Серия «Кайсын»

Лес начал редеть и вскоре сошел на нет, и Денис с Тоней вышли на серо-желтую равнину, на краю которой, вдалеке, в паре километров от них, торчали несколько невысоких скал, три из них лепились рядышком, другая высилась на некотором отдалении. Скалы были частью лысы, местами заросли невысокими деревцами.

- Оно, – тихо сказала Тоня и невольно схватила Дениса за руку.

Он сделал шаг в высокую траву, и тут сзади закричали:

- Стооооой! А ну, стой!

Денис и Тоня одновременно обернулись и увидели деда Степана, бегущего к ним между елок со своим неизменным посохом.

- Вот черт! – ахнула Тоня.

- Стойте! – Степан добежал до них и оперся руками на колени, шумно дыша. – Ах вы, засранцы! Чего удумали? Сказано же – не вынете вы парня из леса!

Тоня покраснела и опустила голову, а Денис отвел глаза и сказал:

- Мы нашли способ. Ну, то есть, думаем, что это может сработать.

Тоня, крутя хлястик рюкзака в пальцах, наскоро рассказала Степану о костях кайсын. Старик, оперся на палку, задумался, двигая кустистыми бровями.

- Ну… Заварили вы конечно, кашу, – наконец протянул он. – Что ж… Может, пришло ее время? Много людей из-за нее сгинуло. Только этой поляной ходить нельзя, пропадете. К холмам с другой стороны заход.

- Отведете нас? – осторожно спросил Денис.

- Отчего не отвести, отведу.

Старик махнул палкой и углубился в лес, дав знак следовать за ним. Денис смотрел на худую спину Степана, который споро двигал лопатками и втыкал свой посох в  папоротник, и ощущал облегчение – со знающим стариком в лесу он чувствовал себя увереннее. Сзади тяжело дыша, шуршала кроссовками по траве Тоня, и Денис сбавил ход. Степан скоро оторвался от них на десяток шагов, но не терял из вида – оборачивался, убеждаясь, что они следуют за ним. Вдруг коротко вскрикнула Тоня, Денис обернулся – она неловко завалилась на бедро, держа ушибленную лодыжку. Он бросился к ней:

- Что? Сильно ударилась? Подняться можешь?

Денис приподнял ее за подмышки, и она встала на одной ноге, держа на весу другую. Тоня повисла на его плечах, скорчив гримасу боли, приблизила губы к его уху:

- Денис, это не Степан. Надо валить.

На его недоумевающий взгляд еле слышно прошептала:

- Глянь на одежду!

Степан уже шел к ним, и Денис окинул старика быстрым взглядом. Спортивная куртка, будто родом из 90-х, резиновые сапоги, джинсы. Один сапог болотного цвета, второй тоже какого-то немаркого невнятного цвета, но когда Денис присмотрелся, то увидел, что второй сапог, очевидно, когда-то был красным, но выцвел до блеклой грязной розовины. Один болтался свободно, второй сидел внатяг так, что выпукло выпирали пальцы стопы. Поперек его лиловой куртки шла ярко-фиолетовая полоса с нечеткими контурами, и Денис вдруг понял, что куртка тоже вылиняла и раньше вся была точно такой же, как эта полоса. Мятые джинсы будто выкрутили после стирки, да так и оставили.

- Ну, чего тут у вас? А ну, дай гляну! – грубовато сказал старик и опустился перед Тоней на корточки.

Ощупал лодыжку сухими пальцами, взялся за шнурок походного ботинка.

- Больно! – воскликнула Тоня, а сама потянула за лямку рюкзака на плечах.

Она осторожно сняла рюкзак, пока Степан развязывал ботинок, достала крест из березовых веток и заостренным концом со всего маху ткнула старика в седое темечко с просвечивающей плешью. Тот вскрикнул, схватился за голову, и Дениса окатила волна стыда – Степан схватился за голову, едва не упал.

- Вот черт! – он бросился поднимать старика, уверенный в том, что они ошиблись.

И тут же отшатнулся – кожа не лице «Степана» сместилась, будто плохо сидящая рубашка. В глазные прорези было частично видно глазное яблоко и частично – розовую плоть с просвечивающей костью; нос съехал от центра лица к середине щеки.

- А то б осталась, Антонина, – невнятно из-за перекошенной плоти сказал старик. – Осталась бы, Антонина. И нам со старухой веселее, и тебе не одной быть.

Тоня охнула, сильно ударила существо ногой, и оно упало в бурую траву, крикнула Денису:

- Ходу!

Со стороны леса послышалось шуршание, и они синхронно обернулись – к ним шла Наталья, Надина мать. На руки ее были надеты спортивные штаны, а на бедра она натянула спортивную майку с разорванным горлом. Болталась сухая висячая грудь, она крикнула:

- Вот так постучу – захочет, откроет. Горшок за ней вынесу!

Денис подтолкнул Тоню и они рванули обратно к поляне. Разогнавшись, он пробежал пару десятков метров, таща девушку за собой, оглянулся и остановился. Двойники застряли на кромке леса, дергаясь, как марионетки со спутанными нитями – дальше они пройти не могли.

- А ты молодец, что на одежду внимание обратила. Я вот и не догадался, хрен знает, куда б он нас завел.

- Да я если честно, тоже сначала особо ничего не заметила. Просто подумала – странно, что он так легко согласился убить кайсын. Мне кажется, настоящий Степан не дал бы ей навредить. Он не слишком ее любит, но вслед за женой считает, что она несет какую-то пользу, которой никто не понимает. А тут раз – и  согласился! Вот тогда-то я присмотрелась к этому шмотью, которое точно с дерева снято.

Они пересекли поле высокой жесткой травы, которая исхлестала и намочила джинсы и куртки, приблизились к Кромешным холмам.

Земля у их подножия была голая, плотно утоптанная. В самих скалах зияли десятки отверстий, некоторые у самого подножия, другие на высоте двух-трех метров. Денис пошарил глазами – никаких лестниц или веревок, чтобы спуститься. Около одной норы сидела на корточках обнаженная рыжая девушка с вплетенными в волосы сухими листьями и веточками. Перед ней полулежала, опираясь на небольшой стожок осенней травы, вторая, с длинными гладкими, как смоляной поток, волосами. И та и другая были невероятно хороши, но Дениса передернуло от их вида, и в голове тоненько зазудело «Ах как ты мне нравишься, ой-ей-ей-ей!»

Рыжеволосая вскочила, когда увидела чужаков, сквозь зубы прошипела на языке кайсын:

- Каштым бар, салан!

Вторая мазнула по ним больным мутным взглядом, и Денис увидел, что тело ее пятнают десятки порезов, чьи края были довольно искусно сшиты тонкими травинками. Вокруг глаз залегли черные тени, некоторые ногти слезли, обнажая серо-розовое мясо.

- Айееек! – крикнула первая.

Из нор повысовывали головы девушки, начали спрыгивать, окружать Дениса и Тоню. Все они были без одежды, с пышными гривами, с веточками и листьями в косах. Одна из девушек из верхней норы спрыгнула тяжело, едва не упала; подошла к чужакам, приволакивая ногу, и Денис увидел, что глаза ее окружают багровые пленки, а между грудей расползается мокнущая рана. Вышла дэлэ с каштановыми волосами в безнадежно увядшем венке, листья и цветы которого свернулись черными комками. Денис узнал дочь Натальи, что встретила их тогда со Степаном на болоте.

- Что, вернулся? – насмешливо произнесла она, в карих глазах заплясали злые огоньки. – А я знала, что вернешься.

- Мы хотим поклониться могиле кайсын, – подала голос Тоня. – Мы не сделаем ничего плохого.

- Ну да, ну да, – не меняя злого насмешливого тона, ответила дэлэ.

Она подошла к Денису и протянула руку к его голове, он отшатнулся. Но дэлэ это нисколько не смутило. Прошипев что-то на языке кайсын, она больно ухватила его за прядь волос и опустила растопыренную ладонь ему на голову. Тоня сделала к ним было шаг, но остальные лесные дочери угрожающе сжали круг. Денис рванулся, но силы мгновенно покинули его, как в тех снах, когда кажется, что движешься в плотной толще воды. Кайсын дэлэ надавила пятерней ему на макушку, подержала несколько секунд, отняла руку и невесело рассмеялась.

- А ну, девки, гляньте, что у них в рюкзаках!

Девушки отняли у них поклажу, распотрошили. На землю полетели складная лопата, Тонины совки и щеточки.

- Хотите осквернить могилу Лесной матери? – брызгая слюной, пахнущей болотной тиной, сказала она в лицо Денису.

- Нет! – закричала Тоня, ужас заметался в ее глазах. – Я археолог, антрополог! Мы хотели только посмотреть, изучить!

Она кинула быстрый взгляд на березовый крест с остриями, который валялся у распотрошенного рюкзака. Дэлэ пнула его босой ногой:

- Хочешь со мной этим пободаться?! Да я эту штуку тебе в живот загоню, а потом повешу тебя на твоих же кишках над своей норой!

- Лойса обол иштим! – раздался слабый голос израненной девушки. – Подведите мне эту… с больным плечом.

Дэлэ удивленно обернулась, пожала плечами и толкнула к ней Тоню. Израненная дэлэ, тяжело дыша низом живота, где что-то перекатывалось и булькало, протянула руку. Тоня присела около нее, и девушка крепко схватила ее за пальцы, сжала, зажмурилась.

- Отпустите, пусть идут, – слабо скомандовала она и в изнеможении прикрыла ладонью запавшие глаза.

- Астама? Ты уверена?

- Пусть идут, – нетерпеливо повторила та. – Сами сдохнут, если ничего не выйдет.

Денис с Тоней кое-как покидали в рюкзаки пожитки и бросились вон из поселения дэлэ. Проходя мимо очередного скопления нор, они увидели еще одну лежащую у подножия скалы дэлэ, глаза которой были закрыты сухими ромашками, а руки сложены на груди; вокруг тела был выложен контур из мелких камешков. На руках и ногах темнели зажившие шрамы и синие пятна, и Тоня прошептала:

- О Господи…

Когда они двинулись к самой дальней, высокой скале, Денис спросил:

- Я думал, кайсын бережет своих дэлэ. Что с ними?

- Я тоже так думала. Их будто поразила какая-то болезнь…

У подножия скалы Лесной матери, на круге в несколько метров тоже не росла трава, зато горбили спины толстые, в мужскую руку, корни. Словно застывшие древесные ручьи стекались они к небольшому ровному участку плотно утрамбованной земли, по краю которой были разложены сухие ромашки.

- Даже искать не пришлось, – вздохнул Денис.

Тоня сунула ему лопату:

- Начинай. А я буду просматривать выкопанный грунт.

Денис вонзил лопату в плотную почву, Тоня надела плотные резиновые перчатки. Ладони скоро заныли, покраснели, слежалая земля подавалась плохо, мешали твердые корни растений. Скоро от энергичных махов стало жарко, и он скинул крутку, оставшись в толстовке. Тоня растирала на ладони землю, разбивала плотные комки металлическом совком.

- Вот прикол будет, если этой бабы тут нет! – тяжело дыша, усмехнулся Денис.

- Что-то тут точно есть, – Тоня протянула ему комочек, который он сначала принял за крошечный кусок глины. Присмотревшись, он увидел, что это серьга грушеподобной формы с отколовшимся замочком. Металл совершенно почернел, камень в форме груши, очевидно, жемчужина, был буро-желтым.

Вскоре лопата наткнулась на твердое препятствие, и Денис поднажал, думая, что врезался в очередной корень.

- Сука, ну и корни тут! – он ударил лопатой, но звук был слишком звонок.

- Стой! – крикнула Тоня. – Это не корень!

Она бросилась к раскопу, несколько раз воткнула в землю совок. Там, где металл ударил с жестким звуком, начала осторожно копать. Скоро из земли показалась кривоватая бурая полоса в неровных пузырчатых наростах.

- Обана! – воскликнула Тоня.

- Что? Что это? – сунулся Денис.

Тоня не ответила, азартно махая совком, и скоро обнажилась слабо изогнутая дуга, сужающаяся с одного конца.

- Чего это за хреновина?

- Коса! Это коса!

Тоня расчистила землю вокруг лезвия насквозь проржавевшей косы, и с помощью Дениса вытащила ее из раскопа. Денис снова сунулся было с лопатой, но Тоня остановила его движением руки и снова принялась делать короткие осторожные взмахи совком.

- Нашла! – вдруг закричала она.

Тоня вытащила из рюкзака толстую жесткую кисть и принялась обметать землю с какого-то неровного бугристого куска, и Денис вдруг увидел провалы глазниц на потемневшем черепе и зубы верхней челюсти.

- О боже, мы нашли! Мой научрук обделался б от радости, будь он здесь!

Лицо ее порозовело от азарта и радости, и Денис невольно улыбнулся, глядя в ее горящие глаза.

- А коса зачем?

- Затем, что я была права! Они похоронили девушку как ведьму, закрепив в области ее шеи косу. Если бы она решилась восстать из могилы, то коса перерезала бы ей горло.

Тоня осторожно, крошечными порциями вынимала грунт, обнажая череп. Денису она велела выкопать остальные кости, вооружив его совком и щеткой. Тоня осторожно счищала лишнее специальным ножом, ковыряла лопаточками, и вдруг вскрикнула:

- О, господи! Это просто обалдеть! Денис, ты только посмотри!

Денис оторвался от очистки бедренной кости и вгляделся в череп.

- Е- мае! Что это за хреновина?!

- Дипрозопия!

На боковой части черепа было видно второе лицо – глазные впадины поменьше размером и дегенеративная ротовая щель с двумя торчащими зубами, но без каких-либо признаков нижней челюсти.

- Это пиздец какой-то…

Тоня пожала плечами:

- Просто редкая аномалия развития скелета. Помнишь, в той сказке – у дочери барина два ряда зубов, а вторые-то железные… Конечно, крестьянам в 18 веке несчастная девушка должна была казаться жутким монстром. Это, кстати, и объясняет момент в сказке, что селянам она являлась ночами. Наверняка ей просто надоело, что при ее виде люди вопят, крестятся и норовят упасть в обморок, вот она и гуляла, когда все спят.

Тоня сфотографировала череп с разных сторон и принялась помогать Денису откапывать остальной скелет. Счищая слой земли с бедренной кости, она задумчиво поковыряла поверхность скальпелем:

- Смотри…

- Ну, кость.

- Видишь, она вся неровная?

- Да это глина вроде налипла…

- Нет. Это дефект костной ткани. Похоже на хронический периостит или что-то вроде того… И эта такая же, глянь.

Тоня указала на берцовую кость, покрытую выпуклостями и впадинками, словно неровности коры дерева:

- Ну вот, у нас почти есть портрет этой несчастной «ведьмы». У девушки были страшные деформации черепа, второе лицо, уродующие ее внешность и вызывающие ужас у окружающих. Она страдала от какого-то заболевания скелета, и ходьба вряд ли давалась ей легко – с такими костями она должна была испытывать хронические и порой довольно сильные боли. То есть, она хромала и жутко выглядела – достаточно, чтобы прослыть ведьмой.

- Ты хочешь сказать, что никакой ведьмой она не была? – посмотрел исподлобья Денис. – Откуда тогда все это?

Он неопределенно повел рукой, указывая на лес.

- А черт его знает! – с досадой сказала Тоня. – Может, ее захоронение вообще с кайсын не связано…

- Но она похоронена у Кромешных холмов… Не просто же так! Давай просто раздолбаем эти кости и посмотрим!

Тоня издала смешок:

- Хммм… И гром и молния поразят холмы, и разверзнутся хляби небесные, и восстанут мертвецы из могил…

Денис фыркнул, воткнул лопату в землю:

- Ладно, давай поедим.

Он невзначай коснулся ее поясницы, и Тоня немедленно вспыхнула, как свекла; Денис отвел глаза.

Они разложили на кочке подальше от могилы большую полотняную салфетку, достали термос и бутерброды.

- Если серьезно, это невероятно интересное захоронение... Как жаль, что ты мы с тобой эдак вандалим. Сюда бы группу хорошую, да с недельку покопаться, можно и дисер написать, – Тоня откусила от длинного бутерброда и мечтательно посмотрела на раскоп.

- Ты напишешь, – уверенно сказал Денис и легко толкнул ее плечом.

Через пару часов они сняли значительную часть земли с костей, и Тоня сделала несколько снимков могилы с разных ракурсов.

- Потрясающе, – бормотала она. – Просто потрясающе.

Грудная клетка не рассыпалась, не провалилась – ее пронизывали толстые корни, удерживая ребра в правильном анатомическом положении. Нижняя челюсть приросла к черепу с помощью тонких грубых коричневых корешков.

- Так странно, – сказала Тоня. – Откуда здесь такие толстые корни? Деревья далеко.

Скалу пятнали невысокие березки и тонкие прозрачные сосенки, но около ее подножия не было ни одного крупного дерева.

- Они будто удерживают скелет в нужном положении, – Денис потрогал толстый корень, подпиравший ступню; мелкие фаланги вросли в твердую древесную плоть.

Тоня задумчиво провела ладонью по корням, осмотрела лысую площадку у подножия скалы. Резво распрямилась, протянула руку Денису, который рывком вытянул ее из могилы. Уперев взгляд в землю, Тоня, будто ищейка, сделала несколько шагов до каменной стены, уперлась руками.

- Они идут сюда. Под скалу, как будто ручей течет под камни… Древесный ручей.

Тоня прошлась вдоль скалы, нагибаясь в тех местах, где корни ныряли под серый мшистый камень.

- Ничего не понимаю…

Денис подошел к узкой морщине в породе, где бархат мха прерывался каменной складкой, присмотрелся и крикнул:

- Тут проход!

Подбежала Тоня – пласты породы заходили друг на друга, образуя переходы серого, и скрывали небольшую щель, которую можно было увидеть, только сунув голову за острый каменный угол.

- Пролезешь? – Тоня заглянула в темный прогал.

Они достали налобные фонарики из рюкзаков, подошли к лазу; Тоня помедлила и первая шагнула в проход.

Пещера обдала стылым холодом, затхлым запахом. Свет фонариков забегал по низкому серому своду, наткнулся на большой валун при входе. Денис оценил величину и, опираясь на камни поменьше, забрался на валун, втащил за руку Тоню. За валуном открылся небольшой зал, с правой стороны в породе зияли выдолбленные в стене ниши явно рукотворного происхождения. Подойдя к нишам и посветив, Денис увидел сваленные в кучку кости, венчал ее череп с вставленными в глазницы сушеными цветами, похожими на мелкие астры.

- Охренеть! – воскликнула Тоня, опустилась на корточки и защелкала камерой телефона. – Невероятное что-то! Боже, как жаль, что тут нет нашей  команды из универа!

Всего ниш оказалось пять, и каждая содержала в себе кучку костей с черепом на вершине. Какие-то кости были серые, будто выветренные, какие-то коричневые, в ссохшейся окаменевшей плоти. Захоронения были украшены сухими листьями, цветами, метелками рогоза и разноцветными камешками.

- Смотри! – подозвала Тоня Дениса к одной из ниш. – Смотри, какой он огромный!

Этот череп был с раздутой, будто у мультяшного героя, задней частью, крошечное личико выглядело неестественно и жутко.

- Емае, это что, инопланетянин?!

- Просто гидроцефалия, или водянка в народе.

По полу пещерки змеились те же толстые корни, убегали под камни, оплетали, огибали их и устремлялись к небольшому проходу на дальней стороне в виде низенькой кривоватой арки. По краям она была украшена грубоватыми узорами из высохшей глины в виде растительного орнамента. Они двинулись к проходу и увидели за ним тупик – совсем небольшое углубление в породе, где могло бы уместиться, согнувшись, не больше трех человек. Пол в нише был сплошь засыпан сухими цветами и листьями, и Тоня, присев, внимательно его осмотрела.

- Еще одно захоронение? – пробормотала она.

Она осторожно смела ладонями сухой сор, и Денис увидел все тот же серый камень, в который ныряли мощные корни.

- Они уходят сюда, вниз…

Тоня уперлась ладонями в породу, будто проверяя ее на прочность и вдруг корни, словно живые, расступились, открыв черную дыру, и она, не удержав равновесие, с коротким криком упала в темноту. Денис громко заорал – серые своды отразили и умножили его крик, но корни уже сомкнулись, и сколько он ни бил кулаками, не разжали своих каменных объятий.

- Тоня! – крикнул Денис и замер, прислушиваясь.

Там, под корнями и породой пещеры ему почудилось движение, что-то едва заметно завибрировало и застонало, но тут же замолкло.

- Твою мать! Тоня!

Денис бросился вон из пещеры, добежал до могилы, пошарил в Тонином рюкзаке и вынул бутылочку со святой водой. Вернулся, еле протиснувшись через входную щель, полил из бутылочки на камни, которые поглотили Тоню. Вода растеклась по породе, залилась под листья, но тут же, будто в съемке задом наперед, струйки поползли обратно и собрались в выемках между камнями. Но серая плоть скалы осталась так же тверда и недвижима.

- Черт! Сука!

Денис с досадой вновь ударил по камням и всхлипнул. Что делать? Если бы тут был Степан… Он же ничерта не понимает в этом безумном, вывернутом мире!

- Как же ты достала! – заорал он, обращаясь к кайсын. – Что ты людям жизни не даешь?! Отдай ее! Зачем она тебе, сумасшедшая ты, кривая, стремная сука!

Денис попинал листья в нише, разгреб их руками; но под листьями серел все тот же равнодушный к его воплям камень. Он сел на листья, опустил голову на руки, посидел, прислушиваясь к тишине. «Кости», - вдруг осенило его. – «Мы же пришли разбить кости!» Денис встал, забрал пустую бутылочку и направился к выходу, когда над ухом ясно услышал Тонин голос:

- Стой. Это не поможет.

Зашевелилась сухая лиственная масса, пришли в движение камни. Денис отскочил, когда в полу открылась большая черная нора и оттуда снова услышал, как Тоня сказал:

- Иди сюда.

Денис помедлил, зажмурил глаза и прыгнул в черноту.

Начавшееся было стремительное падение кто-то прервал, будто его поддержали сотни мягких призрачных рук, невидимых в кромешной темноте. Медленно его спускали вниз, словно он был кроликом, которого переваривала гигантская змея. Тьма вспыхнула мягким красным свечением, и Дениса вытолкнуло в большую каменную полость. Тоня сидела в углу пещеры, вглядываясь в какой-то прогал между валунами. Она оглянулась на него, поманила рукой:

- Иди, посмотри.

Денис сделал несмелый шаг – куртка ее исчезла, толстовка будто оплавилась в кислоте, обнажая плечо и лопатки с гладкой нежной кожей. Он не мог понять, откуда шел свет, будто отовсюду и ниоткуда.

- Что с твоей одеждой?

- Он почему-то растворяет ее. Не любит все искусственное, рукотворное.

- Он?

- Источник.

Денис подошел к Тоне и заглянул в провал между валунами. В этом омуте меж камней бурлило и перекатывалось что-то аморфное, похожее на небольшой смерч из серой пыли. Пыльные клубы вдруг съежились, и он увидел многогранные полости, которые начали множиться, как узоры в калейдоскопе, прибавлять все новые и новые поверхности, расти.

Денис закричал и прижал ладони к глазам – полыхнуло страшной болью, обожгло, темнота внутри взорвалась красным, бурым, алым. Тоня вскрикнула:

- О боже! Убери руки, дай, дай мне..!

Она с трудом оторвала его руки от лица и приложила свои прохладные ладони, и тут же боль утихла, утекла, оставив красные взрывающиеся круги перед глазами.

- Что это, твою мать?!

- Источник.

Тоня погладила его по лицу и по голове:

- Сейчас пройдет, потерпи.

Денис пытался открыть глаза, но зрение не возвращалось – он видел все те же бордовые лопающиеся круги. Тоня усадила его на пол, снова прижала ладони к его глазам:

- Смотри, я покажу тебе.

- Что ты…

Он осекся – перед внутренним взором вспыхнула картинка, наполненная запахами и ощущениями: темные громады елей, тяжелое дыхание, боль в правой ноге.

Меж деревьев мелькает красное зарево, кричат. Лишь бы успеть, добежать до холмов. Холмы. Холмы впереди. Чьи-то чужие мысли нагло воткнулись, ввинтились в мозг. «Как нога болит… Не успею». Мелькнуло, сместилось – грубое лицо пожилого мужика с неряшливой бородой лопатой, орущего в лицо: «Сука! Ведьма! Бери ее, ребяты, держи!». С бородатого слетела шапка, петля слюны упала на перед армяка. Горло сдавило, легкие взорвались болью, грудь похолодил ночной воздух – кто-то разорвал одежду.

Денис, разинув рот, хватал воздух, и Тоня убрала с его лица руки. Он поморгал – багровые пузыри все еще всплывали, но зрение потихоньку возвращалось.

- Они задушили ее…

- Нет. Придушили, бросили в могилу живую и закопали.

- И она теперь мстит?

- О нет! Она просто делает то, что должна.

Тоня кивнула на темный провал за ее плечом:

- Это источник. Сила творения. Она не хорошая и не плохая, она просто есть. Родник чистой энергии. Но, как и всякой энергии, ей нужна форма, нужно русло, чьих берегов она будет держаться. Что происходит, когда энергия прет, не разбирая дороги? Будет хаос, взрыв, безумие. Как раковая опухоль – ее клетки бесконечно молоды и готовы бесконечно делиться, но это губительно для организма. Кайсын соединяется с источником, пропускает через себя и дает этой энергии выход. Силу нужно перенаправлять, стравливать избыток, и на первый взгляд бессмысленные вещи, которые делают по приказу кайсын ее мужья, именно этим и занимаются. Лесная мать может дать много больше, она может творить прекрасные и удивительные вещи, и подменыши – только малая часть ее мастерства. Но ее тело уже почти истлело, потеряло силу, оно больше не может пропускать воды источника через себя так, как нужно. Кайсын и источник – прекрасный и невероятно мощный симбиоз, но человеческое тело, к сожалению, играет в этой цепочке не последнюю роль. Костные патологии удивительным образом это связь укрепляют и поддерживают, поэтому барская дочка и привела крестьян сюда, чтобы они закопали ее там, где она могла бы иметь связь с источником. Лесу нужна новая кайсын, но эти дэлэ не подходят, они слишком здоровы, а найти подходящих кайсын никак не может.

- Но подходишь ты, – упавшим голосом произнес Денис.

- Да. Моя фибродисплазия делает меня идеальной.

- Ты хочешь остаться тут?

Тоня молча, в упор посмотрела на него серыми неподвижными глазами.

- Послушай, ты с ума сошла. Да пошли они все к чертовой матери! Пусть сами тут разбираются с этим сраным источником и всей этой лабудой! Давай вернемся! Господи, да с чего ты вообще взяла, что болезнь будет прогрессировать? У тебя все может еще быть! У нас все еще может быть..!

Денис прижал к себе ее легкое сухое тело, и Тоня погладила его по затылку. Но в этой ласке не было ничего волнующего – так гладит и утешает мать.

- Знаешь, а я ведь в тебя почти влюбилась.

Она грустно и нежно улыбнулась.

- И я…

- Иди. Пожалуйста, перенеси кости кайсын сюда, в пещеру. Девушки сделают для них усыпальницу и будут приходить и сыпать сухие цветы и листья. Будут петь песни, взяв друг друга за руки. Все они, те, кто в пещере, славно поработали. Теперь мой черед.

- Степан расстроится, – упавшим голосом привел Денис последний аргумент.

- Иди, – Тоня мягко оттолкнула его и направилась к источнику, на ходу срывая с себя остатки рваной толстовки. Обернулась, стоя около источника. – Я верну тебе Никиту.

***

Денис собрал Тонины совки и щеточки, прицепил лопату к рюкзаку. Посидел на краю могилы, допил остатки безнадежно остывшего чая из термоса, посмотрел на неподвижный лес в прозрачном осеннем воздухе. На пару минут выглянуло солнце, мазнуло теплом по щеке, будто ободряюще погладило.

Денис перетаскал кости кайсын в пещерку, сложил рядом пучок полевых пушистых колосков.

- Пока, Тоня, – тихо сказал он, глядя на темный лаз, украшенный узорами из глины.

Пещера отозвалась еле слышным гулом и шорохом, и Денис направился прочь.

Обратный путь оказался много короче – уже через четверть часа он увидел меж деревьев трассу вдалеке, и тут же услышал голос Никиты:

- Да твою мать, Дэн, я тут бегаю с час и ору, тебя ищу!

Денис обернулся и увидел Никиту – совершенно целого и невредимого, с отросшей бородкой и в невероятно грязной, темной ему куртке с чужого плеча, всю перемазанную глиной.

- Как я успел так изгваздаться! – Никита всплеснул руками. – Чертова соплячка, ну ее нахрен!

Денис бросился к приятелю и крепко обнял.

- Э, ты чего?

- Да ничего, все нормально. Поехали?

В машине Никита просматривал видео и фото, снятые в Тургане на дворе Натальи:

- Слушай, а из этого несколько классных выпусков можно сделать. Девку конечно сначала надо отыскать… Мы как, в полицию сразу идем?

- Не будем мы ничего делать.

- В смысле? А канал?

- К чертовой матери канал!

Денис посмотрел вбок, на темные ели, стоящие стеной и улыбнулся.

В доме бабки сильно пахло церковным ладаном, на кровати торчком стояли подушки, покрытые кружевной накидкой. Одна стена была сплошь покрыта фотографиями, являя собой летопись Матрениного рода не меньше, чем в пяти поколениях.

Пышки оказались душистыми булочками, жаренными в масле, и Денис с ходу запихнул в себя несколько штук, запивая чаем из самовара.

- А вы, бабуль, как же живете одна..? – спросила Тоня.

- А чево мне? – рассмеялась старушка. – Дети мои померли все, внучка вот звала в город жить. Побыла я у ней с неделю, да и сбежала! Ей богу, сбежала! Ничево хорошего, все дома, дома, серые да длинные, как сараи, не знай, где и притулиться, машины везде ездют, дымом воняют. А нужник прям у кухни, где это видано! Тьпфу, пакость!

Матрена сердито потрясла висячими брыльками у щек. Тоня еле заметно улыбнулась, рассеянно отхлебнула из чашки и достала большой блокнот, готовясь делать заметки.

На руки старухе запрыгнул кот, замурчал, прикрыв глаза, и она повела свой рассказ уютным, мягким, журчащим голосом:

- Ну, раз за сказками пришли, вот вам сказка, ребятки. Жил был в одном селе один барин, и как-то постучался в его дом служивый – пусти, мол, переночевать. Открыла ему ключница и говорит: «Барин-то у нас добрый, всяких привечает. Иди вон, ложись у печки, коль не боишься»

«А чего ж мне бояться?» – удивился солдат.

«Барин-то добрый, да вот дочь у него – ведьма.»

«Ах ты ж, оказия какая! Ужель прямо ведьма?»

«Зубы у ней в два ряда, костяная нога. Ходит-бродит барская дочка ночью по селу, около какой избы остановится – чертит мелом крест. А на третью ночь в означенный дом придет, какое дитя из люльки и возьмет, да нечистому и отдаст!»

«Что ж, али деверей не запираете, православные?» – спрашивает солдат.

«Так ведь зубы у ней железные, да в два ряда! Возьмет, да любую дверь и прогрызет!»

«Ладно» – говорит солдат. – «Бог поможет!».

Лег около печки, шинелькой накрылся, да и уснул. Ана следующий день в селе плач и вой стоит – барская дочка поставила крест на двери старосты, а у него деток мал мала меньше. Пошел солдат к старосте и говорит:

«Ночью прячьтесь все в подпол, а я приду, дочку барскую встречу».

Староста отнекивается, мол, у ведьмы железные зубы, что ты ей сделаешь! И себя зазря погубишь, и нас не спасешь. Солдат на своем стоит - мол, обо мне не беспокойтесь.

Настала третья ночь, солдат затаился в доме старосты за люлькой, на лавки и на печи тряпок наложил да одеялами прикрыл. А семья старосты в подполе притаилась, сидят, не дышат. Ровнехонько в полночь слышит солдат, как затрещала дверь в дому, щепки полетели. Прогрызла барская дочка дверь, ходит по горнице, детей ищет. Сорвала одно одеяло – пусто, второе – пусто, закричала тогда ведьма, разинула рот:

«Ах, такие сякие, все равно найду, дух ваш чую, ночь впереди длинная!»

Выскочил солдат тогда из-за люльки да прямо в глотку большой булыжник ей и сунул. Давай ведьма его грызть, один ряд железных зубов сточила, за второй принялась. А солдат пояс достал заговоренный, над которым батюшка сто молитв прочел, сто поклонов набил, сто потов пролил, да и повязал барскую дочку. Стонет она, а сделать ничего не может – булыжник ей зубы затупил, а пояс заговоренный силы лишил.

Вылез староста из подпола, пошли они в чисто поле да вместе с солдатом раскопали  могилу подальше от православного кладбища, да ведьму туда и сунули, а на руки ей грузила тяжелые привязали, чтоб не выбралась.

Закончив, Матрена отпила остывшего чаю и склонила голову набок:

- Вот так-то в старину сказки сказывали.

Старуха припомнила еще несколько быличек, в которых люди разными способами гибли от неуважения к лесу и самой кайсын, и Тоня записала и их.

На прощание Матрена насовала им с собой пышек, погладила Дениса по спине и пробормотала:

- Ладную девку нашел, и сам молодец.

Поблагодарив старуху, они распрощались и вышли на широкую сельскую улицу. Ветер раскидал по небу большие куски облаков, подкрашенных снизу серым, солнце то проглядывало, то скрывалось, заставляя ежиться от октябрьского холодка.

Тоня лекторским тоном, запахиваясь поглубже в куртку, рассказывала Денису:

- Вариаций этой сказки в Тургане несколько, но сюжет плюс минус всегда один и тот же – как некий проницательный персонаж обезвреживает ведьму. История эта довольно древняя, сюжет похожей сказки встречается у многих народностей во многих областях России, но то, чтомы с тобой прослушали, имеет довольно конкретные черты определенного времени.

- И какие же?

- В сказке упоминается шинель – в России она вошла в широкий обиход в самом конце 18-го века. А также несколько раз повторяется, что ведьма – барская дочка, богатых землевладельцевначали называть словом «барин» во второй половине 18-го века. Что мы имеем: довольно древний, архаичный сюжет об обезвреживании ведьмы, но сюжет явно дополненный деталями, которые вплелись в сказку не ранее конца 18 столетия.

- А в 1799 году в Турган приезжает следователь, чтобы разобрать какое-то важное дело, - сказал Денис. – И ты думаешь…

- Я думаю, что ведьму в селе убили самую настоящую, в лице дочери некоего помещика, и именно из-за ее гибели или исчезновения и приезжал высокий полицейский чин. Может, девушка имела психические отклонения или еще какие-то особенности поведения, из-за которых и прослыла ведьмой. И самосуд над колдуньей, из-за которой, по мнению крестьян, заболевали и умирали дети, вполне мог бы состояться.

- Ты хочешь сказать, что эта барская дочки и есть кайсын? Ведьма, которая и из могилы творит свое колдунство?

Тоня пожала плечами:

- Что-то вроде того. Сказка, конечно, отразила это событие в очень искаженном виде – здесь ведьма очевидное зло, тогда как сама кайсын… не так однозначна.

- Ну да, конечно неоднозначна, – проворчал Денис – Всего лишь выдрала глаза моему другу и заставила его прислуживать себе голышом в лесу.

- В то же время она дает селу подменышей, которые лечат людей и во всем им помогают. Я пока не понимаю мотивацию Лесной матери, поэтому спорить не хочу.

- И как это может помочь вернуть Никиту?

- Денис, ну ты что, фильмы ужасов не смотрел? Древняя могила ведьмы, кости…

Денис ахнул и встал как вкопанный на тропинке:

- Найти ее скелет, выкопать и…

- Уничтожить.

Он хотел спросить, где на огромной территории леса и села искать ее могилу, но тут же догадался сам:

- Кромешные холмы. О них говорил Степан, когда выводил нас из леса… Это ее логово.

- Примерно так.

- То есть… Мы убьем кайсын?

Тоня наморщила лоб:

- Вообще не факт, что у нас получится. Но мы можем попытаться. Если хочешь.

- Черт, я даже…

- Только нужно быть готовым к последствиям. Во-первых, больше не будет подменышей, во-вторых, мы не знаем, как это скажется на лесе, не зря же ее называют Лесной матерью. Хочешь попробовать?

Денис задумался на целую минуту, соединив кончики пальцев. В голове снова зазвенела надоедливая примитивная песенка «Ах как ты мне нравишься, ой-ей-ей!», а перед внутренним взглядом встала картина, как падает в осеннюю желтую траву окровавленное глазное яблоко в ошметках.

- Да, я хочу, – наконец твердо сказал он.

***

Тоня запретила Денису рассказывать об их планах старику.

- Он не отпустит нас, поверь. К кайсын он относится… странно. Вроде и недолюбливает ее, но баб Зое не мешает таскать в лес подношения. И алтарь ее не рушит.

Степану они соврали, что Денис возвращается в город и заберет с собой Тоню, которой в Екатеринбурге нужно показаться родителям и решить мелкие бытовые дела, а потом она уедет обратно в Турган. Старик с беспокойством спрашивал:

- А вернешься ли..? Ты смотри, бабка моя ругаться будет, скажет, ах ты старый хрыч, не удержал!

- Вернусь, дядь Степан! – убеждала Тоня, доверительно трогая его за руку. – Коньячку вам привезу!

И старик таял под ее лукавым и ласковым взглядом.

Накануне назначенного дня Денис никак не мог уснуть, ворочаясь под толстым ватным одеялом. В голове то гудела незатейливая песенка, которой кайсын дэлэ пыталась его завлечь, то всплывал образ барской дочки с железными зубами вроде капкана, то ощущался вкус тошной мерзости, которой их поил Степан около сухого дерева. В окно бился неутихающий ветер, свистело в трубе.

Денис начал уже проваливаться в сон, когда почувствовал легкое прикосновение к плечу. Около него сидела Тоня, поджав под себя ноги. Русалочьи волосы ее были распущены и окутывали легкую фигурку пышным плащом, подсвеченные фонарем со двора.

- Ты что..? – шепотом спросил Денис.

- Слушай, я тебя обманула. Я не фольклористка. И вообще к филологии никакого отношения не имею, – прошептала Тоня.

- Зачем?

- Я в аспирантуре на кафедре антропологии училась, ушла оттуда полгода как.

- Тонь, ты к чему это?

Она вдруг повесила голову и всхлипнула. Денис приподнялся на локте и тронул ее тонкое запястье:

- Эй, ты чего? Отчислили, что ли?

- Нет, я сама ушла.

Тоня потерла глаза тыльной стороной ладони.

- Я росла… Как бы это сказать… В очень интеллигентной семье. Отец – профессор медицинских наук, ведущий уролог, мама антрополог, кандидат наук. Каждый из них имеет имя, у мамы и отца несколько монографий, куча статей, они имеют вес в научном сообществе. Мне с детства втирали, что самое главное – заниматься наукой, ничего больше не стоит внимания. Мама всегда говорила, что порядочный человек может интересоваться только наукой. Сначала я пошла по стопам отца, поступила в медицинский, но быстро поняла, что это не мое. Меня трясло от мысли, что из-за моей ошибки может пострадать и даже умереть человек… И перевелась на антрополога. Отец был уже не так доволен, но все-таки смирился и постоянно говорил, что я должна стать выдающимся ученым. Учиться мне нравилось, диплом я сдала на отлично, в аспирантуру меня приняли с распростертыми объятиями. Статьи, раскопки, студенты… Меня это все увлекало, и я была уверена, что мне удастся сделать нечто значимое. Пусть не великое открытие, но что-то такое, что заметили бы в научных кругах, что я смогу наткнуться на такую находку, которая станет новым словом в антропологии.

Однажды я сильно ударилась плечом на раскопе, место ушиба поболело и вскоре прошло. Но, вернувшись в город, я заметила, что под кожей образовалась довольно плотная шишка. Я немедленно перепугалась, знаешь, нет человека мнительней, чем тот, кто учился на медицинском… Сдала анализы, прошла обследование… Как же я обрадовалась, когда узнала результаты гистологии – это не было онкологией. Мне тогда казалось, что нет ничего страшнее онко. Но шишка не проходила, и мне стало неудобно поднимать руку. Отец нашел спеца по своим связям, и тот установил точный диагноз…

Голос Тони дрогнул.

- Ну..?

- У меня фибродисплазия.

- А что это?

- Ее еще называют болезнью второго скелета. Мышцы и сухожилия постепенно превращаются в костную ткань, а любая травма это усугубляет. То есть мягкие ткани буквально замещаются твердой костью. Тот спец сказал, что у меня необычно позднее проявление, обычно первые симптомы начинаются в детстве. Я буду терять подвижность, превращусь в окостеневшую статую, за мной нужен будет уход, как за парализованной.

- А это… это точно?

- Сто процентов. Он отличный диагност.

- Все равно он мог и ошибиться.

Тоня покачала головой и ее пышные волосы пришли в движение, издав тихий шорох.

- Слушай, может, сходить к подменышу? Вон хоть к этой тетке кривой с отвисшей щекой, нам про нее Степан рассказывал. Она все лечит, даже рак!

- Я ходила, – вздохнула Тоня. – Она сказала, не возьмется.

- Почему?!

- Сказала, что посмотрела вперед и не увидела моего будущего. Темнота. А это значит, вмешиваться нельзя.

- Давай ей денег предложим побольше!

- Я пробовала, Степан пробовал. Отказывается.

Денис тихо присвистнул:

- И Степан знает!

- Знает. Поэтому и предлагает мне тут остаться… Говорит, досмотрят меня с Зоей, если что. И куда я на шею двум старикам… Я ведь им даже не родная.

Тоня глубоко и судорожно вздохнула.

- И ты при этом хочешь идти со мной в лес кайсын? Я тебя не пущу.

Она отбросила пушистую прядь с лица:

- Неужели ты не понимаешь… Может, я смогу сделать хоть что-то значительное, прежде чем стану парализованным бревном с уткой под кроватью. А может, кайсын сжалится и заберет меня к себе… Знаешь, что сказала мама, когда я ей рассказала про диагноз? «Боже мой, надеюсь, ты успеешь дописать диссертацию»! А отец долго изучал мои анализы, а потом разозлился…Я думала, он злится на болезнь, на судьбу, но он злился на меня. Что я такая нелепая, не оправдала, не смогла… Не смогла в медицине, не смогу и в антропологии. Неудачная дочь, нечем гордиться. Я тогда психанула и ушла из университета. Какая разница, ничего уже не имеет значения.

Тоня посмотрела в окно, где мертвенный свет фонаря очертил круг на осенней полегшей траве. Лицо ее было отстраненным и неподвижным.

Денис откинул одеяло и потянул Тонину руку:
- Иди сюда.
Ее голова легла ему на плечо, и он погладил её по теплой шелковистой макушке. Денис не знал, что сказать – он совершенно не умел утешать, да и отношения его с девушками никогда не достигали такой доверительной близости. В его жизни была страсть, была романтика, но та жгучая смесь жалости и нежности, которую вызвало в нем Тонино признание – это было впервые.
Он шептал ей какую-то ничего не значащую ерунду, говорил, что все будет хорошо, что врач мог и ошибиться, а болезнь может затухнуть. Тоня вскоре обмякла в его объятиях, и Денис увидел, что она спит. Дыхание её пришлось ему на ключицу, и он долго не мог уснуть, чувствуя это теплое невесомое дуновение.

***

Утром рано, когда Степан ушел по делам на ферму, Тоня в это время быстро сложила в рюкзак свои инструменты – совки, щеточки разных мастей, скальпели и специальные ножи. Сунула Денису небольшую складную лопату:

- Положи в багажник.

- А эти твои ножи и щетки зачем?

- Я же все-таки ученый, – фыркнула она. – Если найдем могилу, интересно будет изучить. Разбить кости всегда успеем.

Тоня притащила небольшой ящик с дном из проволочной сетки, покрутила и со вздохом сожаления отставила в сторону:

- Нет, грохот слишком громоздкий.

- Зачем он?

- Землю просеивать, искать мелкие артефакты – бусины, пуговицы, зубы…

Она наделала бутербродов, сварила несколько яиц, сунула Денису в рюкзак. Отлила в бутылочку святой воды, взяв ее из банки под Зоиным иконостасом, а с алтаря кайсын сняла березовый крест с остриями на концах.

- Надеюсь, баб Зоя на меня не обидится, если мы его не вернем.

- А это нам к чему?

- Защита, – пожала плечами Тоня. – Хоть бы не пригодилось…

Закинув в машину рюкзаки, они тронулись прочь из села.

Ветер стих, укутав небо плотными мрачными облаками, лес почти лишился яркой желтой листвы, а зелень елей была невеселой, мрачной, темной.

Они миновали большой прогал между елками, мелькнули голые поля с щетинкой побритой косилками ржи; проехали углубленную в низинку поляну, обрамленную грустными березками с их висячими ветвями-плетями, затянутый зеленым прудик с живописно торчащим пнем; Денис запоздало подумал о том, как красивы окрестности Тургана. Он сбавил скорость, когда Тоня дала ему знак, съехал на обочину. Они вышли из машины, взвалили рюкзаки и углубились в лес. Так же, как и в прошлый раз, сразу попали на небольшую, еле заметную в траве тропу, и, прошагав по ней минут пять, Тоня свернула в густые заросли:

- Чтобы выйти, нужно идти по тропе, а чтобы попасть во владения кайсын – свернуть с нее к чертовой матери.

Денис пробирался между елок, отводя колючие ветки, норовящие хлестнуть по лицу. Тоня шла впереди, и ему вдруг стало стыдно, что его ведет девчонка. Он обогнал ее:

- Я впереди пойду.

Тоня пожала плечами и сделала комичный жест, приглашающе сложив руки и чуть пригнувшись, словно дворецкий.

Как и тогда, со Степаном, вдруг изменилось освещенность, будто кто-то прикрутил лампочки. На лес опустились серые сумерки, и они с Тоней, не сговариваясь, достали фонарики из рюкзаков, приладили на лоб. Денис ощутил, как по плечам пробежала волна мурашек, хотя страшно ему не было; стали легкими и чуть приподнялись волосы, будто наэлектризованные. От земли шел пряный и густой запах падалицы, осенний свежий воздух холодил голову.

- А почему ты занялся этим каналом? Что сподвигло? – вдруг спросила Тоня. – Помогать людям тяжело… Мне так кажется. Люди ведь разные, кто-то и за пачку гречки будет благодарен, а кто-то скривится, что айфон подарили не последней модели.

Денис поморщился – упоминание канала резануло стыдом.

- Да какая там помощь! Ни один такой канал не создан для помощи, он создан только для контента и заработка.

- Но я смотрела такие ролики… Помогают же пожилым, инвалидам…

- Нет, – резко перебил Денис. – Слушай, давай не будем.

- Ну хорошо. Извини.

Какое-то время они шли молча, и Денис преувеличенно старательно придерживал ветки, чтобы Тоне не прилетело по лицу. И вдруг неожиданно для себя сказал:

- Самое первое видео, оно было снято для помощи. Но только одно. Была одна девчонка молоденькая совсем, ей 17 стукнуло, а она уже родила. Она вообще аборт хотела сделать, ее мать отговорила. Аборт грех, убийство, все такое. Ну и родила, а мамашке самой 36 лет, нафик ей все эти внуки сдались, она просто мужика нашла и девчонку с ребенком бросила. Уехала куда-то, уж не помню, в Турцию что ли. Ну вот девка помыкалась, родня какое-то время помогала, а потом совсем одна осталась.

- И вы ей помогли?

- Я помог. Я тогда один все делал – съемки, монтаж. В общем, если вкратце, поддерживал ее какое-то время деньгами, дал огласку этой истории, а потом тетка какая-то пожилая откликнулась, забрала ее к себе с ребенком. Девчонка мне даже написала потом с благодарностями, фото дочки высылала… Но мне тогда уже пофиг было, канал набирал обороты, не до сантиментов. Я ей, кажется, даже не ответил. Появились спонсоры, донаты хорошие.

- И что дальше случилось? Почему ты… Ну…

- Почему я стал делать бабки на несчастных людях?

Денис обернулся – Тоня покраснела и опустила глаза.

- Ты-то чего краснеешь, – хмыкнул он. – Ты-то почти святая. Все тебя любят, всем ты нравишься, старик вон надышаться на тебя не может. Умная, ученая… Красивая. Это я…

- Перестань.

Денис снова пошел вперед, продираясь сквозь заросли колючего тонкого кустарника с особенно цепкими гибкими ветками.

- У меня ведь батя с бабками, – невпопад сказал он. –  Состоятельный. У него производство алкашки, как грится, небольшой свечной заводик.

- Ну?

- Ну и женился он на победительнице конкурса красоты заштатного, какая-то мисс Тверь или что-то вроде. У моей мамки не жизнь была, а малина. Штат прислуги, а когда я родился, нянек куча, личный шофер. Когда мне лет семь было, появился брат. С отклонениями. Родичи помыкались по клиникам – США, Израиль, Германия, все без толку. Сильно бракованные тела лечить нигде не умеют… О черт, извини.

- Ничего. И что дальше было?

- Интеллект у него оказался сохранен, вот только все остальное… Довольно тяжелая степень ДЦП – коляска инвалидная, все эти парезы, ну, руки, ноги скрюченные, …

- Да, я знаю, что такое парез.

- Ну вот…Он говорил, но невнятно, непонятно. Его только я и понимал.

- Ты?!

- Ага. Может, помнишь, фильм такой был «А в душе я танцую»…

- Да, про двух парней на колясках. У одного ДЦП было, а у второго миодистрофия Дюшенна.

- Ну вот у нас примерно так же было. Я его мычание понимал, маме переводил. А отец решил его отправить в интернат. Хороший, частный, не эту дыру, где сто писят дебилов в одной палате и вареная кочерыжка на ужин. Но мама воспротивилась. Нет, и все. Я слышал, как они орали друг на друга. Для отца Витька человеком-то не был, так, сидит нечто, слюни пускает. Короче, разосрались они так, что батя выгнал ее к черту из дома вместе с братом. Сказал, чтоб выбирала, или нормальная семья, или этот дебил. Ну, вот она и выбрала.

- А ты что? – с интересом спросила Тоня.

- А я ее потом лет восемь не видел. Отец не давал ей со мной общаться.

- Почему?!

Денис пожал плечами.

- Наверное, думал, примерно так же, как твои родаки. Или идеальная семья, или никакая. В общем, он считал, что созерцание брата с ДЦП мое воспитание пустит по неправильному пути. Люди должны быть сильными, успешными, а любую слабость и проблему из своей жизни – устранять. Вот он и устранил. И я долгое время думал, как он. Или ты победитель по жизни, или лох.

Денис снова замолчал на несколько минут, потом сказал, повернувшись:

- А канал… Канал я начал продвигать, чтоб отца позлить. Он хотел, чтоб я по его указке жил, как и все остальные, орал постоянно «Ну и кем ты будешь? Простигосподиблооогером?» Вот и я стал.

- А с мамой ты…

- Говорили как-то по телефону, давно уже. Чужие люди, не склеить.

Он почувствовал, как к его плечу прикоснулись легкие Тонины пальцы, сказал:

- Да ладно, хрен с ним. Было и было.

Под ногами захлюпало, между плетями мертвой, белесой травы проступила влага. Грубые резиновые сапоги пружинили, чавкали. Жидкие сумерки будто посветлели на пару тонов, родив из мглистого вечера раннее утро.

Денис вдруг остановился, и Тоня врезалась в его спину.

- Ты что?

- Тссс…

Он указал вперед, где среди осин мелькнула красная куртка. Они медленно двинулись, осторожно ставя ноги в кустики черники. Глазам открылась небольшая, свободная от деревьев площадка, рядом шумел ручей. Недалеко от ручья стояла ярко-желтая туристская палатка, к ним спиной на раскладном стульчике сидел парень в красной куртке и полоскал алюминиевую миску.

- Эй…– несмело позвал Денис, но тот не обернулся, занятый своим делом.

- Привет! – громко сказала Тоня.

Парень обтер тарелку травой, снова ополоснул и встал, повернувшись к ним. Тоня ахнула, и Денис невольно взял ее за руку и отступил назад. У парня не было части лица – вместо левой щеки зияла коричнево-багровая рана, глаз вытек из обнажившейся кости черепа. Рваная рана явно была старая – ткани почернели и засохли. Не глядя на них вторым глазом, вполне живым и осмысленным, он двинулся к палатке, и они с Тоней отступили еще на несколько шагов.

- Диман, хватит дрыхнуть! Я один, по-твоему, должен завтрак готовить? – крикнул парень, расстегнув палатку. Вышло у него невнятно, язык высовывался, словно багровый слизень, в дыру в щеке.

Из палатки, сгорбившись, вышел второй парень в камуфляже, и Тоня ошарашенно прошептала:

- О боже…

У камуфляжного были кошмарные глаза – будто в глазницы кто-то набил серовато-белесое желе с кусочками еловых иголок и чешуек от шишек. На щеках застыли потеки, словно капнули воском.  Он подошел к большому рюкзаку, покопался, вынул футболку и кинул ее в котелок, висящий над костром:

- Щас каша будет.

Первый, в красной куртке, постоял, и, будто что-то вспомнив, снова пошел к ручью, сел на стульчик и принялся полоскать свою миску и оттирать ее травой. Камуфляжный поднял с земли ветку и помешал в котелке, словно там действительно было какое-то варево. Первый снова встал, подошел к палатке и крикнул то же самое:

- Диман, хватит дрыхнуть! Я один, по-твоему, должен завтрак готовить?

Второй отозвался:

- Щас каша будет.

Первый сделал шаг к ручью, но передумал и снова вернулся к пустой палатке:

- Диман, хватит дрыхнуть! Я один, по-твоему, должен завтрак готовить?

Потом он снова вернулся к стульчику и снова начал отмывать миску, а камуфляжный полез в палатку. Тоня подошла к кострищу, приподняла майку – в котелке валялись складной ножик, пластиковая чашка и сломанная пополам палка. Денис оттащил ее  сторону – камуфляжный снова подошел к котелку и бросил зажигалку:

- Щас каша будет.

- Их будто зациклило, – громко прошептала Тоня.

- И видимо, довольно давно, – отозвался Денис и показал утоптанные глубокие тропки от ручья к палатке и от палатки к кострищу. – Давненько они тут свою кашу готовят.

Они осторожно отступили в лес и обогнули адскую парочку по широкой дуге.

Ели вскоре поредели, уступив место нагим березкам, редкие листья на них были совершенно недвижимы. Пришлось пробираться через густо поваленные деревья, укрытые слоем мха и черничных кустиков, и Тоня отмахнулась от руки Дениса, когда он попытался помочь ей перелезть через нагромождение стволов.

- Сама, – коротко бросила она, но Денис увидел, как она снова потирает плечо.

- Давай и твой рюкзак понесу?

- Он легкий, все инструменты у тебя. Отстань, я не немощная.

Впереди открылась чаша озера, свинцово-серого под низкими облаками. По берегам росли странные деревья – угольно черные, будто горелые, но когда они подошли ближе, то увидели, что их ветви и стволы покрыты слоем микроскопических насекомых, шевелящихся единой массой. Тоня пощелкала камерой, сунула несколько козявок в пластиковую баночку с плотно притертой крышкой, подцепив их сухим стеблем.

За озером лес стал гуще, деревья толще и выше. Они миновали участок, где на ветвях и сухих листьях густо висела паутина, и им пришлось снимать липнущую к бровям и волосам массу. Тоня засмеялась, отплевываясь, и Денис вдруг вспомнил, как мама наряжала елку, когда они еще жили все вместе, и украшала ветки живой ели искусственным снегом, который сделала сама из пушистой рыхлой ткани. Маленькому Вите, сидящему в кресле, он почему-то понравился больше, чем дорогие дизайнерские елочные игрушки, и он коряво промычал «Ааа-ссии-оо». Денис понял, что это означало «красиво», и его обуяло раздражение от вида этого убогого снега и нечленораздельной речи брата, которую он вовсе не рад был понимать. Искусственный снег можно было купить в супермаркете, и выглядел он куда как более роскошно, чем эта дурацкая вата, и Денис отпихнул от себя коробку с елочными шарами, ушел к себе в комнату, и заткнул уши наушниками, чтобы не слышать, как Витя зовет его распяленным кривящимся ртом: «Ииинииис!»

Тоня вдруг встала, как гончая собака, вытянувшись вперед, обернулась и громким шепотом сказала:

- Там кто-то есть…

Меж деревьев мелькнуло серое небо, и Денис увидел маленькие фигурки на деревьях, растущих по краю небольшой полянки. Прячась под широколапыми елями, они с Тоней подошли к краю поляны и присели за высокой кочкой с пучком жесткой высокой травы, которая скрыла их головы.

На высоких старых березах и осинах трудились мужья кайсын – тощие обнаженные мужики, по-обезьяньи ловко обхватывали толстые стволы, прилаживали к веткам что-то на ниточках. Денис достал телефон, навел, включил максимальный зум. Тоня прильнула к его плечу, вперив взгляд в экран.

- Они что там, к новому году, что ли, готовятся? – прошептала она, хотя они вряд ли могли ее услышать.

Денис сделал несколько снимков, приблизил фото. Мужья кайсын увесили все ветки трех деревьев оторванными вороньими головами, скрученными в шарики сухой травой, сложенными в пучки веточками, была даже нога какого-то животного с копытом, оторванные пятачки кабанов с запекшейся кровью. Тоня защелкала своим телефоном:

- Боже, это просто офигенно. Я такого никогда не видела…

Поляну они решили обойти по краю, стараясь, чтобы мужья кайсын с исцарапанными корой боками их не увидели. Когда они уже почти миновали поляну, Тоня замедлила шаг и уцепилась за рукав Денисовой куртки:

- Подожди-ка… А ну, встань сюда.

Она подтолкнула его на место, где только стояла сама и принудила его пригнуть голову:

- Присядь чуть-чуть… Посмотри!

Денис взглянул на жуткую инсталляцию на деревьях и протяжно охнул:

- Ох ты ж е...!

Вся эта хаотично развешанная дрянь на веревочках с той точки обзора, с какой на нее смотрел Денис, вдруг сложилась в огромное лицо высотой с березу. Верхняя его часть была плохо обозначена – высоченный уродливый лоб, глаза-щели, зато внизу из веревочек и лесного хлама вырисовывались толстые щеки все в мелких складках, наплывах и наростах, второй подбородок болтался, как бурдюк, растянутый лягушачий рот складывался в ухмылку-полуулыбку. Один из мужей кайсын раскачал несколько длинных веревок, и они, захватывая другие, привели лицо в движение. Денис увидел жуткую иллюзию оттопыривающейся нижней губы, с которой падали и падали черные капли. Падали. И падали. Денису почудился глубокий объемный звук, будто кто-то колотил в огромный таз, и мысли его разбежались, разбились на фрагменты. Мелькнуло вялое желание оглянуться на Тоню, но оно тут же исчезло, погребенное под обрывками призрачных слов: «Дура она, и коса ее дурацкая… А Степан просто на сиськи ее пялится, старый козел… А гнилые котлеты… Вдруг вкусные… Надька в ночнушке… Куда она дела его глаза… У Матрены в огороде закопаны».

Вдруг сквозь ватный морок проступила боль – сначала еле заметная, потом охватившая обручем голову. Тоня кричала ему в лицо:

- Очниииись! Очнись!

И с остервенением терла и дергала его за уши. Но Денис не мог ничего сказать – он с ужасом понял, что лишился способности разговаривать и тупо пялился на девушку. Тоня выругалась, бросилась к рюкзаку, вынула бутылочку, отлила в горсть немного святой воды и протерла ему лицо, приговаривая:

- Лейся потоком под невидимым оком!

Смой с него  порчи, корчи,

все лихое, плохое,

слово и дело худое,

чужое, колдовское.

Ступай на болота, иди за ворота,

Слово мое лепко да крепко!

И его вдруг отпустило – разом хлынули звуки, запахи, глаза просветлели.

- Черт, мрак какой-то… Это что, лицо кайсын?

- Что ты видел?

Денис описал, что привиделось ему в мороке Лесной матери, и Тоня приподняла брови:

- Мне она такого не показала. Я смутно видела неясные очертания лица и все. Кажется, кайсын не оставила надежды тебя завлечь!

Они снова углубились в лес, и, глядя на светлеющее небо, Тоня сказала, что они близки к холмам.

- Карту надо было взять, – проворчал Денис.

Она фыркнула:

- Да, надо было скачать путеводитель в Кромешные холмы. Блин, эти холмы нельзя по карте найти! Тебя либо пустят, либо нет!

Кромешные холмы (3)

Денис поднялся по крутому крылечку вслед за Степаном, миновал крохотную прихожую с кучей разномастной обуви, прошел через темную горницу. Старик усадил его на маленькой кухне за стол с разноцветной клеенкой и достал бутылку зеленого стекла. Нарезал кривых бутербродов с салом и селедкой, открыл банку соленых огурцов, разлил янтарную жидкость, похожу на коньяк. Денис, как только закинул первую рюмку душистого пойла и откусил полбутерброда разом, понял, что дико голоден. Степан подлил ему самогона,вынул из холодильника большую кастрюлю, поставил на огонь.

- Щааас борща навернем. Моя старуха голодным не оставит!

Самогонка пахла разнотравьем и еще чем-то нестерпимо терпким, и Денис с удовольствием втянул в себя ее ароматный дух.

- Ну, так говоришь, нельзя никого вытянуть из этого леса? Неужели никто не пробовал?

Степан подвигал кустистыми бровями:

- Да почему никто не пробовал, пробовали, конечно. Только ничем хорошим это не кончилось.

- Кто? И как?

- Отец еще рассказывал… Дед мой, Петр Аркадьич, царство ему небесное, в начале 20-х работал в ОДН – это, значит, общество такое было, «Долой неграмотность» называлось. Организовывал в деревнях всякое, книжки возил, агитировал за образованность. В Тургане он широко развернулся: учителя привез, библиотеку сделал, а как узнал, что люди в Лесную мать верят и ей подношения делают, начал борьбу с темностью народной. Очень разозлился, мол, только с церквями разобрались, а тут натурально пещерный век, лешачихе молятся. Ну и повелел он это дело вроде как запретить, а чтобы людям доказать, что в лесу нет ничего страшного, решил сам туда сходить и взял с собой старшего сына, Ваню, пятнадцать ему стукнуло. Сказал, повесит на дереве кайсын красный флаг, чтоб все увидели, что никакой Лесной матери нет. Стращали его, предупреждали, уговаривали, он только посмеивался – бабьи сказки, и все тут!

Что уж там с ним было, никто не знает, пропал Петр в лесу вместе с сыном. Бабы пошли искать его, мужики-то в лес уже тогда особо не совались. На третий день нашли под елкой Ваню – голого, всего в глине и совершенно безумного, мычал только да слюни пускал. Вернули матери, доктора даже позвали, да все без толку, так до конца жизни он и не разговаривал. Потом маленько оправился, начал делать, что скажут  – и дрова наколет, и по огороду, что надо, сделает, а то вдруг зависнет и сидит, глаза стеклянные. Иногда по два дня эдак сидел неподвижно в горнице, мать боялась его, спать не могла. Сидит, смотрит, как истукан, не моргает. Прожил он недолго – всего 25 годков… Вот и думай, стоило ли вытаскивать?

Денис помолчал, глядя в тарелку недоеденного борща.

- Но сейчас совсем другое время, может, психиатры помогут, в больницу если…

Старик расхохотался, едва не расплескав самогон.

- А, ну раз психиааааатры!

- Да не верю я, что ничего нельзя сделать! А если подменышу показать, вы ж говорите, они все лечить умеют!

Старик с досадой стукнул ладонью по клеенке и крикнул:

- Да что ж ты упертый-то такой! Поумней тебя люди пробовали! Не отпустит она, понимаешь ты, не отпустит!

Из горницы на крик высунулось сонное девичье лицо:

- Вернулись… А я заснула, пока ждала. А где второй..?

Степан махнул рукой:

- Второго Лесная мать забрала. Это, Денис, Антонина. Гостит у меня.

Девушка бросила на Дениса внимательный взгляд и присела к столу. Была она в вязаной кофте, накинутой поверх сорочки, и низко обрезанных, как галоши, валенках. Толстая русая коса топорщилась золотистыми выбившимися волосками, на щеке розовела складка от подушки. Серые глаза, маленький острый подбородок, несколько редких веснушек на стройном носу с едва заметной горбинкой. Она потерла плечо, чуть сморщилась, как от внезапной боли, спросила:

- Видел кайсын?

- Степан не велел смотреть.

- Собрался друга своего из леса вытаскивать, – проворчал старик. – Ну, вот ты хоть ему скажи, Антонина!

Тоня покачала головой:

- Не сможешь, кайсын не даст. То, что принадлежит ей – навеки ее. А если и вытащишь, она так и будет звать его из леса. Это ж не жизнь, а мучение… Я знаю, я фольклор собираю в Тургане третий месяц, у меня этих историй – целая пачка.

- Ты Степану внучка?

- Нет, – улыбнулась она. –Живу тут, как в гостинице. Бабе Зое вот по хозяйству помогаю.

Степан, глядя на Тоню, вдруг улыбнулся мягкой и нежной улыбкой:

- А мож, все-таки останешься у нас, дочка. Гля-ка, какая у нас красота… И фольклора тут твоего – навалом!

Она опустила погрустневшие глаза в стол, и старик сник. Денис понял, что этот разговор у них не впервые.

- Ладно, пойдемте спать, дядь Степан, всю ночь ведь по лесу мотались. Я тебе, Денис, постель на печке приготовила.

***

Проснулся Денис от грохота металлического ведра – где-то на кухне возилась Тоня, что-то напевала тонким приятным голоском, как птица. От подушки пахло лежалым бельем и немного нафталином, а на пододеяльнике была большая дырка. Денис легко спрыгнул с печи, пошарил глазами – одежда его была аккуратно сложена на стуле, и, одеваясь, он заметил, что джинсы кто-то аккуратно почистил и замыл от глины. Футболка была чужая, с принтом бутылки Пепси на груди, но пахнущая мылом и отглаженная. Он оделся, оглядел большую горницу – в красном углу иконы в несколько этажей, в центре Богородица с младенцем в жестяном окладе, украшенная блестящими фантиками и пластиковыми розами. В углу рядом было что-то, задернутое маленькой занавесочкой, и Денис, быстро оглянувшись, подошел и раздвинул шторки. На полке лежал пучок засохшей травы, два камня с вырезанными нечитаемыми буквами и небольшой крест из березы, в кончики которого были воткнуты короткие ржавые лезвия дешевых ножей.

- Это алтарь Кайсын, – сказала Тоня, выходя из кухни. – Баб Зоя и Христу молится, и лесную нечисть чтит. Такое вот двоеверие… А майку твою я в стирку бросила, совсем потом провоняла.

- Спасибо, – промямлил он и задернул занавески.

Свою длинную косу Тоня обернула вокруг головы, и с джинсовым комбинезоном и толстой деревенской кофтой грубой вязки это хоть и смотрелось странновато, но очень ей шло.

- Иди за стол садись, сейчас обед будет.

Денис спохватился – давно перевалило за полдень, он проспал почти шесть часов.

Вскоре вернулся дед Степан с сельской конюшни, и Тоня накрыла обед в горнице. Денис с аппетитом наворачивал макароны с котлетами и слушал Тонину болтовню, которая рассказывала, как ходила по местным старухам записывать легенды и сказки о кайсын.

- А ты, Денис, когда в город?  – спросил Степан.

Денис поперхнулся.

- Я хочу сходить… сходить к Наде. Может, она что-то знает, знает, как вернуть Никиту.

Старик с Тоней обменялись странными взглядами.

- Послушай… - Тоня отложила вилку. – Я сегодня иду к «Родноверам Велеса». Это что-то вроде микросекты, приехали год назад в Турган, одержимы идее поклонения Лесной матери. Пойдем со мной… А потом уж решишь, надо тебе своего приятеля вытаскивать или нет.

- И зачем они мне?

- Они в лес ходят, считают, если правильно служить кайсын, она откроет какие-то космические секреты бытия. Так вот последний раз, как они туда сунулись, потеряли парня одного, Лесная мать его забрала, а они все-таки его вытащили. Ну вот, поспрошаем да и посмотрим на него…

Денис встрепенулся:

- А? Вытащили?!

Тоня пожала плечами:

- Так говорят.

Степан недовольно цокнул языком и с досадой отодвинул от себя тарелку.

***

Собираясь к «Родноверам Велеса», Тоня сложила в пакет несколько больших румяных пирогов с капустой, взяла пакет сахара.

Поселение находилось на окраине села, совсем близко к лесу. Тоня рассказала, что сектанты захватили несколько покинутых, но крепких еще изб, и основали там, как они говорили, родовое поместье.

- Степан рассказывал, поселились они тут года три назад. Как водится, все в косоворотках, коловрат на каждой рубашке вышит, летом на Купалу голые с венками бегают. Кто-то из них прознал про Лесную мать, ну и притащил сюда этих ненормальных. С чего-то решили, что кайсын – мать всех русичей и детям своим может дать силу неизмеримую. Подменышам же дар лекарский дает, ну, значит, и им достанется... Таскаются в лес, побаиваются, правда, недалеко заходят, так, по краю пройдут с палками в атласных лентах, чего-то попоют и назад. Странно еще, что тот парень первый, кого дэлэ заманили, с огнем ведь играют.

Они дошли до первой избы, и Денис увидел поселенцев из общины – двух немолодых бородатых мужчин, у обоих лбы были перехвачены тесемками, а на ногах красовались онучи, правда, не с лаптями, а с добротными кожаными ботинками. Вышитые крестиком рубашки были натянуты поверх современных пуховиков. На полегшей осенней траве лежало толстое березовое бревно, которое родноверы обматывали соломой.

- Здрава буде, сестрица! – разогнулся один из сектантов. – Кого привела в наше жилище?

Мужчина окал и старался говорить густым басом, и Денис поморщился от театральщины.

- Привет, Огнебог! – Тоня низко ему поклонилась и указала на Дениса. – Это мой друг, он тоже из университета, фольклорист.

Она тихонько ткнула его в сзади в поясницу кулачком, и он тоже неловко поклонился. Второй мужчина, тощий, плюгавый, с жидкой короткой бороденкой и морщинистыми мешками под глазами, недобро зыркнул на Дениса и скупо улыбнулся Тоне.

- И тебе здоровья, Велесрад! – сказала она плюгавцу. – Мы слышали, одного из ваших поцеловала Лесная мать?

- Коснулась милость, коснулась! – снова забасил Огнебог, но голос сорвался и упал до тонкой фистулы. Бас, очевидно, давался ему нелегко. – Вот, Велесу идолище делаем по случаю! Матушка Кайсын силой дохнула, батюшка Велес нам ниспосланного вернул, в общине свет знания зажег!

Денис едва удержал смешок, и Тоня, видя его глумливую полуулыбку, впилась ему ногтями в мякоть ладони.

- Можно ли нам увидеть… ниспосланного? Прикоснуться к благодати?

Огнебог изобразил сомнение на лице, и Тоня протянула ему пакет со снедью.

- Наше небольшое подношение Велесу, к идолищу положите.

Велесрад окинул Дениса откровенно злобным взглядом.

- Ты иди, – кивнул он Тоне. – А этот хрен с горы пусть тут подождет.

- Он помогал печь пироги для подношения,– вступилась Тоня.

- Да ладно, пусть идет, – сказал Огнебог своим обычным голосом. – Найдите брата Яролада, он вас проводит.

Когда они отошли от странной парочки, Денис позволил себе тихо рассмеяться.

- Господи, ну и клоуны!

- Держи себя в руках. Если увидят, что ты над ними ржешь, выпнут и больше не пустят.

Они миновали небольшой садик из яблонь и попали на небольшую утоптанную площадку. Ровно посередине торчало толстое серое бревно, на конце которого была грубо вырезанная голова с усами и шишаком, а от его подножия расходились спирально уложенные ряды камешков.

Около идола стояли в боевой стойке два парня, обнаженные по пояс. Одеты они были почему-то в висячие атласные шаровары и лапти, и Денис подумал, что родноверы Велеса как-то по-своему понимали, как должны выглядеть истинные русичи.

Один из парней, тот, что был пониже и субтильнее, издал горловой вскрик и вскинул руку ладонью вперед. Он не коснулся здоровяка, но тот пошатнулся и упал на камешки. Вскочил, тряся головой, но снова упал.

- Бесконтактный бой, –  шепнула Денису Тоня. – Ну, то есть, цирк, конечно, но они считают, что сила Велеса, аки фаербол, может дать незримого леща.

Невысокий поклонился идолу, и Тоня позвала его:

- Яролад!

На его молодом лупоглазом лице усы и борода росли скудно, лепясь унылыми пегими кустиками. Яролад улыбнулся было, но увидел Дениса и поскучнел.Тоня объяснила ему, что Дениса разрешил пустить в поселение сам Огнебог и он же дал доступ к ниспосланному.

- Ну, пойдемте… – Яролад накинул жилетку из овчины и двинулся вглубь поселения. – А ты еще не надумала к нам, Антонина? Тянешься ведь к правде-то! Да и замуж тебе давно пора, перестарок уже будешь!

- Неа, – помотала она головой. – Мне и в миру хорошо.

Яролад привел их к небольшому сараю и перед тем, как открыть дверь, велел каждому из них пропеть славу Велесу. Они послушно повторили за ним короткую молитву, состоящую в основном из причитаний «слава, Велесу, слава!», и вошли в сарай. Окошко в сарае было прорублено всего одно и то небольшое, и Денис не сразу разглядел, что куча хлама на грубо сколоченных нарах – человек. К ним повернул худое изможденное лицо парень, неловко спустил на пол тощие ног в черном пуху, сел. На нем был намотан ворох одежек, и самую верхнюю, серую просторную толстовку, родноверы завязали узлом у ниспосланного на спине на манер смирительной рубашки. Вонь в сарае стояла немыслимая, смердело выгребной ямой, мочой, гнилью.

- Господи..! – ахнула Тоня.

Парень глухо рыкнул и вцепился зубами в слой одежды около плеча, и Денис увидел, что тот изорвал все тряпки, до которых смог дотянуться. Каким-то образом он достал до ключиц и искусал себя до глубоких ран. На шее болталась свернутая в круг тонкая грязная тряпка.

- Все с себя снимает да из поселения рвется, пришлось замотать, чтоб не убег.

Яролад поднял с его плеч тряпку в розовой сукровице и снова сунул страдальцу в рот.

- Вы хоть туалет выносите? – Антонина кинула взгляд на ведро около кровати.

- Нужды нет, он им не пользуется, если только его как младенца сажать… Некому следить. Да и ходить-то ему нечем, не ест ничего, воду даже не пьет. Так что…

Тоня подошла к парню и дотронулась до его щеки, сплошь заросшей толстой жесткой щетиной.

- Холодный совсем… - прошептала она.

Парень умоляюще посмотрел на Тоню и сказал:

- Мекте ару кайсын. Сойда.

- По-русски совсем уже не говорит, –  отозвался Яролад.

- Отпустите его, – Тоня повернулась к родноверу. – Мучаете только.

- Ну уж нет! Сколько мы молились, сколько плясок около Велесова закута творили…Ничегооо! Это силушка внутри его рвется, сложно ей внутри человечьей плоти-то! Оклемается еще, совладает с силой Кайсын! И тогда..! Мощь Велеса, отца нашего, и сила Лесной матери сотворят такоооое!

Тоня резко повернулась и выбежала из сарая, а за ней и Яролад с блудливым взглядом. Денис же посмотрел в дикие, скорбные глаза парня, сделал несколько шагов к двери, но вернулся и подошел к ниспосланному вплотную.

***

Тоню он нагнал у яблоневых зарослей, отделявших территорию секты от поселка, схватил ее ладонь:

- Да погоди ты, куда летишь-то!

Тоня вскрикнула, дернула руку на себя,лицо ее на мгновение скривилось:

- Идиоты чертовы! Какие же уроды!

Она прижала ладони к пылающим щекам, а Денис сплюнул:

- Да уж, ниспосланный, твою мать! Но почему он рвется обратно в лес, а тот парень, которого мы в лесу встретили, наоборот, хотел выйти к людям?

Тоня, морщась, сжала правое плечо:

- Не понимал просто. Он все равно бы тут жить не смог, она звала бы его.

Сзади послышалось шуршание листвы, Денис обернулся и увидел девочку лет двенадцати, замотанную в большой платок. На шее на веревочке висела табличка, на которой было написано «нѣ разговариватъ с нѣю до 15-го грязника» со старославянскими ятями.

- Полинка! – воскликнула Тоня. – Это кто ж тебя так?

- Велесрад, – уныло сказала девочка. – За то, что я на «Зрадиславу» не откликаюсь. Да наплевать, пошел он в жопу, хмырь гнилой, и изо рта у него воняет.

- Вот поэтому и злющий, – фыркнула Тоня. – Зубы то болят, а он лечит наговорами да травками, придурок. Тебе не влетит, что за мной побежала?

- А если и влетит, пофиг, – девочка беспечно махнула рукой. – Мамка сказала папе, не может она тут больше, в город хочет. Так что я скоро уеду.

- Ну и хорошо! Держи! – Тоня покопалась в необъятных карманах толстой кофты и выудила Сникерс. – Тебе несла.

- Ой, спасибо! – девочка просияла простодушной улыбкой, сорвала обертку и откусила сразу половину конфеты. – Мммм!

- Ладно, беги. Как бы тебя не хватились, а то добавит тебе еще недельку... к грязнику.

Девочка ушла, весело подпрыгивая, как самый обычный ребенок, а Тоня глубоко выдохнула:

- Никакого детства у девчонки. Из игрушек тут только куклы-крупенички, из сладостей – морковь да тыква печеная. Представляешь, в 12 лет играть куклой, сделанной из мешочка с  крупой? Отец притащил их сюда, Велесраду в рот смотрит, хорошо хоть, мать одумалась, надеюсь, свалят они отсюда.

- А что такое грязник? – спросил Денис.

- Октябрь они так называют. Вроде как старое славянское название месяца, а на самом деле хрен знает, так это или нет, они ведь что прочитали с первой страницы поисковика – то и правда. Надо Степану сказать про этого парня, может, что придумает… Они ж до смерти его доведут.

- Не доведут. Я узел ослабил и на самый конец рукавов его сдвинул. Если не совсем идиот – сможет освободиться.

Тоня улыбнулась и на секунду прислонилась к его плечу.

По прибытию в поселок Дениса охватило полнейшее уныние – вид «ниспосланного», вернувшегося из леса Кайсын, сильно притушил его решимость вытащить Никиту. Степан, увидев их хмурые лица, ничего не спросил и только за ужином, прихлебывая Тоней сваренный суп с лапшой, буркнул Денису:

- Ну что, когда в город?

- Завтра соберусь, – неохотно ответил он.

Уезжать не хотелось, и Денис с удивлением понял, что дело не только в Никите.

***

Утром Тоня отдала ему постиранную и выглаженную майку, наскоро собрала немудрящий завтрак из бутербродов. Дед Степан пожал Денису руку, буркнул что-то напутственное и ушел на сельскую конюшню. Тоня, намазывая масло на булку, сказала будничным тоном:

- Слушай… Я в Тургане ведь три месяца уже обретаюсь, много собрала сказок, быличек, легенд… И могу твердо сказать, что все эти байки о кайсын только местного розлива. Я отсылала спецам по фольклору некоторые тексты, и они сказали, что в их практике такого не попадалось. То есть Лесная мать – уникальная фигура. Если какой-нибудь леший и домовой в любых сказках встречаются, хоть на Рязанщине, хоть в поселках Мордовии, то кайсын аналогов нет.

- Ну и что?

- Ну и то! Почему она живет только здесь, только в Тургане? Почему кайсын нет в каких-нибудь Нижегородских лесах?

Денис пожал плечами:

- Да хрен знает… Чет не задумывался.

- А я задумалась. Поискала информацию в нескольких архивах, и в одном из них мне повезло. Я наткнулась на письма десятского, который в 1799 году представлял в Тургане полицейскую власть. Сохранилось всего два его письма, которые он отправлял родному брату в Екатеринбург. Первое довольно короткое, в нем десятский сетует на воспаление на бедре, которое никак не может вылечить ни водкой, ни травами, и вскользь упоминает визит некоего важного лица из благочинной управы Екатеринбурга. По некоторым фразам можно понять, что десятский уже писал брату о происшествии, которое спровоцировало этот визит, но это письмо, к сожалению, не сохранилось. Происшествие должно было быть из ряда вон выходящим, иначе высокий полицейский чин в заштатный Турган, хоть и бывший крупным селом в то время, не потащился бы.

Второе письмо куда как более интересно и информативно, хотя общую картину случившегося по нему тоже составить нельзя. Сначала десятский передает пожелания здоровья родне в Екатеринбурге и довольно скучно и многословно пишет о том, что ему удалось задешево купить у пожилой вдовы пуха для перины и две медвежьи шубы.

Затем сообщает, что снова простудил ногу, таскаясь по холодному мокрому лесу, но цели своей не достиг. Также он пишет о том, что несколько крестьян биты плетьми, посажены в подвал помещика Фарятьева и вскоре отправлены в Екатеринбург для дальнейшего следствия и суда. По какой причине десятский со следователем, его двумя помощниками и дворовыми крестьянами помещика таскались по лесу, видимо, было описано в предыдущем письме, которое опять же не сохранилось. Итак, что мы имеем. В 1799 году в Тургане произошло настолько исключительное, экстраординарное событие, что потребовало прибытия высокого полицейского чина, поисков в лесу и уголовного расследования.

- И что же это могло быть? – Денис подался вперед, глаза его заблестели. – Что-то связанное с кайсын? С исчезновением людей в ее лесу?

- Честно говоря, не думаю. Вряд ли следователь из большого города поехал бы в Турган, чтоб разбираться с лешачихой и прочей нечистью. Заканчивался 18 век, Просвещение достигло и России, суды на ведьмами канули в лету, и метафизика таких серьезных учреждений уже не касалась. Дело было наверняка сугубо приземленным, раз потребовалось расследование.

- У тебя же есть какое-то предположение, я вижу.

Тоня кивнула:

- Есть мысли по этому поводу

- Ну? – Денис нетерпеливо сжал кулаки.

Она не ответила, старательно прилаживая кусок сыра на хлеб.

- Ты же не просто так мне это рассказала?

- Не просто.

- Ну что ты душу-то мотаешь? Есть способ вытащить Никиту?

Тоня покусала нижнюю губу:

- Совсем в этом не уверена, но можно попробовать.

- И что, как?!

- Я сегодня в гости звана к бабке Матрене, ей, если верить деду Степану, сто пять лет недавно исполнилось. Если кто и знает самые старые легенды о кайсын, то это она. Я хотела бы, чтобы ты сходил со мной и послушал эту сказку. А потом поговорим, посмотрим, сделаешь ли ты такие же выводы как я, или нет.

Кромешные холмы (2)

- Идем, идем, по дороге расскажу. Не так много времени у нас.

Они снова зашагали по узкой тропинке, Степан вел их уверенно и споро. На ходу он рассказывал:

- А хрен его знает, кто она, кайсын. В Тургане все знают только, что кайсын баба, ну, женского полу то есть, и она что-то вроде лешачихи. У нас еще лесной матерью зовут. Но настоящие лешачихи они ведь лесу подмога, да и особо-то не вредят людям, а хорошим-то и помочь могут. Нет от них настоящей пакости-то! А кайсын уж если взялась за тебя, пощады не жди. Она давно тут, еще дед мой про нее рассказывал, мужики  местные в лес давно не ходят. Эти ублюдки, которых мертвячки кормили – ее дети. А чтоб дети-то были, ясное дело, мужик нужен. Вот она и морочит парней, тех, кто в ее лес зашел. Им отсюда уже не выйти… Забывают человеческий язык, говорят только на ее наречии. А язык кайсын – плохой, вредный. Если долго на нем балакать, забываешь и мать родную, и отца, забываешь что это такое – быть человеком. Ходят ее мужья по лесу, как дикие, без одежи, только ее окрика и слушаются. Если кайсын даст им приказ вас растерзать – на куски растащут, а потом еще и съедят. Я эдакое видел, по молодости еще.

- Один из них хотел забрать у нас одежду.

- Он думает, если наденет ваши шмотки да наизнанку вывернет, то сможет выйти. Это может помочь, если кайсын еще руку свою на тебя не наложила. Еще можно вот как я, бабью одежду нацепить, тоже ей глаза отводит. А тому парню назад хода нет – кого кайсын поцеловала, навсегда тут останется. А бабы наши иногда меняются с ней – если в лес привести девочку, у которой еще это… ну… кровь не пошла, то кайсын обменяет ее на своего ребенка. У бабы остается подменыш, а у кайсын – человеческий ребенок.

- Зачем это..? Они что, чокнутые? – ошарашено спросил Денис.

- Подменыши хоть и страшненькие, но шибко умные и пронырливые. Бабу вы скособоченную около магазина видали – Людка наша, вот она из подменышей. Лечит хорошо, по-настоящему лечит, а не как эти, шарлатаны руками поводят и все. Все может вылечить, даже рак, если не далеко зашло. Людей по фото или по вещи ищет, а матери ее до конца жизни во всем удача. Муж пить бросил, младшая дочка, та, что в город уехала, с дурью завязала, торговать начала, свое дело открыла. В общем, жизнь со всех сторон наладилась.

- Но ведь она отдала родную дочь этому… чудовищу!

- Кайсын ничего плохого с девчонкой не сделает. Наоборот, они ей как родные дети. Она скорее своего ублюдка растопчет, чем человеческой девке навредит.

- Зачем они ей?

- Преемницу ищет, так говорят. Кайсын живут долго, не одну сотню лет, но и они не бессмертные. На кого-то ей лес и дерево оставить надо, а для этого здоровые, сильные девки нужны, а не такие ублюдки, каких сама кайсын рожает.

- Погоди-ка… – Денис вдруг остановился. – Так Надя – ребенок кайсын..!

- Конечно, – откликнулся Степан.

- Зачем она сбежала в лес, ее же обменяли?

- Ну, видать, кровь не вода, – пожал плечами Степан. – Да и Наташка, дура, сама виновата. Уххх, вернусь в Тайган, за патлы ее оттаскаю! Мразота какая!

- Да объясните нормально! – взъелся Никита.

- Это ж она виновата, что вы в лесу оказались. Она ведь не хотела Надьку – настоящую Надьку –  обменивать. Она какое-то время в Екатеринбурге работала и дочке о лесе и кайсын ничего не рассказывала, думала, навсегда в городе останется. Надьку пристроила в городскую школу, Пашку, мужика своего, хотела на городского променять. Она ж у нас учоооооная! – Степан с издевкой растянул слово. – Ученая, твою мать, в говне моченая. Но все равно опасалась, сказки-то все сказки, а сама в лес носу не казала, когда сюда приезжала. Не знала, в общем, девчонка, что нельзя ей в лес ходить до поры до времени. Но в Екате у ней не заладилось, вернулась. И однажды к Наташке гости приехали, сестра двоюродная с Екатеринбурга с дочкой-невестой. Дочке то уж восемнадцать стукнуло. Бабы ушли куда-то, а она сманила малую в лес, пойдем мол, землянику посбираем. Ну и вернулась она без Надьки, а в доме уже был подменыш. И говорила она Надькиным голосом, и все повадки такие же. Оооххх, как Наташка ревела, потом полгода в лес бегала с подменышем, орала, просила, чтоб дочь ей вернули. Только это так не делается. И не стала она ее как положено растить, не учила, и кормила так, как подменыш в лесу привык – гнилью всякой, как от мертвых кормилиц. А эдак ведь нельзя… Надо их приучать маленько к человеческому, они быстро все учат. Подменыши вообще смекалистее наших детей, и в школе завсегда умнее всех. А Наташка все мечтала дочь вернуть, тосковала сильно и подменыша ненавидела. Вот эта, ненастоящая Надька, такая и выросла, вроде как с прибабахом. Мы уж и стыдили Наташку, и ругали… Все без толку. Ненормальная баба. Подменыш хоть и не человеческое, но все ж дитя. Наташка к бабке одной ходила, и та сказала, что если подменного вывезти из села, то его связь с селом и кайсын разорвется, и кайсын вернет живого ребенка. Наташка много раз пробовала, но не дает, не пускает, не может она подменыша вывезти. Каждый раз что-то приключается, то машина ломается, то подменыша рвать начинает, то дорога не кончается…

- Как это, дорога не кончается? – спросил Никита.

- Ну вот едешь, едешь, видишь указатель, мол до Екатеринбурга сто километров, потом пятьдесят, а потом хренак – и опять сто. И так по кругу. Наши-то сельчане отказываются подменыша вывозить, потому как он селу удача и подмога. Да и гнева кайсын боятся… Мы ж тут все меченые, все с кайсын как то повязаны. Кто в родстве с парнем, который на подменыше женился, кого лечила подменная… В общем, на нас всех ее тень лежит. И Наташка решила, что это смогут сделать приезжие, посторонние люди. Это ж она вам написала и рассказала про свою вроде как бедность. Была уверена, что вы вернетесь, чтоб на Надьку поглядеть... Она уж не первый раз так делает. До вас приезжали тут еще одни молодчики, так не то что не забрали, даже полицию не вызвали. Вот такие помогальщики.

- Почему вы нам про это в Тургане не рассказали? – сощурил глаза Денис.

Степан неловко повел шеей:

- Ну… Думал, может, и получится у вас подменыша вывезти. Хотел за вами следом поехать, не успел просто. Заснул, а когда проснулся, вы уж уехали… Я за вами, гляжу – машина брошенная…

Дошли они быстро – Степан вывел их обратно к сухому дубу с повязанными шмотками.

- Это ее родовое дерево - кандак, от него вся сила. Ну все, ребятки, давайте расчехляться! – старик бросил мешок на землю. – Сымайте с себя все до трусов, выворачивайте и надевайте наизнанку. Бог даст, сможем выбраться. Делайте, что я скажу, я выведу.

Денис шустро скинул куртку и толстовку, моментально покрылся гусиной кожей и принялся быстро выворачивать одежду. Никита начал стягивать свою модную куртку, но Степан пригляделся к нему и спросил:

- А у этой куртейки что, изнанки нету?

- Нет, она двусторонняя. У меня вся одежда такая, штаны тоже – Никита растерянно посмотрел на старика.

- Вот ведь… Напридумывали не знай чего. Ну, ты выверни все ж-таки… Черт его знает, сработает или нет. Швы по-правильному-то должны быть наружу.

Степан вынул из мешка большой охотничий нож, церковную просвирку, крошечную бутылочку с чем-то желто-маслянистым и железную эмалированную кружку. Сцедив в кружку с ближайших лопухов немного воды, он кинул туда же просвирку, размял пальцем в кашицу, капнул из бутылочки. Ножом сделал надрез на сухом гладком стволе векового дерева – начала сочиться белесая, похожая на гной, густая жидкость. На воздухе она быстро посерела, а потом и почернела. Степан подставил кружку, и черная густая слизь потекла в кашицу из воды и просвирки, тяжело осела на дно. И вдруг кашица вспенилась, зашипела, словно минералка и со дна показались багровые нити, будто в смесь плеснули кровавые сгустки. Заскрипело, закачалось дерево.

- Пейте! – скомандовал Степан и сунул кружку Денису.

Тот на мгновение замешкался, но встретился с серьезным и злым взглядом Степана и послушно отхлебнул. Тут же сморщился, помотал головой. Мешанина отдавала плесенью, гнилью, мягко и мерзко липла к языку, обволакивала небо. Он с трудом проглотил жидкость, которая, словно слизняк, соскользнула в горло.

- Господи, ну и мерзость, – Дениса передернуло.

Никита уставился на кружку и с сомнением посмотрел на Дениса:

- Да ну, блин…

- Пеееей! – взревел Степан и ткнул кружку ему в лицо. – Ты выйти хочешь или нет? Думаешь, кайсын нас просто так отпустит? Ладно я, старик, а вы – молодые здоровые парни, ей вы надобны!

Никита сделал крошечный глоток и лицо его, с морщинкой недоверия и брюзгливо опущенными уголками губ, вдруг разгладилось, просветлело.

- Что это? Так вкусно… так пахнет!

Степан бросил на него озадаченный взгляд и покачал головой.

- Плохо. Ты слабый, кайсын это чувствует.

Старик допил остатки из кружки, сунул ее в мешок и двинулся в сторону леса.

- Ну ребятки, пошли. Щас посмотрим, чего из нас каждый стоит.

- Вы не туда идете! – окликнул Денис. – Мы с другой стороны пришли, трасса – там!

- Нет, главное – идти по дорожке. Вон, смотри. – старик указал на узкую тропинку, убегающую в чащу. – Надо ее держаться, рано или поздно она нас выведет, вы тут недолго, кайсын еще свою лапу не наложила. Если сойдем с тропки, она нас закружит, заплутает.

Они снова углубились в сумрачный лес, пробираясь между лохматых елей. Никита что-то бубнил себе под нос, Денис мрачно смотрел на спину старика, споро переставлявшего на свою палку. Худой, жилистый, он был не по-стариковски бодр и энергичен. Несмотря на то, что Степан все делал уверенно, будто в такой ситуации нужно было именно это, Дениса охватило предчувствие чего-то нехорошего.

Никита оступился, упал, но зло отмахнулся от протянутой Степановой руки. Потер щиколотку и, дальше шел прихрамывая и что-то бубня под нос.

Вскоре они вышли из чащи на болотистую низинку, всю поросшую густой травой, и Степан повел их в обход болотины. Странный рассвет так и не выродился в нормальное утро – над бочажинами клубились клочки тумана, сумеречная хмарь и не думала рассеиваться. Денису порой чудилось движение в чаще, но шорох еловых лап и деликатное потрескивание ветвей тут же сходили на нет, когда он поворачивал голову.

Денис вспомнил летний спортивный лагерь, куда его отправили на летние каникулы родители. Ему было десять лет, и однажды с приятелем они решили улизнуть после отбоя и выйти за ворота территории. Когда все уснули, и на всю веранду раздался богатырский храп воспитательницы, он толкнул Толика, тоненького беловолосого мальчика, похожего на одуванчик, и они, прихватив одежду, вышли из корпуса. Одевались уже на скамейке около крыльца, чтобы не шуметь. Денис с Толиком миновали ярко горящие фонари, и дошли до ворот, за которыми начинался лес. Ворота были, разумеется, заперты, но им ничего не стоило пролезть в огромную щель снизу. Когда они отошли на несколько шагов, Толик мгновенно перепугался, вцепился в его руку и шепотом начал уговаривать вернуться. В лесу царила совершенная тьма, и Денис едва ли мог разглядеть собственные ноги. Он стоял, слушал треньканье какой-то ночной птицы и чувствовал, что в этой темноте шевелится что-то живое, огромное, всеобъемлющее, такое же старое, как сама жизнь. Он ощущал, как всколыхнулись глубинные инстинкты, какое-то древнее чувство вскипело в животе, в костях и требовало бежать, немедленно бежать, найти убежище. Но тогда он даже не представлял, насколько реальна эта сила.

Степан остановился, указал клюкой на дерево – ветки снизу и до середины ствола были обломаны, а верхние переплетены и перехвачены пучками гибких веток.

- Мужья кайсын делают. Ловко по деревьям лазают.

- Зачем? – спросил Денис.

- А кто знает! Значит, надо ей так. Кто ее разберет, она же – нечисть!

Со стороны болота послышались шлепки и всплески, и они повернули головы. По болотине шла девушка – шла легко, будто ступала по морской ласковой кромке воды, а не вытаскивала ноги из густого ила. На голове ее был венок из пожухших октябрьских листьев вперемешку с комками осенней паутины. Каштановые волосы гладкой волной ложились на точеные плечи. Соски крепкой молодой груди торчали высоко и задорно, на круглые бедра, переходящих крутой линией в тонкую талию, прилипли бурые листья березы. Тонкие запястья были оплетены стеблем ползучего растения и украшены клыками какого-то животного. Она остановилась в паре метров от них, улыбнулась красивой хищной улыбкой, обнажив жемчужные зубки, и сказала:

- Свататься?

- Наташкина дочка, дэлэ, – прошептал Степан и перекрестился.

- Какой хороший… Крепкие ноги, сильная шея! – девушка подошла к Денису, который словно примерз к своей кочке. – Сильные дэлэ будут. Хороший род.

Она погладила маленькой ладонью его колючую щеку, и он ощутил исходящий от нее холод. Вблизи он увидел, что губы касыйн дэлэ с синеватым оттенком, а в уголках карих, изящного разреза глаз несколько дохлых мошек. Денис отшатнулся, но девушка уже направилась к Никите, окинула его оценивающим взглядом, словно покупала корову, пощупала плечо, покачала головой:

- Совсем негодный. Толстый, много плохого жира. В берсен плохое семя. Слабое. Нет в тебе… майна. Силы.

- Да пошла ты! – возмутился Никита. – Я в качалку хожу, сотку жму!

- Слабый. Трусливый, – девушка плюнула в его сторону. – Пустой, неинтересно.

По Степану она мазнула равнодушным взглядом, старик, очевидно, ее совершенно не интересовал. Она перевел взгляд на Дениса и неожиданно дурашливо пропела:

- С чарами не справишься, век ты будешь мой, мой!

Ах как ты мне нравишься, ой-ей-ей!

Степан осторожно, не спуская с девки глаз, снял с плеча мешок, покопался в нем, вынул странного вида крест – из двух необработанных, неструганых толстых веток березы, в перекрестье которых был вставлен старый почерневший образок с каким-то святым. Степан выставил крест перед собой и завел речитативом:

- В темный лес, в черные болота,
под гнилые пни-колоды
от себя гоню
злую кикимору, тетку-кумоху.
Иди от дома моего, от печи, от угла,
от полати, от кровати,
от стола, от моего покоя.
Идите, кикимора да тетка-кумоха,
приплод выводить,
кумушат заводить.

Девка усмехнулась, но сделала пару шагов назад и утерла верхнюю губу тыльной стороной ладони – Денис увидел, как из носа ее потекло что-то ржавое, бурое.

- Кайсын элэве хон! – прошипела она Денису и двинулась обратно в болото, погружаясь все глубже. Вода дошла до ягодиц, до поясницы, и вот уже болотина сомкнулась над ее макушкой.

- Сука! – сплюнул старик. – Вот так мужиков и заманивает для кайсын. Бегает голышом меж елок вдоль дороги, кто из грибников из дальних мест едут, остановятся. А потом она уж в лес утягивает песнями. Ладно, ребята, пойдем, времени у нас мало. Если до утра не выберемся отсюда, то никогда уж не выйдем.

- Как меня это все достало, – процедил сквозь зубы Никита. – Сколько нам еще шарахаться по этому сраному лесу!

Он сплюнул, но все таки пошел за стариком, споро махавшим своей клюкой.

Денис смотрел на худую сгорбленную спину Степана, ходко шагавшего впереди него. Они слушались его, шли туда, куда он указывал, но ему вдруг пришла на ум гаденькая мысль – а откуда они знают, что Степан ведет их правильно? Он с самого начала уводил их от трассы, все больше углублялся в лес.

- Красивая она… Настоящая Надька, – вдруг задумчиво сказал Денис.

- Красивая, да, – согласился старик. – Только она уже не человек. Никто не может оставаться человеком, если служит лесной матери. Тут все ее, все принадлежит и подчиняется ей. Это мы еще сильно-то вглубь не заходили, а там дальше совсем…

Степан махнул рукой.

- Что – совсем? – с интересом спросил Денис.

- Там дальше – Кромешные Холмы. Там она обитает, там ее гнездилище.

Степан вынул из куртки пачку папирос, на ходу закурил. Болотина кончилась, они снова ступили на узенькую, едва видную в густых зарослях тропинку. Воздух был холоден и чист, пахло черничным листом и прелой осенней падалицей. В непроходящих синих сумерках гигантские ели обступили их, и Денис старался не отставать от Степана, который то терял, то находил тропинку. Его снова облепило это странное чувство – ужаса и одновременно восторга. Ему казалось, он ощущает всей кожей, всеми нервами: как жучок древоточец подъедает трухлявый пень, как крупная лягушка раздувает пузырчатые щеки в луже, как скрипит вековая сосна, как бьется большое сердце лося. И над всем этим была она. Ее воля, ее дыхание. Словно грибница, она пронизывала собой все.

Из тесноты чащобы они вышли на большую поляну, сплошь заросшую какой-то невысокой кудрявой травкой.

- А ты нас куда ведешь дед? – вдруг с вызовом крикнул Никита. – Может, туда и ведешь, к ней, в эти твои Кромешные Холмы? Мы тут уже часа два бродим, может, ты нас специально кругами водишь?!

Степан бросил на Никиту настороженный взгляд:

- Ты же видел тропинку. Кайсын тропами не ходит, поверь.

- Да кто знает, что это за тропинка? А может, ты ей и водишь всех этих мужиков! – Никита почти визжал. – Откуда ты вообще все это знаешь? Про холмы эти? Ты там был, а? Был? Старый хрен!

Денис открыл было рот, чтобы возразить приятелю, но в лесу вдруг бахнуло, словно в чаще свалился подъемный кран. Закаркали вороны, взвились над елями. 

- Она здесь, – упавшим голосом сказал Степан.

В лесу ухало, стонало, деревья падали, будто их сминали огромные ноги. Качались макушки елей, и Денис увидел, как на из леса показался один из свиты кайсын – очередной тощий мужик с свалявшейся в валенок бородищей и усохшими гениталиями. С другого края поляны вышли еще двое – один совсем древний старик, еле держащийся на ногах, другой совсем безусый пацан. Они упали на колени, закачались в такт ветру, подвывая что-то нечленораздельное. Ветер усиливался, и Денис уже с трудом стоял на ногах.

- Быстро, ложитесь на землю! – скомандовал Степан. – Сейчас начнется ураган, если утащит в лес, я вас оттуда не вытащу!

Уговаривать их не пришлось – они попадали во влажную жухлую траву, и Никита ухватился за слабые стебли, будто надеялся найти в этом спасение. Воздух на поляне словно сошел с ума – он  взрывал землю, взбивал заросли травы, поднимал в воздух рой палых листьев. Лес полнился гулом, треском и скрипом сотен деревьев, которых усиливающийся ветер трепал нещадно. Вдруг Денис увидел невообразимое – деревья пригнулись к земле, полегли, словно трава. У него тоненько запищало в голове, звуки будто исчезли, и сквозь мутную кашу в голове он услышал, словно издалека, крик Степана:

- Хватайся! За кол хватайся!

Старик успел вынуть из мешка толстый березовый кол, на вершине котрого был приколочен гвоздями собачий череп, вбил его в землю, встал не четвереньки и крепко схватил палку у основания.

- Подползайте! Выше моего беритесь, хватайтесь! Быстрее! А то утащит с поляны!

Ветер действительно превратился в что-то запредельное – вырывал березки на опушке с корнем, выдирал куски земли. В воздухе носился рой листьев с ветками. Денис, шустро перебирая руками и ногами, подполз к Степану и ухватился за кол, и сразу ветер будто ослаб, перестал тащить и толкать в сторону леса. Дениса мутило, в ушах звенело, череп казалось, сейчас лопнет от давления, как надувной шарик.

- Она идет. Не смотри на нее, – где то в середине головы прозвучал спокойный голос Степана. – Держись за кол, закрой глаза. Если увидишь ее лицо – останешься навсегда с ней.

Вдруг звуки словно выключили – Денис видел, как вырвало из земли огромную вековую ель, как поволокло по другим деревьям, но вокруг было тихо, и только где-то очень далеко слышалась неясная мелодия. Земля задрожала, и разум начал оставлять его. Ему стало жарко, захотелось содрать с себя всю одежду, и как-то лениво Денис удивился про себя, какой вообще дурак выдумал такую чушь, как одежда. Чужой старик рядом вызывал брезгливость, ему было противно прикосновение его сухой крепкой ладони, которой продолжал прижимать его руку к березовому колу. Степан шевелил губами, и Денис слегка удивился, что слышит его слова, потому что все остальные звуки умерли. Старик читал скороговоркой какую-то чушь, но чем больше он говорил, тем больше прояснялось в голове Дениса.

Кромники да закромники

Удальники да придальники,

То рывники да порывники,

То морники, то гладники, то самого

Чертяры прирадники, то яко левицой да правицой,

То вершицой, то низицой, то низицой то явницой,

То ночницой, то лунницой, кругом закружитесь,

Да сюды явом явитесь, да мне приставом ставитесь.

Да силой черной окинетесь,

Да по моему гласу исполнитесь. Заклято!

Прямо перед своими глазами Денис увидел огромные ступни длиной в пару метров. Коричневая задубевшая кожа, выпуклые черные вены, шесть пальцев, длинные серые загибающиеся ногти. Сверху что то застонало, зашоркало, и Степан снова сжал его руку, пригвождая к березовому колу. Сбоку Денис увидел, что Никита приподнял голову и посмотрел наверх, и будто издалека подумал, что приятель наверняка увидел лицо кайсын – лицо лесной матери. Никита приоткрыл рот из которой вытекла нитка слюны, отпустил кол и привстал на коленях. Степан не открыл глаза, и Денис закричал, что Никита увидел лицо кайсын. Но крик не вышел, слова будто запутались во рту, провалились обратно в горло. Он не услышал ни единого звука.

Рядом упала жилетка Никиты, потом его толстовка, модные двусторонние штаны. Ударились о землю и отскочили кроссовки. Раздался какой то чавкающий звук, тихий стон, и рядом с босой ногой Никиты упал какой-то влажный комок, и тут же Денис понял, что это его глаз, его глазное яблоко. Когда шлепнулся второй глаз, Денис закрыл глаза и принялся онемевшими губами читать Отче наш, из которой помнил всего несколько строчек:

- Отче наш, иже еси на небеси

Да придет царствие твое…

Отче наш.. да приидет..!

Потом он долго и безутешно плакал, не открывая глаз, и не мог себя заставить посмотреть, ушла Кайсын или нет. Он не знал, закончился ли ураган, и снова то читал молитву, то вдруг забывал свое имя и пытался вспомнить. Время превратилось в вязкую материю, которая не текла свободно, а двигалась с усилием, толчками. Центром вселенной было березовая палка, и она была словно пуповина матери, которую если отпустишь – умрешь.Если бы его спросили в этот момент, сколько он  уже лежит на этой поляне, обнимая березовый кол, он вполне мог бы ответить, что что-то около года. Вдруг он почувствовал, как кто-то отрывает его пальцы от березового кола, и он замычал, сопротивляясь.

- Все, она ушла. Вставай, Денис! – совсем рядом произнес голос Степана.

И сразу же наваждение исчезло, и он вскочил, завертел головой.

- Она забрала Никиту! Черт, у него глаза вывалились!

- Не вывалились, а он сам пальцами выдрал, – бесцветным голосом произнес старик. – Ушел служить кайсын.

- Надо его найти! – Денис принялся метаться по полянке, шаря глазами по палой листве – искал одежду Никиты. – Его шмотки наверняка на том дереве! Надо снять!

Степан вытащил из кармана пачку папирос, спокойно закурил и покачал головой.

- Нет. Что принадлежит кайсын – из священного леса не унесешь. Да и он сам решил ей служить… Правильно дэлэ сказала, слабый он был. Я и так знал, что друг твой не выберется. Нутро у него.. пустое.

Обратно шли молча – Степан на все вопросы, как вытащить человека увлеченного силой кайсын, обратно в мир, отмахивался, и в конце концов крикнул:

- Да никак, твою мать! Усвой уже – никак! Ты сам-то едва удержался, я боялся уже, не сдюжишь! Против воли лесной матери он тут воевать собрался! Тьфу!

Денис поник и понуро пошел за стариком, раздраженно отодвигая ветки высоких кустов. Из леса на этот раз они вышли быстро, будто трасса всегда была у них под боком и они не углублялись несколько часов чащу. Около его машины стоял Степанов древний мотоцикл с люлькой.

В обычном, нормальном мире уже светало – над елями забрезжил жиденький рассвет, и Денис, посмотрев на часы, с удивлением понял, что уже шесть утра. Степан сел за руль своего мотоцикла, а Денис вдруг запоздало спохватился:

- Надю то мы не нашли!

Старик махнул рукой:

- Нашел об чем переживать! Не бойся, девчонка наверняка уже дома давно. Кайсын порядок знает. Давай, заводи свою шарманку! Поехали обратно в Турган.

- В Турган? Зачем?

- А чего? У меня самогоночка на можжевеловых шишках… А старуха в город умотала на два дня, мне кастрюлю щей оставила.

Денис вдруг рассмеялся, истерически колотя себя по бедру и запрокидывая лицо.

- Самогоночка! Твою мать! Самогоночка!

Старик пожал плечами и, рыча мотором, уехал. Денис сел за руль Ниссана, отправился вслед за Степаном, и всю оставшуюся дорогу в его голове тоненько звучало:

- С чарами не справишься, век ты будешь мой, мой!

Ах как ты мне нравишься, ой-ей-ей!

PS. Прошу прощения за очепятки, корявости и нелогичности в тексте - это попытка расписаться после долгого перерыва. У меня немного каша в голове)

Никита достал вейп, в приоткрытое окно выпустил густую струю ароматного пара. Денис поморщился:

- Прекращай. У нас тут ребенок вообще-то в машине.

- Да какой она, нахрен, ребенок! Ей девятнадцать лет! И вообще…

Что «вообще», он договорить не успел – машину сильно тряхнуло, отбросило в сторону, и она вылетела на обочину, опасно накренившись. Встала ребром на правый бок, но устояла, тяжело повалившись в высокие зонтики борщевика.

- Черт! Что это было?! – завопил Никита.

- Сука! – с чувством произнес Денис, потирая ключицу, куда больно вдавился ремень. –  Мы во что-то врезались!

Он обернулся назад – Надя потирала ушибленную о спинку сиденья голову.

- Эй, ты нормально?

Она неуверенно кивнула и посмотрела на темный лес. Денис отстегнулся, вышел на дорогу, посветив себе фонариком. Трасса была тиха, темна и абсолютно пустынна. Ни ямки, ни выбоинки, ни коряги.

- Я сто процентов на что-то налетел! Ощущение такое, будто собаку сбил!

Никита пошарил подсветкой камеры по дороге, недоуменно вгляделся в темноту леса:

- Мистика какая-то…

Они оба обернулись на хлопок двери и успели увидеть, как Надя, мелькая белой ночнушкой, устремилась в чащу.

- Надя! – заорал Денис и бросился за ней. – Надя, стой! Там опасно! Да твою мать, что за день такой! Черт!

Он встал на кромке леса, посветил в заросли фонариком – Нади и след простыл. Никита сел за руль и окликнул приятеля:

- Послушай, поехали. В лесу мы ее не найдем, тем более ночью. Нам нужно сообщить в полицию и возвращаться в город. Дел мы уже наворотили, давай не будем больше творить херню.

Никита, не захлопывая дверцу, вырулил на трассу, давая задний ход.

- Блин! – Денис схватился за голову. – Ты представляешь, что будет, если мы скажем, что украли ребенка, а потом потеряли его в лесу?

- Она не ребенок, это раз, и два – у нас есть видео из дома Натальи.

- А вот видео, как мы во что-то врезались, у нас нет! Ты представляешь, как это выглядит – украли девчонку, а потом потеряли ее в лесу! Октябрь, она в одной сорочке!

- Ну и что ты предлагаешь?

- Давай ее поищем. Вряд ли она далеко босиком уйдет…

Никита по-бабьи подпер пухлую щеку рукой и посмотрел на Дениса, словно на идиота.

***

Денис вынул из багажника большой фонарь-прожектор с ручкой, Никите вручил налобный и ручной фонарики. Они ступили в темный прогал между елками, куда скользнула Надя, и попали на узкую утоптанную тропку с полегшей, вмятой в землю травой. Сырой ночной воздух сразу же проник за воротник, заставил пробежать по коже табун мурашек. Они шли по почти невидимой тропинке, раздвигая цепкие лапы кустарников и уворачиваясь от еловых веток. Высокая луна изливала на лес мягкий белесый свет, и почему-то каждый микроскопический звук – треск веточки под их подошвами, писк ночной птицы, шорох травы – все это только подчеркивало, а не нарушало тишину. Никита включил камеру, снял свои ноги в грубых ботинках, медленно перевел кадр на спину впереди шагавшего Дениса.

- Черт… Обосраться можно, – тихо произнес Никита. – «Ведьма из Блэр», твою мать.

И слова его, сказанные почти шепотом, будто испарились где-то около рта, увязли в темноте.

- Дэн, может, ну его нахер? Мы щас сами потеряемся…

- Надя! – крикнул Денис.

Замер, прислушиваясь. Ничего. Ни шороха, ни хруста веточки.

- Надя! Остановись! В лесу опасно!

Денис елозил фонарем по зарослям, которые в свете светодиодов казались какими-то пыльными, блеклыми. Он пытался рассмотреть хоть какое-то движение, надеялся, что вот сейчас мелькнет белая ночнушка. Но густая чащоба была тиха и неподвижна. Никита издал возглас и указал на кусочек светлой ткани, зацепившейся за колючий куст.

- Вперед! – скомандовал Денис. – Верно идем!

Тропинка оборвалась неожиданно, и они вывалились на небольшую полянку с огромным сухим, мертвым деревом. Дерево, скорее всего дуб, все было обвязано кучами старых тряпок, в которых Денис не сразу узнал одежду. Выцветшие джинсы, куртки, свитера и даже трусы были обмотаны вокруг веток и образовывали странную, сюрреалистичную изломанную крону. Он поднял мощный фонарь повыше – какие-то вещи почти истлели и свисали с веток драными тряпками, а какие-то были практически новыми, на одной куртке блеснул светоотражающий логотип модной фирмы.

- Охереть… – прошептал Никита с задранной головой. – Там, кажется, часы.

На одном из сучков действительно висели крупные мужские часы.

Вокруг ствола в радиусе трех метров не росла трава, земля была плотно утрамбована, и на влажной глине четко отпечатался след маленькой ступни. Денис с сомнением посмотрел на след:

- Кажется, Надя здесь проходила. Мы идем верным путем.

- Разуй глаза. У этой девчонки ножища, как у меня!

- Кто еще может шарахаться в лесу босиком?

- Да хрен его знает! Но я не хочу с этим кем-то встретиться! У них тут всех башка набекрень! Кто это все навязал?!

- Тссс… Слышишь? – где-то в недрах еловых зарослей едва слышно затрещало, что-то закопошилось.

- Она там! – прошептал Денис и ткнул пальцем в темноту леса. – Где-то там.

Никита навел камеру на черный провал между деревьями, осветил неподвижную, посеревшую осеннюю траву и дремучие еловые лапы. Они замерли, прислушиваясь, что-то негромко треснуло еще раз, уже ближе к ним.

- Может, она сама вернется? – тоже шепотом произнес Никита. – В лесу холодно.

Они постояли еще немного, боясь сделать хоть одно решительное движение, и вдруг в чаще сильно затрещало, зашуршало, наполнило ночной воздух беспокойством.

- Это там! – повернулся назад Никита.

- И там! – Денис указал пальцем вперед.

- Трещит со всех сторон. Дэн, я тебя умоляю, пошли нахрен отсюда! Может, это стая волков! Или медведей!

- Стая ослов, еще скажи, – фыркнул Денис, который на самом деле тоже чувствовал себя неуютно в октябрьском ночном лесу.

Его била крупная дрожь от холода и волнения, и он колебался, стоит ли сворачивать с тропинки и искать ненормальную девчонку в темноте, лишь немного подсвеченной луной и их фонариками. В лесу он ориентировался плохо и опасался, как бы их самих не пришлось спасать поисковым отрядам.

- Черт! – Денис потер влажный холодный лоб и в этот момент громко хрустнула ветка, и из еловых зарослей вышел кто-то, кого он сначала принял за лешего.

Никита заорал, отпрыгнул на несколько метров и выставил фонарик, словно нож.

- Твою мать!

Денис осветил своим фонарем голого, невероятно тощего старика. Ребра его выпирали, словно стиральная доска под серой грязной кожей, седая борода была такой длины, что закрывала гениталии. В бороде запутались жухлые листья, крупные жуки, слизень и мелкие веточки, выцветшие голубые глаза смотрели тупо, без всякого выражения из-под косматых густых бровей. Старик почесал отросшим желтым ногтем голову через кошмарные, свалявшиеся в войлок космы неопределенного цвета. В уголках губ цвели россыпи мелких нарывов. Старик прижал тощий кулачок к груди и произнес:

- Айна. Сарды камару нохт. Кайсын. Кайсын.

- Чего? Дед, мы только по-русски можем! – крикнул с безопасного расстояния Никита. – Не понимаем! Донт андерстэнд, ферштеен?

Старик выдохнул, постучал костяшками пальцев по голове:

- Кайсын… Не помню… Мххх! Камару нохт! Нохт!

Он сделал движение руками, будто вытряхивал полотенце, и Денис сказал:

- Мне кажется… Кажется, он велит нам возвращаться.

Старик снова ударил себя сухим кулачком по лбу:

- Не помню… Дорога… Нет!

- Я с тобой согласен, дедуля, родненький! Пошли, Дэн! Полностью поддерживаю инициативу этого благородного старца и считаю, что нам надо съебать отсюда нахуй! Прямо сейчас!

- Девочка… В лес убежала девочка, ей на вид лет тринадцать. Вы ее видели? – Денис даже не повернулся к Никите.

- Кайсын! Кайсын дэлэ! – старик махнул в сторону чащи, а потом скрестил руки перед грудью. – Нет! Дорога нет!

Он вдруг судорожно вздохнул, словно хотел зарыдать:

- Не помню... Кайсын.

- Вот черт! – Денис всплеснул руками. – Пойдемте с нами. В лесу холодно! Мы отвезем вас в деревню…в Турган. Турган!

Старик вдруг всхлипнул, потер кулачками глаза:

- Турган, да. Турган помню. Дэлэ… Дочь.

- У вас в Тургане дочь?

Тот отчаянно закивал:

- Дочь, дэлэ. Турган.

- Пойдемте с нами, мы на машине! Отвезем вас к дочери!

Старик покачал головой и снова изобразил крест перед грудью.

- Нет. Кайсын. Дорога нет.

Он грустно махнул рукой, повернулся к чаще и скрылся в холодной тьме. Никита сделал шаг назад:

- Дэн, как хочешь, я иду на трассу. Желаешь шарахаться по лесу – без меня. В тачке подожду до утра, не вернешься, еду в Екат и сообщаю в МЧС.

- Ладно, пошли. – Денис обреченно махнул рукой. – Щас позвоним в полицию из машины. Не найдем мы ее в темноте. Да и этот… дедуля особого доверия не внушает. Че там в лесу у них, секта что ль какая? Какого фига он тут жопу морозит…

Они отправились обратно, вскидывая фонарики на любой шорох.

- А что это за язык, на котором он говорил? – бросил Никита. – В Тургане все по-русски говорят.

- А хрен его знает. Башкирский, может…

Никита вдруг резко повернул фонарик в сторону чащобы, и они услышали громкий ритмичный шелест травы, и в эту же секунду на Никиту бросилось что-то рычащее и визжащее из кустов. В голове Дениса мелькнула мысль про волка, но напавшее существо блеснуло голой влажной спиной под лунным светом. Он повалил, оседлал вопящего на весь лес Никиту и рвал сильными жилистыми руками его теплую куртку, тянул ее на себя и орал:

- Отдай! Отдай. Мне отдай!

Денис кинулся к приятелю, взял толстый тяжелый фонарик обеими руками и ударил существо по затылку, заросшему сальными, болтающимися, как сосульки, волосами. Существо рыкнуло, схватилось за голову, повернулось, и Денис увидел, что это был совсем молодой парень, тоже абсолютно голый, как и давешний старик, с темной бородой, отросшей до груди. Один глаз его вздулся, и между подпухшими веками вместо глазного яблока Денис увидел всякий сор – влажную землю, еловые иглы.

- Отдайте! – неожиданно жалобно сказал он, комкая толстовку Никиты в кулаке.

- А ну пошел нахрен! – крикнул Денис и снова замахнулся фонарем.

Что он будет делать, если парень не испугается, Денис представления не имел, потому что меньше всего стремился вступать с ним врукопашную. Но тот отшатнулся, скакнул, как большая лягуха в сторону, на четвереньках, и тихо заскулил, словно обиженная собака.

- Дайте… Путь, обратно. Кайсын… Черт, слова забываю! Забыл! Ыыыххх!

Парень потер виски кулаками – на пальце серебристо блеснуло простое кольцо.

- Да что тут происходит?! – воскликнул Денис. – Кто вы, блядь, такие? Какого хрена шарахаетесь голышом по лесу? Чего вам надо от нас?

Парень посмотрел на него отчаянными глазами:

- Кайсын..! Ее лес! Выйти! Надо… надо…  одежда!

- Чтобы выйти, нужна одежда? – подал голос Никита.

Парень сначала закивал, потом отрицательно замотал головой:

- Одежда! Не так! Кайсын! Кайсын дэлэ!

- Черт его разберет… пробормотал Денис. – Но мы то сможем выйти, мы же одетые?

Сумасшедший энергично потряс головой влево-вправо.

-Нет. Кайсын, кайсын дэлэ не даст.

- Как нам выйти?

- Койса ширт монва. Не так… Мммм, не помню! Как сказать..?

Парень встал с земли, приблизился к Никите и попытался взять его за ворот куртки, но тот ударил его по руке и завизжал:

- А ну не трогай, не трожь меня!

Денис снова угрожающе размахнулся тяжелым фонарем, и парень попятился. В лесу снова застонало, затрещало, дернулись ели, будто между ними пробиралось огромное животное. Парень испуганно посмотрел в чащу, что-то прошептал и юркнул в темноту меж деревьев.

Денис подал руку Никите, который испуганно таращился с земли, глядя на подрагивающие верхушки елей, но треск и шорох вдруг стихли.

- Черт, Дэн! Куда ты меня нахрен завел, что это за срань! – заорал Никита, дергая себя за полы своей модной куртки.

- Да я откуда знаю! Думаешь, я каждый день прохлаждаюсь в окрестностях Тургана?

- Пошли отсюда к чертовой матери!

Никита повернул назад и ступил на узенькую тропинку, с раздражением отбросив от лица еловую ветку.

- Елки еще эти чертовы..!

Они отправились назад, шаря фонарями по густым зарослям. Никита что-то бубнил себе под нос, Денис же с тревогой вглядывался в небо – оно за несколько минут вдруг просветлело на пару тонов, хотя экран телефона показывал час ночи. Луна по-прежнему светила рыбьим гнойным глазом с облачного неба, но она не могла быть причиной этого странного белесого рассвета, похожего на поздние сумерки.

- Видишь? – окликнул Денис приятеля.

- А?

- Светает вроде… Но ведь сейчас час ночи!

- Да здесь все через одно место! Мужики какие-то голожопые, дерево это сраное… Господи боже, зачем я тебя послушал! Девочку ему жалко! Себя, блин, надо жалеть, себя! Девочек на хрена на этом свете, а ты у мамы один такой красивый!

Они шли по равнодушному октябрьскому лесу, и вязкая влага пропитывала одежду, обволакивала стылым туманом, заставляла ежиться и вздрагивать от промозглого холода. Волосы быстро стали влажными, носы ботинок промокли, на одежду цеплялись семена растений, осенняя паутина и жухлые листья. Изредка где-то вдалеке осторожно потрескивала веточка, шуршали еловые ветки, и они оглядывались, шарили фонарями по зарослям.

Тропинка вдруг оборвалась буреломом, поваленными стволами, сплошь заросшими изумрудным бархатным мхом. Никита упер руки в боки и с издевкой произнес:

- Прекрасно. Великолепно. Мы заблудились!

- Глянь… Там что то есть!

- Если это очередной голожопый бородач, уволь меня от этого зрелища.

Денис указал на темную фигуру впереди, сгорбившуюся у толстой ели. Они, осторожно ступая по сплошному ковру изо мха, перелезли через поваленные стволы, подошли к темному силуэту. Никита громко выматерился, а Денис невольно сделал шаг назад и едва не упал, наступив на корявую ветку.

Около ели, на пне, сидела женщина, мертвая, судя по всему, не меньше пары недель. На бедрах болталась бурая, непонятного цвета юбка, кофточка, очевидно, когда-то белая, а сейчас посеревшая от грязи, съехала с плеч к талии, выставив на обозрение синюю грудь с крупными оттянутыми сосками. Головы у трупа не было – срез подгнил, в коричневой плоти копошились какие-то жучки. Руки женщины были заведены за ствол и связаны, удерживая ее в вертикальном положении.

- Дэн… это… это уже ни в какие ворота. В этом Тургане точно какая-то долбанутая секта.

- Тссс… - Денис прижал палец к груди и указал вперед – там, метрах в десяти, виднелась еще одна темная фигура, но около ее ног кто-то едва заметно шевелился.

Они, осторожно ставя ноги в жухлую траву, приблизились к такому же трупу, сидящему на земле со связанными руками. На бедрах женщины лежали выгоревшие, тронутые тлением остатки юбки уже не пойми какого цвета, а к одной из темных грудей с черными прожилками присосался ребенок самого отвратительного вида. Ему от силы было полтора-два года, голова его, словно сдавленная безумным скульптором, бугрилась ямками и выступами. Редкие черные волосенки не скрывали крупных набухших вен, из одного глаза, крошечного, заросшего, текла сукровица, на втором, огромном, выпученном, наросли какие-то пленки. Большие, не по возрасту ступни были уже со старческими шишками по бокам, надутый живот и тонкие паучьи ручки и ножки выглядели и отвратительно, и жалко.

Ребенок скосил на них глаз с бельмом, но от груди не оторвался – щеки его надувались и опадали, маленькой грязной ладонью он вцепился в остатки сгнившей юбки. Никита шумно выдохнул и сделал судорожное движение горлом, борясь с тошнотой. Денис приоткрыл рот и ущипнул себя за руку – все происходящее окончательно превратилось в плохой сон. Реальность на глазах плавилась и теряла привычные очертания, Екатеринбург, канал, контент, даже стоящая где то на трассе машина стали далекими и призрачными. Этот лес, будто кислота, растворял нормальную жизнь, превращал ее во что-то уродливое, лишал надежды.

- Никитос… – Денис сделал аккуратный шаг назад. – Отходим очень тихо.

- А? – громко сказал ошеломленный Никита.

- Ти-хо, – раздельно, одними губами произнес Денис. – Если тут такой ребенок, то где-то, блин, его мамка или батя. С которыми встречаться ну вообще не хочется.

Они осторожно отошли от ребенка и его безголовой кормилицы, обогнули бурелом по широкой дуге и снова углубились в лес. Денис погасил свой фонарь-прожектор и заставил Никиту выключить ручной фонарик, оставив только налобный. Опасность вдруг стала осязаемой, зримой, и первый раз за этот день он ощутил, что ему по-настоящему страшно.

- Эти ненормальные точно устроили секту! – прошептал Никита. – Рожают тут, поди, друг от друга десятилетиями, вот и выходят уроды!

- Никитос, даже в самой отбитой секте самые нахрен уродливые дети не сосут мертвячек!

Никита вскинул фонарь, как дубинку – в лесу совсем рядом затрещало, бешено затряслись две высоченные ели, раздался хруст веток. Вспорхнули птицы, где-то вдалеке заплакал ребенок мяукающим плачем.

- Твою мать… – Никита крутил головой, всматриваясь в чащу.

Из зарослей вдруг выскочила старуха престранного вида – на брюки была натянута тонкая ситцевая юбка, на голове - платок в розочках. Тетка была в толстой куртке, поверх которой прыгали бусы, на одном плече болтался большой мешок с тяжелым содержимым; в руке она держала суковатый посох.

- Сюда, идиоты, сюда идите! Кайсын вас заприметила! – крикнула бабка мужским голосом, и Денис с удивлением узнал Степана, давешнего старика с лошадью.

- Держите! – дед тянул им что-то, зажатое в кулаке, и он увидел простенькие крестики на веревочках. – Надевайте, быстрее!

Кайсын (3)