CreepyStory

Это перевод истории с Reddit

Я родился обузой. Родители говорили это в шутку, но я всегда чувствовал, что мысль эта не покидает их головы. Ещё младенцем я страдал бронхиолитом, гиперчувствительной кожей и бесконечными инфекциями. Мама любила повторять, что Бог будто устал присматривать за мной и переложил всё на их плечи.

— Ему надоело возиться, — полушутя вздыхала она.

Я был хилым ребёнком в здоровой семье. Трое старших братьев, две младших сестры — все крепкие, а мои беды только сменяли друг друга. Бронхиолит уступил место астме, инфекции — аллергиям, чувствительность — экземе. К этому добавьте мигрени, плохое зрение и укачивание в машине — и получите восьмилетнего меня.

Мы жили возле виноградника. Если ехать на восток от Тулузы, мимо Гаяка и Альби, начнётся длинная дорога сквозь редкий лес, открывающаяся к цветным холмам юга Франции. Многие, услышав о французском вине, думают лишь о «Шампани», но всё куда богаче. Отец говорил: прежде чем у нас появилась страна, у нас появилось вино.

Хотя дом стоял не на самом винограднике, он принадлежал нашей семье. Отец работал на этих землях с детства, и от нас, сыновей, ждали того же. Сёстрам тоже предстояло трудиться, но иначе. И это совсем не киношные прогулки в беретах с багетом в корзине. Это химикаты, тяжёлая техника, проверки, контроль качества. Традиции меняются ради рынка. Так что работа была не прогулкой между гроздьями, а тасканием ящиков с оборудованием, заполнением бумаг, погрузкой грузовиков, встречами с поставщиками, налогами и сезонными нормами.

Я не мог справиться со всем этим. Хотел, но не мог. Пробегу немного — задыхаюсь, подниму тяжёлое — сердце колотится. От экранов раскалывалась голова. Маме приходилось стирать мои вещи отдельно, иначе кондиционер вызывал крапивницу. Особый шампунь, специальные пуговицы и молнии — у меня была аллергия на никель, а он везде.

Со всем этим я бы ещё смирился, не будь у меня аллергии на шерсть.

Всё, чего хотели мои брат с сёстрами, — питомец. Но стоило мне очутиться в доме, где есть кот, и начиналась реакция. Порой я ждал в машине, пока остальные ходили за продуктами, вдруг в магазине окажется собака. Лекарства помогали, но вызывали сонливость и тошноту — в дальнюю дорогу так не уедешь.

Помню, однажды брат Морис сорвался на родителей. Ему было тринадцать; переходный возраст. За ужином у меня снова началась реакция на суп. Отец с матерью спорили, то ли от томатов, то ли от зелёного лука. Мама проветривала дом — может, пыльца. Морис не выдержал.

— Каждый день! — выкрикнул он. — Каждый день новая беда! Зачем мы вообще держим его в живых?!

Мать, конечно, отругала его, но он лишь злился сильнее.

— Без тебя нам было бы лучше, — продолжал он. — Мы могли бы делать всё, что захотим. А теперь мы прикованы к тебе.

Он убежал, грохоча по лестнице.

— Я бы лучше собаку завёл, чем имел тебя братом!

Он был не так уж неправ; только озвучил то, о чём молчали.

В ту ночь я ушёл в лес. Принял таблетку, чтобы не разразилась аллергия на деревья, но ноги уже подкашивались от сонливости. Карманы были набиты лекарствами — обычный набор, если покидаешь дом. Я хотел найти Морису собаку. Глупая затея, но мне хотелось, чтобы он меня полюбил. Бродячих псов в сельской Франции мало, но я об этом не думал. Я был расстроен и устал быть обузой.

Я брёл часами, зовя хоть кого-нибудь. Хотел показать всем, что могу сделать доброе дело.

Стемнело, и я повернул назад, разочарованный. И тут услышал всплеск.

После дневного дождя в лесу остались лужи, и что-то плескалось в одной из них. Нечто маленькое. Лягушка? Я опустился на колени, грязь мгновенно пропитала чистые джинсы. Прости, мам.

Я пошарил рукой и коснулся чего-то. Отдёрнул палец.

— Прости, — прошептал я. — Я не хочу тебе навредить.

Осторожно шаря, я нащупал скользкое существо размером с большой палец. Не лягушка, но такое же слизкое. Я поднёс ладонь.

— Что ты? Не лягушка ведь.

Существо переползло на ладонь и замерло. Я поднёс его к лицу, пытаясь разглядеть. Чёрное, по хребту шла гребёнка.

— Хочешь пойти со мной? — спросил я. — А можешь остаться здесь.

Опустил руку, но оно не уползло. Я улыбнулся: впервые кто-то сам выбрал остаться со мной.

Поздно. Родители уже ищут меня. Я нашёл в сарае банку, набрал дождевой воды, опустил туда нового друга. Банку оставил открытой, чтоб он мог уйти, много раз извинился и спрятал её за домом, возле кучи листьев.

Родители были в ярости, но больше беспокоились. Морис получил взбучку, что лишь усугубило всё. Я снова стал причиной неприятностей.

Ночью я не спал, представляя, кто живёт в банке. Может, это и правда лягушка. Такая чёрная, панковская.

Утром я выбежал проверить. Существо свернулось на дне, пытаясь полностью погрузиться: воды было мало. Рыбка? Странно. В шлёпанцах и пижамных штанах, дрожа от утреннего холода, я наполнил банку из шланга и поднял к лицу. Длина — примерно средний палец, чёрное как уголь. Хребет со шипами, голова как у форели, тело змеи, жабры с длинными усиками.

Как только воды стало достаточно, он ожил, завертелся, будто танцуя. Потом взглянул на меня тёмными, пустыми глазами.

— Назову тебя Милу, — улыбнулся я. — И мы будем лучшими друзьями.

Узнаёте отсылку к Тинтину?

Я решил скрыть Милу от братьев и сёстер. Морис всё ещё сердился, а я не хотел давать ему повод. Вероятно, питомца у меня никогда не будет, так что этого друга я прятал.

Кормил чем мог: виноградом, муравьями, мухами, крохами с ужина. Он ел медленно, но всё. Любил игрушки: я бросал в банку пластиковых солдатиков, камешки. Воображал его морским монстром, кракеном над крошечными солдатами.

Через пару дней от банки пошёл странный запах. Я дождался, когда все уйдут, взял чистую банку и пошёл на кухню. Стоило открыть крышку, как нос жгло так, что слёзы брызнули — аллергия. Я быстро перелил Милу в свежую воду и вылил старую в слив.

На улице чуть не выронил банку, пока задыхался, судорожно хватая астматическое лекарство.

— Прости, — кашлял я. — Не знаю, что…

Милу прижался головой к стеклу, глаза распахнуты — он волновался.

Я понял: в старой воде было нечто, вызывавшее мою аллергию, но приятное другим. Когда мама вернулась, я боялся, что она учует запах. Вместо этого она улыбнулась.

— Кто тут цветы нарвал? Пахнет чудесно.

Месяцы шли, и я заметил: вода Милу становится для меня ядом, а для других ароматом. Попав на кожу, она вызывала сыпь, но запах им казался прекрасным.

Однажды я вымыл банку и оставил её на кухне, когда отец заскочил домой. Я наблюдал в окно: он поднял банку, разглядел, понюхал, коснулся языком… и осушил шестью большими глотками.

Милу рос. Усики на жабрах удлинились, челюсть вытянулась, чешуя заблестела. Из банки он переехал в кастрюлю, но ему хотелось прозрачности — смотреть наружу. Я нашёл в гараже старый стеклянный бутыль для засолки, больше головы, с краником внизу. Поставил в заброшенном сарае, но он бился о стекло, указывая наружу.

На холме у опушки мягкая мшистая почва. Я вырыл там яму, опустил бутыль, оставив верх как окно, укрыл листьями. Милу успокоился.

— Завтра принесу тебе сверчка, — пообещал я. — И ещё чего-нибудь.

Он сделал кувырок.

— Тебе что-нибудь нужно?

Стучок в стекло. В этот раз осознанный.

— Ты правда меня понимаешь?

Стучок.

Я приблизил лицо.

— Ты знаешь, что ты Милу?

Стучок.

— Ты любишь меня?

Пауза. Он наклонил голову, будто рассматривал меня, и… стук. Мы друзья.

Через пару дней, меняя воду, я опрокинул банку с отработкой на себя. Пришлось бросить всё и мчаться домой переодеваться. В прихожей отец уловил запах.

— Что за аромат? Где был?

— В лесу. Недалеко, к озеру не ходил.

Он вынул штаны из корзины. Мне пахло приступом, ему — чем-то иным.

— Дикие цветы? Дыня?

Я молчал, мыл руки, чувствуя сыпь. Отец присел, заглянул мне в глаза.

— Лимонад на столе твой?

— Это вода. Не лимонад.

— Всё вода, даже вино, — улыбнулся он. — Но ты его сделал?

— Ну… вроде.

Он положил руку мне на плечо — впервые одобрил меня.

— Сделай ещё. Потрясающе.

Я рассказал об этом Милу; он замер от восторга. Я сомневался — не хотел, чтобы кто-то нашёл Милу, — но решил: когда чистил бутыль, стал собирать воду в бутылки, добавлял дикие цветы, мёд, фенхель, рисовал этикетку. Назвал «Милу», чтоб, если оговорюсь, никто не удивился.

За ужином раздал всем охлаждённые бутылочки. Отец кивнул, остальные сомневались, пока не открыли пробки — жидкость зашипела, как лёгкое игристое. Первая глотка — и на лицах растаяло недоверие. Впервые все улыбались мне.

Всё лето и осень я держал свой распорядок. Милу уже съедал целую фрикадельку, стал длиннее моей ступни. Игрушки ему надоели, я вырезал из газет картинки людей, смачивал и клеил на стекло. Он любил изображения улыбающихся лиц.

«Милу» я делал раз в неделю. Отец приносил мёд, фенхель, вишню. Мы вместе экспериментировали. Мне вонь жгла нос, но я гордился: я отдаю, а не только прошу. Я сказал, что не могу пить своё зелье — мне жжёт. Никто не сомневался. Даже Морис.

Так прошёл год. Лучший день рождения в жизни: семья праздновала искренне. Меня спрашивали совета, мнение. На Новый год отец хвастался соседу моим напитком. Я был не просто больным мальчиком — я часть семейного дела. Морис, правда, пытался вывести рецепт, бесился от неудач: он не позволит перещеголять себя слабаку с аллергией на кондиционер.

Но у отца появились большие планы. Весной мы развели партию вина водой Милу — для баланса сахара, но отец говорил о «мускусном оттенке».

— Минеральная вода вкус не меняет, — сказал он, — но меняет ощущение. А это…

Он потряс мою бутылку.

— …это будет как материнский поцелуй.

Когда партия созрела, он налил глоток, долго нюхал, вертел бокал. Проглотил — и улыбнулся, будто выиграл лотерею. Схватил меня, и мы побежали в поля. Рабочие попробовали вино — их лица озарились.

— Мой сын сделал! — смеялся отец.

Меня хлопали по плечу, подбрасывали, хвалили. «Лучшее, что я пробовал». «Какое мягкое». «Я таю».

Но дальше стало сложно. Отец требовал рецепт. Я не мог выдать. Он не сердился, только расстраивался. Морис же строил свои планы.

Однажды, убирая бутыль, я заметил Мориса. Он шёл следом — услышал звяканье пустых бутылок. Он ещё не видел Милу, но был близко.

— Здесь прячешь? Что используешь? Грибы? Коренья?

Я молчал, будто перед хищником. Он поднял камень. Я не посмотрел ему в глаза — оказалось ошибкой. Камень полетел, я увернулся, он ударил бутыль. Стекло цело, но звук…

— Нет! — закричал я. — Пожалуйста!

Он откинул мох, нащупал крышку, ухмыльнулся, отвинтил. Я выхватил бутылку, как дубинку.

— Остановись, или…

Он замер, бросил крышку, повернулся. Сильнее, выше, здоровее — и я ему угрожаю? Он набросился, сбил меня, бил со злостью, наслаждаясь беспомощностью. Лицом в грязи я увидел, как из бутыли выглядывают тёмные глаза Милу. Он задрожал.

Мориса скрутило судорогой. Он словно отражал дрожь Милу. Глаза завернулись, губы пенились — пена пахла водой Милу. Я перевернул его, колотя по спине. Он захлёбывался белой пеной; глаза почернели, как у Милу.

— Всё хорошо, — успокаивал я Милу сквозь разбитую губу.

Тот перестал дрожать, лишь отдыхал у края.

И тогда Морис заговорил:

— Ты в порядке, друг?

Его рот, но не его голос — низкий хрип. Что-то шевелилось в горле, будто вырываясь наружу.

— Ты это делаешь? — прошептал я.

— Он не причинит тебе вреда, — произнёс Морис. — Я прослежу.

— Как?

— Я плаваю далеко, — ответил он.

Я не успел поблагодарить: Милу плюхнулся на дно, и глаза Мориса вернулись к серым. Его стошнило, он ничего не помнил, но знал, что проиграл.

Я стал королём холма. Морис не трогал меня. Уверенность росла: друг защищает меня, он сильнее всех. Потому, когда отец попросил помочь с вином, я согласился, но поставил условие: никто не прикасается к баку разведения. Он согласился.

В июле мы установили огромный металлический резервуар. Я тайком запустил туда Милу. Он уже был величиной с мою ногу.

Я пришёл в голову глупой идеи: взял пляжный мяч, залез к нему. Холод и тьма, но я доверял другу. Мы играли в мяч, эхом отражённый смех гремел в стальных стенках.

Производство росло. Отец отвёз пробные бутылки сомелье — успех. Первую партию «Ami de Milou» смели мгновенно. Нужно масштабировать. Я кричал на рабочих, чтобы не лезли к баку. Отец колебался: нельзя строить бизнес на тайне ребёнка.

Ночью я увидел, как он берёт пробу, нарушив обещание. Я почувствовал предательство и позволил ему заглянуть. Он спустился с потухшим взглядом, чужим движением.

— Друг, — забулькал он, — лучший друг.

В последующие недели я видел перемены. Клод мог бросить работу и смотреть в небо. Сёстры таращились в телевизор, забыв моргать. Братья сидели у холодильника, хлебая варенье. Все, кто пил «Милу», становились глазами и ушами моего друга.

Я видел, как родители, глаза чёрные, внезапно набрасывались друг на друга в прихожей, словно звери. Но это случалось не всегда — до поры.

Мой десятый день рождения прошёл странно. Семья сидела кругом, все с тёмными глазами и мучительной улыбкой, похожей на оскал.

«С днём рождения», — произнесли они хором.

Отец взял нож, отодвинув сестру так, что та упала, всё ещё улыбаясь. Он с усилием воткнул нож в морковный торт и отрезал себе кончик указательного пальца, не замечая. Держа торт двумя руками, он протащил его ко мне, опрокинув бокалы, тарелки, ложки, а родные попадали, как кости домино.

— С днём рождения, друг, — прохрипел он.

— Спасибо, Милу, — ответил я.

— Я люблю тебя.

— И я тебя.

Отец сел на пол, глядя снизу, будто пёс. Я вкусил торт; их зубы застучали от восторга.

Я не знал, что делать. Милу тянулся всё дальше. Я встречал тёмные глаза в городе: водители автобусов, торговцы фруктами гладили лепестки голубых подсолнухов в магазине. В библиотеке десяток человек читали разные книги одновременно. Музыкальный учитель громил рояль, будто впервые видел. В газетах писали о рыбаках с чёрными глазами, что исчезали в море и возвращались с бочками, которые попадали в наш бак.

Мой друг знал, что делает: доверял лишь мне.

Однажды ночью я открыл бак. Милу вырос до четырёх метров, спиралью лежал на дне. Вокруг плавали чёрные мальки из бочек. Он поднялся, как кобра: глаза размером с кулаки, шипы толще пальцев. Он больше не был моим питомцем. Я стал его.

Он коснулся лбом моего, как нежным поцелуем. Лёд, жжение — аллергия жива.

— Ты причиняешь боль, — прошептал я.

Он отпрянул, понял.

Развязка наступила в сентябре.

Ночью меня разбудили крики и топот. В поле горели факелы: трактор тащил бак, ломая лозы. Братья и сёстры плясали под луной, горланя. Я не видел родителей… пока они не вышли из сарая, таща человека. Никому незнакомого мужчину с разбитым лбом.

— Отпустите! Кто вы такие?!

В ответ летели виноград, инструменты. Его поволокли по лестнице бака. Глянув внутрь, он завизжал, переходя от паники к боли. Его дёргало, словно тянули в разные стороны. Они ликовали.

Моя младшая сестра потянула меня за палец, глаза чёрные.

— Мы хотим попробовать. Вкусить. Увидеть.

— Вы его мучаете! Остановитесь! Это ранит и меня!

Она задумалась; движение в баке стихло. Улыбка вернулась.

— У меня есть решение, друг. Лучший друг.

Она обняла меня; остальные присоединились. Пока в баке ломались кости и рвалось мясо, они шептали:

— Я люблю тебя.

Утром у двери стояла сумка и человек в тёмных очках. Отец взял меня за руку.

— Если больно, ты не должен смотреть. Я позабочусь.

Меня посадили в машину. Бросили и Мориса. Его глаза были тёмными.

— Этот мне не нравится. Он тоже едет.

Так меня увезли.

Мы жили у незнакомца в Марселе. У нас было всё: еда, деньги, игры. И мы ничего не смогли. Мы всего лишь дети.

Это было давно. «Ami de Milou» теперь носит другое имя. Пишу — пост удаляют. Мне почти двадцать два. Я не работал ни дня, езжу на дорогой машине, живу в большой квартире. Люди считают, что я из семьи банкиров. Стоит назвать компанию — все ахают. Вы тоже слышали о ней.

Пишите, что хотите — никто не поверит. Письма исчезают, звонки обрываются. Тёмные глаза скрывают под очками, но я узнаю их по движениям.

Не знаю, когда мы с Морисом сдались. Может, когда поняли, что можем есть мороженое на ужин. А может, когда он завёл собаку. Или в мой первый день рождения вдали от семьи, когда человек с тёмными глазами вручил открытку: двое мальчиков играют пляжным мячом.

«Я люблю тебя», — было написано.

Теперь у них другие компании. Я вижу логотипы на рыболовных судах, на мусоровозах. И lately — знакомый запах из душа. Наверное, на водоочистной тоже их знак.

Я возвращался пару раз, но что я могу? Стены, колючая проволока, искусственное озеро вместо виноградника.

И всё же мне повезло: где бы я ни был, кто-то заботится. Если одиноко, я иду в толпу.

— Я люблю тебя, Милу, — шепчу.

И где-нибудь, кто-нибудь обязательно шепнёт в ответ.

Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit

Подписаться на Дзен канал https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Дорожные рабочие до нас так и не дошли. Дождь продолжает идти, и у меня есть сильное подозрение, что начался всемирный потоп для отдельно взятой Тверской области. Свет не дали. Еда на исходе: хлеба, круп, мяса, колбасы и сыра нет совсем. Есть несколько картошин, сушеные грибы, подсолнечное масло и, наследованный от прадеда, мешок муки. В шкафу находятся два пакетика дрожжей. Затапливаем печь, за последние дни мы стали в этом почти профессионалами. Дрова нам таскает Леха. Леха же снабжает девушек самосадом. Дичаем.

Пироги с картошкой и с грибами, несмотря ни на что, получаются пышными и вкусными. Будто Леночка и не опрокидывала чан, мы, матерясь, не соскребали тесто с досок пола, Мариша не визжала, когда, замочив грибы, увидела всплывших червей, и мы все не передрались, выясняя, кому чистить картошку. В добавок ко всему, Лера нечаянно свернула унитаз, но это к пирогам вообще никакого отношения не имеет.

Завариваем остатки чая. Сахар кончился, но Леха раздобыл мешок каменных лимонных карамелек. Девушки, неделю назад не взглянувшие бы на эти кондитерские артефакты, с жадностью набрасываются на предложенное угощение, и мы опять почти деремся.

Наступает время истории. Спички мы уже не тянем. Ира вызывается сама: "А хотите я расскажу, как мы Сашкой в детстве от родителей в Питер убежали?" Мы, естественно, хотим. Все, кроме Ириной сестры, Александры, которая громко протестует, размахивает руками и, задев керосинку, почти роняет её на пол. Леха успевает подхватить лампу у самого пола, за что мы тут же радостно выпиваем. Потому, что самогонки у нас еще много. Ира начинает свой рассказ.

Невская русалка

История Иры

В тринадцать лет мы с Сашкой решили убежать из дома и уехать в Питер. Разбили копилки, собрали рюкзаки, наделали бутербродов и, оставив отцу записку, сели на электричку. Электричка довезла нас до какого-то полустанка, название я сейчас и не вспомню, там мы перекусили, сидя на лавочке и вышли на Ленинградское шоссе. Голосовать.

Машины не торопились останавливаться, и часа два мы шли пешком. Потом ехали. Сначала на грузовой машине, потом на маленьком дребезжащем автобусе, на телеге, полной бочек, пахнущих солеными огурцами, на жёлтом кабриолете, на тракторе и на синем запорожце. Никто из наших попутчиков не ехал до самого Питера, и хотя ехать с ними было весело, нам приходилось быстро прощаться.

Ночь застала нас в чистом поле. Сашка предложила заночевать в стогу. Доев последние бутерброды, мы закопались в сено и сладко уснули. Через час нас разбудили громовые раскаты. Мы побежали к дороге, где-то недалеко позади была автобусная остановка. Не успели и вымокли до нитки.

Мокрые, голодные и несчастные мы нахохлись, прижавшись друг к другу, и дрожали от порывов мокрого ветра, от которого совершенно не защищали дырявые жестяные стены. Сколько мы так просидели, не знаю, мы впали в какое-то сонное оцепенение, из которого нас вывел шум затормозившего подле нас автомобиля. Автомобиль был с мигалкой.

Отделения милиции в посёлке, куда нас доставил местный участковый не было, как не было и телефона. Напоив горячим чаем с сушками, капитан отвёл нас в сельсовет, где устроил ночевать в ленинской комнате, сдвинув стулья.

Немного поспав, мы проснулись с криками первых петухов. Рассвело. От ночной непогоды не осталось ни следа. Нежелая, чтобы нас с позором вернули к родителям, в Москву, мы тихонько приоткрыли ставни и сбежали через окно.

Добрались до трассы. Нам сразу повезло, остановился мужичок на старой волге. Сказал, что едет почти до Питера, но по дороге нужно заехать в деревню, за какими-то вещами.

Мужик был странный, все время бормотал себе под нос какую-то белиберду. Привёз нас в пустую заброшенную деревню и запер в бане, стоящую на отшибе. Из бани мы сбежали и долго бродили по лесу, пока не вышли к селу.

У села бабка пасла гусей, увидав нас, пожалела, отвела к себе, напоила молоком с вкуснейшими пирогами. Дала с собой сырых яиц, домашнего хлеба и яблок.

Часа четыре мы шли по просёлочной дороге, пока не вышли на трассу. Первая же машина, в которой ехали муж с женой, маленьким сыном и собакой, ехала в Питер. Соврав с три короба, мы, наконец, доехали до нашей с Сашкой цели.

Стояла та самая знаменитая белая ночь, и это было так удивительно, что все страхи и трудности пути были тут же забыты. Мы гуляли, пока не стали валиться с ног, тогда спустились по ступеням к самой Неве, уселись и достали из рюкзака последние два яблока.

Река несла что-то белое. Это было красиво — стальные волны, бледное небо, голубоватая дымка тумана над водой и белый предмет, величаво покачивающийся на шелке реки. Потом предмет выбросило к нашим ногам, как приветственный дар города новым обитателям.

Это было тело девушки. Мраморно-белое, прекрасных форм, обнаженное тело девушки, покрытое страшными ранами и кровоподтеками. Труп лежал у наших ног, а вода шевелила его длинные распущенные волосы, создавая подобие жизни.

Мы не закричали, не бросились наутек, лишь Сашка до боли сжала мою руку. Так мы просидели долго, очень долго. А потом прекрасные бледно-розовые губы девушки разомкнулись, лицо пришло в движение, блеснули жемчужные зубы красавицы, и из её рта вылез, шевеля усиками, огромный, не меньше спичечного коробка, черный глянцевый жук. Это было слишком. Закричали мы одновременно, бросившись вверх по лестнице.

На вершине я затормозила и дернула Сашку за руку. Она была против, да и во мне все противилось этому решению, но так было нужно. Мы должны были поступить именно так. Ради мертвой незнакомки. Ради самих себя, иначе она бы стала приходить к нам каждую ночь, откуда-то я точно знала это.

Отправив Сашу искать телефон-автомат и вызывать милицию, я вернулась к воде и села на ступеньку. Я знала, что должна, вопреки страху должна, быть здесь, с ней. Ей больно, холодно и одиноко, но со мной вдвоем не так страшно.

А потом приехала полиция. Какой-то лейтенант обронил: ещё одна невская русалка. Оказалось, что какой-то маньяк много месяцев мучает и убивает молоденьких девушек и бросает их тела в реку. Жертв маньяка прозвали невскими русалками.

А нас с Сашкой отвезли в милицию и после того, как мы рассказали обо всем, что знали, сдали в детскую комнату, где мы просидели два дня, пока не приехал папа и не забрал нас в Москву.

Иногда я вспоминаю это приключение и задаюсь вопросом, поймали ли того маньяка, или он до сих пор заселяет Неву новыми русалками?

Цикл рассказов Заозёрный

Цикл рассказов, связанных местом действия - городом Заозёрный. Каждый рассказ вполне самостоятельное произведение, которое можно читать отдельно. История за историей вырисовывает цельную картину происходящего в городе, подводя к развязке.

Свора

Свора. День Второй

Кто не спрятался, я не виноват

Невысокий лысеющий человек мялся возле закрытой подъездной двери, никак не решаясь набрать желаемую комбинацию из номера квартиры и символа решетки. Он уже во второй раз достал из кармана скомканный серый носовой платок и вытер обильно вспотевший лоб. Волос у него почти не осталось, да и те, что в маленьком количестве обрамляли голову, находились в беспорядке от бесконечного пользования платком. И не сказать, что на улице жарко - обычное уральское лето, однако он не переставая потел и виной тому был не только лишний вес, но и сильное волнение, скрыть которое не получилось бы будь он хоть трижды лауреатом премии Оскар. В очередной раз он поднёс руку к домофону и тут же отдёрнул обратно.

- Вы заходить будете или просто нравится стоять и ждать?

Он обернулся. Позади стояла немолодая женщина, она нервно теребила в руке связку ключей. Он заметил магнитный брелок на связке.

- Я не тороплюсь. - Тихо проговорил мужчина.

- Зато я тороплюсь. - Быстро проговорила женщина. - Отойдите, можно хотя бы возле подъезда очереди не создавать!

Сергей отступил от домофона, пропуская женщину вперёд. Она резко, задев мужчину плечом, приложила магнитный ключ к домофону и что было силы, дёрнула за ручку тяжёлой металлической двери. Сергей посмотрел ей вслед. Дверь закрывалась очень медленно, и он, собрав в кулак остатки воли, шагнул в подъезд. Квартира под номером один само собой находилась на первом этаже. Только оказавшись возле квартирной двери, он осознал, что это совсем неправильно - стучать вот так вот напрямую. Вдруг у Рагиды клиент, записанный перед ним, ещё не ушёл и Сергей вместо того, чтобы прогуляться как нормальный человек по двору или до ближайшего магазина в ожидании своей очереди. Заодно можно и бутылочку холодной воды взять… А теперь придется торчать здесь, мимо будут проходить жильцы дома, которые прекрасно осведомлены, кто проживает в первой квартире, и почему он стоит здесь. Конечно, они никогда не узнают истинной причины визита к гадалке, но их предположения могут оказаться даже ярче его ситуации. Хотя и в большинстве будут думать, что он пришел за приворотом или порчу снять. И лучше бы оно так и было.

Сергей потянулся к кнопке звонка - маленькому кругу на большом белом квадрате, но, как и в случае с домофоном, нажать так и не решился. Он опустил руку, глубоко вздохнул и потянулся снова.

“Сделай, уже. Попробуй себя вести как мужик, для разнообразия!” Сергей тряхнул головой, отгоняя голос бывшей жены. Как обычно, фраза имела скорее обратный эффект, и он отошел от двери.

В подъезде пахло сыростью - недавно сделали влажную уборку. На полу остались темные пятна. Сергей старался дышать ртом, запах мокрого бетона вызывал у него рвотный рефлекс. Наверное, это и подстегнуло вернуться к двери. Но как только он вновь поднял руку и потянулся к кнопке звонка, за дверью послышались приглушенные голоса и щелкнула собачка замка. Скорее всего провожают предыдущего клиента. Сергей отступил на пару шагов. Так даже лучше - пусть всё выглядит так будто он только подошёл.

И действительно, спустя несколько секунд коричневая металлическая дверь медленно приоткрылась. В полумрак подъезда просочился луч свет из коридора квартиры и показалась молодая девушка, не старше двадцати лет. Он потупил взгляд, стараясь стать как можно более незаметным.

- Я буду вас ждать на следующей неделе.

- Хорошо. - Тихо ответила девушка. - Я обязательно приду.

Она громко шмыгнула носом и, не посмотрев в сторону Сергея, быстрым шагом направилась к выходу на улицу.

- Здравствуйте. Вы ко мне? - Хозяйка квартиры обратилась к лысеющему мужчине, переминающемуся с ноги на ногу.

- Да. - Тихо ответил он.

- Проходите, разувайтесь и на кухню, это направо. Я сейчас подойду.

Она открыла дверь шире, пропуская гостя и проскользнула в комнату.

Сергей прошел в тесный коридор, большую часть которого занимал огромный шкаф-купе. Он быстро снял ботинки, засунул их на подставку для обуви и медленно, стараясь производить как можно меньше шума, закрыл за собой входную дверь. Тихо щёлкнул английский замок, словно сигнализируя, что граница между прошлым и будущем закрыта. Сергей, борясь с искушением снова достать платок, проследовал на кухню. Совсем тихо не получилось, предательски скрипел под ногами деревянный пол. Он мысленно пожалел, что всё-таки решился прийти, но отказываться теперь, не решится точно.

Посреди маленькой кухни стоял круглый стеклянный стол, остальное пространство занимал большой кухонный шкаф, плита и внушительный холодильник. На столе, вопреки ожиданиям, не было хрустального (стеклянного) шара или подобного антуража, свойственной распространенным стереотипам о гадалках, так часто показываемых в фильмах и сериалах. Единственное, что хоть как-то могло подсказать, что на этой кухне принимает гадалка - пучки сушёной травы на веревке вдоль одной из стен. Хотя, вероятнее всего, эти травы имели отношение к кулинарному аспекту, нежели магическому.

Сергей в очередной раз глубоко вздохнул, ещё немного и он забудет какого это - дышать нормально. Лёгкие растянутся и в итоге одно порвётся, потому что из-за расширения стало тоньше... Что за чушь! Сергей одернул себя. Надо просто расслабиться.

- Не стойте, присаживайтесь.

Он не услышал, как хозяйка зашла на кухню. Не оборачиваясь, он сел на краешек стула, словно боялся испачкать оранжевую сидушку. В руках он теребил платок, как пропитанный потом кусок ткани оказался вне кармана, Сергей не помнил. Хозяйка квартиры прошла мимо, слегка задев его ногу подолом синего платья в пол и села за стол напротив.

- Вы Сергей?

Он поднял голову и встретился взглядом с Рагидой. На него смотрели большие зелёные глаза, прятавшиеся за рыжими локономи волос. Сергей быстро опустил глаза и уставился на руки хозяйки - бледные, почти белые. Длинные пальцы держали объёмную колоду карт.

- Да, Сергей. - Ответил он. - И мне.... Мне нужна помощь.

На кухне опять повисла тишина, казалось, что было слышно, как вокруг него скапливается густой воздух, сковывая по рукам и ногам, мешая говорить, мешая дышать. Сергей закрыл глаза и представил, что смотрит на происходящее со стороны. Вот на стуле сидит зажатый мужчина около сорока, а напротив девушка в платье, которая перекладывает карты из одной руки в другую. Иногда такие визуализации помогали взять себя в руки и преодолеть природную нерешительность. Помогло немного и сейчас.

- В последнее время... Всё меняется в последнее время... - Он опять замолчал, действие визуализации закончилось быстро.

- В последнее время вам становится всё хуже. - Её голос окунул его в холодную, но спокойную реку.

Сергей решился поднять голову и посмотреть в глаза хозяйке. Хотел кивнуть, но не был уверен, что получилось.

- Да. - Сказал он. - Мне всё хуже и хуже.

- Совсем недавно вы были другим человеком. - Она произнесла это в интонации не то утверждения, не то вопроса, он так и не понял.

Голос гадалки действовал успокаивающе. Словно он пришёл на сеанс психолога, а не провоцировать судьбу наглым вмешательством извне.

- Я... Наверное, я был другим человеком. - Сергей набрал побольше воздуха. - Хотя точнее будет сказать, я остался тем же, только всё вокруг и внутри ухудшилось в разы. Это как.. Как уровень громкости в телевизоре... Вроде фильм всё тот же, только громкость становится всё выше. Я никогда не был доволен жизнью, и она не отвечала взаимностью. Нам, как бы, удалось договориться о том, что есть предел моей выносливости. И как-то всё катилось по одной прямой ни вверх, ни вниз. Так что нет. Человек тот же. Всё вокруг поменялось, так будет точнее.

Так много он говорил редко, особо повода не было. С женой он старался избегать длинных разговоров, а специфика работы позволяла большую часть времени молчать.

- Часто нас определяют окружающие обстоятельства. - Сказала Рагида и вытащила карту из колоды.

Но Сергей как будто не слышал. Он не заметил, как на столе оказалось уже три карты.

- Понимаете, Рагида, всё, абсолютно всё покатилось под откос, здоровье, вот-вот я лишусь работы. - Он помолчал немного. - Я не знаю, как дальше быть. Полгода всё катится по наклонной, словно кто-то наклонил дорогу моей жизни под очень крутым углом.

- Вас используют! - Неожиданно громко сказала Рагида.

Сергей посмотрел на неё.

- Кто... В каком смысле..

Он подумал, а не имеет ли она ввиду начальника на работе. Ну, так это он и сам знал.

- Удивительно как вы ещё держитесь. - Она как будто не слышала его вопросов. - На вас не просто порча. Зато всё очень многогранно. И что-то такое, что пока не сработало, но обязательно проявится в ближайшее время.

- Я не понимаю.

Рагида подняла глаза на клиента, теперь казалось, что они горели огнём.

- Несколько человек сознательно испытывают на вас весь свой арсенал... Это какая-то группа людей. Магов, чернокнижников, рунологов. Они выбрали вас по каким-то причинам. Возможно вы подходите энергетически, у вас слабая защита, точнее её нет совсем.

Сергей молчал, пытаясь переварить чуждые для себя слова про магов, чернокнижников и совсем таинственных рунологов. Рагида опять взяла карты, не сводя взгляд с гостя, на секунду ему показалось, что руки хозяйки живут своей отдельной жизнью.

- Вы для них как подопытный кролик. Кролль. Так они называют подобных вам. Чаще всего бывает, что ученик сильного мага выбирает себе Кролля и на нем отрабатывает рунические формулы, заклинания, ритуалы... Наблюдает за результатами, корректирует при необходимости. И как правило, всегда есть последствия для Кролля, часто тяжелый. Но с вами особая история.

- Это звучит совсем... - Сергей тщательно старался подбирать слова, чтобы не обидеть хозяйку. - Не реалистично.

Рагида не обратила внимания на его слова. Она вытащила карту из колоды, мельком взглянула на неё и положила рубашкой вверх. Сергей не успел разглядеть, что там было нарисовано. Саму колоду Рагида положила на край стола и больше к ней не прикасалась.

- Чего они только не испытали на вас... - Она покачала головой. - И физическое воздействие на организм, уверена, что лысеть вы начали совсем недавно. - Сергей автоматически провел рукой по голове. - И Перекрытие всех дорог вашей судьбы, всех энергетических каналов, материального достатка, любви...

- Я не понимаю, что вы говорите. Я понимаю слова, но не понимаю, как всё это применимо ко мне. Я вообще не особо в это всё верю, в заговоры и прочее.

- Тем хуже для вас. Неверие ослабляет естественную защиту, вопреки устоявшемуся мнению и открывает все двери для таких магов.

На кухне стало тихо. Он слышал, как за стенкой кто-то разговаривает, как за окном проезжают машины. С каждой секундой тишина становилась всё тяжелее и неудобнее. Сергей краем глаза посмотрел на Рагиду, она не сводила с него зелёных глаз, но также не спешила что-то говорить. Сергей перебирал в голове варианты продолжения диалога.

- Что же мне делать? - Сказал он наконец.

- Права у них, конечно, на такое нет. И я пока не знаю, чем вам помочь. Вы не замечали ничего необычного? Рисунки на стенах в подъезде или необычных людей в своём окружении.

Сергей задумался.

- Видел! - Громко сказал он. И сам вздрогнул от своего голоса, разрезавшего тишину. - На стене возле квартиры. Маркером нарисованы какие-то символы. Я подумал, что это подростки какие-то метки оставляют, или квартирные воры помечают.

- Сможете нарисовать? - Рагида заметно оживилась.

- Я попробую, но за точность не ручаюсь.

Через минуту и несколько запоротых вариантов, он показал гадалке рисунок.

- Руническая формула. - Тихо сказала Рагида. - Не могу сказать для чего она, скорее всего вы неправильно нарисовали. Но даже от неправильной веет холодом. Мне нужно посмотреть самой. Вы не будете против, если я приду к вам домой. Думаю, только так, я смогу найти способ помочь вам, как минимум установить защиту, а в идеале мы сможем узнать кто это делает. У нас в городе не так много способных на сильную магию.

- Если это поможет. Я буду только рад.

- К сожалению, не могу обещать ничего. Скорее всего будет трудно, возможно даже болезненно трудно.

- Вы знаете, Рагида, я всю жизнь был скептиком. Да и по правде я и сейчас им остаюсь. Я не верю, что рисунок на стене может как-то влиять на мою жизнь, даже в совокупности с другими действиями. Но то, что происходит со мной в последнее время не поддаётся логическому объяснению. Начиная от неприятностей на работе, и заканчивая проблемами со здоровьем. И знаете, я скоро оглохну от той самой громкости. Мне не нравится сюжет моего фильма и, если вы в силах изменить происходящее, пусть и методами, которые не поддаются нормальному объяснению, я буду только рад.

У него сбилось дыхание, и он замолчал, приложив руку ко рту.

- Всё нормально?

Сергей кивнул. Но нормально не было. Тошнота резко подступила к самому горлу, нехитрый завтрак пытался вырваться наружу. Он что было сил сжал кулаки, пытаясь ослабить процесс. Ногти впились в ладони - боль немного отвлекла от восставшего желудка.

- Давайте, я адрес напишу и буду ждать вас. - С трудом проговорил Сергей, облизывая солёные от пота губы. - Мне лучше сейчас уйти.

- Хорошо. Напишите ещё телефон, я посмотрю более подробно и сразу наберу вас. Договоримся о встрече.

Сергей нарисовал цифры номера телефона, причем вспомнить последние две удалось с трудом.

- Сколько я должен за приём?

- В коридоре на тумбочке оставьте сколько считаете нужным. Но это не обязательно, все финансовые вопросы мы решим, когда моя помощь начнет приносить плоды.

Сергей резко встал, в глазах потемнело, он едва не свалился в обморок, но сделав усилие быстро прошёл в коридор. Рагида осталась сидеть на кухне.

- Верхний замок, один оборот. - Сказала хозяйка. - Я обязательно позвоню.

Он ничего не ответил. Тошнота становилась невыносимой, казалось, если он скажет хоть слово, остановить поток рвоты уже не получится и Рагиде придётся не один час вычищать коридор от продуктов его жизнедеятельности. Если это случится, он уже точно никогда не возьмёт от неё трубку, даже если она поклянется всеми святыми, что ничего страшного не произошло. Он наугад вытащил из кошелька две купюры, оставил их на тумбочке, и, даже не пытаясь завязать шнурки, вышел из квартиры. Несколько раз поблагодарил высшие силы, что Рагида жила на первом этаже и ему не пришлось дожидаться лифта или преодолевать несколько пролётов, боясь оставить дурно пахнущий след.

Сергей питал надежду, что свежий воздух поможет хотя бы немного сгладить ситуацию. Но как только он вдохнул полной грудью смесь аромата города, редкой зелени во дворе и невесть откуда взявшийся маслянистый запах краски, организм сдался и он, не успев добежать до кустов, украсил серый асфальт содержим желудка. Сергей стоял, упершись руками в колени, тщетно пытаясь отдышаться. В носу сильно щипало, глаза слезились, а в ушах стоял сильный гул. Он не знал, сколько так стоял. Когда наконец дыхание пришло в норму, он был готов поклясться, что мимо него прошло всё население Заозерного, бросая на несчастного осуждающе взгляды. Как добрался до дома и без сил рухнул в постель, не снимая верхней одежды с Сергей не помнил совсем.

---------------------------------------

Попытка открыть глаза не увенчалась успехом. Пришлось помогать руками слипшимся векам. Он отдирал засохшую слизь и отбрасывал в сторону кусочки, пока наконец в левый глаз не просочился дневной свет. Сколько же он проспал. Как минимум часов двенадцать. Или больше. Сложно сказать. Мозг не хотел включаться. И эта чертова слизь. Она была повсюду. Он оставлял склизкие следы на полу на стенах, на столе, на кровати, когда он включал свет, в комнате замкнуло выключатель и теперь, когда садилось солнце, Сергей сидел в полумраке, слегка развеянным прикроватным ночником.

Несколько дней назад, сколько именно, он не мог сказать - может быть и три дня, а может и неделя - он вернулся от Рагиды и обнаружил ещё несколько символов на стене в подъезде. Дрожащими руками достал телефон и попытался сфотографировать рисунки, но непослушные пальцы, скользкие от слизи, тогда она появилась в первый раз, или он в первый раз заметил появление, не смогли удержать телефон. Поймать его он не сумел, да и не попытался даже. Просто смотрел, как аппарат ценой в его месячную зарплату соревнуется с бетонным полом в прочности. Телефон предсказуемо проиграл. Обессиленный приступами рвоты, которые никак не хотели прекращаться, хотя желудок резкими коликами сообщал о полнейшем опустошении, Сергей не нашёл в себе сил поднять аппарат. Он представил, что будет, если наклонится, тогда уже сам желудок вырвется наружу в поисках содержимого. Как запихивать обратно систему ЖКТ Сергей представлял плохо, а потому запинал ногой телефон в квартиру и так и оставил лежать на полу в коридоре.

С тех пор из квартиры он не выходил. Перебивался пищей из полуфабрикатов, благо успел не так давно забить морозильную камеру килограммами пельменей и разнообразными мясными заготовками. Сразу после нехитрой трапезы ложился спать. Он потерял счёт времени, скорее всего перепутал день и ночь, поскольку чаще всего засыпал при солнечном свете. Где-то на уровне подсознания разделил процесс существования на циклы. Цикл еды и цикл сна. И ему не хватало ни моральных сил, ни физических разорвать последовательность, хотя бы для того что бы сходить на работу.

И слизи было всё больше. Он не понимал, откуда она появляется. В редкие моменты просветления, предполагал, что она сочится сквозь поры на коже. Потому что из других возможных отверстий не выходило ничего сверхъестественного. Он несколько раз принял ванну и на короткое время показалось, что слизь осталось в прошлом. К несчастью, спустя час всё вернулось на круги своя. Где-то глубоко, скрытый под пеленой голода и сонливости, голос разума твердил, что нужно вызвать врача. Только вот была одна проблема. Телефона больше не было, он так и лежал на полу в коридоре, щеголяя паутиной разбитого экрана. Выходить на улицу казалось чем-то из разряда невозможного. А уж тем более обращаться за помощью к соседям. Так же этот голос твердил, что он потеряет работу, которая и так висела только на честном слове. Почему-то Сергей был уверен, что искать его не будут ни коллеги, ни начальник, который с удовольствием уволит его за несколько подряд прогулов без уважительной причины.

Постепенно работа, телефон и слизь дополнились новой проблемой. Он больше не мог нормально питаться, теперь его аппетит могло удовлетворить только мясо. Тесто пельменей казалось на вкус мокрой бумагой и стоило больших усилий, не проблеваться, глотая очередной пельмень. В конце концов он оказался от не содержащих мясо продуктов. Перед тем как уснуть в очередной раз, он, достаточно сильно измарав микроволновку бесконечно выделяющейся слизью, разморозил подложку куриной печени, и нетерпеливо съел, не утруждая себя процессом готовки. Первый кусок необработанного потроха зашёл с трудом, а дальше всё пошло как по маслу. Он улавливал насыщенный кровью аромат, чувствовал слегка сладковатый вкус, ел, так и не притронувшись к куску заветренного хлеба. Запивал он всё холодной водой, большими глотками, не обращая внимание на болезненную реакцию зубов на холодную воду.

Потом появились новые ощущения. Он стал лучше слышать и остро чувствовать запахи. Слышал шаги проходящих около окон людей, без труда распознавал их запахи - естественные запахи, которые люди пытались маскировать духами, дезодорантами. Запах кожи, хотя вернее было сказать запах плоти. Он как будто чувствовал, как под тонкой кожей двигаются кости, скрипят суставы. От некоторых запахов темнело в глазах, и он ловил себя на мысли, что очень неплохо было бы заменить замороженные куриные потроха в подложках на свежее человеческое мясо. Именно человеческое. Его не интересовали бегающие по двору собаки и кошки, нисколько не трогали птицы, частенько садившиеся на подоконник. Люди пахли по-другому - притягательно, множеством оттенков. Было всё труднее сопротивляться искушению вгрызться в этот аромат, ощутить голодными зубами теплое мясо, почувствовать, как из человека уходит жизнь.

Он усиленно гнал подобные мысли, давясь очередной подложкой куриных потрохов, запас которых подходил к концу. Уже очень скоро нужно будет что-то решать с едой. Насколько мог сообразить его запутавшийся во времени, слизи и новых ощущениях мозг, еды оставалось буквально на пару дней. И это ему ещё повезло, что происходящее совпало по времени с его маниакальной манерой совершать крупные закупки еды. Сергей не был сторонником экономии времени или денег (известно, что большие закупы позволяют экономить). Всё гораздо тривиальнее – он просто не любил ходить в магазин, с его бесконечными снующими туда-сюда людьми, с озабоченным видом, изучающих полки с товарами в поисках жёлтых ценников, толкающих перед собой тележку со скрипящими колёсами. Все эти очереди на кассах, где стоящий сзади старательно прижимается к тебе, словно боится, что-то кто-то вклинится между вами и заберёт у него несколько минут бесконечно бессмысленного существования.

Сейчас поход в магазин представлялся ещё менее выполнимой задачей, чем несколько дней назад. Чертова слизь. Сергей элементарно боялся посмотреть в зеркало. Он и раньше то не особо нравился себе каждое утро было небольшим испытанием. Ему не нравилось ничего, чем наградила его природа ни огромные мешки под глазами, ни маслянистая с широкими порами кожа (видимо через которую и сочится слизь), ни близко посаженные маленькие черные глазки с двух сторон от маленького носа, впалого без горбинки, ну и тонкие губы, немного искривлённые справа, создавая ощущение вечной ухмылки. Сергей не мог смотреть на это. Благо волос на голове становилось всё меньше и меньше и процесс расчесывания, для которого без зеркала никак не обойтись, с каждым месяцем ускорялся – скоро расчёска совсем не понадобится. Брился Сергей редко, и за последние несколько дней посмотреть в зеркало он так и не решился.

Однако, что-то решать было необходимо. Медленно умирать от голода он боялся намного больше людей в магазине и на улице. Сергей поднялся с кровати, пытаясь сообразить хотя бы приблизительно сколько сейчас времени, будний сейчас день или выходной. Получалось плохо, отчасти ещё и потому, что какой-то необходимости в понимании сколько сейчас времени он больше… не нуждался. Вот действительно, если раньше, до ситуации с символами на стене (он с трудом помнил про символы на стене, как будто кто-то рассказывал ему об этом, как будто это было не с ним), его заботило, как бы не опоздать на работу, сходить в магазин, когда там людей поменьше… Сейчас стало всё равно. Зачем вообще ему знать сколько времени сейчас. Достаточно видеть темно или светло, день или ночь. Для охоты больших знаний не потребуется.

Для какой ещё охоты одёрнул себя Сергей. Хватит придумывать.

Всё просто. Надо пересилить себя. Помыться, привести себя в порядок, позвонить начальнику, восстановиться на работе или в конце концов найти себе новую. Какие в этом проблемы. Привести себя в порядок и сходить в магазин, купить нормальной еды. Привести себя в порядок и найти в себе силы доказать, что символы на стене никак не могут влиять на его жизнь. Какие символы… Она сказала ему, что он подопытный. Что, кто-то использует его. Но с каждой минутой воспоминания становились всё более размытыми. Сначала он заставлял себя вспоминать, а потом уже казалось, что всё это происходило не с ним. Привести себя в порядок….

В порядок.

В какой-то момент все вокруг изменилось. Он перестал слышать хлюпанье слизи, преследующее каждое движение. Он стоял возле окна и смотрел на вечерний город, освещённый редкими фонарями. Где-то в глубине остались символы на стене, женщина за круглым стеклянным столом. Бардак в квартире, покрытые слизью подложки от куриных полуфабрикатов, разорванные упаковки от пельменей, какие-то дурно пахнущие блевотные кучи. Всё это было перемешано с его выделениями, одеждой, какими-то вещами, настолько утопающими в мерзком болоте, что предназначение их угадывалось с трудом.

В полумраке дома казались гигантскими валунами, мимо которых сновали туда-сюда, словно по проложенному стаей маршруту люди-муравьи. По дороге проносились, ослепляя белыми и жёлтыми фарами звери покрупнее. Кролль (Сергей) больше не мог бороться с голодом. Как знать, будь у него ещё запасы еды, быть может он оставался человеком немного дольше. Но голод меняет. Даже без помощи рисунков на стене, с людей слетают самые прочные маски, разбиваясь о страшное чувство голода.

Какое-то время назад Сергей осмелился посмотреть в зеркало, хотя и так было понятно, что он больше не сможет показаться на людях. Достаточно было посмотреть на руки, теперь это были не руки, а скорее лапы, или даже отростки с чем-то отдалённо напоминающими пальцы культяпками, причем три из пяти были сросшиеся. Он прополз по блевотному ковру, создавая ещё больший хаос, к ванне. Облокотившись отростками, бывшими когда-то руками на край ванны, и, приложив немалые усилия, подтянулся и смог заглянуть в нижнюю часть зеркала. Встретившись глазами с отражением, Сергей не отшатнулся, не скривил гримасу отвращения, не впал в истерику. Не произошло ничего. Он просто несколько минут, а может и чуть дольше разглядывал нечто отдалённо напоминающее человеческое лицо, покрытое не то чешуёй, не то коростой. На два желтых пятна, бывшими когда-то его глазами.

Он не мог описать то, что чувствовал. Но ему вроде нравилось новое состояние. Он больше не ощущал себя ущербным. И вообще, он никогда ранее так долго не смотрелся в зеркало, наверное, с детства. А он продолжал смотреть и разглядывать. Как жаль, что высковисящее зеркало не позволяет увидеть полностью его новое тело. Он смотрел в жёлтые глаза и наслаждался их притягательной бездонностью, пытаясь вспомнить, как она сказала. Как назвала его та женщина за круглым столом. Как животное… Такое доброе. Кролль. Точно. Пусть так и будет. Теперь он Кролль.

Серая бесформенная туша, сползла с ванны и оставляя за собой склизкий след двинулась обратно в комнату. Голод гнал его вперёд. Он понимал, что, если очень скоро не найдёт чем наполнить свои внутренности, скорее всего на это всё и закончится. Но вот уже бесконечное долгий час, существо ползало по квартире в бессмысленном поиске ключей от квартиры. И подгонял его не только голод. Где-то в остатках человеческого здравомыслия притаилась отчаянная мысль, что дверь закрыта на ключ. И если в ближайшее время, он не сможет найти связку ключей, его тело деформируется настолько, что элементарно не сможет открыть дверь. А выйти через окно не позволит глухая решетка. С каждой минутой его ярость и отчаяние всё возрастали, разбрызгивая слизь и раскидывая мусор, серое существо перемещалось по полу, кровати, разбрасывая одежду, сжимая в культяпках сросшихся пальцах одежду в надежде наткнуться на твёрдую связку ключей в кармане. Всё было тщетно.

В каком-то безнадёжном исступлении существо ринулось на кухню, уже совершенно не контролируя себя. Перевернуло стол, на пол посыпалась посуда, бесшумно падая в лужу слизи. Коллль схватил стул и швырнул, не глядя в сторону холодильника. А после замер на месте. Это было одно из последних здравых воспоминаний. Погреб. Подвал. Вход. Холодильник. Отодвинь холодильник. Бабушка. Её квартира. Давно.

Он резко, насколько позволяло ему нынешнее состояние бросился к холодильнику. Не приложив особых усилий, Кролль опрокинул холодильник на пол и замер. Действительно он был здесь. Квадратный вырез в деревянном полу.

----------------------

Какие милые существа. Три маленьких человека, ему казалось, что он даже видел их когда-то в прошлой жизни. Правда, Кролль совсем не задумывался об этом. Мысли о прошлом редко посещали его. И были это не мысли в привычном для человека понимании. Просто картинки, которые не несли особого смысла для существа. Они появлялись и исчезали, не оставляя следа. Зато, всё что произошло после того, как он сумел протиснуться в узкое отверстие и оказался в подвале собственного многоквартирного дома, он помнил прекрасно. Помнил, как оказался в очередной ловушке перед деревянной дверью. Он не смог справиться с хлипким препятствием – голод почти окончательно вступил в права, лишая сил.

Они появились в последний момент, когда он уже не мог пошевелиться. И дали еды. Скучной еды и невкусной. Но такой спасительной. А потом они принесли ещё. Гораздо вкуснее. А потом привели еду. И ещё.

Сил у Кролля становилось всё больше. Но он не торопился выходить на охоту сам. В конце концов скоро маленькие люди принесут ещё еды. А он и дальше будет набираться сил. Набираться сил и расти. Пока не придёт его время.

Авторский канал - t.me/writer_path

Автор: Павел Ковезин
Соавтор: Ходченкова Регина

Часть первая: Янтарь. Часть 1/2

Глава третья

Я был уверен, что хищные твари загрызли меня насмерть. Под сомкнутыми веками плыли тёмные круги, но заполнявшая всё тело боль исчезла. Разлепив глаза, я увидел лишь плотный туман. «Вот, значит, как выглядит смерть, — промелькнула мысль. — Всего-то серое ничто. И никого рядом».

Но взгляд постепенно обретал фокус. Я снова был дома и лежал на полу, на том самом месте, где принял капсулу. Даже не верилось. Старуха сказала, что смерть в чужом сне без вещи спящего повлечёт за собой реальную. Обманула? Пугала? Или кулон каким-то образом остался со мной? Я провёл рукой по груди и шее — его не было. Оглядевшись, заметил что-то блестящее под столом. Кулон. Рядом лежала порванная цепочка.

Одежда промокла от пота. Я поплёлся в ванную, чтобы принять душ. Стащив футболку, понял, что умудрился надеть её наизнанку.
Теперь же на меня смотрела улыбающаяся лягушка и надпись – «Биба». Чёрт, это вещь Киры – на моей изображён Боба. Выходит, старая ведьма не лгала: мне спасла жизнь удача и парная футболка.

Стоя под горячими струями, я пытался смыть ощущение от ударов огромных кошачьих лап и всё вспоминал то диалог со старухой, то нашу с Кирой ссору. Возможно, это просто говорило чувство вины, но мне казалось, именно в ней крылась причина того, что Кира не проснулась. Перебрал, не выслушал — нет, это не то. Было что-то ещё, но воспоминание ускользало, пряталось в подсознании и его никак не удавалось нащупать.

Я оделся и набрал номер, что дала мне девчонка из службы онейронов. Слушал длинные гудки, пока механический голос не сообщил очевидное: «абонент не отвечает». Несмотря на это, я вышел из дома, задавшись целью во что бы то ни стало найти «янтарь».

План был отправиться на окраину. Там на облезлых фасадах двухэтажек, предназначенных под снос, пестрели надписи, обещающие лёгкий кайф. Если по пути не дозвонюсь, можно найти «янтарь» и таким способом. На этот раз отходняк от пребывания в кошмаре не был столь мучительным. Порой лишь накатывала слабость, иногда я пытался стряхнуть с себя то, что существует только в моём воображении. Фантомные когтистые лапы то и дело тянулись ко мне из воздуха, но, рефлекторно дёрнувшись, я успокаивал себя тем, что это просто галлюцинации, они не могут причинить вреда. Постепенно видения отступали, но я вздрагивал от каждой пробегающий мимо дворовой кошки.

На конечной, выплюнув одинокого пассажира, автобус фыркнул и, развернувшись, умчался. Я побрёл вперёд по растрескавшемуся асфальту. Среди явных заброшек попадались и жилые дома: об этом говорили целые оконные стëкла и развешенное на просушку бельё во дворах. Но, плутая меж ветхих строений, я не встретил ни одного человека.

Разглядывая трафаретные картинки на стенах, наткнулся на настоящее произведение искусства – на покосившемся заборе пестрело граффити: мультяшное лицо, из глаз которого вылетают радужные волны. Рот нарисованного человека распахнут в экстазе, а черепная коробка вскрыта, обнажая мозг, вокруг которого летают птицы. Снизу – электронный адрес. Я снова набрал барыгу – безрезультатно. Другого выхода не оставалось – только перейти по ссылке с забора в вымершем районе. Сделав это, я получил реквизиты и короткую инструкцию. Повинуясь безотчётному порыву, заскринил картинку за секунду до того, как телефон выдал, что данной страницы не существует.

Начинало смеркаться. Дрожащими пальцами я открыл скриншот. Согласно инструкции, деньги нужно было отправить на электронный кошелёк через терминал в любом супермаркете. Один как раз находился неподалёку – я дошёл до него пешком, не рассчитывая, что автобус сегодня ещё раз доберётся до этой глуши. Ощущая спиной презрительный взгляд охранника, я запихивал купюры в прорезь. Паранойя шептала, что он меня сейчас выкинет отсюда.

Это были мои последние деньги – за две капсулы пришлось отвалить тридцатку. Если Кира вернётся, нам не на что будет жить. Но сейчас это казалось неважным.
Через невероятно долгие несколько секунд пришла геоточка.

К остановке на всех парах подъезжал автобус, явно намереваясь проскочить мимо. Я ринулся к нему, размахивая руками. Водила нехотя притормозил, и двери с шипением открылись. Тяжело дыша, я ввалился внутрь и рухнул на сиденье. Включил карту и забил координаты.

Локация оказалась кладбищем на другом конце города. Чтобы добраться до места, мне пришлось ближе к центру пересесть на маршрутку, а после порядочно пройти пешком. Вокруг уже опустилась непроглядная тьма. Подсвечивая себе путь фонариком, я пробирался вдоль запущенных могил, то и дело ловя флэшбеки минувшего кошмара. Порой чудилось, что наступил новый ужасный сон, а момент перехода в него просто забылся.

Стараясь гнать эти мысли подальше, я наконец отыскал место. Это была неухоженная могила с полуразвалившимся надгробием, оградка давно уже упала и ржавела под опавшими листьями. Я стал осторожно разгребать листву. Вспомнилось, как искал в кошмаре кулон Киры. Я перевернул осколок памятника и увидел заветный зип-лок с двумя капсулами «янтаря». Засунув пакетик во внутренний карман, заторопился обратно.

Путь домой занял не так много времени, но для меня минуты текли мучительно медленно. Оказавшись в квартире, я задумался, какую вещь Киры взять в следующий прыжок – кулон из-за порванной цепочки больше нельзя было повесить на шею.

Кира не расставалась со своим полароидом. Каждый раз, когда мы куда-нибудь выбирались, непременно брала его с собой, чтобы сделать памятные фото. Одно такое, размером пять на десять, лежало на её полке. На карточке – мы, беззаботные и счастливые отмечаем первую годовщину. Про себя я улыбнулся от приятных воспоминаний и убрал фотографию в карман, застегнув его на молнию.

На кухне проглотил очередную порцию «янтаря» и залпом выпил воду. Не успел я поставить стакан на стол, как он превратился в рокс – с широкими узорчатыми стенками и толстым дном.

– Повторить? – послышался прокуренный голос.

Я несколько раз моргнул и огляделся. Передо мной стоял неприятного вида бармен – его сальные волосы опускались почти до плеч, из-под чёрной футболки с принтом «Metallica» торчало обвисшее пузо, а изо рта воняло дешёвыми сигаретами.

– Повтори, – неуверенно ответил я.

Бармен отогнал севшую на бокал муху и взял его грязными руками – на прозрачном стекле остались отпечатки.
Пока мужик наливал мне виски с содовой (во рту ощущался именно этот привкус), я повернулся на стуле. Освещение в баре практически отсутствовало: одинокая лампа над стойкой, да и та постоянно мигала, погружая нас в темноту. Под потолком, насколько я смог разглядеть, висела паутина, а слева от меня было разлито что-то настолько вонючее, что едва сдерживал рвотные позывы.

Мужик налил виски и пытался открыть металлическую крышку на бутылке газировки. Но потная рука скользила по ней, не в силах отвинтить. Тогда бармен подцепил крышку зубами – та слетела. И приземлилась на барную стойку вместе с выпавшим зубом.

– Твою мать, – сказал он таким тоном, словно случилось что-то досадное, но вполне обыденное, и схватил зуб, – опять вставлять придётся.

Он наконец приготовил коктейль и поставил передо мной бокал в следах грязи и жирных отпечатках. Неприятно было даже взять его в руки, не говоря уже о том, чтобы пить.
– Спасибо, я… я не буду, – сказал я, не притронувшись к роксу.
– Кей отказывается от выпивки? – засмеялся мужик. – Забавно. Пей давай.
– Нет… спасибо.

Он сплюнул кровь от выпавшего зуба на пол. Затем рывком впечатал меня в липкую стойку, подтянулся и, схватив за волосы, повернул лицом вверх. Я попытался отбиться, но ничего не вышло. Мои крики протеста растворились в затхлом воздухе. Свободной рукой взяв бокал, бармен насильно влил мне его содержимое. Половина напитка оказалось на барной стойке, но остальное пришлось проглотить.

Мужик отпустил меня и вернулся за рабочее место. Я едва не блеванул от отвращения.

– Ты че, ебнулся?! – спросил я, когда отдышался.
– Нет. Просто каждый раз тебя же что-то заставляет пить. В этот раз я взял на себя эту роль. В прошлый раз – ссора с Кирой, в позапрошлый – проблемы на работе, две недели назад – усталость. Ну и так далее.
«Понятно, – подумал я, – ещё один моралист хуев. Лекции мне будет читать».
– Пошёл ты! – сказал я, слезая со стула.
Когда открывал входную дверь, одёрнул руку от отвращения – с ладони стекало что-то зелёное и мерзкое, похожее на сопли.  
– Один дойдёшь? – крикнул бармен.

Фраза эхом раздалась у меня в голове, причиняя неимоверную боль в районе затылка. «Одна не дойдёшь что ли?» – так, по-моему, я сказал Кире в наш последний разговор на её просьбу встретить с работы. Её офис находился всего в двух кварталах, и было ещё светло. Я подумал тогда, что в Кире говорит лишь желание оттащить меня от компьютера. Но почему это её так задело?

Я открыл дверь и сделал шаг на улицу – в лицо мне ударил сильный ветер и моросящий дождь. Сразу за дверью бара начинался непроходимый густой лес, на деревья которого падали лучи фонарей.

– Лена-а-а-а-а! – раздался крик справа.
– Лена! – на этот раз кричали слева.

Толпа людей вытянулась в линейку и двигалась вперёд, но, что самое удивительное – я был частью этой цепи. И тоже держал в руке фонарь. Кто эти люди? МЧС? Волонтёры? И кого они… мы ищем?

Я запустил руку в карман – проверить, на месте ли фотокарточка. И не поверил глазам. Фото действительно оказалось на месте. Только вместо двух человек на нём было изображено трое. Я, Кира и девочка лет пяти. Это… наша дочь? Под снимком, на месте для подписей от руки была нацарапана дата полугодичной давности. И ниже: «день рождения Леночки».

Нет. Не может быть. У нас с Кирой нет дочери! Или есть?.. И… что случилось? Она пропала?

В голову вспышками ударили воспоминания, словно кто-то специально накачивал меня поддельными событиями, которые не могли произойти со мной.

«Как ты мог забыть забрать дочь?! – голос Киры в голове раздавался особенно отчётливо. На фоне слышался звон бьющихся друг о друга бутылок. – Бегом в сад!»

Я шёл по лесу, напичканный ложными воспоминаниями. У нас нет дочери. У нас нет дочери! Но в сердце что-то покалывало, убеждая меня в том, что всё это – не кошмар. Это – реальность.

В памяти всплыло, что в саду была новая молодая воспитательница, которая с лицом невинной овечки поведала мне: Лену уже забрали родители.

«– Какие к чёрту родители? – орал я. – Я её отец!
– Уходите, или я вызову полицию».

По телу пробежали мурашки, и я невольно, повторяя действия волонтёров, выкрикнул имя дочери. На глаза навернулись слёзы. С каждым следующим разом я кричал всё громче, срывая голос. Лена не могла просто бесследно исчезнуть. Не могла.
– Сюда! – заорал один из поисковиков.
Я рванул на голос, молясь про себя о том, чтобы там не нашли изуродованное тело маленькой девочки. Возле находки уже собралась толпа. Один из мужчин бросился ко мне и оттолкнул подальше.
– Кей, тебе лучше этого не видеть.

Я, как бык на красную тряпку, рванул вперёд, сметая мужика с пути. Я должен это видеть. Должен.

Чьи-то руки снова схватили меня, но я увидел то, над чем склонились несколько голов. Окровавленное тело ребёнка. В рваной одежде, с кровоподтёками на лице и грязными спутанными золотыми кудрями. Такими же, как на фотокарточке у меня в кармане. Я сделал вдох и почувствовал, что не могу выдохнуть. Горло сдавило, в глазах потемнело. Я обмяк и мешком рухнул на землю.

Глава четвёртая

Неизвестно сколько времени прошло прежде, чем я понял, что не мёртв. Я был уверен, что так и остался в кошмаре — вокруг стоял непроглядный мрак, на лице ощущались холодные капли. Накатила волна острой паники, икры свело, кисти и ступни словно заледенели.

Осознание, что я всё-таки дома, пришло, когда глаза, привыкнув к темноте, различили смутные очертания мебели. Липкий страх продолжал терзать меня, дышать становилось труднее. Жгучая давящая боль нарастала в груди. Непослушными пальцами я выудил из кармана телефон и набрал номер экстренной службы. Впрочем, кнопку вызова так и не нажал, вместо этого забив симптомы в поиск.

Следуя советам в сети, сел, привалившись к кухонному шкафчику, дышать сразу стало легче. Нашарил в ящике стола аптечку и закинул в рот таблетку аспирина. Жуя кисло-горькую дрянь, я пытался собрать мысли в кучу. Если меня не хватил инфаркт, то я точно был к нему близок, причём уже в реальности, и от этого минувший кошмар становился до невозможности настоящим. Боль понемногу отпускала, но теперь я точно знал, где находится сердце: оно распирало грудь тяжёлым комом. И паника никуда не делась. Сон и реальность смешались, перед внутренним взором неотступно стоял образ мёртвого ребёнка. Моего ребёнка. Я чувствовал острую необходимость срочно выяснить, существовала ли в моей жизни эта девочка, потому, что ни в чём уже не был уверен.

Как только нашёл в себе силы подняться, обошёл всю квартиру в поисках игрушек, одежды или фотографий, но ничего не найдя, не успокоился. Меня так и подмывало пойти к тому садику и высматривать среди ребят на прогулке златокудрую малышку. Уже у входной двери я заставил себя остановиться: примут ещё за маньяка, полицию вызовут, и о спасении Киры придётся забыть. В голову по очереди врезались три отчётливых слова – «маньяк», «полиция», «дети». На миг я замер, в деталях вспомнив последний разговор с Кирой. И, как это бывает после любой пьянки, на следующий день всплывают только те воспоминания, за которые стыдно. Так было и в этот раз.

***

– Ты завтра встретишь меня с работы? – спросила Кира, залезая на кровать и открывая пачку чипсов.
– А что, одна не дойдёшь?
– А у тебя какие-то дела?
– Да нет, просто поиграть хотел с ребятами.
– Вечером не судьба? – в голос Киры закралась печаль. За несколько лет отношений учишься чувствовать обиду по малейшему изменению интонации.
– Вечером они не могут, Кир, – я сделал несколько глотков из своего бокала.

Она ничего не ответила. Опустила взгляд и приложила пальцы к щекам. Сдержать слёзы у неё не получилось.

– Ты плачешь из-за того, что я тебя не встречу?
– Из-за того, что ты такой мудак! – крикнула она, за агрессией пытаясь скрыть беззащитность. – Я тебе уже говорила – мне снова страшно ходить одной!

О господи, опять начиналась старая песня про девяностые, маньяков и родительскую гиперопеку. Ещё в самом начале отношений Кира рассказывала, что в их родном городе орудовал серийный убийца. Но её мать пыталась оградить дочь от всего злого и нехорошего. Поэтому не разговаривала с Кирой о плохих дядях, а просто встречала каждый день из школы. Не отпускала гулять с подругами. Не спала ночами, мучаясь от страха, что следующей жертвой может стать её дочь. Меняла тему, когда девочка спрашивала, что за фотографии детей висят почти на каждом столбе. Переехать из города они не могли, её мать и так получала копейки, поэтому оставалось только молиться, чтобы «монстр» не забрал близкого тебе человека. Твоего ребёнка. Всё это Кира узнала только спустя время. А тогда, видя, как мать не находит себе места, не понимала, что происходит. И ненавидела её за то, что постоянно контролирует и не даёт видеться с друзьями.

– Боже мой, Кира, это было двадцать лет назад! Сейчас на каждом углу камеры. Да и ты мало того, что уже не ребёнок, так ещё и баллончик с собой таскаешь!
– Девушка пропала Кей! – Кира посмотрела на меня заплаканными глазами так, будто сейчас перцовый спрей применит ко мне. – Может, и жить я буду с баллончиком, а не с человеком, который может меня защитить?!
– Ещё раз, от кого тебя защищать?! Люди постоянно пропадают, а ты просто накручиваешь себя! Эта девушка могла сбежать из дома, загулять с подругами, переехать к парню и никому не сказать – у всего этого гораздо больше шансов, чем похищение её маньяком!
– Не встретишь, значит? – спросила Кира, давая мне последний шанс пойти на попятную. Но я не был склонен вестись на дешёвые манипуляции.
– Нет, – я залпом допил виски из бокала, – поймает маньяк – свисти.

Щёку обожгло от хлёсткой пощёчины, но мне уже было всё равно. Я настолько напился, что хотел только одного – уснуть. Что и сделал под громкие Кирины рыдания и обвинения в том, какой я плохой парень.

***

Голова раскалывалась от боли. В груди щемило так, будто сердце вот-вот остановится. Дышать снова стало трудно. Какой же я мудак! Как я мог забыть и ссору, и главный страх Киры? Она же даже к мозгоправу своему ходит, чтобы он помог избавиться от детской травмы. И эти кошмары… они не пытались меня убить. Они пытались направить.

Показывали выкопанные детские могилы в лесу; ребёнка, которого мать не выпускала из дома – «Туда. На улицу запретили»; мерзкую квартиру, душащую запахами и атмосферой безысходности; бабку, пытающуюся донести до меня то, что надо слушать и слышать близкого человека; и уродливого бармена, который заставлял меня пить. И последний сон – про убитую девочку – был не просто ужасом, он показал мне то, как представляла Кирина мать самый чёрный день своей жизни. На месте моей несуществующей дочери – девочки с золотыми кудрями – могла бы оказаться и Кира. И она до сих пор боится, что это случится с ней. Вздрагивает от каждой новости про пропавшего человека. И если существует иерархия кошмаров, то на самом глубоком дне будет тот, где её всё-таки поймали.

Наплевав на то, что после последнего прихода прошёл буквально час, я закинул оставшуюся капсулу «янтаря» в рот. Закрыл глаза и молился о том, чтобы сейчас оказаться там же, где она. Нужно вытаскивать Киру, пока её не расчленили. Если это случится, душевное здоровье уже не получится восстановить.

***

Кухня превратилась в маленькую тесную каморку. Глаза не сразу привыкли к темноте – свет проникал лишь из маленького зарешеченного окошка под потолком над дверью. Я подёргал её без особой надежды – заперто. Повернувшись, увидел скорчившуюся в углу девушку. Она сидела, подтянув колени к подбородку, за волосами лица было не разглядеть, но я тут же узнал эти тёмные локоны.

– Кира? Кира!
Она подняла голову и долго смотрела на меня так, словно в первый раз видит. Но потом очнулась, губы дрогнули в лёгкой улыбке.
– Кей…
– Не переживай, я вытащу тебя отсюда.
– Он тебе не позволит! – Кира судорожно всхлипнула. – Зря ты пришёл!  Как ты… как ты вообще здесь оказался?
– Искал тебя в худших твоих кошмарах. Нашёл ведь, – я слабо улыбнулся.

Внезапно откуда-то сверху послышался детский плач. Лязгнула отодвигаемая щеколда. Рыдания стали громче, под тяжёлыми шагами заскрипели ступени. Казалось, упирающегося ребёнка тащит вниз по лестнице не человек, а громадное чудовище. По всему подвалу разносилось его хриплое утробное дыхание.

– Отпусти его! – истошно заорала Кира, бросившись к двери.
– Кира, – попытался образумить её я, – не привлекай к себе лишнего внимания. Этот ребёнок – ненастоящий. Мы – в кошмаре. И только от тебя зависит, как долго он будет продолжаться!
– Я сижу тут уже третьи сутки! – закричала она и заплакала навзрыд.
– Заткнулись оба! – раздался из-за двери низкий, леденящий душу голос. Это было больше похоже на рык, чем на нормальную речь.

Его слова и детский плач звучали совсем близко, почти у самой двери. Послышались звуки возни, ребёнок перестал хныкать и теперь лишь тихонько мычал, будто ему чем-то заткнули рот. Металл лязгнул о металл: монстр наверняка копался в лотке с инструментами.

– Кира, не слушай! Посмотри на меня, это всё ненастоящее! Этого нет! – я потряс её за плечи.
– В твоём мире этого нет, Кей! Такое происходит каждый день. Пропадают дети, подростки, даже взрослые люди. Да, меня не похищал маньяк, и лишь когда выросла и почитала новости, я поняла причину странного поведения матери. Но неужели нельзя было мне рассказать? Неизвестность и недосказанность пугала больше серийного убийцы!
– Я понимаю. Прости, что не слушал тебя. Впредь обещаю всегда встречать тебя с работы. Только, знаешь, давай обсудим всё потом, сейчас не до этого.

Кира замолчала, уставившись на дверь. Мычание по ту сторону прекратилось, слышны были лишь хлюпающие звуки и отвратительное чавканье. «Это всё – фильм ужасов. Эти люди – актёры. Опухоли в воспалённом мозгу. Ничего не происходит», – твердил я про себя, словно мантру.
Я полез в карман и, вытащив фотокарточку, протянул Кире. Та взяла её и долго не отводила взгляда. Наверное, как и я, вспоминала приятные моменты прошлого.

– Это единственная вещь, связывающая тебя сейчас с реальностью. Нужно дождаться, когда этот псих убьёт тебя. Как только ты умрёшь – вынырнешь в настоящей жизни.
– Ты с ума сошёл?! – сказала Кира полушёпотом. – Добровольно пойти на то, чтобы тебя растерзали?!
– Нет, лучше просидеть здесь ещё неделю, – съязвил я. – Пожалуйста, пойми, всё это сон, и тебе просто необходимо проснуться!
– Кей, я уже пыталась сдохнуть в этой грёбаной кладовке… Нашла гвоздь и вскрыла вены, – она протянула руку, демонстрируя запястье с уродливыми запекшимися ранами. – но всё равно, сука, снова оказалась здесь!
– Так и работает вирус Гипноса, Кир. Ты больна. И спасти тебя может только вещь из реального мира, – я вырвал у Киры фотокарточку и выставил её перед лицом, – вот она. – После снова вложил ей в ладонь.

Кира будто не слышала, содрогаясь от нечеловеческих звуков за дверью. Когда они стихли, осталось только тяжёлое дыхание убийцы.

– Сука, – прошептала Кира, покачав головой, – это уже третий ребёнок. Третий!
– Эй, мудила! – крикнул я, несколько раз ударив по двери. – Мы долго ждать будем?!

Клацнул засов, каморка озарилась тусклым светом, но его в миг заслонила невероятных размеров фигура. В проёме стоял настоящий великан, точь-в-точь как из классического ужастика – два метра ростом, лысый и с окровавленным фартуком на голое, бугрящееся мышцами, тело. В одной руке он держал огромный тесак, в другой – кусок мяса с висевшим на нём клочком кожи. Он откусил от него часть и сплюнул хрящ на пол. После медленно сделал два шага вперёд, мы попятились к стене. Псих указал ножом на меня. Потом перевёл его на Киру. Снова на меня. Так, словно играл в считалочку. В конце концов лезвие остановилось на Кире.

– Ты будешь первой, – сказал он, оскалившись в кровавой ухмылке. – Выбирай, что тебе отрезать – палец? Или ухо?

Сука. Я до последнего надеялся, что маньяк не начнёт нас пытать. Я не желал для Киры медленной и мучительной смерти. Промелькнула мысль что есть силы ударить её головой об стену, чтобы она проснулась, но двухметровая скала перед нами вряд ли бы мне это позволила.

Пока Кира дрожала всем телом и заливалась слезами, маньяк не сводил с неё глаз, продолжая грызть то, что было когда-то ногой ребёнка.

Нет, я не стану ждать, пока этот мудак начнет отрезать от Киры куски! Истошно закричав, я бросился на него, пытаясь выбить нож. Это не произвело бы на маньяка ровно никакого эффекта, если бы в тот самый момент он не решил проглотить человечину.

От толчка великан качнулся назад и вдохнул, схватился за горло и начал громко хрипеть. От этого звука, казалось, содрогается подвал, как при землетрясении. Лицо маньяка стало красным, рот открывался, но псих не мог произнести ни звука. Он выронил нож и упал на колени. Агония продолжалась чуть больше минуты. Наконец, издав последний хрип, каннибал отбросил коньки.

– Не на это я рассчитывал, конечно, – только и сказал я.
– Ты… ты убил его, – всхлипывая, произнесла Кира.
– Да, и теперь есть проблема посерьёзней.
– Какая?
Я поднял с пола нож. Его лезвие было в крови.
– Мне придётся тебя убить, – после паузы сказал я, посмотрев на Киру.  
Повисло гробовое молчание.
– Ну, или ты сама. Другого варианта выбраться я не вижу.
– Кей, нет…
– Фотография у тебя?

Кира молча кивнула. Решив, что с уговорами мы только потеряем время, я, не дожидаясь согласия, в одно движение оказался рядом с ней и, что было сил, полоснул ножом по горлу.
Кира громко вскрикнула и рухнула на пол. Кровь струями брызнула из широкого разреза.
– Прости, Кир, – сказал я, – но ты будешь жить.
Вот-вот она должна очнуться в реальном мире. Должна же?

***

Я сел рядом и обхватил голову руками. Что если я сейчас совершил непоправимую ошибку? Раскачиваясь из стороны в сторону, я повторял снова и снова единственное слово: «пожалуйста!»

Внезапно тело девушки задрожало, словно изображение на некачественном видео, и начало таять. Через минуту осталась только липко поблескивающая кровавая лужа на полу. Кира исчезла.

Не было ни радости, ни ликования. Сердце перестало бешено биться, и я лишь глубоко выдохнул, облокотившись о стену.

– Получилось, – прошептал я. – Получилось.

Я медленно поднялся и вышел за дверь. В подвале на столе лежала груда человеческих останков. Я отвернулся, борясь с тошнотой, и, мигом преодолев лестничный пролёт, отворил дверь на первый этаж. Но там не оказалось ни дома, ни улицы. Там не было вообще ничего. Одна непроглядная тьма. Даже не открытый космос – не видно ни звёзд, ни планет. Только удушающая чернота. Стоит сделать шаг – и бездна поглотит меня.

«Вот и всё, – подумал я, – здесь я и проведу вечность. В подвале с истерзанным мальчиком и убитым маньяком. Застрявший в чужом кошмаре».

Я не чувствовал ни страха, ни боли. Я спас любимого человека. Хотелось верить, что Кира сможет начать новую жизнь. Я надеялся, она не станет меня спасать, жертвуя собой, когда найдёт на кухне моё тело. После пережитого ей точно не стоит снова нырять в самые дальние уголки своих страхов.

Она, как и я, скорее всего, вызовет онейронов. И дорога мне только в Купол.

Эпилог

Не знаю, сколько дней я провёл в доме каннибала, но два трупа рядом, унылый интерьер и полная изолированность этого места уже сводили с ума. Проснувшись однажды утром, я увидел не потрескавшийся потолок и старые обои, а белое полотно и ослепляющий свет. Несколько раз моргнув, различил склонившийся надо мной силуэт. Меня… забирают на небеса?

Кто-то нежно провёл ладонью по моей щеке, и я услышал знакомый звонкий голос.

– Ты очнулся… Кей?
– Что…
– Тише, – на грудь мне легла ладонь, – ничего не говори. Тебе надо прийти в себя.
– Ки… Кира? Но как?

Силуэт стал отчётливей. Я увидел и её тёмные локоны, и широкую улыбку, и слёзы, бегущие по щекам. На чёрную футболку, которая однажды спасла меня от смерти, был накинут белый больничный халат.
– Ты же знаешь, что вытащить тебя из кошмара могла только моя личная вещь?

После паузы я кивнул, ещё окончательно не придя в себя.

– Вещь не обязательно должна быть предметом, Кей, – всхлипывая, сказала Кира. – Когда я тебя нашла, ты был при смерти. Но я смогла договориться с онейронами о переливании. В Куполе редко кто просыпается сам, и то, что тебе удалось меня вернуть, было чудом. Узнав, что мой спаситель медленно умирает в кошмаре, они пошли навстречу. Повезло, что у нас с тобой одинаковая группа крови, – её губы расплылись в улыбке.
– Всё… всё закончилось?
– Всё закончилось, Кей, – прошептала Кира, взяв меня за руку. – Спасибо.

Я откинулся на мягкую подушку и выдохнул. Слушал лишь монотонный писк с кардиомонитора. Кира крепче сжала мою кисть. Я решил, что это от избытка чувств, но с каждой секундой она сжимала её всё сильнее.
– Кира?!
Я приподнялся и увидел, как она свободной рукой достаёт из-под одеяла нож. Её улыбка превратилась в оскал, а голос стал низким, грубым и нечеловеческим.
– Выбирай, что тебе отрезать, Кирилл? – прорычала та, что миг назад была Кирой. – Палец? Или ухо?
Я хотел закричать, но из горла вырвался лишь тихий хрип. Писк участился.
«Этого нет, это нереально, – шептал про себя я, – это всё долбаный «янтарь»!»
Нож в Кириной руке сменился на знакомую фотокарточку. А голос девушки стал прежним.
– Всё хорошо, Кей. Успокойся, дыши.

Сердце разрывалось от испуга, но на душе стало легче.
Да, мы выбрались из кошмаров, но какая-то их часть навсегда осталась в подсознании.
И нам с этим предстоит жить.