Вздрогнув, Степан очнулся и обнаружил себя лежащим на стылом и грязном полу; через секунду он какими-то отдельными обрывками припомнил приснившийся ему дурной и страшный сон - как они с ребятами брели по бесконечному коридору заброшенной больницы и потом убегали от стаи полумертвых и едва ковыляющих собак; как он почти тащил на себе Добрыню по темным извилистым проходам, и как затем плыл - целую вечность куда-то плыл в кромешной тьме и в полном одиночестве, содрогаясь и время от времени всплывая к потолку какого-то затопленного тоннеля, чтобы вдохнуть живительного воздуха и заорать, выплюнув наружу плескавшийся у самого горла ужас.
Кажется, он вчера перебрал - давно ему с утра не было так плохо; вдобавок, видимо, заснул в неудобной позе - и почему-то на полу, причем неизвестно чьем. Застонав, Степан вытащил из-под себя острый осколок кирпича, впивавшийся ему в спину; зло матернувшись, отбросил его куда-то в сторону - и замер, осознав, как громко стучат в тишине его зубы и как сильно он на самом деле замерз.
Резко приняв сидячее положение и сжавшись в комок, Степа начал интенсивно растирать замерзшие руки, пытаясь согреться, и коротко осмотрелся.
В шаге от него, так же дрожа и стуча зубами, подкладывая в небольшой слегка потрескивающий костерок какой-то горючий мусор, сидел, уставившись в одну точку, растрепанный и подавленный Михей.
В паре метров от костра возле пустого оконного проема, высматривая что-то вдалеке, стоял Игорь, кутавшийся в мокрую и растянутую толстовку с капюшоном и державший в опущенной руке тускло светящий и, по-видимому, почти разряженный фонарик.
- Где это мы? - Степан окинул взглядом засыпанный мусором и испещренный трещинами пол, местами покрытые жутковатыми граффити или просто исписанные матами стены, затопленную почти до самого верха ведущую куда-то вниз лестницу и обрушившуюся вниз потолочную плиту - в открывшемся после ее падения отверстии был виден кусок пасмурного ночного неба с бегущими по нему тучами. При виде лестницы его мозг, словно раскаленной иглой, пронзило понимание - он застонал и уткнулся лбом в колени, затем несколько раз больно стукнулся о них головой и пробормотал: - Это был не сон.
- Если бы, - горько усмехнулся Михей. - Я бы не отказался сейчас проснуться.
- Судя по всему, мы на шестом, самом последнем этаже, - отвечая на вопрос Степы, хрипло проронил Игорь, даже не взглянув на друзей и по-прежнему уставившись в окно. - Кажется, лестницы в этом здании - не просто лестницы, а что-то вроде порталов, или точек искривления пространства, если так можно сказать. Предположу, что, убегая по лестнице с первого этажа, мы попали в подвал; затем, нырнув - опять же на лестнице, оказались в какой-то отдельной, затопленной его части; ну и наконец, поднявшись здесь, - Игорь кивнул в сторону видневшихся неподалеку покрытых водой ступенек, - попали сюда, на самый верхний этаж. Увы, нам это не очень помогло - пока ты был в отключке, я орал по очереди чуть ли не в каждое окно по обеим сторонам здания, пока не сорвал голос. Никто не отозвался - кажется, поблизости никого нет. Мы здесь одни, - Игорь зло покосился на Михея и сплюнул. - Никогда не думал, что это так тяжело - видеть свободу буквально в одном метре, в одном шаге - кажется, протяни руку, и она твоя; и в то же время - не иметь возможности освободиться. Освободиться, - задумчиво пробормотал он и посмотрел вниз, на едва видимые в окружавшей здание темноте верхушки деревьев.
- Порталы? - Степан ошеломленно потряс головой и на секунду даже перестал дрожать. - Если в этом здании по каким-то причинам нарушаются законы физики, это многое бы объяснило. С другой стороны, если позволить себе так рассуждать - при желании можно объяснить вообще все, любую происходящую здесь ерунду - но это вряд ли будет по-научному, несмотря на вполне себе эмпирический подход. Добрыня, ты, как мозг команды - что об этом думаешь?
В воздухе повисла тишина, прерываемая только потрескиванием трепещущего на сквозняке огня.
- Добрыня? - Степан повторно огляделся. - Куда он подевался? - Степа вскочил, вопросительно посмотрел на Михея, отвернулся и начал подпрыгивать, размахивая руками, в тщетной попытке согреться.
- Добрыня не выплыл, - с трудом разлепив губы, едва слышно прошептал Михей.
Словно наткнувшись лбом на очередную каменную стену, Степан остановился, часто дыша и как будто боясь обернуться и посмотреть на ребят.
- Повтори, - глухо бросил он.
- Он не выплыл, Степа, - мягко произнес Игорь, оторвавшись, наконец, от окна. Он бросил Михею фонарик, подошел к напряженно замершему в стороне другу и нерешительно положил руку ему на плечо. - Мне очень жаль.
Резким движением скинув чужую руку, Степа решительно направился к лестнице и успел спуститься по трем затопленным ступеням, намереваясь вернуться туда, откуда с таким трудом выбрался - вернуться, найти Добрыню, спасти его, вырвать из лап самой, наверное, ужасной для него смерти - как вдруг ему на спину бросился, удерживая и не давая сделать следующий шаг, Игорь.
- Куда? Куда ты?! Потонешь ведь, сам еле выбрался! Ему не помочь уже, ты почти час в отключке лежал! Нет его больше, нету! Михей, помоги!
- Пусти, - борясь с повисшим на спине товарищем, Степан упрямо продолжал спускаться по лестнице, снова оказавшись в воде уже почти по пояс. - Пусти, сказал! Пустите, суки, пустите! - подскочивший на зов Игоря Михей схватил Степана за плечи и потянул назад; Степа яростно забился, пытаясь освободиться. - Я должен его вытащить, должен! Это я виноват, я его в воду скинул, я! - после очередного соместного рывка Миши и Игоря ребята все вместе повалились на пол, прижав захрипевшего под упавшим на него весом Михея спиной к ступеням. - Я виноват. Это я. Это из-за меня он утонул, - внезапно обмякнув, все еще удерживаемый руками Игоря за грудь, Степан сморщился и заплакал.
Уже во второй раз вытянув из воды безвольно повисшего у них на руках Степу, ребята усадили его у почти погасшего костра, в который Михей тут же принялся подбрасывать припасенное скудное и уже подходящее к концу горючее; Игорь, поежившись, стянул с себя несколько раз отжатую, но все еще влажную толстовку и накинул ее на плечи товарища, который сидел, подрагивая от беззвучных рыданий, спрятав лицо в ладонях.
Как только Степан закрывал глаза, перед его внутренним взглядом сразу же возникал Добрыня - спокойный, рассудительный, внимательно конспектирующий лекции, сидя на первой парте - обязательно на первой - в больших и ярко освещенных аудиториях. Вот они впервые идут на пары все вместе - даже Михей, который позже стал держаться в стороне - Степа волнуется, а Добрыня, поправляя вечно сползающие очки, спокойно улыбается и подбадривает его: "Тебе все по плечу, запомни. А даже если с чем-то не справишься - я прикрою" - и подмигивает, с хитрым прищуром глядя на товарища из-под непослушных, наползающих временами на глаза вихрастых волос. Вот они валяются на соседних кроватях в общаге - Степа только что расстался с Аней, девушкой из соседней группы - разошлись они спокойно и без скандалов, но он все равно немного переживает, сомневаясь, что поступил правильно, отпустив ее. А Добрыня, который никогда не был знатоком отношений, молча встает с кровати, через несколько минут возвращается с кухни с двумя кружками горячего чая, протягивает одну Степану, присаживается рядом и улыбается - снова улыбается - своей спокойной, какой-то немного детской, и в то же время мудрой, всепонимающей улыбкой: "Дружище, да сколько у тебя таких еще будет? Нашел, из-за чего расстраиваться!".
Степан даже не понимал, никогда не задумывался, воспринимая чужую дружбу как должное - как много на самом деле значит в его жизни этот маленький безобидный человек. Добрыня, казалось, умел заглядывать в самую душу - видеть людей насквозь, со всеми их плюсами и минусами; и, как самый настоящий мудрец, умудренный жизнью и опытом старец - пророк, если хотите - умел не обращать внимания на чужие недостатки, в то же время превознося достоинства. Степа вспомнил, почувствовав по рту терпкую горечь - как он корил себя, что не поехал тогда вместе с ребятами - Добрыней и Игорем, гулять на Красную Площадь - в тот дождливый вечер, когда на них накинулись возле метро, и когда Михей, яростно ворвавшись в потасовку, вытащил ребят из неприятностей - пока Степа, вместо того, чтобы быть рядом со своими друзьями, чтобы вместе с ними драться, встретив опасность лицом к лицу, предпочел им общество Ани - девушки, с которой они все равно разбежались через какую-то неделю или две. А Добрыня - мокрый, растрепанный, насупившийся, вернувшись в их квартиру в общежитии, только посмотрел на вскочившего со своей кровати Степу сквозь треснувшие стекла очков, похлопал его по плечу и спокойно пошел умываться: "Я в порядке, дружище, не переживай".
Степан, дернувшись, нащупал в кармане рубашки очки, которые он подобрал возле затопленной лестницы - нащупал, достал из кармана и невядяще уставился на них сквозь застилавшие его глаза слезы; в груди его сильно кольнуло, Степа сморщился и схватился за сердце.
Все эти воспоминания - в основе своей светлые, теплые, радостные - с легким оттенком грусти, в одно мгновение рассыпались на мелкие кусочки, словно большая стеклянная витрина, в которую кто-то с размаху запустил камень, и вместо них в его голове всплыла совсем другая картина - плачущий и вырывающийся Добрыня, скрытые под водой ступени - и он, Степа, швыряющий друга в мутную ржавую воду.
В ушах его до сих пор стоял пронзительный крик - "Не хочу, как Потап, не хочу!".
Степа застонал, согнулся, закусил кулак с зажатыми в нем очками и завыл - горько, по-звериному; вой его гулким эхом вернулся назад, отразившись от безучастных и безразличных, покрытых кривыми надписями стен проклятой больницы. Все, что осталось теперь от Добрыни - воспоминания. Эта мысль - страшная, безнадежная, заставляющая сжиматься в комок - никак не укладывалась в его голове.
Степан точно не знал, сколько времени прошло - может, секунда, а может, целая вечность, когда справа от него неслышно присел Игорь.
- Пора двигаться, - тихо произнес он и участливо посмотрел Степе в глаза. - Давай, помогу тебе встать. Нужно выбираться отсюда, - Игорь подхватил безвольно подчинившегося ему парня под руки и поставил его на ноги. - Идем, мы должны найти другую лестницу. Если я прав, то совсем не гарант, что она приведет нас к выходу, но - мы точно попадем куда-то еще.
Вздрогнув, будто пытаясь очнуться от глубокого и страшного сна, Степан огляделся - их маленький костерок давно погас и уже даже не дымился; Михей, сжимая в руке последний оставшийся у них фонарик, слегка подпрыгивал на месте, по-прежнему пытаясь согреться, при каждом прыжке освещая лучом фонаря какую-нибудь деталь окружавшей их безрадостной разрухи - чернеющий бездонным провалом оконный проем, гору пустых пивных бутылок на запыленном полу или очередную матерную надпись на серой, как предрассветное небо, стене. Небо за окнами понемногу начало светлеть - кажется, они провели в больнице уже почти целую ночь.
Степан позволил Игорю увлечь себя вперед - шатаясь, словно в пьяном бреду, он шел, уперевшись взглядом в обтянутую кожей спину Михея, осторожно шагавшего во главе их поредевшей цепочки.
Почти до крови закусив губу, Игорь помогал потерянному и раздавленному утратой Степе перешагивать через горы битого кирпича и особенно подозрительные трещины в бетонных плитах пола.
Он очень тяжело сходился с людьми - среди его бывших одноклассников не осталось практически ни одного человека, о расставании с которым Игорь мог бы пожалеть, с кем ему хотелось бы встретиться или просто продолжать поддерживать связь, а другой компании у него никогда и не было. Со своими соседями за два последних, не самых простых в его жизни месяца, он успел достаточно сильно сблизиться и теперь искренне и глубоко переживал эту неожиданную и дурацкую утрату; но его эмоции разбавляла еще и постепенно закипающая и начинающая накрывать его с головой злость. Он практически с ненавистью смотрел на идущего впереди и постепенно отдалявшегося от них Михея - это ведь он затащил их сюда, на территорию недостроенной психушки; именно он рванул внутрь - бездумно и безрассудно, хотя никто из ребят не планировал заходить в явно аварийное и опасное здание; именно за ним - тут Игорь тяжело сглотнул - побежал он сам, увлекая за собой остальных, чтобы этот придурок - Господи, какой придурок! - мог теперь целым и невредимым пинать своими дурацкими берцами кирпичи, в то время как Степа полностью погрузился в поглотившее его горе, а Добрыня и вовсе остался где-то там, на дне затопленной ледяной водой бетонной кишки. Игорь готов был поклясться, что Михею абсолютно плевать на произошедшее - плевать, что по его вине погиб отличный, подающий большие надежды и имевший огромное будущее человек; плевать, что они со Степой едва переставляют ноги - и что оба они могут так же, как Добрыня, бесследно сгинуть где-нибудь в недрах этого странного проклятого здания. Наверняка, если они со Степаном сейчас просто провалятся в какую-нибудь дыру или выпадут в одно из темнеющих по бокам коридора окон - Михей даже не обернется, а просто продолжит идти вперед, стремясь спасти свою никчемную шкуру.
- Помедленнее, ты, мудила, - прорычал Игорь, закинув руку едва переставляющего ноги Степы поудобнее себе на плечо. - Давай, дружище, - пробормотал он уже Степану, - смотри под ноги и шагай. Я тебя тут не брошу, мы с тобой обязательно выберемся.
Как он и ожидал, Михей не обратил на его окрик совершенно никакого внимания и ни капли не сбавил шаг. Прошипев себе под нос пару очень нелестных слов в сторону этого "металлюги недоделанного, бабкиного выкормыша, мать его", Игорь, на котором практически повис возвышающийся над ним почти на голову Степан, постарался ускориться и догнать шатающуюся где-то в отдалении такую ненавистную ему спину.
Шестой этаж, на котором они находились, выглядел совершенно обычно - для заброшенного здания: перед парнями расстилался такой же постепенно закруглявшийся, как и виденный ими ранее на первом этаже, коридор - разве что боковые комнаты, такие же пустые и заваленные бытовыми и строительными отходами, располагались только с одной стороны; вдоль второй стены, находившейся по левую руку, через каждые пару метров встречались оконные проемы, за которыми открывался безлюдный и заросший деревьями внутренний двор.
Через 15 минут неспешного и осторожного продвижения Игорь, наконец, поравнялся с неподвижно застывшим на месте Михеем - аккуратно усадив все такого же погруженного в свои мысли Степу у ближайшей стены, он с опаской обошел большую круглую дыру в полу, имевшую примерно метр в диаметре и, кажется, пронизывающую здание насквозь вплоть до самого первого этажа, и подошел к светившему фонариком куда-то в сторону Мише.
- Лестница, - негромко пробормотал Михей, боковым зрением уловив приближающуся фигуру Игоря и качнув фонариком на уходившие вниз - на этот раз абсолютно сухие и даже почти везде целые - ступени.
- Какого хера ты вперед ускакал, козлина?! - Игорь сходу толкнул Михея в плечо и припер к стене, влотную приблизившись к его лицу и уперев указательный палец ему в грудь. - Ты не видишь, в каком состоянии Степа? Думаешь, мне легко тащить его одному? Тебе вообще на всех насрать, или только на нас? Ты у нас такой крутой парень, которому все побоку - даже друзья, да? Собственную шкуру спасти стремишься, а остальные - пропади они пропадом, да? - Игорь, набычившись, постепенно накачивал сам себя и все сильнее распалялся, с каждым словом все сильнее тыкая Михея в грудь пальцем, словно обличая его в самых грязных непростительных грехах.
- Руки убери, - Михей устало отвел взгляд, а затем, резко вскинувшись, оттолкнул Игоря и заорал в ответ: - Пошел ты нахер, мудак гребаный! Какого ты меня во всем винишь? Я что, тащил тебя в это сраное здание? Это был твой выбор - твой собственный! Будь мужиком - принял решение, так неси ответственность! Не я ли помогал тебе вытащить Степу из воды? Не я вместе с тобой его останавливал - когда он обратно полез, как будто нам одного утопленника не хватило? Какое у тебя есть право в чем-то меня обвинять?
Услышав про утопленника, Игорь, на мгновение зажмурившись, рванулся и с размаху врезал Михею по лицу, затем кинулся на него, схватил за куртку и повалил на пол, оседлав сверху и примеряясь для очередного удара. Михей резко извернулся, скинул с себя Игоря, прыгнул сверху сам - и парни покатились по полу, рыча и мутузя друг друга кулаками куда придется. В конце концов Михей все же оказался сверху - саданув Игорю по зубам, он схватил его за руки, прижал их к полу и навис над ним, недобро глядя сопернику прямо в глаза. Игорь заорал матом, харкнул Михею в лицо кровью из разбитого рта, оскалился окровавленными зубами, мотнул головой и замер, одновременно с утирающим глаза о правое плечо Михеем уставившись на Степана.
Степа недвижимо стоял на самом краю темнеющей в полу круглой дыры и молча, тоскливым немигающим взглядом глядел вниз.
В смотрящей на него из провала темноте он ярко и отчетливо видел лицо Добрыни, беззвучно кричащее что-то широко распахнутым ртом и медленно, словно в кино, летящее в бездонное черное озеро; как только он полностью скрывался под водой, картинка перематывалась к началу, как заевшая в видеомагнитофоне пленка, и все происходило заново - раз за разом, без конца, пока, наконец, его лицо не изменялось - плавно, словно пластилин, превращаясь в такое же кричащее лицо Сереги Амосова - его одноклассника, летящего с бесконечно высокого гаража на торчащую где-то далеко внизу из грязного полурастаявшего снега арматуру. Степан снова и снова оказывался то на той самой крыше, то на площадке у затопленной лестницы - и снова и снова скидывал вниз то Серегу, то Добрыню, без конца наблюдая, как они падают, простирая к нему руки, крича и с отчаянием глядя ему в глаза. Его сердце разрывалось от невыносимой боли, голова раскалывалась, перед глазами роились белые мушки - но, неотрывно глядя в разверзнутую перед ним пропасть, он вдруг осознал, что ему больше не страшно; высота его больше не пугала - куда сильнее он страшился теперь этих бесконечно сменяющих друг друга лиц. В глазах его вдруг помутнело - он ощутил, как по его щекам, не принося никакого облегчения, снова бегут горячие соленые капли - не отрывая взгляда от провала, Степа на автомате вытер лицо, затем поднял голову и посмотрел на валявшихся на полу окровавленных, еще мгновение назад яростно дерущихся Игоря и Михея.
- Степа, - осторожно проговорил Игорь, внимательно глядя на товарища. - Отойди, пожалуйста. Отойди от края, только осторожно. Слышишь?
Степан повернул голову к провалу, пристально посмотрел в темноту, затем, усмехнувшись, посмотрел на ребят и сказал:
- Я больше не боюсь. Не боюсь, слышите?
Степа снова криво улыбнулся, издал негромкий смешок, словно не веря самому себе - и шагнул вниз.
Где-то в стороне пронзительно и жалко закричал, забившись в истерике под оседлавшим его Михеем, Игорь.
