CreepyStory

Дисклеймер: рассказ, как и все прочие, публикуется в сообществе CreepyStory, но это скорее новогодняя сказка, чем очередной ужастик. Кажется, что нам всем не помешает немного позитива под конец очередного «непростого» года :)

***

Миша вошел в пустую темную квартиру, включил свет в коридоре и аккуратно прикрыл за собой дверь. С облегчением раздевшись, он прошел в зал и упал в свое любимое кресло.

Ира, его жена, еще не вернулась - кажется, у них с коллегами сегодня намечался какой-то сабантуй. В квартире было непривычно тихо и как-то пусто - жена обычно возвращалась домой первой и встречала его, выходя из кухни вместе с какими-нибудь вкусными запахами разогреваемой к его приходу еды.

Впрочем - Миша поморщился - в последнее время их отношения как-то не ладились, и сейчас он чаще видел ее лежащей на диване - уткнувшись в телефон, она бросала ему какое-нибудь безразличное приветствие и даже не двигалась с места, чтобы обнять или, тем более, поцеловать.

До Нового года осталась всего пара дней, а он даже не успел подумать, что подарит своей второй половинке - да и не был уверен, что получит хоть что-то в ответ. В последние годы привычка поздравлять друг друга с праздниками как-то сама собой сошла на нет - Миша вспомнил, как на его день рождения жена преподнесла ему тарелку сырников с одной, явно оставшейся с какого-то предыдущего праздника, наполовину сгоревшей свечой; а вечером, когда он вернулся с работы - сделала вид, что это самый обычный день, такой же, как любой другой.

Н-да. Как так выходит, что даже самые яркие эмоции со временем растворяются, исчезают - то ли сами по себе, то ли в пучине каких-то мелких бытовых проблем? Он вспомнил, как после свадьбы занес жену на руках через порог - и как целых три дня они, не отвечая на звонки и никуда не выходя, не вылезали из постели, не в силах оторваться друг от друга. А теперь - прошло ведь всего каких-нибудь пять лет! - он даже не помнил, когда у них в последний раз был секс. Наверное, это его вина - он потяжелел от спокойной, размеренной жизни; набрал не меньше двадцати килограмм, полысел, обленился - если раньше они проводили все свободное время друг с другом и не могли наговориться, порой болтая всю ночь напролет, то сейчас каждый предпочитал своему спутнику жизни бесконечную ленту в соцсетях и свой чертов телефон.

Новогоднее настроение? Он кинул взгляд на стоявшую на комоде кружку с напечатанным на нем грустным котом из известного мема - его подарок на Тайного Санту от кого-то из коллег. Поразительно, как четко этот неизвестный коллега смог прочитать его обычный настрой. Вот кто он есть на самом деле - просто одинокий грустный кот.

С трудом поднявшись с кресла, он протопал на кухню, подошел к окну и прислонил лоб к ледяному стеклу.

Город вовсю готовился к празднику - точнее сказать, он был уже давно готов. Дурацкая манера властей - разномастные елки и прочие украшения начинали расставлять по улицам, кажется, еще с ноября - яркие огни сверкающих на искусственных деревьях гирлянд за месяц настолько приедались и становились настолько привычной частью городского окружения, что к Новому Году даже самые красивые украшения уже не радовали глаз.

Елка. Какой-то мужик у него под окном тащил к подъезду мохнатую лесную красавицу - следом за ним, заливаясь восторженным смехом, пробирались по колено в снегу двое укутанных до самого носа детей. Кажется, мужик улыбался. Конечно - у него ведь, наверное, не было кружки с грустным котом.

Когда в последний раз они наряжали елку вдвоем? Когда в последний раз вешали на окна гирлянды? Вырезали снежинки из плотной бумаги, взрывали хлопушки, зажигали бенгальские огни? В его голове само собой всплыло непрошеное воспоминание - он, еще маленький, сидит на диване и завороженно смотрит, как снимает со шкафа коробку с новогодними игрушками его отец. Как они вместе с ним распутывают усыпанную маленькими лампочками гирлянду; как он достает из коробки целую гору блестящего дождика и под внимательным взглядом отца вешает его на стоящую в углу комнаты ель. А запах? Глубоко втянув в себя воздух, Миша словно наяву почувствовал запах хвои, принесенной с мороза - у них дома всегда была только настоящая ель. Маленький Миша вместе с папой аккуратно развешивал игрушки - старые, оставшиеся еще с советских времен, и новые - чаще всего разноцветные и разномастные шары. Закончив наряжать елку, папа всегда выключал свет в комнате, вместе с сыном считал до трех - и с криком "Елочка, гори!" включал гирлянду в розетку. Кажется, это было самое настоящее волшебство - такая обычная, знакомая Мише комната моментально окрашивалась самыми разными цветами, отблески которых скакали по стенам и медленно мерцали, отражаясь в его широко распахнутых глазах. Потом приходила мама - отец обычно очень старался устроить ей сюрприз; и они еще долго сидели все вместе в обнимку на диване, наблюдая, как в елочных игрушках пляшут разноцветные огоньки.

А подарки? Он вспомнил, как нетерпеливо ждал городского салюта - взрослые обычно сидели все вместе за уставленным яствами столом; смотрели сначала речь президента, потом - какие-нибудь новогодние песни и пляски, не забывая время от времени наполнять и поднимать звенящие хрустальным звоном бокалы; а Миша носился по квартире вместе с другими детьми и постоянно поглядывал на часы. Ближе к двум часам ночи все степенно вставали из-за стола, одевались и выходили на главную городскую площадь смотреть салют. ВСтречали каких-нибудь знакомых, обнимались, чокались с ними бутылками шампанского и пили из горла. Миша поджигал петарды и кидал их кому-нибудь под ноги - сколько раз он за это получал подзатыльники от отца! Но люди вокруг нисколько не обижались, даже когда удавалось по-настоящему их напугать - женщины громко визжали, мужчины смеялись и грозили пальцем маленькому сорванцу. Миша растворялся в этой атмосфере всеобщего праздника - казалось, в эту единственную ночь в году всех людей, которые толпились на площади, объединяло что-то невидимое, что заставляло их чувствовать себя частью одной большой и дружной семьи. И, кажется, все они были по-настоящему счастливы - каким бы трудным и наполненным бедами и неприятностями не выдавался на самом деле прошедший год.

После салюта они неспешно возвращались домой - кажется, только Миша бежал вперед и торопил родных. Время от времени откуда-то из толпы выныривал очередной одетый в костюм Деда Мороза мужик - дыша на Мишу перегаром из-под белоснежной накладной бороды, Деды Морозы просили маленького мальчика рассказать стишок, спеть или станцевать - и потом всегда доставали из бездонного красного мешка какую-нибудь сладость и вручали ее незнакомому пацану. Миша рассовывал сладости по карманам - дома его всегда ждал сладкий подарок, который отцу давали на работе, и который он всегда пытался как можно сильнее растянуть - полученные от незнакомцев конфеты всегда составляли немалую его часть. Дома, едва успев разуться и скинуть на пол куртку, он всегда бросался сразу к елке - и еще долго с поистине детским любопытством и восторгом разворачивал подарки, которые уже лежали под ней. Как мама вообще умудрялась их туда положить? Миша, наверное, самым последним из сверстников перестал верить в Деда Мороза - настоящего, не пьяного и добродушного встреченного на улице мужика - просто потому, что появление подарков под елкой для него всегда было самым настоящим чудом. Он почти всегда находил под елкой именно то, что хотел - новую "Сегу", очередную книжку про Гарри Поттера - или даже видеокассету с фильмом про него же - фильмом, который еще не видел никто из пацанов. Волшебная сказка длилась для него почти все каникулы - каждое утро после новогодней ночи, стоило ему только проснуться, он всегда сразу же бежал под елку - и обязательно что-нибудь под ней находил.

Миша открыл глаза.

Как дорого он дал бы, чтобы хотя бы на миг вернуться туда, в это счастливое и беззаботное детство. Найти под елкой неожиданный подарок - настоящий, а не чертову кружку с чертовым грустным котом. Еще хотя бы раз нарядить вместе с папой новогоднюю елку - и увидеть, как мама улыбается, когда они зажигают гирлянду и выключают свет.

А впрочем - какого черта? Он кинул взгляд вниз, на подъезд - мужик с елкой и детьми уже давно скрылся в дверях. Кто еще создаст ему новогоднее настроение, если не он сам?

Преисполнившись неожиданной для него самого решимости, Миша вышел в коридор, лихорадочно оделся, обулся, подхватил кошелек и выскочил в подъезд.

***

- Почем у Вас елки, уважаемый? - десять минут спустя он подошел к огороженной деревянным забором площадке, на которой топтался одетый в тяжелый тулуп мужичок, и окинул взглядом несколько небольших и неказистых сосенок - видимо, последних, которые еще не успели купить.

- Метровые - по пять тыщ. Полтора метра - за семь, а больше, - мужичок окинул взглядом свое небогатое хозяйство, - а больше никаких нет.

- Сколько-сколько?! - Миша нырнул в кошелек, в котором одиноко лежали несколько некрупных купюр.

- Ну ладно, - мужик взял одну из прислоненных к забору сосен и постучал ее стволом о землю, отряхнув налипший на ветки снег. - Забирайте за три. Тридцатое число, как-никак - вряд ли их купит кто-то еще. Подойдет?

Миша взглянул на деревце, которое продавец сжимал в укутанных в рукавицы руках. Не очень красивое, несимметричное - даже хвоя местами уже успела слегка осыпаться и пожелтеть; кинул взгляд в кошелек - и достал наружу всю наличность, которая у него была.

- У меня только две пятьсот, - он пожал плечами и растерянно взглянул на продавца.

- А, черт с Вами, давайте, что есть, - мужик махнул рукой и широко улыбнулся. - Пусть праздник придет и в ваш дом. Не изверг же я, в конце-то концов - негоже человека без елки на Новый Год оставлять.

- Спасибо! - Миша отдал мужчине купюры и подхватил сосенку за ствол. - Ну, с Новым Годом Вас, что ли?

- И Вас, - мужчина снова улыбнулся, потопал ногами и убрал деньги в пухлый кошелек.

- Постойте! А игрушки? Игрушки у Вас есть? - не успел Миша отойти и на пару метров, как его сзади окликнул продавец.

- Ннне знаю, - Миша, которого застали врасплох, судорожно попытался вспомнить, где могут быть их елочные игрушки, которые не доставали из загашника уже не меньше трех лет.

- Вот, возьмите, - мужичок вынырнул из-за забора и протянул покупателю какую-то потрепанную коробку, в которой что-то слегка зазвенело. - Бесплатно. У меня остался последний набор. Гирлянда там тоже внутри, урвал несколько таких на ликвидации одного магазина и еле-еле смог распродать.

- Ну спасибо. Еще раз. Даже не знаю, как Вас благодарить.

- Спасибо более чем достаточно. Ну, с Новым годом - еще раз! - мужичок похлопал покупателя по плечу и устремился обратно на торговую точку. Миша перехватил поудобнее сосенку, сунул коробку подмышку и потопал в сторону дома.

- А, и еще! - донеслось ему вслед. - Верьте в новогодние чудеса! Новый год - время, когда может сбыться даже самая смелая мечта!

***

Вернувшись домой, Миша отодвинул в сторону стоявшее в зале кресло, освободив угол, чуть покряхтел и, наконец, установил елку. Отойдя на пару шагов назад, он критически окинул деревце взглядом и слегка развернул его, чтобы спрятать пожелтевшую хвою к стене. А что - очень даже неплохо. В комнате моментально сделалось как-то уютнее, как будто сосенка закрыла собой какую-то рваную дыру - кажется, ей здесь самое место, будто она всегда тут была и должна была быть. Полюбовавшись пару минут на невысокое и слегка неказистое деревце, он, поддавшись неожиданному импульсу, прильнул лицом к его колючей зеленой хвое и глубоко вдохнул, на секунду будто бы и правда вернувшись в детство. Запах. Тот самый запах, который он только недавно вспоминал.

- Ну что, красавица? Здравствуй. Рад тебя видеть. Ты даже не представляешь, как. Давай попробуем тебя нарядить?

Продолжая добродушно бормотать что-то бессвязное себе под нос - блин, он что, и правда разговаривает с елкой? - Миша достал из комода ножницы, разрезал скотч на коробке с игрушками, перевернул ее и вывалил содержимое на диван.

Игрушки. Самые разные, разных расцветок и форм - старые, кажется, еще советские - он вроде бы даже узнал некоторые из них. Разноцветные шарики, сосульки, шишки, слегка потертый Дед Мороз с белым посохом в руке, Снегурочка - и, конечно, большая красная звезда. И гирлянда - тоже старая, без новомодного переключателя режимов, с остроносыми колючими лампочками - кажется, на ней не хватало пары штук; но она наверняка должна работать - в детстве у них дома была точно такая же, и Миша как-то раз даже на нее наступил - а ей хоть бы хны. Не хватало только "дождика" - ну, ничего, придется обойтись без него. Некоторые из игрушек, напротив, были совсем незнакомыми - присмотревшись к наполнению некоторых из шаров, он поразился детализации, с которой оно было выполнено - в одном из шариков была, кажется, целая заснеженная деревня из нескольких деревянных домов, из труб которых курился легкий дымок; а посреди деревеньки стояла высокая зеленая елка, на которой светились крохотные игрушки - и вроде бы сверкали огоньки гирлянды.

Миша окинул взглядом подаренное ему богатство, даже не зная, с чего бы начать. Наконец, зажмурившись, он взял с дивана первую попавшуюся игрушку и подступился к елке, примеряясь к ее ветвям; через пару секунд игрушка - это была фиолетовая сосулька - наконец, нашла свое место, и парень радостно улыбнулся. Дело пошло!

Негромко мурлыкая себе под нос, он вешал на деревце игрушку за игрушкой - через десяток минут на ее ветвях красовался уже почти весь набор. Закрепив, наконец, последнюю игрушку - это был Дед Мороз, который занял место на нижних ветвях рядом с одетой в голубую шубку Снегуркой, Миша водрузил на верхушку дерева ярко-красную звезду и принялся разматывать гирлянду, которая представляла собой спутанный черный клубок проводов. Несколько минут спустя, справившись, наконец, с ее переплетениями и пару раз уколов пальцы об острые лампочки, он опутал гирляндой елку и отошел в сторонку, любуясь делом своих рук.

Сосенка преобразилась. Кривоватая, пожелтевшая, с неровными и местами голыми ветвями, она вдруг стала самой настоящей красавицей - да, наверное, такой она всегда и была, просто Мише не дано было это увидеть. А сейчас, горящими глазами глядя на блестевшие в свете лампы игрушки, он чувствовал, как от восторга часто колотится сердце - и, кажется, даже слезы подступают к глазам.

Протянув руку к выключателю, он замер на секунду, словно опасаясь, что стоит ему погасить свет - и прекрасное видение, которое стояло сейчас в уголке комнаты, тотчас развеется, оказавшись просто миражом. Глубоко вздохнув, он, наконец, щелкнул выключателем - и комната погрузилась в полумрак.

- Раз. Два. Три, - едва слышно прошептал Миша, сжимая в руке вилку гирлянды. - Елочка, гори!

Стоило ему воткнуть вилку в розетку - и комната тут же озарилась мириадом разноцветных огоньков; будто бы маленькие крылатые феи слетелись к деревцу со всех сторон и расселись на его ветвях. Миша завороженно уставился на озаренное огнями деревце и вдруг ощутил, как по щеке потекло что-то мокрое - картинка тут же смазалась, и он недоуменно сморгнул. По его щекам текли слезы - несмотря на то, что на губах его плясала широкая искренняя улыбка. Чудо. Маленькое новогоднее чудо - кажется, оно спустилось прямиком с небес и замерло в уголке его пустой и тихой квартиры.

Присев на корточки возле елки, он еще несколько минут силился отвести от горящей гирлянды взгляд, как вдруг откуда-то у него из-за спины неожиданно донеслось:

- Боже! Какая красота!

Он резко обернулся через плечо и увидел почему-то рано вернувшуюся с корпоратива жену. Кажется, она была слегка навеселе - распахнув полы полушубка и обнажив облегающее вечернее платье, она во все глаза смотрела на переливающуюся огнями елку, и широкая улыбка не сходила с ее лица.

Миша невольно поморщился. Наваждение только что рассеялось - в голове он подсознательно рисовал милую и теплую картинку того, как Ира войдет в дом и впервые увидит то чудо, которое он сотворил; однако, стоило этому на самом деле случиться, как он тут же почувствовал, словно кто-то забрался тяжелыми грязными ботинками ему в душу и вдоволь потоптался там, оставив повсюду мокрые и грязные следы.

- Что-то ты рано, - через силу попытавшись улыбнуться, пробормотал Миша, так и сидя на корточках - как вдруг его внимание привлекло какое-то странное голубоватое свечение из глубины елочных ветвей. Кажется, оно исходило не от гирлянды - это был ровный, глубокий и спокойный свет. Присмотревшись, он осознал, что светится один из висевших на елке шаров. Миша привстал, подошел поближе к деревцу, протянул руку - замер на секунду и нерешительно коснулся пальцами шара, от которого исходил голубой свет. Комнату тут же озарила яркая вспышка - и парень исчез.

- Миша?! Что...где? Миш? - недоуменно заозиравшись вокруг, Ира подскочила к ели и посмотрела под нее - как будто бы муж мог притвориться то ли игрушкой, то ли новогодним подарком и спрятаться между ветвей. Мягкое голубое сияние в этот же миг приковало к себе ее взгляд - как завороженная, она коснулась светящейся игрушки и тут же исчезла из комнаты следом за мужем.

Елочные ветви слегка покачнулись и замерли; голубоватое свечение растаяло, и только гирлянда осталась весело мерцать посреди безлюдной комнаты, слегка разгоняя темноту.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.

В ресторане царила праздничная атмосфера. Свет ламп и свечей отражался в бокалах с вином, густым и тёмным, словно кровь. Музыка мягко лилась из колонок, заполняя зал уютной мелодией. Михаил и Лера сидели за центральным столом, принимая поздравления и наблюдая за весельем.

Аня появилась незаметно, ближе к завершению праздника. Её улыбка, лёгкая и вроде бы доброжелательная, не трогала глаз. Она двигалась неспешно, словно случайно оказалась здесь и никуда не торопилась. Её присутствие не сопровождалось ни громкими возгласами, ни удивлением гостей, но все сразу почувствовали перемену в атмосфере. Кто-то перестал смеяться, кто-то недоумённо взглянул на дверь.

Лера заметила её первой и напряглась снова. Аня приблизилась к столу. Её шаги, лёгкие и бесшумные, несли в себе странную уверенность. Она напряжённо следила за каждым движением Ани, не в силах понять, как можно так измениться за столь короткий срок.

Воздух в комнате внезапно стал плотным, движения гостей замерли, а звуки стали тише. Лере на мгновение показалось, что лицо Ани начинает плавиться, словно воск с погребальной свечи. Черты стали изменяться: на коже проступили веснушки, похожие на ржавые пятна, а волосы обрели прежний рыжий оттенок, обрамляя лицо, полное боли.

Её глаза наполнились слезами, но это была не прозрачная влага, а густая чёрная жидкость, которая стекала по щекам вязкими потоками. Лера в ужасе вскрикнула, отшатнулась назад и зажмурила глаза, но даже так видение не покидало её.

Мгновение и всё стало как прежде. Аня, как ни в чём не бывало, держала в руке бокал. Она произнесла тост ровным, спокойным голосом, а на её лице снова играла приветливая улыбка.

— За молодых! — провозгласила Аня и её голос разнёсся по залу.

Михаил не отрывал взгляда от Ани, пока она приближалась к столу. Он невольно напрягся, отставив бокал с шампанским в сторону. Он никогда не видел её такой — уверенной, почти величественной.

Михаил поймал себя на том, что ему не хватает той прежней Ани, мягкой и тёплой. Рыжеволосой девушки с застенчивой улыбкой, которая так искренне верила в их будущее. В тот момент, когда он предал её доверие, он не мог думать ни о чём, кроме желания быть с Лерой.

"Я полюбил Леру," — повторял он себе тогда. Сначала он жалел Аню. И время заставило его поверить, что это была судьба. "Так бывает. Мы просто не были друг для друга." Эти слова успокаивали, но глубоко внутри он знал, что это неправда. Он сделал выбор. Они оба сделали.

Теперь, глядя на Аню, он чувствовал странное смешение вины и страха. Её уверенность казалась чуждой, а холодная красота делала её почти неземной. В этом облике не было ничего от той девушки, которую он когда-то обнимал и которой клялся в любви.

Внезапно лицо Ани начало меняться. Михаил видел, как кожа натягивается, становясь тонкой и жёлтой, словно старый пергамент. Череп проступил под поверхностью острыми линиями, словно кости вот-вот готовы были прорвать плоть. Рот Ани начал растягиваться, и в нём появились жёлтые острые зубы, похожие на обломки старых надгробий.

— Ну что, женишок, счастлив? — прошипела Аня. Её голос был похож на скрежет стекла по металлу, болезненно отдаваясь эхом в голове Михаила. — Я подарочек-то приготовила...

В её руке появился нож. Это был самый обычный столовый нож с потемневшей деревянной ручкой, по лезвию которого заструилось что-то густое и чёрное, напоминающее смолу.

Аня резко вонзила нож в тушку жареной курицы. Блюдо дёрнулось, как будто в нём была жизнь, едва потухшая. На миг показалось, что курица шевельнулась, но это движение выглядело слишком реальным, чтобы быть иллюзией. Из глубокого разреза потекла густая чёрная жидкость, напоминающая кровь. Она струилась неравномерно, с пульсацией, будто у блюда всё ещё билось сердце.

Михаил моргнул, и видение пропало. Перед ним снова сидела обычная Аня, спокойно держащая нож, которым отрезала кусочки от жареной курицы, будто ничего странного не произошло. Но холод уже разливался по позвоночнику, а в ушах звенел отголосок голоса, который не мог принадлежать человеку.

— Ну как тебе в деревне? — Михаил попытался справиться с напряжением в голосе. — Природа, тишина... Всё так, как ты мечтала?

Аня аккуратно положила вилку и нож на тарелку, медленно вытерла губы салфеткой и, чуть заметно улыбнувшись, ответила:

— Прекрасно. Работаю на удалёнке… То, о чём я всегда мечтала. Город был слишком шумным, а там… там всё иначе. И, кстати меня Аней больше никто не зовёт, я - Ганна, как по паспорту. В честь бабушки назвали, но родители всегда называли Аней.

Лера сидела рядом, погружённая в свои мысли. Её взгляд был прикован к тарелке, но в голове всё перемешалось. После странного видения внутри всё сжималось.

Аня заметила молчание Леры. Не задавая лишних вопросов и не дожидаясь слов, она плавно поднялась из-за стола.

— Мне пора, — произнесла она с лёгкой, почти дружелюбной улыбкой. — Удачи вам.

Она сделала несколько шагов, повернулась напоследок и покинула зал.

В зале повисла странная тишина, разбавляемая лишь редкими возгласами гостей. Они продолжали пить, улыбаться, но будто на автомате. Веселье стало вымученным и люди постепенно начали расходиться.

— Домой? — Лера тихо посмотрела на мужа, надеясь, что он согласится.

— Поехали, — пробормотал Михаил, устало расстёгивая верхнюю пуговицу рубашки.

Дверь с протяжным скрипом впустила их в полутёмную квартиру. Лера перешагнула порог и, не успев закрыть дверь, принялась стаскивать с себя подвенечное платье. Она дёргала ткань, не заботясь о застёжках или швах. Кружева трещали, бусины сыпались, стукаясь и раскатываясь по полу.

— Включи свет, — хрипло выдохнула она, почти шёпотом.

Щёлкнул выключатель. Под тусклым светом лампочки проявились детали комнаты: смятая постель, открытый шкаф с торчащим рукавом пиджака, недопитая чашка на столе. Всё выглядело до ужаса обыденно, будто жуткой свадьбы и вовсе не было.

— Есть хочешь? — спросил Михаил, просто чтобы что-то сказать.

— Спать хочу, — тихо сказала Лера. — Голова кругом. Мне нужно в душ... — Она потёрла виски, стараясь удержать равновесие поплелась в ванную.

Из открытой форточки проникал влажный ночной воздух, донося с собой слабый лай собак. Где-то далеко шумел ветер, шелестя листвой. Лера, не произнеся больше ни слова, исчезла в душе, оставив за собой лёгкий аромат свадебных духов.

Михаил остался в гостиной. Он сел на диван, уставившись в одну точку, не в силах избавиться от чувства, что в этой квартире с ними было что-то ещё. Ему казалось, что из темноты коридора кто-то смотрит, выжидает.

Он смотрел в чёрный прямоугольник окна, словно ожидая увидеть там что-то. Вздохнув, он щёлкнул выключателем и неуверенным шагом направился в спальню, прихватив со стола зачем-то нож.

Сон не шёл. Михаил ворочался, прислушиваясь к завыванию ветра за окном. Но сказывалась невероятная усталость и постепенно накрыла дремота.

Он очнулся от резкого озноба. В комнате стояла ледяная стужа, и пар вырывался изо рта при каждом выдохе. Михаил медленно повернул голову, сжимая кулаки в бессильной попытке успокоиться. Рядом с ним, на кровати, лежала не Лера.

Это была Аня. Или то, что когда-то было Аней. Её лицо исказилось в зловещей ухмылке, обнажая неровные, пожелтевшие зубы. Уголки её губ начали трескаться с сухим хрустом, а из разрывов потекла густая, маслянистая чёрная жидкость. Её рот растягивался всё шире, угрожающе, как у змеи перед броском.

По углам начали скапливаться сгустки тьмы, густой и вязкой, как смола. Они отделялись от стен, принимая очертания мелких существ с изогнутыми рогами и удлинёнными конечностями, оставляя на стенах и потолке пятна, похожие на обугленные следы.

Михаил дёрнулся, пытаясь подняться, но его тело будто парализовало. Аня навалилась на него всем своим неестественно тяжёлым телом. От её ночной рубашки исходил запах сырой земли и гнили. Под тонкой тканью кости перекатывались, как змеи под кожей.

Её ледяные пальцы впились в его плечи, кожа на них трескалась, обнажая серую, сухую плоть. Собрав последние силы, Михаил нащупал нож и вонзил его прямо в грудь чудовищу. Лезвие вошло с пугающей лёгкостью, как в сырое дерево.

Из раны хлынула густая, пульсирующая тьма. Она обхватила его руку, потянулась к лицу тонкими щупальцами, оставляя на коже ощущение ледяного жжения.

"Ты думал, что я простила? Ты думал, что всё забудется, потому что ты решил, что можно сказать просто 'так получилось' и всё?" — прошипела она. Её голос стал низким, тяжёлым, как гром в предгрозовой тишине.

"Вы обманывали меня, смеялись надо мной за спиной. Ты твердил, что мы скоро поженимся, что создадим ячейку в обществе. Ты думал, что тебе всё это возможно простить?"

Аня издала жуткий хохот, похожий на карканье стаи ворон. В её руке возник нож, по лезвию которого шевелились крошечные существа, напоминающие головастиков с человеческими лицами. Они открывали рты, издавая тонкое, шипящее скрежетание.

Мир вокруг остановился. Свет померк, словно на него накинули чёрное покрывало. Тень сжималась вокруг, пожирая всё живое, оставляя за собой пустоту.

Лера стояла перед зеркалом, дрожа от ледяной воды, стекавшей с её тела. Она подняла глаза на своё отражение, но вместо собственного лица увидела Аню. Это была не просто тень или иллюзия — Аня стояла там, в зеркале, как будто её отделяло только тонкое стекло, готовое лопнуть от одного прикосновения.

— Ты украла его. Ты предала меня. Ты лгала, вместо того чтобы сказать правду. Всё за моей спиной, словно я была для тебя пустым местом. Тьма, будто живая, обвивала Леру, сжимая её в невидимых оковах.

Её взгляд оставался прикованным к Ане, словно магическая сила удерживала его.

— Свадьба, планы, мечты... А ты просто забрала это. А теперь всё должно быть хорошо? А о том, что пережила я, ты хоть раз задумалась?

Паника захлёстывала, но Лера была бессильна. Её мысли, как всполохи, перескакивали с одного образа на другой: Михаил, их смех, первые обещания. Лера чувствовала, как в её груди нарастает давление, будто внутри всё вот-вот взорвётся от противоречивых чувств: страх, вина, отчаяние и… вспышка жалкого оправдания.

"Это не я виновата… Это он…" — думала она, но даже эта мысль тонула в зыбкой, поглощающей её тьме.

Аня больше ничего не говорила. Тьма сомкнулась вокруг неё, словно ловушка, и её сознание будто начало тонуть. Её тело больше не принадлежало ей — оно двигалось само, медленно подчиняясь чужой воле. Последнее, что она помнила, — холодный блеск ножа, но дальше сознание утонуло во тьме.

Когда Лера очнулась в спальне, её глаза остановились на постели, где лежал Михаил. Его тело было неподвижно, нож торчал прямо в сердце, а под ним разливалась кровавая лужа. Лера открыла рот, чтобы закричать, но её голос сгинул в пустоте. Она словно потеряла себя, разум окончательно погрузился во тьму, лишённую даже намёка на спасение.

Обманчивая тишина раннего утра укрывала улицы серым туманом. Первые лучи солнца ещё не пробились сквозь облака, а воздух пах сыростью. Елена Николаевна, свекровь, славилась своим нетерпением и привычкой к порядку. Решив не откладывать дела, она взяла коробку с пирогами, прикрытую белоснежным полотенцем, и направилась к молодожёнам, чтобы поздравить и помочь разобрать свадебные подарки.

Её каблуки гулко отбивали шаги по ступеням подъезда, звук которых эхом отдавался в гулкой пустоте. Поднявшись на этаж, Елена Николаевна сразу заметила приоткрытую дверь. Сквозняк еле слышно шевелил угол занавески в коридоре, а из глубины квартиры доносился слабый, прерывающийся стон — как будто кто-то отчаянно старался подавить рыдания.

Она застыла на пороге, вглядываясь в тёмную глубину прихожей. Сердце заколотилось в груди, ноги словно приросли к полу. Преодолев оцепенение, она осторожно шагнула вперёд, ощущая, как воздух становился всё тяжелее. Плач, доносящийся из глубины квартиры, перешёл в странное утробное рычание, заставив её похолодеть от ужаса.

Когда она заглянула в спальню, её дыхание оборвалось. Лера сидела на полу, сжавшись в комок, и медленно раскачивалась взад-вперёд. Её сорочка, пропитанная кровью, липла к телу, а на лице застыла странная, болезненная улыбка. Из её горла вырывался вой — низкий, нечеловеческий, напоминающий стон раненого зверя.

Елена Николаевна замерла в дверном проёме, с трудом осознавая происходящее. Её взгляд упал на кровать. Михаил лежал неподвижно, на груди виднелось красное пятно, а кровь растекалась по простыням тёмными бурыми пятнами, обволакивая его тело.

— Михаил... — выдохнула она, пытаясь понять, что делать. Голос звучал хрипло, будто она говорила сквозь сжатое горло.

Лера вдруг резко подняла голову. Её глаза, пустые и широко раскрытые, смотрели прямо на Елену Николаевну. В них не было ни боли, ни страха — только бездна. Она медленно подняла руку с ножом, лезвие которого поблёскивало в свете утреннего солнца.

Полиция приехала спустя сорок минут. Соседи успели вызвать их, услышав дикий вой, доносящийся из квартиры.

— Женщина в шоковом состоянии, — сказал один из полицейских, делая запись в блокноте. — Признаки нервного срыва. Возможно, психоз.

— Жертва — мужчина, 30 лет. Рана в области сердца. Вероятно, убийство, — второй офицер мрачно кивнул. — Судя по всему, нанесена ножом, который мы нашли в руках его жены.

Лера не сопротивлялась, когда её поднимали с пола. Её руки были покрыты кровью, волосы свалялись в спутанные пряди. Она больше не выла, но её глаза оставались пустыми, взгляд устремлён куда-то вдаль, за пределы этой комнаты.

— Она... Она же просто сошла с ума, — прошептала Елена Николаевна, стоя в прихожей и крепко прижимая к себе свою сумку, как последний щит.

В воздухе стоял запах сырости, а за окном, в утреннем свете, в тени деревьев, на мгновение показалась фигура женщины с чёрными, как ночь, волосами. Её глаза блеснули в рассветном свете, прежде чем она растворилась в сгущающемся тумане.

Лера, раскачиваясь из стороны в сторону, шептала одними губами:

— Она вернулась... Она сказала... Так получилось...

Аня сошла с автобуса, ступив на потрескавшийся асфальт. Вокруг растекалось тихое летнее утро, напоённое запахом влажной травы и полыни. Её шаги были лёгкими, неторопливыми, как у человека, знающего свою цель. Тёмные волосы мягко скользили по плечам, а губы тронула едва заметная улыбка.

Вместе с силой пришло и проклятие. Ганна теперь знала, что плата за её способности будет высокой — она навсегда останется чужой. Люди могли звать её на помощь, но никогда не осмеливались пригласить в свои жизни. Они прятали лица за занавесками, их голоса дрожали, когда они шёпотом произносили её имя.

Она могла помочь каждому, кто переступал порог её дома, даже тем, кто приходил с нечистой совестью. Лгали ли они, умалчивали ли правду или искали помощи ради мести, Ганна принимала их всех. Но за ложь и пороки плата была соответствующей. Демоны тоже нуждались в работе, и Ганна знала, как их занять.

Пустая деревенская дорога шла к лесу. Стоило Ганне появиться, как жизнь за калитками замирала: ставни захлопывались, шёпоты угасали. Женщины торопливо крестились и исчезали за калитками. Собаки, почуяв её запах, поджимали хвосты и прятались в конуры.

— Ганна вернулась... Чёрная ведьма... Господи, спаси... — шептались за занавесками.

Когда она была уже почти у своего дома, её окликнули.

— Ганна Васильевна! П-подождите! — раздался слабый, заикающийся голос.

К ней бежала молодая женщина, бедно одетая, с измученным лицом и красными от слёз глазами. Она спотыкалась, прижимая к груди смятые купюры, и, добежав, остановилась, тяжело дыша.

Две недели назад её трёхлетняя дочь Юля лежала в больнице, и врач покачал головой:

— Неделя. Больше мы ничего сделать не можем, рак победил...

Отчаявшись, она пришла к Ганне. Та выслушала её молча и произнесла лишь одно слово:

— Помогу.

Вчера вечером позвонили из больницы:

— Случилось чудо. Ваша девочка идёт на поправку.

— Но плата... вы так и не сказали, — произнесла женщина, запинаясь.

Ганна смотрела на неё своим тяжёлым, всё понимающим взглядом.

— У твоей коровы молоко вкусное, — сказала она наконец.

— Так нет же коровы... — начала женщина, но Ганна уже развернулась и продолжила свой путь.

На следующее утро во дворе женщины стояла корова — здоровая, упитанная, с ласковыми глазами. Соседка принесла ведро молока:

— Мы с деревней скинулись. Раз уж дочка поправляется, решили помочь.

У самого леса, в тени деревьев, что-то шевельнулось. Сгорбленная старуха смотрела на Ганну, её рот растянулся в жуткой, беззубой ухмылке.

— Даааа... не ошиблась с приемницей. Теперь можно и на покой, — прошептала она.

Теперь уже Ганна, а никакая ни Анна, шла и не оглядывалась. Она остановилась перед покосившейся калиткой своего дома. Всё в ней было спокойным, размеренным. Только в глубине её глаз полыхнуло что-то тёмное, древнее, как сама земля, по которой она шла.

Она пришла к себе домой... Навсегда.

Утро обманывало своей кажущейся тишиной. Солнце лениво пробиралось через мутные стекла хрущёвок, цеплялось за облупленные фасады и мягко плавило липкий асфальт. В палисаднике соседки ожесточённо спорили. Одна требовала больше воды для своих гераней, другая яростно защищала право сухой земли «дышать».

Воздух был влажным, насыщенным запахами сирени, скошенной травы и едким дымом старого «Жигуля», который пыхтел, будто выдыхал последние силы.

На кухне Аня сидела, крепко сжимая чашку с остывшим кофе. Воспоминания кружились в голове, как обрывки старой киноплёнки: её радостный поход к Лере, лучшей подруге, чтобы шёпотом обсудить предстоящую свадьбу. Но вместо улыбок она столкнулась с предательством.

Дверь у Леры оказалась не заперта. Аня вошла, и её шаги замерли у порога спальни. На смятых простынях, в тесных объятиях, лежали двое — её жених и подруга. Слова путались в голове, обрывками цеплялись за остатки здравого смысла. Три года вместе, совместные планы, выбор кольца... Всё это внезапно обернулось пустотой.

Теперь кружка обжигала пальцы, но тепло не проходило дальше кожи. Казалось, что оно такое же пустое, как отражение в мутной поверхности кофе — рыжеволосая девушка с растрёпанными волосами, в растянутой футболке и яркими веснушками, которые она всегда ненавидела, смотрела на неё из черной глубины напитка.

«Ты слишком драматизируешь, Ань», — голос Леры звучал так, будто это она была вправе обижаться. Её взгляд оставался таким же уверенным, как и всегда. — «Мы же не специально. Просто так получилось».

Так получилось. Два простых слова, словно осколки битого стекла, впились в сердце Ани. Она стояла, вцепившись побелевшими пальцами в дверной косяк, и смотрела на них — таких знакомых, но будто совсем других людей. Михаил, ерзая на краю кровати, избегал её взгляда. Лера нервно кусала губы, прижимая к себе простыню, будто прячась не от Ани, а от собственной совести.

Она спускалась по лестнице, будто механическая кукла. Каждый шаг отзывался гулким эхом в пустоте её груди. Выйдя из подъезда, Аня зажмурилась от яркого солнца, которое беспощадно било в глаза. Оно больше не согревало — только выжигало, как расплавленный металл, пытаясь испарить последние капли надежды.

Горячий ветер трепал волосы, швырял их в лицо, напоминая о новой реальности.

Квартира встретила её холодной, гулкой тишиной. Фотографии на стенах, парные чашки в шкафу, его рубашка на спинке стула — всё это теперь казалось декорациями из прошлой жизни.

Её вещи скромно жались в углу — старый рюкзак, пара футболок, потёртые джинсы и плетёная сумочка с горсткой монет на дне. Всё её прошлое вдруг уместилось в этих ненужных предметах, как засохшие цветы в давно забытой вазе.

Тишина комнаты наваливалась, давила на виски. Каждое мгновение здесь казалось бесконечно долгим. Собирая вещи, Аня двигалась механически, как сломанная кукла. На всё ушло меньше получаса. На самом деле, ей было нечего брать из этого места, где каждая мелочь шептала об утраченном счастье.

Автобус замедлял ход, ныряя в зелёный коридор высоких елей. Узловатые ветви стучали по стёклам, словно пытались заглянуть внутрь. Лес окружал дорогу, поглощая её своей густой тенью.

Аня сидела, прижавшись лбом к прохладному стеклу. Пейзаж за окном расплывался в мутное зелёное марево. Ничто вокруг не казалось реальным. В голове гудело от мыслей, сердце билось в груди, как пойманная птица.

— Ну что, в гости али насовсем? — раздался хриплый голос водителя.

Старик за рулём чуть ухмыльнулся, не отрывая взгляда от дороги. Его седые волосы торчали из-под видавшей виды кепки, а руки крепко держали потрёпанный руль.

— Не знаю, — ответила Аня, не отрывая взгляда от мелькающих за окном теней деревьев.

— Все сюда так едут. Кто от долгов, кто от тоски, — продолжал водитель, переключая передачу. Металл скрипнул, как будто жаловался. — Тут вам, городским, только тоску заливать и остаётся.

Аня промолчала. Слова звенели в пустоте, не достигая сознания. В голове билась одна мысль: «Так получилось».

Автобус высадил её на перекрёстке. Грунтовая дорога петляла между покосившимися домами. Заборы скрипели на ветру, шаги гулко отдавались в деревенской тишине.

Ветер шелестел в траве. Местные жители прятались за занавесками, но Аня чувствовала их пристальные взгляды. Приглушенный шепот складывался в мелодию страха.

Несколько минут она брела под невидимыми взглядами, пока, наконец, не услышала то, что они пытались скрыть.

— Ведьмино отродье, — прошептала старуха за забором, будто ядовитый шип.

Когда Аня подошла к дому, в воздухе повис запах полыни и сырости. Дом возвышался над травами угрюмым стражем - покосившиеся ставни, прогнувшаяся крыша, растрескавшаяся дверь. Пустые окна смотрели на неё, как глаза старого зверя.

Дверь открылась со скрипом. Внутри воздух был тяжелым от сырости и запаха старых трав. Стены, покрытые пылью, хранили следы прошлого. Проведя пальцами по стене, Аня оставила тонкий след. Запахи леса, древесной гнили и трав напоминали о жизни, далекой от городской суеты.

Она была здесь только раз, когда ей было пять. Воспоминание вспыхнуло внезапно, острое, как опасная бритва: мать кричит на бабку, голос дрожит от ярости и страха. Слова эхом доносятся из прошлого:

— Моя дочь никогда, слышишь, никогда не будет такой, как ты!

Маленькая Аня тогда ничего не понимала, но отчётливо запомнила, как мать стиснула её за руку, затащила в машину и, захлопнув дверь, удерживала, не давая выйти. Они уезжали, не оглядываясь, а бабка так и осталась стоять на крыльце, маленькая и неестественно хрупкая в закатном свете.

С тех пор они сюда не возвращались. Бабка исчезла из их жизни, оставив за собой только этот покосившийся дом и воспоминания, слишком тяжёлые и страшные, чтобы к ним возвращаться.

Теперь, стоя в этом доме, с липкой от пота кожей и сердцем, колотящимся где-то в горле, Аня ощутила, что её возвращение — не случайность. Эти старые стены скрывали что-то большее, чем просто пыль и воспоминания. Они таили ответы, которые манили её, пугая одновременно.

Внезапно мысли унеслись в прошлое. Перед глазами вновь встали образы Михаила и Леры — их смех, их близость, их предательские глаза. Казалось, она слышала их голоса, произносящие те слова, которых не хотела слышать. Дрожь прошла по телу, словно ледяной ветер проник под кожу.

Мысли о конце, о возможности суицида начали возвращаться всё чаще. Предательство резало по-живому, как свежая рана, оставляющая шрамы не только на теле, но и в душе.

Аня стояла перед зеркалом. Отражение начало расплываться, и из мутной дымки проступила другая фигура - женщина с резкими чертами, угольно-черными глазами и седой тяжелой косой. Её пронзительный взгляд, казалось, проникал в самую душу.

— Ты что удумала, дура малохольная? — раздался хриплый голос, словно прорезая эту мучительную тишину.

Аня вздрогнула. Её голова дёрнулась, она огляделась, но комната оставалась пуста. Только воздух стал густым и неподвижным, будто наблюдал за ней.

Аня сделала шаг назад, инстинктивно зажимая рот рукой, чтобы сдержать крик. Её взгляд приковало лицо в зеркале, она не могла отвести глаз, даже если бы захотела.

— Кто… вы что такое? — голос её дрожал, почти теряясь в тишине.

— Кто? Да прабабка твоя, кто ж ещё. Ганна, по материнским корням. Не помнишь меня? Помнишь, — старуха криво усмехнулась, обнажив редкие, пожелтевшие зубы. Её глаза были ледяными, тяжёлый взгляд словно пробирал до самых глубин души. — Мамка твоя, дурёха, родство отрицает, вот и молчит. Всё бегает, свечи в церквях ставит, думает, что так изменить судьбу можно. Ха, зря старается. Сила в нашем роду — великая.

Аня с трудом сглотнула.

— Какая… какая сила? — спросила она, заикаясь. Ноги отказывались двигаться, будто сковал страх, а воздух в комнате становился всё тяжелее.

— Видишь сама — через зеркало говорить могу. И не только это, — старуха чуть подалась вперёд, её лицо почти коснулось мутного стекла. Казалось, оно сейчас выльется наружу, как густая тень. — Отомстить хочешь?

Аня замерла. Дыхание застыло в горле. Перед глазами всплыли образы прошлого, как чёрные лоскуты, разрезанные и сшитые неровными швами. Её отражение, перекошенное болью и страхом. Воспоминания, пульсирующие в висках: Михаил и Лера, смятые простыни, их голоса, полный отчаяния смех. Гнев и боль били, как резкий порыв ветра.

— Вижу, хочешь, — старуха сузила глаза, её взгляд стал пронзительным, острым, как нож, готовый разрезать любой страх на мелкие кусочки.

Старуха медленно протянула руку сквозь зеркало. Её пальцы напоминали корявые, узловатые корни дерева, бледные и сухие, как старый пергамент. Между костлявыми пальцами поблёскивал небольшой пузырёк с мутной, почти чёрной жидкостью. Она держала его с такой уверенностью, будто это было оружие или ключ к чему-то неведомому.

Аня не отрывала взгляд от пузырька. В глубине тёмного стекла что-то медленно двигалось, словно жило своей собственной жизнью, будто в сосуде была заключена чужая, пульсирующая сущность.

— Если выпью... что будет? — её голос был едва слышен, слабый, как последний шёпот. Руки мелко дрожали, пальцы почти не слушались.

— Заново родишься, — старуха ухмыльнулась, обнажив ряды редких, жёлтых зубов. Её глаза вспыхнули насмешкой. — Всё, что было, исчезнет. Всё, что тебя держит, растворится. Но... — она сделала паузу, будто смакуя момент. — Не забывай, девочка. Всё имеет свою цену.

Аня сглотнула, но оторвать взгляд от пузырька не смогла. Её рука потянулась вперёд, несмотря на внутреннее сопротивление. Стекло было тёплым, почти горячим, будто сосуд был живым. На его поверхности плясали слабые отблески света, переливаясь ртутными пятнами.

— Помни: ничего просто так не бывает, — голос старухи звучал где-то вдалеке, как эхо в огромной пустоте.

— Я... я согласна, — прошептала Аня. Её голос был сдавленным, словно что-то сдавило грудь и не давало нормально вдохнуть.

Пузырёк был наполнен густой, маслянистой жидкостью, которая переливалась тёмными волнами. От него тянулся запах болотной гнили, прелых листьев и сырой земли. Запах становился всё сильнее, пробиваясь в сознание, как колкий, удушающий яд.

Она закрыла глаза и решительно опрокинула пузырёк. Вместе с запахом болотной тины во рту разлился привкус влажной земли, гнилых листьев и чего-то удушающе-приторного.

Холод стремительно распространился по животу, волной поднимаясь выше. Аня почувствовала, как тело начало сжиматься, становиться чужим и неуправляемым. Ноги подкосились, и она рухнула на кровать, выгибаясь дугой под нестерпимыми судорогами.

Первый приступ рвоты заставил её опуститься на колени. Пол под ладонями был ледяным, а холод будто проникал прямо в её кожу. Из горла вырывались грязные потоки, смешиваясь с веснушками, которые, словно смытые краски, стекали с её лица. Мутная лужа под ней казалась олицетворением всего произошедшего — хаоса и разрушения.

Слипшиеся волосы липли к лбу, их пряди падали на глаза, мешая видеть. Она судорожно отмахивалась, но они продолжали цепляться за лицо, как будто тоже были частью этого кошмара. Попытка закричать закончилась глухим хрипом. Её горло сдавливало, будто невидимая рука изнутри лишала её возможности дышать. Каждый вдох давался с трудом, как если бы воздух стал плотным и неподвижным.

Суставы скручивало, кости будто застывали в неестественных позах, а мышцы горели. Пот струился по её лицу, стекая на пол и застилая глаза, оставляя лишь мутные образы вокруг. В этом расплывчатом мире единственным реальным звуком оставался громкий, оглушающий стук её сердца, словно оно пыталось напомнить, что она ещё жива.

Она упала на деревянный пол, чувствуя, как его шершавая поверхность царапает голые колени. Тело свело судорогой, словно невидимые цепи тянули её вглубь пропасти боли. Она обхватила себя руками, пытаясь удержаться, но силы утекали, оставляя её совершенно беспомощной.

Спазмы внутренностей сжимали её, не позволяя ни вдохнуть, ни пошевелиться.

— Вот и всё, — мелькнуло в сознании.

Она ясно понимала, что умирает, но ничего не могла сделать, чтобы этому помешать. Время словно остановилось, растворяясь в этой непреодолимой агонии.

Когда она очнулась, за окном уже сгущались сумерки. На полу вокруг неё осела пыль, словно даже воздух в комнате избегал прикосновения к её телу. Целый день прошёл в забвении. Каждое движение отдавалось тупой болью, но Аня медленно поднялась, опираясь на стену.

Мир вокруг казался нереальным, как если бы она находилась в сне, из которого невозможно проснуться. Она подошла к зеркалу, держа руку на груди, словно пытаясь унять боль, всё ещё звенящую в её теле. Но её взгляд застыл, когда она увидела своё отражение.

Это была не она.

В зеркале её встретила незнакомка. Чёрные волосы, словно поглощавшие свет, струились до пояса, гладкие и тяжёлые, как ночная тень. Кожа её была бледной, почти прозрачной, как лёд, подсвеченный изнутри, и, несмотря на это, излучала пугающую холодную силу.

Но самым страшным были глаза — чёрные, абсолютно лишённые белков, пустые, как глубокие бездонные колодцы. Она смотрела в эти глаза и одновременно узнавала в них себя и теряла остатки той, прежней Ани, которая когда-то жила в этом теле. В этих глазах не было ни чувств, ни эмоций — только абсолютная тьма, сгущающаяся, словно готовая поглотить всё вокруг.

Захваченная ужасом, она не могла оторвать взгляда, не могла дышать. В её груди что-то переворачивалось, сжималось, будто её собственное сердце начало отказываться принимать эту новую реальность.

Прошло три года.

Лера сидела за столом, обложенная бумагами, каталогами и ленточками. Она подбирала имена для списка гостей, скрупулёзно проверяя каждую строчку. Её взгляд на мгновение задержался на одном имени — Аня.

Она коснулась его пальцем, будто колебалась, стоит ли его оставлять. Слишком многое осталось недосказанным за эти три года, слишком многое было сказано тогда, в один момент.

"Это просто жест примирения," — подумала Лера, и её лицо приобрело решительное выражение.

В гостиной царило оживление. Большой стол был завален всем, что только могло понадобиться для подготовки к свадьбе: образцы тканей, каталоги с украшениями и бумажные приглашения. Михаил, устроившись в кресле с чашкой кофе, лениво листал журнал с вариантами ресторанов.

— Ты только посмотри! — вдруг воскликнула Лера, поднимая взгляд от фотографий. Она ткнула пальцем в изображение арки из белых роз. — Это будет идеально!

Михаил взглянул на снимок поверх её плеча, улыбнулся.

— Красиво, — сказал он. — Но стоит ли оно того, чтобы потом экономить на медовом месяце?

Лера хмыкнула и закатила глаза.

— Медовый месяц может подождать. А вот арка из полевых цветов? — Она показала другой снимок, на котором всё выглядело проще, но уютнее.

Михаил усмехнулся и, подойдя ближе, приобнял её за плечи.

— Лер, я уверен, что с твоим вкусом даже арка из лопухов будет выглядеть шикарно.

— Отлично, тогда давай всем гостям ещё и венки из лопухов раздадим, — подмигнула она. — Особенно тёте Наде. Пусть будет чем заняться — жаловаться на "дешёвку".

Они оба рассмеялись, и смех, казалось, наполнил комнату светом. Лера потянулась к Михаилу, коснулась его руки.

— Я так рада, что мы всё-таки решились, — сказала она, улыбаясь. — У нас будет самая счастливая жизнь. Всё будет идеально.

— Конечно, будет, — ответил он, целуя её в лоб.

На мгновение в его взгляде мелькнула тень, но Лера, занятая списком, не заметила этого. Она вернулась к своим записям, перечёркивая лишние имена и добавляя новые.

— Ты уверена, что она придёт? — неожиданно спросил Михаил, присаживаясь рядом.

— Кто? — Лера подняла глаза.

— Аня, — его голос был спокоен, но лёгкая пауза между словами всё же сделала его вопрос чуть более значительным.

Лера, будто стараясь не придавать этому значения, пожала плечами.

— Она через маму передала, что приедет.

Михаил кивнул, вновь уводя взгляд куда-то за пределы комнаты.

— Да, — медленно произнёс он. — Главное, чтобы всё прошло без скандалов и истерик.

Лера не ответила, лишь слегка улыбнулась, опуская ручку на стол. Её внимание снова сосредоточилось на списке, а Михаил молча откинулся на спинку кресла.

Комната снова ожила, наполненная ритмом подготовки, их смехом и шутками.

Лера сидела на кухне, наблюдая, как дождевые потоки стирают очертания улиц и топят город. Телефон в её руке задрожал, и, когда на экране высветилось имя Ани, её сердце на мгновение замерло. Она не ожидала звонка. Но, приняв вызов, услышала спокойный, уверенный голос, который моментально поставил её в тупик.

— Привет, Лер, — голос был мягким, словно между ними ничего не изменилось. — Я приехала в город. Хочу встретиться. Ты не против?

Лера застыла, не сразу осознавая смысл слов. Всё звучало настолько естественно, что казалось, будто разрыва между ними и не было. Будто не было боли, предательства, трёхлетнего молчания. Слова Ани вызывали у неё одновременно тревогу и необъяснимое облегчение.

— Ты… в городе? — дрогнувшим голосом переспросила она. — Так ты на свадьбу приехала или… к родителям?

— Да, на свадьбу, — подтвердила Аня, её голос звучал ровно, почти бесстрастно. — Решила приехать пораньше, заодно посмотреть на город. И да, хотела бы увидеть вас с Мишкой.

Лера почувствовала, как внутри поднимается волнение. Голос Ани был слишком спокоен, словно все их прошлые обиды растворились без следа. Её слова, её интонация — всё в этом звучало чуждо, но в то же время странно гипнотизировало.

— Ну, раз ты решила… — пробормотала Лера, пытаясь скрыть растерянность. — Давай встретимся. Хотя, честно говоря, я немного удивлена. Ты ведь всё это время…

— Да, мы не общались, — перебила Аня, не давая договорить. — Но разве это важно?

Что-то в этом разговоре казалось неправильным. Это была не та Аня, которую она знала. В её спокойствии было что-то ледяное, что-то, от чего хотелось поскорее сбежать.

Когда Аня подошла к столику и безмолвно опустилась напротив Леры, та вновь испытала на себе тяжесть перемен, произошедших с бывшей подругой. Три года отделяли их от последней встречи, но между тогдашней Аней и женщиной, сидящей перед ней, не осталось почти ничего общего. Её манеры стали безукоризненно спокойными, движения — плавными, словно за этими жестами скрывалась невидимая сила.

Лера невольно отметила её волосы: глубокий чёрный цвет, блеск, напоминающий змеиные чешуйки, мягко переливающиеся при малейшем движении головы. Когда Аня сняла пальто, ткань её одежды уловила свет так, будто сама его излучала. Её взгляд заскользил по лицу подруги, пытаясь найти в нём хоть что-то знакомое.

Перед ней сидела совсем другая женщина.

— Ну что, как тебе мой новый образ? — Аня первой нарушила молчание. Её голос был мягким, бесстрастным, словно её действительно интересовал ответ, но без всякого намёка на эмоции.

— Ты… изменилась, — произнесла Лера, её голос звучал неуверенно, дрогнув в середине фразы. — Ты стала… другой.

Аня ничего не ответила. Её губы тронула лёгкая улыбка, но в этом жесте не было тепла. Лишь в глазах мелькнула едва уловимая искра, как отблеск далёкой молнии.

— Да, — спокойно произнесла Аня, склонив голову, словно разглядывала своё отражение в чашке кофе. В её голосе звучала уверенность, подкреплённая невидимой силой. — Жизнь в деревне многое мне дала. Удалённая работа, спокойствие, внешность вот поменяла… Думаю, наконец-то я нашла себя.

Лера чуть наклонила голову, задумавшись, прежде чем задать вопрос, который не выходил у неё из головы:

— И… ты совсем не скучаешь по прежней жизни? По Москве? По людям, которых ты знала?

Аня ответила без колебаний. Её голова качнулась в лёгком отрицательном жесте. Проведя пальцем по краю чашки, она сказала:

— Нет. Совсем наоборот. В Москве был только шум. Шум людей, их ожиданий, их постоянного давления. Я поняла, что мне нужно было избавиться от этого всего, чтобы действительно стать собой.

Она ненадолго замолчала, как будто что-то обдумывая, а затем добавила, будто мимоходом:

— И спасибо тебе за то, что избавила меня от Михаила. В деревне я наконец поняла, что он совсем не мой человек. Это было… как снять груз с плеч. Мы всё равно не были бы счастливы.

Лера на мгновение почувствовала, как тревога отступает. Но вместе с облегчением её охватило новое беспокойство. Аня говорила с таким спокойствием и уверенностью, что это казалось одновременно правдой и маской.

— Ну что ж, — с лёгкой, но напряжённой улыбкой проговорила Лера. — Я очень рада, что ты нашла себя и нашла в себе силы отпустить Михаила и простить нас обоих.

Аня слегка улыбнулась, в её глазах мелькнул странный блеск.

— Мы все меняемся. И ты тоже, — произнесла она медленно. — Не переживай, всё идёт так, как должно.

— Думаю, нам с тобой ещё многое предстоит осмыслить, — произнесла Аня, её голос вновь стал тёплым, будто ничего не произошло.

Лера кивнула. Но глубоко внутри её засел скрытый страх, вызванный мгновением.

Ночь перед свадьбой принесла Лере неспокойный сон. Весь день она провела в напряжении, стараясь скрывать своё беспокойство за улыбками и формальными беседами. Но стоило опуститься темноте, как сны начали заволакивать её сознание.

Ей снилось, что она сидела в кафе с Михаилом и Аней. За окном стояла густая темнота, будто весь мир за стеклом перестал существовать. Аня выглядела неестественно спокойно.

Слова Ани звучали тихо, но каждое отзывалось в сознании Леры, будто эхо:

— Ты думала, что всё можно забыть? Что прошлое просто исчезает? — голос Ани становился всё ниже, превращаясь в глухой рёв, напоминающий далёкий рокот грозы. — Нет, Лера. Оно всегда здесь. Оно ждёт.

Лера попыталась что-то ответить, но её голос застрял в горле. Она чувствовала, как всё её тело налилось свинцом, а руки и ноги перестали слушаться. Казалось, что её приковали к креслу невидимыми цепями.

Внезапно она заметила, что Михаил начал меняться. Его лицо становилось всё более бледным, кожа покрывалась серым налётом, а глаза постепенно пустели, как у сломанной куклы. Он пытался поднять руку, будто хотел что-то сказать, но его движения замедлялись, становясь мучительно тяжёлыми.

Лера смотрела на него, не в силах пошевелиться, пока голос Ани продолжал звучать:

— Всё всем возвращается, Лера.

Михаил окончательно замер, его лицо застыло в болезненной гримасе. Его пустые глаза смотрели прямо на неё, как будто искали спасения, но Лера могла только наблюдать, как жизнь уходит из его тела. Её собственное дыхание становилось прерывистым, а в груди росло чувство ужаса, будто с каждым мигом что-то приближалось, готовое разрушить всё вокруг.

Она проснулась от собственного глухого вскрика, чувствуя, как страх сковал её грудь. В голове всё ещё витали обрывки сна, наполненные мраком и неясной тревогой. Будто какая-то сила подходила всё ближе, приближаясь к тому, чтобы шагнуть за грань и вторгнуться в реальность. Лера больше не могла отличить свои тревоги от реальной угрозы.

Михаил тоже не находил покоя.

Его внимание привлекло отражение в окне. В нём был он, но что-то неуловимо искажало его лицо. В глазах мелькнул странный свет, почти неуловимый, будто огонёк свечи в чёрной ночи. На мгновение ему показалось, что за его спиной стоит кто-то ещё — невидимый, но ощутимый. Он вздрогнул и отвёл взгляд. Ощущение чужого присутствия не проходило, будто за ним всё ещё наблюдали из тёмного угла комнаты.

Когда Лера и Михаил добрались до загса, нарастающее волнение стало почти ощутимым. Снаружи всё выглядело безупречно: белоснежное платье Леры сияло в лучах утреннего солнца, гости радостно улыбались, звучали поздравления и смех. Казалось, этот день был создан для счастья.

— Она не пришла? — тихо спросила Лера, стоя у дверей загса. Её голос был спокойным, даже чуть облегчённым, как будто сама мысль о её отсутствии сняла с души тяжёлый груз. Внутри что-то отпустило, тяжесть, терзавшая её на протяжении всей подготовки к свадьбе, вдруг исчезла. Ей казалось, что с этого момента всё наконец станет проще, привычнее.

— Не знаю... — ответил Михаил, внимательно оглядывая собравшихся. Но нигде не было видно её рыжих волос, ни одной знакомой черты.

Лера ощутила, как внутри разливается странное чувство облегчения. Её здесь нет. Всё идёт своим чередом, как и должно было быть. Может быть, это и есть правильный ход событий.

Продолжение читайте в следующем посте и не забудьте написать комментарий, и нажать на зелёную стрелочку, если рассказ зашёл))))

Когда начинается грибной сезон, мы с отцом идём в лес, где можно не только ягод и грибов насобирать, но и заблудиться, и даже пропасть. Порой, кажется, что невозможно потеряться в трёх соснах, так редок он местами. Это не тот самый непролазный дремучий лес исполин из сказки, каким наверняка был в древности. Но, тем не менее, люди там теряются. Три года назад пропал мальчишка.  Сколько искали, бесполезно. И это при том, что в нашем лесу нет болот и диких зверей.

В тот день, с утра пораньше, пошли мы по грибы. Поход оказался удачным. Шли, не поднимая головы. Грибов видимо-невидимо, глаз не оторвать, только успевай их в лукошко складывать. Вскоре они закончились. Наконец мы подняли голову и… не узнали знакомых мест.
Нас окружали мёртвые деревья, с голыми высушенными ветками. Дубы и осины были настолько скрюченными, будто какая-то неведомая сила старалась их завязать в узел.

При прикосновении ветки и кусты рассыпались липким прахом, а ноги утопали в пыли, сухой покрытой трещинами земли. Стояла жуткая мёртвая тишина. Не слышно птиц, стрекотания кузнечиков, шорохов и дуновения ветерка. Мы растерянно посмотрели друг на друга.
- Надо выбираться, - сказал отец, и взглянув на небо, не нашёл солнца, хотя было ещё светло.

Никаких ориентиров куда идти. Так и плутали весь день. Нас мучил непреодолимый страх остаться тут на ночь. К вечеру похолодало. Мы стали замерзать, но костёр разжигать не хотелось. В голове одно – выбраться поскорее. Вдруг из-за деревьев показался человек. Он был одет с иголочки: костюм,  начищенная обувь без пылинки и соринки, это в лесу-то. Мы оторопели не в силах что-то сказать, только открывали рты.

Человек сразу понял в чём дело и молча показал направление куда нам идти и, быстро удаляясь вглубь леса, исчез из виду. Направившись в сторону,  указанную незнакомцем, мы прошли через густой сухой репейник и буквально вывалились на поляну, где светило солнце и было тепло. Оказалось, прошло несколько минут, которые нам показались целым днём. Полуденное солнце весело светило над головами и будто ухмылялось, намекая, что мы многого не знаем и многое скрыто от нашего ума.

Вспоминая тот жуткий лес, мы не могли припомнить лица этого человека. Нас мучил вопрос, откуда он взялся такой чистый и опрятный.  Кто это был? Почему минуты там прошли как часы? И… главное, по какому принципу одних лес не трогает, спасает, помогает, а других заставляет плутать или оставляет себе навсегда?

Спустя неделю, несмотря на прошлые страхи, мы опять пошли в лес. Разве может что-то напугать заядлых грибников?

Это заключительный рассказ в серии многоэтажек. Крипиписта немного затянулась, но прочитать стоит несомненно всю серию!

Начать читать многоэтажки можно тут: https://author.today/work/360911

Начало многоэтажек-3: Многоэтажки-3. Пролог

Предыдущая часть: Многоэтажки-3. Часть VII

Часть VIII

Вечером мы поехали с Алексом в типографию. Мы планировали сегодня поработать вдвоём: он на своей шохе, я на велике.

- О, прибыли, молодцы! – проговорил обрадованно Колян.

- Грозный, попёрли в кабинет, есть о чём побазарить! - предложил с порога друг.

- Хм, ну, попёрли, только не говорите, что опять какой-то херни насмотрелись, и чуть не сдохли!

Мы зашли в его кабинет, Алекс любезно прикрыл дверь и показал листок:

- Тебе что-нибудь эти цифры говорят? Может, артикул какой-нибудь твоих товаров или ещё что?

Грозный внимательно изучил бумажку и заключил:

- Нет, нихрена. Без понятия, что это. Откуда это у вас?

- Ладно, хрен с ним. Не знаешь, крепче спать будешь, значит, - Алекс забрал листок и положил в карман джинс, - Второй момент. Есть идея просто на миллион!

- На сто тысяч, если быть точнее, - добавил я.

Друг вкратце поделился с Грозным своей махинацией года, отчего тот присвистнул:

- Напечатать-то не проблема. Но видишь эту хуйню серенькую внизу твоей фотки? Знаешь, что это?

- И что же? - спросили с интересом мы в один голос.

- Это водяной знак. Такой делают для того, чтобы такие ебланы, как вы, не могли подделать их товар. Я такой точно не смогу сделать, вообще.

- Да похуй... Наклеем что-нибудь блестящее снизу! Наклейку сможешь сделать? - сориентировался Алекс.

- Могу, но даже если кто-то и захочет у вас купить это барахло, то он тут же пошлёт вас на три весёлых буквы, когда поймёт, что карта - палёнка.

- Грозный, не бузи, твоя задача напечатать, наша - всё остальное. Если дело выгорит, тебе двадцатку заплатим.

- Напечатаю я вам эту карточку, - сдался Колян, - только если вас пенты схватят, меня даже не думайте сдавать, как поддельника. Иначе я вам пасти порву.

- Грозный, ты душка! - засиял друг, - Договорились! Как скоро напечатаешь?

- Завтра, даю слово. Всё, пиздуйте уже, заказов дохрена!

Мы вышли с Алексом с типографии, загруженные товаром. У меня был весь портфель в ебаном барахле: упакованные в плотную серую бумагу визитки, плакаты и прочая лабудень. У Алекса были футболки и приличный свёрток с именными ручками. на кой хер кому-то дались ручки со всеми именами, я не знал, но разве этих людей поймёшь?

- Ну, удачи, дружище! И запомни, если хата выглядит подозрительной, то, блять, ни при каких ебаных обстоятельствах не думай туда заходить!

- Да понял я. Удачи!

Друг закурил сигарету и запрыгнул в свою машину. Я же сел на велик и помчался по назначенному адресу. Хоть погода на улице и стояла неплохая, но людей сегодня было заметно меньше. Я ехал по проспекту, затем свернул во дворы - так было быстрее. У назначенного дома я был через двадцать минут. Привязал велик к перилам, подошёл к подъезду, и внезапно почувствовал странный взгляд на себе.

- Блять... только не это... - вполголоса сматерился я.

Я всегда знал, что шестое чувство у меня хорошо развито. Если я чувствую на себе взгляд - значит, кто-то следит за мной. Я с очень большой неохотой обернулся. Естественно, того кто за мной следил, я не увидел. Во дворе было тихо и спокойно: никаких подозрительных машин, людей или монстров. Единственное, что привлекло моё внимание, так это уже знакомая мне тень в середине двора. Что-то тёмное, словно, игра света, небольшого размера, было прямо посредине солнечной стороны. Что это могло быть?

"Наверное, опять кажется", - решил я, - "недосып делает своё".

Я зашёл в подъезд, стараясь не думать о том, что у меня едет крыша. За свою, недолгую жизнь я успел повстречать много всякой хуйни, но эта... самая тупая и бессмысленная. О ней не стоит волноваться.

Продолжение следует...

Прочитать в удобном формате полностью серию можно на АТ:

Многоэтажки: https://author.today/work/360911

Многоэтажки-2: https://author.today/work/367038

Многоэтажки-3: https://author.today/work/375534

Поблагодарить автора за писанину можно тут: https://pay.cloudtips.ru/p/5fb8fda8