Серия «"Эптампрон" Деревенские побасенки»

Наутро солнце светит так нагло, будто бы и не было недели проливных дождей. Дорогу ещё не отремонтировали и автобусы обещают пустить утром. Дали свет, и у нас теперь есть интернет.

Весь день устраняем последствия ночного побоища в кухне и на заднем дворе. Ближе к вечеру заезжает дядя Петя на неизменном своём тракторе и сообщает, что по случаю окончания сезона дождей и в честь субботы, у сельпо (и почты по совместительству) состоится дискотека. Мы начинаем сборы.

Выходим на улицу. Зрелище это, конечно, эпическое, и не родился ещё тот поэт, который смог бы впихнуть в одну оду богатырские груди Лерки, божественные объемы Сани, блондинистую гриву Маришки и салатовый Ленкин сарафан, чудом сдерживающий рвущуюся из неё страстную натуру.

Дискотека, впрочем, нам под стать. Парни из Ильинского приехали на двух нивах, поставили их по краям утоптанной поляны. Из открытых дверей первой торчат огромные колонки рыдающие "белыми розами", из багажника второй продают на разлив в пластиковой посуде. Вечереет. Соседние кусты расцветают всполохами древних елочных гирлянд. Красиво. Местный люд, разогретый алкоголем и романтикой обстановки требует плясовую. Заводят "Американ бой, уеду с тобой, уеду с тобой, Москва прощаай! Америкаан боооой, уедуу с тобоуоуоой! "

Мы выпиваем и осматриваемся. Ещё выпиваем и опять осматриваемся. Выпиваем, выпиваем, выпиваем... Про очередном осмотре обнаруживается, что выпивающих нас осталось двое, я и Ленка, остальные в гуще событий отплясывают под бессмертное: "ну, где же вы девченки, девченки, девчёнки", а потом сразу под: "на фоне Эйфелевой башни, с айфона селфи заебашим, а для чего ещё нам наш вояяяяж?!" Особенно хороши Лерка с Милой. Вокруг них собрался целый хоровод обожающих дедулек.

Видя, как нервно Ленка одергивает подлый сарафан, я понимаю, что ей хочется быть там, в кругу танцующих, среди манящих огней гирлянд. Снимаю с себя широкую и длинную рубаху, оставшись в майке, протягиваю ей. И так и застываю с вытянутой рукой.

В темноте кустов движение и крики. Драка что ли? Здесь это обычное дело. Из рощицы выламывается баба в одних колошах, бежит к освещённой поляне и пытается что-то крикнуть сквозь рыдания. Не успевает. На полпути её настигают какие-то смутноразличимые тощие фигуры, валят с ног, возня и слабое бульканье на фоне громогласного: девчонка, девчоночка, тёмные ночи, я люблю тебя, девочка, очень, ты прости разговоры мне эти... "

До меня доходит, о чем пыталась предупредить голая баба в калошах: мертвые идут. Но мертвые уже пришли, они здесь, на танцполе. "Лето взяло в руки краски" орут колонки. "Аааа, бляяя!", " Васек, деру", "Господи, помилуй!", "Сашенька, Сашенька!", "Гаси, пидоров!" "Ты куда, мудила, на мою бабу полез?" — перекрикивает музыку бушующий дискач. Мертвяки прут из леса. Селяне идут в отмах. "Ебашь, его, Женек!" "По кумполу их, братва, по кумполу!" "За Родину!" — проносится клич в ночи. "За Сталина!" — отвечает ночь.

Ломаются заборы на дубины, льется кровь, "цвет настроения синий" поет Киркоров. Пиздишь, Филя, цвет настроения красный. Наблюдать больше невмоготу. Выхватываем с Ленкой из багажника автоалкомаркета по две бутылки и бежим к нашим.

Держись, сука. Первый удар сносит половину подгнившего черепа. "Малинки, малинки, такие вечеринки, брюнетки и блондинки", вам такие вечеринки и не снились. Мои девки бьются как богини войны. Здесь все боги и богини. Куда, мразота, иди к тёте Кате, она тебя научит родину любить...

Дискотека удалась. Сидим на завалинке, курим. Мы победили. Тела мертвяков пожгли за околицей. И тут Ленка выдаёт.

Проклятье в картинках

Рассказ Лены

А я знаю, почему мертвые встали. Это я виновата. Только я не хотела, чтобы так. Я случайно.

Помнишь, ты рассказ писала, а я тебе картинку для него скинула? Ну, тот, про братскую могилу? Говорят, что эта фотка проклята. Все, кто её получают и показывают другим, прокляты. И ровно через две недели мертвые, похороненные в той могиле, приходят, чтобы забрать их с собой. Я в это, конечно, не поверила. А тут, видишь, как обернулось. Выходит, правда...

Бляяя! Бля, Лена! Я ж эту картинку вместе с рассказом запостила! Её, хрен знает, сколько народу уже видело.

Ребят, если что, не обессудьте. И, это, подготовьтесь там что ли...

Ничего не изменилось в нашей судьбе, так же идет дождь, лишь ужин пришлось готовить из остатков гречки, пшена и перловки, которые мы наскребли по последним сусекам. Что это за сусеки такие не спрашивайте, я и сама не знаю. Каша невкусная, но лопаем мы ее быстро, наперегонки. Керосина остается на одну ночь.

Сказку предлагает рассказать Леха, милостиво поделившись с девушками махрой. Девушки жеманно благодарят, сворачивают самокрутки и в нетерпении смотрят на рассказчика.

История очень необычного мальчика

Рассказ Лехи

В самом центре Санкт-Петербурга жил мальчик. На первый взгляд, он ничем не отличался от своих сверстников, ходил в школу, лазил по стройкам и заброшкам, читал Лукьяненко, влюблялся в однокласниц, иногда дрался, играл в баскетбол. Приблизительно раз в месяц родители мальчика увозили того на пару дней в деревню под Тверь, откуда он возвращался , может быть, лишь немного бледнее обычного. И всё шло своим чередом.

Мальчик вырос, закончил институт и стал инженером. Встречался с девушками, любил игры про драконов и комедийные сериалы, много работал, по субботам ходил с друзьями в спорт-бар. Но всё так же исчезал время от времени, уезжая в старый дом на отшибе Устиново.

И дело было вовсе не в привычке или особой любви к деревне. Дело было в лунных циклах. Жизнь мальчика полностью подчинялась луне. В полнолуние... Да что тут рассказывать, лучше один раз увидеть.

Леха встает, растегивает рубашку и начинается ужас. Превращается Леха не как в кино про оборотней. Никаких долгих метаморфоз с выламыванием суставов и вывихами выдвигающихся челюстей. Просто вот стоит Леха, штаны с себя стягивает, и вот в темной кухне становиться совсем тесно, а пред нами, распростроняя жуткое зловоние, изготовился к прыжку гигантский бурый волчара, с клочковатой шерстью и налитыми кровью глазами.

Не на тех напал, пёсик. Первой на него бросается Лерка, напяливая ему на морду кастрюлю из под каши, Маришка хватает кочергу, Ирка скалку. Волчара бьется, раскидывает девок, но всеми своими двумя центнерами любви, на зверя падает Александра, заключая в смертельные обьятья. Мила, выбегает в сени. Лена ломает о голову бывшего Лехи табурет. Зверюга рычит и брызжет мутной пеной, ему почти удается сбросить Сашу, он поднимается на задние лапы, и я бросаюсь кубарем в ноги волку, тот спотыкается и скользит по разлитой жидкости для мытья посуды.

Возвращается Мила, в руках у нее топор для колки дров, она бьет, кровь веером орошает наши лица, оборотень хрипит. Мила бьет, бьет, бьет. Волк сипит, дергается и не умирает. Тогда Лера, озаренная догадкой, срывает с богатырской груди серебрянную подвеску в виде вороньего черепа и всаживает в красный, бешено вращающийся зрачок твари. Оборотень обмякает и бьется в судорогах. Для усиления эффекта, Лерка пальцами вдавливает кулон глубже в глазницу, в самый мозг гадины.

После смерти он продолжает оставаться волком. Рубим его на части, выносим на задний двор и сжигаем. На это уходит последний керосин. Дождь пытается затушить пламя, но тщетно. Горит Леха ярко.

Дорожные рабочие до нас так и не дошли. Дождь продолжает идти, и у меня есть сильное подозрение, что начался всемирный потоп для отдельно взятой Тверской области. Свет не дали. Еда на исходе: хлеба, круп, мяса, колбасы и сыра нет совсем. Есть несколько картошин, сушеные грибы, подсолнечное масло и, наследованный от прадеда, мешок муки. В шкафу находятся два пакетика дрожжей. Затапливаем печь, за последние дни мы стали в этом почти профессионалами. Дрова нам таскает Леха. Леха же снабжает девушек самосадом. Дичаем.

Пироги с картошкой и с грибами, несмотря ни на что, получаются пышными и вкусными. Будто Леночка и не опрокидывала чан, мы, матерясь, не соскребали тесто с досок пола, Мариша не визжала, когда, замочив грибы, увидела всплывших червей, и мы все не передрались, выясняя, кому чистить картошку. В добавок ко всему, Лера нечаянно свернула унитаз, но это к пирогам вообще никакого отношения не имеет.

Завариваем остатки чая. Сахар кончился, но Леха раздобыл мешок каменных лимонных карамелек. Девушки, неделю назад не взглянувшие бы на эти кондитерские артефакты, с жадностью набрасываются на предложенное угощение, и мы опять почти деремся.

Наступает время истории. Спички мы уже не тянем. Ира вызывается сама: "А хотите я расскажу, как мы Сашкой в детстве от родителей в Питер убежали?" Мы, естественно, хотим. Все, кроме Ириной сестры, Александры, которая громко протестует, размахивает руками и, задев керосинку, почти роняет её на пол. Леха успевает подхватить лампу у самого пола, за что мы тут же радостно выпиваем. Потому, что самогонки у нас еще много. Ира начинает свой рассказ.

Невская русалка

История Иры

В тринадцать лет мы с Сашкой решили убежать из дома и уехать в Питер. Разбили копилки, собрали рюкзаки, наделали бутербродов и, оставив отцу записку, сели на электричку. Электричка довезла нас до какого-то полустанка, название я сейчас и не вспомню, там мы перекусили, сидя на лавочке и вышли на Ленинградское шоссе. Голосовать.

Машины не торопились останавливаться, и часа два мы шли пешком. Потом ехали. Сначала на грузовой машине, потом на маленьком дребезжащем автобусе, на телеге, полной бочек, пахнущих солеными огурцами, на жёлтом кабриолете, на тракторе и на синем запорожце. Никто из наших попутчиков не ехал до самого Питера, и хотя ехать с ними было весело, нам приходилось быстро прощаться.

Ночь застала нас в чистом поле. Сашка предложила заночевать в стогу. Доев последние бутерброды, мы закопались в сено и сладко уснули. Через час нас разбудили громовые раскаты. Мы побежали к дороге, где-то недалеко позади была автобусная остановка. Не успели и вымокли до нитки.

Мокрые, голодные и несчастные мы нахохлись, прижавшись друг к другу, и дрожали от порывов мокрого ветра, от которого совершенно не защищали дырявые жестяные стены. Сколько мы так просидели, не знаю, мы впали в какое-то сонное оцепенение, из которого нас вывел шум затормозившего подле нас автомобиля. Автомобиль был с мигалкой.

Отделения милиции в посёлке, куда нас доставил местный участковый не было, как не было и телефона. Напоив горячим чаем с сушками, капитан отвёл нас в сельсовет, где устроил ночевать в ленинской комнате, сдвинув стулья.

Немного поспав, мы проснулись с криками первых петухов. Рассвело. От ночной непогоды не осталось ни следа. Нежелая, чтобы нас с позором вернули к родителям, в Москву, мы тихонько приоткрыли ставни и сбежали через окно.

Добрались до трассы. Нам сразу повезло, остановился мужичок на старой волге. Сказал, что едет почти до Питера, но по дороге нужно заехать в деревню, за какими-то вещами.

Мужик был странный, все время бормотал себе под нос какую-то белиберду. Привёз нас в пустую заброшенную деревню и запер в бане, стоящую на отшибе. Из бани мы сбежали и долго бродили по лесу, пока не вышли к селу.

У села бабка пасла гусей, увидав нас, пожалела, отвела к себе, напоила молоком с вкуснейшими пирогами. Дала с собой сырых яиц, домашнего хлеба и яблок.

Часа четыре мы шли по просёлочной дороге, пока не вышли на трассу. Первая же машина, в которой ехали муж с женой, маленьким сыном и собакой, ехала в Питер. Соврав с три короба, мы, наконец, доехали до нашей с Сашкой цели.

Стояла та самая знаменитая белая ночь, и это было так удивительно, что все страхи и трудности пути были тут же забыты. Мы гуляли, пока не стали валиться с ног, тогда спустились по ступеням к самой Неве, уселись и достали из рюкзака последние два яблока.

Река несла что-то белое. Это было красиво — стальные волны, бледное небо, голубоватая дымка тумана над водой и белый предмет, величаво покачивающийся на шелке реки. Потом предмет выбросило к нашим ногам, как приветственный дар города новым обитателям.

Это было тело девушки. Мраморно-белое, прекрасных форм, обнаженное тело девушки, покрытое страшными ранами и кровоподтеками. Труп лежал у наших ног, а вода шевелила его длинные распущенные волосы, создавая подобие жизни.

Мы не закричали, не бросились наутек, лишь Сашка до боли сжала мою руку. Так мы просидели долго, очень долго. А потом прекрасные бледно-розовые губы девушки разомкнулись, лицо пришло в движение, блеснули жемчужные зубы красавицы, и из её рта вылез, шевеля усиками, огромный, не меньше спичечного коробка, черный глянцевый жук. Это было слишком. Закричали мы одновременно, бросившись вверх по лестнице.

На вершине я затормозила и дернула Сашку за руку. Она была против, да и во мне все противилось этому решению, но так было нужно. Мы должны были поступить именно так. Ради мертвой незнакомки. Ради самих себя, иначе она бы стала приходить к нам каждую ночь, откуда-то я точно знала это.

Отправив Сашу искать телефон-автомат и вызывать милицию, я вернулась к воде и села на ступеньку. Я знала, что должна, вопреки страху должна, быть здесь, с ней. Ей больно, холодно и одиноко, но со мной вдвоем не так страшно.

А потом приехала полиция. Какой-то лейтенант обронил: ещё одна невская русалка. Оказалось, что какой-то маньяк много месяцев мучает и убивает молоденьких девушек и бросает их тела в реку. Жертв маньяка прозвали невскими русалками.

А нас с Сашкой отвезли в милицию и после того, как мы рассказали обо всем, что знали, сдали в детскую комнату, где мы просидели два дня, пока не приехал папа и не забрал нас в Москву.

Иногда я вспоминаю это приключение и задаюсь вопросом, поймали ли того маньяка, или он до сих пор заселяет Неву новыми русалками?

Связи как не было так и нет. Автобусы до Кимр не ходят, дороги завалило упавшими деревьями. Во дворе болото — дождь не перестает вторые сутки. Свет не дали. Похмелья, правда, нет, и это единственная хорошая новость.

Просыпаемся ближе к вечеру. На огонек свечи прибегает Лëха с неизменной самогонкой. В придачу к самогонке идет шмат копченого сала и ведёрко квашеной капусты. К маленькому ведерку капусты варим большое ведро картошки в мундирах. Покушать мы любим. Лёху, чтобы не путался под ногами засылаем в сарай за дровами и на растопку печи.

Часам к восьми садимся за стол. Чтобы построить цивилизацию нам потребовались столетия, чтобы вернуться к лучине — всего сутки.

Доев картоху с салом и капустой, и выпив по три стакана чая (а что, девушки мы крупные), мы готовы тянуть спички. Короткую вытягивает Мариша.

Маришка приехала в Москву в конце 90-х из Владивостока после похорон мужа, погибшего в перестрелке. Долгое время пребывала в поисках, пока, наконец, не открыла себя в наращивании ресничек. Маришка миниатюрная блондиночка с ангельски голубыми глазами, прозрачными пальчиками и нежным голоском. Когда Маришка этим самым голоском возводит трехэтажные матерные конструкции, краснеют даже бывалые метрополитеновские прорабы. Ах, как хороша наша Маришка после трёх граненых стаканов самогона, запитых чаем. Мариша откашливается, закуривает и начинает рассказ:

Месть мертвецов

История рассказанная Маришей

На третьем этаже нашего подъезда жила тётя Женя. Жила одна, так как рано овдовела, а детей у неё не было. Злющая была, все время гоняла нас с этажа, куда мы приходили погреться вечером с ребятами. С соседями она не дружила, работала в бухгалтерии на рыбзаводе. И приключилась с тётей Женей такая история.

Схоронив мужа, тётя Женя горевала недолго. Уже через неделю к ней переехал дядя Слава из четвёртого подъезда, бросив свою жену Люську и троих детей. Люська терпеть не стала и при всем честном народе во дворе оттаскала обидчицу за волосы, а потом прокляла страшным проклятьем. То ли Люськино проклятье сработало, то ли судьба так распорядилась, но в жизнь тёти Жени, а вместе с ней и всего нашего подъезда пришёл настоящий ужас. Но это потом, а пока у нас оставалось ещё несколько лет покоя.

Тетю Женю стали мучать кошмары. Муж, задавленный упавшей балкой во время пожара на хладокомбинате и похороненый в братской могиле с двенадцатью товарищами по несчастью, стал приходить к женщине во сне, ругать последними словами и упрекать, что она ещё при живом супруге спуталась со своим полюбовником Славкой. Бабки у дома шептались, что не врет покойник, что не один год наблюдали они этот адьюльтер и то, как главный его участник кустами пробирался до своего подъезда аккурат перед возвращением Люськи с работы. Уфф...

Батюшка, вызванный в срочном порядке для освящения квартиры, десятки заказанных молебнов и отстоянных обеден, как и капли для крепкого сна, выписанные участковой докторицей, должного действия не возымели. Славка сбежал от, ставшей нервной и раздражительной сожительницы, после того, как она по растерянности сыпанула в борщ соды вместо соли, и вернулся с покаянной головой назад к Люське. Люська победоносно ходила через двор, гордо неся увенчанную халой голову, а теть Женя чахла.

А потом кто-то доброжелательный присоветовал ей купить пятнадцать килограммов соли, соль у нас тогда в такой фасовке продавалась, и засыпать той солью весь участок, где находилась братская могила. Так она и поступила. И ведь помогло! Славку, запуганного женой, это не вернуло, но мужа-покойника от снов отвело.

Несколько лет тётя Женя прожила спокойно, хоть и замкнуто. Женщины нашего двора, помня её репутацию разлучницы, байкотировали соседку, а та не предпринимала никаких попыток сближения.

Всë шло своим чередом, пока власти города не выделили средства на благоустройство территории кладбища. Начали, конечно, с могил ветеранов и прочих героев нашего города, в число которых входили и пожарные, погибшие на тушении хладокомбината. Экскаватор срыл верхний слой почвы, место которого занял привезённый в рулоне газон. Установили памятную плиту и бронзовые урны. Но тётя Женя этой красоты уже не увидела.

В ночь, следующую после работы экскаваторщиков, в квартире тёти Жени раздался звонок. Она не открыла. Тогда тринадцать мертвецов сорвали дверь с петель и вошли. Как она бедненькая кричала, как звала на помощь! Но никто не поспешил выручать соседку. Так её и нашли, с вылезшими из орбит глазами, сломанными до мяса ногтями и глоткой, забитой могильной землёй, с копошашимися червями.

Нет, сама я тела тёти Жени не видела, хоть и была на похоронах, а потом и на поминках. Хоронили в закрытом гробу, говорят, уж больно страшное лицо было. А вот чему была свидетельницей, и это чистая правда, так это мертвецким следам. Когда в школу шла утром, вся лестница была в комьях земли, а на ступенях шевелились жирные белые опарыши.

В обед начинается гроза, потом и буря, которая ломает две яблони, и срывает крышу с сарая, прежде чем умчаться дальше, на запад. Затягивает дождь, который и не думает заканчиваться. Ближе к вечеру пропадает электричество, отключается интернет. Съездили в деревню на выходные, называется.

Мясо, приготовленное на шашлык решаем запечь в духовке, благо плита на газу. Для экономии запаливаем одну свечку — непонятно, когда свет дадут, а запас небольшой. Разливаем вино по бокалам и принимаемся скучать. Семь великовозрастных девиц на отдыхе, разучившихся развлекать себя в отсутствии интернета.

Стук в окно, заглушив шум дождя, выводит дам из сонного оцепенения. Бегу открывать. На пороге сосед в рыбацких сапогах, дождевике и с тремя литрами самогонки. Пришёл проведать гостей из столицы.

С появлением кавалера девицы оживляются, включается здоровая бабская конкуренция: тут тебе и состязание в домоводстве, и конкурс красоты, и открытый микрофон. Сосед обсыхает и млеет от женского внимания, жареного мяса и самогонки. Звать его Леха, дачник из Питера. Питер мы, как водится, не любим, но мужики у них, надо признать, ничего. Бороду сбрить, и будет почти красавец. Леха и предлагает нам поиграть. Тянем жребий, с проигравшего история. Страшная, разумеется, какие ещё истории рассказывать в поселке, затерянном в Тверских лесах, в глухую дождливую ночь, под местную самогоночку?

Тянем спички. Короткую вытягивает Лерка. Лерка — это серьезно. У Лерки коса до попы, и сама попа о-го-го! У Лерки грудь, нет, Грудь! У Лерки голос, унаследованный от папы, баса из военно-морского хора! Лерка слегка уже окосела от выпитого, и сидит, подперев столом богатырскую грудь. Лерка набирает в лёгкие воздуха и начинает:

Бункер

История рассказанная Лерой

За нашей школой текла речка-вонючка, мелкая и заросшие ивняком и рогозом. Сама речка была явлением почти мистическим, поскольку имела цвет вод ядовито-зеленый, что не особо свойственно рекам средней полосы. Через речку перекинулся древний и шаткий навесной мост. За речкой раскинулись в обе стороны рукава Куйбышевской железки. Дальше шли поля и элеватор. За элеватором начинался лес. В лесу, по слухам, находился старый военный бункер.

Походы в ту сторону были нам строго-настрого запрещены. Опасности тех краёв, приумноженные родительским инстинктом, должны были подстерегать нас на каждом шагу: если не утонем, сорвавшись с моста, то обязательно попадем под проходящий поезд, а если и тот, чудом с нами разминется, то падем в сражении с элеватором или сгинем в дремучих лесах. Поэтому, при любой возможности мы сбегали со двора и шли гулять за речку. В бункер, однако, не совались, уж слишком мрачный ореол слухов витал над тем местом. Рассказывали про сохранившееся страшное оружие, про бесчеловечные эксперименты, проводившиеся в этом бункере, про ядовитые газы, про маньяка-людоеда, бежавшего от погони и обосновавшегося в просторных подвалах, даже о живых мертвецах.

И был у нас во дворе пацан, Витек. Учился на год старше меня. Ушастый, с большой головой и с круглыми по-кошачьи глазами. Отчаянность и бесстрашие доходили в нём до идиотизма, и могли соперничать лишь с его же любопытством. Задумал Витек залезть в бункер, и непременно ночью, стал нас подбивать с собой идти. Стояла осень, ночи были уже холодными, задницы ещё не зажили после последней порки, да и ссыкотно как-то стало, мы же ещё совсем малыми были, лет по восемь. Ну, и слились. Думали, один он не рискнет лезть. А он пошёл. Так один и пошёл. Взял рюкзак, спички, термос, банку тушенки. И сгинул. Живым больше Витька никто не видел, а через четыре года, когда сносили старый театр, который был вообще другом конце города , нашли в подвале нижнюю челюсть и правую берцовую кость. По ДНК узнали, что Витькины. Вот и вся история.

Мы молчим. Потом Леночка тихо спрашивает:

— Интересно, а что там все-таки было в этом бункере?

— Да ничего не было, — Лерка зевает, прикрыв рот большой рукой, — совсем ничего. Две маленькие обшарпанные комнатенки. В девятом классе пиво туда ходили пить с пацанами. Ни-че-го!