Зовут меня Леха, и я обожаю путешествовать автостопом. Ну, как обожаю… Это дешево, сердито, и каждый раз – как лотерея. То на тачке с ветерком прокатишься, то пешком топаешь, пока ноги не отвалятся. В этот раз я решил рвануть из Питера в Крым, погреться на солнышке, на море поглазеть. Выдвинулся я, значит, ранним утром, с первыми лучами солнца. Настроение – боевое, рюкзак за плечами, в кармане – ни гроша, зато впереди – романтика дорог.
Первые пару дней все шло как по маслу. Водилы попадались разговорчивые, веселые. Кто анекдоты травит, кто интересной историей из жизни поделится. До Воронежа добрался без приключений. А вот дальше началось что-то странное. Чем ближе к югу, тем реже машины останавливались. Солнце уже к закату клонится, а я все на обочине торчу, как неприкаянный. И вот, когда я уже почти отчаялся, тормозит рядом со мной старенький "Москвич". За рулем – дед, седой, как лунь, в очках с толстыми линзами. Я к нему, мол, дедуль, подкинь до Ростова, а он смотрит на меня так пристально, аж мурашки по коже.
"Садись," – говорит, – "только учти, я до Ростова не доеду, сверну раньше."
Ну, думаю, хоть так. Залез я в его "Москвич", а там – запах такой, будто нафталином все пропитано. Дед молчит, только сопит тяжело. Я тоже молчу, не знаю, о чем с ним разговор заводить. Едем мы, значит, едем, а солнце уже почти село. Вокруг – поля бескрайние, ни души.
"Ты, парень, по ночам-то не ходи здесь. Опасно."
"Да мало ли что," – отвечает дед, – "места тут нехорошие. Люди часто пропадают."
Я, конечно, заржал про себя. Во чего старикан удумал! Но дед, похоже, мои мысли прочитал.
"Ты не смейся," – говорит, – "я тебе правду говорю. Вот послушай…"
И поведал он мне историю, от которой у меня волосы дыбом встали.
Оказывается, лет шестьдесят назад, когда еще и дороги-то в этих местах толком не было, строили тут неподалеку мост через речку. Рабочих нагнали – человек двадцать, не меньше. Жили они в вагончиках, прямо у стройки. И вот однажды утром приезжает начальство, а вагончики – пустые. Ни людей, ни вещей, только двери нараспашку. Кинулись искать, милицию вызвали, всю округу прочесали – как в воду канули.
"И что, так и не нашли?" – спрашиваю я, а у самого голос дрожит.
"Нашли," – отвечает дед, – "только не всех. И лучше бы не находили вовсе".
Он замолчал, а я сижу, вцепившись в сиденье, и боюсь слово сказать.
"Находили их по одному, в разных местах," – продолжил дед, чуть помолчав, – "всех изувеченных, растерзанных. Как будто звери дикие напали. Только вот какие звери? Волков тут отродясь не водилось, а медведи… Не водятся тут медведи…"
"А что ж тогда?" – не выдержал я.
"А кто ж его знает," – вздохнул дед, – "так и не выяснили. Но с тех пор пошла молва, что бродят по ночам по этим местам те самые рабочие. Не упокоились их души, вот и ищут они кого-то. Или чего-то…"
Дед замолчал, и мы еще долго ехали в тишине. Каждый думал о своем. Мне было жутко от его рассказа, но и любопытно. Хотелось самому увидеть тех жутких путников, но, честно говоря, не сегодня.
"Ну вот, приехали," – вдруг сказал дед, останавливая машину на обочине. Мы стояли посреди поля, в сгущающихся сумерках. Вокруг – ни огонька, ни звука. Только ветерок шелестит в траве, да сверчки стрекочут. "Дальше не поеду. Тут тебе недалеко до деревни, километра полтора, не больше. Там переночуешь, а утром дальше двинешься."
Я вышел из машины, достал рюкзак. "Спасибо, дедуль," – говорю, – "за историю и за то, что подвез." А сам думаю: "Вот тебе и романтика дорог! Ночевать в какой-то глуши, где по ночам бродят неупокоенные души."
Дед посмотрел на меня пронзительным взглядом. "Ты вот что, парень," – сказал он, – "если ночью кто-то на дороге попадется, ты с ним не заговаривай. И не смотри на него. Иди мимо, как будто и нет никого. Понял?"
"Понял," – кивнул я, хотя сам не был уверен, что смогу выполнить его наказ. Уж больно любопытно было, что же там за призраки такие.
Дед еще раз взглянул на меня, вздохнул и, не прощаясь, развернул свой "Москвич" и укатил в обратном направлении. А я остался один посреди темного поля, под звездным небом, которое вдруг показалось мне каким-то зловещим.
До деревни я добрался уже в полной темноте. Она и впрямь оказалась совсем небольшой – десятка два небольших мазанок. На улицах – ни души, только собаки лают где-то за заборами. Я постучался в первый попавшийся дом. Дверь открыла старушка, щупленькая, сгорбленная, в платке на голове.
"Чего тебе, милок?" – спросила она скрипучим голосом.
"Бабуль, пустите переночевать," – попросил я, – "я путешественник, автостопом еду."
Старушка оглядела меня с ног до головы, потом кивнула: "Заходи, коли так. Только у меня тесно, спать будешь на печи."
Я зашел в дом. Внутри было темно и душно, пахло старым чем-то непонятным и не совсем неприятным. Старушка зажгла керосиновую лампу, и я увидел, что дом совсем крохотный – одна комнатка, печь, стол, кровать крохотная, да пара лавок.
"Ты, милок, не бойся," – сказала старушка, заметив мой испуганный взгляд, – "я тут одна живу, не обижу. А вот ты мне лучше расскажи, как ты тут оказался? По ночам у нас никто не ходит."
Я рассказал ей про деда, про его историю, про неупокоенных рабочих. Старушка слушала внимательно, не перебивая. Когда я закончил, она тяжело вздохнула.
"Правду тебе дед сказал," – проговорила она, – "нехорошие тут места. Давно уже люди пропадают. И не только рабочие те. Много кто, еще до них, тут сгинул без следа. А потом стали говорить, что видят их по ночам на дороге. Идут, молчат, ни на кого не смотрят. А если кто с ними заговорит, или в глаза посмотрит – все, пропал человек."
"А вы сами их видели?" – спросил я, замирая от страха.
"Видела," – кивнула старушка, – "один раз. Давно это было, еще молодая я была. Шла я как-то ночью от соседки, и вдруг вижу – идут они. Трое. В тулупах, в шапках, как рабочие одеты. Я сразу поняла, кто это. Остановилась, глаза опустила, и стою, не шевелюсь. А они прошли мимо, даже не взглянули на меня. С тех пор я по ночам по улице не хожу."
Мы еще немного поговорили, потом старушка постелила мне на печи, и я, уставший и перепуганный, сразу же уснул.
Проснулся я от странного звука, будто кто-то скребся в дверь. Я открыл глаза. В комнате было темно, только лунный свет пробивался сквозь маленькое окошко. Спросонья я не понял, что происходит, но потом вспомнил рассказы деда и старушки, и сердце мое ушло в пятки.
"Кто там?" – спросил я дрожащим голосом, стараясь не смотреть в сторону двери.
Молчание. Только скрежет стал сильнее, настойчивее. Я слез с печи, на ощупь нашел спички, зажег керосиновую лампу. Старушка спала на своей кровати, не шевелясь. Видимо, не слышала ничего.
Скрежет прекратился. Я подошел к двери, прислушался. Тишина. Может, показалось? Но тут раздался тихий, едва слышный голос:
Голос был странный, какой-то неживой. У меня по спине пробежала дрожь. Я вспомнил наказ деда – не заговаривать, не смотреть. Но любопытство и страх боролись во мне.
"Кто… кто там?" – снова спросил я, сам не замечая, как перешел на шепот.
"Отвори…" – повторил голос, еще громче, еще глуше.
Я не знаю, что на меня нашло. Может любопытство, а может, просто глупость. Но я, забыв обо всем на свете, потянулся к щеколде. Рука моя дрожала, как осиновый лист. Я медленно, по миллиметру, отодвигал засов. И в тот момент, когда щеколда вышла из паза, дверь резко распахнулась, как будто ее толкнули снаружи.
В комнату хлынул поток холодного воздуха, задул пламя лампы. Я оказался в полной темноте, лицом к лицу с неизвестностью. Сердце мое колотилось, как бешеное, в ушах звенело. Я стоял, не в силах пошевелиться, не в силах отвести взгляд от дверного проема.
В лунном свете, льющемся из проема, стояли три фигуры. Высокие, худые, в рваных тулупах и шапках. Лиц не было видно, только темные провалы в месте, где должны были быть глаза. Они молчали, но от них исходила такая волна ужаса, что я чуть не потерял сознание.
Один из них сделал шаг вперед. Я только успел почувствовать, как ледяные пальцы сжимают мое горло, как перехватывает дыхание. Я хотел закричать, но не мог издать ни звука.
И тут, как в бреду, я услышал голос старушки: "Не смотри! Не смотри на них!"
Ее крик вернул меня к реальности. Я резко отвернулся, зажмурился, упал на колени. Сколько я так простоял – не знаю. Минуту, час, вечность? Но когда я, наконец, решился открыть глаза, в комнате было пусто. Дверь была закрыта, лампа снова горела, а старушка сидела на кровати, бледная, как мел.
"Ушли," – кивнула она, – "ты на волосок от смерти был, милок. Еще бы чуть-чуть, и забрали бы они тебя с собой."
Мы молчали до самого утра. Я не мог сомкнуть глаз, все ждал, что они вернутся. Но они не вернулись.
С первыми лучами солнца я покинул деревню. Старушка перекрестила меня на прощание и сказала:
"Иди, милок, и больше никогда сюда не возвращайся."
Я шел по дороге, и каждый шорох, каждый хруст ветки под ногами заставлял меня вздрагивать. Я больше не искал попутку, шел пешком, не оглядываясь. И только когда я добрался до большого города, когда увидел вокруг себя сотни людей, когда услышал шум машин, я почувствовал, что опасность миновала.
Я добрался до Крыма, искупался в море, позагорал на солнце. Но тот случай я не забуду никогда. И больше я не путешествую автостопом. И вам не советую.
