльцо, надавил на звонок, однако трели не услышал и три раза сильно ударил в дверь. Тишина. Я спустился с крыльца и дотянулся до окна – постучал, подождал и еще постучал. Улица, как и дом номер четырнадцать была безлюдна, я поплелся к машине, понимая, что придется ехать снова и уже жалея, что согласился на эту авантюру. Я почти коснулся ручки двери, когда меня окликнули:

- Тебе чего надо?

С крыльца спустился крупный помятый мужик. Если присмотреться, он был едва ли старше сорока (а значит и меня), однако выглядел неухоженным и запущенным, что накидывало ему пару лет.

- Я ищу Николая Егорова. Это вы?  - я протянул ему руку. Он не пожал и спросил подозрительно:

- Я. А тебя я не знаю, чего хотел?

Очень приятный тип, прям так бы и поговорил с ним по душам о сокровенном.

- Я встретил вашу жену на заправке - здесь я решил упустить информацию о том, что рандеву произошло в пикантный ночной час – она просила передать, что они добрались до мамы и встретились, все у них хорошо.

Мы стояли на расстоянии вытянутой руки и изменение я почувствовал буквально кожей – воздух как будто стал наэлектризованным. Он замахнулся, но слишком тяжело и слишком медленно – наверное и ребенок бы разгадал его замысел – так что я резко отступил назад и кулак проскользнул мимо моей груди.

- Что ты сказал?! А ну, рискни, повтори! – взревел он и снова бросился на меня. Но весь он был какой-то тяжелый и не поворотливый, что я снова отступил от него, словно мы играем в салочки и он пытается меня запятнать.

Удостоверение и оружие, наручники - все у меня осталось в машине, у меня еще был отпуск и ничего этого я с собой не носил, однако я предпринял попытку урезонить его:

- Успокойся, я новый участковый! Я полицейский, успокойся, не осложняй себе жизнь.

Николай Егоров смотрел на меня тяжелым взглядом. Глаза у него были красные, словно заплаканные. Я ожидал, что сейчас он снова бросится на меня, но он как-то в момент обмяк и прошел мимо меня, харкнув мне под ноги:

- Урод!

Я был не зол, но совершенно растерян. Что я такого сделал? Это было невинное послание, о том, что его жена и дети добрались до мамы. Я не видел в этих словах никакого двойного дна.

- Постой! – я на безопасном расстоянии пошел за ним.  – Николай, постой! – он не обернулся – я подумал, может крикнуть «Стой, стрелять буду» и крикнул – Мужик!
Он обернулся и, не давая ему шанса опомниться, я пояснил:

- Я не понимаю, что случилось, просто дай мне сказать! Я правда встретил твою жену и детей – он дернулся, как от удара – она сказала, что я должен передать послание, ведь я почтальон. Но я не почтальон, но это не важно, она, наверное, напутала, и я все равно согласился заехать к тебе и передать ее слова. Все, я сказал. Не знаю, что между Вами случилось, но я к этому отношения не имею. Я тут вообще первый день! – последнюю фразу я выкрикнул взволнованным фальцетом.

Он сказал тихо – так, что я еле разобрал слова:

- Почтальон…Почтальон? – и к моему, удивлению, расхохотался грубым, немного безумным смехом.

- Почтальон – подытожил он - Не соврали значит бабкины сказки. Поверила, значит, Аринка в них. И не зря. – а потом он поднял на меня красные глаза, и я увидел, что он плачет и улыбается:

- Спасибо, почтальон (Да что они все заладили?!) за послание.

Я растерянный стоял и смотрел на него ожидая еще чего-то. И дождался:

- Зла на меня не держи за грубость, жизнь у меня такая, гражданин почтальон - участковый. А Аринка с мальчишками разбилась по пути в Центр два года назад, когда везла парней на выходные к бабушке. Заправка уже 10 лет не работает. И теща моя умерла три месяца назад – не пережила такого горя. Ну вот, видишь, встретились они наконец-то – он отворил дверь и скрылся в темноте пустого дома.

Совершенно опустошенный я сел в машину. Огонёк попытался облизать меня, но я отмахнулся. Своими глазами я видел девушку Арину и двух ее близнецов сыновей – мы сидели на заправке мы говорили, и она была жива, так же, как и я. Ведь я не умер? А мужик наверняка в белой горячке наговорил такого, видимо, алкоголик, вот Арина и бежала от него.

Я был в этом уверен и повторял это как мантру, даже когда сторож на кладбище дал мне номер могилы семьи Егоровых. Я стоял и смотрел на серые памятники с совершенно дикими цветными фотографиями смеющихся матери и детей и повторял себе, что она была совершенно реальной и живой.

Я отвел Огонька домой - снова услышал, как кто-то невидимый подсматривает за мной в глазок, пока я запираю дверь - и поехал на выезд из поселка. Заморосил обложной октябрьский дождь, стало темно, как вечером и когда я подъехал к заправке мне пришлось включить фары, чтобы все рассмотреть.

Заправка была заброшена. И давно.

Колонки проржавели и некоторые были выворочены со своих мест – стоянка исписана словами разного уровня цензурности. Ветер гнал пустые жестяные банки по треснутому выцветшему асфальту.

Мимо меня в поселок ехал дедок в рыбацкой куртке на мопеде - я попросил всех богов что б он проехал мимо. Он остановился:

- Чего-то ищешь здесь, сынок?

- Ага, вчерашний день – задумчиво ответил я. Рыбак хохотнул и поехал дальше.

Вчерашний день. Вернее, вчерашнюю ночь – нужно найти следы того, что я был здесь, что мне не приснилась эта встреча. Я вошел в здание заправки - все стекла были выбиты, мебель (на которой я вчера сидел!) перевернута, внутри царила разруха и грязь. Пол был усыпан бумагой, бутылками и я даже не хотел рассматривать чем еще.

На столешнице кассира стоял стаканчик и лежала горка мелочи – пересчитывать не было смысла – я и так знал, что там семьдесят рублей. Я вышел из пыльного здания на воздух –в груди у меня стало тяжело, по телу прошла волна страха – боясь упасть я сел прямо на асфальт, прислонившись спиной к стойке заправочных пистолетов.

В детстве я верил в призраков, моя бабушка любила рассказывать мне, впечатлительному, такие истории. Верил в оборотней и колдунов, ведьм и вампиров, читал фантастику.  Но с возрастом, а также с работой в органах я сделался скупым материалистом, сделался взрослым и получил миллион доказательств от этой жизни – что она на земле, пока мы ходим и дышим. И что нет никаких духов и никакого «того» света. Иначе, неужели не пришли бы ко мне мои девочки, чтобы так же поговорить со мной и передать послание.

Не было никаких сомнений, что я был вчера здесь. А также здесь была Арина и ее сыновья, которые уже два года, как умерли. Никогда со мной такого не было, даже капли сверхъестественного со мной никогда не случалось, и я испугался, что может быть это я схожу с ума. А может, я все-таки сегодня ночью не проснулся за рулём? Тогда понятно, почему я разговариваю с призраками- теперь я и сам, наверное, призрак. Однако, я ощущал себя очень живым. Я сжал кулаки так, что ногти врезались в ладони и зажмурил глаза до цветных пятен. Да нет, я определенно жив.  

Почтальон…Что за почтальон такой? Николай упомянул бабкины сказки. Моя бабушка рассказывала мне разные – про ведьм и колдунов и чертей, всякие деревенские  легенды, но ни о каком почтальоне я не слышал никогда. Видимо, первым моим делом будет тут собирать местный фольклор.

Я совсем продрог под дождем и ветром, сидя на сырой земле. Оставаться здесь больше не было смысла – я был тут вчера и это так же верно, как то, что я был сегодня на могиле женщины, с которой говорил несколькими часами ранее.

Я сел в машину и поехал домой. Да, теперь домой – теперь тут, в Межевом мой дом. И моё начало здесь явно получилось интригующим.

Совершенно сбитый с толку, погруженный в тягостные рассуждения, я удалялся в сторону поселка и боялся посмотреть в зеркало заднего вида и увидеть там огни заправки. Когда машина делала последний крутой поворот, с бьющимся сердцем я бросил взгляд назад и ничего не увидел - плотная пелена моросящего дождя скрывала безжизненные развалины и единственным светом на этой дороге были фары моей машины.