Она собралась отвернуться к стенке и поняла, что не может пошевелиться. В точности, как в первый раз, когда чудовище приходило к Кате! В сонный паралич уже не верилось, только было не понятно, почему в первый раз паралич был, во второй – нет, а в третий...
Она внимательно всмотрелась в темное изножье своей кровати, пытаясь уловить малейшие движения или лишние тени, а потом затаила дыхание и рывком перевела взгляд на Лизку.
Оно было там! Огромная, корявая тень скорчилась за спинкой. Длинная лапа, протянувшись поверх Лизиного тела, целиком накрывала лысую голову и вдавливала её в подушку – совсем как недавно давила ее саму! Меж узловатых, темных пальцев выглядывал неподвижный Лизкин глаз. Было не понятно, в сознании она или все-таки спит с отрытыми глазами. Когда вторая лапа скинула простыню с ее ног, девочка снова глухо, как во сне, вскрикнула.
Огромная, по-звериному вытянутая и кочковатая голова замаячила над изножьем,
недовольно зафыркала, обнаружив на Лизкиных ногах носки, и, по-лошадиному задрав
пышную верхнюю губу, стянула их зубами.
Ксюше очень хотелось успокоить подругу, убедить довериться жуткому Нечто. Вопреки всем сплетням, Оно вовсе не желает им зла! Оно вылечило и того мальчугана, и её саму. И, вероятно, еще многих в отделении. Сейчас очередь Лизки, а там, глядишь, им удастся достучаться до Чусюккей и упросить её помочь Павлину, пока не поздно. Говорить она не могла, но постаралась взглядом донести эти мысли до подружки, поддержать её, успокоить. Ей даже удалось немного растянуть губы в ободряющей улыбке, которая, впрочем, увяла, как только послышался... треск.
Что-то было не так! Должны быть другие – сосущие – звуки, а треск... Треск – это плохо.
Так было...
Монстр же, крепко обхватив толстыми губами Лизину ногу, шумно забирал ноздрями воздух, а потом с силой выдувал его через рот, словно советский пионер, дующий в горн.
Пустой Лизкин глаз, выглядывающий меж растопыренных пальцев чудовища, закатился
и стал медленно закрываться.
Шумный, булькающий вдох через ноздри, словно забитые соплями, потом трещащий,
напоминающий громкий пердёж, выдох. Снова вдох, снова выдох.
Она собрала всю свою волю в кулак, пытаясь сбросить паралич. От напряжения перед глазами замельтешили серебристые мухи, а в ушах запищало, но все, чего ей удалось добиться – это выпростать одну ногу из-под одеяла и свесить ее над краем кровати.
...
- Ты... хромаешь..., - с трудом ворочая языком, произнесла Ксюша, разлепив глаза. Она только проснулась, и первое, что увидела – заходящую в палату Лизу.
Подруга молча смотрела на нее через толстые линзы очков. Лицо ее было белее
обычного.
- Хромаю, - ответила она странным бодрым тоном, который спросонья Ксюша никак не
могла разобрать, - А еще у меня вот, что есть...
Она начала стягивать через голову короткую ночнушку, и Ксюша внутренне сжалась от
ужаса и вины, приготовившись увидеть собственную болезненную припухлость, перекочевавшую на Лизкину поясницу.
Но та с пугающей гордостью демонстрировала кое-то другое. Оставшись в одних лишь
трусиках, она закинула за голову правую руку и повернулась полубоком.
- Что ты...? – растерянно начала было Ксюша и умолкла.
Девочка была очень худая. Бедренные кости растягивали простые хлопковые трусики, подобно плечикам, грудь была совершенно плоской, а каждое ребро отчетливо бугрилось под бледной, сухой кожей. Талия была такой тонкой, что, казалось, даже Ксюша с ее миниатюрными ладонями, сможет легко её обхватить. Но это все с одного боку. Другой пересекал страшный послеоперационный рубец, тянущийся от центра впалого живота до середины спины, заканчиваясь у позвоночника. Несколько ребер отсутствовали, и изгиб талии с того бока должен был быть еще более крутым, чем слева. По идее. Но вместо этого плоть вовсе не выглядела пустой. Наоборот, что-то туго заполняло образовавшееся пространство, проступая под тонкой кожей густой сетью капилляров.
- Спасибо, подружка! – произнесла Лиза со страшной, радостной улыбкой. Лицо ее подергивалось, как от невралгии.
Ксюша молча хлопала глазами. Не было смысла задавать уточняющие вопросы. Она не
первый год в теме и прекрасно понимала, что Лиза демонстрирует ей опухоль. Такую
огромную, что ее можно видеть невооруженным глазом.
- Боже, Лиза... давай я...
- Натравила?! – прорычала Лизка, отшвыривая ночнушку, - Когда только успела, овца?!
- Я вовсе не...
- Я видела, как ты ночью лыбилась, вместо того, чтобы бежать за подмогой!
- Я не могла... Я пыталась...
Лизка кинулась на Ксюшу, целясь пестрым маникюром в глаза. Девочка успела перехватить ее руки, подтянуть к груди колени, отгораживаясь, и завопила: «Помогите!».
- Я думала, она чистит тебя! Я улыбнулась, только, чтобы подбодрить! А потом поняла,
но не могла двинуться! - тараторила перепуганная Ксюша, - У меня и мысли не было
натравливать!
В палату ворвались медсестры, начали оттаскивать Лизку. Одна неудачно обхватила
девочку поперек тела, и та сразу разжала хватку, завизжала, хватаясь за отекший бок.
- Что ж ты на всех кидаешься-то, Савина?! – сердито зашипела сестра, но обратила внимание на бок, и ее гнев тут же испарился, сменившись растерянностью, - Как это? Это за одну ночь?!
Вторая бросилась прочь из палаты.
- Врешь, сучка! – выла Лиза, захлебываясь слезами и не обращая внимания на сестер. Из носа на голую грудь вдруг хлынула кровь.
Прибежала Анна Николаевна с крепким медбратом, вколола что-то Лизке, и та обмякла.
- Срочно КТ с контрастом..., - растерянно бормотала врач, встав рядом с девочкой на
колени и заполошно ощупывая её бок, - Невозможно же...!
- Я не виновата! Я не науськивала! – бормотала перепуганная насмерть Ксюша, но ее
никто не слушал.
...
Наплакавшись вволю, Ксюша оглядела палату. Видеть пустые кровати было невмоготу.
Она вытерла опухшие глаза, высморкалась и, взяв свой новенький айпад, вышла в коридор.
Чусюккей она нашла в игровой. Та сидела в компании двух оставшихся девочек и безучастно следила за похождениями на экране Маши и Медведя. Мальчика на днях выписали. Молодой организм отлично отреагировал на лечение.
- Эй! – позвала она, не решаясь привлечь внимание девочки прикосновением. Прикасаться к костлявому плечу в неизменном «гнойном» платье казалось не просто противным, но и опасным.
Та повернула к ней голову.
Какое же неприятное лицо... Впрочем, выглядела сегодня Чусюккей гораздо свежее, чем
обычно. На желтых скулах гулял слабый румянец, а пухлые губы налились краской, словно
она их подкрасила.
«Это потому, что она избавилась от болезни», - с отвращением и виной подумала Ксюша, - «Моей или кого-то еще...?»
- Вот! Это за Лизу и Пашу! – произнесла она, протягивая айпад и отчетливо проговаривая каждый слог, словно готовила с глухой. Потом не справилась с эмоциями и с плаксивой мольбой добавила, - Пожалуйста!
Та в ответ покачала головой, не сделав ни малейшего движения, чтобы принять подарок, и снова отвернулась к телевизору.
- Но... почему?! – Не желая сдаваться, Ксюша положила планшет рядом с ней и зашептала, - Это потому что их нет в отделении, да?
- Ку-руг, - не оборачиваясь, прохрипела Чусюккей и стряхнула на пол коробку.
- Я тебя не понимаю! – в отчаянье Ксюша заломила руки.
- Так не получится, - не выдержала одна из детдомовских, - Нельзя...
- Тебе больше всех надо?! – резко одернула ее подружка, и девочка умолкла.
- Что нельзя?!
Ксюша подняла с пола отвергнутый подарок и вышла. Приоткрытая дверь собственной палаты, казалось, глядела на нее с укором. Она потопталась на месте и пошла к мальчишкам. Оба дремали, отходя от химии.
- Фига у тебя фофан! – оживился Митхун при виде Ксюши.
Та смущенно прикрыла рукой половину лица – под глазом уже налился здоровенный фингал.
- Это Лизка, - беззлобно ответила она и присела к нему на кровать.
- Да уж, слышали вашу потасовку, - хихикнул Петюн, но тут же посерьезнел, - К ней эта ведьма ходила, да?
- Да. Я ничего не могла сделать, - принялась оправдываться девочка, - Паралич или...
- Я тоже Павлину не мог помочь, - вздохнул Митхун, - Это она паралич насылает. Чтобы
не мешали...
- А я ни разу ничего не слышал и не видел, - смущенно произнес Петюн, - Почему так?
- Я ходила к ней, просила за них..., - Ксюша едва ли их слышала, занятая собственными
терзаниями, - Она отказалась...
- А как она поможет? – пожал плечами Митхун, - Где сейчас Лизка, я не знаю, а к
Павлину в реанимацию ей точно не пробраться.
- Лизку в хирургию увезли. Там тоже мышь не проскочит.
- Может, поэтому и отказалась?.. – задумчиво предположила Ксюша.
- А с чего бы ей вообще соглашаться? – фыркнул Петюн, - Они оба крепко ее достали.
Ксюша решительно сжала челюсти.
- Мы должны как-то до нее достучаться, упросить. Может, даже заставить! Когда Лиза с
Пашей вернутся...
Она умолкла, заметив, как на нее уставились оба мальчика.
- Ты что, угараешь? Мы к ней не полезем. Лучше уж свой родной рак лечить, чем
получить еще порцию чужого!
- О чем это ты?
- А ты еще не поняла? Она забирает болезнь у одного и передает ее другому. Вот ты ей вовремя подарочек подарила, и теперь здорова. А твою болячку она Лизке отдала. Но вполне вероятно, что завтра ей покажется, что ты на нее не так посмотрела, и уже тебе прилетит чья-то «посылка». Так что, совет: сиди тихо, пока заключение из «Рогачева» не придет. И если чисто, вали домой и забудь все это.
...
Снова были шары, и Анна Николаевна, вышедшая попрощаться. Правда, был морозный декабрь, а не май, шары не желали взлетать, а доктор явно торопилась вернуться в больницу. Да и настроение у Ксюши было совсем не праздничное, несмотря на неожиданную ремиссию.
- С Лизой все будет в порядке, - несколько неуверенно произнесла Анна Николаевна, - Ты лучше о себе подумай. И запомни: если вдруг что-то почувствуешь не то, сразу маме говори! Не вздумай скрывать! Мы еще до сих пор не разобрались, как так получилось. Но если и верить в чудеса, то именно под Новый Год... Нынче чудес было много. Впрочем...
Анна Николаевна запнулась, видимо, вспомнив, что кроме чудесных стремительных исцелений были и не менее стремительные и необъяснимые ухудшения, и смерти.
- А тебе я снова желаю никогда сюда не возвращаться... Если же соскучишься...
- Я помню, - Ксюша криво улыбнулась и забралась в машину, где ее ждал папа, - Просто
отправить сообщение...
Выруливая со стоянки, отец произнес:
- Надо поговорить.
- О чем?
- Об этой вашей больничной ведьме, конечно!
- Тебе мама рассказала? – уныло спросила девочка, провожая взглядом здание больницы.
Сейчас еще папа начнет...
- Она. И знаешь, я тебе верю.
- С чего бы?
- Я же не слепой. Еще две недели назад ты едва ноги таскала, а теперь – ремиссия. Да такая, словно и не было ни опухоли, ни метастазов. Дома при матери никакого разговора не получится, так что давай-ка тут посидим...
Он остановился у небольшого суши-бара, и через несколько минут Ксюша с удовольствием уплетала роллы.
- Я так заинтересовался историей этой девочки, что перерыл весь интернет в поисках какой-нибудь информации. И ничего! Ни единой заметки или статейки, а потом полез на Тувинские новостные сайты и - бинго!
Он сунул руку за пазуху и вытащил распечатку. Ксюша озадаченно посмотрела на коротенькую заметку под фотографией - двое бородатых мужчин с рюкзаками за плечами стоят позади девочки в отрепьях, которая глядит в камеру с безучастной угрюмостью.
- Это она! – подтвердила Ксюша, с возбуждением разглядывая фотографию.
Поселок-призрак на Монголо-Тувинской границе.
«30 августа 2024 года туристы Валерий Усольцев и Алексей Коновалов у подножия Монгун-Тайги наткнулись на пустой аал, в котором они обнаружили маленькую девочку, бесцельно слоняющуюся среди покинутых юрт, и её тяжело больного отца. Оба были крайне истощены. Туристы вызвали МЧС и передали пострадавших в руки медиков. Куда пропали остальные жители поселка, будут выяснять СЭС и полиция.
- Я почти неделю искал этих мужиков, и, наконец, нашел профиль одного «Вконтакте».
Мы списались и вот, что он рассказал.
Отец положил еще одну распечатку поверх статьи.
От кого: AlexKon1990@ya.ru
Кому: Bogdan_Vasil@inbox.com
Приветствую, Василий!
Сперва я хотел проигнорировать твое сообщение, сочтя его любопытством праздного зеваки, но, узнав подробности, не смог не пойти навстречу, хотя и не люблю вспоминатьэту историю. Прискорбно было узнать, что жизнь девочки по-прежнему под угрозой. Впрочем, я не удивлен, и, прочтя это письмо, ты поймешь, почему.
Мы давно исследуем Республику, и на территории Монгун-Тайгинского кожууна далеко не впервые. Местность суровая, но именно тут мы с другом, как несостоявшиеся антропологи, порой натыкаемся на интереснейшие находки. Иногда это древние курганы, иногда заброшенные святилища, но главное богатство – конечно, коренной люд. Почти все коренные очень приветливы и гостеприимны. И накормят, и выделят юрту под ночлег, и расскажут массу невероятных преданий, за которыми мы и охотимся.
Еще издали мы заметили Оршээлдиг чер – горное кладбище. Тувинцы, по большей части, хоронят своих на обычных кладбищах, но некоторые общины по-прежнему блюдут древние традиции. Тела не зарывают в землю, а кладут головой вверх на склон горы и обкладывают камнями. Как правило, это говорит о том, что рядом проживает кочевой аал (небольшое сообщество). Эти погосты, как правило, маленькие – максимум две-три могилки, потому что и общины немногочисленны и постоянно перемещаются. Но тут наша радость от предстоящей скорой встречи померкла. Кладбище было большим и совсем свежим – около пятидесяти могил. Для кочевого племени это очень много. Сразу возникли подозрения, что целый аал скосила какая-то заразная болезнь, а удаленность от цивилизации и отсутствие связи сделали невозможным своевременный вызов подмоги.
Мы поспорили. Валера рвался на поиски поселка, чтобы узнать, не требуется ли там какая-то помощь, я же, признаться, настаивал на том, чтобы развернуться и уйти. Очень уж не хотелось путаться под ногами у скорбящих родственников. Наш спор прервало появление из-за восточного склона стада баранов. По тому, как они беспорядочно бродили по степи, стало ясно, что никто за животными не присматривает. Обогнув склон, мы вышли к поселку.
Это было... страшное зрелище. Совершенно безлюдная стоянка, продуваемые всеми ветрами, завалившиеся юрты. К каждой был привязан баран с перерезанным горлом. То ли аал так кормил своих мертвых, то ли пытался откупиться от свалившейся на него напасти. В некоторых юртах мы обнаружили разлагающиеся останки людей. Было ясно, что хоронить этих – последних – было уже некому.
Тогда-то мы и увидели девочку, бесцельно слоняющуюся между юртами. Худая, как щепка, в каком-то рубище, босоногая, грязная и явно нездоровая. Как говорится, еле-еле душа в теле. Мы пытались ее расспросить, но она то ли не говорила по-русски, то ли сказывались шок и истощение. Валера вызвал по рации МЧС. Мы укутали ребенка, дали ей воды и, в ожидании помощи, продолжили исследовать поселок в поисках других выживших.
Шамана мы заметили совершенно случайно – на небольшом скальном выступе – и по его стылой неподвижности сначала заключили, что он тоже мертв. Умер за камланием. Казалось, он не ел и не пил многие недели, потому что высох, как египетская мумия. Стоял на коленях у погасшего костра. Глаза его были зарыты. Рядом валялся изорванный бубен. Когда мы его подняли, ноги его захрустели, как сухие ветки. Он тут же очнулся, слабо закричал и заскрежетал зубами с такой силой, что на губах появилась зубная крошка. Кое-как мы перетащили его в ближайшую юрту, развели огонь. Туда же отвели и девочку. При виде ребенка он пришел в необычайное волнение, утверждал, что это его дочь, Чусюккей, и что... ей ни в коем случае нельзя покидать аал. Девочка же не выказала ни малейших эмоций при встрече с «родителем», закопалась, как зверек в шкуры и зыркала на нас своими черными глазёнками.
Валера остался с ними, а я обошел оставшиеся юрты, но больше живых не нашел. Зато нашел юрту шамана и документы его семьи. Паспорта старших, свидетельства о рождении младших и понял, что девочка, действительно, его дочь. Среди прочего я нашел и фотографии. На одной из них была в сборе вся семья.Сам, жена и около десятка разновозрастных детей. Все – пацаны, и только одна, самая маленькая – дочка. Та самая. Удивительно, насколько девочка на фото отличалась от найденного нами «оригинала». Страшно представить, чему пришлось быть свидетелем этому несчастному ребенку прежде, чем она дождалась помощи. Да и после, если верить твоему невеселому письму, ее испытания не закончились...
Когда прибыли спасатели, мы рассказали им все, что узнали в ходе нашего небольшого расследования, и помогли погрузить шамана и девочку в вертолет. Тогда же нам сообщили, что у него свежие переломы колен и лодыжек.
Свежие! Ты представляешь, Василий?!
Пытаясь ему помочь, мы только навредили. Нельзя было его трогать, но кто бы знал! Это сколько же он вот так просидел без движения у потухшего костра, что его кости превратились в труху?!
На этом, в общем-то, все. Нам не хватило места в вертолете, но мы не слишком и расстроились и пошагали своим ходом до Мугур-Аксы. Это большое село неподалеку от горы.
Мы несколько раз справлялись в МЧС о судьбе мужчины и ребенка, но все, что нам удалось выяснить - это что девочка некоторое время провела в Кызыльской детской больнице, но там произошла какая-то эпидемия, и заведение закрыли на карантин, распределив детей по смежным областям.
Отец же ее, к сожалению, после длительного восстановления был помещен в Республиканскую психиатрическую больницу, где, наверное, находится и по сей день.
От тебя я с прискорбием узнал, что девочка в онкологии. Если вдруг доведется повидать её, напомни о нас – двух бородатых дядьках из Тувинской степи – и скажи, что мы молимся о ее выздоровлении, как умеем.
Так же желаю скорейшего выздоровления и твоей дочке.
С приветом,
Коновалов Алексей.
...
К письму была приложена черно-белая копия фотографии семейства Сарыглар. Видимо, Алексей щелкнул ее на свой смартфон, когда нашел. Сидящий в позе лотоса немолодой мужчина, одетый в ритуальное облачение, которое Ксюше напомнило что-то индейское. Пестрый головной убор из птичьих перьев, расшитый халат. В одной руке большущее перо, в другой – бубен, увешанный по кругу металлическими пластинами, лентами и колокольчиками. За его спиной собралась семья – семеро мальчиков от младшего школьного до старшего юношеского возраста, неприметная жена с покрытой головой и...
Ксюша с трудом признала в задорной толстощекой девчушке верхом на стриженом баране свою знакомую. Из-под конусообразной шапочки на грудь спускались две толстые, черные косы – так непохожие на куцые серые хвостики; глаза, которые она запомнила, как угрюмые и безучастные, светились веселым озорством; рот растянулся в открытой, белозубой улыбке – ничего общего с мясистой «воронкой». Крепкие икры, выглядывающие из-под кожаного кафтанчика и обнимающие бока барана, никак не вязались с теми спичками, что торчали теперь из-под подола неизменного коричневого платья.
- Как? – Ксюша откашлялась, - Что... могло там у них произойти?
- Понятия не имею, - отец собрал распечатки в стопку и постучал ей о стол, выравнивая края, - Но, думаю, ответы есть у этого Сарыглара. Отца.
- А ему... может, можно позвонить?
- Сомневаюсь, Ксюха, но... в честь твоего очередного выздоровления я взял небольшой отпуск и...
Ксюша вскочила, перегнулась через стол, чудом не расплескав чай и, обняв папу за шею,
звонко чмокнула его в щеку.
...
Республиканская психиатрическая больница с явной неохотой прихорашивалась к Новому Году, и ей это страшно не шло. Над высокими сугробами чуть возвышалось приземистое, выкрашенное в неуместный небесно-голубой цвет здание с решетками на окнах. Между прутьями решеток выглядывали приклеенные к стеклам бумажные снежинки, снеговики и зайчики, вызывая ассоциации с детским садом строгого режима.
Василия и Ксюшу приняла заведующая с непроизносимым именем, которое они тут же забыли, и была страшно удивлена, ведь с момента прибытия Кары Сарыглара, они были первыми гражданскими, кто пришел его навестить.
- Родственники? – спросила она, с сомнением оглядывая их.
- А сами как думаете? – ответил Василий вопросом на вопрос. Вышло несколько грубовато, и он тут же поспешил объясниться, - Моя дочка Ксения лежала в больнице с Чусыкай Са...
- Чусюккей! – поправила его Ксюша.
- Да... Так вот, она лежала в больнице с его дочкой и пообещала, если выпишется первой, то обязательно поедет и передаст привет отцу. Надеюсь, его можно повидать?
Василий достал из-за пазухи коробку шоколадных конфет и положил на стол.
- В общем-то, это не запрещено..., - женщина профессиональным жестом смахнула коробку в ящик и поправила мишуру на маленькой, искусственной елке, стоящей рядом с монитором, - Я вообще не уверена, что ему тут место, но...
- Почему же его сюда поместили?
- Ой, - заведующая отмахнулась, - он еще в ЦРБ лежал, когда к нему нагрянули из полиции – выяснять, что все-таки случилось в поселке, и он им таких небылиц выдал, что его быстренько подлатали и отправили к нам. От греха. Только они не приняли во внимание, что он все-таки шаман, и у него может быть своя – шаманская – интерпретация вполне реальных событий. Я за ним наблюдаю уже несколько месяцев, и все больше склоняюсь к тому, что ему бы в специнтернат или на поруки родне. Но бюджетные места в интернате заняты, а родня... Сколько, вы говорите, его дочке лет?
- Восемь, - ответила Ксюша, почувствовав отцовскую заминку, - Или семь.
Женщина поскучнела, явно прикидывая, что в ближайшем будущем вряд ли удастся сбыть пациента, потом со вздохом поднялась и позвала посетителей за собой.
В коридорах было прохладно и почти темно. Большинство палат не было заперто, и больные свободно перемещались по больнице. Несколько человек сидели в общей комнате у телевизора. За ними присматривала немолодая медсестра.
- Кара-оол, к вам гости, - негромко произнесла заведующая неприметному, худому человечку, скорчившемуся в инвалидной коляске. Тот оторвал взгляд от теленовостей и с удивлением взглянул на мужчину и девочку.
- Давайте ваши куртки. Потом у меня заберете, а то гардероб уже закрыт, - заведующая,
нагруженная верхней одеждой, деликатно удалилась.
- Меня зовут Василий Богданов, - представился отец, - а это моя дочка Ксения.
- Кара-оол Сарыглар, - сдержанно ответил мужчина, подавая худую, плохо работающую
пятерню, - Чем могу...
- Я с вашей дочкой в больнице лежала, - произнесла Ксюша и умолкла, видя, как начало
вытягиваться сухое, обветренное лицо шамана.
- Пойдемте в палату, - возбужденно ответил он, с трудом ворочая массивные колеса старой коляски, - пока они ящик смотрят...
Палата была огромной, человек на десять, но в настоящий момент койка была занята только одна – на ней из-под застиранного, полосатого пододеяльника торчала прядь седых волос и раздавался громкий храп.
- Где она сейчас?! - нервно спросил шаман.
- Онкология?! – Кара-оол задохнулся и умолк, во все глаза разглядывая отца с дочкой, - Боже!
- Она в порядке, - поспешила его успокоить Ксюша, - худенькая, конечно, но...
- Сколько уже умерло?! Ну!
- Что с ней такое? – девочка присела на корточки возле коляски, - Что... она такое?
- Ты не ответила! Сколько детей умерло?!
- С момента ее поступления – трое, насколько я знаю... Но были и чудесно выздоровевшие! Я, например!
- Это что-то новенькое..., - шаман недоверчиво хмыкнул, - Она скосила весь аал меньше, чем за полгода. Никого не выпустила живым. Кроме меня, само собой.
- Само собой? – Василий приподнял одну бровь.
- Это месть азалара, - губы Кары затряслись, но он справился с собой и похлопал ладонью по матрасу на своей койке, - садитесь. Я постараюсь объяснить так, чтобы вы поняли.
Богдановы покосились на грязно-белую простынь и остались на ногах.
- Я шаман вот уже в седьмом колене, - начал свой рассказ Кара-оол, - И каждый шаман,
когда его путь переваливает за вершину и начинается спуск под гору, сталкивается со
страшным выбором. Память о таких испытаниях передается из поколения в поколение, чтобы
каждый Улуг хам был готов и заранее крепил дух. Я уже не молод и опытен, но, как
оказалось, все равно оказался не готов. И то, что сейчас происходит – расплата.
Шаманская работа – заключать соглашения с духами и демонами – азаларами - в обмен
на... дары. Хочешь найти пропавшего человека или вылечить хворобу, или подтасовать
правильные события – найди и договорись с нужным духом, а потом щедро заплати ему за
услугу. Не скупись, не хитри, не малодушничай, и никому никогда не рассказывай об
уговоре. Молодые шаманы так и поступают, а плата за разовые услуги – частая, но
пустяковая. Петух или баран или несколько недель собственной жизни, но Улуг Хам –
Большой Шаман – заключает пожизненный договор с конкретным азаларом и пользуется его
силой всю жизнь. Но и цена... Цену шаман знает заранее, и сам вправе выбрать ребенка.
- Ребенка?! – хором воскликнули Василий и Ксюша.
- Да, свою плоть и кровь. Чаще всего, расплачиваться шаману приходится уже на
смертном одре, когда близится его срок уйти в Серые степи. Нет, ему не приходится лично
убивать свое дитя. Это происходит само собой... болезнь или несчастный случай. Как
правило, это смерть уже взрослого и состоявшегося человека, успевшего посеять семена и
взрастить плоды. Это честный обмен. Но случается, что шаман пытается мухлевать и отдает в
оплату нерадивое или нелюбимое, или ущербное дитя... и это чревато...
- То есть... вы..., - Ксюша, устав сидеть на корточках придирчиво осмотрела казенный
матрас и присела на самый краешек, - Вы пожертвовали нелюби...
- Речь о моем деде. У него было больше пятнадцати детей. Когда родился последний, он
уже совсем стар был, да и старшие его сыновья уже в старики подтягивались. Но он решил
схитрить и отдал этого – позднего – сынишку, который так и этак был не жилец. И водянка у
него была, и полиомиелит. Мальчишке максимум два-три года жизни давали, но дед решил
не мучить ни ребенка, ни семью, и на своих руках унес его на вершину Монгун-Тайги. Его
азалар принял жертву, - Кара замялся и поглядел в зарешеченное окошко, за которым
высились синеватые в ранних сумерках сугробы, - Аал, конечно, сомневался. Шептались
между собой, что, дескать, больно дешево взял азалар за почти вековой труд. А доподлинно
узнать нельзя, ведь шаман не имеет права разглашать условия договора. Нарушение этого
грозит бедой всем вокруг.
Долго ждали падёж скота или собственные хвори. Или войну. Или что Монгун-Тайга
уйдет под землю. Что-то, что им указало бы, что дело нечисто. Но ничего такого не
произошло ни тогда, ни потом. Жизнь текла своим чередом, пока уже мне - его внуку - не
пришел черед платить по счетам.
У меня было семь сыновей и одна дочка. И каждый раз, когда я брал новорожденного на
руки, помимо отцовской радости и гордости я испытывал величайшую скорбь. Ведь один из
моих мальцов должен был пойти в уплату за то, чтобы весь аал жил и процветал.
Кто-то из шаманов сразу выбирает жертву, кто-то кидает жребий, кто-то созывает
семейный совет в надежде, что объявится доброволец. Все это – мерзость и грязь,
недостойные Улуг Хама. Я понятия не имел, на кого из парней падет мой выбор, когда
придет срок. Может, на самого старшего, может, на самого плодовитого, может, на того, кто
прельстится сверкающими огнями больших городов и покинет родную степь. Но никогда,
слышите, Василий и Ксения, никогда я даже не помышлял о «заклании» единственной
дочери. А мой азалар только этого и ждал и впервые на памяти нашего рода сам указал
жертву...
- Чусюккей, да?
Кара замолчал. На суровых темных глазах выступили скупые слезы.
- Если бы вы ее видели... я имею в виду, до...
- Мы видели фотографию, - Ксюша склонилась, положила ладонь ему на запястье и
мягко пожала, - Она – милаха.
- Она бы выросла красавицей, настоящей степной княжной, но... ей не суждено было
даже...
Шаман выдернул руку и, закрыв ей лицо, затрясся в сухих рыданиях.
- Что было дальше? – поторопил его Василий, - Вы... отказались, ведь так?
Тот кивнул.
