Однако сейчас, когда в дверном проеме показался силуэт мамы, сидящей в инвалидном кресле, Дима замер. Взгляд ее, застывший на мальчике, отчего-то показался озлобленным. Нет, не просто озлобленным или рассерженным – злым. Словно она винила его. Будто бы он, Дима, был виноват в том, что случилось.
Это смутило мальчика. Специально к ее приезду он нарисовал яркую радугу и слона под ней. Написал «мама», почти ровно, как она учила до несчастного случая. Маму он любил больше всего на свете, и она всегда казалась ему ангелом. Раньше ее лицо светилось в разговорах с ним. Волшебная улыбка, нежность рук, голос-колокольчик плавили любую обиду. Даже если Дима нашкодил, а мама прикрикнула; даже если его заставляли съесть какую-нибудь гадость вроде брокколи, – стоило улыбке заискриться на маминых губах и в глазах, мальчик и сам не сдерживался.
Но в больнице мама изменилась.
Ее лицо исчертили линии. Две под глазами оттеняли широкие скулы, делали еще шире, будто мама потолстела на больничных обедах. Две полоски появились между неухоженными бровями. Кожа на щеках стала сухой, рыхлой, как кожура лимона. Лоб лоснился жиром.
Сначала Дима списал первое впечатление на тусклый свет лампочки, которой было необходимо время, чтобы нагреться. Но из-за маминой спины показалась голова папы. Он весело подмигнул мальчику и поставил пакеты с мамиными вещами на пол. Папино лицо ни капли не изменилось в плохом освещении.
Коляска с трудом протиснулась в дверной проем. Папа закрыл дверь. Из кухни вышла бабушка в фартуке с половником в руке.
– Приехали, значит, – она подошла к маме, согнулась и погладила безжизненную руку. – С возвращением, милая.
Мама продолжала смотреть на Диму.
– Поздороваться с мамой не хочешь? – спросил папа.
Мальчик остался на месте. Несмотря на частые визиты в больницу, до него только сейчас дошло, что мама теперь всегда будет ездить в кресле. Он, конечно, и раньше понимал это, но пока мама была в больнице, все было понарошку, что ли. Ему казалось, что все наладится, стоит ей оказаться в квартире. Они снова будут вместе рисовать, смотреть мультфильмы, учиться читать, играть в догонялки и прятки. Он научился забираться на верхнюю полку шкафа, и мама никогда не найдет его там, тогда как сам он знал все места, где можно спрятаться.
Дима боязливо шагнул к коляске, но через секунду развернулся и побежал в свою комнату. Из глаз хлынули обжигающие слезы.
Папа зашел через минуту. Он остановился в дверном проеме и какое-то время смотрел на Диму.
– Сынок, – он подошел и сел рядом на краешек кровати и погладил мальчика по голове. – Ну, ты чего?
От папиных слов в носу защипало. Дима обнял его и прижался ухом к животу.
– Я знаю, что ты… не это хотел увидеть. Но маме сейчас очень плохо. И ты должен поддержать ее. Поверь, она очень скучала по тебе и очень расстроится, если ты станешь убегать от нее. Ты ведь любишь маму?
– Да, – Дима шмыгнул носом и кивнул.
Папа встал и потянул мальчика за руку.
Бабушка стояла возле мамы, когда они вышли. Она улыбнулась, прищурившись.
– Ну вот. Пойдем к нам, зайчик.
Дима терпеть не мог, когда его называли зайчиком, но все равно шагнул вперед. На мгновение ему вновь показалось, что мама смотрит со злобой, но он тут же отмахнулся от этой мысли. На глаза навернулись слезы, но на этот раз от радости. К ним примешался стыд за некрасивый поступок.
– Мама, – выдавил он и бросился к коляске.
– Тише, – бабушка остановила его. – Аккуратней.
Дима подошел сбоку и прижался маме. Вокруг нее клубился едва уловимый запах мочи и лекарств. Нос не щекотало как раньше ароматами духов и шампуня.
– Ну вот, – подвел итог папа. – А теперь за стол.
Дима плохо помнил тот день, когда с мамой приключилась беда. Осталась в памяти разве что реакция папы. Он держал мальчика на руках, не выпуская. Следил, чтобы тот не приближался к яме. Папа хотел спуститься, помочь, но не мог. Боялся, что Дима останется один. А телефона у него не было.
Мама любила фотографировать. В отпуске она снимала Диму с папой со всех возможных ракурсов. Телефоны лежали в ее сумочке, когда она сошла с едва заметной тропинки. Она попросила папу взять мальчика на руки, хотела запечатлеть красивый закат.
Яма походила на пасть чудовища. Никто так и не узнал, была ли эта пасть разверзнута, или образовалась: потому что мама наступила на нее. Не пяться она, глядя на сына с мужем, все обошлось бы. Но произошло то, что произошло.
Мама провалилась совершенно беззвучно. Уже из дыры в земле послышался ее крик и последующий за ним удар. С таким звуком разбивается об асфальт арбуз. Крик мгновенно захлебнулся нахлынувшей волной тишины. В воздух поднялось облако пыли, шурша, посыпалась земля, а затем провалился и камень, на котором мама стояла минуту назад.
Папа осторожно приблизился к черному провалу и посмотрел вниз. Диме приближаться настрого запретил. А мальчик, осознав, наконец, что произошло, испугался и стал вопить, и даже подошедший папа не смог успокоить его.
Все, что было потом, врезалось в память осколками. Из черной глотки в земле раздался вопль мамы.
Кричали все трое: испуганный Дима, мама из ямы и папа, зовущий на помощь. Рядом никого не оказалось. Он поставил мальчика, хотел спуститься, но снова не решился.
Спустя несколько бесконечно долгих минут бега они, наконец, встретили туристов, молодую пару, прогуливающуюся тем же маршрутом.
Потом ждали спасателей. Папа попробовал спуститься вниз, но край ямы осыпался, делая черную пасть еще шире. Спасатель позже сказал папе, что это хорошо, что он не стал спускаться. Маму нельзя было двигать.
После этого прибыли полицейские, спасатели и «скорая». Маму доставали с помощью лебедки, поэтому ждать пришлось долго.
Домой они вернулись без мамы. Она сломала позвоночник, и долгие переезды могли убить ее. Еще несколько месяцев она провела в местной больнице. Дима навещал ее, но, если быть честным, не очень любил такие дни. Мама ни на кого не реагировала. Нет, она всех узнавала и даже могла разговаривать, но стала другой. Отстранилась и от Димы, и от папы.
Мальчик еще тогда заметил, что эта новая мама пугает его, но до приезда ее домой списывал все на обстановку, если вообще задавался этим вопросом.
Бабушка кормила маму с ложки. Сначала сминала картофелины, смешивала с подливкой в тарелке, затем проталкивала в мамин рот. Подбадривала. Однако та все время выталкивала пюре языком и даже не пыталась жевать.
– Ну, что ж ты? – бабушка качала головой. – Ты ведь ела в больнице уже нормально.
Папа молчал. Дима сидел, потупив взор. Время от времени смотрел на кресло, занимающее добрую половину кухни, но тут же отворачивался. Мама сверлила его бесцветными глазами. В них не было ничего. Пустота и кромешная тьма.
– Я… – выдавила мама хрипло. – Я не голодна.
– Ну как же так? – запричитала бабушка. – Ты ведь не ела сегодня.
Мама сжала зубы и не разжимала, пока бабушка держала ложку перед ее лицом. Губы сжались в тонкие фиолетовые нити.
– Ну, как хочешь, – бабушка тщательно растерла салфеткой по подбородку мамы кашу.
– Я думаю, что нужно время, – сказал папа. – Ведь так? – обратился он к маме. Тебе нужно привыкнуть. Но не есть ты тоже не можешь. Мы могли бы для начала есть отдельно. Как ты считаешь?
– Я не голодна, – сказала мама.
– Хорошо. Я накормлю тебя чуть позже. Включить тебе телевизор или посидишь с нами?
От сквозняка в зале пузырились шторы, но Дима все равно уловил едва заметный запах мочи. Кресло мамы стояло посреди комнаты. Телевизор работал громче обычного. На экране скандалили герои какого-то сериала.
Квартира казалась пустой, после того как папа убрал все, что могло помешать свободному передвижению коляски. Раньше в центре зала сидел на ковре Дима. Сейчас ему пришлось ютиться на старом, потертом диване. Ковра больше не было, как и журнального столика. Вторую половину дивана занимала бабушка. От нее тоже неприятно пахло. Переезд не вывел из нее запаха. Скорее бабушка привезла с собой свой собственный и заражала им квартиру. Он был сухим и резким. Так пахнет из шкафа, в котором хранятся старые вещи.
Помимо того, что мама могла немного поворачивать голову, она шевелила пальцами. Доктор – добрый пузатый дядька, угостивший Диму при встрече в больнице желатиновыми мишками, – сказал, что это хорошо; что мама со временем сможет, если не ходить, то хотя бы двигать верхней частью тела.
Сидя перед телевизором, мама шевелила пальцами. Бабушка светилась от радости, глядя на это.
– Мама, не оставляйте ключи в замке – Димка выйдет. – В зал зашел папа, уже одетый на работу. – Ты слушай бабушку. Никакого нытья. Помогай. С мамой тоже сиди. Спать вовремя. Еще час и в кровать. Понятно?
– Ну, иди сюда. Обними папу.
Дима мазнул губами по папиной колючей щеке и стал ждать у двери. Папа поцеловал маму, закинул сумку на плечо и вышел.
После несчастного случая он стал работать по сменам. Уходил на целые сутки, возвращался, спал пару часов и вставал. Иногда уходил на ночь, как сегодня. Диме он объяснил как взрослому, что нужно использовать любой подходящий случай, чтобы заработать. Особенно сейчас, когда им так нужны деньги. Пока мама была в больнице, Диме приходилось ночевать у бабушки с дедом. Сейчас, – по крайней мере, на первое время – бабушка переехала к ним.
Зайдя в зал, Дима увидел, что мама держит руку над подлокотником. Невысоко, сантиметра три, может пять, но все-таки. А еще она рычала. Наверное, ей давалось это с огромным трудом. Присутствия сына она не заметила, и Дима какое-то время смотрел. Ждал, что произойдет дальше. Но мама, увидев, наконец, его, опустила руку. Какое-то время они продолжали смотреть друг на друга. Уголки губ ее поползли кверху, обнажив короткие, ставшие серыми зубы. Из носа потекла рубиновая нитка.
Дима вдруг снова подумал, что она никогда не смеялась вот так, одними губами. В улыбке не оставалось ничего от прежней мамы. Что-то изменило ее там, в больнице. Или еще раньше. В голове раздался страшный вопль, которым разразилась мама в провале, когда они с папой пытались спасти ее. Она не от боли вопила. Во всяком случае, не только от боли.
Он бросился в свою комнату, едва не сбив бабушку с ног. Уже закрывшись, он услышал беспокойные возгласы.
Он так и стоял, выпучив глаза на дверь. Пытался сообразить, правда ли мама сошла с ума. Потом вошла бабушка, прижимая телефон к уху плечом. Молча указала на кровать, кажется, совершенно забыв, что папа говорил еще десять минут назад. Дима, вопреки обыкновению, спорить не стал и потянулся к пижаме, сложенной на стуле.
Его разбудили стоны мамы. Дима открыл глаза и уставился на порезанный на части перистыми облаками огрызок луны в стеклянном квадрате окна. Он тут же вспомнил, что случилось, и натянул одеяло до подбородка. Заскрипели тяжелыми шагами половицы в зале. Бабушка что-то недовольно бормотала себе под нос. Под дверью зажглась полоска желтого света.
Ему захотелось в туалет. Он встал, стараясь не шуметь.
Глухо стонала мама. Бабушка старалась успокоить ее. Яркий свет ослепил Диму, стоило открыть дверь. Мама тут же затихла.
– А ты чего это не спишь? – возмутилась бабушка.
– В туалет, – ответил он.
Мама снова улыбалась своей холодной безразличной улыбкой. Дима, побежал к ванной, чтобы не смотреть.
Вернувшись в кровать, он долго лежал, глядя на то, как пальцы теней ползают по потолку. Он пытался убедить себя, что мама вовсе не изменилась. Что она просто хочет быть дружелюбной с ним. Папа что-то рассказывал о лице. Говорил, что после несчастного случая мама разучилась управлять им. Значит, она все еще любит его. Она не может улыбаться так, как делала это раньше, но все равно старается.
Дима больно ущипнул себя за то, что подумал о ней плохо.
Мама уснула лишь к утру, и Дима, время от времени просыпавшийся под ее тревожные стоны, чувствовал себя сонной мухой. Бабушка запретила включать телевизор после завтрака. Сама она прилегла на диван, а мальчика отправила в комнату поиграть.
– Только не шуми. Папа и мама спят. Маме больно спать на мягкой кровати.
Было до слез обидно. Еще до несчастного случая папа обещал, что купит еще один телевизор в комнату Димы, но видимо совсем забыл об этом. Приставка пылилась уже несколько месяцев без дела. Интересно, бабушка поместится в его кровати? Спрашивать он, конечно, не стал.
Он собирал крепость из блоков «Лего», когда внимание его привлекло движение возле двери. Дима насторожился. Он встал и приблизился к проходу.
На полу разлилась клякса. Ее черный глянец переливался в лучах летнего солнца. Мальчик посмотрел на потолок, пытаясь отыскать, откуда она взялась, откуда капнула, но ничего не обнаружил.
Он вытянул руку и прикоснулся к черному пятну. Оно оказалось гладким и скользким, будто желе. Дима понюхал палец, но никаких запахов не было.
Внезапно клякса передвинулась. Один из ее многочисленных концов вытянулся, обратившись в нитку, а затем потянул всю кляксу за собой.
Дима взвизгнул и попятился к кровати.
Клякса передвинулась на несколько сантиметров и замерла, словно прислушиваясь.
Диван в зале жалобно застонал пружинами. Бабушка ворчала.
– Чего ты кричишь? – зашипела она.
– Что это? – она нахмурилась, подошла ближе, но клякса неожиданно быстро переместилась вбок. – Господи!
Бабушка начала неуклюже бить носком тапка, пытаясь раздавить неведомое насекомое. Наконец, ей это удалось. Клякса лопнула, и по комнате тут же разнесся кислый теплый запах.
Дима подошел ближе, разглядывая лопнувшую диковинку. Изнутри она оказалась розовой как сырое мясо. Под ней образовалась багряная лужица крови.
– Она что… – бабушка не договорила.
Она вышла из комнаты и вернулась через минуту с бумажным полотенцем. Собрав останки кляксы, долго рассматривала их.
– Черт его знает, - пробормотала она. – Откуда оно вылезло?
Дима указал на дверь. Бабушка, кажется, не поверила. Она взглянула в коридор, приблизилась к двери и, остановившись в проеме, сосредоточенно изучала пол. Так ничего и не сказав, вышла.
Папа был не в настроении весь день. До вечера он сидел с телефоном на диване и не обращал внимания на сына. На все просьбы погулять или сыграть с ним, болезненно морщился. Впрочем, он и с бабушкой разговаривал раздраженно. Спокойным, но твердым голосом попросил ее не запрещать Диме играть в видеоигры. Мальчик радовался, но в то же время понимал, что об играх можно забыть, как только папа выйдет из дома.
Мама молчала. В обед Дима хотел рассказать ей, чем привык заниматься за то время, пока она была в больнице, но безразличие в бесцветных глазах отсудили пыл. Бодро начатая история уже к середине повествования стала такой же бесцветной. Дима понял, что ей не интересно, увидев, что взгляд ее прикован к экрану телевизора, на котором разгоралась какая-то ссора между персонажами.
Мальчик оборвал рассказ на полуслове и пошагал к кухне. Он надеялся, что мама остановит его, спросит хоть что-нибудь, но этого не произошло.
За весь день он так и не вышел из дома. В спальню мальчик плелся, с трудом сдерживая слезы обиды. Папе кто-то позвонил, и он уже пятнадцать минут курил с телефоном на балконе. Бабушка же была непреклонна. Она и слышать ничего не хотела. Ворчала что-то о том, как в ее времена дети делали то, что велено – кажется, она злилась за папину отповедь.
– Поцелуй маму и марш в постель, – строго сказала она, уперев покрытые рыжими пятнами сухие руки в бока.
Мама не отвела взгляда от телевизора. Дима беззвучно мазнул по ее щеке губами и поплелся к себе.
Уже на входе вспомнил странную кляксу. Включил свет и стал шарить взглядом по углам, пытаясь найти еще одно неведомое насекомое. Ничего не обнаружив, он заглянул под кровать.
– Черти что творится, – он приблизился к маме.
Дима застыл в дверях. Он знал, что подслушивать было подлостью, но не смог удержаться.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил папа, присев напротив маминой коляски.
Если мама и ответила, Дима ничего не услышал. За ее спиной стояла бабушка.
– Что-то случилось? – спросила она. – Это с больницы звонили? Так поздно?
– Не с больницы, – устало ответил папа. – Но насчет больницы. Там что-то не то. Что-то с пациенткой случилось. Они в одной палате лежали. Завтра нужно на обследование. Вы съездите? Если я снова возьму себе отгул, меня точно вышвырнут. Лето – все в отпуске.
Дима, услышав свое имя, бросился к кровати.
Папа зашел с хитрой улыбкой в глазах.
– Подслушивать не очень красиво. Ты ведь знаешь об этом?
– Не обманывать. Мне кажется, что мы уже проходили это. Одно дело нашкодить, и совсем другое – обманывать, – папа сел рядом. – Взрослые могут видеть, когда дети врут. Когда ты станешь большим, и ты сможешь. Поэтому просто признайся и неприятностей будет куда меньше.
Папа схватил Диму и стал щекотать. Мальчик восторженно взвизгнул.
– Маленький шпион. Слушал?
Папа замер, и Дима потупил взор. Стало стыдно, хотя он и не мог понять, от чего. Почему папа скрывает от него что-то? И разве это не обман?
Дима кивнул, спрятав взгляд.
– Это ты меня извини, – папа провел шершавыми теплыми пальцами по щеке. – Работа выматывает меня. Я просыпаюсь уже уставший, и какое-то время мне нужно на то, чтобы прийти в себя. Послезавтра, когда я высплюсь, мы пойдем гулять. Я, ты и мама. Хорошо?
– Обещаю, – он запустил пальцы в волосы мальчика. – Поедим мороженого. А теперь спать. Папе тоже нужно. Завтра утром на работу.
– Можешь посмотреть под кроватью жука?
Дима вскочил и стал прыгать на кровати.
– Бабушка убила его. Большой, – он развел пальцы в стороны, но, сообразив, что такого огромного испугалась бы даже бабушка, свел обратно. – Вот такой.
Папа наверняка не поверил, но все равно отбросил одеяло и заглянул во тьму под кроватью.
– Тут ничего нет. А теперь ложись.
Дима засыпал с хорошим настроением.
В холодном больничном свете лицо мамы казалось неживым. Однажды Дима был с родителями в музее восковых фигур. Издалека статуи выглядели как настоящие люди, но стоило приблизиться, как в глаза бросалась их мертвая неподвижность. Это пугало мальчика.
Мама смотрела на Диму такими же неподвижными глазами, в которых застыла сама жизнь. Как и в тот раз в музее, мальчику казалось, что стоит ему отвернуться, как они сдвинутся, что в них что-то изменится. Появится что-то нехорошее, до оторопи пугающее.
За все утро она не произнесла ни слова. Молчала даже когда бабушка что-то спрашивала. Она отрешенно позволила одеть себя, посадить в кресло, выкатить на лестничную площадку, загрузить в микроавтобус такси.
Они сидели у двери в кабинет врача. Маму уже осмотрели, но, кажется, ничего необычного не нашли. Бабушка выкатила кресло в коридор, а сама вернулась, оставив Диму и маму наедине.
Сначала он пытался что-то рассказать, но, как и вечером, поняв, что его никто не слушает, остановился.
Внезапно с лицом мамы что-то произошло. Обтянутая лоснящейся кожей скула вспучилась и тут же снова приняла прежнее положение. Дима оцепенел. Он смотрел, не отрываясь, но больше ничего не происходило. Только мама вдруг снова улыбнулась своей жуткой улыбкой, обнажив ряд глянцевых серых зубов.
– Мама? – тихо спросил Дима.
– Я хочу домой, – глухо сказала она.
– Я хочу домой, – повторила мама. – Домой.
Она подняла руку над подлокотником. Голова ее затряслась. Мама стала громко дышать. Через нос, со свистом втягивая и выпуская воздух. Казалось, она смотрела на Диму с неприкрытой злостью, словно тот мог как-то повлиять на то, как скоро выйдет бабушка.
Дима попятился. Из носа мамы вновь потянулась нитка крови, а через мгновение из ноздри показалось что-то черное, глянцевое. Переносица вздулась, и на грудь упала клякса. Чуть меньше той, что Дима видел вчера, но более подвижная. Она вытянула каплю ножки и потянула тело вверх. Вскоре она исчезла в воротнике.
– Домой! – прорычала мама. – Домой!
Дима не выдержал и закричал.
Через секунду в коридор выбежала разгневанная бабушка.
– Что ты тут устроил? – рявкнула она злобно.
Дима, захлебываясь слезами, указал на маму.
– Что? – бабушка с трудом сдерживалась, чтобы не перейти на крик. – Ты можешь хоть минуту посидеть спокойно? Одну минуту! Разве я многого прошу?
– У нее там жук, – выдавил Дима.
– Какой жук? – бабушка схватила его за руку и больно стиснула. – Не позорь меня! Домой приедем и там я устрою тебе. Еще и отцу скажу, как ты себя ведешь! Сядь! – Она указала подбородком на ряд пластиковых кресел. – Сядь и жди!
Бабушка все же нагнулась над мамой. Достала салфетку и растерла кровь под носом. Взглянула еще раз со злобой на Диму и скрылась в кабинете.
Через минуту врач снова осматривал маму. Бабушка рассказывала о том, что это не в первый раз, когда у мамы течет из носа кровь.
Бабушка злилась всю дорогу домой и без устали сыпала упреками.
– Ты ведь не маленький уже. Через месяц в школу! Такой лоб, а ведешь себя так, будто тебе два года. Я отцу расскажу. Сил нет уже. Мало того, что я носиться с вами должна, так еще и спектакли твои терпеть!
Дима не знал, что такое «спектакли», но понимал, что что-то плохое. От его рассказа о жуке, забравшемся маме за шиворот, бабушка отмахнулась, как от назойливого комара.
– Не выдумывай. Откуда ему там взяться?
Дима был готов расплакаться от обиды, но боялся, что разозлит бабушку еще сильнее. Ему не доставало папы. Тот, пусть и был строг, все же не выходил из себя по пустякам. Он бы посмотрел, даже если бы не поверил в слова о жуке.
Мама отрешенно смотрела в окно микроавтобуса такси. Она все больше походила на куклу из музея. Оболочку, в которой спряталось все, что угодно, но только не мама. Словно ей надоело быть собой, и она оставила любую попытку даже казаться дружелюбной. Ее интересовали картинки за окном. Она не могла долго смотреть на что-то неподвижное вроде стены в больничном коридоре или же оцепеневшего лица Димы.
А папа вернется только завтра утром. Вернется и ляжет спать. От этой мысли в носу защипало.
– Ну что опять? – бабушка хлопнула ладонями по коленям и закатила глаза.
Дима стоял возле двери в своей комнате и смотрел на мамин затылок, торчащий над спинкой инвалидного кресла. За последние десять минут голова ее ни разу не повернулась. Дрожащая кисть висела над подлокотником. Тонкие пальцы сжимались в кулак и разжимались снова. Стопа едва заметно дрожала как стрелка компаса.
На кухне гремела кастрюлями бабушка. Он будто нарочно делала все особенно громко. Время от времени доносилось ее недовольное ворчание.
Очень хотелось в туалет, но Диму наказали, и он боялся, что бабушка начнет кричать, увидев его в коридоре.
Внезапно по руке мамы что-то пробежало. Что-то маленькое и черное. Жук резво перебрался из-под локтя на предплечье, сделал несколько витков вокруг кисти и снова скрылся под коротким рукавом футболки.
Дима тихо взвизгнул, но тут же прикрыл рот рукой. Он отошел от двери и залез на кровать. С мамой происходило что-то плохое. Что-то страшное.
Нужно позвонить папе и рассказать ему обо всем. Уж он-то точно поверит. Есть ли смысл идти сейчас к бабушке, которая и без того на взводе?
Он продолжал стоять на кровати до тех пор, пока не почувствовал, что не выдержит и вот-вот обмочит штаны.
Связь то и дело обрывалась. Папа звонил через приложение и все время пропадал. Мама ничего не отвечала. Взгляд ее не отрывался от экрана телевизора. Разговора не получилось, и они ушли на кухню.
Бабушка старательно делала вид, что ничего не произошло. С Димой разговаривала так, словно они были лучшими в мире друзьями. Впрочем, она не отходила от мальчика ни на шаг, а когда тот попытался уйти с телефоном к себе в комнату, не позволила.
– Когда ты приедешь? – Дима старался сдержать слезы, но получалось с трудом. К горлу подкатил ком и мешал дышать.
– Ты уже спать будешь, сынок. Ложись сегодня пораньше, а когда проснешься, я буду уже дома. Хорошо?
Дима кивнул, не в силах выдавить из себя хоть слово.
– Как мама? Ты помогаешь бабушке?
Дима снова кивнул, перехватил строгий взгляд бабушки и покачал головой.
– Папа, приезжай домой, – он не выдержал и расплакался. – Маме плохо.
– Ну чего ты снова выдумал? – бабушка неуклюже улыбнулась. – Все с ней хорошо.
– Нет! – крикнул Дима. – Мама болеет!
– Хватит, – бабушка хлопнула ладонью по столу. – Не обращай внимания, – сказала она папе. – Мы вчера увидели какое-то насекомое у него в спальне. Не знаю, что он себе вообразил. Он и в больнице кричать стал.
– Может, мне отпроситься? – спросил папа.
– Не выдумывай. Все хорошо. Никаких жуков. Откуда им взяться?
– Из носа! – не выдержал Дима. – Он вылез из маминого носа!
– Прекрати! Мал еще, чтобы таким тоном разговаривать со взрослыми!
– Папа, приезжай домой, пожалуйста!
Бабушка выхватила телефон из рук Димы.
– Все. Хватит. С мамой все в порядке. Не обращай внимания. Ему просто скучно. Оно и понятно. Ребенок ведь совсем. Чего ж ему сидеть тут?
Несколько минут папа пытался успокоить Диму. Он пообещал, что все проверит, как только вернется домой. Дима, стиснув зубы, кивал.
– Ну все, – бабушка натянуто улыбнулась. – Иди в свою комнату. Нам с папой нужно поговорить. Скоро ужин будет готов, я позову тебя.
Дима остановился в проходе. Они переключились с громкой связи, но он мог слышать голос бабушки даже при громко работающем телевизоре.
– Нет. Ела, но совсем немного. Врачу сказала, да… Не хочет, чтобы ее кормили с ложечки. Ну, и не хочет, конечно, чтобы мы носились с ее подгузниками. Заставлять нельзя, нет. Только хуже будет. Вряд ли это анорексия, но если будет так же продолжаться, то ее госпитализируют. Пока будут наблюдать. На завтра еще раз назначили. Ну а вообще, ей тяжело, Андрей. Тут психология больше, а не физиология.
Какое-то время бабушка сосредоточенно слушала.
– Не выдумывай. Ты ведь взрослый человек. Ладно, Димка. Но ты? И что? Таких мест везде полно. Что, по-твоему, случилось? Нужно было самому поговорить с доктором. Никаких отклонений. Он и сам не поймет, из-за чего такой сыр-бор. Давление в норме, кровь сдали. Если найдут патологии, нам дадут знать. А то, что случилось с этой женщиной… ну, всякое случается. Никаких насекомых. Господи, Андрей! Ты-то хоть не начинай. Я посмотрю, да. Да, напишу.
Дима обернулся и замер, оцепеневший от увиденного.
Мама стояла. Она вытянула дрожащие руки в стороны. Кресло откатилось назад. Колени ходили ходуном, отвыкшие нести такой вес.
Она и сама остолбенело уставилась на маму. Полотенце и телефон полетели на пол. Бабушка бросилась в зал. Она подошла к маме и удержала ее за плечи.
Мама повернулась, и Дима увидел залитый кровью подбородок.
– Дима! Дима! Скажи отцу, чтобы ехал домой.
Дима же стоял, боясь сдвинуться с места.
– Дима! – бабушка взвизгнула так, что в ушах зазвенело. – Телефон! Он на полу. Папа еще там. Ой!
Она закряхтела, потому что мама навалилась на нее всем телом, не в силах больше удерживать его вес. Бабушка пятилась к дивану, волоча за собой беспомощную маму.
Он уснул, обнимая папу поздней ночью, когда санитары вынесли маму на носилках из квартиры. Дима не хотел плакать, но новость о том, что папе снова придется уехать, повергла его в уныние. Уехала бабушка. Уехала, одарив внука испепеляющим взглядом.
Мама пришла в себя еще до приезда «скорой», если вообще теряла сознание. Стоило бабушке усадить ее на диван, как та рассмеялась. Выглядела ее улыбка по-настоящему жутко. Покрытые багрянцем зубы обнажились. Однако Дима понял, что мама счастлива. Бабушка обозвала ее дурочкой, но и сама расплакалась от счастья.
Медики все же забрали ее для наблюдений. Они о чем-то долго разговаривали с папой. Дождались, пока маме не соберут сумку, и уехали.
Дима засыпал под тихое дыхание папы, прижавшись ухом к его животу, на родительской кровати. Впервые с тех пор, как мама вернулась, – спокойно.
Два последующих дня прошли незаметно.
Несмотря на обещание, они не гуляли. Папа снова проснулся без настроения и до обеда разговаривал по телефону. Озабоченно объяснил, что занят важными делами.
За обедом Дима рассказал о жуках. Папа слушал внимательно, не перебивая. Даже несколько раз переспрашивал – уточнял. Кажется, он поверил.
Они съездили в больницу. Всю дорогу до автобусной остановки папа крепко держал его за руку.
Мама снова ушла в себя. Взгляд ее был прикован к маленькому экрану телевизора, подвешенному над дверным проемом в палате. Но она говорила, пусть и не отвлекаясь от картинки даже во время рекламы. Сказала, что чувствует себя хорошо, что подтвердил и доктор. Толстый дядя в халате показался Диме не очень дружелюбным. На каждый возглас мальчика он морщился так, будто съел что-то очень кислое. Он сказал папе, что, если все будет в порядке, то маму выпустят уже на следующий день.
Бабушка взяла «выходной», как она выразилась, и была у себя до маминого возвращения.
Весь вечер папа с озабоченным видом просидел за компьютером, на что Дима совсем не дулся. Мальчику разрешили поиграть часок, который, впрочем, растянулся до самого ужина, в видеоигры.
Так же незаметно прошел еще один день.
А вечером они поехали за мамой.
