Продолжаем знакомиться с книгой Тима Бувери.
Все части выложены в серии.
Коротко для ЛЛ: несмотря на обещания, Рузвельт и Черчилль не смогли оставить им Вильно и Львов. Варшавское восстание, начатое на свой страх и риск, было жёстко подавлено. Заход Красной Армии в Восточную Европу заставил западных союзников позабыть о собственных демократических идеалах и принять участие в разделе сфер влияния. Так что жёстко подавлены оказались не только аковцы в Варшаве, но и коммунисты в Греции.
Через три месяца после разрыва Советским Союзом дипломатических отношений с эмигрантским правительством Польши в авиакатастрофе погиб премьер Владислав Сикорский. Сменивший его Станислав Миколайчик явно до его уровня не дотягивал и шансов договориться с Советами имел ещё меньше. Яблоком раздора была восточная граница, которую Сталин хотел провести по линии Керзона. Поскольку линия была изначально британским предложением и отделяла местности с преимущественным польским населением, Черчилль стоял в этом вопросе на стороне Сталина. Компенсировать потерю Польшей восточных окраин предполагалось территориями в Восточной Пруссии, Нижней Силезии и Померании. Миколайчик не согласился, на что Черчилль пришёл в ярость. Он поучал польского премьера в своём кабинете, что Польша должна быть обязана своим «освобождением» Красной Армии (кавычки не мои). Если не согласиться сейчас, Советы пройдут до западной границы и поставят своё марионеточное правительство. При всех симпатиях ни Британия, ни США не пойдут воевать со Сталиным за польскую восточную границу.
Он был далеко не одинок в таком мнении. Сталин со своей стороны на уступки не шёл и от линии Керзона не отходил. Кроме этого, он требовал устранить из польского правительства «профашистский» элемент. Советы ясно давали понять, что будущая Польша должна стать дружественным им государством и оставить идею служить антирусским бастионом. В ответ пошли упрёки в имперской политике и стремлении доминировать Восточной Европой.
По мере движения линии фронта Армия Крайова начала серию локальных восстаний в тылу врага, но в процессе реализации операции Багратион летом 1944 года польским формированиям было сказано разоружиться и присоединиться к просоветской 1-й Польской армии. Тех, кто не соглашался, арестовывали и высылали в Советский Союз (общее число арестов к концу сентября составило 21000). Британцы и американцы ничего не предпринимали в ответ на жалобы поляков. Да они ничего и не могли сделать против силового перечерчивания границ.
Ещё в декабре 1942 года Рузвельт обещал Сикорскому куски немецкой территории при сохранении Вильно и Львова. В то же время Сталину он говорил, что не против, если вся Польша сместится на запад. Он тоже знал, что главный аргумент – сила. В разговоре с католическим Архиепископом Нью-Йорка он сказал, что это естественно, что европейским странам придётся претерпеть громадные изменения для того, чтобы приспособиться к России. Но в то же время он надеялся, что через десять-двадцать лет влияние Европы «облагородит» русских. Он посоветовал Миколайчику слетать в Москву и утрясти всё в личных переговорах, но перед этим убрать из правительства неугодных Сталину людей. Тем временем Москва признала спонсируемый ею Комитет национального освобождения единственным органом власти в Польше, и вся его поездка превратилась в фарс.
В Варшаве в это время разворачивалась настоящая трагедия. Тамошние «аковцы» (бойцы Армии Крайовой) вознамерились освободить город перед самым приходом Красной Армии и 1 августа подняли восстание. Они сильно переоценили свои силы, а советские войска остановились всего в нескольких километрах от предместьев Варшавы. Если у тебя всего пару тысяч стволов, вряд ли можно завоевать с ними европейскую столицу. Тем не менее, восставшие держались 63 дня. Гитлер приказал стереть Варшаву с лица земли. 2 октября всё было окончено. 22 тысячи убитых и раненых бойцов, сотни тысяч жертв среди гражданского населения.
Несмотря на подозрения поляков, наступление Красной Армии действительно выдохлось на подступах к городу, тем более что немцы осуществили контрудар. Однако Сталин мог сделать больше, чтобы позволить западным союзникам оказать помощь восставшим. Первое время американцам не давали садиться на советских аэродромах, что посол Гарриман назвал «политическим расчётом». Восставших Сталин назвал «группой преступников, пошедших на Варшавскую авантюру», а на предложение Рокоссовского возобновить наступление 25 августа ничего не ответил.
Черчилль делал всё, что было в его силах. Он призывал Рузвельта надавить на Сталина, но тот отказался. Британцы слали предупреждения советскому правительству, началась кампания в прессе. Наконец, в середине сентября советская авиация начала сбросы припасов в Варшаву, а американским B-17 было позволено садиться на советских авиабазах. Но это было слишком мало и слишком поздно.
9 октября Черчилль прилетел в Москву делить сферы влияния. Он не собирался подрывать сотрудничество с Советами польским вопросом. Там он вместе со Сталиным стал требовать от Миколайчика согласия на линию Керзона, но тот ответил, что не уполномочен отдавать 40% своей страны. Молотов же в ответ раскрыл ему секрет, что об этом уже было договорено с Рузвельтом в Тегеране. Это, конечно, отличалось от того, что Рузвельт говорил Миколайчику лично.
Ничего не помогало: поляки держались за Львов, а русские не шли на компромисс в отношении линии Керзона. Рузвельт не желал ссориться со Сталиным и считал понятным желание последнего иметь санитарный кордон у себя на западе. Миколайчик не смог убедить своих коллег в правительстве принять условия Сталина (линия Керсона плюс сотрудничество с его Комитетом) и 24 ноября ушёл в отставку. Его преемник был отвергнут союзниками, которые объявили, что польское правительство не является больше представительным. 28 декабря люблинский Комитет объявил себя временным правительством Польши, и 1 января 1945 года Сталин проинформировал Рузвельта, что у него нет другого выбора, кроме как признать этот орган.
Несмотря на неуступчивость Советов по поводу Польши, курс на Холодную войну не был неизбежен. Сталин с энтузиазмом встретил предложения Рузвельта о грядущем послевоенном сотрудничестве. Конечно, он не без подозрений смотрел в сторону союзников. Югославскому коммунисту Диласу он говорил про англичан:
У англичан нет большей радости, чем нагадить союзникам. Во время Первой мировой они постоянно обманывали русских и французов. Черчилль он такой, что, если не побережешься, он у тебя копейку из кармана утянет. Ей-богу, копейку из кармана!.. А Рузвельт? Рузвельт не такой – он засовывает руку только за кусками покрупнее. А Черчилль – и за копейкой.
Несмотря позитивную позицию касательно будущей ООН, желание Сталина получить эксклюзивные сферы влияния на востоке Европы представляли трудности для союзников. Оно происходило ещё от озабоченности царей охраной обширных границ и существования в буржуазном кольце окружения. После трёх вторжений за последние 130 лет русские видели своих ближайших соседей, с многими из которых ещё не так давно они жили в одной стране, буферной зоной. Сталин говорил Черчиллю, что если бы не включение Прибалтики, Бессарабии и восточной Польши, Гитлер прошёл бы дальше.
Эти стратегические соображения находились в конфликте с западными демократическими идеалами. Сферы влияния имелись и у других стран, но они должны были оставаться открытыми и свободными. Кроме того, существовали опасения, что Советы могут пойти дальше и попытаться расширить свою сферу влияния. Так или иначе, но британские военные уже в 1944 году стали озвучивать идею федерации Западной Европы с восстановленной Германией в её рядах.
Форин Офис отнёсся благоприятно к этой идее и считал, что у Британии есть основания бояться России как потенциального европейского гегемона. Но, надо сказать, что эти опасения были не единогласны по обеим сторонам океана. Черчилль метался из стороны в сторону, пока продвижение Красной Армии на запад не побудило его задуматься о «спасении» той или иной страны при учёте британских интересов. Он предложил Рузвельту прорываться из Италии через Альпы в Австрию, тот отказался. Судьба войны решалась не там.
Более удачно складывалось на дипломатическом фронте. По мере продвижения советских войск к румынской границе Лондон запросил у Москвы, не будут ли она против сохранения влияния Британии в Греции в обмен на оставление Румынии. Рузвельт неодобрительно отнёсся к этой затее, но просил подождать. Но тут русские, опьянённые своими военными успехами, стали увиливать от ответа. В ответ на пересечение Красной Армией болгарской границы британцы высадились в Греции. В то же время Черчилль и Иден приехали в Москву. 9 октября они сказали Сталину, что не очень волнуются по поводу Румынии, но Греция – это другое. Британия должна была оставаться ведущей державой на Средиземноморье. Сталин высказал своё согласие, что побудило Черчилля произвести на свет рукописный лист бумаги с процентами влияния в балканских странах. Сталин подумал и нарисовал жирную галочку. После чего попросил Черчилля не сжигать бумагу.
Согласно этому, по словам Черчилля, «кошмарному документу» Советы получали 90% Румынии, 75% Болгарии и по половине Югославии и Венгрии. На следующий день Молотов запросил 75% в Венгрии и 90% в Болгарии. Иден уговорил его на 80% в отношении последней. Как они собирались измерять эти проценты – не знали и они сами. Черчилль был доволен и сообщил Рузвельту, что встреча прошла хорошо. Американцы, правда, уже до этого пронюхали про соглашение о процентах.
С тех пор, как немцы сбросили британские войска в море в апреле 1941 года, Британия предоставила убежище греческому правительству и королю Георгу. В их отсутствие в Греции организовалось вооружённое подполье, в котором доминировали левые. Главными силами в нём были организованный коммунистами Национально-освободительный фронт ЭАМ с её вооружённым крылом ЭЛАС и народная республиканская греческая лига ЭДЕС. Британия снабжала и тех, и других, но более эффективными были первые. Помирить разные движения сопротивления оказалось делом безнадёжным, и осенью в стране разгорелась гражданская война. В апреле 1944 года началось левое восстание в греческих вооружённых силах. Англичане его поддержали, и было сформировано новое правительство под руководством социал-демократов. Договорились закончить гражданскую войну и объединить сопротивление. Но мир оказался хрупким. Греков явно не собирались оставлять в одиночестве.
12 октября началась Операция Манна, а 18 октября в Афины из эмиграции вернулось правительство страны. Поначалу всё выглядело самым благоприятным образом. Опустошённая войной (и особенно болгарскими захватчиками) страна вздохнула. Опасность представляли 60 тысяч вооружённых бойцов (в соотношении 50 к 10 между левыми и правыми). Правительство приняло неотложные экономические меры, включая валютную реформу, но ситуация оставалась безрадостной. А тут ещё из Италии прибыла горная бригада, известная своей лояльностью королю. Министры из ЭАМ стали говорить, что если разоружить партизан, то надо разоружать и этих тоже. Премьер-министр Папандреу отказался. 2 декабря шестеро министров ЭАМ вышли из состава правительства. На следующий вечер на площади Конституции полиция стала стрелять в демонстрантов. Начался второй раунд гражданской войны.
Черчилль пришёл в ярость. Он требовал принудить Папандреу к выполнению договорённостей и навести порядок в Афинах.
Не стесняйтесь стрелять в любого вооружённого человека в Афинах, который нападает на британскую власть или греческую власть, с которой мы работаем.
На это в ярость пришли уже американцы, которые прекратили снабжать британские силы в Греции, возобновив снабжения лишь после жалобы Черчилля. Да и в Туманном Альбионе тоже хватало людей, которые симпатизировали ЭЛАС и говорили, что не все из них коммунисты. И это несмотря на то, что организация под командованием известного головореза Велухиотиса не гнушалась террора и массовых расстрелов.
Тем временем, британское посольство в Афинах уже находилось в снайперской осаде. Англичане на местах искали политическое решение и рекомендовали королю Георгу назначить афинского архиепископа регентом, но Черчилль с Рузвельтом не собирались сдавать короля. На конференции, созванной для решения вопроса о власти, представителям ЭАМ никто не пожал руки. Черчилль уверил всех присутствовавших в том, что Британия не намерена вмешиваться во внутренние дела Греции, но она не может смотреть безучастно и не позволит стране погрузиться в анархию. Покидая зал, он пожал руки всем представителям, включая коммунистов. Но договориться не удалось. Коммунисты требовали до половины министерских портфелей, отказывались распустить ЭЛАС до проведения выборов или возвратить заложников. Король провозгласил регентство 30 декабря, но бои не прекратились.
В битве за Афины британские войска помогли правительству сохранить власть и потеряли две сотни бойцов. Погибло свыше трёх тысяч правительственных солдат и до трёх тысяч бойцов ЭЛАС. Решение Черчилля использовать армию на время спасло страну от длительной гражданской войны и захвата власти коммунистами (всё началось по-новой через год).
В палате Общин Черчилль рассказал, что удалось сохранить свободу страны перед лицом неприкрытого торжествующего троцкизма. Он осторожно выбирал слова. Ни ЭЛАС, ни коммунисты Греции не получили ни копейки из Кремля, а советская пресса не критиковала действия Британии. У Черчилля были основания быть благодарным, и он защищал Сталина в Форин Офисе, когда ему рассказали о депортации румынских немцев в ГУЛАГ. Он рассудил, что лучше спасти одну балканскую страну, чем дать им всем попасть под пяту Москвы. Конечно, с Атлантической Хартией это плохо сочеталось, но расстановку сил на европейском континенте отражало хорошо.
Как знакома эта дилемма: с одной стороны желание безопасности, с другой – упрёки в имперских амбициях. Вчера – Польша, сегодня – Украина. И вчера, и сегодня дилемма решается силой, и другого решения вряд ли удастся найти. В споре соседей безопасность более сильного соседа всегда важнее. Немцы называют это словом Realpolitik. Сталин оказался дальновиднее Черчилля и не стал кормить того, кто кусал его руку. Наш же автор стоит в этой истории исключительно на стороне поляков, но никак на стороне украинцев и белорусов. Единственное, что он находит сказать о них – это что Сталин их тоже бросал в лагеря, а тут вознамерился защищать их.
О западных демократических идеалах можно вспомнить как раз на примере Польши и Греции. Это всего лишь идеалы, и в конфликте их с реальностью выбор делается в сторону более важных приоритетов. Одним из важнейших и является безопасность страны. Она побуждает создавать буферные зоны и чертить границы сфер влияния. Она заставляет совершать неприглядные вещи. Эти вещи, как правило, прощают своим и не прощают чужим. Так было, есть и будет.
Операцию Манна автор освещает скромно, не говоря о том, что уже до её начала немцы ушли из Греции, ведя арьергардные бои с ЭЛАС. То есть иной причины вводить войска, кроме как предотвратить приход к власти в стране коммунистов, у Британии не было. Вот такие вот демократические идеалы. Для подавления восстания Британия высадила до сорок тысяч солдат, и Черчилль, ещё находясь в Афинах, приказал начать генеральное наступление. Автор, обычно описывающий каждый чих британского премьера, об этом упомянуть, конечно, не удосужился.
