CreepyStory

История на конкурс Конкурс для авторов страшных историй от сообщества CreepyStory, с призом за 1 место. Тема на июнь

Вы Джон Рэй? – девушка положила сумочку на стойку рядом с собой.

Да, мисс Талбот? – мужчина сел рядом.

- Да.

Они оба замолчали. В пабе было пусто.

- Давайте сядем за столик? – Джон показал рукой на дальний угол паба: - Что Вам заказать? Вино?

- Имбирный эль. Я заплачу, - девушка попыталась открыть сумочку, из которой покатились фунтовые монетки.

- Не переживайте. Садитесь, я подойду через минутку.

Мужчина взял два стакана и аккуратно перенес их к столу.

- Итак, мисс Талбот, Вы решили нанять частного детектива, - Джон достал блокнот: - Сразу Вам скажу, что не Шерлок Холмс и не Эркюль Пуаро. И да, я сэкономлю вам время. Если вам кажется, что Вам изменяют, так оно и есть. Сэкономите пару тысяч фунтов прямо сейчас.

- Дело не в измене, - та взяла бокал двумя руками: - Мне кажется, что моего отца убили.

Бровь Джона поднялась вверх.

- Убийство? Должен сказать, что это не совсем мой профиль, мисс. Я… Скажем так, я могу найти человека. Я могу проследить за кем-то и сделать пару фото, сами понимаете. Но…

- Меня все отправляют в полицию, - женщина сделала несколько больших глотков: - Если бы полиция могла мне помочь, то я бы не искала детектива. Мне нужен человек, который докопается до сути. Я могу заплатить. Отец оставил мне наследство. Довольно большое наследство. И я вольна распорядиться им по своему усмотрению.

- Давайте так. Вы расскажете, что произошло. И я дам Вам совет, который обойдется Вам практически бесплатно. Идет? Если после этого Вы решите, что Вам нужны мои услуги, я готов их оказать. Сразу скажу, я не гарантирую результат. Вы платите только за время.

- Я понимаю, - женщина собралась с мыслями: - Мой отец был профессором в университете Рединга. Ему было 62. Его нашли мертвым в его доме 17 июня. Предположительно он умер 16 июня вечером или ночью.

- Заключение коронера?

- Сердечный приступ.

- Хм. Что Вас не устроило в этом заключении, мисс Талбот?

- Его нашли в шкафу, мистер Рэй. В его руках было сжато ружье. Он успел выстрелить четыре раза. Полиция считает, что приступ вызвал временное помутнение рассудка.

- А что считаете Вы?

- Я считаю, что его кто-то очень сильно напугал. Так сильно, что он разбил оружейный шкаф голыми руками, достал ружье, зарядил его и начал стрелять в кого-то, затем попытался спрятаться, но его сердце не выдержало.

- Занятно, - Джон усмехнулся: - Извините. Это профессиональное. Итак, допустим, в дом Вашего отца вломился грабитель в страшной маске.

- Нет, - женщина устало вздохнула: - Никаких следов взлома. Дверь была закрыта изнутри на щеколды. Знаете, такие штуковины в углу, сверху.

- Окна?

- Закрыты на задвижки.

- То есть у нас классическое убийство в закрытой комнате?

- Это смешно?

- Нет, мисс Талбот. Это не смешно, это интересно. Знаете, я склонен согласиться с коронером в данном случае.

- Совершенно верно, мистер Рэй. Я могла бы сказать, что мой отец был в здравом уме, не пил, а приступы не вызывают галлюцинаций, верно? Но это всего лишь мнение убитой горем дочери. Но есть еще кое-что. Неделю назад был убит его двоюродный брат. Адвокат Джереми Талбот, не слышали?

Детектив задумался.

- Это тот самый, которого задушили у себя дома?

- Задушили? Скорее, сломали шею и ударили головой об стену, мистер Рэй. Давайте будем откровенными. Труп нашли в закрытой изнутри ванной комнаты. Вы знали об этом?

- Нет, - детектив открыл блокнот: - Мои расценки таковы. Я беру 500 фунтов в день плюс расходы. Если я нахожу убийцу, Вы платите мне 10 000 сверху. Если нет, то нет. Сразу отмечу, что скорее всего я не найду ничего такого, чего не нашел бы Скотланд-Ярд. Но, по крайней мере, я посмотрю на все свежим взглядом.

- То есть Вы беретесь за дело?

- Да. Но сначала несколько вопросов, - Джон отпил пиво из бокала: - Если не возражаете.

***

Детектив потратил два часа на беседу с женщиной. Картина вырисовывалась странная: обе жертвы мужчины, в возрасте, с высокими доходами. Оба предположительно убиты у себя дома, без свидетелей. Оба принадлежат к условному высшему обществу, фамилия Талбот в Беркшире довольно известна и даже упоминается в Книге Вильгельма Завоевателя. Один женат, другой вдовец. Никаких проблем с законом, никаких угроз со стороны. Если бы не ряд деталей, то Рэй сделал бы однозначный вывод: один умер от инсульта в шкафу, а второй стал жертвой грабителя. Совпадение, обычное совпадение. Один на миллион. Но… Оба убиты в закрытых домах без следов взлома. Один из них стал отстреливаться, то есть видел нападающего в лицо. Труп второго со слов клиентки имеет следы сложных травм. Детектив взял телефон и нашел в списке контактов старый номер.

- Алло, да, привет. Нет. Ни в коем случае. Ты сильно занят? У меня вопрос по одному делу. Талбот. Да, которому шею сломали. Ты в курсе? Его племянница наняла меня. Без понятия. Мисс Талбот. Может, у него их много. Ага… «Роза и Корона»? Да, давай часа через три. Хорошо? Ну пока.

Рэй повесил трубку. Он давно ушел из полиции, но по-прежнему поддерживал хорошие отношения с коллегами. На всякий случай. И вот случай представился.

- Привет, мужик, - Коннорс, крепкий лысоватый полицейский лет сорока, похлопал его по плечу. Ты по-прежнему ловишь мужей в чужой койке?

- Как видишь, теперь я ловлю убийц, - Рэй рассмеялся: - Как ты?

- Как обычно. Ипотека, вторая жена, третья собака. И еще Сэнди хочет хомяка. В общем, я бы не отказался от пинты.

Мужчины взяли четыре пива и сели за столик. Вокруг быстро собирался народ. Обсудив общих знакомых и друзей, Рэй перешел к делу.

- Рассказывай, Коннорс. Только не версию для газет. Племянница говорит, что труп нашли в закрытой комнате?

- И да, и нет. В ванной было окно, оно было открыто. Но дверь была заперта изнутри на щеколду.

- Что с орудием убийства?

- Мы думаем, что оружия не было. Позвоночник сломан в двух местах. Далее его просто били об стены комнаты, раковину и ванну. Удары были лишними, но, тем не менее, коронер насчитал тринадцать переломов. Вокруг все было залито кровью. Псих какой-то.

- Что-нибудь еще?

- Ах да, следы босых ног от трупа до двери ванной.

- И?

- И все. Дальше следы прекращаются.

- Убийца был босиком? – Рэй отставил первый стакан и принялся за второй.

- Именно. Мало того, что он был босиком, он каким-то образом пересек весь пол, залитый кровью в сторону окна, и не оставил никаких следов. Эксперты два часа ползали с кисточками, Рэй. Мы не знаем, что и думать, если честно. Чертовщина какая-то.

- А что с первым Талботом? Профессором?

- Там у старика явно поехала крыша. Он разбил свой антикварный оружейный шкаф времен Кромвеля, попутно разрезав руку до кости, достал древнее ружье и стал палить во все стороны.

- Во все стороны? Куда конкретно, Коннорс?

- В двери, Рэй. Он стрелял в закрытые двери.

***

Детектив сел в машину и вставил ключ в замок. Дело становилось все интереснее. Хорошо, мужчины были убиты, но каков мотив? Он взял телефон.

- Алло, мисс Талбот? Хорошо. Да. Буду звать Вас Мэри. У меня вопрос: а сколько конкретно денег оставил Вам отец? Ого… Простите, а сэр Джереми Талбот? Так… Ясно. А есть какие-то общие наследники? Нет? Хм. Хорошо. Нет. Просто ищу мотив. Спасибо, спокойной ночи мисс Талбот. То есть Мэри.

Гипотеза была бы интересной, если бы не одно но. Большую часть денег отец Мэри оставил ей, часть ушла в фонды и трасты. Со смертью адвоката было все еще сложнее, наследство дробилось на несколько частей, большая часть которых шла его жене и дочери, часть же опять шла в различные фонды. Для убийства за наследство слишком сложно, т.к. общих прямых наследников у жертв нет. Он снова набрал ее номер.

- Алло, Мэри. Снова я. А сколько вообще Талботов? Есть кто-то, с кем я бы мог поговорить? Желательно такого же возраста, что и Ваш отец или его брат? С кем Ваш отец близко общался?

***

Рэй припарковал машину на кольце из гравия рядом с огромной старинной кирпичной усадьбой. Живут же люди, - подумал он. Детектив постучал в прочную деревянную дверь. Через несколько секунд она чуть приоткрылась.

- Слушаю Вас, молодой человек, - проскрипел старческий голос из темной щели.

- Мистер Лоуренс Талбот, меня зовут Джон Рэй. Я звонил Вашему секретарю. По поручению Мэри Талбот.

- Входите, молодой человек, входите, дверь распахнулась, впуская в темный холл летний зной. В лицо детективу пахнуло плесенью. Он вошел и огляделся. Просторная зала, парадная лестница, полутьма. Полы скрипели, ковер в холле был уже весьма потерт. Отличные декорации к фильму ужасов, - подумал он. Затем внимательно посмотрел на старика лет восьмидесяти с черными как смоль волосами. Нет, этот еле ходит и вряд ли смог бы сломать чью-то шею. И зачем ему парик?

- В библиотеку, пожалуйста, - хозяин показал на огромную дверь слева: – Не желаете ли выпить чего-нибудь?

Изящные фразы старого поколения, купающегося в деньгах.

- Я на работе, мистер Талбот.

- Это не ответ, молодой человек. Я тоже всю жизнь на работе. Скотч?

- Пожалуй, если не затруднит.

Старик налил два стакана.

- Торф здорово отбивает запах плесени, знаете ли, - он втянул запах из стакана: - Доктор запретил, но что они знают. Я на терапии, мистер Рэй, - он ткнул пальцем в свои волосы. Носить седой парик было бы глупо, – он закашлялся: - Итак?

- Ваша племянница считает, что ее отца убили. Не так давно убили Вашего кузена. Я хотел бы послушать Вашу версию происходящего, мистер Талбот.

- Вы пришли, чтобы посмотреть, мог ли я это сделать, мистер Рэй. И что Вы думаете? – старик сухо рассмеялся.

- Вы всегда могли кого-то нанять, мистер Талбот. И вы лишь отчасти правы. Я изначально подозреваю всех, но пришел сюда не за этим. Просто хочу понять, почему именно Талботы. Мотив денег сейчас кажется мне маловероятным.

- Деньги – это прекрасный мотив, детектив. Просто Вы мало в них понимаете, - старик поставил стакан на столик рядом с креслом: - Что Вы хотите узнать?

- Кто такие Талботы?

- Ха,- хозяин дома фыркнул: - Посмотрите на эти полки, детектив. Здесь стоит семь томов биографии наших предков. Мы славно служили Короне. Нас осталось не так много, как хотелось бы, но мы держимся, да. Старые деньги, старая кровь. Все старое, даже древнее. Потомки знатного рода. Мы богаты, занимаемся своими делами и не лезем в чужие.

- А как именно Талботы разбогатели?

- Табак, пожалуй, - старик задумался. Никогда не копался так далеко, но миллионерами нас сделал Иезекиль Талбот, мой далекий предок, который имел плантации в Вирджинии. Сейчас об этом много говорят. Возможно, Мэри даже придется извиняться за всяческие угнетения, которым ее далекий предок подвергал своих рабов.

- У Вашей семьи есть враги?

- Если только налоговая служба ее Величества. Он угробила больше Талботов, чем Первая Мировая.

- Чем Вы занимаетесь?

- Финансы, молодой человек. Я всю жизнь занимаюсь деньгами.

- Вы считаете, что Ваших кузенов убили из-за них?

- Вполне возможно, - старик поднялся и налил себе еще виски: - Я окружен деньгами с детства, поэтому всюду вижу деньги. Будь я моложе, то искал бы иные мотивы, наверное. Ревность, месть, революционеры Ирландии. Но других идей у меня нет. Я пока не вижу смысла в убийстве своих младших кузенов. У меня денег намного больше, но я жив.

- Может, убийца не верит в Ваше долголетие?

Старик засмеялся: - А Вы мне нравитесь, мистер Рэй. Возможно и так. Рак точит меня уже три года, но как видите, я все еще на ногах. Мне пора принимать свои пилюли, а Вам пора копать дальше. Можете поговорить с моим внучатым племянником по поводу истории моей семьи. Умный мальчишка, хотя занимается какой-то ерундой вроде антропологии. Он все детство провел в этой библиотеке, пока его папаша шлялся по борделям Азии.

- А где его отец сейчас?

- Умер. Идеальный подозреваемый для Вас, не спорю: самая паршивая овца во всем нашем стаде, но увы. Лет семь назад. Цирроз, гепатит и прочие причины. Есть еще один мой кузен, Генри Талбот. Он учитель в Борнмуте, если мне моя память не изменяет. Мы с ним не общаемся. Я попрошу секретаря дать его номер. До свидания, мистер Рэй.

Детектив задумался. Визит не дал никакой определенности. Если Талботов убивали по принципу личной неприязни, то выбор профессора и адвоката был неочевиден. Если причина в деньгах, то даже старый скряга не видит в этом смысла. Что ж, пора проехаться на море к Генри. Может быть, учитель поможет разобраться в вопросе.

***

Борнмут встретил детектива запахом моря и цветущих деревьев. Большой белый дом Генри Талбота стоял на утесе и был окружен пальмами, подъездная дорожка вилась зигзагами, огибая лужайки и дворы богатых землевладельцев.

- Добрый день, мистер Рэй, - сказал высокий загорелый широкоплечий мужчина, протягивая руку детективу. Он только что закончил поливать лужайку перед домом: - Прекрасная погода, не правда ли?

- Да, погода чудесная, - Рэй втянул в себя свежий морской воздух: - Где мы могли бы поговорить?

- В гостиной. Жена и дочки в Испании, а я тут занимаюсь делами понемногу, - Генри открыл белую стеклянную дверь и пригласил детектива внутрь: - Выпьете что-нибудь? У меня есть маргарита.

- Не откажусь.

- Если хотите, можем выйти на улицу. Намного свежее, чем здесь.

Мужчины вышли в сад, где детектив рассказал суть дела.

- Не знаю даже, чем вам помочь. Я не общался с ними уже несколько лет. Ну как не общался, мы поздравляли друг друга на рождество, один раз виделись на поминках. Пожалуй, все. Бедняжка Мэри. Сначала мать, потом вот отец.

- Как умерла ее мать?

- Рак, много лет назад. Мэри еще только в школу ходила. Неудивительно, что она пытается как-то рационализировать смерть отца.

- А что с Джереми Талботом?

Преподаватель задумался: - Тут я ничего не могу сказать. Наверное, грабители? Извините, детектив, что проделали весь этот путь впустую, но я действительно ничего не знаю.

- Можно я задам Вам несколько нескромных вопросов, Генри? – детектив поставил на столик бокал с коктейлем.

- Если это нужно для дела, я постараюсь ответить.

- Сколько стоит Ваш дом?

- Не знаю. Думаю, миллиона полтора. А что?

- Я заметил, что все Талботы довольно богаты. Даже простые учителя. Лоуренс считает, что причина происходящего – деньги. У Вас всех очень дорогие дома, наследство, оставленное Мэри довольно существенно. Я пытаюсь разобраться, о каких в итоге суммах идет речь.

- Я вижу, куда Вы клоните, Джон, - хозяин дома улыбнулся: - Ответ довольно прост. Талботы действительно богатая семья. Я всю жизнь получаю доплаты из трастового фонда, основанного одним из наших предков. Каждый месяц фонд переводит мне значительную сумму денег. Мой отец завещал мне достаточно средств, я смог купить дом здесь. Мне и работать не обязательно.

- Мэри Талбот тоже будет получать эти деньги?

- Нет, по условиям траста выгодоприобретателем может стать только мужчина.

- А если Мэри выйдет замуж и родится сын?

- Тогда он будет получать выплаты, полагаю. Вам лучше спросить Лоуренса. В нашей семье именно он финансист.

- Хм… А что произойдет, если Вы умрете?

Лицо Генри застыло:

- То есть как это?

- Все просто. Если кто-то последовательно устранит всех молодых Талботов, а Ваш кузен Лоуренс умрет естественным путем, что станет со всеми деньгами?

Хозяин дома побледнел.

- Если честно, мне это в голову не приходило. Я не знаю. Вы считаете, это возможно? Думаете, кто-то убивает нашу семью?

- Для этого меня и наняла мисс Талбот. Она вовсе не пытается справиться с горем, Генри. Она пытается найти правду. Вы знаете, кто основал траст?

- Думаю, Иезекиль Талбот. Больше некому.

- Что Вы знаете о нем?

- О, довольно много, если разобраться. Моя мать любила рассказывать о нем всякое. Это был плантатор, его владения были где-то в Вирджинии. Несколько сотен рабов, табак. Он основал торговую компанию со своим партнером, крупным землевладельцем. Когда тот умер, компания перешла в его распоряжение. Предку очень повезло с акциями в свое время, если я правильно помню рассказы. Из обычного мелкопоместного дворянина он стал крупным финансистом за считанные годы. Род Талботов и ранее был довольно знаменит и восходил еще к норманнским завоевателям, но богатыми нас сделал именно он.

- Что-нибудь еще?

- Да, старик под конец жизни потерял рассудок, в семье об этом не очень любили распространяться. Незадолго до смерти он объявил, что не может больше жить в своем доме и стал спать в парке в беседке. Терпеть не мог закрытые двери или окна, каждую ночь обходил весь дом с ружьем. Его чудачества лихвой окупались сотнями тысяч фунтов в золоте. Да, в Вирджинии с ним явно что-то произошло. Но то, что случается в Америке, остается в Америке, не так ли? Где-то в библиотеке могли остаться записи, конечно, если Вам интересно, но не думаю, что это как-то связано с сегодняшними убийствами.

- Возможно. Но также возможно, что какой-то псих хочет наказать всю Вашу семью за то, что произошло сотни лет назад или за успехи Вашего прапрадеда. Поэтому чем больше мы знаем об этом, тем лучше.

- Понимаю. Я постараюсь узнать больше. Свяжусь с Лоуренсом. Терпеть не могу этого скрягу, но что поделать, это его библиотека.

- Есть еще какие-то родственники, о которых я должен знать?

- Не думаю, - Генри покачал головой. – Нет. Джозеф умер несколько лет назад, его жена умерла чуть позже, а сын, Арчи, вроде живет где-то в Африке, он антрополог. Мне стоит предупредить свою супругу об опасности?

- Думаю, да. У Вас есть оружие?

- Да, старое ружье Холланд. Это часть семейной коллекции. Даже не уверен, что оно стреляет.

- Держите при себе. И запирайте на ночь двери. Если что, звоните в полицию, затем мне. Любой подозрительный человек, что-то, что не вписывается в Ваш обычный распорядок: новые знакомства, новый сосед, разбитое окно. Что угодно.

- Хорошо. Спасибо Вам. Надеюсь, Вы не правы.

- Я ненавижу быть правым, Генри. Но чутье меня подводит редко.

***

Детектива разбудил звонок.

- Алло, Джон? Это Генри. Черт возьми, Вы меня здорово напугали сегодня. В общем, я начал проверять двери и окна вечером. И увидел следы. Грязные отпечатки ног на своем паркете, прямо в доме, Джон. В собственной гостиной!

- Где Вы?

- На трассе М3. Еду в сторону Лондона.

- Следы босых ног?

- Да, но как…

- Послушайте, Генри. Остановитесь и выйдите из машины. Прямо сейчас. Вышли? Включите аварийку. Посмотрите на заднее сиденье.

- Пусто.

- Багажник?

- Вы параноик, Джон. Что происходит?

- Багажник, черт вас дери, откройте багажник!

- Пусто.

- Отлично, садитесь в машину и езжайте прямо ко мне, адрес я пришлю в сообщении. Я встречу Вас. Нигде не останавливайтесь.

Детектив повесил трубку и набрал телефон клиентки и повторил инструкции.

Первой приехала Мэри. Они дождались Генри, который был взвинчен донельзя.

- Дерьмо, вот дерьмо. Рэй, это чьи-то шуточки, а?

Детектив проигнорировал тираду мужчины, молча налив ему полпинты виски. Он вопросительно посмотрел в сторону Мэри. Та покачала головой и налила себе воды.

- Выпейте. Можно залпом. Нам нужно поговорить. Итак, теперь расскажите все сначала. Вы нашли следы босых ног. Где? И как именно?

- Я был в гостиной, смотрел телевизор. Потом пошел в сад. Немного поработал там, открыл пиво. Стало темно. Зашел, увидел следы и сразу выбежал наружу. Я не герой, детектив.

- А это не были твои следы, Генри? – спросила Мэри.

- Очень смешно. Нет, это были чужие следы. Я был в обуви.

- Откуда шли следы?

- Просто от порога. Я не понимаю. Это меня так испугать хотели? Это шутка такая, а? – Генри истерично хихикнул.

- Нет. Следы босых ног были у Джереми Талбота в ванной комнате. Ровно до порога.

- Но что это все значит?

- Не знаю. Я не знаю, что происходит. Мне нужно поговорить с Лоуренсом. Затем мне нужно найти этого самого Арчи. Он единственный, с кем я еще не беседовал.

- Но он в Африке или еще где-то там, изучает местные традиции.

- Вот это мне и предстоит выяснить. Вполне возможно, что он здесь. Если он, конечно, жив.

- Черт, черт… Мэри. Черт, как вообще такое могло произойти, а? Почему мы? – руки Генри мелко дрожали.

- Я думаю, Вам лучше остаться у меня сегодня. А сейчас пора спать. Я постелю Вам в гостиной.

***

- Сколько займет анализ? – Рэй грыз карандаш.

- Думаю, пару суток. Но это точно кровь, Джонни.

- Спасибо, Коннорс. Постарайся ускорить. Если это кровь Джереми Талбота, то это важная улика.

- Ага. Чрезвычайно важная. Осталось понять, как, черт возьми, кровавые следы убийцы из Беркшира оказались в долбанном Хэмпшире в доме его кузена. Мы очень близки к разгадке, Джонни, мы прямо таки идем к ней полным ходом.

- Тебе легко говорить, ведь они спят у меня дома. Талбота весь вечер трясло как осинку.

- А девчонка?

- Держится. Если тебе не трудно, пришли пару людей ко мне, хорошо? Я должен съездить кое-куда. И еще, постарайся найти Арчибальда Талбота, ему около 30, антрополог, жил в Африке. Может, он вернулся в Англию.

- Думаешь, он замешан?

- Не знаю. Вполне возможно, он уже мертв. Он был бы логичной первой жертвой. В Африке и не такое случается. Еще нужно поместить под охрану жену и детей Генри Талбота, когда они вернутся.

- Не думаю, что смогу это устроить официально, но могу попросить шефа. У нас до сих пор одно странное убийство и немного непонятный инсульт, Рэй. Сам понимаешь.

***

Детектив поднялся по ступенькам усадьбы и позвонил в дверь. Он услышал шаркающие звуки ходьбы. Иду, иду, - проворчал кто-то. Дверь приоткрылась.

- Ах, снова Вы, мистер Рэй, заходите! – Лоуренс отошел от двери: - Узнали что-то новое?

- Да. Убийца приходил к Генри.

- Боже ты мой, Генри мертв?

- Нет, Генри вовремя вышел из дома, видимо это его и спасло.

- Где он сейчас?

- Возможно, покупает билет на самолет в Новую Зеландию. Собственно, я не за этим. Я ищу Арчи Талбота. Вы знаете, где он может быть?

- Нет. Он собирал этнографический материал в Африке некоторое время назад. Прислал открытку на Рождество. Собственно, все. Мы с ним не особо общаемся, если Вы понимаете, о чем я. С тех пор как его отец умер, Арчи занимался всякой ерундой. Я предлагал ему работу, он отказался. Нам не о чем разговаривать.

Детектив что-то записал в блокноте: - И еще вопрос, мистер Талбот. Генри сказал, что он получает выплаты из траста. Вы, как я полагаю, тоже. Что случится с трастом, если все Талботы умрут?

Рэй заметил, что лицо Лоуренса дернулось.

- Полагаю, что траст будет расформирован. Никогда не интересовался этим трастом, если честно. Суммы выплат из него для меня ничтожны. Для Генри, полагаю, это существенная прибавка к его доходу, но… Иными словами, детектив, я не знаю, что произойдет.

- Вы упомянули, что Арчи много времени проводил в библиотеке. Он интересовался чем-то конкретным?

- Сложно сказать. Он долго изучал биографию Иеремии Талбота, читал дневники его супруги. Та была не совсем в себе в последние годы, опий. Я могу показать Вам секцию, - Лоуренс прошаркал в библиотеку: - Вот здесь. История поколений, так сказать.

Рэй осмотрел несколько полок:

- Здесь явно не хватает нескольких книг.

- Вполне возможно, - Лоуренс поморщился: - Мальчишка никогда не ставил их на место. Я могу чем-то еще помочь, детектив?

- Нет, спасибо. Если Арчи свяжется с Вами, попросите его перезвонить мне.

- Конечно. Кстати, не могли бы Вы мне дать Вашу карточку? На всякий случай? Я бы предпочел не вмешивать в эти дела своего секретаря.

Рэй вынул из бумажника визитку и передал старику.

- Благодарю Вас, детектив. Если я что-то узнаю, то сразу же Вам позвоню.

***

Рэй отправил Мэри и Генри в разные отели. Если убийца захочет их найти, ему придется попотеть. Коннорс сообщил, что Арчи не въезжал в Британию, но он попытается найти его контакты через посольство в Гане, куда тот отправился, судя по последним купленным билетам. Если он убийца, то вернулся в Британию нелегально. Зачем убийце оставлять кровавые следы на полу? Запугивание жертвы? В чем смысл убийств? Его мысли прервал тихий звук, как будто кто-то царапает дерево когтями. Звук был еле слышим. Соседский кот? Детектив вышел в прихожую. Входной двери в ее прежнем понимании больше не было. В середине двери красовалась голова и рука. Это было бы похоже на статую, словно выходящую из мрамора. Детектив видел такую в одном музее, но в отличие от статуи существо из двери двигалось, медленно выбираясь наружу: уже показались плечи, обе лапы, вооруженные большими когтями, и часть ноги.

- Господи Иисусе, - Рэй бросился назад в комнату, лихорадочно соображая. Убийца. Сердце мужчины бешено стучало. Адреналин замедлил все происходящее до тягучести патоки. Так не бывает. Этого не может быть. Возможно, мне дали наркотик? Это галлюцинация? Если это и была галлюцинация, то она выглядела до ужаса реальной. Теперь Рэй видел все существо целиком. Похоже на человека, но не человек. Существо окружала черная дымка, глаза были красными как горящие угли. Может, я сплю? – подумал Рэй. Тварь зарычала. Детектив последовал базовому инстинкту и бросился в окно, вышибив своим весом старую раму. Кусты внизу немного смягчили падение. Твою мать, а… Мужчина попытался подняться. Похоже, рука сломана. Сердце колотилось. Рэй побежал по дороге, придерживая руку. Не останавливаться, только не останавливаться. Оно не тронуло Талбота на улице. Боковым зрением он увидел, как меняется дверь соседского дома. Черт, черт… Мысли бились в голове как мошки вокруг фонаря. Дверь, оно использует любую дверь. Но он на улице спального района. Тут везде двери… Иезекиль… Спал в парке. Точно, парк! Вот только до него больше мили. Рычание приближалось. Он оглянулся: тварь преследовала его большими скачками, оставляя за собой клочки вязкой темноты. Беги, беги… Неудивительно, что сердце старика не выдержало. А если бы выдержало, его бы разорвали на кусочки. Вот дерьмо. Последний раз он бегал милю в полиции. Рычание затихло. Он оглянулся, тварь сидела на земле, скрестив лапы. Темнота обволакивала ее, медленно стекая на асфальт. Внезапно она прыгнула в бок и растворилась в одной из дверей. Детектив сел на землю, придерживая руку. Что ж, теперь он знает, как выглядит убийца. Правда, ориентировку подать не получится. Эй! – закричал он: - Вызовите полицию! В доме напротив зажегся свет. Я из дома 38, вызовите полицию, на меня напали! – заорал Рэй еще громче.

***

- И кто это был? – Коннорс поставил чашку с чаем на стол перед Рэем.

- Ты все равно не поверишь. Следы в моем доме нашли?

- Нашли, но довольно нечеткие. Если бы не УФ лампа, ты бы их и не заметил. Так говоришь, этот мужик бежал за тобой по улице?

- Я не говорил, что это мужчина. Мои анализы пришли?

- Да, ты чист как младенец.

- То есть никаких галлюциногенов, ядов, алкоголя?

- Я же говорю, ты чист. Так что рассказывай.

Коннорс внимательно слушал историю, не перебивая.

- Ты хочешь, чтобы я эту ахинею шефу пересказал? Ты в своем уме? За тобой гнался демон в черном облаке?

- В целом да. Я не уверен, что это демон, если что. Сначала я подумал о галлюцинации. Это было бы прекрасным объяснением, но сейчас я уже так не думаю. Объяснения у меня нет. Зато эта версия прекрасно вписывается в общую канву. Он выходит из дверей, Коннорс. И он не живет в нашем мире. Поэтому в Генри на полу были кровавые отпечатки. Он убил Джереми Талбота и ушел в дверь. Затем он появился из двери у Генри и зашел обратно. В третий раз он появился у меня, крови на ногах почти не осталось, поэтому пол чистый. Он не может отойти от дверей далеко, несколько десятков метров максимум. Возможно, если он пробудет здесь слишком долго, то сдохнет. Я не знаю, Коннорс, - детектив проглотил обезболивающее: - У меня жутко болит рука. Хорошо, что сломана левая.

- И что теперь?

- Нужно предупредить Генри Талбота и Мэри. Где они?

- Талбот здесь, в участке. Девчонка в отеле. Как мы можем остановить демона, который использует любую дверь, Джонни?

- Есть вопрос лучше: почему Талботов стали убивать сейчас? И еще один, более важный: почему демон ищет Талботов у меня дома?

Работа в лагере культистов шла полным ходом. Некромант Семён при помощи Гаврюши свёз все порубленные после битвы с вампирами останки от своих чудовищ в прохладную пещеру, где остальные занимались сшиванием этих обрубков воедино. Они уже связали три твари. К завтрашнему дню армия некроманта будет почти восстановлена, кроме того, даже пополнена новыми чудищами -- Семён решил использовать для этого бесполезные трупы спецназовцев. Их головы оказались слишком повреждены огромными пулями, поднять заново не выйдет, а вот порубить на части и сшить из этого два монстра – пожалуйста. Когда помощники заканчивали -- Семён брал кровь шприцом из своей вены и капал в расчерченный на полу круг. Символы едва заметно светились, сшитое чудовище поднималось на ноги и уходило сторожить лес.

Предыдущие главки: https://vk.com/topic-170046450_47141975

-- Мерзость… -- морщилась Эллада, но прокалывала гнилую и страшно вонючую плоть иглой.

-- Кому скажу – не поверят, -- сказал Бельфегорович. Респиратор не помогал. Хотелось блевать.

-- Это дело привычки, -- сказала культистка Мария.

-- Тебе легко говорить, ты же медик, -- фыркнула Эллада. – Вот Виола – тоже молчит. Она в своей клинике многое повидала…

-- В клинике по смене пола! – пробасила Виола голосом Тилля Линдеманна.

Мария задумалась:

-- Какая у вас разношёрстная команда… А я всегда считала, что это у нас необычная группа… Была. Пока Илью и Котла не прикончила тварь… У нас и Виолетта своя была! Но это уже совсем давно… Ещё до всей этой истории. Её сожрали, когда все существа обезумели, в тот день, когда они сбежали.

-- Как вообще они сбежали? – спросил Бельфегорович. – Почему они обезумели?

-- От голодухи. Мы их кормили животным мясом, а нужно было исключительно человеческим. Иначе твари болеют.

-- Страшно представить, как вы додумались кормить их человечиной. Впрочем, что взять с безумной секты… -- пробубнил Бельфегорович. Мария не придала его провокации особого значения и спокойно продолжила объяснять.

-- Однажды Свободный Человек выгуливал весь выводок в парке. На поводках. Думал, что это спасёт их от зачихания. Ночью шёл, чтоб никто не видел. Тогда не повезло, что девушка мимо проходила. Чего ей в три ночи дома не сиделось… Если так подумать – не взбреди ей в головёшку пойти прогуляться, то и мы бы сейчас здесь не сидели… Девушку загрызли с огромным удовольствием, чахнуть они перестали на следующий день. Всех тварей Александру удалось поймать, кроме одной. Я считаю, что это и был тот, кого вы называете Олегом. Олицетворение Жизни по определению свободолюбиво. Никто из нас и не думал, что он выживет. Скорее отстреляют. Но он оказался достаточно умным, чтобы и языки человеческие выучить и научиться охотиться, скрываться… Раскидывать армии.

-- С какой вообще целью ваш главарь создавал этих тварей? – спросил Бельфегорович.

-- То было ещё начало пути, -- сказала Мария. – Просто эксперимент. Изучение свойств Изнанки. Ничего особенного.

-- Действительно. Вообще нихуя особенного, -- сказал Бельфегорович и вспомнил подробности этого «эксперимента», о которых ему поведал Дима. Полнейшее безумие. Хотя, Анатолию в безумии можно было посоревноваться с Джермундаевым, достаточно лишь вспомнить своё прошлое из параллельного мира… – А как вообще он затащил вас в свою секту?

-- Никак. Мы сами в неё «затащились». Он всегда был таким… Чудаковатым. Мы всегда с этого смеялись, но дружили. А потом он ушёл в такие глубины, в такие дебри. И поведал нам об истинной картине мира, -- на лице Марии сияла нежная улыбка, полная воспоминаний. – И с тех пор мы просто не могли жить иначе, зная всю правду. Нам нужна была высшая природа реальности…

-- Понятно, -- кивнул Бельфегорович и поднялся. – Пойду проветрюсь.

-- Слишком много не отлынивай! – возмутилась Эллада. – Иначе нам придётся сделать больше грязной работы.

-- Я ненадолго. Проверю наших «ведунов», не откинулись ли они ещё…

Анатолий направился вглубь пещеры, освещая путь фонариком. Он протиснулся через длинный узкий коридор и оказался в соседней галерее. Здесь всё было расчерчено символами, замысловатыми геометрическими узорами. На каменном столе лежал Димон в отключке. Или, вернее сказать, даже в отглючке. Рядом благоухал то ли мясом, то ли семечками аппарат Рэпчика с кипящими кастрюлями. А внутри сияющего красной тьмой круга сидел в позе лотоса Джермундаев.

Толик не стал мешать и уж было развернулся, как Джермундаев его окликнул.

-- Чем могу помочь?

-- Да я так… Проверить, всё ли нормально.

-- Всё идеально, -- с гордостью в голосе сказал Джермундаев.

-- Так вы уже закончили?

-- Да. Наша часть выполнена. Осталось надеяться на Рэпчика и Сову… Объединение наших с Дмитрием сил – это просто нечто! Я даже не высосан до предела, как в прошлый раз! Я очень рад, что Вселенная подарила мне этот опыт. Космические волны насытили мои чакры энергией…

-- Ясно…

-- Жаль, что мы с Дмитрием не познакомились двумя месяцами ранее. Тогда всего этого можно было бы избежать. В одиночку, к сожалению, я бы не справился. И «нити судьбы», и «телепорт» и ловушка… Вышла чудная прогулка за гранью бытия…

-- А с Димоном всё будет нормально?

-- Да. Хотя я не знаю. Ни разу не пил эту дрянь. И вряд ли осмелюсь, после того, что удалось про неё нагуглить. Я и без таких вещей – довольно шизанутый.

-- Эт точно… А что именно ты задумал? В чём план? – спросил Бельфегорович.

-- Я могу рассказать. Но сомневаюсь, что вы вообще поймёте механизмы моей гениальной задумки…

-- А ты постарайся. Я человек начитанный.

-- Ну… Как говорил один радиоастроном, -- сказал Джермундаев. – Наша Вселенная описывается глобальной волновой функцией. Всё, что происходит -- это эволюция волновой функции в соответствии с уравнением Шрёдингера. Я запустил процесс запутывания и декогерренции огромного количества частиц в одном месте, при этом подключив углы Изнанки.

-- Кхм…

-- Там начали порождаться бесчисленные вариативные ветви параллельных измерений, которые никогда не воссоединятся вновь. Иначе это будет противоречить Второму Закону Термодинамики... Нихрена не понятно? А я говорил. Короче, простыми словами -- Олег больше никогда не встретится с нами.

-- Ты закинешь Олега в другую Вселенную?

-- Нет… Он останется в нашей Вселенной, но в другом её варианте. И будет заперт в поломанных пространствах, выбраться из которых гостю из третьего измерения не получится. Этим мы обезопасим те самые параллельные варианты, Олег будет заперт в бесконечных иллюзиях и рано или поздно умрёт от голода.

-- Любопытно… Интересно, а у твоего магического залезания в «нити судьбы» -- тоже есть умное научное объяснение?

-- Всё во Вселенной предопределено, -- сказал Джермундаев. – Всё заранее известно. И всё это можно выяснить через ту же самую глобальную волновую функцию. Вот только прочитать это может только сильный наблюдатель, с сильным умом. Ибо вариативность вселенных может повредить разум, за всеми ниточками не уследишь, а найти нужную и не отбиваться от неё – требует много сил и концентрации. Это как карабкаться по водопаду.

-- Но если всё предопределено – ты можешь узнать, что ждёт мир?..

-- К сожалению, не могу. Всё предопределено, однако как только «нити судьбы» видит некий наблюдатель – Вселенная начинает вести себя непредсказуемым образом. Слышал про эксперименты с интерференционной картиной?

-- Чото из школьной программы…

-- Когда электроны, пролетающие через щели без наблюдателя показывали на экране одно, а с наблюдателем – другое. Здесь то же самое. Само наблюдение шевелит ниточки. Поэтому заглядывать в «нити судьбы» можно только на один шаг вперёд. Вроде как вычислить местоположение кого-то в данный момент, узнать, что происходит сейчас в другом конце света, намерения…

-- И что сейчас будет происходить с Олегом?

-- Он пробежит через два дерева, пространство между которыми окутано специальной нитью, идеально проводящей Изнанку. А потом попадёт в иные измерения и умрёт мучительной смертью…

Вдруг в галерее подул ветерок, за спиной Толик увидел Сову и Рэпчика.

-- Ёу, мы закончили!

-- Вы поймали Олега? – спросил Анатолий.

-- Пока нет, -- коротко бросила Сова. – Остаётся ждать.

-- Ёу, а как там Димон?

-- Летает… -- ответил Бельфегорович.

-- Скоро он умрёт, -- сказал Джермундаев. – К великому сожалению. И станет вампиром уже этой ночью… Печально, наверное, сознавать, что больше никогда не увидишь солнечный свет…

-- Ничё, ёу! Мы его оденем в крутой костюм! Семён сказал, что вампиры носили разные костюмы, и это выглядело отпадно, сечёшь? Он будет гулять по улице вместе с нами, ю ноу!

-- Точно, он же нам сказал купить ему костюм мотоциклиста, -- вспомнил Бельфегорович.

-- Скоро ужин, не разбегайтесь далеко, -- сказал Джермундаев. – Сегодня вы уже не успеете до ближайших магазинов… Вздремните и отдохните. А к утру нам нужно раздобыть и костюм и что-то острое режущее. Желательно посеребрённое. С Олегом Дмитрий биться будет огнемётами, а вот с другими вампирами пули скорее бесполезны. Там придётся помахать ножами.

-- Желательно двухметровыми! – хохотнул Рэпчик, вспомнив былое прошлое.

Круг полыхнул чёрным пламенем и тут же потух. Джермундаев поднялся. Его лицо сияло от радости.

-- Я поздравляю вас всех, -- сказал он. – Олицетворение Жизни попалось в нашу ловушку! Отныне можно считать, что оно уничтожено.

Сова с облегчением выдохнула. Кажется, с её плеч сейчас рухнул марсианский Олимп. Остальные среагировали как-то вяло.

-- Завтра придётся похитить хозяина существа, -- сказал Джермундаев. -- Александра Ломича. Он может знать, как приручить детишек Олега и потому опасен… Он в деревне тех самых вампиров. Это он послал к нашему логовищу клан.

-- Но зачем вампирам поддерживать Олега? – удивилась Сова.

-- Не знаю даже, с чего бы это, -- ответил Джермундаев. -- Вампиров желательно всех перебить. Нас они в покое не оставят никогда. Олег теперь нам не мешает, так что это будет просто, учитывая, что у нас есть некромант…

__________________

Спасибо за донат)))

Елена Алексеевна 300 р.

Новый дом. Это так здорово — будто жизнь заново начинаешь. Я, накопив нужную сумму денег, получил в своё распоряжение двухэтажный дом в пригороде. Цену просили не большую и не маленькую — среднюю. После тщательного осмотра покупки на семейном собрании было принято решение первый этаж оставить родителям, а на втором этаже я смогу чинить свой «бардак, беспредел и прочие глупости». Потянулись долгие недели ремонта, перепланировки, замены сантехники, труб и прочего.

Спустя почти четыре месяца оба этажа были готовы для полноценного проживания. Тут-то я получил свободу для своей фантазии. На стенах на втором этаже появились несколько подаренных мне красивых мечей, щит. Забыл упомянуть, возможно, самое главное. Когда мы меняли пол на втором этаже, в одном из углов под старыми половицами я обнаружил тряпичный свёрток, наполненный какими-то волосами, клубочками ниток, воском и прочими непонятными вещами. Я сунул находку в мешок с мусором. Я не суеверный и в ерунду со сглазами, приворотами-заворотами не верю. А вот мать переполошилась бы, увиди она этот кулёчек. Поэтому никому не рассказал о находке, да и сам забыл до поры.

Была обычная лунная ночь. Я посидел за компьютером, полистал форумы, поиграл и решил уже ложиться спать. Ночное светило было просто огромным и освещало всю мою комнату. Поворочавшись, я встал и вышел на поиски какой-нибудь простыни, чтобы повесить на окно, на котором ещё не было занавесок. Завернул в большую комнату и начал рыться в сумках.

Что-то заставило меня оглянуться на дальний угол комнаты. Его не освещала луна, и он был просто дьявольски чёрен. Неестественно чёрен, как будто там разлили мазут. Я стоял и смотрел в этот угол, будто взгляд приклеился к этой вязкой темноте. И тут она булькнула. Да, именно булькнула — я явственно видел, как темнота сжалась и прыснула в мою сторону несколько капель с отвратительным хлюпающим звуком.

Паника. Моё состояние тогда можно описать именно так. Я бросил сумку, дёрнулся в сторону дверного проёма, в котором всё ещё отсутствовала дверь, но зацепился ногой за лавку и больно ударился о косяк. Грохнувшись на пол, подтянулся в коридор и, придерживая ушибленную руку, бросился в свою комнату — там была дверь, там я мог спрятаться. Щелкнул замок, и я бегом ринулся к столу, в чьем ящике был травматический пистолет — какое-никакое, но оружие. Лучше бы, конечно, добраться до первого этажа — там есть охотничий карабин и моя «вертикалка», с той стороны двери была эта страшная жижа.

Я не знал, что делать. В доме стояла полная тишина. Надо было позвать на помощь — ко кому я позвоню в начале третьего ночи?.. А если позвоню, то что скажу? «У меня в углу что-то булькает, срочно помоги мне»? Нет, надо было справляться самому...

В этот момент в дверь с той стороны что-то сильно надавило. Именно надавило, так как я не слышал звука удара — просто затрещала дверная коробка. Опять приступ паники: всё-таки мне не померещилось, там действительно что-то есть. Я проверил обойму в пистолете, переключил предохранитель и медленно пошёл в сторону двери. Как бы то ни было, но просто сидеть и надеяться, что оно уйдёт, не было смысла. Я открыл замок, медленно отворил дверь и вышел в коридор. Луна скрылась за тучами, лишив меня освещения, поэтому мне пришлось вернуться в комнату за фонариком. Освещая путь маленьким фонарём, я продвигался вперёд по коридору, держа пистолет наготове.

Вот комната, в которой я увидел эту жижу в углу. Ничего — угол как угол. Обойдя по кругу всё помещение, я опустил пистолет. Что за чёрт? Недосып? Галлюцинации?.. Надо упомянуть, что я не употребляю наркотики и даже не пью спиртного. Щёлкнув триггером предохранителя, я опустил пистолет и вместе с ним и фонарик, осветив пол под ногами. Невольно опустив взгляд, я подпрыгнул.

Весь пол был залит этой чёрной пенящейся жидкостью. Моя нога скрывалась в ней примерно на сантиметр, как раз по подошву. Я рывком попытался выскочить наружу, но оказался словно приклеенным к месту. Шлёп — и я уже был на полу. Оружие упало в нескольких метрах от меня, фонарь еле светил неподалёку. И тут эта субстанция пришла в движение. Я мог только наблюдать, как она стягивается к пистолету, образуя вокруг него комок, который рос всё быстрее и быстрее. Вскоре уже вокруг меня не было ничего, что могло помешать мне встать. Фонарь совсем потух, и я ничего, совсем ничего не видел...

Лунный свет внезапно залил комнату. Передо мной стояла фигура человека, ростом примерно метр и семьдесят сантиметров. В руках существо держало мой пистолет, который начал быстро таять, словно восковой. Падая на пол, капли моего бывшего оружия становились такими же чёрными, как и фигура передо мной, и сливались с ней. Я не знал, что надо делать. Бежать, драться, кричать? Какая реакция будет, если я ударю ЭТО?..

Момент длился, наверное, пару секунд, но для меня он показался вечностью. На голове фигуры начали проявляться черты лица. Нос, глаза, беззубый почему-то рот — и вот передо мной уже сформировавшееся мужское лицо, но оно меняется: глаз перетекает на место носа, рот появляется на месте второго глаза, и так по кругу. Одновременно с этим месивом существо начало что-то говорить, но разобрать не получалось, так как оно говорило будто бы сразу десятью ртами разные фразы.

Какофония звуков выбила меня из ступора, и я решился убежать. Отпрыгнул немного назад и побежал к выходу. Существо меня почему-то не преследовало, а просто поворачивало за мной голову. Коридор, дверь, моя комната... Надо было как-то убежать на первый этаж и разбудить родителей, чтобы вывести их из дома. Схватив нож побольше, я бегом через коридор направился к лестнице. Луна всё ещё освещала мне путь к спасительному проёму, ведущему на террасу с лестницей вниз. Три метра до него, метр — и тут эта чёрная масса появилась прямо из порога передо мной. Не раздумывая, я ударил ножом по начавшей вновь формироваться фигуре в область шеи. Сильно ударил, весь свой вес в руку вложил. Нож воткнулся в чёрную массу, которая в месте удара стала ярко-красной и затвердела. Я продолжал давить на нож, и он прорезал шкуру твари. Вот уже весь клинок внутри неё — кисть, а потом рука уходят по локоть в ледяную субстанцию, не встречая больше никакого сопротивления. Нож воткнулся в итоге в дверной косяк с противоположной стороны от чудовища. Рука соскользнула на лезвие ножа, и пошла кровь. Вскрикнув от боли, я попытался вынуть руку из тела этой херни, и вдруг прямо перед моим лицом на его голове опять появилось лицо и начало свои метаморфозы, при этом постоянно смеясь десятком разных голосов. Попятившись назад, я споткнулся и упал на спину, что помогло мне выдернуть руку. Я сразу побежал обратно к двери в свою комнату. Захлопнул дверь и, кое-как заперев её на замок, упал на диван. Кисть правой руки не двигалась, порез был серьёзный — видимо, были повреждены сухожилия.

Я не знаю, что это и почему оно меня не добивает, почему не может появиться в этой комнате. Не знаю, что с моими родителями и почему не наступает утро. На часах уже час ночи, а луна всё ещё на прежнем месте. На дверь постоянно кто-то налегает всё сильнее и сильнее. У меня ещё цела левая рука и есть чем встретить эту чёрную тварь, но надежды на благоприятный для меня исход этой встречи у меня мало.

Коньяк в бутылке колебался в такт стучащим колесам, за окном проплывали темнеющие в сумерках поля. Тусклая желтая лампочка у изголовья очертила небольшой кружок света, уютно сблизив двух случайных попутчиков. Мужчина постарше плеснул очередную порцию в пластиковые стаканчики и скривился, когда из соседнего купе приглушенно донесся детский крик: «Мама! Ну скажи ему!». Последовали звуки возни, плач малыша и ломающийся юношеский голос: «Да она сама меня достает!»

Второй пассажир, парень лет тридцати, выпил коньяк, закусил огурцом и произнес:

- Олег, вы меня прямо спасли, предложив койку в своем купе. Голова пухнет этот балаган слушать – грудничок заливается, девчонка с пацаном то дерутся, то эти гребаные тиктоки включают на полную громкость.

Олег подхватил кусок неряшливо нарезанного помидора:

- Вот поэтому я всегда выкупаю купе – ненавижу ездить с детьми.

Игорь криво улыбнулся:

- Да я уж заметил, что детей вы не жалуете. Своих нет?

- Нет, - коротко бросил Олег и провел по лицу, как будто снимая невидимую паутину. – Не успел… Не успели.

- В разводе?

- Вдовец. Жена умерла год назад.

Парень смущенно уставился в темноту за окном – говорить фальшивые слова соболезнования он никогда не умел. Воцарилось неловкое молчание, которое нарушил Олег:

- Хорошо, что вы не сказали «мне так жаль» или «соболезную». Ненавижу это. Никому не жаль, никто не соболезнует – каждый одинок в своем горе. Не вешайте нос, Игорь, я не собираюсь ныть полночи, как мне тяжело. Но если спать не хотите, могу рассказать, как погибла моя жена и почему я ненавижу детей – это очень странная история… И занятная, если хотите.

Игорь пожал плечами и кивнул – в конце концов, если история окажется бытовой мелодрамой о скончавшейся в родах молодке, всегда можно зевнуть и, извинившись, отправиться на боковую.

- Знаете, я к браку относился всегда, как к повинности, ну, принято так – женишься, детей рожаешь, берешь кредиты, ипотеки, тащишь ярмо, короче. И оттягивал этот момент, сколько мог, только когда сорок стукнуло, решил – пора.

А ту как раз Вера подвернулась… Она была какая-то не от мира сего, правда. Поначалу она меня раздражала даже немного – увидит на улице котенка дохлого и ходит потом два часа с красными глазами. Всех ей жалко, всем надо помочь… Долги ей вообще можно было не возвращать – чем и пользовались ее многочисленные знакомые, она никогда не напоминала, а взаймы давала охотно. В общем, блаженная какая-то. И профессия у нее была под стать – учительница. Детей любила очень, на работу шла как на праздник. И все ей нипочем – долбоящеры какие-нибудь член на доске нарисуют, а она обложится книжками по педагогике и думает, как приобщить этих дебилов к прекрасному, доброму, вечному. Считала, что любого ауешника можно сделать паинькой и полезным членом общества – им мол, внимания и любви не хватает просто.

Я и не заметил, как влюбился, наверное, первый раз в жизни. Вера, она… как прозрачная была, правда. Все на виду, никакого второго дна. Я поначалу думал, что это маска. Копнешь, а там обычная щучка за портретом тургеневской девушки. Только она и оказалась самой настоящей тургеневской девушкой…

А впрочем, ладно, вижу, вам эти грозовые слюни неинтересны, и я вас понимаю. Про любовь скучно рассказывать и слушать… Короче, мы поженились, она переехала ко мне и перешла работать в другую школу – в прежнюю было уж слишком далеко ездить. Престижная гимназия, официально бесплатная, но на деле нищеброд бы там учиться не смог. Ну и контингент соответствующий – мамаши все в норках-мехах, папаши на ламборджини да на поршах. Детки тоже непростые, такие же борзые, как их родители. Но для моей Верочки они все равно все были «зайками» и «котятками». Вот из-за одного такого «зайки» и случилось это все…

Олег подлил себе и Игорю еще коньяка, комком швырнул его в горло и вытер выступившие слезы.

- Поставили ее вести русский и литературу в старших классах. И была у них там своя звезда – некий Богданчик. Парню 15 лет, отец – владелец заводов, газет, пароходов… Красавец, блогер, спортом занимается, капитан школьной баскетбольной команды. Девчонки пачками вешались, разумеется. Негласный лидер для трех параллельных классов, он определял, кто будет парией, а кто вольется в круг ближайших. И ему показалось забавным травить Веру, устраивал ей подлянки разные. Например, она задает ученику вопрос, а он ей матом. Спрашивает другого, и он матюгами – Богданчик подговорил. Или урок начнется, а они сидят и гудят в нос – весь класс. А ему смешно, Вера ведь не жаловалась никогда, к директору не бегала. Ей казалось, что это ее провал ее педагога – не нашла к ученику подход, не заинтересовала всеми этими Чеховыми да Тургеневыми… И это все я потом уже узнал, когда все случилось. Она ведь и мне не рассказывала – придет грустная из школы, спрашиваю, что случилось, а она – «работы много, устала, кружок еще вести взяла».

Эта ее безответность или даже бесхребетность распаляла его все больше – ему хотелось, чтоб она вспылила, накричала на него, вышла из себя, а не выходило. Не знаю, как ему в голову это пришло, кто знает, что у психопатов в голове, но он собрал дружков своих и вкинул им идею… Идею…

Олег замолчал, держась за горло. Потом глотнул из бутылки с минералкой, провел по лицу и продолжил:

- Изнасиловать ее. Понимаешь, этот Богданчик ее не трогал даже, все сделали его дружки. Умный парень.

Вера не сообщила в полицию, мне ничего не рассказала. Мне кажется, ее сломало не само изнасилование, а осознание, что мир может быть таким поганым. Слишком больно розовые очки разбились… В общем, нашел я ее в петле, на столе – записка. Она не написала, кто над ней измывался – я уверен, потому, что боялась, что я их убью и сяду. И правильно боялась – если б сразу узнал, в этот же день в мясо их отделал. Всех.

Николаю Ильичу, тестю, боялся говорить – он ее один воспитывал, мать умерла, когда Вере пять лет было. Она для него как свет в окошке… Я то время как под анестезией провел – помню, беру стакан, а рука как будто лидокаином обколота – едва чувствую. Заявление в полицию, возбуждаться не хотели – самоубийство, и так все понятно. Ругался, совал взятки, искал знакомых знакомых, чтоб надавили на нужные педали… А, черт!

Олег махнул рукой и снова провел по лицу, будто смахивая невидимую паутину.

- В общем, со скрипом эта история всплыла – собрали опера какие-то слухи, чужие разговоры… Взяли за жопу одного говнюка – он от страха все рассказал, только потом от своих слов отрекся. А больше и не было на них ничего. Да и то – если бы дело до суда дошло, чтоб им там дали по малолетке… Мизер. А Веры нет. И не будет больше никогда.

Когда я узнал, что именно Богданчик все это организовал – изнасилование, травлю, то просто хотел пойти и убить его. Руками, просто забить до смерти. Потом посидел, подумал и решил, что сгоряча дров наломаю. Увидят, спасут эту мразь или еще что. Надо было успокоиться и хорошо подготовиться – узнать его распорядок дня, выяснить его уязвимые места и спланировать месть. Я начал следить за ним – провожал от школы к дому, ходил за ним, когда он встречался с друзьями, девочками, ходил в спортзал. Даже записался в тот же зал, с месяц железо потягал – и хорошо, потому что этот бугай здоровый был парень.

Жизнь у него была такая, знаете ли, легкая. Все весело, хорошо – убил мою жену и живет припеваючи. Родители у него в разводе были, но Богдан с отцом часто встречался, хорошо общался. И мать и отец его очень хорошо зарабатывали, он ни в чем отказа не знал.

И вот сижу я как-то вечером, представляю, как придушу сначала эту сволоту, а потом забью битой до кровавых соплей, и понимаю, что никакого удовольствия от этого не получу. Ну, больно ему будет, немножко страшно – но это и тысячной доли не стоит того, что я испытал, когда Верочку из петли вынимал. Все не то. Я хотел, чтоб он почувствовал настоящий ужас, с ума сходил от страха и безнадеги.

Решил я узнать про него все, его уязвимые места. И я познакомился с его матерью, после слежки за Богданчиком это было несложно – я немножко знал и ее распорядок дня. Людка, так ее звали. Чуть за сорок, ухоженная, довольно привлекательная крашеная блондинка. Я ее почти сразу возненавидел. Нет, не за то, что она была матерью Богдана, просто это тот типаж женщин, который я терпеть не могу. Жесткая пронырливая базарная баба, сварливая и склочная. Но сына она искренне любила – это не тот случай, когда парень становится сволочью из-за проблем в семье.

Богданчик не знал меня в лицо, и довольно спокойно принял новую пассию матери – я ведь был далеко не первый ее любовник после развода. Мы общались с ним ровно, без накала. Я постарался сблизиться с ним, и даже немного преуспел в этом.

И вот что интересно – у Богдана не было слабых мест. Вообще. Он не любил мать, не дорожил отцом, равнодушно относился ко всем девчонкам, с которыми путался, и мне стало казаться, что единственный его интерес – это изучать реакции людей. Вот добьемся близости от первой неприступной красавицы класса, вот влюбим ее в себя – а сейчас оттолкнем и посмотрим, как она трепыхается. С матерью он проделывал похожие штуки, но она как-то снисходительно к ним относилась. Мне нечего было у него отнять – у него не было дорогих ему людей, не было мечты, которую я мог бы разрушить. Все, что я мог – причинить ему физическую боль. Эта мысль просто сводила меня с ума – этот урод растоптал меня и все во мне, а все что было мне доступно – просто убить его. Такая малость, ей-богу…

Ну что ж, решил я, лучше такой выход, чем никакого. Если б меня поймали, изобличили – я бы не стал скрываться, пусть. Даже, наверное, было бы лучше, если б меня поймали…

Однажды ко мне пришел тесть, Николай Ильич, принес бутылку водки – Верочку помянуть. Сели мы на кухне, разлили водку в стопки, которые Вера еще покупала, и тесть как бахнет – я мол, вижу, что ты что-то задумал. Давай, говорит, колись. А то уж грешным делом думаю, как бы и тебя из петли вынимать не пришлось. Ну это, положим…

Тесть сердечник, я боялся, как бы его не хватануло после известия о страшной Верочкиной смерти. А уж как я ему про этих мерзавцев из школы рассказал – думал, точно старик в больницу загремит. Но ничего, крепкий мужик оказался… В общем, не стал я юлить, рассказал как есть – хочу мол, Богдана встретить темным вечером в означенном месте да и ребра ему переломать.

Тесть, разумный человек, говорит – в городе опасно его убивать. А знает он одну удаленную деревню, в которой с чувством, с толком и расстановкой этого гада на ленточки и распустим.

Не хотел я Николая Ильича к этому делу привлекать… Меня посадят - ладно, но тестю конец в камере. Да и дело-то непростое – разволнуется, не дай Бог прихватит. Поотговаривал я его немного, а он вздохнул и говорит: «Эта сволота из меня душу вынула. Думаешь, я смерти или тюрьмы боюсь?».

Николай Ильич, заядлый рыбак, в одну из своих поездок на природу случайно наткнулся на заброшенную деревеньку. Дороги к ней никакой не было – так, колея глинистая в лесу, да и на ту въезд еще надо поискать среди елок. Решено было затолкать Богдана в багажник, отвезти в уединенное место и в одной из сохранившихся изб отвести душеньку. Ни Бога, ни черта мы не боялись, а боялись, что помешают эту мразь в багажник запихнуть.

Я знал уже, где сподручнее скрутить Богданчика – он ходил в новый спортклуб на территории только что отстроенного квартала. До его дома можно было дойти длинным путем, по благоустроенным дорожкам, а можно было спрямить по пустырю. Вот там-то мы его и подкараулили в бурьяне. Еле угомонили – здоровый лоб, отбивался как буйвол.

Залепили мы ему рот, стянули стяжками руки и ноги и поехали вон из города, до той деревни часа три тряслись. Ехали как отличники школы вождения – не дай бог гайцы остановят. Кое-как пролезли по ямам и буеракам в лесу и въехали в деревню.

Странная это была деревня, Игорь, очень странная. Сейчас много брошенных сел, но ни одно из них так не выглядело. Никаких тебе бревенчатых приземистых домиков с резными наличниками, сплошь двухэтажные добротные коттеджи, они и от времени-то мало пострадали. Почему наследники умерших жителей хоть дач себе тут не понаделали, спрашивал я себя, пока мы ехали по центральной улочке поселка. Хорошее место, живописное, недалеко озерцо, и – ни души.

Олег сжал пачку сигарет в нагрудном кармане рубашки, с сожалением протянув:

- Черт, как курить хочется. Я не надоел вам со своими излияниями?

Игорь энергично помотал головой:

- Нет, нет, мне очень интересно. А вы не боитесь вот так все это рассказывать первому встречному? Может, я в полицию пойду?

Олег хмыкнул:

- Все равно. Хотите – идите.

Игорь покачал головой:

- Однако. Да нет, не беспокойтесь, я никому не расскажу. Ну, а что дальше было?

Олег снова налил коньяка в стаканчик, выпил и продолжил:

- Вышли мы из машины, толкнулись в один дом – открыто. Зашли. Если б не слой пыли, хозяева как будто только-только отлучились. Вся мебель целая, все на месте, плащи и ветровки даже на вешалках чинно висят.

Богданчика выгрузили поначалу на стол в гостиной, хотели в этот же день все сделать, руки чесались ему башку оторвать. Только тесть как посмотрел в его зенки бесстыжие, за сердце схватился, губы синие. Пришлось его в соседней комнате на кровать уложить и казнь отсрочить – нашел я погреб в сенях, и сволок туда эту тварь – деревня то пустая, но мало ли что, вдруг кто-то уже разведал озеро – тесть говорил, рыбы там немеряно. Начнет орать, а рыбаки и услышат.

Убрал соленья-варенья с полки и положил туда Богдана – рот я ему освободил, а то не ровен час начал бы тошниться от страха, да и задохнулся бы. Привязал к веревками к полке, чтоб не свалился. Надо отдать ему должное – орать и истерить он не стал. Видно, конечно, что испугался, но держался вполне достойно, я даже расстроился. Знаете, как-то легче все было проделать, если б он оказался паршивым слизняком. Спросил, зачем я это делаю – не в отместку ли матери, он ведь считал меня очередным ее любовником. Просил не убивать, пообещал, что родители хорошо заплатят, если мы его отпустим.

Первый раз я испытал хоть какое-то удовлетворение, когда сказал ему, как меня на самом деле зовут – уж фамилию-то своей учительницы он хорошо запомнил. Не дурак – сразу понял, кто я. И первый раз в его глазах промелькнула паника, ведь деньги предлагать мне было бессмысленно.

Не знаю, орал он в подполе или нет – мне ничего не было слышно. Уже сильно свечерело, Николай Ильич выпил свои таблетки и уснул, будить я его не стал – выполним задуманное завтра. Я сдвинул на крышку погреба тяжелый комод, поднялся на второй этаж, нашел спальню и упал на кровать. От одеяла пахло затхлостью и сыростью, но мне было все равно, я уснул как мертвый, едва коснувшись ухом подушки.

Утром тесть чувствовал себя намного лучше, мы закусили бутербродами и спустились в погреб, намереваясь вытащить Богдана в комнату – подпол был очень тесный и маленький, не развернуться. Я ожидал чего угодно – что он будет умолять, предлагать деньги, упрашивать, врать о своей невиновности, плакать и звать на помощь. Но то, что мы увидели, заставило нас отказаться от первоначального плана. И случилась эта история, которая до сих пор заставляет меня сомневаться – а не сошел ли я просто с ума от горя?

***

Олег посветил на парня фонариком – тот, бешено вращая выпученными, налитыми кровью глазами, выдал совершенно неприличный бабий визг, срываясь, переводя дыхание и снова оглашая тесное помещение воплями.

- Нет! Нет! Лучше убейте меня, убейте, не оставляйте тут! Это я, я подговорил, чтоб Верку изнасиловали, я! Я сознаюсь! Только не оставляйте меня тут больше! Не оставляйте! Я повинную в полиции напишу! У меня видео есть! Я все расскажу! Нееееет!

Богданчик наконец разрыдался – от его самообладания и изворотливости не осталось и следа. Абсолютно белый от страха, он извивался как червяк и грыз веревку. Олег и Николай Ильич удивленно переглянулись, не ожидая, что ночевка в погребе так подействует на пленника – в глазах Богдана плескался абсолютный животный ужас. Наконец-то исчез уверенный в себе, уверенный в своей безнаказанности мерзавец, и обнажилось его нутро – беззащитное, корчащееся от предельного страха.

- Эк его корежит, - протянул Николай Ильич. – Эй ты, мразота, что, теперь понятно, что моя Верочка чувствовала? А то ли еще будет!

Олег пригляделся к пленнику и оттянул ворот толстовки:

- Николай Ильич, глянь-ка.

На шее у парня багровел свежий укус с четко отпечатанными следами зубов.

- Веревку что ли грыз?

- Даже если и грыз, самого себя за шею не укусишь.

Богдан снова запричитал, хлюпая соплями, которые уже залили губы и подбородок:

- Унесите меня отсюда! Они снова придут!

Олег задрал толстовку Богдана до груди – на животе красовались несколько таких же кровоподтеков, в некоторых местах кожа была содрана до мяса.

- Эх ты ж ебушки воробушки! – протянул Николай Ильич. – Кто это тебя так, говнюк? Какая-то очередная девчонка сопротивлялась, которую ты насиловал?

- Да не, этого вчера не было, - с сомнением произнес Олег. – Он лягался и крутился много, когда мы его связывали, кофта задралась, и я не помню такого.

Он засучил рукава Богдановой толстовки – руки его густо покрывали укусы, кожа приняла синюшный оттенок. Олег снова оттянул толстовку и осмотрел грудь парня – следы зубов виднелись везде кроме ложбинки, где покоился изящный деревянный крестик на цепочке.

- Внимания просто не обратил, - махнул рукой тесть. – Давай, поднимай его, понесли в комнату.

Богдан неожиданно успокоился и перестал орать и биться. Олег внимательно присмотрелся к нему и решительно сказал:

- Нет. Давай-ка оставим его тут, пусть еще ночку в подполе помаринуется.

Услышав это, парень издал пронзительный вопль и отчаянно задергал руками и ногами, стянутыми пластиковыми стяжками. Николай Ильич усмехнулся:

- Экий придурок. Темноты что ли боится? Нас надо, бояться, нас! – обратился он к Богдану.

- Нет, погоди, Николай Ильич… Чую я, не темноты он боится, а именно этого подвала. Вот и пусть тут посидит.

- Олег, да ты что! Я ночами спал и видел, как этого скота на куски рву! Чего ждать?

Олег помолчал и кивнул на лесенку:

- Пошли в доме поговорим.

Поднимались они под отчаянные вопли Богдана, который бешено колотился на своем жестком ложе.

В комнате они опустились на пыльный диван, издавший вибрирующий звук пружины.

- Николай Ильич, слушай, даже когда мы его сюда тащили, он так не орал. Что-то напугало его до усрачки в этом подвале, и напугало так сильно, что он предпочитает, чтоб мы его убили, нежели оставили там. Я никогда не видел, чтоб он так терял самообладание… Давай подождем еще ночь – я хочу чтоб наелся этого дерьма, которое его напугало, до конца. Убить его мы всегда успеем.

- А если не успеем? Сейчас камеры везде, черт его знает, сколько мы наследили? А ну как вычислят нас?

- Еще одна ночь, ладно? А завтра все сделаем. Договорились?

Николай Ильич покряхтел и нехотя кивнул.

- Ладно, твоя взяла. Пусть поорет там еще...

Олег обвел взглядом комнату – пыль густым слоем лежала на мебели, но в остальном гостиная не производила впечатление заброшенной. Посуда аккуратно расставлена в серванте, маленькие подушки украшали громоздкий бархатный диван, а на креслах красовались вышитые покрывала. Олег поднялся и прошел на кухню, открыл шкафчики – кастрюли, сковородки и прочая утварь была на месте. На небольшом столике около окна стояли 2 тарелки и 2 стакана – на тарелках темнели коричневые косточки, когда то, очевидно, бывшие крылышком курицы. Каменный ссохшийся брусок хлеба пылился в плетенке.

Олег вернулся в гостиную и бросил тестю, задумчиво подпершего подбородок кулаком:

- Странный дом какой-то. Как будто то хозяева просто вышли погулять и не вернулись – даже обед на столе остался. Ты заходил в другие дома?

Николай Ильич пожал плечами:

- Нет, зачем… Видно же, что нежилые. Ну, уехали, барахло просто не стали с собой тащить. Так многие делали.

Олег открыл платяной шкаф и порылся на полках, раздвигая висящие на вешалках вещи.

- И одежду не взяли?

Он вынул блузку на плечиках:

- Смотри. Такие сто лет не носят, даже когда я маленьким был, такое уже из моды давно вышло. Я подобную блузу видел на старых бабушкиных фотографиях, где она молодая еще. А это пятидесятые, не раньше. Не думаю, что в те времена даже самые зажиточные люди могли бросить одежду... Смотри, шуба…

На вешалке висела общипанная, почти полностью съеденная молью шуба из каракульчи.

- Это бы точно никто не оставил.

- Может, хозяева умерли.

- От старости? Тогда тут были бы более современные вещи. А тут даже телевизора нет, вон – радио стоит.

На подоконнике действительно пылилось раритетное радио.

(продолжение будет)

Имеет отношение к: Обмен

Петровский утверждал, что раньше он был настоящим академиком и жил в роскошной квартире в самом центре Москвы. Якобы у него было всё роскошное: зарплата, дача, жена, любовница. Ужинал в ресторанах и парился,исключительно в Сандунах. Психопат, одним словом, но спокойный. Помимо болтливости Юрченко за ним больше никаких отклонений не замечал, а потому держался к нему поближе.

Этот, хотя бы волосы на голове не рвал и рот не пытался себе разрезать, как другие, некоторые. Вон, привели вчера одного Безголовые, только в коридор выпустили, а он выбрал себе штырь поострее и головой в него прицелился. Только кровь с виска потекла. А другие доходяги набежали и давай радоваться. Кровь слизывать, танцевать. Так он и лежал до утра, пока уборщик не появился и тело не утащил.

Петровский говорит, что это последствия неудачной сборки. При работе с людьми в оснастке очень большой брак. Они по старым чертежам работают, а там не учитывались индивидуальные особенности. Поэтому брак минимум: 30 процентов.

Юрченко на этот счёт очень сомневался. Не сильно он доверял болтовне бывшего академика.

“Какие на хрен старые чертежи? — думал он. — Где этот долбанный идиот их видел? У себя в Москве, в своей воображаемой квартире? Всем прекрасно известно, что завод давно обанкрочен и документация уничтожена. Не осталось даже архивов”.

Уж об этом-то сам Станислав Семёнович Юрченко был прекрасно осведомлён. Всего месяц назад или чуть больше, он хотел оформить пенсию, а в пенсионном фонде его послали за справкой о стаже в городской архив, а тамошние бабы сделали выписку только с последних мест работы. А с завода, нету. Идите на завод, в тамошний архив и он пошёл. Теперь тут сидит. В загоне для бывших работников. С психами и доходягами. Сам уже почти стал психом и уже не раз раздумывал как бы полегче покончить с жизнью. Да если бы это было так просто. Решиться, как тот, новенький. Раз. И всё.

Юрченко пытался сбежать дважды и оба раза его поймали. Привели назад больно стегая электрошокером. У Безголовых на всё один ответ: электрошокер. Они с людьми не разговаривают. Петровский называет их — изделия № 2. Шутник. Хотя, они ещё те гондоны. Как они на заводе появились и полностью его захватили? Как? Туловища из железных бочек. Руки и ноги из металла. И ходят ведь, как-то, не падают. Между собой общаются скрипом. Кто-то же их сделал? Роботы чёртовы!

Он устал наблюдать как ползают по коридору доходяги. Как они воют и стонут. Как звенят и тикают в их головах механизмы причиняя невыносимую боль. Бетонный подвал был закрыт со всех сторон, заблокирован решетками и сетями стальной паутины. А по паутине был пущен электрический ток. Один общий коридор и десятки пыльных пустых помещений с матрасами. Юрченко выбрал себе комнату где был доступ к воде. Вышиб оттуда доходягу и стал обитать.

Ржавый рукомойник, из крана только холодная вода. Горячей не подавали. Давно бы уже сдох, но в подвале было тепло.

Кормили два раза в сутки. Уборщик: механизм похожий на паука, собранного из металлического мусора, откручивал со стены резиновый шланг и наполнял стоявшие у решетки лохани тёплой густой смесью похожей на варёный горох. Петровский и Юрченко старались поесть первыми. Они приносили с собой алюминиевые тарелки, зачерпывали еды и отходили уступая место ползущим на запах доходягам. Те ели как свиньи, просто опускали по очереди головы и жрали срыгивая лишнее. Или зачёрпывали грязными руками желтую массу и ели с рук. Смотреть было противно. Да и считать ли их уже людьми? Юрченко иногда спрашивал Петровского, а тот в ответ только хихикал.

— Моральный облик Станислав Семёнович, это такие условности. Вы просто не представляете, даже в Москве это не показатель. Я встречал много весьма умных и образованных людей и представьте себе среди них мне попадались образцы и похуже чем эти несчастные. У наших сокамерников, хотя бы имеется оправдание. У них в головах позвякивает. А вот у вас не позвякивает. Вас, в оснастке, признали бракованным.

Бракованным. Когда Юрченко поймали на территории завода, его сначала поместили на какой-то конвейер, где пропустили через машину похожую на рентген. Просветили как чемодан в аэропорту. Затем запихнули в металлическую коробку с сеткой на крышке и отвезли в цех оснастки где на операционном столе над ним нависла зловещая машина с множеством манипуляторов. Машина ощупала его голову и задумалась над титановой пластиной обнаруженной на затылке у Юрченко. Она погудела, позвенела на разные лады, помигала разноцветными лампочками и спустя некоторое время приняла решение. Операционный стол перевернулся и Юрченко полетел в отверстие в полу. Покатился по жёлобу и оказался в подвале. Его подхватили под руки Безголовые, а затем поместили к доходягам.

— Вас признали бракованным, — хихикал Петровский, — машина работала по старой программе. Она не смогла определить необходимость вашего улучшения, хотя до этого вас признали годным. Годный, это значит чистый человек, а машина улучшает людей только с чистой головой и холодным сердцем.

Петровский трепался, что от скуки расковырял несколько умерших доходяг и у каждого в черепушке были уникальные механизмы.Коллекцию хотел сделать, но потом, их у него Безголовые отобрали. Врёт, наверняка врёт. Если представить, что станки заточены только под определённую продукцию, то где же набрать столько разных деталей. Продукция может быть только определённая. Всегда так было, на любом заводе. На заводе игрушки тоже самое.

— Так вырастают игрушки, как вы этого не понимаете? — пытался объяснять Петровский — допустим, вам в голову имплантируют эмбрион, а потом он развивается и на основе взаимодействия с человеком обзаводится своими деталями. Меняются масса, плотность и форма и вот - игрушка становится уникальной. В природе, всё происходит по такому же принципу.

— Зачем они это делают? — спрашивал Юрченко. — Кому это нужно?

— Вы задаёте вопросы, на которые можно ответить по-разному и при этом идеального ответа не будет. Заводу нужны рабочие руки,замкнутой экосистеме нужно развиваться и эволюционировать, а товарищам наверху в Москве нужна прибыль и результат. Некоторые из них считают, что экологическая катастрофа на свалке обернулась неожиданным благом, но я полон ядовитого скепсиса и пессимизма. Всё будет только хуже, намного хуже чем сейчас.

Псих. Псих полнейший. Разговаривал всегда гладко и без остановки.Впрочем другие были намного хуже. Доходяги бились головами о стены, пускали слюни, от них доносилось тиканье, а иногда они бегали по коридору с воем потому что их головы начинали громко звенеть. Словно живые будильники.

— Хорошие сюда не попадают. Тут склад бракованных игрушек, — комментировал ситуацию Петровский.

— Значит, скоро сдохнем, — подытожил Юрченко.

— Ну, или отправят на переработку, когда срок придёт. В переплавку.В перемолку. Мы станем запчастями для новой партии, любым подходящим сырьём. Нет никакой разницы как мы умрём, Станислав Семёнович.

“Дать бы тебе по морде, — размышлял Юрченко слушая вполуха этого заросшего тощего старика, — но с другой стороны, кого слушать? Звон и бессмысленное бормотание других несчастных? Академик, он тут, вроде как вместо телевизора. Программа одна, зато передач много”.

В один из бесконечных тягучих дней Петровский сам заявился в комнату Юрченко и присев рядом спросил:

— Не пора ли нам валить Станислав Семёнович?

Юрченко лёжа на матрасе с удивлением покосился на академика.

— Да, валить. Уходить. Бежать из этой юдоли скорби. Я готов идти с вами хоть на край света. Всё решено, — продолжал Петровский.

— У вас в голове не звенит, а то мелете всякое? — уточнил он на всякий случай.

— Нисколечко! Хотите Капицей поклянусь или Менделеевым? Я всё просчитал и проверил. Нужно уходить и чем быстрее - тем лучше.

Юрченко лежа потянулся так что захрустели косточки.

— Ясно. Переработки боитесь. Говорили, что никакой разницы, а сами боитесь. Да и куда бежать? В ближайших цехах накроют Безголовые, кругом паучьи сети, а ещё пружинные деревья. Вы их просто не видели. Они лупят пружинами не хуже крупнокалиберного пулемёта.

— Я может видел и не такое, — возразил Петровский.

— Так я недоговорил. Там ещё кругом сигнализация, ловушки, созревающие игрушки в ящиках, арлекины на сборке - верткие как угри. Летающие наблюдатели, бродячие станки с двухэтажный дом готовые закинуть в себя любой подвернувшийся металлолом. Трубы-убийцы. Плотоядный газ. Крысы-мутанты.

— Дикие автомобили, ожившие телевизоры и другая бытовая техника. Новые агрессивные формы жизни на основе микропластика и формальдегида. А ещё вы забыли, что сейчас время цветения колючей проволоки, — подхватил Петровский.

— На что вы надеетесь если и так всё знаете? Это безнадёжная затея. Да и куда идти? В город? Там немногим лучше, на работу не устроиться, всё по талонам. Из города не выпустят. Хотите чтобы вас прибили мутанты у которых есть паспорт и прописка? — хмыкнул Юрченко.

Петровский вздохнул.

— Вы не понимаете Станислав...

— Да идите вы в жопу с вашим пониманием, — довольно резко посоветовал Юрченко.

— Я вам столько всего рассказывал, но готов признать в основном пустяки и ерунду. Вы крепкий пожилой человек не успевший растерять остатки разума, а мне нужен напарник. Я сидел тут столько времени только потому что мне нужно было расшифровать язык Безголовых. В сущности они обмениваются короткими командами. Я нашёл такую команду которая блокирует всякое сопротивление. Мы устроим саботаж и покинем своё убогое пристанище.

Юрченко долго разглядывал потолок в комнате прежде чем ответить.

— Правду!

— Ой, господи! Какую вам снова?

— Я не собираюсь соглашаться на побег с таким мутным типом как вы. Сначала расскажите: как вы тут оказались? Откуда вы столько знаете про завод? Я на этом заводе столько оттарабанил и ни черта про него не знаю, а вы почему-то знаете про многое. Расскажите мне не про любовниц ваших, а по делу. Иначе никуда не пойду.

Петровский вздохнул.

— Правду...А если я подписку давал о неразглашении? Нет? Не убедительно? Жаль. Ну да ладно. Я Станислав Семёнович, распоследний учёный оставшийся в живых после экспедиции на свалку. Ну, ту самую. В центре заводского комплекса. Мы пытались изучить замкнутую экосистему сформировавшуюся на ней за последние 100 лет. Нас доставили туда на дирижабле с которого на свалку сбрасывают химические отходы. Мы выбрали место почище и устроили лагерь. Лагерь простоял сутки. Местная флора и фауна нас просто уничтожила. Свалка более не вписывается в привычный нам человеческий мир. Она живёт по своим законам. Я бежал и умудрился добежать до периметра завода где меня выловили механизмы производившие переработку мусора. Теперь-то понятно, что свалка у них, вроде, как сельскохозяйственные угодья, с которых они снимают урожай. Меня передали в оснастку и машина признала меня негодным. У меня сердечный клапан Станислав Семёнович, вот в чём дело-то. Машина в оснастке признаёт только чистый организм.

— На кой чёрт изучать весь этот сифилис? Сжечь надо было давно. Сжечь, завалить бомбами, залить напалмом. Почему с этим сраным местом так цацкаются?

— Однажды, наш президент сказал по телевизору, что в случае войны ответ будет асимметричным, — задумчиво ответил Петровский, — конечно ляпнул он такое просто на публику, хотел напугать наших извечных противников-американцев “crazy russians”. Однако нашлись умные люди, которым пришло в голову, что на безобразии которое тут происходит можно неплохо подняться. Они заключили сделку с заводом. Они, пользуясь неограниченной властью, вычеркнули градообразующее предприятие из всех существующих документов и актов. Они поставляют на завод сырьё и забирают готовую продукцию по железной дороге. Деньги с государства за работу кладут в свой карман. По сути: тут расходы только за сырьё и транспорт. Оставшаяся прибыль значительная.

— А как же горожане? Наш город - Светозары. Основан в 1789 году. С ним-то что?

— Всем на вас плевать. Вы вымрете,согласно последней положительной статистике от государственного института демографии имени Гайдара, а ваши места займут другие существа. Более лояльные. К этому давно шло. И продолжает идти. Думаете почему Светозары стеной окружили и оружие наготове держат? Для защиты населения и военной тайны? Строго наоборот, так проще популяцию человеков контролировать. Вдруг, вы чего лишнего узнаете и в побег рванёте? Как эти, арлекины бегают. Существа с завода потихоньку воруют людей. Забирают тела из больницы, морга. Полиция им, опять же, продаёт самых одиноких и спившихся. Разве вы не заметили Станислав, сколько у вас, в вашем городе, пьют?

— Заметил. Все пьют. Даже дети, — мрачно проворчал Юрченко.

— Поэтому, давайте со мной в побег. Мы можем сбежать отсюда, — уговаривал Петровский.

— А куда? — хмыкнул Юрченко.

— На свалку. Оттуда мы проникнем на территорию администрации.

Юрченко задумался. Про администрацию завода он слышал только различные сказки. Будто бы там обитают стеклянные люди. Сталкеры показывали осколки, продавали желающим. Сомнительно. Лучше бы сначала убедится, что псих Петровский действительно говорит правду.

— Ладно. Я согласен. Когда бежим?

— Да прямо сейчас, — Петровский покопался в своих лохмотьях и достал маленькую детскую дудочку с выпуклостью посередине.

Он поднёс дудочку к своим губам, подул и повсюду хором закричали доходяги. Они кричали от боли.

Предыдущая часть

С Соней Алексей Викторович не разговаривал со вчерашнего дня. В институте снова завалили работой, пришлось задержаться едва ли не до одиннадцати. Домой Савельев добрался глубоко за полночь. Идя по ночному Чертаново, он со всех сторон слышал безумный ритм дабстепа, разносящийся то из одного двора, то из другого. Казалось, эта недомузыка поселилась у него в голове, пульсировала, отскакивая от стенок черепа и стирая мысли в порошок, оставляя за собой лишь гулкую пустоту. На глаза попадались ядовито-желтые граффити, вписанные в самое себя, ставшие частью привычного пейзажа. Шпана, тусовавшаяся во дворе снова была на своем месте. Мучительно вглядываясь, Савельев пытался распознать в толпе Соню, но ничего не выходило – броуновское движение подростков не давало сконцентрировать взгляд ни на одном из них. Их число прибавилось. Он насчитал по меньшей мере двенадцать человек. Впрочем, судить было сложно – подростки то и дело отходили помочиться в песочницу, уходили в сторону круглосуточного и возвращались с ярко разрисованными банками ядовитой смеси, приторно-сладкий аромат которой долетал даже до подъезда.

— Говнючата, — выругался он, заходя в дом.

Обычно он проверял почту с утра, но в этот раз что-то привлекло его внимание – какой-то белый клочок, торчащий из щели ящика. Что это? Спам? Платежка по коммуналке? Но ведь он уже перевел за этот месяц. Ключ скрежетнул и провернулся в замочной скважине. Похоже, кто-то вскрыл ящик. Уже открывая дверцу, он почувствовал железистый запашок. Савельев отворил ящик до конца и едва сдержал рвотный позыв, подогнавший съеденную накануне столовскую булочку к гортани. Из-за дверцы на него глядел уже подсыхающим глазом дохлый голубь. Белый, точно с картинки – таких разводят в голубятнях – он был грубо запихан на дно ящика, а затылок вдавлен в череп. На когда-то круглой головке красовался глубокий отпечаток чьего-то кроссовка. Почему-то Савельев готов был поклясться, что это были «Нью-бэлэнсы». Стоило попытаться вынуть голубя, как крыло его судорожно забилось. Алексей Викторович отскочил, вскрикнул, но успокоил себя — это явно были лишь предсмертные конвульсии.

— Чертовы ублюдки! – прошептал Алексей Викторович, размазывая по щекам сами собой хлынувшие слезы.

Соня уже спала, когда Савельев вошел в квартиру. Пенелопа снова надула – на этот раз под кухонным столом. Пришлось вытирать. Голубя Алексей Викторович осторожно взял пакетом – тот еще трепыхался – и выкинул в мусоропровод; на улицу выходить не рискнул.

Лежа в кровати, он то и дело вздрагивал, сбрасывал с себя одеяло, вставал и подходил к окну, с ненавистью глядя туда, где в густой тьме разносился бесконечный «туц-туц» и бесились шакалята.

***

Воскресным утром Савельев позволил себе проснуться позже, чем обычно. Поговорить с Соней так и не удалось – та, наскоро позавтракав сосисками, вылетела из квартиры как ужаленная. На звонки дочь не отвечала. Отложив телефон, Алексей Викторович обругал себя – именно от такой гиперопеки подростки закрываются в себе, у них появляются темные секреты и опасные развлечения. Пожалуй, стоит дать ей немного свободы. Нужно было расслабиться, разгрузить голову.

Для этого Савельев избрал небольшой променад по району — в конце концов, он так редко видел его при свете дня, что это вполне могло сойти за развлечение. На самом же деле, Алексей Викторович в глубине души надеялся случайно встретить Соню, убедиться, что та не связалась с дурной компанией или не натворила глупостей. С собой прихватил Пенелопу — собачка, наверняка, истосковалась по прогулкам.

Шакалят во дворе не наблюдалось — наверняка, те выходят только ночью, как и положено большинству мелких хищников. Солнечный день немного поднял настроение, и Савельев направился в скверик неподалеку от дома. Рядом с пресловутой «Пятерочкой» случайно подслушал разговор двух пожилых женщин. Одна – дородная, с полными сумками продуктов, другая – мелкая и вертлявая. Дородная гудела:

— А я тебе говорю, Наташ, на зону их надо всех, или перестрелять как собак бешеных! Это же настоящие уголовники подрастают. В мое время тоже хулиганили, но не так, знаешь…

— Ирочка, это же дети…

— А раз дети – пускай в песочнице сидят и куличики лепят!

— Ну подумаешь, дохлую ворону подкинули… Нешто мы по малолетству не баловались?

— Наташа, ты не понимаешь, это не просто баловство, это настоящая мафия!

Савельев пожал плечами – что ж, по крайней мере, не он один стал мишенью для уличного хулиганья. Пенелопа тянула в сквер неподалеку – ей не терпелось побегать по травке. Здесь, под сенью зеленых крон в солнечный день ночные страхи казались сущей ерундой. Ведь кто они по сути? Просто дети. Пробуют себя, дерзят взрослым, проверяют на прочность границы дозволенного. Наверняка, все проходят через этот период. Было бы странно думать, что Софья станет исключением.

Именно такие мысли вертелись в голове Савельева, когда его слуха коснулись до зубовного скрежета надоевшие звуки дабстепа – бессмысленные переходы, атональные визги, какой-то стук, будто кто-то включил запись со стройки, разрезал на кусочки, а после склеил в случайном порядке. Взгляд быстро выхватил три тощие фигурки в капюшонах, копошившиеся у совсем новой, но уже покрытой узловатыми узорами граффити, беседки. В их поведении: напряженных позах, нервных поворотах головы, перетаптывании на месте чувствовалась некая запретность действа. В груди Савельева проснулась незнакомая, ранее чуждая ему гражданская ответственность.

— Эй, молодежь! — крикнул он и направился к троице. В конце концов, он – взрослый, сейчас – погожий день, в сквере гуляет масса людей, наверняка, где-то поблизости бродит патруль. Что они ему сделают? — Чего вы там делаете?

Те не отреагировали, продолжая будто бы что-то искать под одной из скамеек.

— Эй, я к вам обращаюсь!

Положив руку на плечо плюгавого пацана в черном балахоне, Алексей Викторович развернул его к себе лицом и застыл. Лица под капюшоном не было. Здесь, средь бела дня, в сквере, где по тротуару прогуливались мамаши с колясками, а старушки полудремали, сидя на скамейках, это смотрелось совершенно нереалистично, невозможно, неуместно, но врезалось в действительность Савельева непреложным фактом – под капюшоном подростка клубилась лишь тьма, вихрилась внутрь себя самой. Непроглядная, невозможная, абсолютная, она казалась самой настоящей дырой в реальности, через которую кто-то невидимый смотрел на Алексея Викторовича в ответ. Дыхание в груди сперло, слова застряли в глотке, и он мог только пялиться туда, в черную бездну под капюшоном, не в силах пошевелиться.

— Шухер! — гнусаво вякнула тьма, пацан вырвался из ослабшей хватки Савельев, и все трое рванули прочь из беседки. Пенелопа залаяла им вслед. Встречный поток воздуха сорвал с голов капюшоны, и Алексей Викторович теперь видел совершенно обычных подростков – короткие стрижки, наушники на шеях, одинаковые и невыразительные лица.

За спиной Савельев услышал тяжелое дыхание, обернулся – перед ним стоял грузный одутловатый мужик. Тот держался за ребра, красный и потный, он тяжело раздувал щеки, пытаясь отдышаться.

— Затрахали… Постоянно здесь… — поведал он, судорожно хватая воздух между репликами, — Трутся… Закладки свои… А тут дети…

— Закладки? — недоуменно спросил Савельев. До этого слово «закладка» ассоциировалось у него исключительно с книгами.

— Ну… Наркоту… Они по интернету оплачивают… Им потом говорят, где…

— Понятно. — протянул Алексей Викторович. «Надо проверить Сонин телефон» — мелькнула мысль.

***

По возвращении домой дочери он не застал. Прошелся по ее комнате, сложил разбросанные вещи – все-таки подросток есть подросток, взглянул на стол. Сочинение дополнилось новыми строчками. Из любопытства Савельев прочел немного:

«Отрицание есть суть познания. Лишь отринув все неважное, можно узреть то, что находится за кулисами. Инсигнификация всего – родственных связей, привязанностей, моральных и социальных конструктов, и даже собственной плоти позволяет соприкоснуться с истиной, сущность которой есть х@ос, «нигил», ничто.»

— Занесло тебя. — удивленно пробормотал Савельев. Впрочем, Сонина учительница литературы – Бэла Альбертовна – действительно готова была накинуть балл-другой, если сочинение стремилось к многословности и запутанности философского трактата.

Начав уборку, Алексей Викторович решил не останавливаться и принялся мыть, драить и стирать. Выгреб остатки осколков из-под мебели, перебрал книги в кабинете, расставил по высоте, потом передумал и перераспределил в алфавитном порядке, аккуратно протер микроскоп спиртовой тряпочкой со всех сторон, разморозил холодильник и счистил наледь с морозилки. Лишь начав мыть окна, Савельев заметил, что на улице уже начинало темнеть. Соня так и не появилась. Схватив телефон, он уже было дернулся к двери – вдруг она снова «чиллит» с этой шпаной. Но стоило ему надеть стоптанные кроссовки, в которых Алексей Викторович обычно выбрасывал мусор, как дверь распахнулась. На пороге стояла Соня.

— Явилась-не запылилась. И где же мы пропадали, а мадемуазель? — спрятал он беспокойство за шутливой интонацией. Дочь не ответила, прошмыгнула между плечом и тумбочкой в прихожей в ванную. — Эй, Софья, мы не договорили, что ты…

Савельев поспешил отвернуться – девочка принялась раздеваться, ничуть его не стесняясь. Глядя в стену и сгорая от стыда, он мямлил неуверенно:

— Слушай, так не пойдет. Нам нужно наладить общение. Я понимаю, что ты уже не ребенок, но…

Но какая-то мысль не отпускала его, что-то увиденное краем глаза не давало покоя, крутилось на подкорке. И тогда Савельев оглянулся. Соня уже стояла совершенно голая в ванне, спиной к нему, а между лопаток сочились кровью сотни порезов.

— Софья, что…

Включившийся душ заглушил его слова, вода смыла кровь, и Савельев понял, что порез только один. Между лопаток дочери красовалась смутно знакомая ему спираль. Закручиваясь глубоким свищом у позвонка, она разворачивала кольца во всю спину. Этот знак осквернял плоть от плоти его, вгрызаясь глубокими язвами в тело девочки, которую Алексей Викторович укачивал, когда у той болели зубки, которую он повел на первое сентября в школу, которую он любил больше жизни.

— Соня, что случи…

— Дверь закрой! — завизжала она, не оборачиваясь. — Закрой дверь, старый извращенец!

— Соня, детка…

— Закрой, блядь, дверь!

Отшатнувшись, Савельев подчинился. Закрыл дверь ванной, да так и остался стоять, мучительно вслушиваясь в плеск воды. Потом дернулся, будто пронзенный током, рванулся к Сониной сумке. Телефон лежал в маленьком кармашке сбоку. Алексей Викторович достал устройство и принялся водить по точкам наугад, надеясь разгадать рисунок блокировки. Безрезультатно.

— Что же с тобой происходит, детка? Как взбесилась. Что же это такое…

***

Весь вечер дочь вела себя так, будто ничего не случилось. Сидела, ковыряла без интереса гречку и котлеты, уставившись в телефон. Алексей Викторович сидел молча, натужно думал, с чего начать диалог, чем привлечь внимание дочери, и не вызвать очередную истерику. Наконец, решился:

— Что у тебя там? В телефоне? Покажешь?

— Так, ничего особенного. Игра.

— А в чем смысл?

— Нет смысла. Забей.

Разговор не клеился – девочку явно больше увлекало изображенное на дисплее. Ее глаза жадно впивались в экран, палец лихорадочно что-то листал. Не сдержав любопытства Савельев под предлогом похода к холодильнику заглянул Соне через плечо. Та тут же свернула приложение, но доли секунды вполне хватило, чтобы увидеть схематичное изображение бумажного самолетика. «Телеграм» — подсказала память. Но зачем он ей? Неужели Соня тоже как-то связана с этими «закладками»? А что если она сидит на наркотиках? Все эти мысли обрушились на Савельева у холодильника, так что он даже забыл его открыть.

— Пап? Ты чего завис? — позвала дочь.

— Ничего, так, передумал… — ответил Савельев. Он будет мудрее, выше всего этого «после школы сразу домой, телефон – мне на стол; поехали, проверим тебя на наркотики». Вот уж воистину лучший способ потерять доверие подростка. Нет, нужно действовать тонко, без насилия. Для начала разузнать, о каких идет закладках речь. Расспросить как следует о знаке на спине – тот бурыми пятнами проступал через белую футболку. Она явно не могла этого сделать сама, просто не достала бы. Значит, у нее есть «помощники». Почему-то представился давешний акселерат с прыщавыми щеками. Но ведь, чтобы выцарапать этот символ, Соня должна была снять футболку и расстегнуть перед ним лифчик… Алексей Викторович усилием воли остановил поток мыслей. Нужно проветриться, успокоиться. Как раз самое время гулять с Пенелопой.

— Детка, я пойду собаку выгуляю…

— Я сама! — Соня вскочила с места, уронила вилку, бросилась обуваться. Такой прыти в уходе за болонкой в ней раньше на наблюдалось – обычно приходилось напоминать, что собака – не только милый пушистик с шершавым языком, но еще и ответственность.

Савельев было собирался поинтересоваться, откуда подобное рвение, но передумал. Не стоит гасить своей подозрительностью благородные порывы. Соня вернется, и они спокойно обо всем переговорят.

Соня не вернулась ни через полчаса, ни через час. Попытка позвонить ни к чему не привела — дочь не брала трубку.

Когда Савельев уже собирался звонить в полицию, в дверном замке заскрежетал ключ. Соня вошла, стащила кроссовки и отправилась к себе в комнату. На дверной ручке сиротливо болтался пустой поводок.

— Софья, а где Пенелопа?

— Не знаю. Вывернулась из поводка.

— А... почему ты не пошла ее искать? – недоуменно спросил Савельев.

— Нужно домашку делать.

Соня невозмутимо уселась за стол и заскрипела ручкой над сочинением. Алексей Викторович так и застыл на месте, не зная, что и думать. Сам он к Пенелопе относился без особого пиетета – как того и заслуживал домашний питомец, ни больше, ни меньше, но ведь дочь в собачке души не чаяла. Что это – подростковый бунт, обида на мать? Неважно. При мысли о том, что это маленькое пушистое облачко осталось одно на улицах Чертаново, сердце Савельева сжалось. Пенелопу нужно отыскать. Не говоря ни слова, он схватил со стола ключи, мобильник, накинул куртку и вышел в ночь.

Компашка на площадке никуда не делась. Кажется, они определили двор Савельева как постоянное место для своих тусовок. Гулко бухал в ушах непрерывный «туц-туц». Впрочем, сейчас Алексею Викторовичу было не до этого – сначала нужно найти собаку, а потом серьезно поговорить с Софьей.

— Пенелопа! Пенелопа, детка, ты где? Фьють-фьють!

Свистел Савельев не умел, так что вместо звонкого посвиста выходили лишь слюни. Включив фонарик на мобильнике, он принялся рыскать в округе – домашняя, избалованная болонка не могла убежать далеко. Скорее всего, сидит сейчас где-нибудь под балконом и дрожит от страха. Обежав трижды вокруг двора и убедившись, что питомца здесь нет, Алексей Викторович растерянно застыл на месте. Куда могла побежать Пенелопа, которую толком ни разу не отпускали с поводка, Савельев даже не предполагал. Плюнув, он пошел, куда глаза глядят – ведь именно так убегают собаки?

Покинув двор, он оказался на каком-то пустыре – кажется, здесь раньше был детский садик. Половину забора давно уже снесли, здание пялилось во тьму пустыми окнами, замусоренные и исчерканные беспорядочными граффити стояли беседки. Луч фонарика мазнул по кирпичной стене, и что-то ёкнуло в сердце Савельева. Вглядевшись повнимательнее в наслаивающеся друг на друга теги, клички, ничего не значащие символы, он застыл. Шестеренки в голове завращались с двойной скоростью, мозг сложил два и два, выдал ответ: вот, где он видел этот символ! Ядовито-желтая спираль с глазом в центре, нанесенная светоотражающей краской на стену беседки была точной копией порезов на спине Сони, только раз в пять больше. Скользя глазами по извивающимся линиям и вписанным в них символаv, Савельев начинал догадываться, как связаны странное поведение дочери, происшествия с участием подростков и чертовы спирали, расползавшиеся по району, точно зараза. Символы, вписанные в граффити были ссылкой. Как зачарованный, он вбил ссылку в браузер, опечатался, вбил снова. Есть! Вместо открытия страницы браузер переключился на «Телеграм». Открылся чат, совершенно пустой. Количество участников не отображалось, зато можно было отлично разглядеть аватарку – та была более искусной копией спирали-граффити. По краям ее извивались языки пламени, а из центра на Савельева взирал бесстрастный, до жути безразличный глаз. По краям рисунка желтели греческие буквы, которые, однако без труда читались на русском как «хаос». Вдруг телефон завибрировал, и от неожиданности Алексей Викторович едва не уронил его – в чат пришло новое сообщение:

«Сонька – красава. Четко шавку пригвоздила»

Пользователь отображался как анонимный. Тут же пришел ответ.

«А я свою траванула. Вроде как и не жалко, а слезы все равно текут»

«Не будь ссыклом. Еще два задания, потом геймовер»

«А если хомяка напоить колой и скормить ментос – он рванет?»

«Молоток надежней»

«Да насрать. Не имеет значения»

«Да. Не имеет значения»

Волосы на затылке Савельева шевелились, когда он читал эти живодерские сообщения. Что это за задания? От кого? Попытки найти в настройках хоть какую-нибудь информацию ни к чему не привели, выше чат не прокручивался, как будто более ранних сообщений не было. Всплыло в памяти упоминание Забулыжниковым секретных чатов. Поиск в Гугле быстро дал ответ – сообщения из секретных чатов сохраняются только на устройствах, которые были в сети на момент получения, а, значит, чтобы понять, что тут творится – нужно залезть в телефон Сони. И как это сделать? Заставить ее разблокировать телефон? Или рассмотреть рисунок разблокировки за ее спиной? Тем временем, в чат пришло новое сообщение – и не абы какое, но промаркированное аватаркой чата.

«КNTЯТА! ПЕРЕДпосл 3@ДАН. ИГРАТ?»

К сообщению было прикреплено видео. На экране красовалась анимированная картина Гойи – «Сатурн пожирающий своего сына». И без того мрачное полотно смотрелось еще более жутко в беспорядочном мельтешении символов юникода и глитчей. Динамик дешевенького Ксяоми старался изо всех сил, выплевывая атональные и аритмичные звуки дабстепа. Сморщившись, Савельев глядел, как Сатурн с выпученными глазами будто бы выблевывал обезглавленное тело, пока то не встало перед ним на ноги. А следом останки замахнулись на отца, ударили его по голове обкушенной рукой. Раз, второй, третий, четвертый. С каждым ударом череп Сатурна проминался, превращался в плоский блин. Само же божество медленно опускалось на колени, преображаясь на глазах в груду пикселизованного фарша. Посыпались сообщения:

«Что это значит?»

«Кажись, я всекаю»

«А я уже разгадал!»

«Иду за батиным травматом»

Неясная тревога наполняла сознание. В кошмарном видео ощущалось что-то предельно неправильное, запретное. Поиск питомца отошел на задний план – нужно было найти Софью, и срочно.

На взводе Савельев вернулся домой, позвал дочь, но та не отозвалась – дома ее снова не было. Машинально Алексей Викторович набрал номер, и в квартире раздались звуки ненавистного дабстепа, точно те выдавили оконное стекло и ввалились в комнату. А значит, телефон Соня оставила дома. С одной стороны, нужно было бежать и искать теперь дочь, с другой – редкая удача.

Схватив в руку гаджет, Савельев ненадолго застыл – и что дальше? Ткнул на пробу в боковую кнопку, экран загорелся. С экрана блокировки на него смотрела Пенелопа, сидящая на ладонях дочери – здесь еще совсем щенок. Сердце кольнуло чувством вины; Савельев долго пялился на фотографию питомца, пока экран не погас. На черном зеркале смартфона были хорошо видны жирные разводы в форме пальцев. Эврика! Хмыкнув, Савельев повторил рисунок, многократно выведенным пальцем дочери на экране. Блокировка была снята. Рисунком, разумеется, оказалась спираль.

— Сейчас поглядим, что тут...

Савельев ткнул пальцем в иконку с бумажным самолетиком, открыл чат «хаоса» и прокрутил его до конца вверх. Перед глазами мелькали какие-то жуткие психоделические картинки, странные фотографии, грузились видео, и не было конца-края бесконечным подколкам, язвительным комментариями и откровенно злобным, циничным признаниям:

«Честно, давно бы взял ствол, пришел в класс и устроил там кровавую баню»

«Столько раз смотрел на мелкую в коляске, думал толкнуть на шоссе или просто оставить на морозе»

«Батя такой чмошник. Мать ему годами рога наставляла, а он ни сном, ни духом, боится всего, только возится со своими жуками. Ненавижу»

Во рту пересохло. Неужели это могла написать Соня? Прокрутив чат до самого верха, он вчитался в сообщение, открывавшее череду кошмарных происшествий:

«КNTЯТА! ЖИЗНЬ+СМblCll=РЕ@ЛЬНОСТ! ЖИЗНЬ-PE@llHOCTb= — CMblCЛ!!! NГРАТ????

Ерунда какая-то! Жизнь минус реальность равно минус смысл? Бессмысленность? Савельев поморщился – написанное и правда было какой-то бессмыслицей. Прокрутив чат ниже, он встретил первое «З@ДАН» — видео, на котором под рев электрогитар человек в капюшоне блевал на монитор. Лица его не было видно, а рвота на мониторе формировалась в слово «Veritas». Ниже шли признания – как кто-то мечтает придушить домашнюю кошку; как фантазирует о том, чтобы изнасиловать одноклассницу; описывает в красках сцену ограбления банка. Зацепило глаз сообщение: «Мечтаю разъебать батин микроскоп». Здесь уже не оставалось места сомнениям – это написала Соня. Прокрутив до следующего видео, Савельев, холодея, осознал, чего требовало новое задание. Это была запись девяносто третьего года – как танки стреляют по Белому Дому, и его окна разлетаются вдребезги под безумный ремикс «Лебединого озера». Алексей Викторович сравнил дату – по всему выходило, что видео вышло ровно в тот день, когда ему запустили бутылкой в окно.

«Не только в твое» — вспомнилась новость, прочитанная Забулыжниковым.

С другими заданиями было еще проще: для одного кто-то перемонтировал кусок мультфильма «Трое из Простоквашино» так, чтобы почтальон Печкин принес дяде Федору мертвого галчонка – это, значит, требование засунуть в почтовый ящик голубя. Дальше была испещренная дефектами пленки нарезка из какого-то немого фильма времен Веймарской республики, изображающее шествие флагеллантов. Запись явно призывала «усмирить плоть». Фантазия тут же услужливо подкинула картину того, как какой-нибудь прыщавый акселерат вырезает на спине у Сони злополучный знак. Следующее видео намекнуло на судьбу Пенелопы – на нем Губка Боб жестоко душил поводком свою домашнюю улитку. Глазки навыкате налились кровью, лиловый язык вывалился набок, под поводком четко багровела странгуляционная борозда.

Какой же психопат предлагает такие игры детям? Каким больным ублюдком нужно быть, чтобы заставлять подростков вытворять подобное? Глаза Савельева расфокусировались, потеряли из виду телефон, упали на тетрадь с сочинением о Базарове. Теперь текст рассказывал о чем угодно, но не о нем:

«Хаос ответ есть, все лишено смысла, все бесполезно, ничто важно не. Есть лишь бесконечное НЕТ. Мир – помойка, Х@ос правит, Б0Г умер, Кронос съел Иисуса.»

Строчки перескакивали друг на друга, слова менялись местами, буквы перемешивались, закручиваясь в лишенную какого-либо значения и смысла спираль.

Вдруг в соседней комнате что-то громыхнуло. Савельев подскочил на месте, рванул в свой кабинет, включил свет – никого. В помещении царил хаос – все полки вынуты из шкафов, одежда разбросана по полу, люстра разбита, кровать проломлена посередине. Микроскопа на столе не было.

— Какого... – выдохнул Савельев, а секунду спустя увидел в разбитом зеркале старого – еще бабушкиного – серванта отражение дочери. За мгновение до того, как тяжелое основание микроскопа врезалось ему в затылок, Алексей Викторович осознал смысл предпоследнего задания: сын забил Сатурна насмерть. Дитя убивало родителя.

Савельев рухнул, как подкошенный, а Соня, опустившись на колени продолжила долбить мокроскопом по черепу, пока тот не сплющился и не стал мягким. Тишину нарушали лишь влажный хруст, чавканье и тяжелое дыхание девочки. Когда, наконец, голова Савельева превратилась в кровавую кашу, соня встала, поправила волосы, стерла кровь со лба и вынула из руки отца свой мобильник. Нарисовала спираль на экране.

«КNTЯТА! ФИНалbн0е 3@ДАН. ИГРАТ?»

Соня внимательно смотрела на экран, пока на нем под звука дабстепа творилось неведомое. Потом кивнула, усмехнулась, произнесла вслух:

— Так и знала! Изи.

Уже через минуту поводок Пенелопы был надежно закреплен на крюке, державшем люстру. Взобравшись на табуретку, Соня отложила телефон, посмотрела в окно. Там, в многоэтажке напротив в нескольких окнах уже болтались чьи-то силуэты. Вот кто-то открыл фрамугу на последнем этаже, встал на карниз, посветил вниз мобильником. Соня улыбнулась, помахала ему рукой, с вызовом крикнула в открытое окно:

— Спорим, я быстрее?

И шагнула вперед, туда, где за пределами табуретки растекалось безбрежное, бесконечное, пустое и бессмысленное ничто.

***

Автор — German Shenderov

#6EZDHA