В XVII веке медицина переплеталась с магией и оккультизмом, и одним из самых загадочных методов лечения того времени был оружейный бальзам. Эта мазь, приготовленная из смеси воска, сала, вина, крови и порошка мумий, наносилась не на саму рану, а на меч, который её нанёс. Считалось, что между раной и орудием существует некая «магическая связь», и лечение оружия якобы могло излечить саму рану.
Врачу следовало сначала позаботиться о мече, а затем — о ране. Где врач находил обидчика, остаётся загадкой: возможно, существовали правила, предписывающие оставлять оружие рядом с ранеными, или победитель должен был вежливо сопроводить пострадавшего к врачу, не забыв при этом прихватить с собой меч или шпагу. Огромный простор для фантазии.
Но это ещё не всё! Оружейный бальзам был лишь одним из средств, основанных на этой идее. Существовал и другой, не менее загадочный метод лечения — симпатический порошок сэра Кенелма Дигби. В отличие от мази, порошок мог лечить раны даже на большом расстоянии от пациента.
Хотя сегодня эти методы кажутся абсурдными, в своё время они пользовались немалой популярностью. В любом случае, это свидетельствует о том, насколько далеко могла зайти человеческая изобретательность в поисках способов лечения.
Как происходила трансформация власти в 1917 году в российских губерниях? Как протекали постепенный раскол классов и усиление влияния Советов? Почему первоначально многие представители рабочего класса не хотели брать на себя власть на местах? Почему впоследствии население Российской империи стало радикализироваться, что привело к власти Советскую власть? Рассказывает Николай Заяц, историк, кандидат исторических наук.
Победа при Молодях была не единственным важным внешнеполитическим событием лета 1572 года. 19 июля умер польский король Сигизмунд II, и панству предстояло выбрать нового. Теоретически поляки могли выбрать короля еще с конца 14 века, но для поддержания унии с Литвой они все время выбирали ее наследных правителей - Ягеллонов.
Однако теперь все изменилось. Буквально накануне, в 1569 году Польша и Литва окончательно объединились, но тут же остались без правителя - Сигизмунд не оставил наследников.
Москве, конечно, было совершенно небезразлично, кто займет трон самого близкого соседа и частого противника. Лучшим выходом была бы фигура самого царя Ивана. Ничего нелепого в этой идее не было, еще отец царя, Василий II, предлагал свою кандидатуру в такой же ситуации. и в Польше, и в Литве кандидатура Грозного была сравнительно популярна, почему, скажу позже.
Уния России, Польши и Литвы позволили бы решить множество проблем Москвы сразу. И окончить борьбу за Ливонию, и объединить силы против Крыма, и решить древние территориальные споры. Но это все влажные мечты. Ведь на первый взгляд, никаких шансов у царя не было.
Жестокость и тиранические наклонности царя всячески раздувались европейской пропагандой. Очень серьезной проблемой была религиозная нетерпимость Грозного. Как я уже упоминал, царь был очень религиозен даже по меркам 16 века. Он сам себя считал светочем православия и был без малого религиозным фанатиком, что часто подтверждал поступками. В Речи Посполитой широко известна была история с полоцкими монахами и евреями. После взятия города царь приказал отправить их исследовать дно Двины. Даже неважно, было ли это преувеличено, или выдумано, в это верили. Ну и так, по мелочи, то прикажет протестантские книги сжечь, то проповедовать запретит. Короче, Иван Васильевич оскорблял чувства не наших верующих как мог. А в многоконфессиональной Речи Посполитой это было неприемлемо.
Однако Грозный решил поправить свой имидж и выступил перед польскими послами с речью. Говорят я злой и казню, вещал царь, но это я плохих людей наказываю, а хороших просто казню награждаю. И в знак доброй воли обещал простить всех русских политэмигрантов. Кроме Курбского.Он обещал не только сохранить все права шляхты, но и увеличить их. Также царь расписывал всяческие внешнеполитические блага от будущего союза.
Но в самом начале Грозный, вольно или невольно, совершил крупную ошибку. Он так и не отправил в Польшу своих представителей, чтобы они хотя бы выдвинули его кандидатуру. Была ли это гордыня? Не предлагать первым, а ждать, пока попросят? Или Грозный не очень то и хотел участвовать в выборах? О подобном он тоже высказывался, что, мол, не хочет править польским бардаком. Так или иначе, такая позиция сильно снизила шансы на избрание.
А как в самой Речи Посполитой? Как ни странно, у Грозного там был электорат. И не только православная литовская шляхта, но и польская католическая. Чем мог привлечь польское дворянство деспотичный инославный владыка? Дело в том, что внутри самой шляхты шла острая борьба. Ее очень небольшая, но самая влиятельная и богатая часть называлась магнатами. Эта группа имела неумеренно много земель и власти. Средняя и мелкая шляхта была заинтересована в сильной королевской власти, которая смогла бы урезать аппетиты магнатов.
Что касается жестокости и деспотичности кандидата, то шляхта считала что там, в варварской России Грозный правит так по необходимости. А в культурной Польше царь воспитается и станет образцовым правителем. Короче, "рядом с нами он станет другим".
Но.. шляхта ждала послов Грозного, а царь ждал приглашения на престол. Никто не сделал первый шаг и время ушло.
Литовские магнаты тоже начали переговоры с Москвой но о занятии трона Речи Посполитой не Иваном Грозным, а его сыном, Федором. На это у магнатов были свои расклады. Младший сын московский престол не наследовал, значит, ни о каком объединении с Россией речь не шла. Кроме того, Федор интеллектом не блистал, и магнаты планировали вертеть им как захотят. При этом бы отношения с Московией наладились. Ну и так, по мелочам, Федор должен был принести Литве пограничные территории и города, включая Смоленск и Полоцк.
Царь в целом заинтересовался предложением, но по поводу территорий заявил, «Наш сын не девка, чтоб за него давать приданое». И потребовал со своей стороны Киев.
Да и вообще, сын слишком молод, а вот он, царь, отлично подошел бы. При этом Грозный потребовал, в случае избрания, чтобы его потомки наследовали литовский престол. Магнаты всего этого не хотели и переговоры провалились. Более того, литовское дворянство сделало все, чтобы помешать переговорам своих западных соотечественников и Москвы.
В итоге, выборы в 1573 году выиграл Генрих Валуа, а через три месяца он сбежал с польского престола. Об этом я уже писал здесь.
Татарский хан на московском престоле
В октябре 1575 года произошло одно из самых загадочных событий правления Ивана Грозного. Он отрекся от престола в пользу находящегося у него на службе татарского хана Симеона Бекбулатовича.
Его отец, Бекбулат, был родственником русского ставленника в Казани (до ее завоевания), Шах-Али. Бекбулат пошел на службу к русскому царю в 1560-х. Его сына, Саин-Булата, царь поставил ханом Касимова. Это была территория на месте современной Рязанской области, пожалованная еще Василием II в удел татарским царевичам у него на службе.С
Симеон Бекбулатович
Саин -Булат участвовал в ливонских походах, чуть позже был крещен под именем Симеона. В 1575 году Иван его женил на княжне из рода Мстиславских и сразу же отрекся от престола в пользу Симеона. Сам царь стал называться князем Иваном Московским и съехал из Кремля. Что крылось за этим демаршем?
Уже 30 октября «Иванец Московский» шлет «царю» Симеону нарочито просительную челобитную, разрешить ему «перебор людишек», то есть кадровую чистку с изгнанием со службы всех нелояльных. Грозный получил «в удел» территорию величиной с приличное государство.
Там был параллельный госаппарат, своя Дума, своя армия, в общем, все как при опричнине. Так же выдавались поместья лояльным дворянам в уделе Грозного, так же выселялись нелояльные.
При этом управление остальным государством никуда не уходило из рук Ивана. Симеон Бекбулатович смирно подписывал все указы, благо человек он был тихий и без амбиций. От него требовалось только исполнять придворный ритуал. Вообще, в прокси-правителе, из-под которого правит кто-то другой, нет ничего из ряда вон. Даже в новейшей истории случается, Дмитрий Анатольевич не даст соврать.
Но опричнина-2 была, так сказать, на минималках. Конечно, были казни, они начались еще до отречения Грозного. Но коснулись они небольшой группы людей, в основном, высокопоставленных. Массового террора не было. Не было опричного братства и всяческих ритуалов.
Зачем Ивану Грозному потребовался весь этот цирк с отречением? Можно ведь было ввести новый режим и без него. Точного ответа до сих пор нет, есть более или менее обоснованные предположения.
Джером Горсей, английский посланник, объяснял отречение тем, что у казны накопились огромные долги, и когда Грозный отрекся, их списали. Заодно были аннулированы жалованные грамоты купцам и монастырям, а за выдачу новых были взяты большие деньги. Но проверка по документам версию Горсея отвергла.
По версии одной из летописей, Грозный заподозрил сына Ивана в устройстве заговора с целью свержения отца и “поставете ему препону” в лице Симеона Бекбулатовича. Но как татарский царевич, поставленный на престол в обход закона и традиции, мог помешать законному наследнику, непонятно.
Есть еще одна версия, кажущаяся на первый взгляд экзотичной. В “Пискаревском летописце” заявляется, что некие волхвы предсказали, что в 1575 году московский царь умрет. Таким образом фиктивный царь Симеон должен был принять удар высших сил на себя.
Вообще, Иван Васильевич, как истинный христианин, относился к астрологии и всяческим гаданиям очень плохо. В 1560-е он даже не принял подарок от датского короля в виде механизма, показывающего движение планет. Но в последний период жизни Грозный изменил свое отношение.
С 1570-го года рядом с царем находится такая колоритная фигура, как Елисей Бомелий (Элизеус Бомелиус). Выходец из Вестфалии, он эмигрировал в Англию, там учился в Кембридже на врача, но не доучился. За практику без лицензии и занятия черной магией был арестован, ему грозила смертная казнь, замененная по ходатайству некой аристократки крупным штрафом. Каким-то образом Бомелиус произвел впечатление на русского посланника и тот пригласил его в Россию ни много ни мало как личного врача царя.
Алхимик и астролог в представлении художника 16 века
В России Бомелиус стал Елисеем Бомелием. Он лечил царя и его окружение. Москвичи невзлюбили Бомелия, называли его “лютым волхвом” и приписывали ему всяческие злодейства. Якобы он готовил по приказу царя всяческие яды и был в этом настолько искусен, что человек умирал в назначенную минуту или мог, например, сойти с ума и убить кого-то другого. Народ считал, что именно Бомелий склонял царя к казням и клеветал на людей. Преувеличение это или нет, но лекарь определенно занимался астрологией и составлял для Грозного гороскопы. То, что он был замешан в политических играх, звучит правдоподобно. Да и изготовлением ядов и черной магией тоже мог заниматься - профессии врача, алхимика и астролога тогда были не очень далеки.
Бомелий заработал в Московии большие деньги, но счастья это ему не принесло. В какой-то момент, испугавшись за свою жизнь, он попытался бежать за границу, но был схвачен. После пытки царь приказал зажарить живьем бывшего любимца. Но тот остался жив (видимо, жарили до степени rare) и умер уже в тюрьме.
В колдовстве, кстати, обвинили еще одну жертву репрессий 1575 года, не кого бы то ни было, а архиепископа новгородского Леонида. Якобы он занимался черной магией и “содержал в Новгороде ведьм”, чтобы это ни значило.
Леонид с ведьмами. Фото в цвете
Симеон Бекбулатович был сведен с престола примерно через год. Зная о характере Ивана Васильевича, многие уже наверное посочувствовали халифу на час царю на год. Но нет. Ему был пожалован титул великого князя, дано в удел Тверское княжество и почти неограниченная там власть.
Татарский царь прожил долгую жизнь, подвергся гонениям аж при трех правителях Смутного времени и умер монахом на Соловках в 1616 году.
Конец Ливонской войны
Период бескоролевья, снова наступивший в Речи Посполитой после бегства Генриха Анжуйского в 1574 году и наступивший там хаос снова дал шанс России на активную западную политику. Царь снова предложил полякам свою кандидатуру, но без особого успеха. Да Иван этого тогда особенно и не хотел. В этот момент московская дипломатия активно сотрудничает с австрийским домом Габсбургов. Обе стороны были враждебны Речи Посполитой и Османской империи. Москва и Вена строили далеко идущие планы раздела польско-литовского государства. Поэтому русские дипломаты поддерживали кандидатуры отца и сына Габсбургов, императора Максимилиана и его сына Эрнста.
Однако польская шляхта была готова выбрать кого угодно, только не Габсбурга. В итоге, Максимилиан все-таки был провозглашен польским королем, но его противники провозгласили Стефана Батория. Началась гражданская война, которая закончилась смертью Максимилиана в 1576.
Россия решила воспользоваться беспорядками, чтобы отстоять свои интересы в Ливонии. У шведов были отняты крупные территории на севере, но главную крепость - Ревель (Таллин) так и не удалось взять. Затем, не закончив со шведами, русские вторглись в польскую Ливонию. Грозный сам возглавлял армию, но ему удалось набрать только 16 тысяч человек.
С такими силами о Риге нечего было и думать. Но удалось взять ряд крупных крепостей и множество мелких замков. В итоге, почти вся Ливония была завоевана.
Несмотря на то, что два крупнейших города оставались занозой в заду, Грозный испытывал триумф. Он сразу же разослал целый ряд издевательских писем своим недругам, в том числе Курбскому. Князю он написал в том духе, что если бы он не делал все правильно, Бог бы не послал ему победы.
Увы, триумф царя оказался недолгим. Как только русское войско покинуло Ливонию, как ряд крепостей был отобран противником назад. А потом и вовсе литовцы и шведы стали действовать вместе и началась полоса поражений.
Дело было не только в чисто военных обстоятельствах. Россия становилась слишком слаба экономически, чтобы вести войну. Началась так называемая Поруха - тяжелейший социально-экономический кризис, охвативший страну в конце 1570-80-х. Обычно его связывают с политикой Грозного, в первую очередь, с опричниной. Но какую бы не давать оценку опричнине, не те у нее были масштабы, чтобы спровоцировать такой кризис.
Спусковым крючком был экологический кризис 1569-71 годов, когда климатические бедствия спровоцировали сильнейший голод, усугубленный чумой. Общество могло бы от него оправиться за десять лет, но постоянно растущие налоги на войну не давали ни крестьянам, ни дворянам встать на ноги.
Крестьянское оскудение разоряло дворян. Они все больше уклонялись от службы и мобилизации все больше проваливались. Не помогали самые свирепые меры, наподобие доставки дворян к месту службы в цепях и битье кнутом.
А между тем, у власти в Речи Посполитой стоял энергичный и талантливый Стефан Баторий. Ему удалось возродить военное могущество Польши. Он деятельно готовился к войне с Россией, набирал наемников, готовил военное снаряжение.
Летом 1579 года Баторий начал свою первую кампанию против России. Целью был Полоцк. После четырехнедельной осады город пал. Встречается мнение, что Иван Грозный, имея армию в 300(!) тысяч, испугался вести войну. На самом деле, армия царя не могла превышать 30 тысяч человек. У Батория было примерно в полтора раза больше. А тут еще и шведы начали осаду Нарвы.
Весной 1580 татары возобновили нападения на южные границы. Грозный понял, что страна оказалось в кольце врагов и попытался договориться с Баторием. Но тот отвергал любые предложения о мире.
Летом 1580-го польско-литовское войско осадило Великие Луки и взяло город. Правда под смоленском литовцы потерпели поражение. Осенью того же года шведы взяли Корелу.
Русские дипломаты обратились за посредничеством к Австрии и Ватикану. Католический мир был заинтересован в России, как союзнике в борьбе с Турцией. Иван Грозный был готов на огромные уступки, отдать всю Ливонию кроме Нарвы.
Но поляки отказались наотрез. Им важно было полностью отрезать Россию от морской торговли на Балтике. Нарва стала камнем преткновения на переговорах.
Третьей целью Батория был Псков. Взятие этого города не только бы решило разом проблему Ливонии, но и очень ослабило бы Россию.
Русское командование разгадало замысел поляков. На оборону города были брошены большие силы. Командовать обороной царь поставил одного из своих лучших полководцев - Ивана Шуйского.
В сентябре 1581 года началась польская осада Пскова. Она велась большими силами как в людях, так и в артиллерии. После сильной бомбардировки 7 сентября начался мощный штурм. Сквозь проломы в стене противник ринулся в город. Ему удалось захватить две башни, но все попытки прорваться внутрь разбивались о мужество защитников. Бой длился шесть часов и поляки вынуждены были отступить. Была взорвана башня, где засел противник.
Польские минеры попытались подвести подкопы под стены города, но они были взорваны контрминами. Бомбардировка города калеными ядрами также не дала результата. 2 ноября провалился последний штурм. Королевская армия была деморализована холодами. Вскоре уехал король и солдаты начали разбегаться.
Псковская неудача стала самой крупной за всю кампанию Батория. Участник польского похода писал о русских: “не так крепки стены, как их твердость и готовность сражаться”.
Тем временем шведы возобновили наступление в Прибалтике и 9 сентября 1581 года захватили Нарву. Открылась дорога на осажденный поляками Псков, но союзники рассорились и не смогли организовать совместные действия.
С утратой Нарвы война с Речью Посполитой за Ливонию во многом потеряла смысл. 15 января было подписано десятилетнее русско-польское перемирие. Царь отдавал королю все завоевания в Ливонии, Баторий передал захваченные им территории кроме Полоцка.
Все силы России теперь были брошены против Швеции, на отвоевание Нарвы. Война могла бы стать успешной, но Речь Посполитая пригрозила возобновлением войны в случае захвата Нарвы. В довершении всего, в Поволжье вспыхнуло грандиозное восстание против владычества Москвы.
В таких условиях русское правительство уступило шведам. Была потеряна часть балтийского побережья, находившегося у России еще до войны. Несмотря на огромные жертвы и усилия, от мечты получить балтийские порты пришлось отказаться очень надолго.
Жил да был в городе Нью-Йорке доктор Герман Кольер, гинеколог, и было у него два сына. И хоть было это очень давно, братья Кольер прочно поселились в городских легендах Нью-Йорка и в английском языке. А получилось так.
Герман был широко известен своим эксцентричным поведением, например, на работу в городскую больницу на острове Блэквелл он по утрам плавал на байдарке. Женат он был на своей кузине, первый их ребенок умер в возрасте четырёх месяцев, но затем родился Гомер, в 1881, а в 1885 родился Лэнгли. В 1909 году Герман перевез свою семью в четырёхэтажный дом из коричневого камня, который стоял в Гарлеме. Мальчики росли умными и способными, после школы пошли в Колумбийский университет, где Гомер получил степень в области морского права, а Лэнгли выучился на инженера. Кроме того Лэнгли был искусным музыкантом и даже играл на пианино в Карнеги-Холл.
В 1919 году Герман разошёлся с женой и переехал в новый дом, а братья Кольер, никогда не жившие отдельно и холостые, остались с мамой. В 1923 году папа Герман умер, оставив братьям всё свое имущество, включая библиотеку медицинских книг и коллекцию анатомических пособий. Мама братьев умерла в 1929, завещав им особняк.
Четыре года после смерти матери братья вели обычную жизнь, Гомер занимался юридической практикой, а Лэнгли продавал пианино. Кроме того, оба брата преподавали в воскресной школе. Братья вели жизнь буржуа, Гомер подумывал было купить недвижимости и сдавать её в наём, но в 1933 у него случился инсульт и он потерял зрение. Лэнгли тут же уволился, чтоб ухаживать за братом. Гарлем тем временем был уже совсем не тот, что раньше. Когда Кольеры переехали в Гарлем, негров там было 10% от общего числа жителей, а в 1930 их было уже 70%. Братьям из-за этого было очень некомфортно, и вскоре они полностью изолировались от мира за стенами своего особняка.
Лэнгли
Двое белых в старом особняке не могли не заинтересовать чёрное население. По району пошли слухи о спрятанных в особняке несметных богатствах. У порога дома собирались толпы любопытных негров. А после того, как подростки покололи окна на первом этаже особняка, Лэнгли забил окна досками, а дверь замотал проволокой так, чтоб точно никто не ворвался.
В своём уединении Лэнгли был занят двумя вещами: изобретательством и заботой о брате. Врачам братья не доверяли, да и зачем нужен врач, если от отца осталась библиотека из пятнадцати тысяч медицинских книг. Лэнгли считал, что брата вылечит отдых и диета, и разработал диету собственноручно: сто апельсинов в неделю, чёрный хлеб и арахисовое масло. И даже воспалительный ревматизм, от которого Гомера парализовало, не умерил пыла Лэнгли. Что же до изобретений, то в одной из комнат у Лэнгли были аккуратно сложены останки «Форд Т», двигатель которого он хотел приспособить в качестве генератора для освещения дома. Помимо этого, Лэнгли собственноручно собрал радиоприёмник, чтоб быть в курсе последних новостей, и активно работал над изобретением других вещей, например, пылесоса для пианино. Из особняка он выходил только ночью, чтоб добыть еды, а попутно тащил домой и всё остальное, что считал полезным. Этого самого «остального» в доме постепенно накопилось столько, что дом превратился в запутанный лабиринт из коробок, хлама и мусора, посреди которого Лэнгли устраивал туннели и ловушки, широко используя преимущества инженерного образования.
Лэнгли выползает на ночную прогулку
К 1938 году Кольерам отключили телефон, электричество, газ и воду. Дом братья стали греть керосиновым обогревателем, воду Лэнгли носил из колонки в ближайшем парке, а для освещения он не оставлял надежды использовать мотор старого «Форда» в качестве генератора.
Лэнгли Кольера жители района и владельцы магазинов описывали как вежливого и воспитанного джентльмена, безобидного и весьма экстравагантного. Он поражал воображение своими вислыми усами, кепкой и рваным костюмом, скреплённым между собой булавками. К брату он не допускал никого, даже пожарных, приезжавших тушить его мусорное царство в 1941 году, но охотно давал интервью, пояснив, например, что залежи газет в доме необходимы для того, чтоб Гомер после выздоровления мог прочитать все новости за последние годы.
В 1942 году жизнедеятельностью братьев заинтересовался Bowery Saving Bank, обнаруживший, что братья задолжали по ипотеке. Банк попытался было выселить братьев, и в ноябре 1942 года прислал для этого комиссию. Лэнгли комиссию впускать отказался, а присланную бригаду по уборке изругал, поэтому приехала полиция и выпилила Кольерам дверь. Никаких впрочем преимуществ это полиции не дало, поскольку дверь существовала лишь номинально, а за ней была сплошная стена хлама. Рабочие начали было её разгребать, но тут откуда-то из глубин мусорных залежей появился Лэнгли, без комментариев выписавший комиссии чек на 6 700 долларов, погасив таким образом всю ипотеку. После урегулирования финансовых вопросов Лэнгли попросил посторонних покинуть его уютненький особняк и снова огородился от мира.
А 21 марта 1947 года в полицию позвонил неизвестный, сообщивший, что из дома Кольеров пахнет мертвечиной. Там так-то и раньше пахло отнюдь не петрикором, и к таким звонкам в полиции привыкли, но приехавший патрульный действительно унюхал покойника. Попытки пробраться в дом особого успеха не имели: на окнах решётки, двери закрыты, ни звонка, ни телефона нет. Патрульный вызвал подмогу, и, повторно выпилив дверь, команда из шести человек принялась разгребать мусорную стену, состоящую из газет, складных кроватей и стульев, запчастей от винного пресса и многого другого. Наконец патрульный устал и, изловчившись, забрался в окно второго этажа. Сильно легче от этого не стало, комната была до потолка завалена старым хламом. Через пять часов раскопок поисковая партия в небольшой нише, до потолка заполненной газетами, нашла Гомера Кольера. По словам судмедэксперта, Гомер был мёртв уже десять часов, а умер он от голода и болезни сердца.
Перед домом из коричневого камня поставили полицейского, который должен был дождаться Лэнгли, но тот пропал. На похороны брата, состоявшиеся 1 апреля, Лэнгли также не явился, после чего полиция начала что-то подозревать. Поползли слухи о том, что Лэнгли Кольера видели в автобусе, отправившемся в Атлантик-Сити. Говорили, что его видели в Нью-Джерси, Мэне и ещё девяти штатах, но на самом деле Лэнгли как сквозь землю провалился.
Дом Кольеров изнутри
Тем временем в Гарлеме полиция продолжала проводить раскопки в доме Кольеров. Двухтысячная толпа глазела на то, как из особняка выносят газеты, книги, рентгеновский аппарат, многострадальный остов Форда-Т, банки с заспиртованными органами из коллекции Кольера-старшего и многое-многое другое. Всего с первого этажа вывезли девятнадцать тонн всякого хлама. Уборка шла ещё неделю, было вывезено ещё восемьдесят четыре тонны мусора, и вот, 8 апреля, рабочие обнаружили, чем же это пахнет в помещении и куда подевался Лэнгли. Его сильно объеденный крысами труп обнаружили в десяти метрах от места, где нашли его брата, заваленный в туннеле шестидесяти сантиметров шириной. Судмедэксперт установил, что Лэнгли умер примерно 9 марта. По версии полиции, в момент, когда он полз по туннелю, он зацепил собственноручно построенную ловушку, был засыпан мусором и погиб под ним от удушья.
вид фамильного особняка Кольеров
Всего из дома Кольеров было вывезено около 120 тонн всего на свете, включая 25 000 книг, сундуки с приданным их матери, детские коляски и стульчики, восемь живых кошек, четырнадцать пианино, два органа и коллекцию пин-ап фотографий начала 1900-х годов. В комнатке, где умер Гомер, нашли также тридцать четыре сберкнижки, общей суммой на 3007 долларов. Самые необычные предметы из коллекции братьев выставили в музее, стул, на котором умер Гомер, купили коллекционеры. Всего же их имущество оценили в 91 000 долларов. Пятьдесят шесть человек, двоюродные и троюродные родственники, а также предприимчивая дама по имени Элла Девис, которая выдавала себя за давно потерянную сестру братьев Кольер, претендовали на их наследство. Элла суд проиграла, поскольку свидетельства о рождении она предоставить не смогла, а что касается остальных, то суд округа Нью-Йорк в октябре 1952 года постановил, что двадцать три истца должны разделить имущество братьев поровну.
Обветшавший особняк признали пожароопасным и снесли в июле 1947 года. В 1960-х годах на его месте разбили сквер, небольшой зелёный островок посреди серой городской застройки Гарлема.
А имя братьев осталось в истории, и даже сейчас нью-йоркские пожарные называют экстренный вызов в забитую хламом квартиру словом «Кольер». Братьев вспоминают всякий раз, когда какой-нибудь отшельник умирает в заваленной всяким хламом квартире, а родители пугают детей – не будете убираться в комнате, закончите как братья Кольер. И некоторые писатели обращались в своём творчестве к жизнеописанию братьев, пытаясь понять, как они дошли до такой жизни.
Анита Экберг, шведская актриса и фотомодель, считается одним из секс-символов итальянского кино 60-х годов,.
В 1950 году молодая красавица с шикарной фигурой (рост 169 см, вес 59 кг) получила титул «мисс Швеция» и отправилась покорять США, чтобы победить на мировом конкурсе красоты. Несмотря на то, что ей это не удалось, яркую блондинку заметили представители Universal Studios и подписали с ней контракт.
До своей кинокарьеры профессионально занималась стрельбой из лука и боксированием.
В Италию актриса впервые попала во время съемок фильма «Война и мир», которые проходили в Риме. Солнечная страна влюбила в себя Экберг, и она решила поселиться в пригороде столицы. Это случилось после выхода нашумевшего фильма «Сладкая жизнь».
В 1960 году у нее случилась примечательная встреча с итальянскими назойливыми папарацци. После того, как девушка несколько раз предупредила их оставить ее в покое, горячие итальянские парни из прессы не успокоились, из-за чего Анита избила одного из них.
Однако папарацци не испугавшись, продолжили преследовать актрису по пятам. Кинодива поняв, что пора переходить к аргументам потяжелее, достала из своей машины лук и стрелы. Предупредила журналюг в последний раз.
... и выстрелила в одного из них стрелой.
Больше Аниту Экберг папарацци не беспокоили.
До самой смерти в 2015 году в Риме, итальянские папарацци общались с Экберг исключительно через представителей.
Спасибо @Crstall7 за донат, отправленный в поддержку моего блога!
В 1140-х годах в Южной Франции стало активно распространяться новое религиозное христианское движение, основанное на дуалистической концепции мироздания. Его последователи полагали, что людьми одновременно управляют добрый Бог и злой Творец, которого они отождествляли с Сатаной. В зоне ответственности доброго Бога находится все духовное, а вот жестокий и грешный физический мир — творение Сатаны. Катары (от греческого - чистый), как прозвали в народе адептов нового движения, верили, что падшие ангелы, унесенные с небес злым Богом, заперты в грешных земных телах, откуда могут спастись, только пройдя через ритуал consolamentum (утешение) - крещение для взрослых, после которого душа утешенного считалась свободной, а он сам причислялся к духовенству и назывался теперь «совершенным». После этого ритуала человек должен был вести крайне аскетичную жизнь, полностью отказаться от роскоши, сексуальных контактов и питаться исключительно растительной пищей. Из-за таких серьезных ограничений большинство катаров проходило ритуал только на смертном одре, а большую часть жизни проживали как среднестатистические христиане, правда, соблюдая обряды не католической, а катарской церкви.
Разумеется, Римская церковь видела в катарском движении конкурирующую фирму и с крайней неприязней смотрела на новую секту, тем более, что катары отрицали один из главных догматов о том, что Христос искупил своей жертвой человеческие грехи. По их мнению, он только изложил учение о спасении, и, более того, утверждали, что именно Христос основал их версию христианства. Также катары активно критиковали Рим за коррупцию и переводили Библию на разговорные языки, что совсем уж было недопустимым, так как любой человек теперь мог сам толковать псалмы, как он их понимает. Третий Латеранский собор, состоявшийся в Риме в 1179 году — признал катаризм мерзкой ересью и заблуждением и запретил его распространение, что, впрочем, не сильно помогло, и в последующие 25 лет общины катаров росли по Западной Европе как грибы. Главным же их рассадником по прежнему оставались регионы Лангедок, Тулуза, Каркассон и Альби (отсюда и появилось название «альбигойцы») в Южной Франции, поэтому Иннокентий III не переставал слать письма французскому королю Филиппу II с призывами уничтожить ересь в его владениях, указывая, что «нарывы, которые не поддаются лечению припарками, приходится вскрывать клинком»... Однако гневные письма не возымели должного эффекта, и вскоре катары даже стали получать высокие посты в городских советах. Больше всего им симпатизировал граф Тулузы Раймунд VI, правнук предводителя Первого крестового похода, который основал на Востоке графство Триполи. Некоторые города в его графстве полностью находились во власти катаров, что привело Иннокентия III в ярость, и он отлучил Раймунда от церкви, однако графа это вразумило. 13 января 1208 года папский легат Пьер де Кастельно встретился с Раймундом в аббатстве Сен-Жиль, надеясь уговорить графа поддержать Рим. Конструктивного разговора не получилось, и оппоненты серьезно повздорили, обсыпав друг друга оскорблениями. Пьер был вынужден удалиться из аббатства не с чем. По дороге домой он остановился на ночевку на берегу Роны, где утром к нему в шатер ворвался рыцарь Раймунда, ударил его копьем в спину и сбежал, бросив легата умирать на берегу реки... Когда новость о произошедшем достигла Рима, папа Иннокентий объявил Пьера де Кастельно мучеником и объявил Крестовый поход против альбигойцев.
В середине 1209 года около 10 000 вооружённых крестоносцев собрались в Лионе. Французский король Филипп II прямо не поддержал кампанию Святой церкви в своих землях, однако и противостоять ей не собирался, так как его влияние в Тулузском графстве было мало, и он надеялся укрепить свои позиции, свергнув Раймунда руками крестоносцев. Возглавил же войско Симон де Монфор, вассал Филиппа, II и ярый защитник христианской веры. Симон участвовал в Четвертом крестовом походе, однако отказался вместе со всеми разорять Задар ( Четвертый крестовый поход: Захват Задара - крестоносцы против крестоносцев ), покинул крестоносное войско и с небольшим отрядом самостоятельно отправился в Святую землю, где сражался с мусульманами. В походе же против тулузского графа Монфор увидел возможность не только искоренить проклятую ересь, но и поправить свои финансовые дела, ведь единственное, чем он обладал, это небольшое земельное владение недалеко от Парижа, доставшееся ему в наследство от отца. Крестоносцы вышли в карательный поход в направлении Тулузы, но вскоре получили новости, что Раймунд Тулузский неожиданно примерился с папой римским - на церемонии в аббатстве Сен-Жиль граф покаялся в своих ошибках, после чего папский легат церемониально отхлестал его по обнаженной спине. Далее Раймунда на глазах у всего народа провели по улицам перед гробом убитого Пьера де Кастельно. Таким унижением граф надеялся уберечь свои земли от вторжения, и на какой-то срок ему это удалось.
Покаяние Раймунда
Войско Монфора решило напасть на его соседа и племянника Роже Транкавеля, виконта Безье и Каркассона, в землях которого также активно распространился катаризм. 22 июля 1209 года армия крестоносцев подошла к Безье и потребовала от горожан выдать им 222 катара, укрывавшихся за стенами, однако жители данное требование проигнорировали. Крестоносцы стали готовиться к осаде, которая грозила затянуться на долгие месяцы, так как Безье был хорошо укрепленным городом, но все закончилось очень быстро и глупо. Пока армия Монфора была занята обустройством своего лагеря, часть гарнизона Безье решила совершить вылазку и напасть на ничего не подозревающего противника. К их несчастью в этот момент недалеко от крепостных стен проезжал крестоносный отряд наёмников-брабансонов, который увидел вылазку, пошел в решительную атаку. Рыцари из Безье оказались в меньшинстве и начали в беспорядке отступать обратно в город, а наемники, бросившиеся за ними в погоню, заехали в открытые ворота и, воспользовавшись хаосом, быстро взяли штурмом часть стены. Видя, что происходит, основная часть крестоносцев также пошла в атаку и довершила разгром гарнизона. Безье был захвачен. Крестоносцы устроили в городе ужасающую резню, Согласно легенде, папский легат Арно Амори, формально руководящий войском, отвечая на вопрос крестоносцев - Как нам отличить еретиков от христиан? Сказал - Убивайте всех, Господь узнает своих... Рыцари бродили по улицам, убивая всех на своем пути. Многие горожане укрылись в церквях Святой Марии Магдалины и Святого Иуды, в надежде, что крестоносцы не станут убивать их в святом месте, однако двери церквей были взломаны, а все горожане внутри перебиты.
После резни крестоносцы сожгли Безье до основания и отправились в сторону Каркассона, который уже 14 августа запросил капитуляцию. Хозяин города Роже Транкавель приказал всем жителям выйти за стены в одних нательных рубахах и покаянно молить о пощаде, пока сам он будет сдаваться на милость победителей. Крестоносцы не стали в этот раз устраивать резню, но самого Роже не пощадили - его бросили тюрьму, где он спустя три месяца неожиданно скончался. Новым правителем Каркассона избрали Симона де Монфора, который в следующие два года захватил оставшиеся земли покойного Роже и вырезал в них большую часть катаров. Не желая останавливаться на достигнутом, Монфор со своей армией вторгся во владения Раймунда Тулузского, наплевав на примирение того с церковью. Началась затяжная война с умопомрачительной жесткостью с обеих сторон. Люди Монфора без жалости сжигали всех, кого считали катарами в захваченных городах, а отряды Раймунда, патрулировавшие дороги, хватали отбившихся от своего войска крестоносцев, выкалывали им глаза и отрезали носы. Аристократ Бернар де Казенак и его жена Хелис, симпатизировавшие катарам, отрубали конечности сторонникам Монфора в своих владениях, а женщинам отрезали соски и большие пальцы рук, чтобы сделать их непригодными ни к труду, ни к вскармливанию детей.
В конце 1212 года Иннокентий III резко потерял интерес к уничтожению ереси в Южной Франции и переключил свое внимание на затормозившую реконкисту в Испании. Он обратился к европейским рыцарям и призвал их отправиться в испанские земли бить мавров, однако многие из них были заняты в войсках Монфора, который к тому времени продвинулся вглубь Пиринеев, и вторгся в земли, присягнувшие королю Арагона Педро II, который и должен быть стать основной силой в войне против мавров. Папа направил Монфору письмо, содержащие следующие слова: "Вы протянули свои загребущие руки в земли, не запятнавшие себя ересью... не может быть, чтобы в тех местах обитали еретики" и призвал прекратить произвол. Монфор же в ответ лишь усилил натиск и 12 сентября 1213 года сошелся армией Педро II, пришедшей отстаивать интересы своего господина, на поле боя в Мюре, где в пух и прах разбил испанцев и убил арагонского короля... Иннокентий, поняв, что больше никак не контролирует Монфора, дал благословение на полный захват Тулузы, чьего графа Раймунда он за год до этого вновь отлучил от церкви, а сам занялся подготовкой Пятого крестового похода в Палестину. Монфор вскоре покорил тулузские земли и принес за них оммаж французскому королю Филиппу, а Раймунд вместе с семьей бежал в Англию, получив убежище у короля Иоанна Безземельного. Впрочем, уже в апреле 1216 года Раймунд вместе с сыном вернулись на родину, а жители Тулузы, узнав о прибытии своего прежнего господина, немедленно восстали против Монфора, выгнали его людей из города и вновь присягнули Раймунду, который вскоре прибыл в Тулузу. Война возобновилась с новой силой.
В июне 1218 Монфор снова осадил Тулузу, обороной которой командовал теперь сын тулузского графа, уже отошедшего от дел, Раймунд-младший. На этом эпизоде жизнь Монфора закончилась - инспектируя осаждённые стены, он попал под камень выпущенного из катапульты защитниками города и мгновенно умер. Потеряв своего предводителя, тулузская кампания крестоносцев стала сходить на нет, и Раймунд-младший вернул обратно большую часть потерянных его отцом земель. Раймунд-старший же прожил последние годы в тени деяний своего сына и умер в 1222 году, будучи по-прежнему отлученным от церкви. Хоронить его в освященной земле было нельзя, поэтому тело Раймунда держали в гробу под покровом в доме госпитальеров в Тулузе. Оно пролежало там больше века, поскольку папы один за другим отказывали Раймунду в посмертном прощении до тех пор, пока его плоть не доели крысы.
Раймунд
За 6 лет до этого почил в бозе главный антагонист в жизни Раймунда, папа Иннокентий III, который также претерпел посмертное бесчестие-его мертвое тело, выставленное для публичного прощания в городском кафедральном соборе, раздели грабители, забрав дорогие одежды и украшения, оставив понтифика лежать на смертном одре нагим.
В июне 1226 года в альбигойское дело решил вмешаться наследник умершего французского короля Филиппа II Людовик VIII, который возглавил новый поход на Тулузу и без труда захватил большинство городов и замков, сдававшихся без сопротивления, только заметив королевскую армию. Однако уже в ноябре Людовик заболел и неожиданно скончался, а французский трон перешел его 12 летнему сыну Людовику IX. Регентшей при малолетнем монархе стала его мать Бланка Кастильская, которая продолжила войну против альбигойцев и назначила командиром крестоносцев Юмбера де Боже. Успешная кампания Юмбера вынудила Раймунда VII в 1229 году подписать с французской короной унизительный договор в Мо.
По его условиям Раймунд вновь признавал себя вассалом французского короля, терял половину территорий и обязывался выдать свою единственную дочь Жанну за брата короля Альфонса де Пуатье, который и должен был в последствии унаследовать все его земли. Раймунд также обязывался преследовать на своих землях еретиков, а на его землях вводилась инквизиция, которую в 1215 году создал против катаров папа Иннокентий III. Инквизиция представляла собой специальный церковный суд, который впоследствии порос черными легендами и внушал страх в души современников. Хотя стоит отметить, что если обвиняемый в ереси христианин каялся, то в абсолютном большинстве случаев его наказанием было прочтение N-го количества раз молитвы Отче Наш. Прогулка на костер же грозила или не раскаявшемся, или вторично павшим в ересь. Хотя в случае с катарскими проповедниками Инквизиция и правда ввела беспощадную борьбу, сжигая тех на кострах, пока 1321 году движения катаров не было уничтожено окончательно.
По исторической надобности искал информацию про дворянина Владимира Кукель-Яснопольского.
Нашел прекрасное про его не то предка, не то родственника.
Дело происходило в армии. Сюжет - банальнейший, такое происходит во все времена и в армиях любых государств: командир с большими звездами невзлюбил молодого офицера и принялся портить ему жизнь. Постоянно придирался, выдавал самые неприятные поручения, унижал его публично, и даже при личном составе.
В итоге летеха не выдержал и... отправил генералу вызов на дуэль. Дело ведь происходило в 18 веке, в царствование Екатерины Великой, и оба были дворянами.
Текст этого вызова сохранился до наших дней и является в каком-то смысле эталонным примером "эпистолярной истерики" доведенного до крайности человека.
Вот что писал поручик лейб-гусарского эскадрона Куколь-Яснопольский своему командиру, генерал-майору Семену Гавриловичу Зоричу, в недавнем прошлом - всесильному любовнику императрицы.
Оцените слог.
«Милостивый государь, Семен Гаврилович.
Ваше Превосходительство хотя и бесчестнейшим образом обидеть меня изволили, но сколько я слышу от многих сторонних, что вы, оказывая ко мне свое великодушие, обещаетесь сделать мне удовольствие, о котором я до сих пор и понятия не имел, но из любопытства спрашивал у многих, что б оно значило, и так мне его истолковали: что надобно, дескать, тебе с Его Пр-вом стреляться или рубиться, а без того де не можешь быть честным человеком, да и ты де ему, гунствату, т. е. Вашему Пр-ву, подашь повод и других обижать.
Итак, я рассудил воспользоваться Превосходительства Вашего сим изъявленным Вашим великодушием, да и как говорят, что без этого и бесчестного человека имя носить не могу, то потому и оставляю марать бумагу понапрасну и говорю тебе, гунствату и бесчестнейшему в свете человеку: если в тебе, скоте, есть хоть малейшая искра благородства, то ты должен явиться с пистолетами для обещания своего сегодня пополудни в 4 часа за Невским на плац, где я тебе, гунствату, хочу моим пистолетом истолковать то, что Куколь не твой Адам и не Шкловский управитель, следственно, и не можешь ты его так трактовать, как сих двух <…>.
Опомнись и рассуди своею глупою головою, что я человек и что меня по пружинам нельзя ворочать. За всем тем нахожу за нужное тебе напомнить, что если ты сего моего требования не выполнишь, то первое мое старание будет искать случай прибить тебя так, как каналью и труса, где бы только я тебя не увидел.
Ожидающий или сам на плацу за честь свою остаться, или тебя, гунствата, оставить — Куколь-Яснопольский». (цитируется по книге Алексея Вострикова "Книга о русской дуэли")
Дуэль, разумеется, не состоялась - вызов собственного командира по дуэльному кодексу был невозможен.
Вместо дуэли состоялся суд - Зорич не постеснялся нажаловаться Потемкину, приложив к ябеде и это письмо, и еще одну записку, где Куколь уже безо всяких ритуальных экивоков обзывает его "свиньей". Поручика по неподтвержденным данным военным судом приговорили к повешенью, но Екатерина рассудила иначе.
Вот какую резолюцию наложила на это дело "шальная императрица":
«Куколя-Яснопольского за содеянные им преступления в противность закона и дисциплины, лишив чинов впредь до выслуги, отослать его в Иркутск к генерал-поручику Якобию, для употребления в такую службу, к которой он способным найден будет. Генерал-майору же Зоричу дать приметить, чтоб он впредь с подчиненными ему офицерами обходился прилично офицерскому званию. Екатерина».
Читаю, и думаю - а все-таки отношения начальника и подчиненного это вечный сюжет. Интересно, сколько же подобных писем хранит сегодняшняя корпоративная переписка?
Да, чуть не забыл. Гунстват - это от немецкого hundswut, бешеная собака.
