Скворчащее мясо с чавканьем оторвалось от печи, орущий от боли Егор завалился на друга, а Ксюша снова завопила, увидев поджарку, как котлета на сковороде. Так же бросилась в глаза частично оголенная кость лопатки. На печи остался дымящийся нагар из расплавленной кожи и поджаренной плоти.
— Хватит орать, подсоби лучше! — от взгляда Паши девушки тут же оживились, помогли подняться на ноги подвывающему от боли Егору.
— Что? Что случилось!? — в предбанник вбежал Мишка и увидел сначала нагар на печи, а потом и спину друга, — блять…
— Что делать-то!? — Ксюша едва сдерживала рыдания, когда Егора сажали на лавочку, — скорую вызывать!?
— Какую, в жопу, скорую? Я матери скорую сюда вызывал, когда она в сарае оступилась и ногу вспорола, но так и не дождались. Ладно, хоть председатель был на месте, сообразил и отвез ее в Тарасиху. Не вариант вызывать, самим везти надо. Да и… как он так жестко прикипел?
— Да я ебу что ли!? Ты как, Егор? — Павел потрепал за плечо тихо постанывающего друга.
— Вроде лучше. Уже не так больно…
Все его тело била крупная дрожь, глаза слезились.
Паша, переборов отвращение и страх, снова посмотрел на рану, в том числе на оголенную кость, которую теперь заливала кровь.
— Болевой шок. Везти надо, пока не отошел, иначе загнется. До кости зажарило…
— Но мы же… — Мишка даже не договорил, как друг его перебил.
— Похеру, ведите его в машину, я пока прогрею. Только не вздумайте ему на верх ничего надевать!
Он выскочил из бани, едва не поскользнулся, пока бежал — это и увидела из окна дома Марина. Не обмолвившись и словом с сестрой, он переоделся, накинул в сенях куртку, прихватил вещи Егора и ринулся к машине.
Встав в проходе, девушка увидела спешащего к ней Мишу. Олеся и Ксюша выводили под руки Егора.
На ватных, дрожащих ногах Миша прошел в дом и сразу на кухню, а Марина увязалась за ним.
— Да… Егор блин, — он говорил сбивчиво и попутно рылся в аптечке, — где же ты бл…
Он нашел пачку Найза, вздохнул, захватил в зале бутылку ликера, посмотрел на подругу. В окна, тем временем, ударил свет фар.
— На печку свалился, чтоб ее! В больницу повезем.
— Я… я с вами! Я тут одна не останусь!
Времени на раздумья не было, Миша захватил свой телефон, быстро, не обращая внимания на Марину, переодел шорты в джинсы, накинул куртку и вышел из дома. Девушка так же поспешила собраться и прошла следом.
У заведенной машины стояли все друзья, Егора уже усадили. Ксюша отпаивала себя корвалолом, будучи на нервах, и с искренним негодованием смотрела на дрожащего от холода и курящего Пашу.
— Чего ждем-то? Поехали уже!
Но ее никто не слышал. Голос заглушали тревожные мысли. Тогда она подошла к парню и взяла за запястье.
Парень, словно пробудился, резко отстранившись от девушки, и уставился на нее.
— Что? Я уже третий десяток — Паш!— рявкнул он.
— Не надо на меня орать! Лучше Егора быстрее отвези! Успеешь еще накуриться!
Он сначала усмехнулся, сделал короткую затяжку, протер лицо ладонью и, скривившись, сорвался.
— Нет, ну ты совсем ебанулась!? Если ты не обратила внимания, то сейчас немного холодно!
Ксюша продолжала с едкой обидой смотреть на Пашу, Миша же глянул в телефон.
— Вот, слышала? Хочешь, чтобы у этого ведра с болтами движок еще стуканул? Извините, блять, это не царская карета, хлестнуть поводьями будет мало! Да, понимаю, надо. Даже очень надо, но придется подождать!
Девушка поникла, притихла. Она поняла суть эмоционального срыва. Теперь это ведро с болтами казалось ей единственной надеждой на помощь её парню. Хотелось даже извиниться перед Пашей, но принцип и жгучая до слез обида, не позволили этого сделать. Это один из тех наглядных случаев сравнения, когда гордость при необходимости можно засунуть в задницу, Гордыня же засунет в задницу тебя.
Миша с бутылкой ликера и пачкой обезболивающего залез назад, где сидел Егор, привалившись боком к сиденью.
На очередной затяжке Павел обжегся, чертыхнулся и выкинул окурок, сразу же закурив следующую.
— В общем, отвезем его и постараемся быстрее вернуться. Баню больше не трогайте, закройте только, чтобы за ночь не замело. Запритесь в доме и ложитесь спать, понятно? Утром поедем в Нижний, по дороге Егорку навестим, остальную одежду принесем, ну и пожрать.
— Я с вами поеду! — тут же вмешалась Марина.
Другие девушки хором ее поддержали. Ксюша говорила про то, что Егор ее парень, да и Паша для Олеси был не «кто-то там».
— Да нахер вы мне нужны там!? И так места мало. Слушать еще вашу болтовню…
— Паша, — Марина прижалась к брату и заговорила тихо, жалобно, — не оставляй меня с ними, пожалуйста.
Вобрав в грудь побольше воздуха, он посмотрел в глаза сестре и по итогу просто выдохнул.
— Ладно, садись вперед, — он выкинул окурок и прошел к машине, сопровождаемый обиженными взглядами остальных девушек, — все, мы поехали, а вы тут нужны, присмотрите за домом. Через час-полтора вернемся.
Хлопнули две двери — пассажирская и водительская. Под колесами хрустнул свежий снег, Логан сначала дернулся, потом поехал уже более плавно до перекрестка и развернулся. Паша лишь мельком посмотрел на девушек из окна, когда проезжал мимо них. Девчонки остались, провожая удаляющийся автомобиль встревоженными взглядами.
Когда Логан уже не было видно, продрогшие на морозе девушки пошли обратно к дому. Предварительно Олеся погасила в бане свет и закрыла ее. Удерживая закрытую дверь за ручку, девушка вдруг прислушалась и навострилась. Там, в чреве темной бани…
Ей показалось, или это был приглушенный звук, похожий на… чавканье?
В любом случае, открывать эту дверь она не собиралась и пошла к дому. Проходя мимо мангала, где поверх остывших углей был небольшой слой снега, она остановилась. С тоской осмотрев уголок, который совсем недавно кипел жизнью и весельем трех друзей, Олеся выдохнула облако густого пара и поспешила в дом. Всё вокруг казалось каким-то неуютным, неприятным.
Еще в сенях она услышала, как Ксюша говорит с кем-то по телефону.
— Да, прямо до кости, блин! Я сама не понимаю, как это случилось, нормально все было! Да, мам, давай я потом перезвоню, как мальчики вернутся. Алё? Слышишь?
Девушка посмотрела на экран, вызов оборвался. Олеся присела рядом с подругой, взяла свой телефон.
Ответом им стал завывающий за окном ветер, погода совсем испортилась за последние полчаса. Словно сама природа волнуется, предупреждает, чувствуя что-то враждебное и зловещее, находящееся за гранью привычного, понятного. Как будто помимо той тучи, которая заволокла небо, надвигалась совсем другая… иная. Темнее самой бездны, неправильная. Таких туч быть не должно, но они есть, и попадать под те осадки, которые они извергают — крайне нежелательно. А если приглядеться, то это и не снег вовсе…
— И так связь была не очень, а тут метель такая, — Олеся включила телевизор.
Экран пошел привычной рябью, муз-тв неотчетливо, сквозь шипение транслировал песню Тимати.
В доме становилось зябко, термометр за окном показывал уже двадцать шесть градусов ниже нуля. Олеся посмотрела время — без двадцати минут полночь. Она встала, прошла к печи и закинула в жерло оставшиеся четыре полена, разворошив кочергой догорающие угли. Лучше, конечно, набить целиком, но дров они на ночь не заготовили. Остальные были под навесом за сараем, а оказаться на улице сейчас хотелось в последнюю очередь.
Это ведь надо проходить мимо сарая и… бани.
Олеся взяла плед и укуталась в него вместе с Ксюшей. Она вспоминала, как закрывала мыльню и была абсолютно уверена, что колбасу на трюмо они не трогали, но куда же она тогда делась?
Вспомнилось приглушенное чавканье, такое… склизкое, беззубое и нарочито блаженное. Видимо, что бы это ни было, колбаса ему очень понравилась.
Она вспомнила нагар на печи с кожей и мясом Егора, сопоставила с чавканьем, продрогла всем телом и встряхнула головой, отгоняя прочь эти мысли.
Погода разбушевалась, ветер завывал все усерднее, снег продолжал валить хлопьями. И без того неразборчивая музыка окончательно заглушилась шипением, Олеся хотела выключить телевизор, но только она об этом подумала, как свет во всем доме погас. Ксюша обиженно насупилась, осмотревшись в полумраке зала.
— Оставили нас здесь, как помойных кошек, сиди теперь тут в темноте.
— Тебя только это смущает, кошка? — девушка пихнула подругу в бок, — я волнуюсь, как бы их не загребли или с машиной ничего не случилось, вон метель какая. Скажи спасибо, что мы тут остались.
— Ничего, загребли бы, так всех вместе, а Егора в больницу бы отправили. С мигалками всяко быстрее.
— Нет уж, пусть лучше сами.
Девушек отвлек звук снаружи, хруст снега, еле слышимый гул…
Сомнения были развеяны окончательно, когда в окно ударил свет фар, звук двигателя был уже различим. Машина остановилась, хлопнула дверь.
— Уже? Они же только уехали, — Олеся выбралась из-под пледа и подошла к окну, поморщившись от яркого света, пробивающегося через тонкую занавеску, — блин, разглядеть толком не могу, слепит.
Ксюша нехотя встала, подошла к подруге и припала к окну.
— Может, вернулись, забыли чего? — она прищурилась, так и эдак пытаясь разглядеть источник света, — да вроде они…
Девушки отскочили от окна и едва не вскрикнули, когда в дверь раздался стук. Двигатель машины на несколько секунд прибавил оборотов.
Ксюша поняла, чего они испугались, улыбнулась и облегченно выдохнула. Она смело вышла в сени, но у последней двери замерла.
— Кто там? Почему вы вернулись?
— Ксень, это я, — послышался знакомый ей голос, — да я телефон свой забыл, он на столе лежит. Вынеси, да мы поедем.
— Егор, — девушка облегченно вздохнула, сняла цепочку.
Прошло мгновение, она отодвинула засов уже наполовину, как за руку ее кто-то схватил.
Ксюша вздрогнула и пискнула, посмотрев на Олесю.
— Ты чего крадешься? А… Егор пусть мерзнет там, да? Он телефон забыл!
Девушка снова попыталась открыть засов, но Олеся сжала ее запястье так, что побелели пальцы.
— Я смотрела в окно, — Олеся рывком отстранила руку подруги от засова, — там кроме фар… ничего нет.
Снова раздался стук в дверь и послышался голос, который девушки узнали — Егор.
— Ксюш, ты откроешь или нет? Я замерз уже.
Ксюша покрутила пальцем у виска и снова дернулась к засову, но на этот раз Олеся грубо оттащила ее к стене, зажав ей рот ладонью. Говорила она все время шепотом.
— Ты дура, если думаешь, что он бы вышел из машины. Паша, Мишка, да хоть Маринка, но Егор, если ты не забыла, ранен! Дойдет это уже до тебя или нет? Я пыталась разглядеть машину, но ее там нет, только свет фар! А телефон, если ты идиотка, не помнишь, он оставил в бане, мы его музыку слушали!
Ксюша притихла и обмякла.
Снова раздался стук в дверь, девушки чуть не подпрыгнули от неожиданности, двигатель машины прибавил оборотов. Олеся продолжила еще тише.
— Я не знаю. Одно скажу — кто бы там ни был, это точно не Егор, и открывать ему нельзя.
Ксюша осмотрелась в сенях, приметила занавешенное окошко у двери, кивнула в его сторону.
Олеся отошла, пропустила подругу, и та нагнулась, аккуратно отодвинув занавеску пальцами, выглянула.
На крыльце она мельком увидела своего парня, он стоял, одетый в куртку, разминал руки влево-вправо, вверх-вниз. Снова раздался стук в дверь, двигатель уже на несколько секунд взревел.
Девушка прижала ладонь к губам. Стук был, но Егор даже не прикоснулся к двери, а так и стоял.
Более того, губы его не шевелились, но голос…
Он так и продолжал свою разминку. Влево-вправо, вверх-вниз. Она словно смотрела качественную запись… и вспомнила — когда он таскал воду в баню, он двигался точно так же перед тем, как войти в дом.
— Егорка, это ты? — в голосе Олеси звучали веселые ноты, пусть и наигранные, а Ксюша продолжала наблюдать за фигурой парня, не сдерживая слез.
— Да я это, я, — раздался бодрый голос, — открывай уже, а то холодно тут.
— А тебе Генка в машине разве ключи не передал?
— Да нет, он поторопил, времени мало, до двенадцати управиться надо. Открывай уже, я окоченел тут!
Услышав ответ, она на мгновение отпрянула от окна и обернулась на подругу, уставившись на нее.
— А о каком Генке мы сейчас говорим? Не о том, который с нами не поехал? — Олеся сложила руки на груди, с укоризной посмотрев на дверь.
Ксюша, наблюдающая в окно за Егором, заметила, что он замер. По всему телу парня прошла рябь, лицо помрачнело, губы сжались, и он повернул голову, посмотрев прямо на нее.
Девушка пискнула, отскочила назад
Подруга лишь отрицательно помотала головой и дернула плечами. За дверью была тишина…
Ксюша так же аккуратно, беззвучно наклонилась к окошку, отодвинула занавеску и успела увидеть прямо перед собой, за стеклом лицо Егора. Она заорала, едва разглядев, как рот парня начал вытягиваться, а глаза закатились и провалились внутрь, словно мяч в лунку на бильярдном столе.
Через мгновение в дверь начали колотить с неистовой силой, от этих ударов содрогался едва не весь дом, двигатель машины оглушительно ревел на максимальных оборотах. Девушки вжались друг в друга, начали отступать ближе к залу аккуратной поступью. С улицы раздался крик — дикий, неистовый, искаженный и бешеный.
— ОТКРОЙ ДВЕРЬ, МРА-А-АЗЬ! ОТКРЫВАЙ ДВЕРЬ, ШЛЮХА!!!
В дверь продолжали молотить, а когда засов от таких частых ударов начал отходить, закричали уже подруги. Они тут же вломились в зал. Олеся закрылась изнутри, провернув замок на два оборота, задвинула засов. Они запрыгнули на диван и вжались друг в друга, укрывшись пледом. Других вариантов в такой ситуации просто не было.
Двигатель несуществующей машины заходился рёвом, свет фар часто моргал. То, что грохотало в дверь, так же надрывало глотку. Сначала был просто озверелый рык, затем оглушительный, поросячий визг вперемешку с собачим лаем, крысиным писком и лошадиным ржанием. От этой какофонии у девушек разболелась голова — они молились, чтобы все это закончилось. Точнее, молилась Олеся — Ксюша не знала никаких молитв.
Тварь затихла, двигатель почти умолк.
На улице вдруг заскреблось, оно начало обходить дом, простукивало стены, царапало их, искало лазейку, но не могло найти. Несколько десятков кругов не принесли результата, оно снова притихло.
Сквозь слезы Ксюша разомкнула пересохшие губы, послышался дрожащий голос.
В окно, которое было совсем рядом, что-то звонко скрябнуло. Как будто кончиком ногтя. Девушки бы непременно посмотрели туда, но они с головой укрылись пледом.
Цок-цок… — постучали ноготком.
Если Олеся просто дрожала, как в припадке, у Ксюши уже сдали нервы и она истерично рыдала в голос, изо всех сил вцепившись в подругу.
Цок-цок… — снова постучали, но более игриво. Чем бы оно ни было, существо прямо намекало — посмотри.
Они точно знали — нечто там, затаилось. Что именно? Даже представить страшно. Но оно там. Смотрит на две дрожащие фигуры под пледом и ждет.
Раздался громкий и режущий слух скрежет по стеклу.
— Ксеня, это я, Егор. Впусти меня, здесь холодно… или… ты бы лучше впустила Пашку? Так же, как впустила его днем, у забора.
Олеся перестала дрожать и округлила глаза.
— Да-да, ты все правильно услышала, Леся, — вновь раздался рокочущий голос, — пока ты с Мариной хлопотала в доме, твой благоверный безбожно трахал эту шлюху, как собаку у забора! За все время присмотра уже гарем себе справил, только сестрички там еще не достаёт, хе-хе-хе-е-е…
— Иди ты к черту! — завопила Ксюша, — убирайся! Про-…
Ее грубо заткнула Олеся, зажав рот ладонью, что теперь доносилось только мычание сквозь слезы и тяжелое дыхание.
Послышался легкий смешок, который постепенно перерос в клокочущий, утробный хохот.
Мимо окна промелькнула тень, ненадолго преградив свет фар, освещающий часть зала. Грохот оглушал, захлебывающийся двигатель перебивал удары, а вскоре ломились уже в зал…
Олеся сама всхлипывала, постоянно повторяя про себя молитву…
Правда, слезы эти были не столько от страха, сколько от… обиды. На мгновение промелькнула мысль вышвырнуть «подругу» прямо за дверь, и пусть то, что там ломится, схватит ее и сожрет к чертям собачьим.
Дыхание Ксюши становилось слишком частым, прерывистым. Ее начала бить крупная дрожь, а через долгую минуту девушка обмякла в объятиях подруги и больше не шевелилась.
Все звуки в одно мгновение оборвались. Пропал рев двигателя, грохот в дверь и рык свирепого нечто.
Зловещая, враждебная и непривычная тишина давила на мозг, отказывающийся воспринимать затишье за действительность. Спустя пару минут Олеся трясущейся рукой подняла краешек пледа и выглянула.
Все было тихо. Ни света фар, ни гула двигателя.
Олеся отстранилась от подруги — та, кажется, потеряла сознание. Девушка протерла глаза от слез и посмотрела на свой смартфон, лежащий на столе. При заблокированном экране на дисплее тускло отображались часы, но во мраке дома они казались яркими до режущей боли в глазах.
Через минуту тихо загудело, в доме загорелись лампочки и включился телевизор, напугав Олесю громким шипением.
Она облегченно выдохнула и сквозь слезы посмотрела на Ксюшу. Хотелось ее утешить, но вспомнились слова этого нечто.
Но девушка ей не ответила. Олеся присела на колени, взяла подругу за плечи, слегка потрясла.
Та не приходила в чувства. Глаза выжившей вновь налились слезами, и она, стараясь унять дрожь в теле, прикоснулась к груди подруги.
Сердце Ксюши не отзывалось привычными ударами, и Олеся, отстранившись подальше, подтянула к себе колени и тихо всхлипывала, смотря на бездыханное тело подруги.
Внезапно, веки Ксении широко распахнулись, но она продолжала лежать неподвижной куклой, откинувшись головой на спинке дивана.
Олеся вскрикнула и рысью отскочила к окну, увидев абсолютно белые глаза подруги. Губы покойницы зашевелились, челюсть подвигалась влево-вправо.
Девушка машинально бросила взгляд на нож, который был на столе, схватилась за него и уже ринулась на Ксюшу. Но вдруг то, что овладело ее телом, заговорило чистым и спокойным хозяйки.
— Я тебе не советую, — Ксения так и не шевельнулась, — ты ведь понимаешь, что тебя ждет, если тебя найдут здесь, рядом с продырявленным трупом?
Олеся сглотнула подступивший ком, рука ее задрожала, она выронила нож, попятившись назад.
— Умница, — голос Ксюши уже приобрел легкую хрипотцу.
— У меня много имен, но меня привыкли называть Сыном. Сыном нижнего мира, — прохрипел мертвец, — Навий сын, если так угодно.
Свет в зале на несколько секунд померк, телевизор зашипел громче, и Олеся испуганно осмотрелась, но все же старалась не отрывать взгляда от тела подруги.
Глаза слезились, девушка моргнула, выпустив из виду Ксюшу, и в тот же момент, когда она повернулась, ее сковал ледяной ужас, сердце готово было остановиться так же, как у ее подруги пару минут назад. Ведь покойница теперь стояла прямо перед ней.
Кожа ее была мертвецки-серой. Лицо сильно обтянуто тонким эпителием и испещрено черными, трупными пятнами. Глаза такие же белые, а рот искажен так, что с одной стороны разрез губ доходил до скулы, а с другой — до виска. Трубный голос этого нечто раздавался зловещим эхом по всему залу.
— Отданные добровольно на суд его, будут судимы по правилам его. И ваш Бог вам не поможет, как и милость Его.
Лампочка в зале хлопнула, засыпав мелкими осколками стол, остатки салатов и рюмки с недопитым алкоголем. Олеся в это же мгновение забилась в угол у окна, срываясь на истеричные рыдания.
Она слышала лишь шипение телевизора, которое постепенно пробивалось сквозь гул крови в ушах. Когда сердце девушки немного успокоилось, она решилась посмотреть, где оно.
Олеся сначала ничего не увидела, на мгновение ослепла от белого шума в телевизоре. Когда же глаза привыкли к такому контрасту, она обратила внимание на Ксюшу. Неподвижную, безжизненную, с абсолютно нормальным, человеческим лицом.
Часы пробили ровно полночь. Навий день позади…
Лишь лопнувшие во всем доме лампочки и утихающая вьюга за окном напоминали о визите настоящей нечисти.
Нет, не той, что прячется в бане или за печкой. Не такой как полуденница и даже не замысловатый леший, что носит обувь задом наперед.
Ей довелось лично, лицом к лицу, встретиться с истинной нечистой силой, рядом с которой Олеся почувствовала себя ничтожной и хрупкой, совершенно ничего не значимой песчинкой в огромной дюне.
Вряд ли она теперь сможет забыть столь поздний и роковой визит Навьего сына.
