Хитрый зверь, страшный зверь,
С этих пор братья стали жить вместе, под одной крышей.
— Черт бы побрал эту посуду, — ворчал себе под нос Нуф-Нуф.
— Прости, Нуф-Нуф, не расслышал тебя из-за шума воды, которой ты моешь в том числе и свою грязную посуду. Будь добр повтори, брат. — сказал Наф-Наф, отложив газету и внимательно глядя на младшего брата. Тот уставился в мойку, полную грязной посуды и промолчал.
Наф-Наф подождал немного и вернулся к чтению. За окном мела метель, но в камине уютно потрескивал огонь.
Хлопнула входная дверь, в комнате повеяло холодом: Ниф-Ниф вошел, отряхивая с куртки хлопья снега. В руках у него была охапка дров.
Ниф-Ниф с грохотом бросил их перед камином, прямо перед ногами Наф-Нафа. Тот спокойно поджал ноги и продолжил читать.
— Ты мог бы взять санки, тогда ты не устал бы нести дрова в руках, — проговорил он.
— Знаешь, мог бы и сам...
Наф-Наф молниеносно отбросил газету и одним движением оказался лицом к лицу с Ниф-Нифом:
— Дорогой брат, — заговорил он, делая мягкий шаг навстречу, так что Ниф-Нифу невольно пришлось попятиться — я хочу обратить твое внимание на то, что я просто дал тебе совет, и притом, полезный. Было бы умнее прислушаться, для своей же пользы, разве не так? Ты взял бы санки, довез на них дрова — и сейчас не страдал бы от усталости, верно?
Ниф-Ниф поднимает на старшего брата взгляд, исполненный затаенной ненависти.
— ВЕРНО Я ГОВОРЮ, ДОРОГОЙ БРАТ? — повторяет спокойно и медленно Наф-Наф. И делает еще один шажок навстречу.
— Да, — склоняет голову Ниф-Ниф. — Ты прав, конечно, ты прав, брат. Как всегда.
— Ну вот и славно, — Наф-Наф обнимает Ниф-Нифа, — ну и холодный ты! Немедленно раздевайся и иди к камину греться. Нуф-Нуф сейчас сделает тебе чаю. Да, Нуф-Нуф? — он оборачивается в сторону кухни. Нуф-Нуф медленно вытирает руки полотенцем и ставит чайник, не глядя ни на кого.
— Через пять минут гасите свет. Завтра много дел. — Наф-Наф стоит в дверях спальни — А мне еще нужно поработать. Спокойной ночи, любимые братья.
— Спокойной ночи, — отвечают младшие братья из своих постелей. Наф-Наф закрывает дверь. Слышны удаляющиеся шаги.
— Видел, как улыбается? — спросил шепотом Ниф-Ниф, — опять сегодня напьется. Ненавижу это.
— Иногда я думаю, что лучше бы меня съел волк.
— Просто невероятно бесит.
— Особенно тем, что постоянно тычет нам тем, что мы живем в ЕГО ДОМЕ.
— И В ЭТОМ ДОМЕ ЕСТЬ ПРАВИЛА — передразнивает Ниф-Ниф. Оба непроизвольно оглядываются на дверь. Но за ней тихо, слышна только тихая классическая музыка: это Дебюсси, любимый композитор Наф-Нафа.
— Посмотри, до чего мы дошли, он запугал нас, как зайцев, слова нельзя сказать, не подумав сперва: а не заденет ли что-то Наф-Нафа.
— Мы должны что-то сделать. Но что?
— Уйти и строить свои домики? Но ведь сейчас зима.
— И, как ты помнишь, мы не умеем строить дома, Ниф-Ниф. Вспомни свой соломенный.
— Это все Наф-Наф внушил нам, что мы ни на что не годимся без него. Всегда говорит, как надо.
— Верно-верно. А мы и сами бы разобрались с волком.
— Или не с волком... — Ниф-Ниф снова быстро смотрит на дверь. Одергивает себя и говорит чуть громче:
— Погоди, — с дрожью в голосе говорит Нуф-Нуф, — неужели ты хочешь сказать, что...
— Да. Сколько можно пресмыкаться перед ним. А вдруг он решит — жениться? Мы будем ему мешать и он выгонит нас. Или хуже того, сделает из нас прислугу: будем стирать пеленки его детям — а стоит нам пикнуть — он скажет: вспомните, братья, что вы спаслись только благодаря моему трудолюбию. Ведь это же неблагодарность, забывать о таких вещах. боже — воскликнул Ниф-Ниф — я уже говорю, как он.
За дверью послышались шаги. Они нетвердо приближались.
— Сегодня, когда он напьется, — скороговоркой отчаянно выпалил Ниф-Ниф, — мы свяжем его: я свяжу руки, а ты — ноги. Веревка у меня под одеялом. А потом...
— Милые братья, — в двери появляется Наф-Наф с бокалом в руке. Он чуть облокачивается на дверной косяк. — Знаете, хотя вы и бываете непослушными поросятами, но, видит Бог, я люблю вас.
А теперь я выключаю свет. — Он щелкает выключателем и комната погружается в синюю мглу. — Спокойной ночи.
Наф-Наф закрывает дверь и вздыхает: ох уж эти младшие братья. Ну ничего, еще полгода, ну год, и они научаться жить. Просто слишком рано ушли из дома, слишком мало воспитания. Ну ничего, я помогу им.
Вино и музыка смягчали его мысли: он откинулся в кресле и вытянул ноги: приятно было представить, как они, все в троем, работают в поле: у каждого свой дом — он поможет, свои семьи, их дети бегают все вместе, прыгают по лужам...
Просто нужно еще немного их воспитать, чтобы они стли самостоятельными, думает Наф-Наф. Ох, как же мне тяжело строжиться на них иногда.
Встает с кресла, гасит свет и тихонько проходит в спальню, чуть покачиваясь. С любовью смотрит на спящих братьев. Ложится в постель и сразу же проваливается в сон.
— Вяжи ему руки, я же говорил - ты вяжешь руки! — слышит Наф-Наф сквозь сон, он не понимает, что происходит.
— Нет, сам вяжи руки, я уже почти закончил с ногами.
«Что вы делаете, братья», — хочет сказать Наф-Наф, но у него во рту скомканные носки. Он пробует вырваться, но ноги его привязаны к перекладине кровати, а братья держат руки и продолжают препираться:
— А что потом? Ну связали мы его и что? — трусливо спрашивает Нуф-Нуф, приматывая запястье Наф-Нафа к железному ребру кровати, больно выламывая его руку.
— Мы потребуем — Ниф-Ниф склонился над лицом старшего брата — ПОТРЕБУЕМ УВАЖЕНИЯ К СЕБЕ.
Наф-Наф уже пришел в себя и спокойно смотрит на происходящее.
— А если он сейчас согласится со всем, а однажды... — визгливо кричит Нуф-Нуф — однажды он припомнит нам это. Да, припомнит. Мы не можем рисковать!
— А ведь ты верно говоришь, брат, — медленно отвечает Ниф-Ниф, продолжая глядеть на Наф-Нафа неотрывно, — верно ведь он говорит, старший брат?
— Что? Неверно говорит? Я что-то плохо тебя слышу, старший брат, — издевательски передразнивает Ниф-Ниф, — а, по-моему, Нуф-Нуф дело говорит. Мы уже зашли слишком далеко. Обратного пути нет. Ты не забудешь. И будешь прав.
Так что не обессудь. Нуф-Нуф, принеси подушку.
Наф-Наф понимает и начинает отчаянно рваться. Но братья крепко привязали его. Он сам учил их вязать узлы.
Он каким-то замедлившимся взглядом наблюдает, как Нуф-Нуф выбирает подушку, зачем-то взвешивает в руках, наконец, берет одну и подходит к Ниф-Нифу.
— Ты это придумал, ты и души, — и руки, которыми он протягивает подушку, дрожат сильно-сильно. — Я не буду, я не могу.
— Нет уж, дорогой, уже поздно делать невинное лицо. Мы вместе дошли до этого. Вспомни, как он унижал нас. Мы должны вернуть себе свои жизни, — говорит Ниф-Ниф, не принимая протянутую подушку. Нуф-Нуф устает держать ее на вытянутых руках и снова прижимает к себе.
Воцарилось молчание. Слышно было только вой вьюги на улице, похожий на волчий вой.
— Давай вместе, — наконец говорит Ниф-Ниф. — Это будет по-честному. И берет подушку со своей стороны. — Давай, это быстро.
Итак, на счет три накрываем ему голову и держим, пока не перестанет шевелиться. — странным, надтреснутым голосом говорит Ниф-Ниф. — Итак,
Прости нас, брат, — тихо говорит Ниф-Ниф, всем весом упираясь в подушку, на которую с другой стороны падают крупные и горячие слезы Нуф-Нуфа.
Когда тело Наф-Нафа покидают последние судороги, братья не смеют убрать подушку и увидеть его лицо.
— Теперь нужно его развязать и унести подальше. — сказал Ниф-Ниф. — у нас как раз есть санки. Мы погрузим на них тело, увезем его далеко в лес. И совсем не устанем.
Разве это не разумное решение, младший брат?
Нуф-Нуф со смятым от слез лицом, молча кивает.
