CreepyStory

Стало быть, ты один?

Где-то в глухом лесу, проведя тринадцать лет под поверхностью, цикада упорно выкарабкивается из сырой земли для того, чтобы спеть, и ее рулады выводят тебя из тоскливого оцепенения, приключившегося в начале лета.

Ты один, так и есть, но несчастным тебя не назовешь. Хотя и полностью счастливым тоже. Причиной всему возраст, этот переходный период между средней школой и старшими классами, когда товарищи идут учиться в другие школы, переезжают в другие места, начинают жить другой жизнью; когда ты ощущаешь себя покинутым и предаешься горько-сладким мыслям о том, что будешь всегда один. И ты совсем ничего не чувствуешь: ни печали, ни жалости, ни радости; ни гнева, ни сожаления. Ничего. Как если бы тебя и не было вовсе.

И затем в один летний день, сразу после окончания средней школы и задолго до начала учебы в старших классах, ты оказываешься на тропинке в залитом солнцем лесу, скользишь взглядом вверх, щурясь и прикрывая глаза рукой от света словно в калейдоскопе льющегося сквозь листья, как вдруг краешком глаза замечаешь движение и, взглянув вперед, видишь фигуру, которой оказывается мальчик, выходящий на тропинку из-за серебристой березы.

- Давай сыграем в прятки, - выкрикивает паренек, превращаясь в размытое пятно, стоит ему только забежать в лес, в его тени.

Ты сам себе говоришь, что подобные игры тебе уже не по возрасту. Как и этому мальчику. И вот уже совсем скоро начнется учеба в старших классах, потом ВУЗ, потом работа и закономерная гибель детства, медленное разрушение того мира, который некогда был наполнен чудесами. И пока ты ютишься на краю обрыва за которым взрослая жизнь, тебя обволакивает приятный день начала лета; в неподвижном воздухе переплелись острый запах хвои, перегнивших листьев и когда-то давно разрытой земли. Цикады стрекочут свои песни, а лучи золотого солнца проникают через густые кроны деревьев, купая зеленеющий лес в волшебстве. А что же тот мальчик… он в нетерпении, разве не так? Он говорил насчет игры в прятки, и его восторженный голос звучит у тебя в ушах.

И вот ты бежишь. Тропинка остается в стороне, и ты с улыбкой на лице врезаешься в темный лес. На бегу ты ощущаешь прилив сил и самой жизни, ноги и руки двигаются ритмично, придавая скорости и толкая очертя голову сквозь деревья. И ты вспоминаешь как это быть младше, беззаботнее, быть поцелованным ветром и до нитки обласканным дождем. Озорно скакать по кишащим червями лужам пока моросит теплый дождик; кататься на санках с крутой горки и ощущать впивающиеся в лицо кристаллы льда, холодящие щеки; гнать велосипед сквозь зеленый-презеленый лес, воображая себя рыцарем на коне, который отправился в опасный поход. Ты вспоминаешь, что значило быть свободным от всяческих тревог, пока мир не надел маску серьезности и не стал угрюмым. Мир, где об играх отзываются неодобрительно. Но прежде всего ты вспоминаешь, что значит не быть одному.

Ты бежишь покуда хватает дыхания и садишься на трухлявый пенек, чтобы перевести дух. Ты слышишь шебуршание – что-то тяжело движется по лесу. Ты кидаешься в этом направлении, а сердце вот-вот выпрыгнет из груди. «Куда он мог подеваться?» - спрашиваешь ты себя.

- Выходи, выходи, где бы ты ни был!

И голос вторит, словно эхо…

Выходи…

Похрустывает, трескается, как будто ломаются кости. И ты поворачиваешь голову в этом направлении, в глубину леса, где нет ни ветерка. Свет за твоей спиной блекнет, как если бы цвет улетучивался из этого мира. Деревья на краткий миг озаряются увядающим серебристым светом. По телу пробегает холодок, и ты ежишься. Ты бесцельно носишься, не прекращая поиски, выкрикивая «Выходи, выходи», но понимаешь, что интерес к игре, к детству и ряду других вещей утрачен, а жизнь снова положила тебя на лопатки, и ты замираешь на месте, тяжело дыша, окутанный клубами пара в неожиданно образовавшемся холоде.

В темноте тебе стыло и одиноко. В очередной раз слышится еле заметный хруст, и темная фигура появляется между стволов деревьев. Черный силуэт надвигается на тебя.

Стало быть, ты один? Голос колкий как закатная хмарь; тихий и тревожный. И эта усмешка в вопросе.

Ты дрожишь. Твой мир – зияющая пустота; необитаемый и беззвездный. Ты цепенеешь, разум кружится, пытаясь хоть за что-то ухватиться, но ничего не выходит, как у корабля, оставшегося без руля и раскачивающегося на волнах около чернеющих вдали берегов.

… и ты сворачиваешь и бежишь. Продолжаешь бежать. Бездумно. Не обращая внимание на царапающие и цепляющие ветки деревьев. На бегу, пробираясь сквозь лес, ты ощущаешь себя вялым и безжизненным. Потом ты вспоминаешь. Вспоминаешь каково это испытывать страх, чувствовать сердце бешено колотящееся в груди, пока ты пробирался через темный мир, мимо старого и сломанного велосипеда, мимо останков мертвых вещей, когда недобрый смех раздается позади тебя и твой разум превращается в чернеющую и кружащуюся пустоту ужаса, кровь застилает глаза и приходит тьма.

Ты вспоминаешь тьму. Ты вспоминаешь, что значит быть одному. Ты вспоминаешь, что такое отсутствие чувств. Как если бы ты и не существовал вовсе. И думаешь о том, как можно было бы отсюда выкарабкаться.

Вслед за этим ты слышишь звук. Пронзительный, гудящий шум. Цикады надрывно кричат. Тринадцать, ты припоминаешь.

Тринадцать лет…

Теперь ты открываешь глаза на встречу солнечному свету, струящемуся через зеленый полог леса. Во рту привкус червей и грязи и чего-то еще, гораздо хуже. Вот береза, горделивая и серебрящаяся, а за ней тропинка. А на тропинке стоит фигура, скользит взглядом вверх и прикрывает рукой глаза от света. Ты идешь к дереву, сердце стучит быстрее и впервые за долгое время на твоем лице появляется подобие улыбки. И на мгновение ты вспоминаешь. Ты делаешь шаг из тени.

- Давай сыграем в прятки, - кричишь ты, убегая в тень, в темный лес, пока цикады не завели свою песню снова.

Автор: Майкл Келли

Оригинальный текст: https://www.nightmare-magazine.com/fiction/that-which-crawls...

Часть 1

- Пойдем-ка, Николай Ильич, посмотрим, что в других домах делается. Нехорошее у меня чувство.

Николай Ильич, недовольный задержкой, побурчал в усы, но поднялся вслед за зятем.

Ранний сентябрь был хорош – ласковое нежаркое солнце приятно грело, по деревне разливался запах разнотравья. Двор, к которому направились Олег и его тесть, не выглядел заброшенным, как и тот, где они остановились. Забор не упал, деревянная калитка, украшенная резьбой, отворилась без усилия и скрипа.

Около собачьей будки валялся небольшой череп и несколько ребер, цепь, оканчивающаяся ошейником, поблескивала на солнце. Этот дом также оказался не заперт, и Николай Ильич с зятем осторожно двинулись на его осмотр. В сенях обнаружился ссохшийся, мумифицированный трупик, когда-то, очевидно, бывший кошкой.

Пышные бархатные портьеры закрывали высокие окна в просторной комнате на первом этаже. На письменном столе лежала раскрытая тетрадь в линеечку, выведенные старательной детской рукой прописи покрывали страницу. Перьевая ручка торчала из пузырька с тушью.

Олег покрутился по комнате, поднялся на второй этаж. В первой же комнате он обнаружил аккуратно заправленную кровать, около нее – потрепанные бутсы и видавший виды футбольный мяч. Тенниска и мешковатые брюки небрежно брошены на стул, а на столе разбросаны учебники и мятые тетрадки.

Олег спустился, нашел кухню, внимательно осмотрел печь, облицованную изразцовой плиткой. Открыл заслонку, вытащил закопченную кастрюлю, на дне которой чернели угольки. На кухонном столе были разложены разделочная доска, нож и темная кучка засохшей массы, на табуретке лежал кухонный фартук. Николай Ильич семенящей походкой следовал за Олегом, тяжело переводя дыхание.

- Да что ты все тут найти хочешь, Олег? Дом как дом, видно, что давно заброшен – прописи столетние, даже я уже писал шариковой ручкой.

- Заброшен-то он давно, вот только заброшен уж как-то странно. Кто-то готовил здесь обед, поставил кастрюлю с какой-то снедью на огонь и … ушел? Ребенок писал домашнее задание, не дописал, встал и… куда делся? А ты, кстати, обратил внимание на двор?

- Бродяги, может, похозяйничали.

- Ну да, и фартук кухонный они же надевали, и в прописи игрались. Кстати, ты заметил, какой двор ухоженный? Столько лет прошло, все травой должно зарасти по пояс. Цепь собачья как новенькая блестит. И кошку в доме оставили, и собаку от цепи не отвязали… Я знаю, что деревенские не особо церемонятся с животными и при переезде в город вряд ли бы их забрали, но не до такой же степени им было наплевать, что они их бросили на верную гибель от голода и жажды…

- Да, это действительно странно… Слушай, может тут все-таки кто-то обитает? Кошка, кстати, сама могла в дом забежать, хозяева осенью уехали, а она осталась

- Не думаю, что дом обитаем. Одежда тут точно такая же, как том доме – штаны эти мешковатые… А прописи?

Николай Ильич пожал плечами:

– У нас еще больше причин убраться отсюда поскорее. Давай сделаем дело и уедем… Не дай бог, наследнички какие-нибудь понаедут на шашлыки.

Олег решительно сказал:

- Пошли еще посмотрим.

Николай Ильич вздохнул и нехотя кивнул.

Следующий двор был таким же ухоженным и чистым. В небольшой стайке обнаружились два крупных черепа и россыпь позвонков и ребер.

- Это свиньи, – напряженным тоном сказал Николай Ильич. – У нас в деревне были.

Теперь он тоже почувствовал себя неуютно, понимая, что свиней ни один хозяин в твердом уме и здравой памяти бы не бросил.

Олег постоял в нерешительности, щурясь от солнца, и направился к дому – такому же добротному, как и все дома в этой деревне. В горнице он долго рассматривал старые фотографии, развешанные в рамочках по стенам. Красивая круглолицая женщина с явно искусственно подвитыми кудрями кокетливо держала лисий хвост горжетки около щеки, молодой мужчина с медалями на груди легко и весело смотрел в объектив, опираясь на стул рукой. На другой фотографии семейство с девочкой в бантах сидело в напряженных позах, ожидая команды фотографа.

Олег подергал ручку ящика громоздкого письменного стола, чья столешница была обтянула зеленой тканью посередине.

- Черт, заперто…

Он осмотрелся, увидел клубок ниток с воткнутой спицей, вытащил ее и воткнул в замочную скважину. Замок не поддавался, тогда Олег со всей силы дернул ящик, вывернув замок. Внутри оказались письма, много писем. Олег вытащил всю стопку и открыл первый же конверт, датированный октябрем 1955 года. Он пробежал глазами первые строчки письма: «Здравствуй, папа! У меня все отлично, соседка по общежитию хорошая, ее зовут Нина. Мы решили вести с ней общее хозяйство, так удобнее. Не нужно всех людей подозревать в плохом – Нина хоть не богата, совсем мне не завидует, а мне не жалко ей дать поносить мои платья и юбки. И не нужно уговаривать меня съехать на съемную квартиру – это будет странно смотреться, мне не хочется выделяться. На меня и так уже косо смотрят, несколько раз спрашивали, откуда у меня такие наряды, у девчонки из глухой маленькой деревни. И еще раз говорю – не проси меня приезжать на каникулы, я больше не вернусь».

Олег отложил письмо, вскрыл другое, третье. На последнем задержался:

«Папа! Я не приеду в Завидовку никогда! То, что вы все натворили, останется на вашей и только на вашей совести. Я была слишком маленькая, чтобы понимать, что происходит. И если ты думаешь, что можешь шантажировать меня этими фотографиями – не выйдет. И видимо, это твой последний козырь, если ты выслал мне эту гадость. Я думала, что уехала от вас всех и хрустальных улыбок навсегда, а ты тянешь меня обратно! Я ненавижу Завидовку, ненавижу!».

Олег развернул фотографию, сложенную пополам – неведомый фотограф запечатлел похороны. Группа людей стояла около гроба, в котором покоилась девочка лет десяти, одетая в белое кружевное платье. Гроб стоял на большом камне посреди небольшой полянки, справа виднелся добротный забор. Люди на фото почему-то улыбались и выглядели радостными, как присутствовали на веселом празднике. Венчик, который обычно кладут покойникам на лоб, закрывал рот и подбородок девочки.

Наконец, Олег вынул последнее письмо – на нем не было ни марок, ни штемпелей, видимо, оно осталось неотправленным.

«Клава, доченька. Не знаю, буду ли жив, когда до тебя дойдет это письмо, просто знай, что я тебя очень люблю. Не знаю, что с нами всеми будет, поэтому хочу попросить у тебя прощения. То, что мы все натворили, не должно ломать тебе судьбу, поэтому не приезжай сюда. Если я мама перестанем отвечать на твои письма, все равно не приезжай. В деревне творится что-то ужасное, все очень напуганы. А этот проклятый камень... Боюсь, что нам отсюда уже не выбраться…»

Николай Ильич, сбоку взглянувший на снимок, вздрогнул и перекрестился. Олег по диагонали пробежал письмо до конца, сложил его и засунул в карман.

- Чертовщина какая-то. Давай сворачиваться, зятек. Не нравится мне все это.

Олег кивнул и сказал:

- Еще пару минут, кое-что проверить. Кажется, камень около этого дома находится, забор похожий. Пошли, глянем.

Это был последний дом на правой стороне, улочка заканчивалась небольшой полянкой с примятой травой. Олег обогнул забор, зайдя за дом, и увидел аккуратно расчищенную площадку. Низко скошенная трава подступала к лысому пятачку плотно утрамбованной земли, посередине которого располагался неровный прямоугольный камень размером со стол.

- Вот оно, то место с фотографии.

- Ну и что? – с тоской спросил Николай Ильич. – Может, они тут с покойниками прощались. Вон, гляди, там погост.

За пышными ветками действительно проглядывали оградки и плохо крашеные пирамидки с кособокими крестами, явно вырезанными вручную. Олег двинулся на кладбище и прошел меж оград, вглядываясь в надгробия. Походив некоторое время, он обескуражено произнес:

- Николай Ильич, тут ни на одном памятнике нет ни дат, ни фотографий.

- Отвалились, может?

- Все сразу? Да не похоже, что вообще когда-то были – смотри, краска то не слезла… Чертовщина какая-то.

Краем глаза Олег уловил какое-то движение – в зелени деревьев завис солнечный зайчик, будто пущенный от линзы. Подрожал несколько секунд и исчез, тихо истаяв в воздухе. Олег помотал головой и надолго задумался, глядя на безымянную могилку. Встрепенувшись, он решительно сказал тестю:

- Все, пошли. Я знаю, как мы накажем эту сволочь. И руки марать не придется, если все так, как я думаю.

Николай Ильич, семеня за зятем, удивленно спросил:

- Это как же мы не замараемся?

Отмеряя большие шаги, Олег решительно произнес:

- А мы его отпустим.

- Что?! Что?! Да как ты..! Я тебе не позволю! Ты с ума сошел!

Олег остановился посреди пыльной улицы взял тестя за плечи:

- Николай Ильич, ты мне верь.

Тесть, возмущенно хватавший ртом воздух, вгляделся в глаза Олега, заблестевшие злым азартом, и недоуменно кивнул.

Заходя в дом, Олег окинул взглядом розовое небо – солнце садилось. Он слова уловил краем глаза странный отблеск, потом еще один. Кивнув своим мыслям, он улыбнулся и закрыл дверь.

Спустившись в подвал, похитители поморщились от запаха – пленник их обмочился. Увидев Олега, парень снова тихо заплакал.

- Пожалуйста, не оставляйте меня тут. Я умоляю… умоляю.

Он не бился, не кричал, говорил тихо и безнадежно, как окончательно сломленный человек.

- Я сделаю, что хотите. Хотите, признание вам на камеру наговорю, скажу, как видео скачать – там компромат на всех, кто Веру Николаевну насиловал, и мой голос за кадром. Хотите, прощения у вас на коленях попрошу?

Олег равнодушно бросил:

- Извинения твои мне нахрен не нужны, засунь их в свои обоссанные трусы. А вот видео – да. Если скажешь, как скачать, я тебя отпущу. Ну, с маленьким условием конечно… Но отпущу.

Богдан приподнял голову со своего жесткого ложа и недоверчиво уставился на Олега.

- Не врете?

- Вру – не вру, какой у тебя выход, кроме как мне поверить?

Глубоко вздохнув, тот рассказал, как найти файл в облаке. Копаясь в телефоне, Олег спросил будничным тоном:

- Зачем ты это сделал?

Богдан молчал, опасливо глядя на похитителя.

- Да говори, не бойся. Бить не буду.

- Бесила она меня. Что ни сделаешь – только слезы в глазах да щеки краснеют. Директрисе не жалуется, не бесится, как остальные учителя. С другими проще было, они на нас орать не могут, иначе вылетят в минуту – у нас в школе совок не прокатывает, но видно, что из себя выходят, по глазам видно. А Верка… Вера Николаевна – нет. Ненавижу таких святош.

Олег дернулся при последних словах Богдана, и парень осекся.

- Продолжай давай, не ссы. Я же сказал – отпущу. А ты не боялся, что она в полицию пойдет? Дело ж подсудное. Ты конечно, неглупый гаденыш, сам не подставился, только дружки твои не стали б молчать, если б их в камеру окунули.

Богдан пожевал губу и сказал:

- Да не пошла бы она. Ни за что бы не пошла.

- Почему ты так уверен?

- Не знаю. Сразу понял, что она не стала бы эту историю раскручивать… Стыдно, противно ей было. Ей же казалось, что в мире только розовые пони и единороги обитают. И когда узнал, что она в петлю полезла, не удивился. По ее характеру она так и должна была поступить.

Олег снова вздрогнул, как от физической боли, сжал кулаки.

- Ладно, пошли.

Перочинным ножиком с брелка он разрезал стяжки, сковывавшие ноги Богдана. Толстовку распорол и стащил, ничего не ответив на протест пленника. Подумал и сорвал крест с шеи, оставив красную полосу на коже. Парень недоверчиво посмотрел на Олега и осторожно сел, потом спрыгнул с полки.

- А руки?

- Обойдешься.

Опираясь на локти, Богдан с трудом вылез из подвала, сразу наткнувшись в сенях на ненавидящий взгляд Николая Ильича.

- Ну и куда ты его, неужто и правда в город повезешь? - спросил тесть.

- Я сказал, что отпущу, если выполнишь два условия. – обратился Олег к Богдану. - Одно выполнил – видео у меня. Осталось второе… топай на выход, сволочуга. И ты пошли, Николай Ильич.

Деревню накрыли мягкие теплые сумерки, только вдалеке багровела полоска заката. В воздухе сгущалась влага – ложилась роса. Олег ткнул пленника в спину, направив его к дому, где давеча они нашли большой плоский камень. Олег внимательно вгляделся в сумрак и снова увидел всполохи, как будто мигали и гасли светлячки. Богдан вдруг заорал и кинулся в обратную сторону, оглашая застывшую в тишине деревню:

- Нет! Они там! Вы не понимаете, они сожрут вас!

Олег бросился за пленником, поймал его за шею и несильно ударил коленом в поясницу. Богдан упал на колени, захлебнувшись криком. Постанывая, он валялся в пыли, тщетно пытаясь порвать стяжки на руках. Олег рывком поставил парня на ноги и толкнул в нужном направлении.

- Будешь упираться – волоком потащим.

Богдан снова заплакал, на ходу вытирая глаза плечом. Сумерки так сгустились, что Олегу пришлось вынуть фонарик и осветить путь. Всполохи мелькали все чаще, и, когда троица подошла к камню, темнота искрилась, будто в лесу развесили новогоднюю иллюминацию. Холодные стеклянные промельки окружили камень, изливая на него слабое мерцание.

Увидев камень, Богдан потерял над собой всякое самообладание, заверещал и снова бросился прочь. Пинки и удары от Олега не возымели действия – он упал на землю, и, извиваясь как червяк, пополз по траве.

- Бери его за ноги, - скомандовал Олег, а сам взял Богдана за запястья. Отчаянно визжащего парня они водрузили на камень, воздух над которым как будто сгустился и пришел в движение. Богдан взвился с каменного ложа, но тут же его отшвырнуло обратно, и Олег увидел, как на плече парня появилась глубокая рана. Отойдя на несколько шагов, сообщники заворожено наблюдали за происходящим.

Холодные синеватые отблески вдруг обрели видимые очертания – Олег и Николай Ильич увидели, как проступают в темноте жуткие улыбки. Невесть откуда взявшийся свет, мерцая, как хрустальные грани, отражался от длинных крепких зубов. Девочки в белых платьицах до пят подходили к камню, улыбаясь кошмарными улыбками. Губы были начисто сорваны, ошметки плоти зияли вокруг изувеченных ртов. Засохшая коричневая кровь на щеках и носу странно смотрелась на детских пухлых личиках. Кровавый оскал сиял и переливался, напоминая игру света на стекле.

Парень отчаянно вопил, крик его откликался эхом в темнеющем лесу:

- Ты обещал, обещааал отпустить! Я не хочууууу!

Одно из жутких созданий наклонилось над Богданом, втянуло воздух и снова легонько кусануло его грудь. Поверх старых ран появился новый отпечаток, и тут вторая девочка впилась в руку. Через несколько секунд они облепили Богдана, вгрызаясь в его плоть. В дергающемся свете фонарика Олег видел, как мгновенно высыхали раны, будто кровь испарялась. И тут же появлялись новые и новые укусы, обнажая мышцы и кости. Крики Богдана становились все слабее, пока, наконец, совсем не стихли. Николай Ильич стеклянными глазами смотрел на это судилище, бессмысленно шевеля губами. Вдруг он охнул и сел, схватившись за грудь. Прошептал:

- Жжет…

И повалился во влажную траву.

***

Коньяк давно закончился, и попутчики перешли на чай.

Игорь потер переносицу:

- А почему вы были уверены, что они вас не тронут?

- Да вовсе не был я уверен, – хмыкнул Олег.

- А если бы..?

- Что ж… значит, судьба такая. Николая Ильича только жалко. Но мне кажется, он получил, что хотел, и умер твердо.

- Из писем не очень понятно, что же это за создания такие были, с хрустальными улыбками. Откуда взялись, что там вообще случилось…

- Наверное, этого уже никто не узнает.

Рано утром Олег поднялся от жужжания будильника на мобильном. Он тихонько собрался, стараясь не разбудить попутчика, и вышел на своей станции в провинциальном городке. Поставил спортивную сумку на асфальт, вынул клочок бумаги и сверился с адресом.

Нужный дом оказался совсем недалеко от станции – обычная серая пятиэтажка. На настойчивый звонок открыла очень пожилая женщина с абсолютно белыми волосами. Густая сетка морщин нисколько не портила улыбчивое доброе лицо.

- Клавдия Михайловна?

- Да… - осторожно протянула старушка.

Олег достал из кармана конверт и показал лицевой стороной Клавдии Михайловне.

- Каких трудов стоило вас найти, не представляете… Так получилось, что мне в руки попала ваша переписка с отцом. Ну, то есть в основном ваши письма. И одно неотправленное от него…

Плечи женщины устало опустились, она обреченно произнесла:

- Вот уж не думала я, что эта история всплывет… Столько лет прошло. Что вы хотите?

- Поговорить, только поговорить. Не бойтесь, пожалуйста, я не собираюсь вас шантажировать или предавать это все огласке. Просто хочу понять… Тем более я сам оказался замешан в эту историю… хрустальных улыбок.

От последней фразы старушка вздрогнула как от резкого звука, но посторонилась, давая Олегу пройти в квартиру.

Клавдия Михайловна внимательно слушала гостя – о смерти Веры, действиях полиции, поимке Богдана. Она охала, качала головой, но не прерывала Олега. Они сидели на меленькой уютной кухне, увешанной бисерными вышивками в рамках, на столе уютно дымились чашки с чаем.

- Кое-что я понял из писем, но не все. Откуда вообще взялись эти девчонки? Это как то связано с вашим отцом и решительным отъездом из деревни?

Клавдия Михайловна прочертила клеенку ногтем:

- Вы не представляете, какая это давняя история… В общем, мою бабушку в деревне считали ведьмой, хотя я никогда не понимала, почему. Жили мы очень бедно – как, впрочем, и вся деревня до войны. Лебеду ели. Тогда всем нелегко было, наша Завидовка совсем нищая была. И отец не успел в город сбежать до того, как паспорта у колхозников отобрали.

- Серьезно? Да ваша Завидовка выглядит как поселок высшей партийной элиты!

Старушка махнула рукой:

- Это уже потом было… да вы слушайте. В общем, наладилась бабка помирать, помирала тяжело, мучилась очень. Кто-то надоумил отца разобрать угол крыши – по поверью, ведьме так легче будет отправиться на тот свет. Ну, взял отец инструменты, хотел уже на крышу лезть, а бабка цап его рукой, говорит – иди, расскажу секрет тебе перед смертью. Что она ему нашептала – он тогда никому не рассказал. А потом война началась, отец ушел на фронт, слава Богу, вернулся, хоть и с инвалидностью – легкое ему прострелило.

В конце сороковых я тяжело заболела – пневмония. Антибиотики тогда уже изобрели, только доступны они были далеко не всем. Откуда в нашей захудалой больничке такое богатство… Надо сказать, что нас у отца было двое – я и моя младшая сестра, но если я была на положении любимой дочери, то сестренка – нелюбимым и нежеланным ребенком. Да что уж там скрывать – нагуляла мать ее во время войны… Время такое было. И вот положение – родная дочка вот-вот Богу душу отдаст, а неродная пышет здоровьем да румянцем. Тогда отец рассказал маме, что поведала бабушка на смертном одре. Есть ритуал – если его сделать, исполнится одно заветное желание. Самое заветное, самое горячее – но только одно. И настолько он был жуткий, что бабка никогда не помышляла его использовать, даже когда мы лебеду ели. Нужно было умертвить невинную девочку, и умертвить страшным способом. Девочке вырывали губы, нашептывали на уо свое делание и заставляли это произнести. А потом душили. Вот отец и решил принести в жертву мою сестру, убив двух зайцев – спасти родную дочь и избавиться от падчерицы. Мать сначала отказалась наотрез – не поверила она в эти колдовские бредни, да и для нее-то моя сестренка была родной. Мало-мало, но она ее любила, хотя, конечно, меньше, чем меня. Я знаю, как отец ее убедил – сказал, что уйдет от нее. Одной с ребенком после войны, в глухой деревне, мужиков всех на фронте выкосило… Мать, совершенно сумасшедшая уже от горя, согласилась – у нее всех родных поубивало – отца, братьев. Мой отец один мужик на всю деревню остался…

Похоронили мою сестру с венчиком, этой бумажкой с молитвой, наложенной на рот. Обычно ведь ее на лоб кладут… Тогда, в послевоенное-то время, ведь особенно не цеплялись – ну помер и помер ребенок, в бане угорел, грибов не тех поел… Сразу же после похорон в нашу задрипанную больницу привезли антибиотики, и я, по мнению врачей, бывшая одной ногой в могиле, пошла на поправку. Сейчас-то я знаю, что в таком состоянии мне и с антибиотиками не выжить – отек мозга уже пошел.

Зажили мы втроем. А через год – снова беда отворяй ворота. Тетку арестовали за хищение советского имущества – что-то вынесла из коровника, не знаю что. Пятеро детей, муж на фронте сгинул. Мать возьми и расскажи про эту бесовщину своей матери, бабке моей то есть, та с теткой жила. Так выла, когда тетку арестовали – как бы одна пятеро ртов подняла, Бог весть… Ну и пришлось пожертвовать одной девчонкой, самой слабенькой… Бабка сказала – все равно Бог приберет. Тетка вернулась – признали, что ошибочно ее арестовали, а тогда это как самое настоящее чудо было. Бабка соврать хотела насчет девчонки, что мол сама померла – итак хворая была… Да тетка моя не поверила ей – уж больно у бабки глаза бегали, ну и выдавила у нее правду. Бабка-то думала, убьет она ее, а она к отцу моему – давай, говорит, рассказывай, что там делать надо в бесовстве твоем. Мужа задумала вернуть. Только на этот раз дочь трогать не стала, привела девочку сироту – тогда много их бродило, после войны-то. Голодные, вшивые… А муж вернулся. Контузило, в плен попал, потом в госпитале доходил, но ничего, выправился. А похоронка мол – солдата похожего за него приняли. Только не удалось шила-то в мешке удержать – мальчонка старший что-то услышал из разговора тетки и отца моего. Растрепал по деревне – у ребенка ума-то немного… Ну и пошли вдовы на поклон – каждая просит рассказать, как мужа вернуть. Отец сначала отнекивался, но когда пригрозили, что доложат куда надо про подозрительную смерть его дочери, отпираться перестал. Вскоре во сей округе только наша деревня была, куда вернулись фронтовики в целости и сохранности.. И ведь почти на каждого похоронка приходила, а вернулись все – и похороненные, и без вести пропавшие. Понятно, что никакого секрета уж в этом не было, какой там секрет, когда все кровью повязаны. Все друг про друга знали, и наверное во всей России нет такого кладбища, где столько могил детей. Страшно это было – встретятся вот так две кумы на улице, судачат, а в глазах каждой – муть на донышке. Каждая из них знает, что другая знает.

А дальше – больше. Мало уже стало мужа вернуть или ребенка от смертельной болезни спасти – захотели роскошной жизни. Быстро привыкли тому, что на крови все замешано. Где они девочек брали – я не знаю, да и знать не хочу. Только отец решил себя обезопасить – купил фотоаппарат и начал фотографировать эти… эти… В общем, вы поняли. Ну, чтоб особо совестливый пикнуть не мог – вот мол, и ты тоже в этом участвовал. Меня он сфотографировал на похоронах одной девочки, на ритуал я отказалась наотрез идти. Орала, что повешусь. Вот откуда в нашей деревне роскошные дома появились – каждый ведь себе ого-го нажелал. И вот что странно – никто уезжать не хотел. Я одна рвалась оттуда, из этого кровавого застенка… на экзамены в институт я сбажала, украла у отца деньги и сбежала в город. Написала письмо, что не вернусь больше никогда, хоть режьте. Отец писал, что не будет препятствовать – учись, мол, доченька, но хоть на каникулы покажись. Но я чувствовала, что не выпустит он меня…

И так все оно и шло, пока не случилась у них оказия с одной девчонкой… Рот-то они ей изуродовали, а вот задушить не смогли. Вырвалась она как-то и убежала в лес, а там – болото. Искали, искали они ее и не нашли, видать, утопла бедняжка.

А вскоре после этого начало твориться неладное в деревне, очень странные дела. Сначала исчезла дальняя отцова родственница – как в воду канула. Легла спать, утром одна рубашка на кровати осталась. Дочка ее рассказывала, что проснулась ночью вроде от вскрика, но решила, что показалось ей, приснилось. Поискали, подивились, да и забыли – в милицию, ясное дело, никто не сообщал. Милиция по деревне рыскать начнет, кому это надо было. Сколько-то времени прошло – опять исчез человек, фельдшерица наша. И вот уже свидетели ее исчезновения нашлись – спала то она на кровати со своей старенькой мамой, которая проснулась да и увидела, как дочь ее отбивается от кого-то, бьется, крутится на кровати и кричит. Только мать ее и не увидела никого – решила, что дочери сон плохой приснился. Встала, хотела разбудить, а у той рубашка-то и задерись. И увидела она, как все тело дочери покрывается укусами, просто из ниоткуда берутся. И раны сначала вроде как кто-то сильно зубами прихватил , а потом все сильнее и сильнее – и кожа содрана, и уже до мясо дошло. Бабка кричать хочет, а не может от страха, да в обморок-то и свалилась. А утром ни дочери, ни следов – простыня чистая. И пошли сплетни да пересуды по деревне – кто рыдает, что вот мол кара за грехи тяжкие, кто кричит, это потому что Клавка общину бросила. А я думаю, я тут ни при чем. Все дело в той девочке, что они не добили – это ведь часть ритуала была – похоронить ее чин по чину, по-христиански. Отец как с ума сошел – все зазывал меня обратно, думал, может все успокоится, если я вернусь. Он часто стал мне писать – сообщал, кто на этот раз исчез, рассказывал, что дежурить стали по ночам около постели друг друга. Только это не помогло – исчезали хоть при свидетелях, хоть без.

- А почему люди не уехали оттуда?

Клавдия Михайловна пожала плечами:

- Почему не уезжали, уезжали. Те, кто смог, уехали. Только не все могли, вот ведь в чем дело.

- Что вы имеете в виду?

- Держало их то место. Ну сами посудите – вы можете любое желание исполнить, и торчите в Завидовке? Не все могли уехать, вот что. Отец писал про уехавших – это была в основном молодежь, дети тех, кто творил эти кровавые безобразия. И я считаю, что деревня их отпустила, потому что она сами-то в этом всем не участвовали. А впрочем, может и не в этом дело, не знаю. И знать если честно не хочу… Я это всю жизнь в себе ношу, и думаю – вот помирать мне скоро, лет ведь мне о-го-го. Что боженька скажет – ты, Клавка, жизнь свою купила кровью сестрицы? И страшно мне, сынок, очень страшно.

- И вы никогда после этого не были в Завидовке?

- Нет. Когда письма от отца перестали приходить, я поняла, что его больше нет. По своей воле я бы туда ни за что не вернулась.

Олег помолчал, глядя в выцветшие голубые глаза старушки. Потом кивнул на неотправленное письмо, лежащее на краю стола.

- Это письмо, которое отец написал вам, да видно, не успел отправить.

Клавдия Михайловна протянула было руку, но отдернула ее и покачала головой.

- Не хочу я это читать. Я так долго все забывала…

Олег подтолкнул к ней письмо:

- Может это, напротив, принесете вам успокоение. Хотите, читайте, а не хотите – сожгите вон на конфорке. Спасибо вам, Клавдия Михайловна.

Он поднялся и направился к выходу, но старушка удержала его за руку:

- Скажите, Олег, вам стало легче? Вы же отомстили.

Олег открыл рот, чтобы ответить, но слезы начали душить его, он неопределенно покачал головой, глубоко вздохнул, чтобы не расплакаться, и быстрым шагом вышел.

На улице он остановился около жиденького штакетника и жадно закурил. Вдруг боковым зрением он увидел вспышку стеклянного отблеска и испуганно повернул голову – но был всего лишь солнечный зайчик от открытого окна. Олег бросил сигарету и поспешил обратно на вокзал.

— Уходим, — сказал Дима. – Я не знаю как быстро, но скоро по этим горам влупят либо артиллерией, либо авиацией. Вампиры сдадут это место Судьям, а те – спецслужбам. Здесь будет жарко.

— Как же всё внезапно повернулось… — выдохнул Бельфегор. Давно он не видел крови.

— Ты просто отморозок…— простонала Эллада.

— Будто ты забыла, как мы вообще познакомились, дорогая, — пожал плечами Димон. – Потом обговорим произошедшее. Сейчас надо валить.

Ссылка на предыдущие главы: https://vk.com/topic-170046450_47141975

Команда направилась к выходу из пещеры.

— Вы пока заводите машину… А я здесь останусь, ненадолго, — Дима показал на тела культистов.

— Неужели моей крови тебе не хватило? – спросил Семён.

— Я не стал её пить, — ответил Дима. – Опасаюсь подсесть.

— Впервые вижу вампира, который отказался от некромантовской крови…

— Здоровый образ жизни, понимаешь ли.

Дима дождался, пока остальные покинут галерею – пить кровь при них, разгрызая мертвецам шеи, он стеснялся. Кровь оказалась вполне вкусненькой. Не зря он отказался от некромантовской. Та портила вампирские рецепторы.

Дима присасывался к культистам по очереди, дегустировал, аки заправский сомелье, чтобы определить, кто из них вкуснее. У казашки кровь была немного слаще и чище. Интересно, за счёт чего? Он подсознательно предпочитает узкоглазых? А может она просто девственница?.. Проверять Дима не стал, хотя имелась изрядная доля исключительно научного любопытства, особенно подпитываемого слухами о «вдоль или поперёк».

У Совы кровь была кислой, будто хаваешь лимон, наверное это из-за её явных склонностей к феминизму. А вот у Джермундаева… Скорее похожа на изысканное вино. Тут наверняка внёс свой вклад великий интеллект, хоть и соседствующий с отъявленным безумием.

Дима высосал полностью только казашку. Поймал себя на мысли, что было бы неплохо загрузить трупы в багажник, на случай если проголодается по пути. Но решил не пугать Элладу. Бедняжка снова начнёт ныть. Поэтому Дима решил лишь оторвать Джермундаеву башку, выкинул из чемодана чёрный костюм и переоделся. Голову он положил в чемодан. Кровь растекалась по стенкам…

— Надеюсь, Толян не особо расстроится. Надо будет купить ему новый, — сказал Дима, прихватил с собой зачем-то варочную установку Рэпчика, и направился к выходу.

Все ушли к машине, около выхода стоял только Семён.

— И что дальше делать нам? – спросил он.

— Отправиться в деревню вампиров. И договориться. Дипломатия творит чудеса… Джермундаев хотел нас затащить в свою глупую войну. У нас потом просто не было бы иного выхода, кроме как принять его идеи по соединению Изнанки и Жизни. Манипулятор хренов…

— Ну вот. Зря я поднимал так много чудищ… Только в небольшой стычке успел поучаствовать.

— Не зря! – воскликнул Дима и хлопнул некроманта по плечу. – Помни, что в параллельной ветке событий – ты охренительно сражался с древним вампирским кланом. Ты размазал их главаря прежде, чем тот вообще одуплил, что к чему… Так что имей ввиду, ты довольно храбрый боец. Если это тебе поможет…

— Не зря мой наставник Тимофей отказался присоединяться к Джермундаеву. Он знал, чем всё может кончиться. Ну а я… Слишком хотел быть полезным человечеству. Уничтожить зло и всё такое. А вышло всё довольно прозаично.

— Без твоей помощи я бы не смог увидеть именно то будущее. Так что не парься. Всё сложилось лучшим образом. Мы прямо-таки сели на шпагат, как Ван-Дамм. Остался только Саня и его кровосиси. Я пока плохо понимаю мозги вампиров. И не знаю, оторвут ли они мне башню во время моей «дипломатической миссии». Ты мне пригодишься у их деревни. Не только потому, что мне так будет безопасней. Вампирам так будет проще тебя простить.

— Свою армию с собой взять не получится…

— Да, но её тебе лучше увести куда-то подальше отсюда, скоро сюда нагрянет армия.

***

Только поздней ночью компания подъехала к городку. Дима высадил своих друзей у гостиницы – идти вместе с ним опасно. К деревне вампиров он выдвинулся с Семёном. По дороге Дима заметил подозрительную активность военных. Мимо проезжали «Уралы» с солдатами, броневики, пару раз в небе мелькнул штурмовой вертолёт. Наверное, спецслужбы каким-то образом вышли на след Олега. Вот только вряд ли им удастся его отыскать.

— Не опасно ли нам ехать к деревне? – спросил некромант. – Следы Олега тянутся туда.

— Я схожу на разведку, — сказал Дима. – А потом мы подъедем туда вместе и предъявим кровососам голову Джермундаева. Я думаю, что они останутся довольны.

— Но что мы скажем им про Олега? Ведь он их союзник.

— Олег был опасен для всех. Они поддерживали его только потому, что он мог бы им помочь убить Джермундаева. Но мы одержали верх над обоими опасностями. И теперь нет никакого смысла продолжать вражду.

— А как же месть?

— Никакая война не обходится без потерь. Они напали на нас, мы лишь оборонялись. Конечно, если клан окажется особо злостным – нам скорее всего не жить. Но… Я уверен, что мне получится договориться.

— А Саня? Который хозяин Олега. Он же откинулся после того, как узнал, что Олег — всё? Почему бы ему не откинуться снова? И начнётся апокалипсис.

— Я тоже об этом думал, — почесал репу Дима. – Но его сердечный приступ вызван общим шоком. Всех перебили, жестоко, да ещё и Олег побеждён. А сейчас мы просто можем заявить об этом гораздо мягче. Ну… Или вообще не заявить.

— Действительно, за язык ведь никто не тянет.

— Правда, тогда получится какая-то херня, а не складная история, зачем мы вообще объединились с Джермундаевым. И зачем его убили, не победив Олега, раз уж культист – единственный, кто мог помочь нам убить тварь… Так что уж лучше сказать всю правду.

— И что дальше?

— Я попробую примкнуть к их клану. Они поставят меня в курс дела, как вообще жить вампиром, по каким законам существовать… А чё? Это же по их вине я теперь кровосос. Пусть несут ответственность!

Остаток пути они проехали в тишине. В пяти километрах от деревни Дима остановил машину, взял чемодан с головой, закинул меч за спину и отправился через лес на разведку.

Военных в этих местах не было слышно. Вертушки патрулировали только окрестности города, видимо, военные скорее опасались за безопасность жителей, чем пытались найти чудовище. Запаха людей в лесах Дима не уловил. И чем ближе он подходил к посёлку, тем больше напрягался. А вдруг его не примут? Нападут, окружат и уничтожат? Не станут даже слушать. Оптимизм всё уменьшался и уменьшался.

Но когда он вышел на окраину леса, у самых огородов — встретила его только тишина. Это взволновало ещё больше, чем если бы на него напали. Они устроили засаду? Они затаились в своих домах? Или выцеливают его снайперскими винтовками?

Про последнее – вряд ли. Ни у кого больше здесь снайперских винтовок нет.

Дима пробежался по деревне. Ещё сильней прислушался к звукам. Потом осмелел и заглянул в мрачные окна. Никого.

Дима постучался в дверь избы, где обитал глава клана в рыцарских доспехах. Вежливо оповестил о своём визите. Но ответом ему была тишина. У крыльца всё так же стояли три пивных банки. Их Дима приметил ещё во время так и не сбывшейся бойни…

С большой неохотой он вошёл в дом, осмотрелся. Пусто.

Он обошёл все дома. Но деревня оказалась заброшенной. Никаких следов жизни.

Но что было ещё странней – нельзя было даже по запаху определить, в какую сторону направился клан. Дима ещё не был специалистом по вынюхиванию добычи, но полагал, что хотя бы человеческие запахи, которые оставили ведьмы, ещё не успели бы выветриться.

На кухне кланового лидера Дима оставил голову Джермундаева, прямо на столе. С бумажкой и надписью «Война закончена. Олег побеждён. Джермундаев и его культ нам больше не нужен. Как и вражда с вашим кланом. Сожалеем, что пришлось убить ваших соратников, они в планы не входили.

И спасибо за бессмертие. Хотелось бы поговорить с вами с глазу на глаз. Но, видно, судьба развела в стороны. С Уважением, Дима»

К машине Димон вернулся ни с чем.

— Они ушли.

— Куда это? – спросил Семён, уже успевший задремать.

– Не знаю. Больше волнует вопрос «зачем». Думаю, что это из-за подошедшей армии…

— Вообще никого?...

— Все ушли. Дома бросили.

— А может они собрали всю свою когорту и снова пошли к логову Джермундаева?

— Может… — ответил Дима. – А может испугались, что их уничтожат культисты.

Он задумался. Ночь была тихой и безмятежной.

— И что дальше?

— Что дальше… Думаю, пора заканчивать. Возвращаться по домам и начинать новую жизнь.

— И всё? Неужели всё кончилось?

— Да. Хэппи энд. Пострадали только злодеи и пара ни в чем не повинных вампиров. Добро вновь победило. А у меня начинается новая глава, как у вампира. Сидеть за компом я точно не намерен, нужно хотя бы начать бороться с преступностью. И прочей толстозадой швалью, не зря ведь я коммунист… Победа и новая жизнь! Я никогда не чувствовал себя так хорошо! За это нужно выпить.

— Крови?

— Пива! – сказал Дима, но тут же опомнился и рассмеялся. – Вот дерьмо, я ведь не могу больше жрать пиво!

Загудел двигатель, машина развернулась на пустующей дороге, подняв облачко пыли и устремилась вперёд. К начинающему полыхать краснотой на горизонте рассвету…

»»»»»»ЭПИЛОГ«««««««

Демоническая ярость и не ведающая границ ненависть гуляли по бесконечно повторяющимся фрактальноподобным геометрическим безжизненным пространствам. Средоточие боли и страданий составляли новые основы мироздания. И хоть вся жизнь по определению содержала эти порочные изъяны – теперь же они гиперболизировались и приобрели новые, неподдающиеся чистому разуму извращённые формы. Изнанка соприкоснулась с Жизнью и слилась в Единое, в Истину. В бессильное величайшее вселенское одиночество страдающего и пытающегося забыться в своих твореньях Бога. Постоянно ищущего выход, но находящего спокойствие только во снах заключённых в себе существ. В созданном самим же собой ложном раю…

Остатки былой личности ещё некоторое время давали о себе знать, Олег цеплялся за самого себя до последнего, за лучшего друга, за товарищей из вампирского клана. Он жаждал хотя бы в своём ложном раю сохранить родственные души. Но красные межпространственные нити нащупали только их мёртвые, бездушные тела.

И только тогда Олег полностью растворился, превратившись в безличное отчаяние, утерявшее последние капли надежды. В Бога, принёсшего себя в жертву во благо спящих…

«Ужас для тебя». Глава 6


Связанных девушек бросили в телегу, на дне которой были разбросаны тряпки и солома. Судя по запаху, тут в основном возили скотину. Во рту, заткнутом кляпом, скопилась вязкая и соленая слюна. Болели зафиксированные кисти. Обеим сильно досталось. Неизвестные ворвались в дом, вытащили их из постели и связали. Оля пыталась вырваться и позвать на помощь, но сильный удар в живот решительно изменил ее планы.

Рядом плюхнулись двое мужчин из местных. За поводья сел староста Иван. Он стеганул лошадь по крупу, и та резво сорвалась с места, мчась по заезженному маршруту. Путь был неблизкий. И все, включая девушек, уже знали конечную точку...

Парализованные ужасом девушки молчали и не шевелились. Они понимали свою незавидную участь и смиренно ее ждали, хотя внутри еще теплилась надежда на чудесное спасение. Странное чувство.

Все, что они видели, но не могли оценить- это красивое ночное небо. Звезды бриллиантовой россыпью игриво переливались вдалеке. Они были последним украшением в этом забытом богом месте. Это зрелище завораживало. Где-то край неба сравнялся с далекой грядой заснеженных гор. Величественных и непоколебимых. Сколько тайн они скрывали? Сколько видели эти седые старцы?

Ночь, как всегда тут, была прохладной. Мужчины, сидевшие рядом, были одеты в меховые жилеты. Они то и дело оглядывались по сторонам. Им было страшно. Дрожащие руки сжимали топоры. Пар изо рта выдавал у них частое дыхание. Лишь староста, сосредоточенный на дороге, активно погонял лошадь. Он спешил. Дорога шла под гору. От наездника требовалось особое мастерство, чтобы рассчитать силы и не загнать лошадей, но и медлить было смертельно опасно.

Через полчаса показалось кладбище. Деревянные кресты в лунном свете выглядели зловеще. Под ними было последнее пристанище людей, которых никто больше не навещал. Лишь редко мимо забытых могил ходили те, для кого вечный покой был лишь отдаленной желанной перспективой.

У самого края дороги стояло засохшее одинокое дерево, на котором сидели два черных ворона. Они внимательно проводили повозку хищным взглядом. Они что-то знали, так как видели такое не раз. Телега миновала зловещую скульптуру погибшего ангела. И тут староста остановил лошадь.

─ Выгружайте их и развяжите. И поживее. Нам надо сваливать из этого проклятого места.

Мужчины не заставили себя ждать. Развязав узлы, они выкинули девушек из телеги, как мешки с картошкой. Девушки больно ударились о придорожные камни. Староста тут же развернул повозку и на всей скорости помчался обратно, не жалея лошадей. Через пару минут она скрылась из виду.

Девушек трясло. От холода и страха. И куда было идти? Обратно в деревню? Попробовать найти парней? А живы ли они? Много вопросов, и совсем нет ответов. Коротко посовещавшись, они решили вернуться к деревне, спрятаться в ее окрестностях и как можно скорее.

Девушки побежали в среднем темпе. Они ступили на дорогу через кладбище. Коварная луна, будто издеваясь, скрылась за черными тучами. Тишина и мнимое спокойствие погоста прерывалась лишь тихим сопением запыхавшихся пленников. Тревога мучительными наплывами душило сознание. Она накатывала волной за волной. И чем дальше они продвигались вперед, тем тяжелее и гнилостнее, становился воздух. Атмосфера насытилась человеческими мучениями и страданиями. Любое дуновение холодного ветра приносило с собой чей-то тихий плач. Каждая могила скрывала какую-то ужасную тайну. Ужасный финал для каждого из них. И как бы в подтверждение этому даты жизни на крестах. Здесь покоились одни дети.

Девушки перешли на спокойный шаг. Холодный воздух мучительно обжигал легкие. Оля сильно закашляла и остановилась. Она была готова расплакаться. За что ей все это? Катя, отдышавшись, положила руку ей на плечо. Куда идти? Что делать? У кого просить помощи? Эти риторические вопросы лишь разжигали пожар начинающейся истерики. Если это все-таки игра, то самое время остановиться. Оля громко закричала в пустоту. Она села на холодную землю и заплакала. Неотступное ощущение чего-то страшного теперь не просто тихо кралось позади, а накрыло свинцовым одеялом. Катя лишь молча смотрела вперед. Ей было не менее тяжело. Но свои слезы, несмотря на юный возраст, она давно отплакала, смотря на заживо пожираемого раком младшего брата.

Луна снова выглянула из-за туч. Новый лучик виноватого светила скользнул по темной дороге, освещая путь двум беглянкам. Но вместо надежды на спасения он принес лишь свежую дозу адреналина.

Катя попятилась назад, зажав рот руками. Сделав еще два шага спиной, она развернулась и побежала со всех ног. Оля только прекратила завывать и непонимающе уставилась на удаляющуюся подругу. Интуиция подсказала ей следовать ее примеру, напоследок взглянув назад.

Луна в тот момент выхватила четырех детей разного возраста. Они держались за руки, перегородив дорогу. Бледные лица расплылись в зловещей улыбке. Грудь высоко вздымалась, почуяв приближение добычи. Самого маленького из них немного трясло. Он хотел тут же сорваться и вонзить свои острые зубы в теплое свежее мясо, выгрызая кусок за куском, наматывая кишки еще живой и трепыхающейся жертвы. Он хотел почувствовать пульсирующий поток горячей соленой крови в своей пасти. Дети синхронно сделали шаг вперед, потом другой…

Девушки бежали без оглядки. Спотыкаясь, падая, крича. Деваться было некуда. Путь вел к старому поместью…

Обессиленные, они рухнули у входных дверей. Жадно хватая воздух, они пытались встать. Сердце вырывалось из груди. А голову будто сжимали в тисках. Деревянные мышцы, переполненные кровью, острой болью реагировали на каждое движение.

Неожиданно открылись двери, красноречиво приглашая гостей внутрь. Теплое, хорошо освещенное помещение резко контрастировала с могильным холодом погоста. Девушки мгновенно скользнули за порог и тут же сами захлопнули массивную дверь. Обстановка вокруг дала шанс на спасение. Спасение ли?

Истощенные надпочечники прекратили гнать усталое сердце, легкие и мышцы. Кате сильно захотелось в туалет.

Они оглянулись. Рядом никого не было. Казалось они одни в огромном поместье. Две большие лестницы с балюстрадой вели к выступающему балкону. У основания каждой из них расположились резные двери, ведущие в правое и левое крыло дома. Множество крючковатых подсвечников вдоль лестниц и на балконе вызвали невероятную игру теней.

─ Здесь кто-нибудь есть? Нам нужна помощь! ─ Громко крикнула Катя. Изнеможенная подруга устало привалилась к стене и смотрела в одну точку.

Ответ не заставил себя долго ждать. Тишину нарушил тихий слегка шипящий голос.

─ Конечно! Я уже заждался! Разрешите представиться… Хотя, нет! Мое имя вам ни к чему,─ На балконе показался владелец поместья. Могучего телосложения. Большая квадратная челюсть. Он был одет в изящный черный классический костюм, покрой которого, был в моде лет сто назад. В руках он держал бокал на длинной ножке. В нем плескалась красная жидкость. Густая красная жидкость. ─ Что же вы встали? Поднимайтесь к столу скорее. У меня сегодня праздник. День рождения!

Девушки, шатаясь от усталости и страха, медленно поднимались по лестнице. Мощная фигура и загадочная улыбка не вызвали не малейшего доверия. Он неотрывно следил за ними взглядом. Хозяин глубоко вдохнул полной грудью и на выдохе сказал:

─ Аааа… Светловолосая девушка с интересной биографией. Сколько грехов! Одно загляденье! А вторая скучна, ─ Он опустил уголки рта, ─ Даже не познала любви! Но, с другой стороны, это хорошо. Очень хорошо!

Девушки поднялись наверх. Балкон плавно переходил в обеденный зал через красивую арку. Длинный вытянутый стол был застелен белой скатертью. Четыре подсвечника на длинной ножке, кремовые фарфоровые тарелки и чашки. Над ним висела массивная люстра.

─ Прошу к столу! Вы сегодня самые желанные гости! ─ Изысканные манеры здоровяка никак не вязались с его великанской внешностью. Он медленно направился к девушкам. Катя и Оля попятились назад. Мышцы ног отяжелели и не слушались, будто к ним привязали пудовые гири. Хозяин остановился.

─ Что ж не хочу вас пугать... раньше времени!— Он в голос засмеялся, запрокинув голову назад, — присаживайтесь где угодно.

Он направился к своему стулу с высокой спинкой в торце стола. Поправив пиджак Хозяин, плюхнулся на стул, который жалобно заскрипел под нелегкой ношей.

Девушки сели на другом конце стола, тесно прижавшись друг к другу. Улыбчивое лицо нового знакомого могло значить что угодно. Он неотрывно смотрел на девушек. Нетерпеливо переводил с одной на другую, как будто он выбирал. В нерешительности он протянул руку и взял колокольчик, который в его огромной руке казался крохотным. Он коротко позвонил.

Буквально в тот же момент в пяти метрах от стола открылась небольшая дверца. В проеме можно было разглядеть белоснежный кафель и огромную плиту с кастрюлями, от которых шел густой пар. Несомненно, это была кухня. Вышедший оттуда слуга был худой, бледный и с идеальной осанкой. Он быстро подошел к столу и склонился к Хозяину, который что-то тихо прошептал.

─ Лука сию минуту принесет! Приготовим быстро. ─ Он выпрямился и отчеканил ответ.

─ Да, и еще, что-нибудь сообразите для моих гостей. Не хочу показаться не гостеприимным.
─ Он вновь посмотрел на девушек и хищно улыбнулся. Казалось, краснота его глаз стала ярче.

Официант же избегал смотреть на девушек. На его лбу выступила холодная испарина. За столько лет он многое видел в этом доме, но никак не мог привыкнуть. Он попал сюда двадцать лет назад. Он искал работу и нашел ее. Работу, с которой нельзя уволиться или сбежать, но за которую щедро платили. Платили его же жизнью.

─ Что-нибудь придумаем, ─ официант быстро развернулся и пошел по направлению к кухне. По пути он остановился, что бы включить пластинку на старинном патефоне.
Зал медленно наполнился приятной классической музыкой. Катя мысленно безошибочно узнала в нем «Лунную сонату». Голова девушки сильно разболелась в височной области.

─ Да-да! Это именно она! ─ Воскликнул виновник торжества, быстро считав мысли девушки, ─ не поверите, но я был лично знаком с автором этого шедевра. Гениальный человек. Слегка чудаковатый, но поистине талантливый. Погорячился я тогда с ним, ну да ладно! Кто старое помянет, тому глаз вон.

Девушки хмуро переглянулись. Почему слова аристократа показались самой настоящей правдой. Все вокруг давило своей атмосферой. Огромные картины, где хозяин поместья представал в разных образах. Где-то на поле брани в рыцарских доспехах, с огромным двуручным мечом. Вокруг поверженные противники, корчащиеся в муках боли и страдании. На другой он красуется в новенькой коричневой форме со свастикой на плече в какой-то лаборатории. Рядом с ним ученые в белых халатах…

─ Прекрасное было время! ─ Он снова окунулся в мысли девушек. ─ Сколько смелых экспериментов. С этими людьми было легко договариваться. Они мне поставляли нужный мне материал, а я взамен им дарил свои секреты. Жаль, что эти идиоты, так и не успели ими воспользоваться. А это было поистине грандиозно. Столько крови мир еще не видел…

Сзади послышались тяжелые шаги бегущего человека. Добежав до конца лестнице, Лука, несший большую корзину, остановился.

─ Хозяин, простите за опоздание! Возникли трудности, но все решилось! ─ Он склонился до самого пола.

─ Потом поговорим, ─ Хозяин махнул рукой в сторону кухни.

Лука схватил корзину и в этот самый момент музыку прервал громкий протяжный детский плач младенца.

Девушки испугано вскинули голову в сторону стремительно шагающего мужчины. У Оли вырвался всхлип, но она зажала рот руками. Катя сильно побледнела.

«Зачем он туда его несет? Что происходит?»
─ Мысли каленым железом жгли мозги.

─ Не переживайте, это заяц. У него похожий крик. ─ Хозяин в голос засмеялся, хотя девушки ясно видели, что его рот был закрыт.
─ И его сейчас приготовят по моему любимому рецепту. Это невероятно вкусно. Я вас уверяю, оближите пальчики. Правда, не свои.

Лука вошел внутрь кухни и поставил корзину на разделочный стол. Слуга перехватил корзину и ловко вытащил тело, завернутое в лоскуты старого тряпья. Он положил его на стол. Правая рука скользнула вдоль ряда ножей, выбирая подходящий. Малыш продолжал громко кричать. Громче и громче. Слуга выбрал маленький топор и занес над головой. Дверка медленно скрипуче закрылась. Раздался глухой удар. Плач стих.
Оля и Катя пытались кричать, вскочить и остановить происходящее. Но тело словно прижало к стулу. Челюсти свело страшной судорогой. В голове помутнело. Некогда красивая мелодия, приобрела страшные пугающие оттенки. Стало жутко душно. Время потеряло свой привычный ход. Все что сейчас могли делать девушки, это только двигать глазами.

Смех Хозяина смолк. Он молча смотрела на девушек, слегка склонив голову набок. Он все еще выбирал… Зрачки расширились, крылья аккуратного носа раздувались как мехи.

Дверь кухни снова открылась. Слуга что-то нес на двух огромных блюдах, прикрытой металлической крышкой. Он проследовал мимо Хозяина прямиком к застывшим девушкам. Поставив перед ними блюдо, он медленно снял крышку… Мелодия утонула в страшном крике, казалось бы, парализованных голосовых связок. Катя потеряла сознание, оставив подругу наедине с ужасной реальностью. Слуга отнес вторую к Хозяину, который отбросив приборы, жадно вгрызся в свой ужин, отвлекшись лишь на мгновенье.

─ Ах, да! Передай Луке, что я выбрал! Первая ─ блондинка! ─ И он снова погрузился в свой ужин.

Катя очнулась почти сразу. Кто-то кричал и звал на помощь. Сквозь мутную пелену, лежа на полу, она увидела, как Олю тащат за ногу в сторону кухни. Реальность для Кати снова погасла.

Сергей пытался не сбить дыхания. Он знал, где находится цель, но совсем не представлял, как ему удастся с ним справиться. Оставалась слабая надежда на появление связи на возвышенности. Срочно было нужно подкрепление. Количество противника было неизвестно. Так ко всему прочему выяснилось, что главный подозреваемый никто и иной, как маркированный у них объект сто одиннадцатый. Тот упырь, за которым его организация бегала уже не одну сотню лет. И все безрезультатно. Он умел прятаться и при этом легко организовывал себе роскошную жизнь с большим количеством пищи вокруг. Научный отдел слезно просил оперативников взять его живым, ведь это была уникальная находка. В каких-то источниках говорилось, что он обладает телепатией или хорошо прокаченным гипнозом и нечеловеческой силой. Но самое интересное для них было, то, что объект сто одиннадцать был невероятным долгожителем, и поковыряться в его генетическом коде не хотел только ленивый. Кто-то из них даже выдвинул теорию о том, что это обычный мутант, организм которого просто научился удлинять теломеры, на концевых участках ДНК или что-то в этом роде.

« Ага! Сейчас! Живым! Мне бы самому живым остаться» ─ Подумал Сергей, ускоряя бег. Преодолев очередной пригорок, он увидел поместье. До него было подать рукой. Но интуиция громко просигналила, что теперь надо быть начеку. Хоть приветливая луна мягким светом великодушно озарила путь, но вот холодные могильные камни старого кладбища и начавшийся дождь, сожрали остатки оптимизма до последней крошки.

Он прошел еще метров пятьсот, постоянно оглядываясь. Сохранять хладнокровие было все труднее. С каждым шагом нарастало ощущение, что он не один. Будто кто-то буравит его ненавидящим яростным взглядом. Казалось, теперь кто-то рядом шепчет на непонятном языке. Голосов все больше. Их уже было минимум четыре. Сергей остановился и поднял толстую палку, немного заостренную на конце. Интуиция, будто бешеный флигель, кружилась внутри. Голоса становились громче, громче и ГРОМЧЕ!

─ А ВОТ И Я! ─ С ревом выбежала из-за старого засохшего дерева уже знакомая девчушка, чей сотрапезник остался лежать в дыркой в груди. Длинные когти молниеносно разорвали одежду на груди оперативника. Его спас бронежилет, захваченный по дороге. Следующий удар она нанести не успела. Сергей ловко отпрыгнул и нанес удар палкой наотмашь. Девочка отлетала, но тут же встала, хищно скалясь острыми зубами. Она просто стояла.

Сергей почувствовал набегающий усиливающийся шепот за спиной. Он быстро обернулся. Еще три фигуры подростков, как будто выросли из-под земли. Шансы на победу резко уменьшились. Действовать надо было быстро. Он рванул в сторону, где противника было меньше. Перегородившая дорогу девушка успела порезать ему плечо быстрым изворотливым ударом когтей. Но и Сергей не остался в долгу, окончательно разворотив ей лицо острием палки. Он бросился бежать в обратном направлении. К трем все еще стоящим фигурам присоединилась девушка, вытирающая кровь со своей морды. Медленно ускоряясь, они побежали нагонять свою законную добычу.
Расчет Сергея оказался неверен. Он ожидал, что темп бега у преследователей будет разным, и ему удастся встречать короткими ударами первого догнавшего. Дети бежали рядом друг с другом. А в какой-то момент просто растворились в холодном мраке. Сергей остановился, экономя силы. Они решили его измотать. А потом, скорее всего, просто сожрут загнанного и ослабевшего. Он огляделся. Местность не позволяла маневрировать. Оружия не было.

Снова появились голоса. Они сводили с ума.
Теперь по две фигуры выросли с той и другой стороны дороги. Бежать было некуда. Придется драться. В этот раз он рванул в другую сторону. Со всей силы он оттолкнул ногой худого бледного парня лет четырнадцати. Рядом стоящая девушка успела царапнуть по животу, но и снова жилет защитил оперативника. Сергей накинул ей на шею проволоку из распущенного браслета. Она была обработана спецраствором, как и пули его пистолета. Он изо всех сил дернул руки в разные стороны. Тонкая крепкая проволока, вошла в шею упыря как нож в масло. Через секунду голова девушки отделилась от тела. Он рванул что есть сил вперед. С остальными такой фокус уже не пройдет. Спасибо научникам, что и это сработало. Они долго выводили формулу спецраствора, изучая его на пойманных объектах.

Он бежал, стараясь сохранить силы. Мышцы сильно болели. Ныло разорванное плечо. Преследователи догоняли, деморализуя жертву бешеным ревом. След в след. Они не знали усталости. Их гнал охотничий азарт. И через мгновенье его величество случай внес свои подлые коррективы. Сергей оступился и упал, больно ударившись лицом о землю. Все что он успел, это повернуться на спину, прежде чем три зверя перекошенными пастями прыгнули на него. Вспышка дикой боли молниями пронзила плечо. Изуродованная им девочка пыталась вырвать из него кусок плоти, вогнав свои зубы до предела. Другой рукой он все еще пытался оттянуть от себя мужскую особь, которая норовила разорвать ему горло. Он чуял гнилой смрад из пасти упыря. Третья, получив ногой в лицо, отлетела на два метра.

Один из главных пунктов инструктажа от научников он все же нарушил. Дал себя укусить. Яд, содержавшийся в слюнных железах объекта сто десять, был непредсказуем. Разные исследования показывали, что в каждом организме он вел себя по-разному: у кого-то просто мгновенно сворачивали кровь, а кого-то вызывали необратимые биохимические процессы, заставляя мутировать клетки носителя. В последнем случае все зависело от иммунной системы жертвы. Если она сильна, то организм погибал от каскада аллергических реакций, если же нет, то вскоре он мутировал в особь 110. Именно этим и объяснялось преимущественное заражение именно детей.

Силы стремительно покидали тело оперативника. Сергей больше не мог сдерживать упырей. Он почувствовал дыхание смерти. Костлявая старуха ─ вечно желанный гость в этом краю, обратила свой взор на еще одного несчастного. Три, когда милых ребенка, с остервенением рвали его плоть, бешено выпучив мутные бездонные глаза. Время остановилась, будто давая своей жертве возможность на последний вздох. Мир потух в его глазах, напоследок сверкнув тремя вспышками.

Анна Леопольдовна собиралась на дачу заранее, ещё с самого вечера.

“Прихворнула, старая беда, а невестке разве, огород можно доверить”? — корила она себя.

Переживала сильно, за огурцы, за помидоры в парнике и особенно за три розовых куста. “Bella Rosa” — знаете как их трудно было достать? Высадить, ухаживать за ними? Да и соскучилась по внучке Дашеньке. Слава богу, что не в маму детка пошла. Ответственная растёт. Серьёзная. Красотулечка.

Всё взяла Анна Леопольдовна обо всём подумала. Сумку-тележку плотно набила, не поднять. Да ещё корзинку плетёную новую, грибы собирать в свободное от хозяйственных дел время. А кто -ж с пустой корзинкой на дачу-то ездит? Невестка-то поди, сыночка Максимушку там и не кормит? В сухомятку держит и его, и Дашеньку?

” Ох, беда,беда”!

Нажарила Анна Леопольдовна котлет, рыбку в кляре, запеканку творожную приготовила для Дашеньки, по контейнерам разложила, яиц десяток сварила, посчитала и решив, что недостаточно ещё и курицу запекла в духовке. Всё равно ночью у стариков сна нет. Так всю ночь и провозилась. Еле в корзинку убралось. Маловата корзинка, да ведь ещё воды надо с собой налить в бутылочку. Жарко будет, давление второй день скачет, так что нельзя в электричке без воды.

Еле дотащила до вокзала, еле допёрла свою ношу. Ноги-то уже не те. Болят и руки ломит. Мазь-то взяла, а куда положила? Не в сумку ли? Нет сил искать — объявили электричку. До перрона добрые люди помогли дойти. Молодёжь, с рюкзаками едут, туристы наверное. Все в зелёных куртках. Анна Леопольдовна уж так их благодарила, а они только кряхтели от натуги и удивления, —” что же ты бабка в сумку-то напихала? Кирпичи”?

Они же ей и в вагон помогли забраться, а там уже с краю, у выхода, сама устроилась. Корзинку на колени, ручку сумки-тележки в правую руку. В левой билет для контролёра. Фух! Жарко. Упарилась. Да лучше бы окна не открывали соседи, продуть может. С краю-то, на маленькой скамеечке и сидеть легче.

Анна Леопольдовна изнывала в электричке. Народа набилась -тьма. Были и знакомые дачники, на одной станции с ней будут сходить. С некоторыми здоровалась. А так, шумно, душно, толкотня. Собак везут, кошек, невыспавшиеся дети кричат, а родители ротозеи ноль внимания. Только пиво всё дуют. Надуются и начнут в тамбур ломиться. До туалета им не дойти, а мочевой пузырь требует. Самые наглые между вагонами и мочатся. Велосипедисты ещё эти со своими раскоряками. Во есть у тебя велосипед — что ж ты ирод, в тамбуре едешь всем мешая? Крути педали на дороге, дорога для кого?

Первые три остановки самые тяжёлые, потом легче. Сходит народ, высаживается. И вот уже свободен проход. Все расселись. Стоящих, недовольных пассажиров больше нет. Спокойно в электричке становится. Мирно. Кто-то даже завтракать начал.

Анна Леопольдовна тоже инстинктивно сунула нос в корзинку, хотела отколупнуть немножко курочки, но одумалась и обошлась яичком.

“Соль не взяла, — жалела она, - ну уж приеду и на даче пообедаю”.

Она лгала сама себе. Знала, что приехав и разобрав вещи она первым делом кинется на огород, проверять всё ли в порядке? Потом проверять как дела в доме, мимоходом раздавая ценные указания невестке и сыну, да и блинов надо будет к обеду испечь. Наверняка в доме не прибрано. Тряпку - полы мыть, невестка не стирает, всё новые берёт. Неэкономная — чему только её мать учила? Никакого воспитания, за огородом не следит, полоть сорняки не заставишь, муравьи этим летом как с цепи сорвались…

Тут Анна Леопольдовна сбилась с мысли потому как в вагон вошла бодрая крикливая женщина и начала предлагать различный нужный в хозяйстве товар. Соловьём заливалась, сорокой тараторила. Весь вагон заслушался, стали спрашивать, покупать. Анне Леопольдовне тоже захотелось что нибудь купить такое, полезное. Особенно пенсионерку заинтересовало средство от муравьёв и она подозвала продавщицу к себе.

— Пожалуйста, берите! 50 рублей, один пакетик. Разводить нужно в тёплой воде согласно инструкции, за три пачки - скидка, — затараторила женщина протягивая товар.

Анна Леопольдовна прочитала инструкцию и осталась довольна. Взяла три пакетика.

— Ещё ершики, овощерезка, фонарик на магнитах, дешевле чем в магазинах — предлагала болтунья.

— Не надо.

— Свечки, швейные наборы, складные вешалки…

— Да куда их мне? Своё имеется.

Тут Анна Леопольдовна заметила выглядывавшую из сумки плюшевую игрушку. Симпатичная такая. Большие голубые глаза. Клювик, лапки. Это что - совёнок?

— А что у вас там за игрушка такая, почём? — заинтересовалась пенсионерка вспомнив, что не успела купить подарок для Дашеньки.

Продавщица замялась:

— Ой, а там не моё. Я передать должна была сумку другому продавцу. Это не мой товар.

— Так всё равно же товар. Покажите!

Продавщица, пребывая в сомнениях достала игрушку из сумки и сунула в руки Анны Леопольдовны. Та изучила её и аж ахнула. Игрушка была чудесной. Глазки открывались и закрывались. Крыльев у совенка не было, вместо них аккуратные лапки с четырьмя пальчиками. И самое главное, этикетка! На этикетке было написано: Светозары. Светозарский завод по производству детских игрушек.

Анна Леопольдовна вспомнила: тридцать лет назад её покойный муж привёз из командировки замечательный конструктор. Максим был так счастлив. Ни у кого больше во дворе такого конструктора не было. Множество деталей, проводки, блоки. Можно было собрать маленький автомобильчик и привести его в движение с помощью батареек. Столько времени прошло, неужели этот завод ещё работает? В наше-то время?

— Сколько? — тихим голосом спросила Анна Леопольдовна.

— Она не моя! Игрушка не продаётся! — заюлила продавщица. — Отдайте!

— Пять тысяч! — заявила Анна Леопольдовна вцепившись в игрушку слабыми своими руками.

— Ой!

Она решительно сунула болтливой женщине красную купюру. Продавщица только глазами захлопала — как же так вышло? Но тут же опомнилась. подхватила свои большие сумки с товаром и побежала в следующий вагон. Наверное испугалась, что Анна Леопольдовна передумает. А той уже и дела до этой дурной бабы не было. Она крутила в руках совенка, гладила его.

Хороший подарок для Дашеньки. Лапки двигаются, на пальчиках коготочки и глаза такие красивые и большие. Не разучились у нас в стране ещё игрушки делать.

Анна Леопольдовна коснулась приоткрытого клюва совёнка, послышался щелчок и клюв захлопнулся.

— Ай!

Кровь потекла из пальца. Анна Леопольдовна отдёрнула руку испугавшись больше за игрушку чем за себя. Лишь бы не испачкать. Положив игрушку на сиденье слева от себя, она начала копаться в сумке в поисках подходящей тряпки. Нашла носовой платок, забинтовала порез и сожалением обнаружила, что несколько капель всё таки попали на игрушку. Какая досада, испачкать такую хорошую игрушку, но почему же у неё такой клюв острый? Детская ведь. Это может быть небезопасно для Дашеньки. Может случайность? Она не понимала как такое могло произойти? Совёнок выглядел таким милым.

– У меня есть две новости, Петь. Хорошая и плохая.

Утро тогда вообще не было добрым, и я был рад тому, что какая-то хорошая новость меня ожидала. Кошка наблевала на кровать. Я понял, что не купил и не приготовил ничего на завтрак. Я ударился головой об открытый кухонный шкафчик. Я рассыпал кофе. Я наступил на кошку. Я не мог найти ключи. Я стоял на остановке и не мог вспомнить – выключил ли я плиту. Я возвращался и опоздал на автобус, а следующий исчез в провале пространства и времени. И вот, я успеваю. Семь минут до открытия магазина, где я нёс верную службу уже семь лет. Семь лет продаж резиновых, латексных, силиконовых и виниловых изделий, удовлетворяющих различные плотские желания клиента. Я никогда не жаловался на работу – хорошая зарплата, хорошее начальство, мощная сеть, которая не планирует разваливаться. Я жаловался и жалуюсь на прокачку моей удачи, скорее так. Кажется, все очки опыта я периодически вкладываю куда-то не туда. Даже если мне кажется, что мне везёт, то потом это выходит боком. Так вот. Залетаю я за три минуты до открытия, пытаюсь открыть входную дверь, но не выходит. И тут понимаю, что я не снимал дверь с сигналки. А это и не требуется. Потянув ручку вниз, я осознал, что дверь и вовсе открыта. Сразу куча мыслей, как я вчера забыл тут всё закрыть, как цыгане вынесли кассу, как дворовые собаки растащили резиновые члены по району, как бомжи поселились в примерочной. Но нет. Просто начальник решил зайти в гости, и сделал он это крайне рано. Во всяком случае, если судить по пустой пачке печенья и двумя грязным кружкам с остатками кофе. И дальше не «здрасьти», не чего-то ещё. Сразу вот – две новости у него.

– Здравствуйте, Василий Петрович, я вас внимательно слушаю.

– Помнишь, Петь, мы тебя отправляли, как лучшего нашего сотрудника, в командировку. Думаю, тебе тогда понравилось.

Мне НЕ понравилось. Какой-то слёт производителей секс-кукол в отеле под Питером, где два дня обсуждали ПВХ-материалы. Два, сука, дня.

– Да, конечно помню.

– У нас для тебя новое предложение. Думаю, тебе будет интересно.

– Вы, главное, вместо меня опять Свету на эту точку не сажайте, а то после её отчётов я тут ни х… полная неразбериха.

– Посмотрим. Так вот, Петь. Мы отправляем тебя в Японию, слушать лекции крупного производителя от индустрии игрушек для взрослых.

Он махнул рукой в сторону витрины, которая была выделена именно под этот бренд. Почти все товары были похожи не на то, чем они являлись. Скорее, на всякие термосы и тостеры.

– Но, Василий Петрович, я же не знаю японского, как мне их слушать?

– Я пробил за этот момент. Всё окей. Там будут табло, где будет идти текст на английском. Ты же знаешь английский? У тебя ж там какой-то интер-миди-ат, да?

У меня был именно что «ынтер-миди-Ат», но зачем расстраивать старика? А стоило. Сейчас бы не было чудаковатой фобии, которую я привёз в качестве сувенира. Кто-то из Азии привозит работу для КВД, а кто-то я.

– Ну, вот и порешили. Собственно, тут тебе и хорошая, и плохая. Поедешь, посмотришь там всё. Но поедешь на работу, ха-ха.

Ха-ха, ага.

Казалось бы, живи и радуйся. Когда ещё ты полетишь в Японию не за счёт своего бюджета? Который бы, если и потянул такое путешествие, то надорвался. Что ж. Хорошая часть новости оказалось миниатюрной, что азиатка, и постепенно таяла, будто жировые прослойки говядины вагю. Но мне ещё предстояло раскрыть эти особенности моего путешествия.

До моего вылета была неделя. Всё это время я, естественно, продолжал ходить на работу, рассказывая и показывая. Пожалуй, единственным минусом моей работы было то, что она была скучная. Ко мне приходили люди за сорок, я им проводил экскурс в специфику различных устройств и субстанций. Они кивали, оставляли деньги, будто купили ноутбук, и уходили с непрозрачным пакетом за дверь. Конечно, были и поехавшие всех мастей, но обычно это никак не было связано со спецификой работы. Таких персонажей я бы повстречал, даже торгуя шаурмой. За оставшуюся неделю тоже они были. И хлеб спрашивали. И требовали пять тысяч с утра поменять. И ФСБ мне грозили. Но я уже на них меньше рефлексировал, ведь голова была занята. Неделя. Неделя, чтоб пристроить кошку в адекватные руки, с учётом, что все знали – кошка сложная. И это ещё мягко сказано. У неё было довольно бурное детство, пара операций, и всё прочее. Это несколько сказалось на кошачьем чердаке, где поселились голуби безумия. В итоге, отозвалась полузнакомая девушка, которая в своё время промышляла аптечным ковбойством, а на момент нашей переписки страдала программированием. Она успешно воспитывала мини-пига, так что мы оба решили – кошка не проблема.

Неделя прошла. Кошка привыкла спать на свинье тридцатикилограммового хряка, я купил чемодан, мне дали билеты. И вот я лечу в Токио. Девять с лишним часов, рыба или курица, конфеты, которые вызывают тошноту, и горячая стюардесса еврейского происхождения. В целом, всё шло от нормально до неплохо. Плохо оказалось на месте. Там я списался с шефом через мессенджер и получил адрес, который имел к Токио примерно нулевое отношение. Хвала ками, найти вай-фай было легко, он был стабилен, и я худо-бедно нагуглил в яндексе, как купить билеты, и всё прочее. Далее вот было хорошо. Или нет. Как посмотреть… Я бы наверно, с удовольствием, погулял этот день по Токио, или отвис в каком-нибудь баре в Саппоро, в которое я и направлялся. В итоге, я провёл энное количество времени в новеньком синкансэне, который придумали пустить через всю страну годом ранее. Будто бы ещё один самолёт, но всё же комфортнее, а за окном что-то кроме облаков. Очень даже что-то.

К утру я был на месте, как мне казалось. Благо, на улице было лето, потому что температура Токио и Саппоро всё же порядком отличалась. Я стоял, держал чемодан и неистово ковырял интернет – в поисках ответа на вопрос, что делать дальше? Разумеется, я не мог ни у кого это спросить. Ынтер-миди-Ат мне не очень помогал. Просмотр всех серий Стального Алхимика тоже. Вот именно тогда я, краем глаза, начал замечать что-то странное. Будто бы чей-то пристальный взгляд. Я отрывался от телефона, оглядывался по сторонам, но ничего не видел. Тыкаю по дисплею дальше, а кто-то продолжает пыриться. Я даже вспомнил все истории про извращенцев, но всё было цивильно. Люди куда-то спешат. Кто-то с чемоданами. Кто-то с атипичной пневмонией. Кто-то первый раз за пять лет вышел из дома. Всё было в порядке. Кроме моего дискомфорта от неведомого и невидимого взгляда. Пристального. Хищного. Я тогда решил, что просто где-то сидит кошка и охотится на мою ногу. Следом пришла мысль, что это тануки, и я даже посмеялся, напугав какую-то пожилую пару лет двухсот от роду. А потом мне интернет дал нужную информацию, и всё моё внимание сместилось туда, и было уже не до смеха. Место, которое мне было надо – это не что-то в Саппоро, а очень даже отдельный город. Шеф несколько напутал. Или ему кто-то не так сказал. Короче, я влетал на некоторые расходы. Благо, пустой я не полетел. Благо, вызывать такси можно было без знания языка. Благо, за его рулём был айн, который приехал из России лет двадцать назад. Он знал, куда меня везти, знал, где мой отель, знал, где проводится мероприятие, где поесть, и как решить все проблемы в мире. Давно, ни с кем не общался в полной мере, короче говоря.

И вот. Стою я, наконец-то, в точке B. Жопа мира. Тысяч 50 населения. Достопримечательности – какой-то завод и какой-то завод. Что загнало огромную адалт-корпорацию в такие дебри – не известно. И комнату мне, разумеется, забронировали не в отеле классического стиля, а в свежепостроенном сером здании. Конечно, я не был удивлён. Мы нефть не качаем. Спасибо, что не хостел. Но место проживания всё же вызывало тоску. Таксист меня предупредил, что в городе фиг кто будет принимать оплату картой, так что я сразу же пошёл снимать наличные. Ведь есть закон, что, когда будет надо срочно, единственный банкомат отойдёт в его машинную Вальхаллу. Да, его потом откачают, но это всё лишние нервы. А понятия «нервничать» и «спешить» были крайне неуместны в городе моего пребывания. Никакого муравейника, к которому я готовился. Вот и мой портье – молодой парень лет восьмидесяти – очень медленно брал мой загранник, записывал всё катаканой в огромную тетрадь (сверху вниз, справа налево), искал мой ключ, искал, куда отложил ручку, и всё прочее. Спустя две бесконечности, ключ был мной получен, и я, купив в автомате колу со вкусом чеснока, отправился спать. Следующий день был первым днём ивента, и я очень надеялся, что всё закончится быстро, ведь я хотел найти место, где можно нажраться. Я прям планировал, как это будет.

Я сделал вывод, что мой номер был самым-самым во всём отельчике. Да, внутри он был похож на мою комнату в общаге из времён студенчества. Благо без кроватей в три яруса и бухих околочеловеческих существ. Да, никакого кабельного и очень слабенький вай-фай. Да, пол мне явно забыли помыть. Но. НО. У меня у одного дверь была оббита материалом. Вроде кожзам или замша. Сложно сказать точнее, а спросить было не у кого. Плюс, моя дверь была явно самая толстая. Остальные были сделаны из тонкого и хлипкого материала. Вероятнее всего, ДВП.

Разумеется, я долго не мог заснуть на новом месте. За окном была тишина, абсолютно неестественная для меня. В самом отеле была тишина. Пойти ночью было некуда. Интернет, внезапно, отключился. Оставалось только читать книги. Тут выбор бы не велик. Либо Роберт Говард, которого я прихватил с собой. Либо Библия на английском, которая нашлась в тумбочке. Альтернативой книге был телевизор, где можно было смотреть что-то очень интересное, но абсолютно непонятное.

Вдруг грохот. Возможно, грохотни это у меня дома, я бы даже не заметил. Но тогда… это было громко. Это было так громко, что, как мне показалось, я подскочил с кровати во всю высоту двухметровой комнаты. Я подбежал к двери, с той стороны слышались какие-то крики, стук, беготня. Попытка выйти провалилась. Дверь заклинило или её кто-то подпёр. Я наклонился, намереваясь что-то разглядеть в щель снизу, и тут моя рука попала в липкую лужу. Кровь затекала в номер из коридора. Вдруг кто-то заорал у меня прямо под ухом, я отшатнулся и почувствовал удар. Открыв глаза, я понял, что не заметил, как уснул. Сражаясь с одеялом, я упал за кровать, боднув стену. Да ещё и колу пролил. Матерясь, я кинул одеяло с подушкой на пол и лёг спать уже осознанно. Это сработало. Остаток ночи я провёл в безмятежности.

Человек предполагает, а унылые конференции бесконечны. Нет, там всё было по высшему уровню. Я даже забыл, что я где-то очень далеко на севере, и что вай-фай ловить всё труднее. Раздавали бесплатные напитки, носили бесплатные бутербродики, иногда давали походить и посмотреть продукцию, но я предпочитал смотреть местный фуршетный стол, или как там его правильно обозвать? Вероятно, конференция была бы менее унылой, если б я её слушал, а не читал. Или если б я читал её по-русски. Или если бы я просто потусил в каком-то из крупных городов. Или даже в том вот, где я был. Но… бес-ко-не-чны. Я вышел на свет божий, когда его уже не было. Снова торговый автомат, снова никакого алкоголя, и я бреду к себе в номер.

Возле отеля на меня свалился подарок судьбы за все мои мучения. Будто лут с проблемного босса. Рай через страдания. Тот самый таксист сидел на ступеньках и приветливо махал мне. Я поздоровался, а он постучал по пакету, где что-то приветливо зазвенело. Откупорили мы первые бутылки, спрятавшись за мусорными баками отеля, под окнами номера, где был выключен свет, что давало надежду – номер пуст. Никто из нас не был уверен, можно ли вообще пить на улице в Японии. Но оба были уверены, что такой вечер идеален для вливания в себя пива и сакэ. Вернее, это было что-то из сакэ, разлитое в жестяные банки. Сложно сказать. Хоть было и лето, мы конечно начали мёрзнуть, и я, уже окосев, предложил подняться в номера. Так мы и пошли, позвякивая, мимо портье. Он что-то писал в свою толстую тетрадь, бормоча под нос с интонацией, которую я не смог воспринять, как что-то конкретное. То ли он так выражал задумчивость, то ли он нас проклял. В комнате мы продолжили возлияния и обоюдные жалобы на жизнь. Айн рассказал, как он переезжал в новую страну триста лет тому назад, а я поведал удивительную специфику торговли резиновыми пенисами. Жаль, что к утру я не помнил детали обоих сторон этого диалога. Или это было два монолога? А, да. Я же не помню.

Ночью опять что-то происходило. Это мне рассказал таксист, когда сам вызывал себе такси, чтоб доставить свою больную голову на станцию, и ехать куда-то там. Чего-то конкретного он не помнил, но точно слышал какую-то беготню, и как стучали во все двери на этаже. Он даже хотел открыть дверь и выглянуть наружу, но не смог этого сделать, ибо сила притяжения пола была самой мощной силой на планете. А я же ничего не слышал от слова совсем. Флаги упали, свет потух, и всю ночь я смотрел на забег гигантских красных зайцев, пока утром не проснулся от разрывного выстрела в голову. Мне тоже нужно было ехать. Предстоял следующий день конференции. Я немного прибрал объедки, доел чипсы, купил в автомате бутылку воды (известного мне бренда), и отправился выполнять свои рабочие обязанности.

День прошёл в одном целостном болезненном порыве. Я старался поспевать за субтитрами, теряя связь предложений и забывая-с вокабуляр-с. В перерывах бегал на поиски воды с лимоном. Не только в перерывах бегал в уборную, то освежиться, то ещё по всяким делам. Та штука из сакэ явно не пошла на пользу. Однако, к вечеру меня отпустило. Или подействовали таблетки, которые мне дала девушка, прибывшая откуда-то из Чехии, или просто случилась ирония от Вселенной. Вот. Всё. Ты полностью свободен. Иди, куда хочешь. Да-да. Да… В этот раз, я успел забежать в местный магазинчик с самообслуживанием, и там купить пару супов, которые не нужно было готовить. В отеле было что-то вроде общей кухни, где стояли чайник и допотопная микроволновка. И я был полон решимости этим добром воспользоваться. К супу взял ещё какие-то лепёшек. И пошёл, куда хочу. Прямо к себе в апартаменты. В уже родные десять квадратных метров.

Приготовил я всё. Сижу. Ем. Читаю книгу. Смеркается. Казалось бы, очередной унылый вечер, который медленно переползает в ночь. Медленно и уныло. Когда стало совсем уж темно, меня посетила мысль – а не сходить ли мне на набережную. Да, вот так внезапно я сообразил, что городок-то, вообще, стоит на побережье. Начинаю я вставать, и тут БАМ. И ещё, и ещё. Я сначала решил, что опять сплю, но от великой грации разлил на себя остатки еды. Пусть ужин был уже и холодным, но избавил от мыслей по поводу иллюзии происходящего. Грохот стал тише и разнообразнее. Я не мог понять, что происходит, и решил, что быстренько приоткрою дверь и посмотрю. Не тут-то было. Как и в моём сне, дверь заклинило. Да ещё и ручка дверная была горячей, словно по коридорам носился Кевин Маккалистер. Поднималась волна криков. Кто-то бегал мимо моей комнаты и кричал по-японски. Опять глухие удары. Я понял, что это стук биты. По стенам и, вероятно, по головам. Затем снова грохот, и тут до меня дошло, что это выстрелы. Тут же у меня отпало любое желание покидать помещение, и я постарался встать максимально не напротив двери. Вовремя. Две пули прошили полотно. Меня бы точно зацепило. Первая вышибла дверную ручку, вторая пробила косяк. Дверь всё ещё стояла, защищая меня от нападения неизвестных. Они попытались выбить её. Стучали по ней битами. Стреляли ещё несколько раз. Били по ней плечом и ногами. Всё бесполезно. Видимо, испробовав всё, они решили повторить приём Джека Торренса, но топор дополнили длинными ножами. Один удар, две-три попытки проковыряться лезвиями. Второй удар, снова ножи. Я уж решил, что всё. Найдут меня в паре чемоданов, но зато в Токио, как вдруг – тишина. Буквально на секунду. А следом прямо под дверью раздались очень эмоциональные японские крики. Затем об дверь ударялись уже не топоры, а чьи-то тела. Потом я услышал громкий и тошнотворный хруст. Один. Другой. Хруст потише, будто скалкой разминают. Другие нападавшие, крича что-то по-японски, похоже пытались убежать, но, видимо, у них не вышло. Их далёкие вопли становились ближе, и они тоже закончились на КХРРРЯ. Из-под двери текла кровь. Тёмное озерцо с какими-то кусочками. Меня вывернуло, и я отрубился.

На следующий день, меня пыталась допрашивать полиция, но у них не нашлось никого, кто говорил бы по-русски, а английский у нас у всех был ынтерчтототам. Кое-как я смог узнать, что стал единственным выжившим той ночью, если не считать тараканов. Банда отморозков, прибывшая из соседнего города, обожралась грибов, запив всё какой-то дрянью, и пошла требовать сервис получше. Требования выражались в стрельбе из не самых легальных стволов, да кромсания всех далеко не самурайскими клинками.

– И вот прикинь, – говорил я моему другу-таксисту – Они вот все тоже сдохли. Никто не может понять, что случилось. Как под фуру попали. Шеи у всех сломаны, ноги руки вывернуты, брюхо разодрано. Жуть. И все трое подохли прямо возле моей комнаты.

– Едрить, Пётр, ты счастливчик. Тут наверно бродил кто-то ещё более обдолбанный, чем они.

– Да меня дверь спасла. Одна нормальная дверь на весь отель. Только вот замок у неё клинит. Но если б нормально работал, то я б тогда вышел и посмотрел.

– Кстати… а ты как договорился, чтоб тебе такой сервис обеспечили?

– В смысле?

– Ну… мы тогда пили, у тебя была простая дверь. Как у всех. Доплачивал что ли?

– ЧТО?

– Что?

Мы повернулись в сторону входа. Кожаная обивка растянулась в улыбке.

Рассказ для июньского конкурса от сообщества CreepyStory на тему "Дверь"