В ресторане царила праздничная атмосфера. Свет ламп и свечей отражался в бокалах с вином, густым и тёмным, словно кровь. Музыка мягко лилась из колонок, заполняя зал уютной мелодией. Михаил и Лера сидели за центральным столом, принимая поздравления и наблюдая за весельем.

Аня появилась незаметно, ближе к завершению праздника. Её улыбка, лёгкая и вроде бы доброжелательная, не трогала глаз. Она двигалась неспешно, словно случайно оказалась здесь и никуда не торопилась. Её присутствие не сопровождалось ни громкими возгласами, ни удивлением гостей, но все сразу почувствовали перемену в атмосфере. Кто-то перестал смеяться, кто-то недоумённо взглянул на дверь.

Лера заметила её первой и напряглась снова. Аня приблизилась к столу. Её шаги, лёгкие и бесшумные, несли в себе странную уверенность. Она напряжённо следила за каждым движением Ани, не в силах понять, как можно так измениться за столь короткий срок.

Воздух в комнате внезапно стал плотным, движения гостей замерли, а звуки стали тише. Лере на мгновение показалось, что лицо Ани начинает плавиться, словно воск с погребальной свечи. Черты стали изменяться: на коже проступили веснушки, похожие на ржавые пятна, а волосы обрели прежний рыжий оттенок, обрамляя лицо, полное боли.

Её глаза наполнились слезами, но это была не прозрачная влага, а густая чёрная жидкость, которая стекала по щекам вязкими потоками. Лера в ужасе вскрикнула, отшатнулась назад и зажмурила глаза, но даже так видение не покидало её.

Мгновение и всё стало как прежде. Аня, как ни в чём не бывало, держала в руке бокал. Она произнесла тост ровным, спокойным голосом, а на её лице снова играла приветливая улыбка.

— За молодых! — провозгласила Аня и её голос разнёсся по залу.

Михаил не отрывал взгляда от Ани, пока она приближалась к столу. Он невольно напрягся, отставив бокал с шампанским в сторону. Он никогда не видел её такой — уверенной, почти величественной.

Михаил поймал себя на том, что ему не хватает той прежней Ани, мягкой и тёплой. Рыжеволосой девушки с застенчивой улыбкой, которая так искренне верила в их будущее. В тот момент, когда он предал её доверие, он не мог думать ни о чём, кроме желания быть с Лерой.

"Я полюбил Леру," — повторял он себе тогда. Сначала он жалел Аню. И время заставило его поверить, что это была судьба. "Так бывает. Мы просто не были друг для друга." Эти слова успокаивали, но глубоко внутри он знал, что это неправда. Он сделал выбор. Они оба сделали.

Теперь, глядя на Аню, он чувствовал странное смешение вины и страха. Её уверенность казалась чуждой, а холодная красота делала её почти неземной. В этом облике не было ничего от той девушки, которую он когда-то обнимал и которой клялся в любви.

Внезапно лицо Ани начало меняться. Михаил видел, как кожа натягивается, становясь тонкой и жёлтой, словно старый пергамент. Череп проступил под поверхностью острыми линиями, словно кости вот-вот готовы были прорвать плоть. Рот Ани начал растягиваться, и в нём появились жёлтые острые зубы, похожие на обломки старых надгробий.

— Ну что, женишок, счастлив? — прошипела Аня. Её голос был похож на скрежет стекла по металлу, болезненно отдаваясь эхом в голове Михаила. — Я подарочек-то приготовила...

В её руке появился нож. Это был самый обычный столовый нож с потемневшей деревянной ручкой, по лезвию которого заструилось что-то густое и чёрное, напоминающее смолу.

Аня резко вонзила нож в тушку жареной курицы. Блюдо дёрнулось, как будто в нём была жизнь, едва потухшая. На миг показалось, что курица шевельнулась, но это движение выглядело слишком реальным, чтобы быть иллюзией. Из глубокого разреза потекла густая чёрная жидкость, напоминающая кровь. Она струилась неравномерно, с пульсацией, будто у блюда всё ещё билось сердце.

Михаил моргнул, и видение пропало. Перед ним снова сидела обычная Аня, спокойно держащая нож, которым отрезала кусочки от жареной курицы, будто ничего странного не произошло. Но холод уже разливался по позвоночнику, а в ушах звенел отголосок голоса, который не мог принадлежать человеку.

— Ну как тебе в деревне? — Михаил попытался справиться с напряжением в голосе. — Природа, тишина... Всё так, как ты мечтала?

Аня аккуратно положила вилку и нож на тарелку, медленно вытерла губы салфеткой и, чуть заметно улыбнувшись, ответила:

— Прекрасно. Работаю на удалёнке… То, о чём я всегда мечтала. Город был слишком шумным, а там… там всё иначе. И, кстати меня Аней больше никто не зовёт, я - Ганна, как по паспорту. В честь бабушки назвали, но родители всегда называли Аней.

Лера сидела рядом, погружённая в свои мысли. Её взгляд был прикован к тарелке, но в голове всё перемешалось. После странного видения внутри всё сжималось.

Аня заметила молчание Леры. Не задавая лишних вопросов и не дожидаясь слов, она плавно поднялась из-за стола.

— Мне пора, — произнесла она с лёгкой, почти дружелюбной улыбкой. — Удачи вам.

Она сделала несколько шагов, повернулась напоследок и покинула зал.

В зале повисла странная тишина, разбавляемая лишь редкими возгласами гостей. Они продолжали пить, улыбаться, но будто на автомате. Веселье стало вымученным и люди постепенно начали расходиться.

— Домой? — Лера тихо посмотрела на мужа, надеясь, что он согласится.

— Поехали, — пробормотал Михаил, устало расстёгивая верхнюю пуговицу рубашки.

Дверь с протяжным скрипом впустила их в полутёмную квартиру. Лера перешагнула порог и, не успев закрыть дверь, принялась стаскивать с себя подвенечное платье. Она дёргала ткань, не заботясь о застёжках или швах. Кружева трещали, бусины сыпались, стукаясь и раскатываясь по полу.

— Включи свет, — хрипло выдохнула она, почти шёпотом.

Щёлкнул выключатель. Под тусклым светом лампочки проявились детали комнаты: смятая постель, открытый шкаф с торчащим рукавом пиджака, недопитая чашка на столе. Всё выглядело до ужаса обыденно, будто жуткой свадьбы и вовсе не было.

— Есть хочешь? — спросил Михаил, просто чтобы что-то сказать.

— Спать хочу, — тихо сказала Лера. — Голова кругом. Мне нужно в душ... — Она потёрла виски, стараясь удержать равновесие поплелась в ванную.

Из открытой форточки проникал влажный ночной воздух, донося с собой слабый лай собак. Где-то далеко шумел ветер, шелестя листвой. Лера, не произнеся больше ни слова, исчезла в душе, оставив за собой лёгкий аромат свадебных духов.

Михаил остался в гостиной. Он сел на диван, уставившись в одну точку, не в силах избавиться от чувства, что в этой квартире с ними было что-то ещё. Ему казалось, что из темноты коридора кто-то смотрит, выжидает.

Он смотрел в чёрный прямоугольник окна, словно ожидая увидеть там что-то. Вздохнув, он щёлкнул выключателем и неуверенным шагом направился в спальню, прихватив со стола зачем-то нож.

Сон не шёл. Михаил ворочался, прислушиваясь к завыванию ветра за окном. Но сказывалась невероятная усталость и постепенно накрыла дремота.

Он очнулся от резкого озноба. В комнате стояла ледяная стужа, и пар вырывался изо рта при каждом выдохе. Михаил медленно повернул голову, сжимая кулаки в бессильной попытке успокоиться. Рядом с ним, на кровати, лежала не Лера.

Это была Аня. Или то, что когда-то было Аней. Её лицо исказилось в зловещей ухмылке, обнажая неровные, пожелтевшие зубы. Уголки её губ начали трескаться с сухим хрустом, а из разрывов потекла густая, маслянистая чёрная жидкость. Её рот растягивался всё шире, угрожающе, как у змеи перед броском.

По углам начали скапливаться сгустки тьмы, густой и вязкой, как смола. Они отделялись от стен, принимая очертания мелких существ с изогнутыми рогами и удлинёнными конечностями, оставляя на стенах и потолке пятна, похожие на обугленные следы.

Михаил дёрнулся, пытаясь подняться, но его тело будто парализовало. Аня навалилась на него всем своим неестественно тяжёлым телом. От её ночной рубашки исходил запах сырой земли и гнили. Под тонкой тканью кости перекатывались, как змеи под кожей.

Её ледяные пальцы впились в его плечи, кожа на них трескалась, обнажая серую, сухую плоть. Собрав последние силы, Михаил нащупал нож и вонзил его прямо в грудь чудовищу. Лезвие вошло с пугающей лёгкостью, как в сырое дерево.

Из раны хлынула густая, пульсирующая тьма. Она обхватила его руку, потянулась к лицу тонкими щупальцами, оставляя на коже ощущение ледяного жжения.

"Ты думал, что я простила? Ты думал, что всё забудется, потому что ты решил, что можно сказать просто 'так получилось' и всё?" — прошипела она. Её голос стал низким, тяжёлым, как гром в предгрозовой тишине.

"Вы обманывали меня, смеялись надо мной за спиной. Ты твердил, что мы скоро поженимся, что создадим ячейку в обществе. Ты думал, что тебе всё это возможно простить?"

Аня издала жуткий хохот, похожий на карканье стаи ворон. В её руке возник нож, по лезвию которого шевелились крошечные существа, напоминающие головастиков с человеческими лицами. Они открывали рты, издавая тонкое, шипящее скрежетание.

Мир вокруг остановился. Свет померк, словно на него накинули чёрное покрывало. Тень сжималась вокруг, пожирая всё живое, оставляя за собой пустоту.

Лера стояла перед зеркалом, дрожа от ледяной воды, стекавшей с её тела. Она подняла глаза на своё отражение, но вместо собственного лица увидела Аню. Это была не просто тень или иллюзия — Аня стояла там, в зеркале, как будто её отделяло только тонкое стекло, готовое лопнуть от одного прикосновения.

— Ты украла его. Ты предала меня. Ты лгала, вместо того чтобы сказать правду. Всё за моей спиной, словно я была для тебя пустым местом. Тьма, будто живая, обвивала Леру, сжимая её в невидимых оковах.

Её взгляд оставался прикованным к Ане, словно магическая сила удерживала его.

— Свадьба, планы, мечты... А ты просто забрала это. А теперь всё должно быть хорошо? А о том, что пережила я, ты хоть раз задумалась?

Паника захлёстывала, но Лера была бессильна. Её мысли, как всполохи, перескакивали с одного образа на другой: Михаил, их смех, первые обещания. Лера чувствовала, как в её груди нарастает давление, будто внутри всё вот-вот взорвётся от противоречивых чувств: страх, вина, отчаяние и… вспышка жалкого оправдания.

"Это не я виновата… Это он…" — думала она, но даже эта мысль тонула в зыбкой, поглощающей её тьме.

Аня больше ничего не говорила. Тьма сомкнулась вокруг неё, словно ловушка, и её сознание будто начало тонуть. Её тело больше не принадлежало ей — оно двигалось само, медленно подчиняясь чужой воле. Последнее, что она помнила, — холодный блеск ножа, но дальше сознание утонуло во тьме.

Когда Лера очнулась в спальне, её глаза остановились на постели, где лежал Михаил. Его тело было неподвижно, нож торчал прямо в сердце, а под ним разливалась кровавая лужа. Лера открыла рот, чтобы закричать, но её голос сгинул в пустоте. Она словно потеряла себя, разум окончательно погрузился во тьму, лишённую даже намёка на спасение.

Обманчивая тишина раннего утра укрывала улицы серым туманом. Первые лучи солнца ещё не пробились сквозь облака, а воздух пах сыростью. Елена Николаевна, свекровь, славилась своим нетерпением и привычкой к порядку. Решив не откладывать дела, она взяла коробку с пирогами, прикрытую белоснежным полотенцем, и направилась к молодожёнам, чтобы поздравить и помочь разобрать свадебные подарки.

Её каблуки гулко отбивали шаги по ступеням подъезда, звук которых эхом отдавался в гулкой пустоте. Поднявшись на этаж, Елена Николаевна сразу заметила приоткрытую дверь. Сквозняк еле слышно шевелил угол занавески в коридоре, а из глубины квартиры доносился слабый, прерывающийся стон — как будто кто-то отчаянно старался подавить рыдания.

Она застыла на пороге, вглядываясь в тёмную глубину прихожей. Сердце заколотилось в груди, ноги словно приросли к полу. Преодолев оцепенение, она осторожно шагнула вперёд, ощущая, как воздух становился всё тяжелее. Плач, доносящийся из глубины квартиры, перешёл в странное утробное рычание, заставив её похолодеть от ужаса.

Когда она заглянула в спальню, её дыхание оборвалось. Лера сидела на полу, сжавшись в комок, и медленно раскачивалась взад-вперёд. Её сорочка, пропитанная кровью, липла к телу, а на лице застыла странная, болезненная улыбка. Из её горла вырывался вой — низкий, нечеловеческий, напоминающий стон раненого зверя.

Елена Николаевна замерла в дверном проёме, с трудом осознавая происходящее. Её взгляд упал на кровать. Михаил лежал неподвижно, на груди виднелось красное пятно, а кровь растекалась по простыням тёмными бурыми пятнами, обволакивая его тело.

— Михаил... — выдохнула она, пытаясь понять, что делать. Голос звучал хрипло, будто она говорила сквозь сжатое горло.

Лера вдруг резко подняла голову. Её глаза, пустые и широко раскрытые, смотрели прямо на Елену Николаевну. В них не было ни боли, ни страха — только бездна. Она медленно подняла руку с ножом, лезвие которого поблёскивало в свете утреннего солнца.

Полиция приехала спустя сорок минут. Соседи успели вызвать их, услышав дикий вой, доносящийся из квартиры.

— Женщина в шоковом состоянии, — сказал один из полицейских, делая запись в блокноте. — Признаки нервного срыва. Возможно, психоз.

— Жертва — мужчина, 30 лет. Рана в области сердца. Вероятно, убийство, — второй офицер мрачно кивнул. — Судя по всему, нанесена ножом, который мы нашли в руках его жены.

Лера не сопротивлялась, когда её поднимали с пола. Её руки были покрыты кровью, волосы свалялись в спутанные пряди. Она больше не выла, но её глаза оставались пустыми, взгляд устремлён куда-то вдаль, за пределы этой комнаты.

— Она... Она же просто сошла с ума, — прошептала Елена Николаевна, стоя в прихожей и крепко прижимая к себе свою сумку, как последний щит.

В воздухе стоял запах сырости, а за окном, в утреннем свете, в тени деревьев, на мгновение показалась фигура женщины с чёрными, как ночь, волосами. Её глаза блеснули в рассветном свете, прежде чем она растворилась в сгущающемся тумане.

Лера, раскачиваясь из стороны в сторону, шептала одними губами:

— Она вернулась... Она сказала... Так получилось...

Аня сошла с автобуса, ступив на потрескавшийся асфальт. Вокруг растекалось тихое летнее утро, напоённое запахом влажной травы и полыни. Её шаги были лёгкими, неторопливыми, как у человека, знающего свою цель. Тёмные волосы мягко скользили по плечам, а губы тронула едва заметная улыбка.

Вместе с силой пришло и проклятие. Ганна теперь знала, что плата за её способности будет высокой — она навсегда останется чужой. Люди могли звать её на помощь, но никогда не осмеливались пригласить в свои жизни. Они прятали лица за занавесками, их голоса дрожали, когда они шёпотом произносили её имя.

Она могла помочь каждому, кто переступал порог её дома, даже тем, кто приходил с нечистой совестью. Лгали ли они, умалчивали ли правду или искали помощи ради мести, Ганна принимала их всех. Но за ложь и пороки плата была соответствующей. Демоны тоже нуждались в работе, и Ганна знала, как их занять.

Пустая деревенская дорога шла к лесу. Стоило Ганне появиться, как жизнь за калитками замирала: ставни захлопывались, шёпоты угасали. Женщины торопливо крестились и исчезали за калитками. Собаки, почуяв её запах, поджимали хвосты и прятались в конуры.

— Ганна вернулась... Чёрная ведьма... Господи, спаси... — шептались за занавесками.

Когда она была уже почти у своего дома, её окликнули.

— Ганна Васильевна! П-подождите! — раздался слабый, заикающийся голос.

К ней бежала молодая женщина, бедно одетая, с измученным лицом и красными от слёз глазами. Она спотыкалась, прижимая к груди смятые купюры, и, добежав, остановилась, тяжело дыша.

Две недели назад её трёхлетняя дочь Юля лежала в больнице, и врач покачал головой:

— Неделя. Больше мы ничего сделать не можем, рак победил...

Отчаявшись, она пришла к Ганне. Та выслушала её молча и произнесла лишь одно слово:

— Помогу.

Вчера вечером позвонили из больницы:

— Случилось чудо. Ваша девочка идёт на поправку.

— Но плата... вы так и не сказали, — произнесла женщина, запинаясь.

Ганна смотрела на неё своим тяжёлым, всё понимающим взглядом.

— У твоей коровы молоко вкусное, — сказала она наконец.

— Так нет же коровы... — начала женщина, но Ганна уже развернулась и продолжила свой путь.

На следующее утро во дворе женщины стояла корова — здоровая, упитанная, с ласковыми глазами. Соседка принесла ведро молока:

— Мы с деревней скинулись. Раз уж дочка поправляется, решили помочь.

У самого леса, в тени деревьев, что-то шевельнулось. Сгорбленная старуха смотрела на Ганну, её рот растянулся в жуткой, беззубой ухмылке.

— Даааа... не ошиблась с приемницей. Теперь можно и на покой, — прошептала она.

Теперь уже Ганна, а никакая ни Анна, шла и не оглядывалась. Она остановилась перед покосившейся калиткой своего дома. Всё в ней было спокойным, размеренным. Только в глубине её глаз полыхнуло что-то тёмное, древнее, как сама земля, по которой она шла.

Она пришла к себе домой... Навсегда.

Утро обманывало своей кажущейся тишиной. Солнце лениво пробиралось через мутные стекла хрущёвок, цеплялось за облупленные фасады и мягко плавило липкий асфальт. В палисаднике соседки ожесточённо спорили. Одна требовала больше воды для своих гераней, другая яростно защищала право сухой земли «дышать».

Воздух был влажным, насыщенным запахами сирени, скошенной травы и едким дымом старого «Жигуля», который пыхтел, будто выдыхал последние силы.

На кухне Аня сидела, крепко сжимая чашку с остывшим кофе. Воспоминания кружились в голове, как обрывки старой киноплёнки: её радостный поход к Лере, лучшей подруге, чтобы шёпотом обсудить предстоящую свадьбу. Но вместо улыбок она столкнулась с предательством.

Дверь у Леры оказалась не заперта. Аня вошла, и её шаги замерли у порога спальни. На смятых простынях, в тесных объятиях, лежали двое — её жених и подруга. Слова путались в голове, обрывками цеплялись за остатки здравого смысла. Три года вместе, совместные планы, выбор кольца... Всё это внезапно обернулось пустотой.

Теперь кружка обжигала пальцы, но тепло не проходило дальше кожи. Казалось, что оно такое же пустое, как отражение в мутной поверхности кофе — рыжеволосая девушка с растрёпанными волосами, в растянутой футболке и яркими веснушками, которые она всегда ненавидела, смотрела на неё из черной глубины напитка.

«Ты слишком драматизируешь, Ань», — голос Леры звучал так, будто это она была вправе обижаться. Её взгляд оставался таким же уверенным, как и всегда. — «Мы же не специально. Просто так получилось».

Так получилось. Два простых слова, словно осколки битого стекла, впились в сердце Ани. Она стояла, вцепившись побелевшими пальцами в дверной косяк, и смотрела на них — таких знакомых, но будто совсем других людей. Михаил, ерзая на краю кровати, избегал её взгляда. Лера нервно кусала губы, прижимая к себе простыню, будто прячась не от Ани, а от собственной совести.

Она спускалась по лестнице, будто механическая кукла. Каждый шаг отзывался гулким эхом в пустоте её груди. Выйдя из подъезда, Аня зажмурилась от яркого солнца, которое беспощадно било в глаза. Оно больше не согревало — только выжигало, как расплавленный металл, пытаясь испарить последние капли надежды.

Горячий ветер трепал волосы, швырял их в лицо, напоминая о новой реальности.

Квартира встретила её холодной, гулкой тишиной. Фотографии на стенах, парные чашки в шкафу, его рубашка на спинке стула — всё это теперь казалось декорациями из прошлой жизни.

Её вещи скромно жались в углу — старый рюкзак, пара футболок, потёртые джинсы и плетёная сумочка с горсткой монет на дне. Всё её прошлое вдруг уместилось в этих ненужных предметах, как засохшие цветы в давно забытой вазе.

Тишина комнаты наваливалась, давила на виски. Каждое мгновение здесь казалось бесконечно долгим. Собирая вещи, Аня двигалась механически, как сломанная кукла. На всё ушло меньше получаса. На самом деле, ей было нечего брать из этого места, где каждая мелочь шептала об утраченном счастье.

Автобус замедлял ход, ныряя в зелёный коридор высоких елей. Узловатые ветви стучали по стёклам, словно пытались заглянуть внутрь. Лес окружал дорогу, поглощая её своей густой тенью.

Аня сидела, прижавшись лбом к прохладному стеклу. Пейзаж за окном расплывался в мутное зелёное марево. Ничто вокруг не казалось реальным. В голове гудело от мыслей, сердце билось в груди, как пойманная птица.

— Ну что, в гости али насовсем? — раздался хриплый голос водителя.

Старик за рулём чуть ухмыльнулся, не отрывая взгляда от дороги. Его седые волосы торчали из-под видавшей виды кепки, а руки крепко держали потрёпанный руль.

— Не знаю, — ответила Аня, не отрывая взгляда от мелькающих за окном теней деревьев.

— Все сюда так едут. Кто от долгов, кто от тоски, — продолжал водитель, переключая передачу. Металл скрипнул, как будто жаловался. — Тут вам, городским, только тоску заливать и остаётся.

Аня промолчала. Слова звенели в пустоте, не достигая сознания. В голове билась одна мысль: «Так получилось».

Автобус высадил её на перекрёстке. Грунтовая дорога петляла между покосившимися домами. Заборы скрипели на ветру, шаги гулко отдавались в деревенской тишине.

Ветер шелестел в траве. Местные жители прятались за занавесками, но Аня чувствовала их пристальные взгляды. Приглушенный шепот складывался в мелодию страха.

Несколько минут она брела под невидимыми взглядами, пока, наконец, не услышала то, что они пытались скрыть.

— Ведьмино отродье, — прошептала старуха за забором, будто ядовитый шип.

Когда Аня подошла к дому, в воздухе повис запах полыни и сырости. Дом возвышался над травами угрюмым стражем - покосившиеся ставни, прогнувшаяся крыша, растрескавшаяся дверь. Пустые окна смотрели на неё, как глаза старого зверя.

Дверь открылась со скрипом. Внутри воздух был тяжелым от сырости и запаха старых трав. Стены, покрытые пылью, хранили следы прошлого. Проведя пальцами по стене, Аня оставила тонкий след. Запахи леса, древесной гнили и трав напоминали о жизни, далекой от городской суеты.

Она была здесь только раз, когда ей было пять. Воспоминание вспыхнуло внезапно, острое, как опасная бритва: мать кричит на бабку, голос дрожит от ярости и страха. Слова эхом доносятся из прошлого:

— Моя дочь никогда, слышишь, никогда не будет такой, как ты!

Маленькая Аня тогда ничего не понимала, но отчётливо запомнила, как мать стиснула её за руку, затащила в машину и, захлопнув дверь, удерживала, не давая выйти. Они уезжали, не оглядываясь, а бабка так и осталась стоять на крыльце, маленькая и неестественно хрупкая в закатном свете.

С тех пор они сюда не возвращались. Бабка исчезла из их жизни, оставив за собой только этот покосившийся дом и воспоминания, слишком тяжёлые и страшные, чтобы к ним возвращаться.

Теперь, стоя в этом доме, с липкой от пота кожей и сердцем, колотящимся где-то в горле, Аня ощутила, что её возвращение — не случайность. Эти старые стены скрывали что-то большее, чем просто пыль и воспоминания. Они таили ответы, которые манили её, пугая одновременно.

Внезапно мысли унеслись в прошлое. Перед глазами вновь встали образы Михаила и Леры — их смех, их близость, их предательские глаза. Казалось, она слышала их голоса, произносящие те слова, которых не хотела слышать. Дрожь прошла по телу, словно ледяной ветер проник под кожу.

Мысли о конце, о возможности суицида начали возвращаться всё чаще. Предательство резало по-живому, как свежая рана, оставляющая шрамы не только на теле, но и в душе.

Аня стояла перед зеркалом. Отражение начало расплываться, и из мутной дымки проступила другая фигура - женщина с резкими чертами, угольно-черными глазами и седой тяжелой косой. Её пронзительный взгляд, казалось, проникал в самую душу.

— Ты что удумала, дура малохольная? — раздался хриплый голос, словно прорезая эту мучительную тишину.

Аня вздрогнула. Её голова дёрнулась, она огляделась, но комната оставалась пуста. Только воздух стал густым и неподвижным, будто наблюдал за ней.

Аня сделала шаг назад, инстинктивно зажимая рот рукой, чтобы сдержать крик. Её взгляд приковало лицо в зеркале, она не могла отвести глаз, даже если бы захотела.

— Кто… вы что такое? — голос её дрожал, почти теряясь в тишине.

— Кто? Да прабабка твоя, кто ж ещё. Ганна, по материнским корням. Не помнишь меня? Помнишь, — старуха криво усмехнулась, обнажив редкие, пожелтевшие зубы. Её глаза были ледяными, тяжёлый взгляд словно пробирал до самых глубин души. — Мамка твоя, дурёха, родство отрицает, вот и молчит. Всё бегает, свечи в церквях ставит, думает, что так изменить судьбу можно. Ха, зря старается. Сила в нашем роду — великая.

Аня с трудом сглотнула.

— Какая… какая сила? — спросила она, заикаясь. Ноги отказывались двигаться, будто сковал страх, а воздух в комнате становился всё тяжелее.

— Видишь сама — через зеркало говорить могу. И не только это, — старуха чуть подалась вперёд, её лицо почти коснулось мутного стекла. Казалось, оно сейчас выльется наружу, как густая тень. — Отомстить хочешь?

Аня замерла. Дыхание застыло в горле. Перед глазами всплыли образы прошлого, как чёрные лоскуты, разрезанные и сшитые неровными швами. Её отражение, перекошенное болью и страхом. Воспоминания, пульсирующие в висках: Михаил и Лера, смятые простыни, их голоса, полный отчаяния смех. Гнев и боль били, как резкий порыв ветра.

— Вижу, хочешь, — старуха сузила глаза, её взгляд стал пронзительным, острым, как нож, готовый разрезать любой страх на мелкие кусочки.

Старуха медленно протянула руку сквозь зеркало. Её пальцы напоминали корявые, узловатые корни дерева, бледные и сухие, как старый пергамент. Между костлявыми пальцами поблёскивал небольшой пузырёк с мутной, почти чёрной жидкостью. Она держала его с такой уверенностью, будто это было оружие или ключ к чему-то неведомому.

Аня не отрывала взгляд от пузырька. В глубине тёмного стекла что-то медленно двигалось, словно жило своей собственной жизнью, будто в сосуде была заключена чужая, пульсирующая сущность.

— Если выпью... что будет? — её голос был едва слышен, слабый, как последний шёпот. Руки мелко дрожали, пальцы почти не слушались.

— Заново родишься, — старуха ухмыльнулась, обнажив ряды редких, жёлтых зубов. Её глаза вспыхнули насмешкой. — Всё, что было, исчезнет. Всё, что тебя держит, растворится. Но... — она сделала паузу, будто смакуя момент. — Не забывай, девочка. Всё имеет свою цену.

Аня сглотнула, но оторвать взгляд от пузырька не смогла. Её рука потянулась вперёд, несмотря на внутреннее сопротивление. Стекло было тёплым, почти горячим, будто сосуд был живым. На его поверхности плясали слабые отблески света, переливаясь ртутными пятнами.

— Помни: ничего просто так не бывает, — голос старухи звучал где-то вдалеке, как эхо в огромной пустоте.

— Я... я согласна, — прошептала Аня. Её голос был сдавленным, словно что-то сдавило грудь и не давало нормально вдохнуть.

Пузырёк был наполнен густой, маслянистой жидкостью, которая переливалась тёмными волнами. От него тянулся запах болотной гнили, прелых листьев и сырой земли. Запах становился всё сильнее, пробиваясь в сознание, как колкий, удушающий яд.

Она закрыла глаза и решительно опрокинула пузырёк. Вместе с запахом болотной тины во рту разлился привкус влажной земли, гнилых листьев и чего-то удушающе-приторного.

Холод стремительно распространился по животу, волной поднимаясь выше. Аня почувствовала, как тело начало сжиматься, становиться чужим и неуправляемым. Ноги подкосились, и она рухнула на кровать, выгибаясь дугой под нестерпимыми судорогами.

Первый приступ рвоты заставил её опуститься на колени. Пол под ладонями был ледяным, а холод будто проникал прямо в её кожу. Из горла вырывались грязные потоки, смешиваясь с веснушками, которые, словно смытые краски, стекали с её лица. Мутная лужа под ней казалась олицетворением всего произошедшего — хаоса и разрушения.

Слипшиеся волосы липли к лбу, их пряди падали на глаза, мешая видеть. Она судорожно отмахивалась, но они продолжали цепляться за лицо, как будто тоже были частью этого кошмара. Попытка закричать закончилась глухим хрипом. Её горло сдавливало, будто невидимая рука изнутри лишала её возможности дышать. Каждый вдох давался с трудом, как если бы воздух стал плотным и неподвижным.

Суставы скручивало, кости будто застывали в неестественных позах, а мышцы горели. Пот струился по её лицу, стекая на пол и застилая глаза, оставляя лишь мутные образы вокруг. В этом расплывчатом мире единственным реальным звуком оставался громкий, оглушающий стук её сердца, словно оно пыталось напомнить, что она ещё жива.

Она упала на деревянный пол, чувствуя, как его шершавая поверхность царапает голые колени. Тело свело судорогой, словно невидимые цепи тянули её вглубь пропасти боли. Она обхватила себя руками, пытаясь удержаться, но силы утекали, оставляя её совершенно беспомощной.

Спазмы внутренностей сжимали её, не позволяя ни вдохнуть, ни пошевелиться.

— Вот и всё, — мелькнуло в сознании.

Она ясно понимала, что умирает, но ничего не могла сделать, чтобы этому помешать. Время словно остановилось, растворяясь в этой непреодолимой агонии.

Когда она очнулась, за окном уже сгущались сумерки. На полу вокруг неё осела пыль, словно даже воздух в комнате избегал прикосновения к её телу. Целый день прошёл в забвении. Каждое движение отдавалось тупой болью, но Аня медленно поднялась, опираясь на стену.

Мир вокруг казался нереальным, как если бы она находилась в сне, из которого невозможно проснуться. Она подошла к зеркалу, держа руку на груди, словно пытаясь унять боль, всё ещё звенящую в её теле. Но её взгляд застыл, когда она увидела своё отражение.

Это была не она.

В зеркале её встретила незнакомка. Чёрные волосы, словно поглощавшие свет, струились до пояса, гладкие и тяжёлые, как ночная тень. Кожа её была бледной, почти прозрачной, как лёд, подсвеченный изнутри, и, несмотря на это, излучала пугающую холодную силу.

Но самым страшным были глаза — чёрные, абсолютно лишённые белков, пустые, как глубокие бездонные колодцы. Она смотрела в эти глаза и одновременно узнавала в них себя и теряла остатки той, прежней Ани, которая когда-то жила в этом теле. В этих глазах не было ни чувств, ни эмоций — только абсолютная тьма, сгущающаяся, словно готовая поглотить всё вокруг.

Захваченная ужасом, она не могла оторвать взгляда, не могла дышать. В её груди что-то переворачивалось, сжималось, будто её собственное сердце начало отказываться принимать эту новую реальность.

Прошло три года.

Лера сидела за столом, обложенная бумагами, каталогами и ленточками. Она подбирала имена для списка гостей, скрупулёзно проверяя каждую строчку. Её взгляд на мгновение задержался на одном имени — Аня.

Она коснулась его пальцем, будто колебалась, стоит ли его оставлять. Слишком многое осталось недосказанным за эти три года, слишком многое было сказано тогда, в один момент.

"Это просто жест примирения," — подумала Лера, и её лицо приобрело решительное выражение.

В гостиной царило оживление. Большой стол был завален всем, что только могло понадобиться для подготовки к свадьбе: образцы тканей, каталоги с украшениями и бумажные приглашения. Михаил, устроившись в кресле с чашкой кофе, лениво листал журнал с вариантами ресторанов.

— Ты только посмотри! — вдруг воскликнула Лера, поднимая взгляд от фотографий. Она ткнула пальцем в изображение арки из белых роз. — Это будет идеально!

Михаил взглянул на снимок поверх её плеча, улыбнулся.

— Красиво, — сказал он. — Но стоит ли оно того, чтобы потом экономить на медовом месяце?

Лера хмыкнула и закатила глаза.

— Медовый месяц может подождать. А вот арка из полевых цветов? — Она показала другой снимок, на котором всё выглядело проще, но уютнее.

Михаил усмехнулся и, подойдя ближе, приобнял её за плечи.

— Лер, я уверен, что с твоим вкусом даже арка из лопухов будет выглядеть шикарно.

— Отлично, тогда давай всем гостям ещё и венки из лопухов раздадим, — подмигнула она. — Особенно тёте Наде. Пусть будет чем заняться — жаловаться на "дешёвку".

Они оба рассмеялись, и смех, казалось, наполнил комнату светом. Лера потянулась к Михаилу, коснулась его руки.

— Я так рада, что мы всё-таки решились, — сказала она, улыбаясь. — У нас будет самая счастливая жизнь. Всё будет идеально.

— Конечно, будет, — ответил он, целуя её в лоб.

На мгновение в его взгляде мелькнула тень, но Лера, занятая списком, не заметила этого. Она вернулась к своим записям, перечёркивая лишние имена и добавляя новые.

— Ты уверена, что она придёт? — неожиданно спросил Михаил, присаживаясь рядом.

— Кто? — Лера подняла глаза.

— Аня, — его голос был спокоен, но лёгкая пауза между словами всё же сделала его вопрос чуть более значительным.

Лера, будто стараясь не придавать этому значения, пожала плечами.

— Она через маму передала, что приедет.

Михаил кивнул, вновь уводя взгляд куда-то за пределы комнаты.

— Да, — медленно произнёс он. — Главное, чтобы всё прошло без скандалов и истерик.

Лера не ответила, лишь слегка улыбнулась, опуская ручку на стол. Её внимание снова сосредоточилось на списке, а Михаил молча откинулся на спинку кресла.

Комната снова ожила, наполненная ритмом подготовки, их смехом и шутками.

Лера сидела на кухне, наблюдая, как дождевые потоки стирают очертания улиц и топят город. Телефон в её руке задрожал, и, когда на экране высветилось имя Ани, её сердце на мгновение замерло. Она не ожидала звонка. Но, приняв вызов, услышала спокойный, уверенный голос, который моментально поставил её в тупик.

— Привет, Лер, — голос был мягким, словно между ними ничего не изменилось. — Я приехала в город. Хочу встретиться. Ты не против?

Лера застыла, не сразу осознавая смысл слов. Всё звучало настолько естественно, что казалось, будто разрыва между ними и не было. Будто не было боли, предательства, трёхлетнего молчания. Слова Ани вызывали у неё одновременно тревогу и необъяснимое облегчение.

— Ты… в городе? — дрогнувшим голосом переспросила она. — Так ты на свадьбу приехала или… к родителям?

— Да, на свадьбу, — подтвердила Аня, её голос звучал ровно, почти бесстрастно. — Решила приехать пораньше, заодно посмотреть на город. И да, хотела бы увидеть вас с Мишкой.

Лера почувствовала, как внутри поднимается волнение. Голос Ани был слишком спокоен, словно все их прошлые обиды растворились без следа. Её слова, её интонация — всё в этом звучало чуждо, но в то же время странно гипнотизировало.

— Ну, раз ты решила… — пробормотала Лера, пытаясь скрыть растерянность. — Давай встретимся. Хотя, честно говоря, я немного удивлена. Ты ведь всё это время…

— Да, мы не общались, — перебила Аня, не давая договорить. — Но разве это важно?

Что-то в этом разговоре казалось неправильным. Это была не та Аня, которую она знала. В её спокойствии было что-то ледяное, что-то, от чего хотелось поскорее сбежать.

Когда Аня подошла к столику и безмолвно опустилась напротив Леры, та вновь испытала на себе тяжесть перемен, произошедших с бывшей подругой. Три года отделяли их от последней встречи, но между тогдашней Аней и женщиной, сидящей перед ней, не осталось почти ничего общего. Её манеры стали безукоризненно спокойными, движения — плавными, словно за этими жестами скрывалась невидимая сила.

Лера невольно отметила её волосы: глубокий чёрный цвет, блеск, напоминающий змеиные чешуйки, мягко переливающиеся при малейшем движении головы. Когда Аня сняла пальто, ткань её одежды уловила свет так, будто сама его излучала. Её взгляд заскользил по лицу подруги, пытаясь найти в нём хоть что-то знакомое.

Перед ней сидела совсем другая женщина.

— Ну что, как тебе мой новый образ? — Аня первой нарушила молчание. Её голос был мягким, бесстрастным, словно её действительно интересовал ответ, но без всякого намёка на эмоции.

— Ты… изменилась, — произнесла Лера, её голос звучал неуверенно, дрогнув в середине фразы. — Ты стала… другой.

Аня ничего не ответила. Её губы тронула лёгкая улыбка, но в этом жесте не было тепла. Лишь в глазах мелькнула едва уловимая искра, как отблеск далёкой молнии.

— Да, — спокойно произнесла Аня, склонив голову, словно разглядывала своё отражение в чашке кофе. В её голосе звучала уверенность, подкреплённая невидимой силой. — Жизнь в деревне многое мне дала. Удалённая работа, спокойствие, внешность вот поменяла… Думаю, наконец-то я нашла себя.

Лера чуть наклонила голову, задумавшись, прежде чем задать вопрос, который не выходил у неё из головы:

— И… ты совсем не скучаешь по прежней жизни? По Москве? По людям, которых ты знала?

Аня ответила без колебаний. Её голова качнулась в лёгком отрицательном жесте. Проведя пальцем по краю чашки, она сказала:

— Нет. Совсем наоборот. В Москве был только шум. Шум людей, их ожиданий, их постоянного давления. Я поняла, что мне нужно было избавиться от этого всего, чтобы действительно стать собой.

Она ненадолго замолчала, как будто что-то обдумывая, а затем добавила, будто мимоходом:

— И спасибо тебе за то, что избавила меня от Михаила. В деревне я наконец поняла, что он совсем не мой человек. Это было… как снять груз с плеч. Мы всё равно не были бы счастливы.

Лера на мгновение почувствовала, как тревога отступает. Но вместе с облегчением её охватило новое беспокойство. Аня говорила с таким спокойствием и уверенностью, что это казалось одновременно правдой и маской.

— Ну что ж, — с лёгкой, но напряжённой улыбкой проговорила Лера. — Я очень рада, что ты нашла себя и нашла в себе силы отпустить Михаила и простить нас обоих.

Аня слегка улыбнулась, в её глазах мелькнул странный блеск.

— Мы все меняемся. И ты тоже, — произнесла она медленно. — Не переживай, всё идёт так, как должно.

— Думаю, нам с тобой ещё многое предстоит осмыслить, — произнесла Аня, её голос вновь стал тёплым, будто ничего не произошло.

Лера кивнула. Но глубоко внутри её засел скрытый страх, вызванный мгновением.

Ночь перед свадьбой принесла Лере неспокойный сон. Весь день она провела в напряжении, стараясь скрывать своё беспокойство за улыбками и формальными беседами. Но стоило опуститься темноте, как сны начали заволакивать её сознание.

Ей снилось, что она сидела в кафе с Михаилом и Аней. За окном стояла густая темнота, будто весь мир за стеклом перестал существовать. Аня выглядела неестественно спокойно.

Слова Ани звучали тихо, но каждое отзывалось в сознании Леры, будто эхо:

— Ты думала, что всё можно забыть? Что прошлое просто исчезает? — голос Ани становился всё ниже, превращаясь в глухой рёв, напоминающий далёкий рокот грозы. — Нет, Лера. Оно всегда здесь. Оно ждёт.

Лера попыталась что-то ответить, но её голос застрял в горле. Она чувствовала, как всё её тело налилось свинцом, а руки и ноги перестали слушаться. Казалось, что её приковали к креслу невидимыми цепями.

Внезапно она заметила, что Михаил начал меняться. Его лицо становилось всё более бледным, кожа покрывалась серым налётом, а глаза постепенно пустели, как у сломанной куклы. Он пытался поднять руку, будто хотел что-то сказать, но его движения замедлялись, становясь мучительно тяжёлыми.

Лера смотрела на него, не в силах пошевелиться, пока голос Ани продолжал звучать:

— Всё всем возвращается, Лера.

Михаил окончательно замер, его лицо застыло в болезненной гримасе. Его пустые глаза смотрели прямо на неё, как будто искали спасения, но Лера могла только наблюдать, как жизнь уходит из его тела. Её собственное дыхание становилось прерывистым, а в груди росло чувство ужаса, будто с каждым мигом что-то приближалось, готовое разрушить всё вокруг.

Она проснулась от собственного глухого вскрика, чувствуя, как страх сковал её грудь. В голове всё ещё витали обрывки сна, наполненные мраком и неясной тревогой. Будто какая-то сила подходила всё ближе, приближаясь к тому, чтобы шагнуть за грань и вторгнуться в реальность. Лера больше не могла отличить свои тревоги от реальной угрозы.

Михаил тоже не находил покоя.

Его внимание привлекло отражение в окне. В нём был он, но что-то неуловимо искажало его лицо. В глазах мелькнул странный свет, почти неуловимый, будто огонёк свечи в чёрной ночи. На мгновение ему показалось, что за его спиной стоит кто-то ещё — невидимый, но ощутимый. Он вздрогнул и отвёл взгляд. Ощущение чужого присутствия не проходило, будто за ним всё ещё наблюдали из тёмного угла комнаты.

Когда Лера и Михаил добрались до загса, нарастающее волнение стало почти ощутимым. Снаружи всё выглядело безупречно: белоснежное платье Леры сияло в лучах утреннего солнца, гости радостно улыбались, звучали поздравления и смех. Казалось, этот день был создан для счастья.

— Она не пришла? — тихо спросила Лера, стоя у дверей загса. Её голос был спокойным, даже чуть облегчённым, как будто сама мысль о её отсутствии сняла с души тяжёлый груз. Внутри что-то отпустило, тяжесть, терзавшая её на протяжении всей подготовки к свадьбе, вдруг исчезла. Ей казалось, что с этого момента всё наконец станет проще, привычнее.

— Не знаю... — ответил Михаил, внимательно оглядывая собравшихся. Но нигде не было видно её рыжих волос, ни одной знакомой черты.

Лера ощутила, как внутри разливается странное чувство облегчения. Её здесь нет. Всё идёт своим чередом, как и должно было быть. Может быть, это и есть правильный ход событий.

Продолжение читайте в следующем посте и не забудьте написать комментарий, и нажать на зелёную стрелочку, если рассказ зашёл))))