- Если знаешь, то говори правильно. Артефакт среагировал на перемещение металла и телепортировался в область поражения движущегося объекта. – сказал Роман и сам обрадовался своим словам. Это же сколько он так не говорил? Ведь даже с богами, тьфу-ты с со своими друзьями не мог так поговорить, все переклинивало на божественный сленг – привычка.
- Понимаешь, я еще не совсем знаю это новое. Слова сами идут, а смысл в них еще мой, старый. – оправдался Саати. – Но я постараюсь. – и снова замолчал, а потом спросил. – Роман, а зачем ты мне все это дал? Ты же меня уже во второй раз переделал.
- Что, вспомнил первый раз? Обиделся?
- Нет. Ты для племени добра хотел, поступал правильно. Но во второй раз зачем? Ты же тогда еще все сделал. А теперь снова…
- Я не хотел. – честно признался Роман. – Мне очень нужно было тебе в голову попасть, я боялся, что у тебя кровоизлияние в мозг, надо было срочно помогать. Старался сильно в тебя влиться. Чистого входа не получилось, мое сознание в твоем отпечаталось, но поверхностно: слова, определения, знакомые мои – общая информация. Понимаешь?
- Да.
- Ну раз да, то ладно. Все, кончай базар, давай, показывай – где сталь была.
- Там. – ткнул пальцем в провал. Роман перегнулся через край посмотрел внимательно.
- Нда… Точнее показать можешь? То место вообще осталось, или уже нет?
Саати тоже перегнулся через край, присмотрелся. Метрах в четырех от уступа начиналась воронка от взрыва, выгрызшая из стены большой кусок. Но то место, где у него под ногой заскрипели камушки осталось целым – всего лишь в метре над воронкой.
- Там. – указал пальцем на длинную, невидную отсюда щель, где раньше длинные камни торчали.
- Это где? – прищурился.
- Чуть выше воронки, левее смотри.
- А, вижу. Я слажу, посмотрю, а ты жди.
- Хорошо.
Роман быстро слез вниз, заглянул в трещину, весь как то напрягся и вылез наверх, обратно к Саати. Дыхание у него было тяжелое, неровное, будто он только что убегал от кого-то.
- Ну? – нетерпеливо спросил Саати, хоть и знал ответ заранее. – Что там?
- Есть, еще два куска торчат.- замолчал. – Нашли.
- А теперь что? – спросил Саати с нетерпением.
- Не знаю. – честно признался Роман. – Я думал на месте разобраться.
- А думаешь чего? – Саати уже разговаривал с ним не как с богом, а как с другом, как с односельчанином. По простому, без почтения. И ведь не сказать, что Роману это не нравилось, даже наоборот. На такие вот вопросы, прямые, в лоб, желание отвечать было куда сильнее чем на полумолитвенные словоблудные экзерцизы.
- Думаю, что сегодня я ничего делать не буду, а завтра, может и придумаю.
- Страшно?
- Да. – обрадовался честности своего ответа Роман. Как давно он никому не признавался, что и ему бывает страшно.
- Знаешь, что у нас Кхи-кхи говорит, когда к ней за советом перед опасной охотой приходят..
- Эта та бабка ваша, у которой морда как сморщенный урюк?
- Ага.
- Ну и что?
- Перед смертью не надышишься.
- Правильно говорит. Мудрая бабка. Только я не дышать собираюсь, а думать.
- Что?
- Что с этой бедой делать. Я же завтра оттуда достану кусок, появится артефакт и всё – кончится Роом, карающая длань вышнего бога Яхова.
- А тогда что думать будешь? И так же все ясно.
- Как раз не ясно. Тебя после смерти восстановили же. – Саати даже лицом осунулся. Эх, зря он так сказал. Ведь сам Саати не знал, что тогда он погиб, а потом его из ДНК, или из чего там, по новой слепили. – Да, Саати, тебя тогда тоже, как и гуана в клочья. От тебя даже крови не осталось. А артефакт тебя собрал. И не спрашивай почему. Если бы я знал, я бы уже сам то же самое сделал, и не сидел бы сейчас сложа руки. Ясно?
- Ясно.
- Ладно, ты пока приготовь тут все, для ночлега, а я подумаю. – Саати только поднялся, но Роман поймал его за руку. – Подожди, лучше ты отдыхай, а я все сам сделаю. Когда двигаюсь, думается легче.
Саати уселся обратно, а Роман тем временем отправился в рощицу. Некоторое время было тихо, будто никого в роще и не было, а через минуту донесся оттуда короткий, придавленный писк. Вскоре Роман появился из зарослей, таща на спине здорового самца птицы рух. Да что там, здорового – огромного! Наверное больше самого Романа, и точно уж тяжелее него.
- Разделай пока. – бросил на землю, достал из своей сумы острый, как бритва обломок мачете, завернутый в листья дерева ба. – Этим. Быстрее будет.
И снова ушел.
Саати взял обломок, развернул, на ноготь его попробовал – ноготь срезало легко. Никогда раньше Саати такой остроты не видал, подивился только. Даром, что Ромка не бог, а все равно – чудес у него при себе – навалом!
Вот это мачете например, ведь оно же мачете называется? Саати задумался, вспоминая чужие воспоминания. Мозг послушно выдал: да – это мачете, его основная задача – прокладывать дорогу через густые заросли. Им удобно рубить, оно хорошо лежит в руке, отводишь руку назад, замах, рука напрягается, плечо выходит вперед, чтобы вложить силу в удар и лезвие стремительно, со свистом рассекает воздух, чтобы вонзится, рассечь и брызнет густо кровь, веером, во все стороны…
- Кровь? – испуганно сказал Саати, и выронил из рук обломок лезвия, отскочил от него, уставился издалека. Это лезвие забирало чужие жизни. Не одну, не две, не десять и не сто – много, очень много, казалось бесконечно много. Оно перерубало руки, ноги, шеи. Оно это делало не только в пылу схватки, а иногда и ради удовольствия, иногда ради мщения. Он этого не видел, он этого не помнил, но он помнил ощущения злого клинка, жаждущего удара, жаждущего вкусить сока чужой жизни. Нет, он не возьмет в руки это оружие, он не сможет. Пускай оно уже давно сломалось, пускай остался лишь кусок клинка, но в нем заключены души убитых – нет, нельзя, табу – невозможно!
Он достал из своей сумы острый камень, которым обычно затачивал прутья, да и мясо ему приходилось этим камнем распарывать. Вот им то и стал птицу рух свежевать. Конечно сложно, это не мелочь лесную с тонкой кожицей резать. Там то что: коленом поджал, ну или другой рукой – если дичь совсем уж мала, а потом один скорый взамх – и все, до костей в шкуре пробор кровью темнит. А птица рух - это другое дело. У нее и перья яркие не выдергаешь – крепко сидят, пупырчатая кожа за ними тянется, и сама шкура – не надрубить так просто. Пилить приходилось долго, казалось, что камень первым сдастся, но все же смог сделать Саати надрез один, потом шкуру от мяса отодрал слегка, а дальше а просто пошло: оттянешь шкуру, камнем по натянутому чиркаешь, перехватываешься и дальше режешь. К тому времени, когда вернулся Роан, Саати как раз закончил свою работу, и даже мяса пластами с костей срезал – чтобы жарить было удобнее.
Роман свалил большую кучу веток на землю, уселся рядом, и сказал грустно:
- Ничего не осталось с тех пор как мы тут высадились – пусто! Обе деревни заросли, пруд высох, река на поле, где ростки ба проращивали разлилась. Подчистую, будто мы тут и не жили. – глянул на мясо, на измученного долгой разделкой Саати, на чистое лезвие мачете, что валялось в отдалении. – Ты чем резал?
Саати вместо ответа показал свой острый камушек, обтер его о траву и бережно уложил обратно в суму, чтобы не потерять.
- Я же тебе инструмент дал. Зачем мучался?
- На нем крови много… Я почувствовал.
- Смотри-ка, а я думал у тебя только поверхностная память будет. А ты даже про это знаешь. Рассказывай, что вспомнил?
- Ничего не вспомнил, я увидел то, что ты чувствовал, когда рубил, что лезвие чувствовало. Ты многих убил. Да?
- Да, ты не поверишь, сколько я убил. Ты наверное таких чисел не знаешь даже, - покосился на Саати, вздохнул, - хотя нет, теперь уже знаешь.
- А зачем?
- Давай поедим сначала. Устал я. На самый верх лазил посмотреть. Там знаешь, что осталось. Там есть наверху белая скала, она острая, как пик. У нас туда вроде никто не ходил – Яшка запрещал, боялся, что шею себе свернем. А оказывается туда Ахмед лазил, на камне выцарапал: «А+К=Л». Знаешь что такое плюс, равно? – Саати кивнул. – А что такое А, К, Л?
- Ахмед, Ксана, и наверное, - задумался на один короткий миг, - любовь.
- Умен, умен ты брат! Дай ка мне вон тот кусок, нет, левее, с жирком. Спасибо. Люблю когда с жирком – помягче. – он достал простой обсидиановый кинжал, которым рубился со стаей гуан. Саати одного взгляда на кинжал хватило, чтобы понять, что нет на том человеческой крови – только для охоты им пользовались, и всегда без сильных эмоций, наоборот – бесчувственно, не живо им махали. Пришло в голову самое подходящее слово, чей смысл до конца не был понятен «механично».
Роман тем временем развел костер, накромсал мясо большими ломтями, насадил их на толстоватую для такого дела ветвь и стал двумя руками держать над родившимся пламенем.
- Тебе порезать? – Саати отрицательно помотал головой. – Как знаешь. Слушай, друг Саати, знаешь что я тебе скажу? Для того чтобы мясо получилось в самый раз – нужна соль. Есть у тебя соль?
- Есть. – Саати полез в суму, достал оттуда белый камень, соскоблил с него на протянутую ладонь Романа горсть.
- Спасибо, а то у меня кончилась. Не запасливый я, а дороги на побережье все не выходило. По пещерам лазить не люблю, у меня боязнь закрытого пространства. Слышал про такое? Хотя откуда тебе. – махнул рукой, и тут же ловко перехватил прут. Мясо уже замлело, заблестело, пропотело прозрачными, вкусно пахнущими, каплями жира. – Ну так вот. – продолжил Роман. – Для того чтобы мясо получилось вкусным, не только соль нужна, а еще и сноровка. Тут главное его не жарить с одной стороны, потом с другой – мясо надо со всех сторон греть, и чтобы оно подсыхало чуть, вялилось над огнем. Лучше над углями конечно, но можно и над огнем. Знаешь, как жрать охота! Давно так по горам не лазил! Ведь все излазил. Есть там один уступ, он с другой стороны горы, отсюда его не видать. Так вот, я там раньше часто по ночам сиживал. Почему? Да сам не знаю… Наверное молодой был, глупый – домой хотел улететь. А оттуда ночью…
Он долго говорил, а Саати кивал и слушал всю его болтовню. Знал он прекрасно, что Роман сейчас ему зубы заговаривает, лишь бы он не вспомнил про мачете, не вспомнил про все эти убийства. А мысли про мачете все из головы не шли, хоть и отбросил на обломок сверху Роман свою суму, чтобы он глаза не мозолил. Но стоило только Саати туда покоситься, видел он этот хищный изгиб лезвия, вспоминал то, как легко ноготь ему срезало. Но спрашивать больше не стал. Не хочет, не надо. Это же его грехи, а они наверное душу тянут почище возраста. Он посмотрел на весело говорящего Романа, на морщинки добрые вокруг глаз, на это лицо, которое редко улыбается, зато от души. Ну не видел он в нем зла, а может просто не хотел видеть…
Так Роман до самой ночи и проговорил. Сначала про еду рассказывал, потом все больше про то как они тут раньше жили, когда о своей силе еще не знали, только чем дальше он говорил, тем мрачнее его лицо становилось. Если поначалу смеялся сам над своими словами, правда с грустью, все же о совсем давнем прошлом вспоминал, то потом уже только улыбался, и грусть в его улыбке была такая, тоска, что за душу брало. А потом и вовсе, даже голос у него такой тоскливый стал, что хоть прямо сейчас, с горя, разбегайся да прыгай со скалы вниз головой.
Поздно совсем стало, костер погас, только угольки светятся тускло, несмело.
- Я подежурю. – сказал Саати.
- Да спи ты уже. Я теперь снова в силе. Ты только не бойся, сейчас немного страшно будет. – Роман закрыл глаза, и действительно – в следующее мгновение словно холод по спине пробежал, захотелось бежать, будто попал в логово ноксы, или кого похуже. Но ощущение прошло так же быстро как и появилось, только сердце билось скоро, да испарина на лбу выступила холодная. – Можно спать. Никто не подойдет –им страшно будет.
- Хорошо. – сказал Саати, и закрыл глаза. Сразу почувствовал, что спать сегодня он не сможет. Будет вот так валяться с закрытыми глазами, ворочаться с боку на бок, а все равно – спать не будет, не сможет.
- Саати? – шепотом спросил Роман.
- Что? – шепотом ответил Саати.
- Ты не спишь?
- Нет.
- Давай я тебе расскажу кое что. – замялся. Видно, вернее слышно было по интонации, что сейчас он расскажет то, чего никому не рассказывал. – Саати, я может завтра кончусь. А на мне знаешь сколько всего висит? Нет, не знаешь… И хорошо что не знаешь. Только со всем этим помирать – не хочется. Я во всякую ересь про загробную жизнь не верю, меня так научили, только…
И он умолк. Ещё чуть-чуть и скажет, что ладно мол, спи, друг Саати, прости, что разбудил.
- Расскажи. – тихо сказал Саати.
- Понимаешь, нас же много групп было: девятнадцать точек высадки, в каждой по двести человек – почти две тысячи нас было. И каждая группа свое племя вырастило, своих богов дало… Мы не могли не встретиться, планета маленькая, и круглая… - усмехнулся.
* * *
- Яков! Яков! Яков, Арину и Вольдемара убили! – влетел в деревню с диким криком Костька. Конечно надо было соблюдать секретность, хоть и прошло уже времени с их исхода больше сотни лет, а всё равно – лучше, чтобы племя не знало, кто у них под боком живет. Но тут, при таком раскладе.
- Кто убил? Ноксы? Кто? – кричали все, спрашивали, пытались дорогу прегради, но отступали, когда видели, что и сам Костька иссечен весь, и кровь на нем черная, а не красная – глубокие раны.
До хижины Якова он не добежал. Как-то весь сразу с лица спал, ноги его подкосились, и обмяк он на землю, только руками комья загребает, вперед пытается ползти. Его подхватили, понесли, и никто не догадался Якова позвать, чтобы тот сам подошел. Яков их на полдороги встретил, склонился над белым как мел лицом Костьки и спросил:
- Кто убил?
- Люди. – тихо ответил Костька.
- Зачем? – только и смог спросить Яков. Ну не было раньше такого, чтобы человек на человека руку поднял – пример дуры Полинки надолго запомнили, боялись сильно божьего гнева.
- Чужие люди. Не наши. Они от реки идут… Сюда… - и он закрыл глаза. Нет, не помер, просто больше не смог со слабостью бороться, вот сознание и отключилось. Яков отошел в сторону, Костьку поспешно подхватили, понесли к Веронике – она у них за знахарку была. Хоть и не учили их лечить на Земле, но Вероника, до того как в лагерь попала, в прислужницах в районе медиков работала, понахваталась малость опыта.
- Война! – закричал Яков грозно. – К нам идут с войной!
Все понимали, что если неведомые пришельцы смогли убить не простых людей из племени, а первых поселенцев, то само племя они покрошат в кровавую капусту, в фарш, даже памяти о них не оставят. Все знали, что надо делать. Конечно их детей в племени уже не было, да и внуков тоже не осталось – много времени прошло, но все же это их племя, это их кровь. Они их растили, они за ними приглядывали, как когда то за своими детьми, только теперь ребенком было целое племя.
- Вы знаете, что надо делать. – устало сказал Яков, и добавил тихо. – И я знаю.
Люди бросились в свои хижины, раскопали давно забытые одежды, в которых они высаживались: плотная ткань на основе кевлара в бою лишней не будет, да и углепластиковое оружие все же получше каменных копий будет.
Собрались быстро, все собрались: и мужчины, и женщины. Лица у всех одинаково суровые, во взглядах решимость, пальцы вцепились в рукояти мачете так, что костяшки белее мела стали.
Вышел и Яков. Тоже как и все, в том же облачении, с тем же оружием, на лице та же решимость. Все смотрели на него, будто сами не могли решить, что дальше делать. И Роман тоже стоял, и тоже вцепился в мачете, и тоже ждал, краем сознания понимая, что сейчас он уже толпа, не стало его – он с ними, он в массе. Только сейчас он был не против этого.
- Идемте. – скомандовал Яков и заскользили они бесшумными призраками по джунглям навстречу неведомому врагу.
Они их еще издалека услышали. Громко они шли, сразу ясно стало, что их там много: маленький отряд такого шума не наделает. Роман шел одним из первых – на острие, вместе с Яковом. Они первыми вышли на врагов. Те шли вдоль реки не скрываясь, да и странно было бы скрываться такому отряду. Там было человек триста, а может и больше того. Все раскрашены охристой краской, у всех в руках копья, на спинах колчаны со стрелами, ремень колчана крест накрест перечеркнут тетивой лука, тоже через грудь переброшенного. И ведь какие они, эти пришельцы: в шрамах, движения развязные, в которых сила видна, брови низкие, насупленные, глаз не видно, а под загорелой кожей остро мускулы играют. Такие и правда, деревню их вырежут и даже не заметят – это не охотники, это воины.
Яков руками показал, чтобы пока отходили назад, к излучине реки. Там можно было сделать хорошую ловушку, место было удачное: с одной стороны обрывистыми уступами скала вырастала, с другой стороны река бурно несется, а впереди как порожек каменистый в метр с небольшим высотой. Преграда вроде маленькая, а выиграть на ней очень хорошо можно.
Тихо назад отошли. Им было это легко: одежда цвета хаки прекрасно сливалась с зелеными тенями джунглей, а бесшумно ходить они все умели прекрасно – научились за долгую жизнь. Распределились у излучины. Яков решил побольше людей на уступах оставить, чтобы сразу сверху противника накрыть, а на тот перешеек, где врукопашную надо будет биться, поставили впереди всех Стаса, Романа, Марика, и сам Яков с ними остался – все лучшие бойцы в их поселении.
Залегли. Казалось, что долго ждали, а на самом деле прошло всего ничего – минут пять, не больше. Вот уже показались фигурки ниже по течению. Увидели уступы по другой стороне от реки. Тот что шел впереди остановился, посмотрел недовольно на вздымающуюся стену, пальцем на нее показал, что-то с другими обсудил. Потом покричал, вот только что – слов не разобрать, далеко очень. Тут же десятка два-три дикарей сдернули луки, стрелы положили на жилы тетивы, натянули и пошла процессия дальше, только теперь на уступы, где засели их люди, были нацелены стрелы.
- Хитрые, гады. – тихо шепнул Стас.
- Нам надо первыми напасть. – шепнул Яков.
- Что? – удивился Стас.
- Ты с ума сошел? – зашипел Роман.
- Если мы не нападем, они выстрелят вверх, больше народу поляжет. Если мы сейчас вылезем, на нас пойдут. – достаточно разумно объяснил Яков. – Только надо их разозлить.
Прищурился, присмотрелся. До армии дикарей оставалось еще метров двести, триста.
- Ром, когда сможешь попасть в вожака?
- В патлатого? – зачем то уточнил Роман, хотя и так было понятно, кто из них вожак, да и патлы у всех дикарей были, кроме как у одного совершенно лысого лучника, чья макушка блестела, как начищенный медяк, даже слепило.
- Да.
- Ну с сотни метров. – приценился Роман, потом послюнявил палец, поднял – ветер был попутный для копья. – Может со ста двадцати.
- Точно попадешь?
- Да я откуда знаю? Точно не точно, но рядом будет.
- Лучше бы точно… - проворчал Яков. Но на самом деле он конечно привередничал: Роман метал копье лучше всех в поселении Если у Якова у первого раскрылись ментальные способности, то у Романа у первого же раскрылись его физические возможности, причем раскрылись сразу в нескольких направлениях: скорость, ловкость, координация, сила – всего понемногу. А вот у Стаса, у того во главе угла стояла сила. Причем он и до этого был тот еще амбал, а как еще и внутренние ресурсы в нем раскрылись, так и вовсе Гераклом стал. Во всяком случае вес в центнера четыре, он поднимал достаточно легко.
- Ладно. Когда будешь уверен, тогда бросай.
- В упор подпустить? – съехидничал Роман. Почему-то перед боем накатило глупое ехидство, а по венам тек то ли холод, то ли нетерпение – даже пальцы дрожать начали.
- Зачем?
- Ну уверен то я только тогда буду.
- Не зли. Как сможешь, так и кидай.
- Хорошо.
И они замолчали, выжидая. Вожак шел осторожно, как волк оглядывался по сторонам подозрительно, принюхивался, то и дело останавливался, щурился. В его таком планомерном движении Роман высмотрел систему. Вожак сначала сделает шагов десять, потом на ходу, чуть прикрыв глаза, вдыхает глубоко, останавливается, прищуривается, и медленно головой воротит все слева направо осматривая, потом снова идет. То есть копье надо метать на девятом шагу, как раз глаза он прикроет. Если повезет, не увидит летящего в него копья. Если повезет…
Они уже были близко, достаточно близко для броска. Лучники уже малость потеряли бдительность и не столько натягивали тетиву, сколько глазели по сторонам. Один, как раз тот, чья лысина так нестерпимо отбрасывала ослепляющие блики, отпустил шутку и все разом взорвались лихим гоготом. Вожак остановился, гневно нахмурил брови, оглянулся.
- Сейчас! – шепнул громко Яков, но опоздал – Роман уже замахивался и в следующее мгновение туго запело копье в воздухе, тонким свистом взвыл пронзенный воздух. Копье летело лишь пару секунд, но этого хватило, чтобы у воинов за вожаком испуганно распахнулись глаза, чтобы они начали пятиться, один, из тех что ближе начал движение вперед, чтобы уронить вожака, отбросить с пути смерти, другой начал вскидывать руку в указующем жесте – но никто не успел. Копьё хищной птицей упало вонзило острый наконечник в плоть с невероятной силой, из вырвалось из груди на целый локоть. Вожак уставился на копье, ничего не понимая, потрогал кровь и только потом начал валиться на землю. А лучники уже повернулись к Роману, и в воздух ринулся рой стрел.
Тут же на всех уступах словно призраки появились люди и, в одном движении, бросили вниз копья, а в следующее мгновение уже никого на уступах не было и пущенные вверх стрелы ушли в никуда. Зато внизу, в плену меж каменной стеной и рекой, выли, корчились, бились в агонии воины – сотни полторы, а может и две! Казалось, что все брошенные копья попали в цель.
Замешательство длилось лишь мгновение, а потом воины бросились с боевым криком вперед!
Стас чуть не бросился на нападавших. Его удержал окриком Яков.
Близко – шагов сорок. Их много. Много лиц. Много рук. Много зла.
Слева и справа из-за спины Романа вылетело два копья. Он и не заметил, как шагнул вперед, удерживаясь на самом краю подъема. Ближе. Почему углепластиковые мачете не звенят, когда из достаешь из ножен? Меч должен звенеть! Они здесь…
Он рубит, стоя наверху. Удар и кровь, удар и кровь. Скользкие липкие пальцы хватают за ноги. Он рубит руки. Он падает. Он внизу. Его стянули. Он бьет. Он рубит. Он не видит, а только чувствует. Толкнуло, бросило, черно, но он здесь, он с телом, он разит… Тьма…
Он уже в гуще, ниже по течению, он отходит, на него наседают, и идет по телам, скользко, ноги оскальзываются на мертвой коже…
Он у стены, его прижали, не уйти…
Он лежит, его прижало грудой мертвецов, но рука еще движется, а глаза видят…
Тьма… Тьма… Тьма…
- Тихо-тихо… Держите руки. Тихо. – запястья обхватило словно железом, прижало к земле. – Тихо. Всё. Ром, всё, мы победили. Ром.
Голос… Только теперь он слышит голос. Это Даша. Его милая, его любимая, его хорошая. Только он её не видит, перед глазами только багровая пелена, будто глаза кровью залило.
Но свет становился ярче, сердце подуспокоилось, отхлынула кровь, и он стал видеть пробивающееся через высокий полог ветвей солнечный свет, увидел уже такую привычную зелень вокруг, и смог различить склонившуюся над ним Дашу. Наверное он изменился в лице, когда выпал из кошмарного багрового мира, хватка на запястьях его ослабла, Даша сказал:
- Отпустите, вроде в себя пришел.
- Да. – согласился он, и голоса своего не узнал. Осипший, охрипший, надорванный. Будто он орал сутки не переставая, а потом подумал: «может и орал».
Рядом с лицом Даши появилось серое, будто присыпанное пеплом, лицо Якова. Единственным ярким штрихом на лице его была длинная черная струйка крови запекшаяся от самых волос и до подбородка.
- Жив? Здоров? – вопросы не для проформы, для дела интересуется. – Соображаешь нормально?
- Вроде нормально. – но все же успела промелькнуть мысль: «а нормально ли?».
- Хорошо. – он сразу потерял к нему интерес, и пошел дальше, куда-то в сторону.
Только сейчас Роман услышал, что рядом кто-то стонет, и что-то булькает. Когда он подумал, что булькать может кто-то ему стало немного не по себе.
- Что было? – тихо спросил он у Даши.
- Мы победили. Никого не убили, раненых много. Вольку сильно только… Стрела в бок зашла.
- Стрела? – удивился Роман, и только потом вспомнил, как взвизгивали тонкие проблески стрел рядом, когда стояли они в ожидании на приступке.
- Это уже в конце. Раненый какой-то. Вероника говорит, что жить будет.
- А что Яков такой? Его сильно что ли? – он вспомнил про запекшуюся кровь.
- Нет, вскользь. Он говорит, что вечером или утром еще подойдут.
- Ещё? Они идиоты? – подумав добавил. – Да не может быть в одном племени столько воинов!
Зря он так громко сказал. Голова отозвалась тупой болью, разлившейся от затылка и даже на глаза прыснуло той красной пеленой. Роман застонал, пощупал затылок – приличная однако шишка там была. Чем же это его? И когда? Да хотя…
- Он говорит, что это наши будут. – прошептала Даша.
- Кто? Какие наши?
- Поселенцы.
- Поселенцы! – обрадовался Роман, но тут же вспомнил, сколько их людей они сегодня положили, подумал, что бы он сам сделал, если бы в его племя, что живет на вершине, пришли и устроили такую же кровавую баню. – Поселенцы? Поселенцы…
- Да. – кивнула горько Даша.
- Так надо тогда готовиться! – он захотел соскочить. К боли в голове примешалась резкая боль в плече, потянуло ребра. Сжал зубы, но все же уселся. Не столь поспешно продолжил. – Надо подниматься, готовиться!
