Пиратские переводы на русский

Остановив повозку у пристани, работорговец-римлянин подходит к купцу, который, судя по всему, отбирает самых крепких с виду рабов. Тот не сразу соглашается на цену, которую просит за вас работорговец. Работорговец, в свою очередь, уступает, постепенно снижая сумму. Он не перестает нахваливать ваши с Алексиусом ум и силу, а также, занижая ваш возраст, уверяет, что вы чрезвычайно высоки для своих лет. В конце концов они сговариваются на цене, которая, похоже, не особо устраивает обоих. Получив свою монету, работорговец забирается обратно на повозку, ворча, что вы с братом не стоили тех усилий, которые пришлось потратить, чтобы доставить вас сюда, и уезжает прочь, не оглянувшись.

Вас с братом передают одному из слуг купца, который сменяет ваши путы кандалами и отводит вас к пристани.

Ты помнишь, как вы с отцом ходили смотреть на корабли, когда ты был маленьким. Ты изумлённо таращился на большие торговые суда с парусами, вздымавшимися к небу. Они колыхались над водой, как огромные полотняные облака. Тебя завораживали эти корабли, когда ты был в возрасте Алексиуса. Но, когда вы подходите к ним ближе, ты чувствуешь, как тревожно сосёт под ложечкой, словно должно произойти что-то очень, очень страшное.

И тогда ты видишь их. Длинная вереница рабов, скованных цепью. Люди из самых разных стран, говорящие на разных языках. Такие же греки, как ты сам, грозные воины из Галлии и даже настоящие темнокожие эфиопы, у которых из одежды только кусок ткани, обвязанный вокруг бедер, для прикрытия срама. Ты должен присоединиться к ним. Ваши кандалы пристёгивают к цепи и вместе со всеми ведут вас вверх по трапу.

– Я не хочу! – шепчет Алексиус, пока вся вереница медленно продвигается вперёд. – Андроник, я не хочу на этот корабль! Если мы уплывём на нем, то никогда не вернёмся домой!

То ли он ещё не понимает, то ли до сих пор не может смириться. Ты не можешь его винить: ты сам где-то в глубине души ожидаешь, что вот-вот проснёшься и всё это окажется просто очень страшным ночным кошмаром. Ты можешь утешить Алексиуса и пообещать, что ничего плохого с ним не случится. Но, может, не стоит лишний раз обнадёживать брата? Ведь ты понятия не имеешь, что ждёт вас в будущем, и вам с ним придётся очень быстро повзрослеть, если вы хотите выжить.

• Я обещаю Алексиусу, что всё будет хорошо, и, что бы ни случилось, я буду рядом.

• Я говорю Алексиусу, что мы никогда не вернёмся домой, и что ему пора бы это понять.

  – Всё хорошо, – шепчешь ты, в то время как вся вереница людей медленно движется вперед и тянет вас с собой. – Я тоже не хочу туда, Алексиус, но нам придётся идти. Ступай небольшими шажками, вот так... Не бойся.

  – Я не могу! Мне страшно! – хнычет брат, умоляюще глядя на тебя, как будто ты можешь что-то придумать. – Куда мы идём, Андроник? Что теперь с нами будет?

  – Не знаю, – отвечаешь ты. – Но всё будет хорошо. Я буду с тобой рядом, что бы ни случилось, обещаю.

Несколько секунд Алексиус молчит. Тем временем вы перемещаетесь на палубу и движетесь к трюму.

– Я знаю, что ты будешь рядом со мной, – шепчет он. – Но я боюсь, Андроник. Я очень, очень боюсь.

Ты видишь перед собой раскрытые двери трюма и чувствуешь, как по спине пробегает холодок.

– Я знаю, Алексиус, – говоришь ты. – Я тоже.

Вы получили 5 очков одобрения от Алексиуса.

Трюм внутри выглядит как воплощение кошмара. Из открытых дверей несёт таким зловонием, что хочется зажать рот. От множества людей в трюме так тесно, что некуда сесть, и так темно, что почти ничего не видно.

Больше всего тебе хочется убежать прочь, как можно дальше от этого корабля... но цепь, что связывает вас с другими рабами, по-прежнему тянет вперёд. Наконец движение останавливается, и ты вынужден сесть на палубу, так же, как и другие. Вскоре после этого в трюм втискиваются последние рабы, и, как только общая цепь надёжно прикована, матросы, ответственные за погрузку, уходят и закрывают двери, оставив вас в кромешной тьме.

Тут Алексиус принимается громко плакать.

Некоторые из взрослых рабов тоже плачут, но они лишь тихо всхлипывают, а не рыдают в голос, как твой брат. Ты пытаешься сообразить, как успокоить Алексиуса, и тут из темноты напротив раздаётся голос. Это голос девочки, говорящей с сильным африканским акцентом.

– Зачем ты плачь? – спрашивает она. – Зачем плачь, мальчик, а? Надо не плачь. Не нужно плачь, пока ничего плохого нет.

Тон девочки очень напорист, и не совсем понятно, хочет она отчитать твоего брата или утешить его.

Алексиус не отвечает, но его рыдания постепенно делаются тише. Однако девчонка упряма и не отстает от него, словно не замечая, что ему не хочется разговаривать.

– Почему не говоришь? Что такое? Не знаешь по-латынь? – спрашивает она, произнося слова медленнее, как будто пытаясь сделать свою речь понятнее.

– Мы оба говорим по-латыни, – вмешиваешься ты.

Ведь вы с братом говорите на этом языке гораздо лучше, чем она!

– Ты, он - брат? – спрашивает девчонка, переключив внимание на тебя. – Почему он плачь? Что с ним случился? Больно? Матросы его побить? Что с ним случился?

– Нет, – всхлипывает Алексиус, вытирая глаза и делая несколько глубоких прерывистых вздохов.– Мне не больно, просто... Я хочу домой!

Голос девочки становится приподнятым, и она словно оживляется, как будто чему-то очень обрадована.

– О! Ты с ним только стали рабы, да? Вы живёшь здесь, в Греции? Раньше не рабы? – дружелюбно спрашивает она. – Будет хорошо, мальчик. Не плакать. На этот лодка не так плохо. Откуда я, было очень-очень плохо. Плыть на лодка в Грецию много дней. Много болели. Много умирать. Мало, мало еда. На этот лодка хорошо. Плыть в Рим не так много дней. Скоро приплыть туда, да?

– Я не хочу в Рим! – восклицает Алексиус, вновь принимаясь безутешно рыдать. – Я хочу домой!

Чем громче он причитает, тем строже и сердитее становится голос девочки:

– О, ты дитя! Ты переставать плачь! Ты много шуметь, как ребёнок. Ты теперь мужчина. Мужчины не плакать.

От Алексиуса и впрямь больше шума, чем от всех остальных в этом трюме, и ты беспокоишься, что он привлекает слишком много ненужного внимания. Правда, ты не знаешь, заступиться за него или встать на сторону девочки и приказать ему молчать.

• Я говорю девчонке, чтобы она прекратила командовать Алексиусом.

• Я говорю ей, что мужчины иногда плачут.

• Я говорю Алексиусу, что девочка права, и ему нужно успокоиться.

  – Замолчи! – огрызаешься ты, вызывающе положив руку на плечо Алексиуса. – Это мой брат! Не смей ему указывать!

Алексиус придвигается к тебе ближе, и рыдания его постепенно стихают, но на девочку твой ответ не производит впечатления:

– Ладно! Ты глупо и плакать! Ты шуметь, пока не придут моряки и побить тебя кнутом. Так и надо! Я хотела помочь.

Вы получили 5 очков одобрения от Алексиуса.

Вы потеряли 5 очков одобрения девочки.

Однако гнев её длится недолго; проходит всего лишь несколько секунд, и девочка, смягчившись, вновь заговаривает с вами.

– Как вас звать? – тихонько спрашивает она.

К этому времени Алексиус уже успокоился. Пошмыгав носом и вытерев глаза, он отвечает ей:

– Меня – Алексиус. А это мой брат, Андроник.

– Я - это Лула, – представляется она. – Меня везли очень далеко, по большому морю. Жила небольшой деревня с семьёй, а потом прийти бледные люди. Они делали много убивать и жгли, а потом забрать нас и продавать. Вот так я стать раб.

Ты не совсем понимаешь, зачем она тебе всё это рассказывает. Может, она так разговорчива от природы, а может, ей просто очень одиноко. Но, похоже, она искренне желает с вами подружиться.

– Сколько есть вам лет?

Алексиус молчит, словно не понял вопроса, и ты отвечаешь за него:

– Мне - десять. Алексиусу семь.

– Почти восемь! – поправляет он, как будто это сделает его взрослее.

– Мне девять лет! – радостно говорит Лула. – Мы почти одинаковы!

Наверное, это можно сказать не только о возрасте. Пусть история её попадания в рабство отличается от вашей, но девочка понимает, каково это, когда тебя насильно вырвали из привычной жизни. В прямом и переносном смысле вы сейчас в одной лодке. Пожалуй, в этом предстоящем долгом путешествии вам с Алексиусом не помешал бы друг - если не для компании, то для того, чтобы выжить вместе.

Лула продолжает говорить ещё некоторое время, в основном вспоминая свою прежнюю жизнь в Африке. Её болтовня немного успокаивает Алексиуса, по-видимому, отвлекая его от мыслей о собственной прежней жизни в Греции. Лишь в минуты молчания он снова начинает всхлипывать, повторяя, что хочет домой, к папе. Тогда Лула придвигается к вам ближе и поглаживает твоего брата по голове, напевая какую-то нежную мелодию на незнакомом языке. Ты не понимаешь на нем ни слова, но Алексиус всё же успокаивается.

Песенку Лулы прерывает распахнувшаяся дверь в трюм, и на пороге появляются два матроса с большими корзинами хлеба. В этот момент со всех сторон одновременно раздаются крики на разных языках, все вскакивают на ноги и тянут руки к двери. Лула вместе со всеми вскакивает на ноги и принимается громко требовать еду на своём языке, а вы с Алексиусом, испуганные и потерянные, остаётесь сидеть на полу.

Похоже, во время кормления здесь придерживаются принципа «каждый сам за себя»: матросы начинают раскидывать караваи хлеба по всему помещению. Рабы ловят их на лету, отбирают друг у друга и запихивают в рот огромные куски, пока не отняли. Тебе же неожиданно улыбается удача – одна из ковриг падает тебе прямо на колени.

Ты крепко прижимаешь её к груди, и у тебя всего несколько секунд, чтобы принять решение, пока кто-нибудь из сильных, взрослых рабов не отобрал ее у тебя. Как старший, ты обязан заботиться о брате, но для укрепления дружбы с Лулой можно поделиться хлебом и с ней. С другой стороны, ты сам ничего не ел со вчерашнего дня, и неизвестно, когда вновь предоставится такая возможность. Может, лучше просто поесть и подкрепить свои силы?

• Я отдаю хлеб Алексиусу.

• Я отдаю хлеб Луле.

• Я съедаю хлеб сам.

Пока никто не отнял у тебя ковригу, ты поскорее суёшь её в руки брата.

– Вот, – шепчешь ты. – Ешь скорее!

Алексиус секунду взволнованно смотрит на тебя, потом берёт хлеб, но успевает лишь откусить кусочек, как вдруг один из взрослых рабов толкает его на пол и выхватывает хлеб.

– Эй! – кричит Лула.

Она толкает мужчину и выкрикивает что-то – очевидно, бранные слова, - на своём языке. Человек исчезает в толпе, а Лула наклоняется над твоим братом и кладёт руку ему на плечо.

– Тебе надо ешь быстрее, – говорит она. – Когда получил еду, крепко держи в руках. Прячь еда хорошо, никому не давай брать.

Алексиус глядит на тебя с виноватым и расстроенным видом.

– Спасибо, Андроник, – тихо говорит он. - Я знаю, ты тоже хочешь есть. Прости меня, я не хотел потерять хлеб.

– Ничего страшного, – утешаешь ты его. – В следующий раз ты будешь лучше смотреть за едой.

Вы получили 5 очков одобрения от Алексиуса.

Следующие несколько дней твоей жизни подобны аду на земле. Ты питаешься жалкими крохами еды, которых едва достаточно, чтобы выжить, и, хотя Лула уверяет, что вы всего несколько дней в пути, тебе кажется, что вы заперты в этой тьме уже целую вечность. При тусклом свете, пробивающемся сверху сквозь щели палубы, ты становишься свидетелем таких вещей, которых никогда не видел в самых жутких ночных кошмарах. Однажды ночью ты просыпаешься от воплей женщины, и, когда сверху спускаются моряки, выясняется, что ребёнок этой женщины умер у неё на руках. Не обращая никакого внимания на её крики, матросы молча вырывают младенца у неё из рук и уносят на палубу, чтобы выбросить за борт, как кусок тухлого мяса. Женщина продолжает выть несколько часов подряд, пока один из рабов, утомлённый этими воплями, не ударяет её с такой силой, что она падает без сознания. Никто не приходит к ней на помощь. Никому нет до неё дела.

Однажды утром, когда Лула рассказывает тебе о видах работы, которые ожидают вас в Риме, рядом вдруг раздается жуткий, болезненный хрип. Оглянувшись, ты видишь, как один из самых сильных рабов на вашем судне душит другого раба, намотав свои цепи ему на шею. Но стоит тебе попытаться позвать на помощь, как Лула торопливо зажимает тебе рот.

– Не шуметь! – шепчет она. – Если шуметь, придут матросы и помешают его убить.

Секунду ты таращишься на неё с недоумением, но она тут же объясняет, показывая на искажённое ужасом, с выкаченными глазами лицо жертвы:

– Он сам сказал его это сделать. Он просил большой человек убить его. Он знает, он делать быстро. Скоро он умирать.

Лула права. Не успевает она договорить, как человек с цепями на шее обмякает в руках душителя. Тот, в последний раз подёргав за цепь, отодвигает мёртвое тело в сторону и садится на свое место как ни в чем ни бывало.

– Почему?.. – спрашиваешь ты.

Это совершенно невозможно осмыслить.

Девочка лишь пожимает плечами, как будто это пустяк.

– Он не хотеть больше жить...

Возможно, ещё неделю назад ты был бы не в состоянии этого понять. Но, наверное, теперь ты сможешь.

Сколько ты сам ещё сможешь выдержать? Ты слабеешь с каждым днём, а Алексиус буквально превратился в обтянутый кожей скелет. От невыносимой духоты ты теряешь сознание по несколько раз за день, от ужасной вони тебя то и дело тошнит. А ещё – крики... Каждую ночь толпа матросов спускается в трюм и выбирает одну из женщин, чтобы забрать её к себе на палубу. Одни женщины уходят с ними молча, другие начинают вопить, как только моряки остановят на них выбор, и эти вопли продолжаются несколько часов, пока их, рыдающих, не возвращают обратно.

В одну из ночей, когда матросы тащат очередную девушку наверх, ты замечаешь, что Лула глядит на них с ненавистью во взгляде.

– Я убью их всех, но не дам сделать это со мной, – шепчет она под нос.

Ты спрашиваешь, что она имеет в виду, но она лишь поворачивается на другой бок и говорит тебе: «Спи».

Однажды утром ты просыпаешься от резкого пинка в живот и видишь над собой двух моряков.

– Этот подойдёт, – хрипло говорит один из них.

Другой же, не теряя времени, принимается освобождать тебя от цепей. Когда тебя тащат на палубу, Алексиус тянет руки вслед, зовёт тебя и просит объяснить, что случилось и куда тебя забирают. Ты не знаешь, что ему ответить, поэтому молчишь.

После того, как ты провёл столько дней в темноте, на палубе тебя чуть не ослепляет солнечный свет. Ты так слаб от голода, что вмиг оседаешь на твёрдые доски палубы, как только один из матросов отпускает твою руку.

– Недокормыш какой-то, – ворчит матрос и, вновь поставив тебя на ноги, суёт тебе в руки ковригу хлеба.

Ты не заставляешь себя упрашивать, и спешишь поскорее утолить невыносимый голод.

– Ладно, мальчишка, наедайся-ка досыта, да побыстрее, у нас для тебя есть работа, – обращается к тебе другой. – Наш юнга сломал шею, свалившись с мачты, и нам нужен кто-то, кто его заменит, пока мы не найдем нового. Будешь вместо него.

Дожевывая последний кусок, ты растерянно глядишь на матросов. Исполнять обязанности юнги до самого Рима?

– Я? Но... я никогда раньше не плавал на кораблях, – нервно бормочешь ты. – Я не знаю, что нужно делать.

Матросы переглядываются. Один из них равнодушно пожимает плечами.

– Пожалуй, ты можешь убрать вон то кровавое месиво, – говорит он, показывая на тёмное пятно возле самой высокой мачты. – Там, где разбился наш юнга, до сих пор жуткая грязища. Или сходи узнать, не нужна ли кому-нибудь помощь. У корабельного лекаря и плотника сейчас дел по горло, можешь прислуживать кому-нибудь из них.

– Или, если уж хочешь принести настоящую пользу, принеси нам чего-нибудь поесть, – вмешивается другой. – Я страшно проголодался. И заодно немного воды.

Похоже, эти люди сами не больше тебя знают, чем ты должен заниматься, что усложняет твою задачу. И всё же, пожалуй, это лучше, чем дальше чахнуть в трюме. Здесь можно поесть и размяться. Итак, раз ты теперь временно исполняешь обязанности юнги, то чем хочешь заняться в первую очередь?

• Начну с мытья палубы: это несложно.

• Сбегаю на судовую кухню и принесу матросам поесть.

• Пойду к лекарю, узнаю, не нужна ли ему помощь.

• Пойду к плотнику, узнаю, не нужна ли ему помощь.

• Буду таскать побольше еды с кухни и всеми силами избегать настоящей работы.

Получив в своё распоряжение ведро воды и губку, ты принимаешься отмывать с палубы пятна крови, рвоты и боги знают чего ещё. И всё же здесь, на палубе, гораздо чище, чем в трюме. Похоже, матросы не слишком заботятся о чистоте рабов – и, очевидно, из-за этого в трюме много больных.

Поначалу работа кажется лёгкой, но через некоторое время начинают болеть руки, и ты проникаешься уважением к выносливости всех корабельных юнг - ведь они занимаются этим постоянно. Как только палуба вымыта, тебе велят отдраить и судовую кухню. К концу дня ты чувствуешь себя измученным, но зато перед тем, как вернуться в трюм и лечь спать, тебе позволяют поужинать вместе с командой.

Алексиус опасается, как бы с тобой не случилось чего-нибудь, как с прежним юнгой, а Лула, кажется, просто завидует, что тебя теперь хорошо кормят...

Весь остаток пути ты с утра до ночи выполняешь тяжёлую работу, а спишь по-прежнему в трюме, закованный в кандалы. У тебя ноет всё тело до костей, но благодаря труду и дополнительному питанию ты становишься гораздо сильнее и здоровее, чем стал бы, проводя всё время в трюме на цепи.

Вы получили 10 очков Силы.

Ваш путь продолжается около двенадцати дней. И вот наконец матросы, спустившись в трюм, начинают выгонять всех на палубу. Когда твои глаза привыкают к свету, ты видишь полоску земли на горизонте.

– Рим! – восклицает Лула, взволнованно дёргая тебя за руку. – Видишь, я говорю тебе, это плыть недолго. Мы приплыли берега!

Ты даже приблизительно не можешь себе представить, что за жизнь ждёт вас на этом новом берегу, но разделяешь радостное волнение девочки. Ведь после путешествия в трюме невозможно вообразить что-то хуже.

Перед прибытием на берег вас кормят, и каждый раб получает пищу отдельно, так что можно не бояться, что кто-то её отнимет, и не делиться последним куском. Морякам нужно, чтобы вы крепко стояли на ногах, а не валились в обморок на глазах у покупателей.

Доедая какой-то полусгнивший овощ, ты вдруг слышишь шум и, обернувшись, видишь, как один раб-фракиец бросается на капитана. С чего всё началось – остается непонятным, но толпа матросов тут же его скручивает. Его валят на палубу, избивают и топчут ногами. Ты слышишь, как он кричит от боли, и понимаешь, что ничего тут сделать нельзя. Но, наверное, им скоро надоест избивать его, и они оставят его в покое?

Однако через несколько секунд становится ясно, что капитан хочет устроить публичную казнь. С жестокой улыбкой он приказывает двум самым сильным матросам вывести раба на всеобщее обозрение.

– Похоже, мои люди слишком мягко с вами обращались! – громогласно объявляет он, указывая на фракийца. – Я - капитан, и мой долг исправить эту ошибку! Пусть каждый из вас знает, что, пока вы на моем судне, я не потерплю ни одной попытки бунта! Узнайте же, что будет с рабом, который не подчиняется своему хозяину! Матросы... Приковать его к якорю!

Раб издает дикий вопль, пытаясь вырваться из рук моряков. Ещё трое присоединяются к ним, чтобы подтащить его к борту.

Ты ничего не можешь сделать. Ты по-прежнему скован цепью с остальными рабами и, что бы ты ни пытался предпринять, это не избавит фракийца от его участи. Если ты попробуешь заступиться за него, ты лишь навлечёшь на себя наказание, а он так или иначе окажется за бортом вместе с якорем. Ты понимаешь это. И все же у тебя есть выбор.

• Я пытаюсь спасти человека.

• Я ничего не делаю.

Ты понимаешь, что ничего нельзя сделать, но всё равно не можешь просто так стоять и смотреть, как убивают невиновного человека. С яростным боевым кличем ты кидаешься в сторону раба, которого приковывают кандалами к якорю. Разумеется, ты не можешь сделать и трёх шагов – цепи тянут тебя назад. Ты по-прежнему скован ими с остальными рабами, но тебя это не остановит. Ты сопротивляешься путам изо всех сил, тянешь за них в надежде заставить других подняться – но тебе удается сдвинуть с места лишь Лулу с Алексиусом, прикованных к тебе с двух сторон. Остальные рабы едва ли обращают внимание на твои усилия – их слишком много, и ни один из них не желает тебе помогать. Но всё же ты продолжаешь борьбу, вопя во все горло, как зверь, рвущийся из клетки на свободу, хотя по-прежнему не в состоянии ни на шаг приблизиться к фракийцу.

Капитан с минуту наблюдает за тобой, почти забавляясь этой безуспешной попыткой помешать казни. Еще секунду он размышляет о чем-то, а затем берет из рук у одного из матросов хлыст.

Но это не заставит тебя отступить! Ты по-прежнему рвёшься из цепей и с гневным криком тянешься к рабу. И даже когда капитан, глядя на тебя сверху вниз, приближается к тебе, ты глядишь в ответ с дерзким блеском в глазах, который означает «Тебе ни за что не сломить меня».

Хлыст опускается на твоё лицо, и одновременно с этим бросают якорь. И всё, что ты можешь — это в ужасе стоять на месте, слыша жуткий крик человека и плеск якоря, оборвавший его. А потом — тишина. Только где-то там, внизу, ещё живой человек, постепенно захлёбываясь, уходит на дно.

Ты в отчаянии опускаешься на колени. Капитан, довольный собой, отходит прочь. Наверное, другим рабам кажется, что один лишь удар хлыста заставил тебя замолчать. Но это отнюдь не так. Просто нет больше смысла бороться, раз якорь уже брошен.

Мало-помалу всё на судне успокаивается, а ты всё не можешь отделаться от мысли - захлебнулся ли уже фракиец под водой, или ещё нет? Этот вопрос тяготит тебя и мучает, пока Алексиус ласково обнимает тебя, а Лула, наклонившись, вытирает с твоего лица краем своей юбки кровь от удара.

– Зачем ты так сделать? — шёпотом спрашивает она. — Глупое дело - так делать. Зачем ты делать?

– Я не знаю, - признаёшься ты. — Я знал, что не смогу спасти его, но надо было попытаться. Хоть я и понимал, что не получится, просто… Так было надо.

Девочка нежно улыбается и качает головой.

– Глупый мальчик, – она подаёт тебе руку и помогает подняться на ноги. — Вставай. Скоро лодка приплыть. Потом нас ведут на рынок, а потом продают.

Вы получили 10 очков одобрения от Лулы.

Вы потеряли 5 очков одобрения Алексиуса.

Однако тебе так и не удаётся погрузиться в сон, поскольку твой брат, похоже, решил каждые пять секунд давать тебе полный отчёт о подслушанной беседе.

– Они по-прежнему говорят о нас. Папа спрашивает, всё ли будет хорошо... Андроник, мне кажется, он плачет! – обеспокоенно шепчет он. – Я не расслышал, что ответил этот человек, но он даёт отцу деньги... Я не пойму, что...

Алексиус замолкает на несколько секунд, а затем резко распахивает дверь и выбегает в соседнюю комнату. Не понимая, что происходит, ты неохотно садишься и полусонно вглядываешься в дверной проём.

– Папа! – отчаянно кричит Алексиус, подбегая к отцу и хватаясь за его руку. – Папа, не надо, я не хочу! Путь он не забирает нас!

Забирать вас? Ты не можешь понять, о чём говорит Алексиус. Ведь никто и никуда вас не забирает. Но тут, к твоему удивлению, незнакомец хватает Алексиуса и оттаскивает его от отца, а отец никак этому не препятствует.

– Ну-ка успокойся, мальчик, – говорит римлянин, крепко держа Алексиуса. – Ничего плохого я тебе не сделаю. Хочешь немного прокатиться? Мы сейчас вместе поедем в город.

Ты ждёшь, что отец возразит ему, но отец ничего не говорит. Он сидит, отвернувшись, и тихо всхлипывает. Алексиус пытается вырваться из рук незнакомца, но тот без особых усилий отрывает его от пола, зажимая под мышкой.

– Так... – бормочет он, поворачиваясь к дверям вашей комнаты. – А где другой?

• Я ему не дамся! Я выскочу в окно и убегу подальше от дома. Он меня не найдёт!

• Я не дам ему забрать моего брата! Я бросаюсь на незнакомца, пытаясь разжать его руки и освободить Алексиуса.

• Это всё какое-то недоразумение. Я обращаюсь к отцу и напрямую требую объяснить, что происходит.

Нет, так просто он не заберёт тебя! Стараясь ступать бесшумно, ты бросаешься к окну и отдёргиваешь простыню, которой оно завешено.

Но, к несчастью, незнакомец уже знает, где тебя искать, и направляется к тебе в комнату, не выпуская из рук Алексиуса. Уже свесив одну ногу с подоконника наружу, ты чувствуешь, как чужая рука хватает тебя за волосы.

– Ах ты, маленький хитрый мерзавец! – говорит он с жестокой усмешкой, затаскивая тебя обратно в комнату. – Надо будет присматривать за тобой получше. А то какая же прибыль от убежавшего товара?

Удержать вас обоих становится нелегко, поэтому работорговец отпускает Алексиуса и принимается связывать тебя верёвкой. Но Алексиус, вместо того, чтобы бежать, снова кидается к отцу и слёзно умоляет его одуматься. Отец не отвечает. Он сидит, отвернувшись, и слёзы катятся из его глаз. Напрасно брат дёргает его за рукав. Тем временем работорговец заканчивает связывать тебя по рукам и ногам и вновь берётся за Алекисуса, пригрозив тебе напоследок:

– А теперь лежи спокойно, пока я закончу с твоим братом. И не делай глупостей! Мне бы не хотелось выбить твои жемчужно-белые зубки.

Алексиус бьётся и кричит в его руках, но это действует на него не больше, чем жужжание мухи.

– Ну же, незачем поднимать такой шум! Мы просто немного прокатимся в моей повозке, вот и всё!

Работорговец выносит брата из дома, и крики его теперь доносятся со двора, а вы остаетесь с отцом наедине. Ты замечаешь, что он глядит на тебя со слезами на глазах, но в следующую секунду резко отворачивается, как будто, если он больше не станет на тебя смотреть, это облегчит его вину за продажу собственных детей для оплаты долгов.

У тебя осталось мало времени. Вероятно, ты в последний раз видишь своего отца. Вот-вот вернется работорговец и заберёт тебя навсегда.

Хочешь ли ты что-нибудь сказать отцу на прощание?

• Я не хочу никуда уезжать! Я говорю отцу, что люблю его и умоляю его не отдавать нас.

• Я чувствую лишь холодный гнев. Я говорю отцу, что ненавижу его и никогда не прощу его за то, что он с нами сделал.

• Я не позволю ему отмалчиваться! Я устремляю на отца ледяной взгляд и спрашиваю, во сколько ему обошлись наши жизни.

  – Прошу тебя, папа! – умоляешь ты, извиваясь и пытаясь порвать верёвки. – Пожалуйста, папа, не отдавай нас! Прости меня, если я сделал что-то не так, я стану лучше себя вести, я обещаю! Я пойду работать, чтобы помочь тебе оплатить долги! Я буду приходить домой вовремя и всегда слушаться тебя, только не отдавай нас этому человеку! Я люблю тебя, папа! Пожалуйста, не продавай нас!

Твой отец больше не глядит на тебя. Он сидит, закрыв руками лицо, и не слушает твоей отчаянной мольбы.

– Ты не понимаешь, Андроник, – говорит он.

Голос его дрожит, но он изо всех сил пытается говорить спокойно.

– Я просто не могу больше содержать вас. У меня нет денег. Так будет лучше. В Риме вам будет лучше, чем со мной, люди позаботятся о вас. Это лучше, чем быть голодными и беспризорными. Гораздо лучше...

– Я не хочу туда, где лучше! – кричишь ты, заливаясь слезами. – Я хочу остаться с тобой!

Судя по всему, отец пытается найти ответ, но не может ничего придумать. Он лишь беспомощно плачет, закрывая лицо ладонями, пока не возвращается работорговец.

– Прости меня, Андроник, – говорит он, когда тебя уносят из дома. – Прости, что я не стал вам хорошим отцом.

Наконец он отрывает руки от лица и глядит на тебя красными, полными слёз глазами.

– Обещай, что будешь присматривать за братом... ради меня... Я люблю вас!

– Папа, прошу тебя! – продолжаешь ты кричать, пока тебя выносят за дверь.

Но твои мольбы остаются без ответа. Твой отец не двигается с места.

Римский работорговец бросает тебя на заднее сиденье повозки, запряженной ослом, рядом со связанным Алексиусом.

– А теперь вам бы лучше помолчать, да вести себя прилично! – велит он, привязывая тебя к сиденью. – Если вздумаете сбежать – очень пожалеете об этом!

В подтверждение своих слов римлянин берёт палку, которой погоняет осла, и с силой ударяет ею тебя по спине. Ты вскрикиваешь. Палка не рассекает кожу до крови, но боль всё равно адская.

Удовлетворённый этим, работорговец садится на передок повозки. Он дёргает за поводья, и осёл неспешно направляется вперёд.

Твой брат придвигается к тебе ближе.

– Что теперь делать, Андроник? – спрашивает он шёпотом, чтобы не услышал торговец, как будто ты точно знаешь, что делать. – Как нам вернуться домой?

Ты качаешь головой. По щеке течёт слеза.

– Мы не вернёмся домой... – отвечаешь ты, глядя, как ваш дом постепенно растворяется в темноте. – У нас больше нет дома.

• Выберите пол своего героя.

• Тренируйтесь в величайшей римской академии гладиаторов.

• Впечатляйте учителей своими навыками, или, напротив, не выполняйте их приказов.

• Заводите врагов и приятелей среди соучеников.

• Защищайте своих близких или боритесь за собственную жизнь.

• Выбирайте, чью жизнь спасти, а чью - доверить богам.

Глава 1: Воспоминания о детстве

– Он всё ещё здесь! – слышишь ты сквозь сон знакомый голос.

Обладатель голоса настойчиво теребит тебя за плечо.

– Проснись же! – требует он, неловко пытаясь и повысить голос, и говорить шёпотом одновременно. – Этот человек до сих пор здесь, разговаривает с отцом. Я слышу их разговор!

Со стоном разлепив глаза, ты видишь склонившееся над тобой лицо младшего брата.

– Иди спать, Алексиус, – бормочешь ты, переворачиваясь на другой бок и пытаясь снова уснуть.

– Они говорят о нас! – не унимается Алексиус. – Это очень странно. Он спрашивает отца, перенесли ли мы оспу или горячку, когда были младенцами.

– Зачем ему знать, болели ли мы оспой? – раздражённо спрашиваешь ты.

– Вот и я хочу это понять...

Твой брат вновь подходит к двери и прижимается к ней ухом, прислушиваясь к голосам в соседней комнате.

На дворе глубокая ночь. Некоторое время назад ваш отец уже поднимал вас с постели, чтобы представить какому-то странному пожилому мужчине. Тот называл себя другом семьи, хотя вы видели его впервые в жизни. У него был необычный римский акцент, и около получаса он осматривал и ощупывал вас обоих, проверял силу ваших рук и взъерошивал ваши волосы, замечая, что у вас здоровые зубы, но отец, должно быть, недостаточно вас кормит. Казалось, прошла целая вечность, пока вас не отправили спать, но теперь Алексиус вновь разбудил тебя.

– Была ли у нас когда-нибудь оспа? – спрашивает твой брат.

Очевидно, ему не дают покоя вопросы этого странного мужчины.

– Откуда мне знать? – сердито отвечаешь ты.

Ведь ты не помнишь ничего о первых месяцах своей жизни. О своём младенчестве ты знаешь только то, что рассказывала мать. И точно знаешь, что твое рождение произошло в первый день лета. На свет появилось прелестное дитя...

• Мальчик.

• Девочка.

Мальчик, к большой радости твоего отца. Он всегда отличался старыми взглядами и молился о даровании сына, чтобы продолжить род. Твоей матери, разумеется, было всё равно, кто родится, лишь бы ребенок рос здоровым и счастливым. Родители так гордились тобой, что решили назвать тебя в честь твоего покойного деда.

• Андреас.

• Кир.

• Леон.

• Маркус.

• Терон.

• Нет, у меня другое имя.

В таком случае, как тебя зовут?

Андроник. Так назвала тебя твоя мать. Хотя ты и не особо много помнишь о своем раннем детстве, но знаешь, что жаловаться тебе было не на что. Отец усердно трудился, чтобы обеспечить семью, а мать всей душой тебя обожала. Ты был первенец, свет её жизни и никогда не испытывал недостатка любви и нежности. Однако все это недолго принадлежало тебе одному. Как это бывает у всех детей, довольно скоро твоя кроватка, игрушки и ласка матери перешли к крошечной копии тебя.

Когда родился Алексиус, тебе было всего два года. Он казался таким малюткой на руках у матери, но как же громко он кричал! Каждый раз, когда этот крошечный комочек хотел есть, спать или пачкал пелёнки, он вопил, как раненый зверь. И всё же, несмотря на эти вопли, твоя мать так ворковала над ним, как будто видела перед собой самое чудесное создание на свете. Самое раннее воспоминание в твоей жизни – как тебе показывают младшего брата. И ты до сих пор ясно помнишь, что ты тогда почувствовал...

• Я был в восторге! Все эти месяцы я очень ждал появления нового ребёночка и, как только я увидел его, мне сразу захотелось поиграть с ним!

• Я ощутил ревность. Этот ужасный младенец завладел вниманием моей матери, и теперь у неё не будет времени на игры со мной.

• Мне было всё равно. Все вокруг так восхищались этим ребёнком, но в нём не было ничего особенного. Мне было гораздо интереснее играть с моими игрушками.

Хотя твой новорождённый братик и был слишком мал, чтобы разговаривать с ним, гулять и играть, ты всё равно обожал его. Ты часами не отходил от матери, разглядывая младенца, умиляясь, какой он крошечный, поднося ему игрушки, когда он плакал, и спрашивая мать, когда же тебе наконец разрешат подержать его на руках. Благодаря этому ваша родственная связь с Алексиусом укрепилась ещё до того, как он научился разговаривать.

Вы получили 5 очков одобрения от Алексиуса.

Разумеется, Алексиус не мог всегда оставаться младенцем, и, чем старше он становился, тем лучше подходил на роль товарища по играм. Вместе вы отправлялись на поиски приключений, бегали по улицам, шалили и играли в своих любимых героев из старых легенд, которые рассказывала вам мать.

Помнишь ли ты, кто бы твоим любимым героем в детстве?

• Геркулес, сын Зевса и самый большой силач на свете! Он был так могуч, что убил Немейского льва голыми руками.

• Парис, принц Трои. Он так ловко обращался с луком, что убил знаменитого героя Ахилла, прострелив ему пятку.

• Атланта, которая доказала, что женщины тоже могут быть героинями. Она прославилась как бегунья, и, желая избежать замужества, сказала отцу, что выйдет замуж лишь за того, кто обгонит ее в соревнованиях.

• Одиссей, царь Итаки. Он был искусным воином, но ещё больше прославился своим умом, изобретя троянского коня, с помощью которого греческая армия проникла в Трою.

• Персей, известный тем, что убил чудовище Медузу, которая обращала людей в камень одним взглядом. Персей же подкрался к ней, используя щит, в котором видел её отражение, чтобы не смотреть ей в глаза.

Ну конечно! Геркулес – величайший в мире герой, и ты был полон решимости стать таким же, как он. В основном это выражалось в бесконечных боях на мечах из палок и борцовских поединках с младшим братом. Хоть боги так и не приказали тебе совершить двенадцать невыполнимых подвигов, зато ты научился неплохо драться.

Вы получили 5 очков Силы.

Жаль, что пора младенчества не может длиться вечно. Примерно в возрасте шести лет тебе пришлось оставить прежние забавы, чтобы пойти в школу и помогать отцу с работой. Чем же зарабатывал на жизнь твой отец?

• Он был рыбаком.

• Он был писцом.

• Он был кузнецом.

• Он был плотником.

• Он перебивался случайными заработками в деревне.

Твой отец часто брал тебя в море на своей лодчонке, чтобы научить рыбацкому ремеслу. Это было весьма скучным занятием – грести и грести, ожидая, пока рыба не попадётся в сети. Тем не менее, потратив столько времени, чтобы научиться удерживать лодку на плаву и ожидать появления рыбы, ты, по крайней мере, узнал, чего стоит терпение.

Вы получили 5 очков Хитрости.

Между тем, жизнь была не так уж плоха. Помимо учёбы и помощи отцу тебе удавалось выкроить немного свободного времени. Чем ты занимался в свободное время?

• Я играл в игры с мячом в компании ребят, живущих по соседству.

• Я проводил время за чтением, изучая историю и великие греческие легенды.

• Я рос задирой. Мне нравились кулачные бои, борьба и другие способы показать свою силу.

• Я часто ходил в лес, лазил по деревьям и выслеживал диких животных.

• Я связался с бандой уличных мальчишек. Мы изводили всю округу, выдумывая всевозможные хулиганства.

Среди окрестных ребят ты был один из самых маленьких. Поначалу тебя выбирали в команды последним, а некоторые мальчишки вообще не хотели брать тебя в игру. К счастью, вскоре ты доказал им, что бьёшь по мячу лучше, чем все остальные, а также прославился в качестве метателя камней.

Вы получили 5 очков Ловкости.

Детство, проводимое в забавах, учебе и домашних хлопотах, было не слишком беззаботным, но счастливым. А кроме того, оно оказалось мучительно коротким.

Тебе было восемь лет, когда выяснилось, что ваша маленькая семья снова ждёт прибавления. Ты не помнил, что происходило с матерью, когда она была беременна Алексиусом, но тебе казалось, что тогда всё было по-другому.

Сначала она сказала тебе, что недомогание – это в порядке вещей. Что так бывает с женщинами, когда внутри у них только начинает расти дитя, и это пройдёт через несколько недель. Однако недели шли, и ей не становилось лучше, а становилось только хуже и хуже. Мать худела, бледнела и слабела. Её почти всё время мучили боли, и она часто плакала.

Ты не мог понять, отчего ей так плохо, но всей душой желал, чтобы ребёнок поскорее вышел на свет, и мать выздоровела... Очевидно, ты слишком сильно хотел этого, потому что ребёнок появился на свет раньше срока.

Эта ночь запомнилась настоящим кошмаром. Крики твоей матери не были похожи на человеческие. Ничего ужаснее ты не слышал никогда в жизни. Толпа женщин из вашей деревни суетилась, вбегая в её комнату и выбегая оттуда. Они делали всё, что могли, чтобы облегчить её страдания. Отец расхаживал взад-вперёд во дворе, а вас с Алексиусом заперли в вашей комнате, чтобы вы не путались под ногами.

Алексиус был в панике. Он рыдал так, что его трясло, и постоянно спрашивал тебя, что будет с матерью, как будто ты понимал в этом больше, чем он.

– Она поправится? – спрашивал он, задыхаясь от слёз. – Маме станет лучше, да? Она же не умрёт?

• Мне удалось взять себя в руки. Я сел рядом с братом и постарался успокоить его, пообещав, что мама поправится.

• Я разозлился. Конечно, мама поправится! Я накричал на Алексиуса и пригрозил, что побью его, если он не перестанет реветь.

• Мне было страшно, и я сидел, забившись в угол. Я признался брату, что ничего не понимаю. Я не знаю, будет ли все хорошо с мамой или нет.

  – Не плачь, Алексиус, – сказал ты, усевшись рядом с братом и положив руку ему на плечо. – Мама не умирает. Как только ребёночек выйдет наружу, она перестанет кричать, и ей сделается лучше. Все будет хорошо, вот увидишь.

К несчастью, это обещание не смогло сбыться.

Вы получили 5 очков одобрения от Алексиуса.

Под конец крики вашей матери перешли в бессознательные стоны... Потом всё стихло. И только через несколько часов отец пришёл к вам и объяснил, что произошло. Поскольку в попытках описать загробный мир выражался он довольно туманно, ты не запомнил, что именно он говорил, но уловить главный смысл тебе удалось. Младенец ушёл навсегда, и твоя мать ушла вместе с ним.

Что-то внутри тебя умерло в тот день, и твоя жизнь больше никогда не стала прежней. Ваша семья словно бы распалась на части, и каждый из вас чувствовал себя потерянным. Ты стал пропускать школу, проводил почти всё время с мальчишками и редко бывал дома. Алексиус, напротив, стал очень тихим и замкнутым для ребёнка своих лет; у него не было друзей, и он не тянулся к людям. Но тяжелее всех – тяжелее, чем ты и даже тяжелее, чем Алексиус – пережил смерть матери ваш отец.

Сперва началось пьянство. Отец появлялся на пороге поздно вечером, едва держась на ногах. Хоть вино и не делало его буйным, но было очень странно и неловко видеть его в таком состоянии, когда вам – двоим детям – приходилось укладывать его спать. Тебя беспокоила мысль, что отец – единственный, кто может о вас теперь заботиться – не в состоянии позаботиться о себе сам.

Прошло ещё несколько недель, и отец бросил работу. То ли он сам больше не в состоянии был вставать с постели по утрам, то ли никто не хотел нанимать такого запойного пьяницу... Так или иначе, отцу теперь не на что было содержать вас с братом. Тогда-то в вашу жизнь и пришли азартные игры.

Память сохранила несколько воспоминаний о том, как отец будил вас, чтобы сообщить о приличном выигрыше, на который вы сможете жить целый месяц. Иногда по такому случаю он водил вас на базар, покупал игрушки и устраивал большой пир.

К сожалению, гораздо чаще случалось так, что вы с братом ложились спать голодными, а отец появлялся поздно ночью без единого обола в кармане, ругаясь сквозь зубы, проходил к себе и всхлипывал, лёжа в постели.

После того, как деньги совсем закончились, в доме стали появляться незнакомые мужчины. Поначалу они были очень добры к отцу и обещали помочь ему, позже - в ярости врывались в дом и угрожали избить отца, если он не вернёт им долги. А теперь ещё и этот странный римлянин, который зачем-то интересуется вами...

Всё, что тебе сейчас хочется - уснуть в надежде, что этот человек уйдёт к утру, но Алексиус, по-видимому, решил во что бы то ни стало выяснить, кто он такой и чего хочет.

Эдгар знал Бесси всю жизнь, ибо она, её родители и старший брат жили в доме, стоявшем прямо напротив магазина Беверли. У Бесси были зеленые глаза и темнокоричневые волосы, и она, вне всяких сомнений, считалась первой красавицей в Академии Беверли. Эдгар влюбился в неё за год до того, как начал открыто ухаживать за ней на вечеринках и пикниках, но молчал об этом целый год. В последние дни занятий в школе в тысяча восемьсот девяносто третьем году он написал ей записку. Она отправила ему очень короткий ответ, который он засунул между страниц своей библии, чтобы потом прочитать этот ответ в одиночестве. Её ответ убедил его в том, что он ей тоже нравится, или по крайней мере она не имеет ничего против его ухаживаний.

Эдгару понадобилась вся его смелость, чтобы признаться Бесси в том, что он к ней чувствует во время церковного пикника, устроенного в лесу, рядом с жилищем Кейси. Он бродил с ней по его маленькой любимой долине, в которой он мечтал и читал библию. Он рассказал ей о своих юношеских мечтах о том, кем он собирается стать во взрослой жизни. К тому времени ни для кого не было секретом, что Эдгар собирается стать проповедником, чтобы «Творить добро». Он был уверен в том, что Бесси, как никто другой оценит его желание стать проповедником, потому что её дед был проповедником. Эдгар зашел так далеко, что даже предложил ей стать его женой и основать церковь, подобную Церкви Свободы, рядом с которой будет ферма, на которой они будут выращивать табак и ещё что-нибудь. «И у нас будет цветник и лошади, чтобы кататься по округе…», прибавил Эдгар.

Бесси засмеялась. Её интерес к Эдгару был скорее любопытством, нежели симпатией и тем паче не влюбленностью. Она заявила, что тот факт, что он «не дружит с головой», как установил её отец, делает брак с ним невообразимым. Эдгар был в шоке. Мало того, что он ей не нравился, так она ещё и считала его недостойным стать её мужем. Очень расстроенный, он пошел к доктору Кеннеру, чтобы спросить, действительно ли у него ментальные проблемы. Эдгар был более чем уверен в том, что Кеннер, ветеран Армии Конфедератов, уважаемый церковный старейшина, и доктор Далайн - самый образованный человек в Беверли, скажут ему правду.

Кеннер проводил Эдгара в свой кабинет. Эдгар не хотел говорить с ним о своей привязанности к Бесси, он только хотел узнать, согласен ли доктор со своей дочкой. Кеннер не выбирал выражений, чтобы как-то смягчить удар. Он действительно был уверен в том, что Эдгар не может быть кому бы то ни было мужем и отцом. И дело было не только в том, что Эдгар был не способен зачать ребенка из-за травмы тестикул в юности, большие опасения у доктора вызывало состояние его психики. Врач сказал, что кому, как ни ему знать, о здоровье Эдгара, он же был на бейсбольном поле и все видел. Эдгар подозревал, что Кеннер желает для Бесси другого жениха, но он не ожидал полного отвержения, как со стороны отца, так и со стороны дочери. Глубоко раненый и униженный он не мог допустить даже мысли о возвращении в школу, где он мог встретить Бесси или о посещении церкви, где он мог встретить все семейство Кеннеров.

Как это делал Эдгар потом много раз, он забыл эту неприятную ситуацию. Позже он объяснил свой уход из школы тем, что нужен был своей семье для работы в полях, но это было не совсем правдой. Именно после разговора с доктором ноги его больше не было в школе, и тогда он был близок к отказу от должности пономаря в Церкви Свободы. Нет никаких записей о том, что он разговаривал с Бесси в течении трех лет, до тех пор, пока она не вышла замуж за его двоюродного брата Джорджа Мейджора.

Бабушке удалось убедить Эдгара продолжить обучение в Церкви Свободы, но ни она, ни профессор Том, не смогли уговорить его вернуться в школу. Не смотря на его выдающиеся успехи в учебе и щедрую финансовую поддержку дельца из Хопкинсвилля, который хотел оплатить его обучение в колледже, Эдгар бросил учебу и пошел выращивать табак у своего дяди Эдгара.

Решение Эдгара было не только результатом резкого падения его самооценки. Оно так же было и желанием угодить своей матери, которая знала, что лишь вопрос времени, когда слава о «чудаке» из Академии Беверли распространится за пределы всего Христианского округа. Да и помимо желания оставить своего сына в тени, он действительно был нужен ей дома. Она тогда родила седьмого и последнего своего ребенка, ещё одну девочку. Зарплата Эдгара могла помочь большой семье Кейси пережить зиму. Вне всяких сомнений Лесли так же нуждался в дополнительном доходе, не меньше его жены, хотя он и утверждал, что это решение было скорее «оздоровительной» мерой. Он был уверен в том, что физически тяжелая работа будет лучшим лекарством для его «странного» сына.

Эдгар, как никогда раньше, был полон решимости отринуть все то, что он в тот момент считал детской блажью – «феи, бесы, ангелы». Он захотел быть обычным, нормальным мужиком. Для него это значило играть в карты, попивая кукурузный виски и встречаться с девушками. И то, что такое поведение не было для него естественным его не останавливало. Он был намерен этому учиться.

До того момента единственным пороком Эдгара было курение трубки, к которой он пристрастился в четырнадцать лет. Но тогда он начал ещё и курить самокрутки. Также он стал заядлым охотником на кроликов и перепелов. Снаряжение его состояло из ружья, заряжавшегося через дуло, рожка с порохом, маленькой фляги и газеты для пыжей. Если он утрамбовывал порох пыжом недостаточно плотно, то ружье все воспламенялось при выстреле, как факел. Но не смотря на примитивное снаряжение, Эдгар определенно стал очень искусным охотником, настолько, что дельцы из Хопкинсвилля нанимали, как проводника.

Также Эдгар начал искать старших мирских парней, с которыми он мог бы подружиться, «тех, кто мог бы меня научить жить в миру», как он сказал об этом позже. Он начал подражать Тому Эндрюсу, общительному молодому красавчику, который временно поселился в доме Кейси. Том приехал с Запада, где работал ковбоем. Он рассказывал сказки о том, как гоняют скот и перегоняют его на большие расстояния, которые могли очаровать всякого. Заинтригованный Эдгар забрасывал его вопросами, и в конце концов они подружились. Под руководством Тома Эдгар читал Луисвилльский курьерский журнал, играл в покер и учился танцевать.

Том многим вызывал удивление Эдгара, вел не вполне ковбойский образ жизни, как ему казалось. К примеру, он не пил, и многих обескураживал этим. Эдгару казалось, что все ковбои ухаживают за девушками, а Том этого не делал. Он их только дразнил, а иногда пугал их, когда проносился слишком близко на лошади или, когда слишком быстро кружил их, танцуя Вирджинский Вихрь. Том никогда не дрался и не сидел в тюрьме, хотя и шлялся по салунам, танцплощадкам, бильярдным, полям, любым местам, которые ему были по душе. Эдгар его часто сопровождал верхом на едва объезженной лошади.

Однажды Эдгар и Том проходили мимо танцевального зала поздно вечером и остановились посмотреть на то, как публика играла в кости у входа. Из-за возникших разногласий игроки начали стрельбу. Когда они убегали, Эдгар был ранен в плечо. Так как врачи из Беверли – Кеннер и Далайн наверняка сообщили бы о ранении родителям Эдгара, парням пришлось скакать к другому врачу аж восемь километров. Пуля была извлечена, плечо перевязано так, чтобы её не было видно под одеждой. Семья Эдгара узнала об этом инциденте только год спустя, хотя он и демонстрировал свой шрам многим, как доказательство того, что он «настоящий» мужик.

Эдгар не узнал Эндрюса настолько, насколько ему хотелось бы, потому что тот уехал из Беверли осенью тысяча восемьсот девяносто третьего года вместе с одной девушкой из Калифорнии, которая приехала погостить у вышедшей замуж сестры. Не смотря на внезапное исчезновение из жизни Тома, Эдгар был полон решимости идти далее по пути к взрослой жизни. Во время одного из своих наездов в Хопкинсвилль, он зашел в салун и попросил налить ему выпить. Бармен вспомнил, что видел его в церкви, и отказался его обслужить. Он заявил, что не способен налить такому парню его первую рюмку.

Один раз, когда Лесли не было в городе, Эдгар взял отгул, чтобы пойти в цирк Джона Робинсона, который приехал в Хопкинсвилль. Он оседлал своего любимого мексиканского белого пони и направился в город, с намерением делать все то, что на его взгляд должен был делать нормальный пацан, возможно даже подраться и до утра просидеть в кутузке. Проезжая мимо магазина Беверли, когда он выезжал из города он встретил пожилого фермера Картера, который стоял на крыльце. Картер приходился Кейси родственником по браку, был самым преуспевающим фермером в округе, активным прихожанином Церкви Свободы и членом масонской ложи. Когда Эдгар проезжал мимо него, он жестом подозвал его к себе и спросил, не в цирк ли собирается Эдгар. И когда тот ответил утвердительно, он сказал, что это очень плохо и принялся читать ему лекцию о вреде общения с людьми, которые предпочитают такие развлечения. Он умалял Эдгара не ехать, говорил, что он слишком хороший парень для того, чтобы отправиться в такую поездку в одиночку, да ещё и на ночь глядя.

Эдгар ответил Картеру, что всё равно поедет. После некоторого раздумья Картер сказал Эдгару, что входной билет обойдется ему в половину доллара, ещё четверть за стоянку пони и столько же, чтобы купить что-то поесть, и того выйдет целый доллар. Картер предложил Эдгару доллар за то, что он не поедет в цирк и немедленно вернется домой. Эдгар поблагодарил Картера и поехал, но вскоре его пони почему-то заартачился, и сколько он его ни тянул, ни толкал, тот не двигался с места. В итоге он все-таки понял, что камешек застрял под подковой, но к тому времени ему уже не захотелось ехать в цирк. Он вернулся к магазину, где старый Картер вручил ему доллар, возложил руку на голову и прочел короткую молитву.

Прикованная к постели бабушка начала молиться за Эдгара и послала за ним в годовщину смерти своего мужа, восьмого июня девяносто третьего года. Эдгар послушно явился. Он запомнил этот визит в мельчайших подробностях, потому что это был день его рождения, когда ему исполнилось шестнадцать. Тогда он решил больше не пытаться стать тем, кем не являлся, покинуть дом своих родителей и поселиться у бабушки. Он порвал все связи, которые пытался поддерживать в салунах и танцевальных залах, вернулся к чтению библии, и открыл свое сердце и разум для того, что «милостивый господь» для него приготовил.

Из более поздней переписки Эдгара становится ясно, что разговоры, которые он вел со своей бабушкой тем летом потом помогли ему принять то, что он никогда не сможет жить так, как живут другие, и делать то, что от него ждут окружающие. Он обсуждал со своей бабушкой свою мечту стать пастором, но больше они говорили о тех способностях, которыми, как думала Сара, господь одарил его также, как и его деда. Она просила его не бояться и не злоупотреблять своей силой.

- Если ты слышишь голоса, - говорила она ему. – То просто сравни то, что говорят они с тем, что говорил Иисус, что написано в библии. Тогда ты точно не ошибешься. Не бойся и не возгордись!

Прежде чем судьба разлучила Эдгара с его бабушкой июньским днем девяносто третьего года, она взяла с него обещание не воспринимать людей, которые встретятся на его жизненном пути, как противников, а как таких же людей, как он, которые ищут своего законного места в царствии господнем. Благословение господне, говорила она, для каждого человека. Людям нужно съесть плоды с дерева, а Эдгар может быть тем, кто сможет этот плод для людей доставать. В поисках для более осязаемого примера выражения своих мыслей, лежащая на кровати старая женщина, закутанная в шаль, попросила внука принести ей персик с тех деревьев, которые посадил его дед. Эдгар исполнил её просьбу. Он снял с персика кожу, разрезал его на четвертинки и скормил бабушке.

Эдгар был с ней наедине, когда она умерла месяцем позже. Он держал её за руку в тот момент. Напоследок она сказала ему о том, что все будет хорошо. Также она сказала, что видит, как её муж идет за ней. Хотя Эдгар так и не увидел своего деда больше никогда.

Как бы ни болезненна была для семьи Кейси смерть Сары, её наследство сильно облегчило финансовую жизнь семьи той зимой после того, как Лесли вложил деньги, взятые в долг в вагон черного табака. Пока он готовил табак к аукциону в Кларквилле в штате Теннеси, цены были высокими, но они пробили все днища, до того, как он успел хоть что-то продать. Он вернулся домой с долгов в восемнадцать тысяч долларов. Семья потеряла все, что у неё было ценного, включая их коттедж, единственную лошадь и повозку. Лесли Керри переселились в большой кирпичный дом, где Керри провела свою юность. Для Эдгара и четырех его сестер этот переезд был худшим наказанием, которое они когда-либо пережили. Алкоголь взял верх над их дедом по материнской линии, а с их бабушкой постоянно случались приступы безумия, так что её надо было запирать в спальне на втором этаже.

Эдгар сочувствовал своей маме, как никто другой. Она выросла в роскоши, в школу её каждый день водила горничная. А потом ей надо было трудиться так, как не трудились слуги её родителей. Лесли исчезал из дома на несколько дней подряд, а ей надо было смотреть за пятью детьми и быть сиделкой для сумасшедшей матери. А когда Лесли был дома, то он или лежал в постели, или слонялся возле магазина в Беверли, придумывая схемы своего обогащения. Даже политика больше его не интересовала. Эдгар стал не только единственным кормильцем в семье, но и начал исполнять обязанности судьи вместо своего отца.

Семья не давала никаких внятных объяснений, почему Лесли не мог выполнять хотя бы минимум своих обязанностей мужа и отца. В семейной переписке просто упоминалось о том, что он «болен» и не может работать. Но позже выяснилось, что он заразился венерическим заболеванием, из-за которого у него периодически появлялись открытые язвы вокруг гениталий, которые делали езду верхом и ходьбу весьма болезненными.

Таким образом, вполне естественно, что семья Лесли решила переехать в Хопкинсвилль. Деньги, которые остались в наследство от матери Лесли ушли на оплату долгов, а в городе он мог начать новую жизнь. К тому же девочки могли получить образование более высокого уровня, нежели восемь лет, которые предлагала академия Беверли.

Холодным декабрьским днем тысяча восемьсот девяносто третьего года семья Эдгара собрала свои пожитки, и отправилась в город, распродав все то, что они не могли увезти. Эдгар гнал их корову за из единственной повозкой, которую им подарила тётя Элла. Они поселились в бревенчатом доме на Седьмой улице, который они арендовали у Джона Янга, владельца местного хозяйственного магазина. Говорили, что дом был достаточно уютный с конюшней и сараем на заднем дворе. Кухня была отделена от основного дома с целью уменьшить риск того, что пожар перекинется из неё на жилые помещения. Из удобств было небольшое помещение за сараем и колодец, из которого можно было брать воду.

Эдгар помог своей семье распаковать вещи и устроиться. Как ни любил он болтовню своих младших сестер, и теплоту дома, не смотря, на то, что он не хотел, чтобы его отец остался единственным кормильцем в семье, он был полон решимости покинуть Хопкинсвилль, грязные улицы, которого, заполненные толпами незнакомцев, он находил пугающими. Это все напомнило ему, как он приехал туда в раннем детстве с отцом и увидел в нескольких метрах от себя застреленного человека, лежавшего на деревянном тротуаре.

На свой манер тихо, мама Эдгара поддержала его решение не оставаться в городе, по той же причине, по которой она хотела, чтобы он бросил школу. Хопкинсвилль был не самым лучшим местом для парня, чей подсознательный ум мог поглотить любую печатную продукцию, которая ему попадалась. Она была убеждена в том, что ему лучше пахать и читать библию, а не торговать табачными фьючерсами или читать труды Чарльза Дарвина.

Эдгар вернулся в деревню и устроился на работу к своему дяде Клинту на, так называемую, «Старую ферму Андерсона». Он ездил в город только по воскресеньям, чтобы навестить свою семью и посетить занятия в воскресной школе, при Христианской Церкви на Девятой улице. Высокое здание той церкви было похоже на средневековую крепость. Хотя Эдгар в конце концов стал прихожанином той церкви, вел он там себя намного сдержаннее, нежели в Свободной церкви. Другим прихожанам он запомнился, как очень тихий парень, сидевший на задней скамье, державшийся особняком.

Эдгар получал удовольствие от работы на ферме вместе со своим красивым и общительным дядей Клинтом. За семь месяцев, проведенных вместе, они очень сблизились, и оставались близкими много лет впоследствии. Клинт будет, по сути, единственным из большого клана Кейси, который открыто обнимет их отвергнутого сына после того, как доктор из Хопкинсвилля опубликует то, что Кейси из Беверли считали «семейной тайной».

Клинт восхищался христианской скромностью и трудолюбием Эдгара. На ферме в сорок гектаров он пахал, сеял, убирал урожай, пас стадо уток и гусей, кормил и чистил лошадей и мулов, разбрасывал навоз по полям и обрабатывал табак. По вечерам Эдгар, Клинт и его жена Лулу Бойд Кейси, по очереди вслух читали отрывки из библии.

Жизнь на ферме была спокойной, и это Эдгару нравилось. Циклы пахоты, парования, посева умиротворяли его и заставили задуматься о том, что ему делать со своей жизнью. Казалось, что за одну ночь он вдруг стал взрослым мужчиной. Его тело стало более пропорциональным, стройным и сильным от тяжелого физического труда. Его руки покрылись мозолями, а лицо загорело на солнце. По утрам, когда он вставал до рассвета, ему уже надо было не только одеваться, но и бриться. Он перечитал библию пять раз, и полностью её запомнил, а потом во время работы в поле в одиночку он постоянно повторял отрывки, над которыми размышлял. Во время одинокой работы в поле он также постоянно думал об одном своем сне, который ему снился много раз, как только его семья переехала в Хопкинсвилль.

Во сне он шел по лесу из странных маленьких деревьев пирамидальной формы. Земля была устлана лианами покрытыми белыми цветами. С ним шла девушка, держась за его руку. Лицо её было скрыто вуалью. Они были влюблены, счастливы и всем довольны. Потом они спустились к ручью с прозрачной водой, бегущей по белому песку и гальке, пересекли его и увидели мужчину с бронзовой кожей, голого, только набедренная повязка была на нем. У него были крылья на ступнях и за плечами. В руках он держал прямоугольный кусок золотой ткани.

- Сомкните ваши правые руки! – сказал он им и положил поверх их сомкнутых рук золотую ткань. – Вместе вы можете всё, а по одиночке очень мало.

Крылатый мужчина исчез, и Эдгар с девушкой отправились дальше гулять по лесу, но вскоре оказались у грязной дороги. Когда они думали, как бы перейти через неё, не испачкавшись, снова появился мужчина с бронзовой кожей, посоветовал им использовать золотую ткань и снова исчез. Они помахали тканью в воздухе и оказались на другой стороне дороги. В конце концов они пришли к утесу и нашли у его подножия острый нож, которым Эдгар вырезал ступеньки в мягкой породе для того, чтобы взойти на утес по его пологой стороне. И они поднимались все выше и выше. На этом сон заканчивался.

Сначала, когда Эдгар видел этот сон, он думал, что женщина с лицом, скрытым вуалью, является его будущей женой. Однако позже он растолковал этот сон уже иначе, пользуясь сведениями из своих же чтений во время состояния транса. Он решил, что женщина была не женой из плоти и крови, а его собственными способностями экстрасенса. А крылатый мужчина был посланником от бога, который направлял его на путь к миру с самим собой и своими способностями, благодаря которому он сможет сделать всё, что угодно. Ему нужно было объединиться со своими способностями, чтобы его жизнь обрела смысл.

В июне тысяча восемьсот девяносто четвертого года Эдгар Кейси, уже семнадцатилетний парень, верил в то, что он действует так, как велят ему послания свыше. Он тогда только вернулся с обеда в поле, где он чинил сломанный плуг. Когда он встал на колени, чтобы продолжить ремонт, он услышал какое-то гудение. Приятное чувство благополучия, благодати охватило его. Он узнал это чувство. Это было то самое чувство, когда он годами ранее слышал голоса ангелов в своей спальне.

- Покинь эту ферму! – сказал голос. – Иди к своей матери. Всё будет хорошо.

Эдгар сделал так, как сказал голос. Он отвел мулов на ферму и отправил их пастись. Когда он зашел в дом, он сразу сказал дяде, что намерен отправиться в Хопкинсвилль немедленно. Дядя, конечно, возражал, но это было бесполезно. Эдгар сложил в сумку свою библию и немного других своих вещей, и отправился в двенадцатикилометровое путешествие пешком. А его дядя верхом поехал его искать, решив, что не стоит его отпускать, чтобы с ним не случилось ничего плохого. Но Эдгара нигде не было, и тогда Клинт запряг лошадь в свою коляску и поехал в город к дому своего брата. Эдгар объявился вечером. Он пошел не по Пальмира Пайк, как предполагал его дядя, а через поля Пата Мейджора, потом по старой индейской тропе на север по долине Маленькой реки до Хопкинсвилля.

Эдгар не изменил своего решения покинуть ферму. Он остался в городе. Как и его отец, он решил больше не связываться с сельским хозяйством. Однако это не означало, что он знает, что ему дальше делать. Голос извне только направил его в Хопкинсвилль, но не сказал, что ему делать, когда он туда прибудет.

Больше трех лет он набирался храбрости, чтобы рассказать кому-то о визите ангела, и ещё больше лет прошло, прежде чем он смог понять это видение в более широком контексте, чем понял его в своем раннем детстве. В конце концов Эдгар заключил, что он, как и его дед, родился с особенными способностями, что в детстве он часто видел то, что невозможно уловить с помощью пяти чувств. Величайшей задачей, с которой он столкнулся в детстве – это перевести свои видения в нечто значимое для его подросткового ума. То, что к нему тогда ночью явился именно ангел, имевший поразительное сходство с ангелами с картинок в библии его тёти, значит только то, что для ребенка, погруженного в христианский мистицизм, было трудно выразить как-то иначе то, что он потом переживал, будучи взрослым, когда входил в состояние транса.

То, что Эдгар обладал экстрасенсорными способностями, как позже признал он сам, становился всё более очевидным с каждым годом. Весьма показательный пример этого произошел в девяностом году, когда он учился в академии Беверли, и его дядя Люциан был его учителем. Многие говорили, что это произошло наутро после того, как Эдгару ночью явился ангел. Однако, в документальных свидетельствах утверждается, что это случилось год спустя, когда Эдгару было тринадцать лет.

Сам Эдгар признавался, что уже в то время в школе он считался «тупым» и «отсталым». Казалось, что он совсем не мог сосредоточиться на уроках. «Голос моего дяди Люциана казался очень далеким», позже писал Эдгар. «Голоса же ангелов казалось, звучали совсем рядом».

В качестве части ежедневного урока Люциан попросил его написать слово «кабина». Эдгар не смог этого сделать и был оставлен после уроков в школе, чтобы написать на доске это слово пятьсот раз. В то время, пока Эдгар оставался в школе, Люциан пошел к Лесли, чтобы сообщить ему о том, что его сын отстает по всем предметам. Лесли, конечно, пришел в ярость. После того, как Эдгар вернулся домой и они поужинали, Лесли взял учебник правописания и сел «помогать» Эдгару готовится к завтрашнему уроку.

Эдгар читал слова из его орфографического словаря Макгуффи, а затем произносил их по буквам. Но стоило отцу забрать у него книгу, как он уже не мог произнести их по буквам правильно. Лесли всё больше раздражался из-за того, что его сын никак не может выучить такие простые вещи. В ярости он шлепнул Эдгара два или три раза, а затем даже сбил его со стула. Тогда было уже почти одиннадцать часов ночи. Эдгар был очень усталый, и хотел расплакаться. Он сказал отцу, что ему нужно минут пять отдохнуть, после чего у него будет получаться лучше. Лесли, тоже очень уставший от занятий, охотно согласился сделать пятиминутный перерыв.

Пока его отец ходил на кухню, Эдгар положил свою голову на книгу, лежавшую на столе. Когда Лесли вернулся, Эдгар сказал ему, что он отдохнул. Лесли назвал ему первое слово, и Эдгар произнес его по буквам правильно. И так же правильно он произнес по буквам и второе, и третье, и четвертое слова.

Сначала его отец был рад тому, что его усилия, по-видимому, окупились. Но Эдгар продолжал произносить по буквам весь урок без единой ошибки, без малейшей запинки. Лесли осталось только заключить, что его сын жульничает, или вообразить, что он решил над ним подшутить – что он знал этот урок, и только притворялся, что не знает.

Лесли принялся листать словарь, выбирая случайные слова, а Эдгар без ошибки говорил, как они пишутся. Вскоре Эдгар начал называть отцу, на каких страницах находятся определенные слова. Он точно знал в какой колонке они были и какие слова были до них и какие после. И он мог всё это сказать даже с закрытыми глазами и даже в точности отобразить, как выглядит каждая страница. Сбитый с толку, и расстроенный Лесли ударил сына по голове за то, что тот его «одурачил», это был последний случай, когда он поднял руку на Эдгара. Ничего более неизвестно о произошедшем, а на следующий день об этом узнал его дядя Люциан и сорок восемь его одноклассников. Стоило Эдгару только приложить книгу к своему лбу, и он превосходно знал всё, что в ней было напечатано.

С того дня Эдгар начал очень хорошо учиться в школе. Ни один ученик не мог с ним сравниться ни в одном предмете. Он так хорошо всё запоминал, что церковные старейшины давали ему целые колонки в церковной программе, где он отвечал на сложные библейские вопросы. Его способность запоминать содержание книг было засвидетельствовано очень многими. Однажды, благодаря хвастовству своего отца, он был подвергнут необычному испытанию. У Лесли был друг детства, конгрессмен Джим Маккензи, который в то время был только назначен послом США в Перу президентом Кливлендом. Он встретился с Лесли в Хопкинсвилле и решили выпить, чтобы отпраздновать его назначение. Чтобы произвести впечатление на успешного друга, Лесли принялся хвастаться способностями Эдгара. «Мой сын может запомнить всё, что угодно, если ему дать возможность прилечь на это». Маккензи потребовал доказательств, и Лесли поставил десять долларов на то, что его сын запомнит сто десять страниц речи Маккензи, которую тот произносил в конгрессе. Сверх этого он решил не давать Эдгару даже касаться этой речи.

Лесли прочитал Эдгару эту речь вслух перед тем, как тот ложился спать вечером. Это повторилось и на следующий вечер. А на третий вечер Эдгар стоял один на возвышении перед всей школой, родителями и новым послом США в Перу, и должен был произнести всю эту речь из ста десяти страниц. Чтение растянулось больше, чем на час. Более пятидесяти человек, включая двух будущих мэров Хопкинсвилля, разных учителей, заезжих предпринимателей, стали свидетелями этого события, которое позже появилось в «Новой Эре Кентукки».

За один год четырнадцатилетний Эдгар Кейси перешел из третьего класса в шестой. К тому времени его дядя Люциан уже не был его учителем. Эдгара перевели к Бернардино Эмилио Тому, который был рожден в Мексике, а детство провел в Фредериксбурге в Вирджинии. Том не стал любимым учителем Эдгара, но он был уважаемым педагогом, который преподавал в Христианском округе и соседних свыше сорока лет.

Том вскоре понял, что Эдгар обладает необычными способностями и отозвал его в сторону, чтобы об этом поговорить. Эдгар тут же испугался, когда его отозвали в сторону. Тогда он уже чувствовал, что отличается от своих одноклассников, и он был уверен в том, что Том счел его неуравновешенным. Однако Том успокоил Эдгара. Он сосредоточенно выслушал рассказы Эдгара о том, как тот с закрытыми глазами может «визуализировать», каждую страницу данной ему книги.

Том одобрительно кивал и потом рассказал ему историю о своем отце, капитане Томе, который служил морским пехотинцем на броненосце «Весельчак» во время гражданской войны. Согласно рассказу учителя Эдгара, его отцу приснился сон, в котором он увидел план и получил инструкции о том, как следует бронировать его корабль. У Эдгара после этого создалось впечатление о том, что его учитель хотел сказать, что у него «дар», который надо ценить и использовать. Так же он настаивал на том, чтобы Эдгар принимал участие в играх других мальчиков, для его же блага, чтобы он изо всех сил старался «вписаться» в коллектив.

Одним днем Эдгар последовал совету Тома и присоединился к игре в мяч, похожей на «мартышку посередине». Когда Эдгару пришлось встать между двумя другими игроками, он получил сильный удар в нижнюю часть позвоночника мячом, отчего потерял сознание и очнулся только на следующее утро в своей спальне. Он увидел стоящего над ним доктора Кеннера, а рядом стояла его бабушка и другие члены его семьи, не смыкавшие глаз всю ночь.

Существует несколько разных рассказов о том, что происходило с Эдгаром после того, как в него попал мяч и до того времени, когда он очнулся утром в постели. Но все сходятся в том, что он после потери сознания на поле находился в сознании, но вел себя несколько странно, будто внезапно стал одержим каким-то демоном. Рассказ его сестры Анны, которая была на поле во время этого несчастного случая, звучит наиболее реалистично.

Согласно её наблюдениям, Эдгар не чувствовал какой-либо физической боли. После падения, он тут же встал, отряхнулся и вернулся в класс, когда перемена закончилась. И с того момента он начал вести себя «странно», как говорит Анна. Он начал прерывать учителя грубыми замечаниями и говорил без его разрешения. По пути домой он катался по земле, прыгал в канаву, и стоял посередине дороги раскинув руки, пытаясь остановить проезжавших всадников и повозки. На его лице была какая-то дьявольская усмешка, свидетельствовавшая о том, что он получает от этого озорства некое удовольствие.

Дома мама жарила зеленые кофейные бобы на сковороде на кухонной плите. Он взял горячую сковородку руками, не чувствуя жара, пошел во двор и принялся «сеять» жареные бобы. Он продолжил странно себя вести и за ужином, начав бросаться едой в своих сестер и очень громко хохотал при этом. Разозлившийся Лесли отправил его в постель.

Как только голова Эдгара коснулась подушки, он как-то странно заговорил. Он рассказывал про профессора Тома и его интимные отношения с директором школы. То, что он рассказал, согласно утверждениям Лесли, Эдгар знать никак не мог. В определенный момент своей бессвязной обличительной речи, он внезапно огласил результаты президентских выборов, которые в тот момент как раз проходили. «Да здравствует Кливленд!», заорал он.

И действительно, Кливленд победил на тех выборах примерно в тот момент, когда Эдгар это кричал. Тогда на ферме Кейси не было ни телефонов, ни телеграфа, благодаря которым он мог это узнать. Внезапно Эдгар стал горячим и серьезно начал инструктировать своих родителей, как они должны приготовить компресс и приложить к его затылку. Хотя точный рецепт никто не записал, все согласны с тем, что компресс состоял из кукурузной муки, лука, и разных трав, которые можно было легко найти в кладовой дома Кейси. «Сделайте это, и со мной всё будет в порядке!», сказало он Кэрри и Лесли. Но его родители испугались, что это какой-то трюк или происки дьявола, потому делать компресс не стали. И лишь Сара Кейси, бабушка Эдгара собрала всё необходимое, приготовила припарку, и приложила к затылку Эдгара.

Доктор Кеннер и другие соседи Кейси видели, что Эдгар потерял сознание, но наутро проснулся и чувствовал себя прекрасно. Он вскочил с постели, оделся, с аппетитом съел свой завтрак.

«Он вылечил сам себя!», сказал Лесли соседям.