CreepyStory

Тихий дом ч 1

Он снова нажал на воспроизведение. Картинка перемигнула, секунд десять висел черный экран. Потом возник подвал, освещенный несколькими древними лампочками, которые бабушка Артема называла лампочками Ильича. Одна торчала без плафона из стены, еще пара свисали на проводах с потолка. Около бетонной стены, покрытой разводами черной плесени, сидела, скорчившись, молодая женщина в нарядном белом платье. Плечи были отведены назад – очевидно, руки были связаны. В кадр вошел высокий, хорошо сложенный мужчина и протянул ей крысу. Обычную крысу – коричневого пасюка с омерзительно-голым хвостом, крысеныш извивался и, сучил лапками. Женщина замотала головой и заскребла голыми ногами по бетонному полу. Мужчина приблизился к камере, заслонив собой обзор, изображение дернулось и на экране появилась девочка дет пяти, спеленутая от шеи до щиколоток пищевой пленкой. Мужчина подошел к девочке, несильно придавил грудь коленями и закрыл ей рот и нос ладонью. Девочка отчаянно забрыкалась спеленутыми ногами. Мужчина быстро отпустил ее, и некоторое время в кадре была только она, беззвучно открывающая ротик. Она что-то произносила, дергаясь от рыданий, и Артем не сразу понял, что она повторяет «Мама! Мама!». Снова смена ракурса – камеру, очевидно, взяли в руки, потом крупным планом показали залитое слезами лицо женщины. Она кривила в истерике рот, но мужчина снова протянул ей извивающегося пасюка. На этот раз женщина не отшатнулась – опираясь на стену, она привстала, потянулась к пасюку и взяла его головенку в рот, сильно сжав зубы. И хотя видео было без звука, Артем почти услышал в голове, как хрустнула шея крысы и как завизжала девочка. По подбородку женщины потекла темная струйка, но она сразу открыла рот, наклонилась вперед, и ее стошнило. Мужчина ждал, держа в руке крысу с полуоторванной головой, и, когда женщину перестало тошнить, снова протянул ей пасюка. Та отчаянно замотала головой, сотрясаясь от икоты и рыданий. Тогда он сделал шаг в сторону девочки, и женщина снова закричала и несколько раз согласно кивнула. На этот раз она откусила от крысы кусок, проглотила. Артем увидел, как она давится, и подумал, что ее снова стошнит, но женщина продышалась и снова укусила протянутую тушку. Наконец, крыса была съедена полностью, вместе с голым хвостом.

Артем увеличил скорость воспроизведения – комически подергиваясь, женщина съела еще одну крысу, периодически извергая съеденное на бетонный пол. Когда камера сместилась на девочку, Артем переключил на нормальную скорость. Мужчина подошел к девочке, вытер ей слезы, поцеловал ее в щеку. И вдруг впился зубами в ее нос, откусил кусок плоти, выплюнул. Он кусал ее за гладкий лоб, оставляя кровавые борозды, вырвал кусок уха, шмат щеки. Видео застыло на кадре, в котором психопат вгрызался шею девочки. Артем увидел, что видео снова удлинилось, но сколько он не кликал по нему, запускаться не желало.

Он почувствовал, как пиво поднимается по пищеводу, вскочил и бросился в туалет. Едва успел поднять крышку унитаза, как его с силой вырвало. Артем отплевался, выпил на кухне стакан воды, набрал Никите трясущимися пальцами.

- Что это за херня? Вы, блядь, больные там все! – завизжал Артем, как только услышал в трубке расслабленное «Але». – Второе видео – кто эта женщина?!

- Чего? Какая еще женщина? – голос Никиты звучал искренне-удивленно.

- Которая сожрала крысу!

В трубке воцарилось молчание.

- Э, чел, ты о чем? На флешке было всего одно видео, нет там никаких крыс.

Артем тяжело дышал, чувствуя мерзкий привкус рвоты во рту, нос внутри жгло.

- Слушай… Папаша перед смертью бредил крысами какими-то. Говорил, что его кара его настигла, потому что не хочет соблюдать тишину в доме. Ну, короче, вообще не в себе был.

Артем матюгнулся и бросил трубку. Набрал Юльке, но ему ответили длинные гудки. Видимо, скандал с матерью набрал обороты.

Он вернулся за компьютер, перевел бегунок на середину ролика с крысами, поймал кадр с лицом женщины. Сделал скрин, забил в поиск по картинке. Первая ссылка отправила его на дурацкую малочисленную группу в Контакте, где был выложен пост о пропаже некой Ларисы Речкаловой. Лариса Речкалова, привлекательная блондинка лет 30 смотрела на Артема из оранжевой рамки с надписью «Помогите найти человека». На фото она улыбалась, прижав к лицу букет осенних листьев, и было сложно поверить, что именно она рвала тельце помойной крысы зубами. Вторая ссылка привела на статью, посвященную волонтерской поисковой организации, где была размещено то же фото в оранжевой рамке, с теми же словами: «последний раз видели…», «была одета...», рост, телосложение. Артем побродил еще по сети и хотел уже закрыть поиск, как взгляд наткнулся на фото обнимающейся парочки – Лариса и высокий парень в стильном свитере крупной вязки. Фотография была сделана в студии, и, щелкнув по ней, Артем попал на целый фотосет. На одном фото из серии обнаружил классическую семейную композицию – видный высокий парень, держащей на колене ту самую девочку, красивую какой-то совершенной рекламной красотой. Стройная Лариса стояла рядом в струящемся переливчатом платье, положив мужу руку на плечо. На заднем фоне не в фокусе – елка с крупными красными шарами, и никакого намека на ужин из крыс и метры пищевой пленки.

Артем потер колючий подбородок, промотал видео до первого сюжета. Поиск по фото погорельца не дал результатов – на Артема вылило километры одинаковых портретов потертых жизнью пенсионеров.

Он снова взял телефон, набрал Максу, которого за небольшую мзду иногда просил найти информацию о нужных людях и происшествиях для канала.

- Блин, ты знаешь, который час? – раздался в трубке его заспанный недовольный голос.

- Извини, заработался. Слушай, найди мне инфу по некоторым гражданам?

- Прям щас искать? – проворчал Макс, и Артем услышал на заднем фоне женский голос: «Кто там, Масик?».

- Ну ладно, не злись. На почту кину данные. За мной не заржавеет.

- Угу, - буркнул Макс и тут же отключился.

Ночью Артем долго ворочался, в темноте закрытых глаз вспыхивали и гасли пятна света. Наконец, он провалился в сон – мутный, тяжелый, неглубокий. Иногда ему казалось, что он не спит, следя, как пробегают по стене вспышки фар проезжающих машин. Но потом в углу потолка раздалось поскребывание, и Артем скорее почувствовал, чем увидел отвратительно мягкую, копошащуюся массу крыс, и понял, что это все же сон. Иногда он просыпался на несколько секунд и снова впадал в забытье, и где-то внутри билось крошечное, едва осознаваемое желание встать и снова запустить то видео.

Юлька вернулась утром – мрачная, с припухшими подглазьями. Артем, который начал было рассказывать о крысах и ненормальном ролике, осекся, когда она подошла к шкафчику и вынула бутылку текилы.

- Что..? – спросил Артем.

- Ты бы видел ее новую любовь, Темыч. Ему всего 25, она его ровно вдвое старше! Да и фиг бы с ним, но он же конченый зэк, весь в наколках. Глаза у него… мерзкие. Я боюсь, он ее кинет на… не знаю на что. Квартиру отожмет. Господи, какая же она дура!

Юлька выпила рюмку текилы и прижалась к Артему. Он гладил ее по теплой макушке, шептал слова утешения, чувствуя, как медленно набухает член. Артем понимал, что сейчас не время, но смесь жалости и нежности вдруг вскипела резким возбуждением. В голове всплыли картинки из вчерашнего видео – голый хвост крысы, исчезающий во рту Ларисы, спазмы рвоты, трясущаяся жирная грудь пожилого мужика, привязанного к сосенке. Его прорвало – он впился в Юлькины губы, сминая лифчик и кофточку, грубо схватил грудь. Юлька отбивалась и верещала, но он развернул ее, с силой пригнув голову к столу, рывком спустил джинсы. В голове его мелькали, сменяя друг друга, кадры – комок воска в киоте, девочка в пленке, пузыри на обожженной лысине. Артем насиловал ее, представляя кадры из Никитиного ролика.

Когда все было кончено, Юлька, заливаясь слезами, подтянула джинсы и закричала:

- Придурок! Ты что творишь?!

Артем каялся весь день, опускал глаза в пол, говорил, что сам не знает, что на него нашло. Но он прекрасно понимал, что ни в чем не раскаивается – хуже того, внутри, где-то на донышке, мерцало желание повторить, включив вместо порнухи проклятое видео.

Когда Юлька проревелась и успокоилась, они тихонько помирились и поехали вечером за обещанными куклами. Их оказалось много – Юлька забраковала только кучку маленьких пупсов, остальное они сложили в огромный мешок для строительного мусора и клетчатую пластиковую сумку.

Октябрь в этом году был на редкость холодным – когда Артем перетаскивал кукол в багажник, с темного неба посыпалась снежная крупа. Юлька, ежась в своей курточке на рыбьем меху, предложила:

- Давай вина сухого купим, сварим глинтвейн. Дома холодища.

Артем рассеянно кивнул. Ему вдруг стала неинтересна поездка в деревню, неинтересен канал. Если б Юлька предложила купить не вина, а березового дегтя, он бы так же безразлично согласился. Артем все время возвращался мыслями к Ларисе, вспоминая ее красивое лицо в оранжевой рамке и то, другое, залитое слезами, со следами рвоты на подбородке. Ему отчаянно хотелось снова запустить видео – посмотреть, не станет ли оно проигрываться дальше.

Когда они подъезжали к дому, Юлька обернулась на окна круглосуточного супермаркета.

- Винище-то мы хотели!

«Это ты хотела» - чуть не вырвалось у угрюмого Артема. Юлька, всю дорогу трещавшая о кукольных головах и заброшенной деревне, вызывала у него раздражение. Единственное, чего он хотел – проверить, будет ли видео воспроизводиться, а она задерживала его, мешала. Но Артем все же вылез из машины, буркнув, чтоб она не ходила с ним и подождала в салоне. Юлька пожала плечами и уткнулась в смартфон, отсылая матери сообщения.

В магазине он долго блуждал между стеллажами – алкоголь куда-то переставили. Артем покрутился, наконец, обнаружил полки с бутылками в самом дальнем углу, где раньше выставляли крупу. Он застыл около батареи вин, выбирая, когда услышал еле слышный стеклянный звон. Артем пошарил по коридору взглядом и увидел, как коренастый тип с плотным комком живота под кожаной курткой щелкал по бутылке ногтем. Он просто стоял, уперев взгляд перед собой, и монотонно стучал пальцем по стеклу. Артем покачал головой – развелось шизиков. Он взял вино и хотел идти на кассу, но тип вдруг остановился и повернул голову в его сторону. Артем невольно чертыхнулся – у мужика были разбухшие, торчащие вперед, словно сжатое между ладоней тесто, веки. Плотно сомкнутые, отекшие, они превращали его лицо в гротескную маску. Тип в куртке пошел прямо на Артема, и, приблизившись вплотную, потянулся к его уху губами – толстыми, отвратительно влажными. Слепец что-то быстро и жарко шептал ему – Артем не разбирал ни слова, но вдруг где-то внутри головы услышал детский визг и какой-то воющий, совершенно дикий крик женщины. К этому примешивался еще один тонкий звук, который становился все громче, пока не превратился в различимый крысиный писк. Артем оттолкнул безумца и рванул к выходу, и уже выбежал с бутылкой вина на улицу, когда понял, что не расплатился.

Дома Юлька распаковала кукол, разложила их на полу и начала отрывать им головы. Артем сварил глинтвейн, принес кружку Юле, хлебнул сам, понимая, что гадкий крысиный писк никуда не делся, продолжая звенеть где-то в уголках головы. Он открыл злополучное видео, нажал воспроизведение, и экран снова перемигнул черным, открыв новую картинку – оградка на кладбище, металлический облезлый памятник. Писк в голове почти стих. Сзади подошла Юлька, взъерошила ему волосы на затылке.

- Ты еще не удалил видос того шизика? Тут же нечего использовать.

Артем посмотрел на нее сбоку, усмехнулся:

- Ты уверена?

Юлька пожала плечами:

- Да смотри же, этот огонь на редкость идиотский.

Артем округлил глаза:

- Погоди… Что ты тут видишь?

- Седого мудака, ведерко игрушечное. Самый стремный футаж в моей жизни.

Артем открыл рот, чтобы произнести – да вот же, кладбище, ограда… Но вместо этого свернул видео и сказал:

- Да уж. Кто только эту хрень делал.

Макс позвонил на следующий день.

- Короче, в смерти Гермашева ничего криминального нет. Он до этого болел долго, последнюю неделю провел в клинике, скончался на руках безутешной жены и сына. А вот второй… Этот лысый тип – двоюродный брат Гермашева, Анатолий. Он пропал год назад, заявление в полицию чин по чину от Гермашева было, у Анатолия – ни жены, ни детей. Композитор ему самый близкий человек был, его воспитывали тетка с дядей, родители Гермашева. Композитор там достал всех после исчезновения брата, все строчил заявления на бездействие полиции. Когда знакомых Анатолия опрашивали, все в один голос говорили, что они с братом были очень близки. Один даже сказал что брат вообще единственный человек, к которому Гермашев был по-настоящему привязан. Мол, ни жену, ни сына так не любил. Я там тебе на почту кинул инфу, посмотри.

- Понятно, - равнодушно произнес Артем. – Спасибо. Оплачу, как обычно.

В общем-то, ему уже было все равно, кто эти люди с видео. Все что нужно, он знал. И все, чего хотел – досмотреть следующий эпизод.

Когда Юлька отправилась за скотчем, клеем и свечами, Артем бросился к компу и запустил третий эпизод. Пару минут камера тряслась, снимая могилу на кладбище. Просто металлический памятник одним углом вверх, ничем не примечательное фото старухи в овальной рамке. Наконец, ракурс сместился на другую могилу, с которой была снята гробничка, раскиданы кирпичи. На краю чернел холм свежей земли, и когда оператор обошел могилу и вошел в оградку, стало видно, что она не совсем старая – в яме виднелись прогнившие доски гроба и часть почерневшей скулы с остатками плоти. Около разрытой могилы лежал парень, руки и ноги которого были стянуты пластиковыми стяжками, а рот заткнут пакетом. Снимающий пнул парня в бок, и тот перевалился через край могилы, упав на гниющий труп. Он извивался, стараясь отползти от мертвого лица, но оператор положил камеру на столик, взял лопату и принялся забрасывать яму землей. Артем чертыхнулся – ему хотелось видеть извивающегося парня, его глаза налитые ужасом, а вместо этого он наблюдал, как мужчина в старом ватнике неторопливо кидает землю.

- Халтурщик, – прошипел Артем.

Он проверил хронометраж – видео не удлинилось. Но он точно знал, что ролик будет длиннее.

Он принялся собирать вещи – завтра они собирались с Юлькой в заброшенную деревню. Покидал кукольные головы, из которых Юлька вынула пластиковые глаза, в мешок, вытащил из кладовки бензиновый генератор. Проверил холодильник – пачка пельменей, в сковороде почти полная запеканка. Не пойдет – быстро портится, раскиснет. Посмотрел в шкаф – с десяток пачек китайской лапши, несколько стаканчиков сухого картофельного пюре. Отлично. То, что надо.

Артем насвистывал, упаковывая продукты, сворачивал спальник и теплые вещи. Октябрь на редкость холодный, надо утепляться.

Юлька вернулась довольная, с раскрасневшимися щеками после холодного ветра.

- Свечей купила. Кукольные головы обольем парафином, это всегда очень здорово смотрится.

Вечером они пили вино, смотрели «Дневник памяти», который Юлька сочла сопливым и глупым.

- Терпеть не могу все эти розовые истории, в которых все так хорошо. Любовь надо добывать через боль, пот и слезы, - сказала она. – И желательно, чтоб в конце кто-нибудь умер.

Артем взял ее подбородок пальцами, повернул лицо к себе. Всмотрелся в серые глаза в обрамлении густых угольно-черных ресниц

- Я тебя люблю, – просто сказал он.

Юлька смутилась – он первый раз признался ей в любви. Помолчала, отвернулась. Встала, вынула теплый спортивный костюм, сложила на стуле.

- Это на завтра, - обыденным тоном произнесла она, и вдруг добавила через пару секунд, - я тебя тоже.

Больше о любви не говорили, а ночью она уснула на его груди, трогательно вжимаясь в ложбинку. Артем лежал без сна, обнимая ее – такую теплую, беззащитную, любимую. В голове его нарастал крысиный писк.

Они выдвинулись рано, и Юлька полдороги проспала, заваливаясь на бок. Просыпаясь, она брала его руку, держала в своей ладони, и, засыпая, выпускала.

В деревню они приехали, когда рассвело. Позавтракали кофе из термоса, съели бутерброды. Юлька отмела предложение Артема осмотреть дома:

- Потом, после съемок. В таких домах редко бывает что-то интересное – ну фотки старые на стене в лучшем случае.

Детский сад они нашли быстро – деревня была маленькая. Юлька ходила по засыпанным обвалившейся штукатуркой помещениям, забраковывала. Наконец, остановились на зале, в котором, очевидно, когда-то проходили утренники. Со стен еще не облетела краска с изображением зайца с букетом и корявыми хохломскими узорами. Юлька подпрыгнула, захлопала в ладоши:

- Ура! То, что надо!

Она начала вытаскивать кукольные головы из мешка, когда сзади к ней подошел Артем и накинул толстый шнур на шею. Пару минут он держал ее, дергающуюся, хрипящую, скоблящую по рукавам его толстой куртки. Когда Юлька обмякла, Артем осторожно опустил ее на пол, пощупал шею, потом запястье. Она была жива – не зря он перечитал кучу информации о придушивании в сети.

Юлька очнулась, когда он заканчивал вбивать крюки в стену. Артем подергал верхний крюк, повис на нем всем телом – он боялся, что отсыревшие стены не выдержат. Но крюк устоял.

Юлька открыла глаза, подергалась, словно рыба, выброшенная на берег – Артем ее надежно связал веревками, а сверху еще замотал скотчем – в фильмах пленники то и дело развязывали веревки. Он наклонился к ней, отрезал штанины теплого спортивного костюма на уровне колена. Юлька открыла рот, захотела закричать, но выдавила только тихий хрип.

- Что ты делаешь? Ты с ума сошел? – просипела она.

- Знаешь, а ведь это все правда – про проклятые видео, Юль. Тихий дом, он существует.

- Что? Эта байка про дно интернета?

Тихим домом любители крипипасты называли инфернальное место в сети. Именно там, по легенде, исчезает все – личность, информация, схлопываются смыслы и теряется связь с реальностью.

- Что? Дно интернета? А, не, я не про эту хрень. Тут ведь буквально – дома должно быть тихо. Ты ж не захочешь в своей квартире слышать вопли, визг или… крысиный писк, например. Вот и я не хочу.

Артем поднял Юльку, перевязанную поперек туловища веревкой, и повесил на крюк за петлю, оставленную на спине. Ко второму крюку он прицепил ее ноги.

Юлька попросила:

- Артем, не надо… Это всего лишь твое воображение разыгралось. Мы слишком много снимали крипоту, ты устал, перенервничал. Ты сейчас делаешь что-то, что потом нельзя будет исправить, и ты пожалеешь…

Артем кивнул:

- Мне уже очень жаль. Знаешь, я предпочел бы этого не делать, но я хочу смотреть эти видео, очень хочу. И я не смогу, пока не сделаю то, что должен. Эта дьявольщина, она всегда заставляет расставаться с самыми близкими, с самыми дорогими. Ларису убил собственный муж, Гермашев сжег двоюродного брата… А ты, получается, самый дорогой мне человек, раз они выбрали тебя.

Но мне надо смотреть видео дальше – это лучше чем наркотики, лучше, чем секс, лучше, чем все на свете. А пропуск в этот кинозал – ты. Хранитель тишины мне все рассказал – как и кого нужно убить, и тогда в голове станет тихо, а видео продолжится. Там, наверное появишься и ты… Хотя не знаю, может свое видео я и не увижу. Честно говоря, мне не очень-то и хочется.

Артем подтащил поближе генератор, включил. Взял за дужку заранее припасенное цинковое ведро с холодной водой, погрузил в нее ноги висящей Юльки.

- Артем, Артем. Посмотри на меня, посмотри… Ты же говорил, что любишь меня, и я тоже очень тебя люблю. Очень. Просто развяжи меня, и мы будем до конца вместе. Хочешь, притащим кого-нибудь сюда и сделаем все по твоему сценарию?

Артем усмехнулся – Юлька всегда была умной. Ему очень нравилось, что она не запаниковала, а отчаянно пыталась его переубедить. Он включил в генератор кипятильник, сунул его в ведро.

- Как хорошо, что мы в заброшенной деревне. Не надо тебе рот затыкать. Кричи, сколько хочешь – но на видео все равно будет тихо. Тихий дом, знаешь ли, - Артем шаловливо погрозил Юльке пальчиком.

Он установил две камеры – съемка с нескольких ракурсов всегда была более выигрышной. Когда вода закипела, Юлька, конечно, очень громко кричала. Он подумал, что это очень красиво – красивая девушка, красные ноги в лопнувших пузырях. Артем подошел и поцеловал ее в щеку, по которой скатилась слеза.

- Я очень сильно тебя люблю, Юль, - совершенно искренне сказал он.

В деревне пришлось провести три дня – Юлька оказалась очень крепкой, и ожоговый шок добивал ее долго. Артем убирал кипятильник, потом включал снова, но Юлькины ноги все равно сварились очень быстро, и по зальчику, со стены которого улыбался мультяшный заяц, поплыл запах мясного бульона. Кричать он перестала очень скоро, постоянно проваливаясь в забытье, иногда бредила и звала мать. Артем варил китайскую лапшу, ел мерзкую заварную картошку, глядя на Юльку, голова которой поникла, и длинные каштановые пряди свесились на грудь.

Когда он в очередной раз пощупал пульс, то обнаружил, что кожа холодная, и зеркальце не замутилось, когда Артем поднес его к Юлькиному изящному носу. Он закопал ее в красивом месте, в оградке могилы заброшенного кладбища в этой же деревне. Копая, он подумал: «Юльке бы здесь понравилось. Она бы сказала – колоритно». Памятник был деревянной пирамидкой, фотографии уже не было, зато сохранилась металлическая овальная рамка. Сухие листья плюща обвивали пирамидку с прикрепленной на проволоке пластиковой гвоздичкой.

Приехав домой, Артем, не раздеваясь, бросился к компьютеру и сразу включил то самое видео. Он увидел, что хронометраж увеличился на три часа, потер ладони – отлично, на вечер хватит. Материалы с Юлькой он смонтирует потом, выберет самые яркие моменты – уж что-что, а монтировать он умел на славу. Артем нажал на белую стрелочку воспроизведения, проваливаясь в самую блаженную тишину в его жизни. В голове не пищали крысы, и в углах его дома – тихого дома – царил покой.

Рассказ писался для конкурса Чертова Дюжина, пережил с грехом пополам два голосования, прошел в третий тур и на полуфинале тихо скончался под ворчание рецензентов) У текста есть объективные недостатки, и с критикой я абсолютно согласна, но идея мне все равно кажется интересной, и я думаю, что мой опус достоин увидеть свет)

Артем, не поворачиваясь от компьютера, окликнул Юльку, которая лежала голой задницей кверху на скрученном в валик одеяле. И вставать, судя по всему, не собиралась, хотя время приближалось к обеду.

- Юль, блин, оденься и кровать собери. Человек сейчас придет.

- Да ну его к черту, - сонно протянула Юлька. – Надоели до смерти твои конспирологи. Шизик какой-нибудь опять будет рассказывать, как он в бабушкиной кошке обнаружил дьявола.

Артем охотно общался с подписчиками – даже с теми, у кого крыша дала обильную течь. Он вел добротный, хорошо раскрученный блог о таинственных происшествиях и вообще всем, что имело налет мистики. Сейчас Артем монтировал ролик про заброшенный пионерский лагерь, в который они с Юлькой мотались неделю назад. Про лагерь ему прожужжали уши подписчики, утверждая, что именно там в 60-е некий сошедший с ума повар подкладывал мышьяк в кашу – несколько пионеров и воспитательница умерли. Артем через приятеля Макса, служившего в полиции, проверил байку – она, как он и предполагал, оказалась местной легендой. Но в лагерь они все равно съездили, полазили по корпусам с проваливающимися крышами, нашли и засняли расчудесную библиотеку, где стены и пол покрывал мягкий изумрудный мох, а из стопки книг росли плоские грибы без ножки – вышло жутковато. В столовой почему-то сохранились занавески с черными пятнами плесени, и именно тут Артем и Юлька сделали инсценировку – накидали свертков из куриных косточек, скрепленных бечевкой. Бечевку Юлька весь вечер замачивала в какой-то едкой дряни, чтоб выглядела гнилой.

Артема поражало, что этот бред смотрели и активно комментировали. Канал рос, просмотры стремились вверх, Юлька рождала новые и новые сценарии, а он заведовал технической частью.

Подписчики несли откровенную чушь о привидениях в заброшках и бабкиных дачах, проклятых домах, зеркалах, видеокассетах. Но иногда эти чудики давали неплохие идеи и материалы для канала, поэтому Артем их не отваживал.

- Да вставай давай. Этот перец сказал, нарыл у отца какие-то жуткие видосы. Может, там правда что дельное, народ обожает «проклятые видео».

Проклятыми видео в сети называли ролики с нелепой ерундой, которая выглядела жутковато именно благодаря своей бессмысленности. Артем однажды сам снял такое – несколько секунд крупным планом в кадре давили пальцем тараканов. Затем камера отъезжала, и становилось видно, что палец был отрезанный, мертвый, с торчащими ошметками мяса на ране. Потом шел белый шум, через который медленно проступил лес. На ветках висели тараканы, привязанные на ниточку, по мере продвижения оператор снимал развешенные на деревьях грязные тряпки и детские распашонки и чепчики, а потом и куриную кожу, мослы, куски мяса. Юлька тогда вытребовала у него новые кроссовки за тараканов, которые пришлось давить именной ей. Отрезанный палец был куплен в магазине приколов, и визгу было немерено, хотя сценарий и идею предложила именно Юлька. Зрители остались в восторге, и Артем получил плюсом несколько тысяч подписчиков. Разумеется, в залитом на Ютуб ролике он сказал, что пленка была обнаружена в доме, предназначенном на снос.

Юлька, позевывая, села на кровати, свесив нечесаные волосы на крепкую стоячую грудь, и Артем пару секунд думал, не послать ли любителя проклятых видео куда подальше. Но тут же прозвенел домофон, и Юлька, ворча, нацепила халат и ушла в ванную.

Гость оказался молодым, не больше тридцати, высоким, худощавым, с костистым, но привлекательным лицом. Протянул руку – влажную, вялую:

- Это… Никита, ага.

Никита подождал, пока Артем сгребет в ящик подушки одеяло, сел на краешек дивана. Он шмыгал красным носом и тер пальцем верхнюю губу.

- Расскажите, что в этих ваших видео, - начал Артем, косясь на приоткрытую дверь, в которую подсматривала Юлька.

- Это… давай без церемоний, на ты.

- Ок, - вскинул ладони Артем.

- Ну, в общем, батя мой был подонок.

- Так, - кивнул Артем.

- А Марина долго не могла забеременеть… А хотя… Че врать. Могла она забеременеть! Могла, но, сука такая, не захотела!

Артем посмотрел на гостя исподлобья:

- Какое это отношение имеет к видео? Может, сначала покажешь ролик?

- Прямое! – закричал Никита, и Артем подпрыгнул на кресле, глянув на пустую бутылку из-под пива около стола – пригодится, если этот ненормальный будет буянить.

- Это… Короче, - Никита быстро успокоился, шмыгнул и потер губу. – Слушай. Не перебивай. Ты, наверное, не помнишь певичку такую, Весту, в нулевые гремела. Отец песни ей писал – и музыку и стихи. Короче, у папаши все шоколадно было – деньги, дома загородные, тачки. Даже леопарда завел. Веста очень популярная была. Геннадий Гермашев – так его звали, может, слышал. А Марина на конкурсе красоты победила, и Гермашев в жюри сидел. Ну и поженились, в общем. А ей такая жизнь нравилась – курорты, наряды, драгоценности. Фотосессии опять же с леопардом. Не захотела она красоту свою портить вот этим всем – брюхо там, беременность, роды. И они меня усыновили. Из детдома. Я маленький хорошенький был – светленький, кудрявый.

Артем тоскливо посмотрел на дверь, из-за которой просачивался запах кофе и слышалось шипение раскаленного масла. Кажется, слегка сумасшедший Никита решил рассказать ему всю свою биографию.

- Ну, а я им вообще-то не нужен был. Они и продолжали жить, как жили. Марина таскалась по галереям всяким, модным показам, ночью – по клубешникам.

А что у нас дома было… В публичном доме и то приличнее. Таблетки, кокс – все что хочешь. Шваль всякая отиралась. Девочек привозили с собой молоденьких… Совсем молоденьких, если ты понимаешь о чем я. Прихожу я из школы – а там художник какой-то из новомодных перфоманс устроил… Знаешь, че такое перфоманс?

Артем торопливо кивнул:

- Искусство современное.

Никита фыркнул, отчего в носу отчетливо захлюпали сопли:

- «Искусство». Короче, хрен один привел двух баб, раздел их, на тело наклеил чипсы – везде. На сиськи, на жопу тоже, на морду. В рот им по гамбургеру сунул, а в… ну, короче, в естественное отверстие бутылку колы запихал. И эти две чувырлы стояли у нас в столовой, че-то там символизировали. Папаша их фоткал. И вот я из школы прихожу, ем и любуюсь на них. Папаша еще пошутил – мол, гамбургер хочешь? Щас, говорит, дофоткаю, у нее изо рта выну и тебе отдам.

Музло по все ночи, бляди визжат… Я подушкой уши закрывал. Веришь, нет – до сих пор не выношу, если мне спать мешают. Дома должно быть тихо, понятно? Мне нужен тихий дом.

Ну, там много чего было. Я вообще нахрен никому не сдался. Если б не домработница, вообще голодный бы ходил.

- Может, перейдем к делу? – робко произнес Артем.

- А, да. Ну, короче, чего… Я тебе почему видосы-то только при личной встрече согласился передать… Мне надо, чтоб ты рассказал, какой гандон был мой папаша. У тебя подписчиков много. Я и на телевидение писал, и ролик этот посылал. Но они твари, даже не ответили.

- Так что на видео-то? – тоскливо спросил Артем.

Никита вытащил из кармана флешку.

- Вот. Посмотри, что этот урод творил. Это ж статья.

Артем вставил флешку – на ней был всего один объемный файл.

- Там что, сериал целый что ли? – спросил он.

- Да не, оно короткое.

Хронометраж ролика действительно был всего три минуты.

На экране высветился унылый осенний пейзаж – камера двигалась, показывая облетевшие деревья и скособочившиеся избы. У одной провалилась крыша, вторая зияла выломанной рамой. Затем камеру повернули на две стены, оставшиеся от бревенчатого дома. Пожилой мужчина в одних трусах стоял в углу, на пожухшей примятой траве, заложив руки за спину. В кадр вошел крепыш в толстовке и тонких золотых очках, державший в руке детское ведерко с ромашками.

- Это папаша мой! – крикнул Никита и ткнул в экран длинным пальцем, в котором, казалось, был лишний сустав.

Геннадий Гермашев поправил очки и плеснул пару раз из ведерка на пожилого, зажег спичку, небрежно бросил. Тот притворно закричал от ужаса, извиваясь, отчего его дряблая, поросшая седым волосом грудь затряслась. Языки компьютерного пламени вспыхнули, на пару секунд сместившись куда-то влево.

Артем вздохнул – какая жалкая поделка. Даже он, не особый знаток в эффектах, смог бы сделать лучше.

- Вот! – Никита снова ткнул длинным пальцем в экран. – Смотри, что творит!

- Послушайте… Послушай, ты серьезно? Это же футаж.

- Че? Это что?

- Компьютерный спецэффект, – Артем порылся в папках и открыл файл с языками пламени на черном фоне. – Футаж можно наложить куда угодно. Видимо, это был очередной перфоманс твоего отца.

- Че ты мне лечишь? – взорвался Никита. – Какой футаж? Он человека сжег!

- Ладно-ладно, - примирительно вскинул ладони Артем. – Давай так – я внимательно просмотрю видео, рассмотрю отдельные кадры. Мне нужно время подумать, как сделать из этого репортаж. Я ж не могу просто залить его на канал – надо написать сценарий, продумать текст, собрать инфу о Гермашеве.

Никита задумался, ярость сползала с его лица.

- Ну ладно. Думай, Склифосовский. А биографию этого сучонка я тебе детально распишу. Уж я-то о нем все знаю!

Как только за Никитой захлопнулась дверь, раздался Юлькин хохот:

- Боже, Темыч, это попадос! Как ты теперь от этого придурка отвяжешься?

Артем вошел на кухню, взял еще горячий блинчик.

- Мда. Хватит заливаться. Что делать-то?

- Шокер с собой носи, - продолжая хихикать, сказала Юлька. – Ладно, не ссы. Что-нибудь придумаем.

Он улыбнулся и посмотрел на копну ее длинных волос, собранных в небрежный узел, на острый вздернутый нос с россыпью веснушек. Артем ее обожал. Они познакомились в колледже, и парни в группе считали Юльку красивой, заносчивой и холодной.

- Снежная королева просто, - говорил про нее приятель Артема Пашка.

Сам Артем ничего не думал насчет Юльки, ему нравились совсем другие девчонки – мягкие, добрые и домашние. А Юльке ничего не стоило отшить при всех, растоптать самолюбие грубой штукой, у нее даже подруг не было из-за стервозного характера.

Все изменилось в один день, когда они пошли на майские праздники в короткий поход. Юлька почему-то шла в самом конце группы, позади толстой курносой Аньки, которая обычно двигалась медленнее всех. Артем тоже поотстал и, поравнявшись с Юлькой, спросил, в чем дело – может, ногу натерла? Та огрызнулась, и Артем с удивлением увидел, как по ее щеке скатилась слеза.

- Эй, ты чего?

Юлька помолчала, меряя тропинку шагами, и вдруг бросила:

-У меня отец месяц назад умер. А мать… Пофигу ей. По мужикам как бегала, так и бегает.

Вечером около костра Артем тихонько расспросил кислую Юльку, и она отчего-то все ему рассказала. Наверное, потому, что больше было некому.

Ее мать давно путалась с другими мужчинами, не сильно скрывая похождения. Отец почему-то годами терпел, но в одно субботнее утро вдруг осел на пол, смахнув с плиты турку с кофе, и скончался прямо на кухонном полу от обширного инфаркта. Юлькина мать заявилась на похороны, которая организовала свекровь, при полном макияже, в коротком платье и сетчатых колготках.

- Ее со мной никогда не было. Она вроде и была, но где-то в своей плоскости, - рассказывала Артему Юлька. – Один раз мы пошли в парк – единственный раз! Купили билеты на колесо обозрения, залезли в кабинку, начали подниматься, а мама раз – и выскочила. Она знакомого увидела, представляешь! Я уехала одна на верхотуру. Мне так страшно было. И слезать я потом боялась, кабинки ведь двигались. Меня билетерша спустила. Я маму еще потом искала по парку…

Артем взглянул на нее, подсвеченную костром, и вдруг понял, что Юлька действительно очень красивая. Почему он раньше не замечал? С этого похода начался их роман. Юлька чаще всего жила у него, не желая оставаться с матерью, с которой после смерти отца совсем испортились отношения.

Она внимательно посмотрела все видео с мистического канала, который Артем вяло вел, не решаясь бросить, и сказала:

- Канал, конечно, полное говно, и подписчиков полторы сутулые собаки. Все твои видосы – сто раз пересказанная кем-то жеваная жвачка. Ну что интересного в истории дятловцев? По ним кто только не прошелся.

Она писала простенькие, но цепляющие сценарии, заставила Артема купить хорошую аппаратуру и начала первые вылазки по интересным заброшкам. Канал стремительно рос, начал давать доход. Именно Юлька искала информацию о местах, где могла бы получиться хорошая, цепляющая картинка.

- Я ту местечко одно нарыла – заброшенное село, – сказала Юлька, уплетая блин со сгущенкой. - Ехать не очень далеко – сто километров от города. Но самое главное – там есть детский сад, а значит, можно снять хорошую крипоту. Люди любят тлен, приправленный маленькими мальчиками и девочками. Надо затариться старыми советскими игрушками, знаешь, эти уродливые куклы с большими головами. Я списалась с одним чуваком – у него после бабки куча этого барахла осталась, отдаст за копейки.

Артем пожал плечами – куклы так куклы, Юльке виднее.

- Оторвем им бошки, найдем помещение с мозаикой какого-нибудь Винни-Пуха на стене, расставим на полу и подоконниках. И чтоб они так смотрели в одну сторону. Очень круто будет – типа мы вошли, а они на нас смотрят.

Юлька помыла посуду, стукнула по рукам Артема, сунувшегося было в вырез ее халата, и уныло сказала:

- Домой поеду. Мамаша там очередного хахаля нашла, в квартиру притащила. Посмотрю, что за хрен с горы. А то вляпается опять, идиотка.

Мать Юльки действительно имела талант вляпываться со своими многочисленными любовниками. Один вынудил ее взять кредит и отдать ему деньги, второй вытащил деньги из заначки и все золото.

Артем шумно выдохнул – а он-то рассчитывал на утешение после сумасшедшего Никиты. Он проводил Юльку до метро, купил в ларьке пива и сел за компьютер монтировать видео и делать раскадровку для ее новой идеи. Но запал его быстро кончился, да и пиво не способствовало. Артем открыл было порно с девчонкой, похожей на Юльку, но с удивлением понял, что никакого запала на дрочку нет. Ему была нужна только Юлька и никак иначе. Он написал ей в вайбер, но она не ответила, занятая, очевидно, разборками с матерью.

Артем вспомнил суетливого Никиту, его длинные влажные ладони и снова запоздало удивился размеру видео. Три минуты всего, а почему весит, как все сезоны «Игры престолов»?

Артем открыл скопированное с флешки видео, и тут же дернулся, чуть не расплескав пиво – картинка была похожей, но не той же самой. Полуголый мужик в трусах по-прежнему стоял в углу развалившейся избы, но на этот раз он был привязан к плохо обтесанной сосенке, врытой в землю. По подбородку и груди стекала кровавая слюна. На расходящиеся, кое-как держащиеся бревна кто-то приколотил старые иконы. Их было много, несколько десятков, разномастных, грязных, и Артем подумал, что иконы вытащили из заброшенных изб. Он увидел закопченный образ Богородицы под жестяным окладом и бумажными цветами под стеклом, лик Христа на деревянной доске, листы старых календарей с изображениями святых. Колонки не издавали ни звука – видео на этот раз было немым.

К основанию сосны, около которой извивался мужик, были воткнуты осенние голые ветки, которые расходились от его ног, словно лучи от фигуры святых на иконах. К жуткой инсталляции подошел Гермашев и обрызгал привязанного из небольшой канистры, зажег спичку, бросил прямо на его седую грудь. Занялось невероятно быстро и весело, мужик открывал рот в беззвучном крике, отчаянно дергался. Артем увидел, как мгновенно вздулись и тут же лопнули пузыри ожогов на его лице, как полыхнули жидкие волосы вокруг лысины. Горящие ветки подсветили иконы, отчего изображения словно ожили, обрели объем и глубину. Одна Богородица, барельефом выступавшая с доски, очевидно, была восковой – потому что лицо девы вдруг сдвинулось и потекло, и, наконец, вся фигура растеклась внутри застекленного короба. Занялись бревна, мужик застыл на полыхавшей сосенке, и сквозь языки пламени Артем увидел его открытый черный рот.

- Вот черт! – воскликнул Артем.

Огонь был самый настоящий, не нарисованный, в этом он был уверен. Артем посидел пару минут, бессмысленно пялясь на конечный кадр – лопнувшее от жара стекло киота, почерневшая доска.

Вдруг он увидел, что видео не кончилось – до конца хронометража было еще сорок минут. Артем прошептал:

- Еще длиннее..?

(продолжение в профиле)

Всем привет! Представляю вашему вниманию рассказ написанный специально на конкурс "Страшно смешно".

1

Василь широко зевнул и поскреб рукой густую щетину. За окном было еще темно, но пора было вставать. Он осторожно сдвинул с груди Глашу и сел, свесив ноги с полатей. Та что-то пробормотала во сне, вроде бы "Вернешься пьяным, убью", да перевернулась на другой бок. Он хмыкнул, ловко спрыгнул вниз, от души потянулся. Скрипнув дверью, Василь вышел на крыльцо, черпанул огромной ладонью холодной воды из ведра на лавке и плеснул в лицо, прогоняя остатки сна. Затем вернулся в дом, оделся, хлебнул прямо из кринки молока.

Как всегда, пролил немного на пол. Гланья опять будет бурчать, да и пес с ней.

Он разложил на столе цветную широкую тряпицу, загреб из стоявшей рядом бочки огурцов и высыпал ну кусок ткани. Из широкой деревянной миски взял пухлую булку хлеба, отломил добрую половину и положил туда же. Потом все свернул и убрал за пазуху. Выйдя снова на улицу, он зашел в подклеть, перекинул через плечо бредни, выбрал багор покрепче, постоял немного подумал, взял маленький топорик. Рыбалка рыбалкой, но мало ли чего можно по дороге встретить. До озера всего пара верст, но через лес, так что - пусть будет.

Едва выйдя за калитку, Василь встретил Тихомира примерно с таким же снаряжением.

- Здоров сосед, выспался? - кивнул он приятелю.

- Ай, иди ты к лешему, и брагу свою с собой забери. Чтоб я еще раз, на ночь глядя, с тобой на чарку наступил.

Василь хохотнул и хлопнул его плечу.

- Не зуди, оскома. К озеру придем - искупаешься. Полегчает.

- Дойти бы еще - Тихомир скривился и закатил глаза - голова пополам сейчас треснет.

Они дошли до окраины деревни, свернули в небольшой подлесок, где их уже ждал третий участник рыбалки. Богдан поздоровался с соседями, поднял с земли снасти и все вместе они углубились в чащу леса.

2

Млада перекатилась на спину и тяжело дыша, уставилась в сереющее рассветное небо. Перун свидетель, она устала как собака. Хотя нет, даже собака бы так не вымоталась. Ведь у нее целых четыре ноги вдобавок к хвосту.

Вот какая жаба дернула ее тогда?

А, ну конечно, Руся. В таракана упруся.

- Млада, ты что! Это же такая ночь! Ивана Купала! Всего раз в год! Пойдем к деревенским! - пискляво передразнила она подругу.

Сходили, погуляли.

Млада подняла голову и поверх обнаженной груди посмотрела на свой темно-изумрудный хвост, который сейчас бесполезным балластом лежал, чуть подрагивая, на земле. Все-таки он у нее красивый, чешуйка к чешуйке.

Был. Три версты назад.

Она с ужасом увидела блестящие проплешины и закусила от обиды губу. А впереди еще почти столько же. Эх.

А ведь знала! Знала! Не стоит слушать эту малахольную.

Ну да, Купала. Ну да, можно раз в год выйти на сушу и походить ногами по земле. Вот тоже удовольствие, по веткам да корням босыми ступнями шлепать. Давно, еще в детстве, ей хватило одного раза, чтобы понять, насколько это глупое занятие. И по что согласилась на такую дурнину? А знамо было по что.

Тоска заела Младу по нормальному мужику. Нет, и у них в озере можно было поискать. Утопцы были, хоть и тупые да дутые, но всеж мужики. Водяные - страшные, конечно, но если морду илом припорошить, то и вполне себе, не лицо же ей нужно, в самом деле. На худой конец оставался Карась Игнат. Хотя там и правда был... худоват... кончик...

Но все они ей сидели уже в печенках. Младе хотелось обычного, здорового, теплого желательно, мужика. Поэтому, Руся, само собой жаба, но уговаривать ее долго не пришлось, это факт.

В целом, сама виновата. Мда.

Она перевернулась обратно на живот, поднялась на руках и поползла дальше, оставляя за собой широкий метущий след.

Хотя погуляли они тогда на славу, грех жаловаться. Затесались средь деревенских девок, да увели в тихую себе по мужику до ближайшего подлеска. Ей достался могучий, широкоплечий Василь, с руками будто колоды. Правда по началу он все озирался в поисках жены, но потом, когда они забрались подальше в кусты... Вот это был мужик, что надо.

Охаживал сзади мощно и размашисто, грубо прижимая ее голову своей огромной лапищей к земле. Позы менялись одна за другой, сухие ветки царапали нежную девичью кожу до крови, однако она этого даже не ощущала. А как он мял ее полные груди, рыча почти по-звериному, покусывал розовые соски... ох...

От одного только воспоминания об этом потяжелело внизу живота и накатила сладкая истома, заставив прервать ненадолго нелегкий путь.

Но через две недели пришла расплата за удовольствие. Когда Млада поймала себя на том, что жует обмотанную тиной бересту. И жует с удовольствием!

Пришлось срочно брать ноги в руки (ну да, не ноги, так не хвост же!) и мчаться к Морене на прием. Диагноз беспощадно подтвердил вкусовые девиации - Млада была беременна. Но это было полбеды.

Основная проблема состояла в том, что единственной благодатной средой для нормального вызревания икры являлась теплая болотистая топь, которая находилась аж в трех верстах от озера!

Вот кому, скажите на милость, пришла в голову мысль, что все должно быть именно так! Пиявку ему в глотку.

Что жить русалки должны в озере, а икру метать в болоте!

Не иначе, как Чернобог удружил.

Нет, конечно Млада могла плюнуть, да снереститься тайком где-нибудь в камышах, и черт с ним. Только она так не хотела. Во-первых, она не такая, во-вторых, это ее дети, а в-третьих...

В-третьих, Млада краем уха слышала истории, когда такие вот брошенки вылуплялись все-таки в холодной озерной воде и навещали потом своих мамаш. Так себе были визиты, судя по рассказам.

Потому, в означенный Мореной срок, поздним вечером, русалка выбралась из озера и поползла на руках к болоту. Путь неблизкий для такого рода передвижения, а вернуться надо было пораньше, дабы не попасться на глаза кому лишнему. А потом, примерно через месяц, этот путь придется повторить снова, потому что оставлять без присмотра болотных детей не стоило. Бед натворят, Морена по голове не погладит.

В общем морока теперь ей предстоит та еще.

Мать-героиня, не иначе.

Добраться ей удалось слегка за полночь. Она нашла самое укромное топкое место и за последующие два часа отложила туда более полусотни матово черных, жемчужных икринок.

Сейчас оставалось уже полпути обратно до родного озера, ободранный хвост, да немеющие от усталости руки. Ну ничего, еще чуть-чуть и все кончится.

Еще чуть-чуть.

3

Мужики шли по предрассветному лесу, изредка перекидываясь парой слов. Богдан был чуть впереди, выглядывая по дороге грибы. Вдруг он встал, как вкопанный и друзья уткнулись ему в спину.

- Глянь, Василь - сказал он, указывая под ноги рукой - тут походу тащили кого-то волоком.

Василь обошел его и присел возле широкой полосы примятой травы, наискосок пересекавшей тропинку.

- А и правда, странное дело.

Он наклонился почти к самой земле, что-то поднял и удивленно показал друзьям.

- Чешуя, мужики. Рыбину чтоль тащили какую? Да здоровую! Нук, пойдем глянем, кто тут в наших краях промышляет.

Они свернули с тропинки и направились по следу. Долго им искать не пришлось. Буквально через полторы сотни шагов они наткнулись на кряхтящую, ползущую Младу.

- Вот это мы порыбачили, мужики! - присвистнул Тихомир - Русалка натуральная! Много от бабки про них слышал, но чтоб в живую - ни разу не довелось!

Проклиная про себя такое невероятное "везение", Млада обернулась и недовольно проворчала:

- Так и сейчас забудь, что видел. Развелось вас по округе, спасу нет. Идите куда шли.

- А может в деревню ее отнесем, в пруд наш посадим, детворе на потеху? - не слушая русалку вслух начал размышлять Богдан.

Внутри Млады все похолодело. А ведь могли. Вдали от озера ее чары не действовали и заморочить их сейчас она не могла никак.

- А ну проклянет? - Василь недоверчиво косился на русалку.

- Да нет, не должна. Бабка говорила, вдали от озера своего они, как дети беспомощные - ответил Тихомир - Что Василь, справишься с бабой? Я не потащу, у меня голова болит.

Ну как же! Точно! Как она сразу его не узнала! Хорошо, попробуем сменить тактику.

Млада развернулась целиком к друзьям, выставив на показ свою красивую высокую грудь, улыбнулась и ласково спросила.

- А ты что же, Василь? Не помнишь меня?

Тихомир с Богданом одновременно уставились на друга. Василь озадаченно почесал в затылке, затем глаза его расширились, и он ткнул пальцем в Младу.

- Ивана Купала!

- Молодец - промурчала русалка - жаркая была ночка, да?

- Василь, а ты, что, ее того? Оприходовал? - гыгыкнул Тихомир.

- Да еще как оприходовал - сверкнув глазами, ответила за него русалка.

- Глашка тебе яйцы то серпом побреет - в полголоса усмехнулся Богдан, но девка хороша, спорить не буду. А ты куда ее? Под хвост жахнул?

- Да пошел ты! пихнул Василь Богдана.

Но тот был прав, Глаша была баба с норовом, даром, что старостина дочка. Ежели узнает о таком леваке, мало ему не покажется. Да и от главы деревенского еще прилетит.

- Глаша? Красивое имя - Млада говорила мягко и ласково, но издевка проступала в каждом слове, словно роса поутру - Ну что же, давай, неси меня в деревню. Вместе ей все и расскажем, а? Но не волнуйся - она подмигнула Василю - переедешь потом к нам на озеро. Ты там нарасхват будешь, обещаю.

Василь злобно зыркнул на русалку.

- Ты давай не кудахтай тут, ползи куда - он запнулся - куда шла.

Здоровяк развернулся и угрюмо пошел обратно к тропинке. Богдан с Тихомиром еще раз оценили грудь русалки и отправились догонять друга.

Она какое-то время усмехаясь смотрела им в спины. Тупое мужичье.

- А хочешь я ей приснюсь, да сама все расскажу? Милый!? Куда же ты?

Она перевернулась на живот, поползла дальше. Первые рассветные лучи уже тронули верхушки деревьев и надо было поторопиться, чтобы не встретить на пути кого-нибудь еще. Само собой присниться она никому не могла, но откуда этим мужланам такое знать? Нехай побздят, им полезно будет.

Млада почувствовала какое-то движение за спиной, хотела обернуться, но в этот момент острие багра пробило ей спину и вышло наружу, прямо между таких красивых грудей. Она захрипела, выдувая кровавые пузыри. Следующим мощным ударом, Василь развалил топориком ее голову пополам.

- Лешему приснись, паскуда.

Он злобно плюнул на изуродованный труп русалки.

- Ветками закидаем, да дальше пойдем - он повернулся к стоявшим поодаль друзьям - помогайте, че встали.

- А жаль - пробормотал Тихомир - баба правда красивая была.

4

Минул август. Лето еще держало свои позиции, но осень уже начала исподволь раскрашивать листву в желто-оранжевые цвета. Вечерами стало заметно прохладней, и деревня готовилась к долгой и трудной зиме.

Лесные жители тоже, предчувствуя надвигающиеся морозы, суетились во всю. Делали запасы еды, утепляли мхом жилища, а кто-то и вовсе собирался к отлету в далекие теплые страны. Весь лес кишел бурной деятельностью, только вокруг болота все было тихо. Звери, словно чуя неладное, старались обходить его стороной, более того, они даже не охотились в его окрестностях.

И вот, когда половина сентября уже осталась позади, тихая, затянутая ряской, водная гладь болота ожила. Вздрогнула, вздулась матово черным шаром размером с небольшой арбуз. Через секунду на поверхности, вместе с пузырями воздуха, появился еще один. За ним следующий, и еще, и еще...

Болото бурлило. Одна за другой поднимались, эти раздувшиеся до невероятных размеров, икринки.

Внутри той, что всплыла самой первой, что-то зашевелилось. Верх шара вытянулся и порвался, высвобождая целый поток тягучей мутной слизи, из которой показалась маленькая детская ручонка с острыми коготками. Еще через мгновение вылезла вторая, разрывая шар окончательно. Существо скрылось под водой.

Рядом начали лопаться ее соседи. Десятки сморщенных ручек выбирались из своих пристанищ. А затем, на берегу показался первый новорожденный. Хватаясь пальчиками за траву, существо выбралось из воды на землю и стояло, пошатываясь, привыкая к непривычной для него обстановке.

Оно был размером с небольшого котенка. Сморщенная головка с гладким детским личиком, которое мало чем отличалось от обычных новорожденных, если не обращать внимания на абсолютно черные, без белков, блестящие глаза. Туловище, со вполне нормальными ручками, за исключением острых коготков, а вот ниже...

Сложенные ноги существа были по лягушачьи вывернуты в обратную сторону и покрыты мелкими чешуйками темно изумрудного цвета. Новорожденный сделал первые неуверенные шаги. Открыл рот, полный острых как иглы зубов, вздохнул, затем поморщился и чихнул, повалившись на бок. Раздалось возмущенное чириканье.

Из топи стали вылезать его новые братья и сестры.

И вскоре берег оказался заполнен чирикающей, шевелящейся массой детских тел на лягушачьих ножках.

Вдруг один из них молниеносно выпрыгнул вертикально вверх, клацнул зубами и приземлился, держа во рту какого-то жука.

О да, это была очень голодная масса.

Сначала медленно, но потом все быстрее и быстрее они начали двигаться вперед, изучая лес на предмет пищи.

5

Тело Млады успело уже изрядно разложиться, но все еще сохраняло прежнюю форму. Некогда красивый изумрудный хвост полностью облез, выступая из-под наваленных веток полупрозрачными костями. Болотные дети, прыгающие неумолимой лавиной, уничтожающей все на своем пути, наткнулись на тело русалки и резко остановились. Один из них, самый крупный, подошел к торчащей из завала, чернеющей от гнили, руке, обнюхал и вдруг звонко и отрывисто чирикнул. Он ухватился ладошками за мертвые пальцы и начал их трясти, продолжая чирикать.

Затем как-то сник, успокоился, обнял мамину ладонь и замер, прижавшись к руке головой.

Этот ритуал повторил каждый из них, и лавина пошла дальше.

6

Нежа, как раз доставала из колодца полное ведро, когда почувствовала какое-то копошение в ногах.

"Крыса!" мелькнула в голове ужасная мысль, заставив ее с визгом отскочить в сторону.

Но нет, оказалось это странный, но очень миленький ребеночек. Правда слишком маленький, даже для новорожденного, чуть больше котенка. Он сидел и смотрел на нее не моргая, своими блестящими черными глазами.

- А ты откудова тута? Такой миловатый весь?

Нежа присела, протянула к нему руку. Миленький ребеночек как-то очень быстро и странно скакнул вперед. Она ощутила словно ожог, а затем увидела внезапную пустоту вместо трех пальцев.

Ее истошный вопль поднял на уши добрую половину деревни.

Из ближайшего к колодцу дома, в одном исподнем, выскочил дед Кузьма. Спешно спускаясь с крыльца, он почувствовал резкую жгучую боль в ноге, споткнулся от неожиданности, и упал плашмя на землю. В его возрасте падение само по себе уже неприятная штука, а когда, вдобавок к этому, из перекусанной почти пополам голени хлещет кровь - это совсем беда. Кузьма заорал едва ли не громче самой Нежи.

По всему поселку начали хлопать двери. Мужики выскакивали из домов, кто в чем, пытаясь понять, что происходит. Скоро заголосили в огородах бабы, выбегая из калиток и размахивая прокусанными конечностями. Вот, кто-то, прямо по середине улицы, схватился за горло и рухнул, заливая пыльную дорогу кровью.

Болотные дети заполонили всю деревню, сея страх и панику среди ее жителей.

Тихомир, вооружившись вилами, почти загнал одного уродца в угол клетей, но потом почувствовал, что на спину ему прыгнули еще двое. Попытался смахнуть их и лишился приличного куска ладони. Пока он прыгал на месте от боли, загнанный им детенок оскалился, да прыгнул ему прямо в лицо.

Деревенский староста Всеслав, уже в годах, но все еще крепкий и кряжистый как дуб, отмахивался топором, пытаясь отогнать несколько насевших на него странных прыгучих детей. Они скалили свои неожиданно большие зубастые рты и каждый раз ловко уворачивались от очередного взмаха.

"Огонь! Нужен огонь!" - промелькнула спасительная мысль. Он забежал в сени, хлопнув за собой дверью. Стянул с себя рубаху, обмотал ею первую попавшуюся палку, чиркнул кресалом. Однако едва он снова распахнул дверь, как сразу с десяток детей прыгнули на него, облепляя со всех сторон. Ничего не видя от заливающей лицо крови, он крутился как бешеный, размахивая во все стороны бесполезным факелом. Вспышка острой боли и откусанная кисть, вместе с горящей палкой, падает на устланный соломой деревянный пол...

7

Василь с тревогой привстал с облучка, вглядываясь куда-то в горизонт.

- Глань, нук посмотри, кажись дым с нашей стороны валит.

Задремавшая жена недовольно зевнула и посмотрела куда указывал муженек.

- Дымит чет, да. Мальцы поди опять сено подожгли. Митяй, негораздок, ничему его жизнь не учит - ответила она, помятуя прошлогоднее происшествие, когда из-за выходки соседского мальчишки вся деревня полдня бегала с ведрами от колодца до горящего на поле стога сена.

- Ну, может и так - пожал плечами Василь.

- Да поехали уже, домой охота, укачал меня совсем.

Она снова откинулась на мягкое сено и прикрыла глаза.

Всю прошлую неделю они провели у родителей Василя в соседней деревне. Его старший брат, тамошний староста, праздновал рождение второго сына и событие сие отмечал с размахом, собрав всех многочисленных родственников, разлетевшихся по соседним селам.

- Вон, братец твой, второго заделал, а ты что? - не преминула уязвить Василя жена во время застолья - курощуп малахольный, ток и можешь, что на чужих девок заглядываться.

Тогда они сильно поссорились и до сего момента особо не разговаривали.

Уже подъезжая к деревне, Василь снова растолкал жену и шепотом сказал:

- Говорил тебе, бабе дуре, беда у нас в деревне какая-то.

Глаша протерла глаза, хотела уже было рявкнуть в ответ что-нибудь непривлекательное, но потом увидела, о чем говорит муж и промолчала.

Первый же стоявший на подъездной дороге дом выглядел действительно, мягко говоря, странно. Дверь распахнута настежь, слюдовые оконца (а имением таковых гордилась вся деревня) побиты, а все крыльцо было в каких-то бурых пятнах.

И никого.

Да и вообще по всей деревне царила странная тишина, нарушаемая редким щебетанием каких-то птиц.

- Давай поглядим, чего там дымит - так же тихо ответила Глаша - токмо не торопись.

Они въехали в деревню и везде была примерно одна и та-же картина. Пустые дома, поломанные ограды, сорванные с петель двери, да огромные темно-бурые кляксы тут и там.

- Слышь Глань, а ведь то кровь похоже - снова прошептал Василь.

- Да знамо дело, не брюкву давили - огрызнулась Глаша - какая собака посмела? Отца надо найти, да к князю за дружиной бежать. Светлогор то уж разберется, что за лихо тут...

В этот момент они выехали на главную улицу, с которой открывался вид на дом старосты. Точнее на то, что от него осталось. Обгорелые останки, черными гнилыми зубами, пялились в голубое осеннее небо. Погорел сам дом, подклеть и даже амбар. Непонятно как, но досталось и соседним дворам. По сути, самый зажиточный угол села теперь превратился в одно большое сажевое пятно с торчащими там сям печными трубами.

Глаша осеклась, судорожно всхлипнула. Затем одним махом перескочила через борт телеги и побежала, подобрав платье, вверх по дороге к дымящимся руинам.

- Тятя! Тятка! - она орала в голос, захлебываясь слезами - Ты по что?! Ты где, родненький?

Василь начал испуганно озираться по сторонам и замахал ей в спину руками.

- Тише, дуреха! Куда? Постой, оглашенная!

Он собрался уже было спрыгнуть и догнать обезумевшую от горя жену, как заметил, что из пустующих домов вдоль улицы начали выползать... дети?

С виду годовалые карапузы, они передвигались очень странными, неуловимо быстрыми прыжками. Он пригляделся и обомлел от страха. Вместо обычных ног у детей были темно зеленые, чешуйчатые лягушачьи лапки! Они припадали к самой земле, вонзая в нее длинные острые когти, упирались ручками и взмывали вверх, очень быстро догоняя рыдающую женщину.

Она ничего этого не видела, а только продолжала бежать вперед, оглашая криком окрестности.

Но вот, вдруг, она споткнулась и упала прямо посреди дороги. Закопошилась, пытаясь встать, но запуталась в складках и снова упала. Один из детей молниеносно юркнул под подол. Через секунду на ткани начало расплываться большое красное пятно. Глаша снова завопила, но уже от боли и ужаса. Еще несколько тварей напрыгнули на нее сверху. Оцепенев, Василь смотрел, как эти маленькие уродцы рвут на части его жену.

Их полку прибыло, и теперь она вся была покрыта этими существами. Катаясь по пыльной дороге, Глаша ревела как лось, пытаясь скинуть с себя неведомых чудовищ. Земля вокруг уже пропиталась кровью насквозь. Теперь он точно знал, откуда возле пустующих домов взялись огромные бурые кляксы.

Не открывая взгляда от кровавого пиршества, Василь тихонько подопнул хлыстом кобылу, развернул телегу и помчался на всей возможной скорости прочь из деревни.

Сначала до брата, а потом к князю, за дружиной.

Стоя на облучке, он нещадно хлестал лошадь, утирая пудовым кулаком нагрянувшие так некстати слезы.

Эх, Глашка, Глашка... Дурында ты бестолковая...

А позади, в телеге, зарывшись в приятное теплое сено, парочка болотных выродков приступила к одному, хоть и непристойному, но очень приятному занятию....

Продолжение истории.
1. Десерт
2. Марфа
3. НИИиГЕ

— Вот мы и пришли. — Отметила девушка и обернулась, закружив подол своего платья, торчащий из под длинного пуховика. — Спасибо, что проводил. Всегда приятно пройтись в компании.
— Да не за что. — Ответил молодой человек, рука которого невольно потянулась к затылку. — Лиз, мы же рядом учимся. Может сходим как нибудь, погуляем? После пар.
— Определенно да. — Тут же согласилась девушка, улыбаясь и строя глазки.

Ребята познакомились только сегодня. Судьба свела их на дне рождении общего друга. Дима, крепкий парень, волейболист, не сразу приметил маленькую, худоватую Лизу. Но, чем больше времени он проводил рядом с ней, тем дальше, на задний план отходили остальные девушки в компании. Чем-то она его манила. Может милыми ямочками на щеках, может голубыми глазами, а может звонким, певучим голоском.

— А может ещё кружок, вокруг дома? — Предложил Дима. — Ты обещала рассказать, про твой опыт с гусями.
— Давай. — Сказала Лиза, быстро глянув время. — До остановки тебя провожу. — И ухватилась за руку кавалера. — А то ещё украдут.

Пара ушла от парадной, и двинулась вдоль дома, к перекрёстку. От туда Дима без пересадок смог бы добраться до своей общаги.

— Так вот, гуси. — Начала Лиза. — Мне девять. И меня привезли к двоюродной бабке на лето. А она где то за Великими Луками живёт. Нет я и до этого за городом была. Но, вот там, прям деревня деревней. Мы когда заезжали нам корова дорогу перегородила. И мычала ещё такая Му-у-у… — Девушка показала пальцами рожки на голове и начала бадать Диму. — Му-у-у. Папа ее ещё отогнать пытался, а она ни в какую. Зараза такая. А я так смеялась, помню. Так смеялась.
— А гуси то где? — Сверкая зубами в улыбке, интересовался молодой человек.
— Сейчас будут гуси уже. Подожди. Значит. Корова нас в итоге пропустила. Приезжаем мы к бабе Нюре, а она гусей завела. Оградка у нее такая невысокая, пасутся они там.
— Так...
— Ну и выхожу я такая, малая утром. Стою на крыльце, блин дожевываю. Вижу гуси по участку гуляют. За оградкой этой. И я такая. Чего это они за оградкой. Спускаюсь, иду к ним. Встаю чуть ли ни в центр этой стаи. И говорю им. Знаешь, так громко, поучительно. Гуси-гуси, га-га-га. И показываю пальцем на оградку.
— А ты умеешь заинтриговать.
— А эти птицы. Бошки свои по поднимали, зашипели, и на меня понеслись и давай щипать. Баба Нюра выбежала на мои визги, а я аж на четвереньках домой несусь. А гуси все толпой меня гонят.
— Ну ты конечно даёшь. — Выразил восхищение Дима.
— О, я туда ещё много раз приезжала, так что историй у меня много. — Призналась Лиза с грустью в голосе.

Пара остановилась у знака с рисунком автобуса. Прямо под лампой фонаря. Больше транспорт никто не ждал. И пара была наедине.

— Ну и погодка, да? Не верится, что через неделю уже весна. — Отметил Дима, поправляя девушке шапку.
— Да, погодка, как всегда, непредсказуема. — С какой-то непонятной грустью ответила Лиза.
— Вон и мой автобус, походу. — Отметил парень крупные фары, мерцающие в правой полосе.
— Угу. — Тяжело вздохнула девушка.
— Чего ты так погрустнела? — Спросил молодой человек, и не дожидаясь ответа прижал девушку к себе.

Она смотрела на него снизу вверх, блестящими глазами. Губы дрожали, а руки крепко обнимали за шею. Дима поцеловал Лизу. Девушка ответила взаимностью. С каждой секундой прижимая молодого человека все крепче. А когда языки молодых людей наконец закончили танец, прижалась к его уху и зашептала:

— Дима, Димочка, послушай. Правда льется прямо в уши. Крепкий муж ты. Воин статный. Пышешь жизнью во всю грудь. Так отдай, всего лишь каплю, силы, и здоровья чуть. Красоты твоей суровой, я возьму совсем немного. От такого молодца не сбежишь из под венца. Будь спокоен милый друг, подари немного, крупицу только, на дорогу...

Лиза ещё секунду смотрела в остекленелые глаза Димы, прежде вновь впиться в него губами. Но страсти в ней уже не было. Только грусть. Слезы скатывались по щекам, крупными каплями падая на куртку молодого человека. А тот стоял, будто каменный. Девушка отпустила губы молодого человека, только когда двери автобуса открылись.

— Тебе пора. — Шмыгнув носом, произнесла Лиза.

Дима послушно зашел внутрь, и сел на свободное место.
Девушка стояла и смотрела вслед уходящему транспорту, пока тот не скрылся за поворотом. А после, оглядевшись, чтобы рядом никого не было, достала из сумочки флакон, откупорила крышку и поднесла как можно ближе к губам. Она медленно выдыхала пар и его вихрем затягивало внутрь. А после, поникшая побрела домой.

Ключ трижды обернулся в замке. Лиза пришла домой, в свою маленькую квартиру-студию. Ещё долго она стояла оперевшись спиной на дверь, прежде чем нашла в себе силы снять сапоги.

Чайник щелкнул. Обозначил, что вода готова. Девушка заварила себе ароматный травяной чай и присела у балкона. В доме напротив, один за другим гасли огни. Время все шло, но сердце девушки все так же бешено билось... Чай она допивала уже холодный.

Лиза зашла в ванную комнату. Обильно смочила ватный диск жидкостью из красивой бутылки. И повела по глазам, смывая макияж. Почерневший диск отправился в мусорку, и вместо него в ход пошел следующий. Им она повела по лбу. С каждым разом вата приобретала все более розовый цвет. Изведя с десяток гигиенически средств, Лиза наконец смыла с себя все лишнее. В зеркале отражалась печальная картина. Левая половина лица, от лба до подбородка, шея и трапеция были в пугающих шрамах. Глубокие химические ожоги. Полученные достаточно давно. Девушка смотрела на себя, глаза заблестели от слез, но она сдержалась. Медленно вдохнула и выдохнула. Схватила с полки заживляющий крем, которым пользуется уже пятый год, и нанесла массирующими движениями. Выключила свет, и легла спать.
До весны оставалась ещё неделя...

Глава 1  Глава 2

Таинственный Ангел не соврал – в Общаге мы могли есть.

Взяв из сушилки тарелки, мы разложили их на столе. Найденным в шкафу ножом разрезали торт. В том же шкафу были ложки и коробки с соком: яблочным, томатным, парой вишнёвых, двумя клубничными и двумя апельсиновыми.

- Я люблю апельсиновый, - сообщила Рита.

- Я тоже, - отстранённо бросил Макс.

- А я вишнёвый, - сказала Света.

Сам я тоже любил вишнёвый. Кошатница предпочла яблочный, Палыч – томатный, Бабуля с Коршуном – клубничный.

- Выходит, сок здесь только тот, который мы любим, - смекнула Кошатница, доставая коробки.

- По литру на каждого, - мрачно добавил я.

Мы разлили сок по кружкам. Их было восемь, что уже не удивляло. Нас, как ни странно, не удивляло вообще ничего: мы были словно околдованы… Никак иначе я не могу объяснить то, что мы спокойно ели торт и пили сок.

Скажу честно, было вкусно.

Торт был творожно-йогуртовым, с лёгким привкусом ванили. Совсем нежирным и ненавязчиво сладким. При жизни я как раз такой и любил.

Доедая свой кусок, я провёл эксперимент: ушёл из кухни, пересёк холл и вышел сквозь Арку – решил узнать, можно ли есть снаружи. За мной вышли Кошатница, Макс и Коршун.

Получилось всё так же, как со способностью брать предметы: у Арки мы ели как ни в чём не бывало (а Макс даже допил сок), но, отдаляясь от неё, быстро теряли аппетит. Шаге на пятидесятом нас постигло чувство, будто мы делаем что-то неправильное… что-то такое, чего делать нельзя. А куски торта, нами так и не дожёванные, исчезли из наших ртов.

Коршун тоже провёл опыт, уколов палец найденным у Арки гвоздём. Однако кровь не пошла. Чёрная точка – подобие ранки, возникшее от укола – сразу же затянулась. А боль, по словам Коршуна, была словно фальшивой: жалкой тенью того, что он должен был испытать.

Но когда он проделал то же самое в холле, боль была настоящей, а из пальца мглистой змейкой закурился туман. В ту минуту все мы стояли рядом: обступив Коршуна, зачарованно смотрели на сизые кольца, взмывавшие к разному для всех потолку. И за Коршуна никто из нас не боялся – мы откуда-то знали, что опасность ему не грозит; в Нигде нам можно навредить (в тот момент мы это поняли), но это место само же нас исцеляет… Фантомной иглой из незримой аптечки штопает ткань наших невидимых ран.

К слову, так оно и было: туман вскоре пропал, а палец Коршуна был целёхонек.

Потом мы по второму разу изучали антураж: Арку, кухню, холл с Часами. В недрах кухонного шкафа отыскалась лишь посуда, а в печке, куда Близняшки сунули головы – только противни с решёткой. Палыч ощупал силовую розетку; попытался понять, куда идёт кабель, но тот уходил в стену.

«Не иначе как в преисподнюю», - изрёк Палыч.

Вернувшись за стол, мы тщетно гадали, зачем нас оставили в этом мире. Нам уже было ясно, что мы не просто застряли, а нас заставили застрять: словно кто-то прижал ногой мячик, катившийся с одной ступеньки лестницы на другую. Бабуля сразу заявила, что этот «кто-то» – Господь, а на вопрос Кошатницы, зачем ему это нужно, отрезала: «Придёт время – узнаем».

Палыч мыслил не столь глобально: «А вдруг я и не умирал? – выдал он. – Может, я лежу сейчас в коме, а вы мне снитесь?»

Остальные, конечно, сочли это бредом.

Но зато нам было ясно, кто или что мы теперь есть: мы – души. Призраки. Существующие без мозга сознания. Кстати, у мозга незаслуженно солидная репутация: разум, сознание и интеллект – это всё не про мозг. Мозг всего лишь был звеном между душой и телом: узой, скреплявшей одно с другим… Во всяком случае, так я это себе представляю. И уж конечно, наши нынешние «тела» (если их можно так назвать) состоят не из клеток, а из чего-то иного, хоть и видятся нам прежними; наша одежда – не из ткани, обувь – вовсе не из кожи, а обручальное кольцо на безымянном пальце Коршуна золотое лишь с виду. Смотрясь в зеркало, мы знаем, что отражение – ложь.

Но мы знаем и то, что не нужно из-за этого волноваться.

А отсюда вытекал новый вывод: виновник нашего «застревания» не желал нас пугать. «Просто ждите, - вот чего от нас хотели. – Ешьте торт и не задавайте вопросов. С вами не творится ничего странного – вы всего-навсего мертвы».

И мы ждали, сидя в кухне… Ждали до первого боя Часов.

От ритмичного «дон-дон» мы подпрыгнули на стульях: казалось, рядом колокольня, а звонарь мечтает нас оглушить.

- Что это?! – вскрикнула Света.

- Часы, - смекнула её сестра. – Наверное, это они так звонят…

Коршун встал и пошёл к двери. За ним поспешил я (не от избытка отваги, а всего-то из любопытства), за мной – остальные… Причём первой из них оказалась Кошатница.

Вот она-то в меня и врезалась – потому что я замер, шагнув за порог.

- Какого… - проронил Коршун. Он, как и я, остолбенел, тоже глядя на Часы – точнее, на то, что под ними летало.

Это был шар, смахивавший на плафон (потому что светился) и на дрон (потому что кружил над холлом). Шар был вроде невелик – пожалуй, с теннисный мячик. Но из-за ореола, сочащегося тусклым светом, выглядел вдвое больше.

Я сразу подумал о шаровой молнии. Потом вспомнил, что я мёртвый, а значит, молния меня не убьёт. Но несложно догадаться, что легче мне от этой мысли не стало.

- Что ещё за чертовщина?.. – выдохнул Палыч.

Ответом ему было гробовое молчание. С тем же успехом он мог спросить, где живёт Йети и что стряслось с группой Дятлова.

Звон Часов наконец стих. Судя по стрелкам, было ровно двенадцать. Уж не знаю, каким чудом, но я это заметил.

Где-то сзади заахали Близняшки с Бабулей: наверное, они вышли последними.

А шар всё кружил – плавно и неторопливо. Он нас будто изучал, «вальсируя» под потолком. Это длилось с полминуты, пока шар не начал сужать круги.

Кошатница сообразила:

- Он летает над одним и тем же местом…

И тут я увидел… Это увидели мы все: белый ларец посреди холла. Шар своими пируэтами словно на него указывал.

Мне захотелось подойти. Я как будто ощутил, что всё наше «застревание» связано с этим ларцом – хотя ничего ещё не знал про Контракт.

- Как красиво блестит… - сказала Рита.

Её трепет граничил с благоговением. Я и сам залюбовался ларцом: было что-то манящее в его белизне и скупой строгости очертаний. А шар почему-то уже не пугал… Наверное, не только я – все мы чётко осознали: шар с самого начала не представлял угрозы.

Мы обступили ларец, оказавшийся размером с мой школьный пенал. Он был совсем гладким, за исключением двух защёлок: такие бывают сбоку на чемоданах.

Макс негромко проронил:

- Видимо, эта та штука, о которой говорилось в записке.

- Ковчежец, - вспомнил я.

Что это слово означает, я мог лишь гадать. Уже позже Бабуля всех нас просветила: это ящик для хранения всяких святынь. В нём обычно лежат частицы мощей.

Коршун бережно взял ларец.

- Там что-нибудь написано? – спросила Кошатница. – Может, есть буквы или цифры?

- Ничего, - ответил Коршун. – И он вроде бы пустой, - поднеся ларец к уху, Коршун им слегка потряс. – Никаких звуков. Если там что-то есть, то оно очень лёгкое.

- Лёгкое, как же… - проворчал Палыч. – По-твоему, тут существует такое понятие, как масса?

- А разве нет? – встряла Рита. – В смысле, он же из чего-то сделан – значит, у него есть вес.

Света взглянула на сестру:

- И из чего же он сделан? И из чего сделаны мы сами?

Разумеется, ей никто не ответил.

Не сводя глаз с ларца, Рита спросила:

- Мы его откроем?

Едва она это сказала, как над нами затрещал шар: в нём словно замкнуло электричество.

- Нет, - с неожиданной твёрдостью сказала Бабуля. – Ковчежец открывать нельзя. Нам запрещено.

- Кем?.. – робко уточнила Света.

- Запрещено, - Бабуля ничего к этому не добавила и словно бы удивилась своим же словам. Но смельчака, решившегося заглянуть внутрь ларца, всё равно не нашлось: никто не хотел умирать второй раз за сутки.

Шар как будто это понял – и трещать перестал. Потом он полетел к стене. Затем развернулся и вновь направился в нашу сторону.

Это повторилось трижды, пока Рита не смекнула:

- Он куда-то зовёт нас.

- Куда – в город?.. – испугался Макс. – А если мы там исчезнем?

- Не исчезнем, - сказал Коршун, - я это чувствую. А вы разве нет?

Я прислушался к своим ощущениям. В них появилось нечто новое. Мне будто кто-то говорил: «Надо идти за шаром… Идите – всё будет в норме».

Стоит ли упоминать, что меня это даже не удивило…

- Верно, - пробормотал я, - не исчезнем…

И мы пошли к двери: как и прежде, каждый к своей.

***

Пройдя сквозь Арку, мы вновь ступили в мир живых.

День был хмурым – даже снег казался серым под ордой туч. Голосило вороньё, из сугробов торчали деревья-скелеты. Гремячая башня угрожающе высилась над округой.

Макс неожиданно спросил:

- Кому-нибудь страшно? Мне вот почему-то не страшно совсем… Хочу понять, один ли я такой смелый.

- Не один, - бросил Коршун. – Я ведь прав?

Мы все вполголоса согласились. Потом Палыч глянул в небо – и проникновенно изрёк:

- А ты всё-таки можешь быть милосердным, когда захочешь… Хоть я в тебя и не верю.

Небо ответило молчанием.

Световой шар полетел к замёрзшей реке, и мы двинулись за ним. Даже будь рядом вулкан, а шар летел бы в его жерло, мы всё равно бы за ним шли.

Где-то раздались детские голоса. Повернув головы, мы увидели трёх мальчишек, деловито шагавших к Гремячей башне. Я вспомнил, что и сам любил в ней полазить. Если честно, не так уж и давно.

- Эй!.. – Рита махнула мальчишкам рукой. – Эй, вы нас видите?

Они даже не повернулись.

Набравшись наглости, Рита метнулась к пацанам. Те её не замечали, споря о том, есть ли в башне привидения. Даже когда Рита преградила им путь, они не сбавили шаг.

- Эй, я здесь! Я прямо перед ва… - она осеклась, когда один из троицы прошёл сквозь неё. Затем он застыл, а двое других обернулись:

- Кирюх, ты чё? Зассал идти дальше?

- Ничё я не зассал, - пацан удивлённо ёжился. – Просто холодно вдруг стало… Как будто ветер подул.

Удручённая Рита вернулась в «отряд». Никто ничего не говорил. Вывод был слишком очевиден, чтобы его озвучивать: для живых нас больше не существует.

Мы миновали солодёжню – мрачную заброшку, где когда-то производили солод. Затем шар привёл нас к мосту с видом на храм и заснеженный сквер, а оттуда, плывя над тротуаром – к Псковскому академтеатру. Будто что-то выискивая, шар петлял и водил нас кругами; мы часто сворачивали, пока наконец не оказались у кафе – невзрачной забегаловки с плохо расчищенным крыльцом.

- Похоже, нам сюда… - растерянно сказал Коршун.

Но он ошибся – шар в кафе не влетел: пролетев вдоль стены, стал снижаться к бордюру.

Тут был приямок с зарешёченным подвальным окном. Опустившись над ним, шар тут же взмыл. Потом снова опустился – и взмыл ещё раз… Будто давал какой-то знак.

- Ларец, - поняла Кошатница. – Он хочет, чтобы мы положили туда ларец.

Коршун пожал плечами. Затем нагнулся и погрузил ларец в снег по ту сторону бордюра. С сомнением покосился на шар.

Тот «подпрыгнул» вверх-вниз, будто кивнув, и… исчез. Сгинул, как Чеширский Кот – только улыбку не оставил.

А всем нам вдруг подумалось, что пора вернуться за Арку.

Эта мысль взялась словно из пустоты. И никто не спешил ничего объяснять нам. Проходили прохожие, для которых нас не было, гудели машины, неспособные сбить нас, ворковал голубь, сновавший сквозь наши ноги. Из кафе лился шансон, с витрин глядел Дед Мороз. Всё вокруг было обычным, «не вязавшемся» с нами; любой налёт мистики с этих картинок слетал как листок с ветрового стекла.

Но в эту «обычность» вклинились мы – восемь призраков, ведомых всесильным поводырём. Восемь кукол в руках невидимого кукловода. Восемь застрявших.

В тот момент я испугался, что все наши злоключения – всего лишь шутка мироздания.

Назад мы шли тем же путём, каким шагали за шаром. Напоследок обернувшись, я взглянул на ларец: тот лежал на снегу, у подвального окна. Оставалось лишь гадать, кому он здесь нужен… И, конечно, мы не могли предположить, что в ближайшие два года разнесём по Пскову сотни таких же ларцов.

***

Заснеженные развалины, Гремячая башня – и всё та же мрачность серого зимнего дня. Арка из «кровавых» маков. Хмурый облик уже знакомых декораций.

Да только не совсем знакомых, поскольку за Аркой нас опять ждало нечто новенькое.

- Обалдеть… - проронил Палыч.

- Обалдеть, - подтвердил я.

Вместо школьного холла я теперь видел просторный зал: тоже холл, но другой. Исчезли стенд с расписанием, колонны и триколор, а пол из серого стал белым. Место скамеек заняли кожаные кресла. Цветы остались, но кадки из дерева сменились на кашпо – высокие, тёмные, из металла. Изменений не претерпели лишь Часы и ведущая на кухню дверь.

Только дверь тут теперь была не одна: в обновлённом холле появилось ещё семь дверей!

Располагались они так: три – в левой стене (то есть слева от входа), три – в правой, и ещё одна – впереди, в паре метров от двери в кухню. Каждая дверь была белой, под цвет стен, с позолоченной ручкой и номерком. А на полу лежали в ряд восемь ключей с бирками – напротив порога, метрах в двух от которого мы и столпились.

- И как это понимать? – тупо спросила Кошатница.

Но её тон говорил, что ответ она знала. Его в тот момент уже знали мы все.

Нам пора было заселяться в наше новое «жильё».

- Хочу кое-что уточнить, - Палыч подошёл к ближайшему креслу и грузно в него сел. – Где я сейчас сижу?

- В кресле, - отозвался Макс.

- В чёрном кожаном кресле, - подтвердил я.

Палыч кивнул и глянул на пол:

- А пол тут какой?

- Мраморный, - сказала Рита.

- Белый, - сказала Света.

- Из белого мрамора, - уточнила Кошатница.

Палыч снова кивнул:

- То есть нам это место теперь видится одинаково. Я просто хотел убедиться.

Осматриваясь, мы разбрелись по холлу. В стене справа имелись окна, и я первым делом пошёл к ним, но за стеклом был уже знакомый туман. Никакого пейзажа, лишь блёкло-серая хмарь.

Коршун взял с пола ключ с выбитой на бирке тройкой:

- Думаю, это комнаты, - он подошёл к двери с третьим номером, извлёк из кармана записку Ангела и прочёл: – Очень занят мне не до вас создать комнаты не успел… Выходит, - Коршун оторвался от строк, - что обустроить тут всё сразу этот Ангел не может и делает это постепенно.

- Когда нас нет рядом, - заметил Макс.

- Значит, - робко вставила Света, - ему мешает наше присутствие?

- Это вряд ли, - хмыкнул Палыч. – По-моему, наше присутствие ничем не смогло бы ему помешать. Нигде для Ангела – это как… - он замялся, ища нужно слово. Кошатница ему помогла:

- Пластилин, - хмуро вставила она. – Что захочет, то и слепит.

Лично я счёл аналогию верной: Нигде – это пластилин.

Я тоже взял ключ (с номером два) и подошёл ко второй двери. Осторожно её отпер, а потом слегка толкнул.

Тут была комната без мебели: стены, пол, потолок. Как и кухню, их освещали плафоны. Само собой, всё было белым.

Мы заглянули во все комнаты, но те ничем друг от друга не отличались.

- Почему их всего семь? – бормотнул Макс. – Нас ведь восемь. Или… - он покосился на Близняшек: – Ясно – вам нужна одна комната на двоих.

- А ты думал, мы будем жить в разных? – буркнула Рита. – Тоже мне, Шерлок Холмс…

Слово «жить» резануло всем слух, но Рита ничего не заметила. Да и так ли уж она была неправа? Мы ведь вроде убедились, что «жизнь» и «смерть» – понятия относительные.

Последний сюрприз ждал нас в кухне: на столе белел лист формата А-4, где крупными буквами темнело слово «КОНТРАКТ». Под листом угадывались другие – на вскидку штук двадцать или чуть больше. Рядом серебрилась ручка.

- Их что, тоже Ангел оставил? – спросила Света.

Остальные молчали, но ответ был очевиден.

Коршун убрал первый лист. С обратной стороны тот был чистым, но на следующем тянулось множество строк.

- По-моему, - вполголоса сказал Коршун, - нам предлагают работу.

- Кто предлагает? – спросила Рита. – Ангел?

Мы переглядывались, и я с удивлением уловил улыбку Бабули; для неё как для верующей вопрос «кто» не стоял.

Мы молча расселись вокруг стола. «Совет мёртвых», - подумал я в ту минуту. На такой вот «совет» мы собираемся с тех пор регулярно.

Было тихо, пока Коршун не кивнул на листы:

- Кому-то придётся прочесть это вслух.

- Ну так ты и читай, - сказал Палыч.

Остальные закивали.

Вздохнув, Коршун подвинул к себе листы. Прокашлялся – и стал читать.

Коршун был прав – нам предлагали работу.

Кроме действия законов, уже вам известных, Контракт ничего толком не объяснял: ни кто такой Ангел, ни почему именно мы очутились после смерти в Нигде (а этим вопросом мы уже задались: ведь с нашего «застревания» прошло несколько часов, но никто кроме нас тут не появился – и было непохоже, что появится). Но все наши «непонятки» составителя Контракта не волновали; цель у него была одна – мотивировать нас к предлагаемой деятельности.

А суть «деятельности» состояла в следующем.

Ежедневно ровно в полдень будут звонить Часы. С их звоном появится ковчежец (то бишь ларец) и световой шар, за которым нужно следовать, взяв ковчежец с собой. Световой шар, именуемый в Контракте Проводником, укажет место, где ларец надо оставить. Мы кладём его туда и… всё.

Вся работа.

Но выполнять её нужно каждый день.

Короче, работёнка непыльная – как раз для покойников.

Контракт мы читали, задаваясь вопросом, а не сон ли всё это? Ситуации, конечно, бывают всякие: можно выйти к доске – и под обидные смешки узнать, что у тебя разошлась ширинка; можно спросонья обнаружить, что сосед сверху превратил твой туалет в колодец; можно даже разбогатеть, купив на сдачу лотерейный билет. Но вряд ли кто-то из нас мог представить, что после смерти станет призраком и получит работу – разносить по Пскову ларцы…

Однако мысль об отказе ни у кого не возникла. Тут как в «Крёстном отце» (фильм зачётный, хоть и старый): на контракте либо подпись, либо мозги. А что мозгов у нас нет, не принималось в расчёт: предложение-то было из той же оперы… в том смысле, что от него нельзя отказаться. Ведь нас в случае отказа ждала неизвестность; загробный мир для нас был тайной (разве что Бабуля ручалась за наличие рая и ада), а Контракт ни слова о нём не сообщал.

Ну и кто на нашем месте отказался бы подольше «пожить»?

Кстати, за труды нам полагалась награда: пункт «9» Контракта гласил, что Ангел будет ежедневно доставлять нам всё, о чём мы его попросим, если данная вещь не представляет угрозы живым. Если Ангел будет занят (не берусь даже гадать, чем бывает занят Ангел), он эту вещь скопирует по аналогу в магазине, откуда мы сможем её забрать – ведь та будет состоять не из материи, а из чего-то иного. Как сострил однажды Палыч, из фантомного ничто.

Сумбурно, но в целом понятно.

Несомненные выгоды сулил и пункт «40» – самый последний: он занял страницу, куда мы могли вписать ряд условий нашей «жизни» в Общаге. И мы их вписали… убористо, чтобы побольше вошло. Особенно отличилась Бабуля, скрупулёзно выводившая слово за словом:

- Картофель, куриные яйца, сыр… - бормотала она, водя ручкой по бумаге.

- Вы что, вписываете продукты?! – поразился Макс.

- Всего лишь провиант на каждый день недели, - деловито пояснила Бабуля. – Раз мы можем тут питаться, то грех этим не воспользоваться.

- А это разве не кощунство? – прищурился Макс. – Вы ведь считаете, что нас оставил Бог – и при этом готовы с ним торговаться?

- Молодой человек… - Бабуля чопорно на него посмотрела. – Если Бог счёл возможным составить этот договор и наделить нас правом выбрать награду – значит, кощунством будет её не выбрать!

И после списка «провианта» она добавила телик с кучей русскоязычных каналов.

Близняшки тоже обнаглели, заказав «Sony PlayStation» и «Microsoft Xbox One» (ошибок в названиях они умудрились избежать) и вписав кучу игр: они писали до тех пор, пока не вмешался Палыч, испугавшийся, что в Контракте не хватит места. Сам же Палыч пожелал, чтобы по вечерам в его комнате появлялась бутылка водки, чем никого не удивил – в отличие от потребовавшей библиотеку Кошатницы (причём ей хотелось, чтобы библиотека пополнялась еженедельно). И знаете что? Библиотека появилась: её дверь возникла в холле в тот же час. Благодаря Кошатнице у нас стало одним помещением больше (а ещё она вписала «самый лучший кошачий корм, пять упаковок ежедневно». Вы скоро поймёте, зачем).

Зато у Коршуна с Максом запросы были столь скромны, что я их и не вспомню. Сам-то я много чего заказал, но перечислю это позже, дабы вас не утомлять. Лучше просто подытожу: мы подписали Контракт… Нанялись на работу, поочерёдно расписавшись сотворённой Ангелом ручкой.

Контракт всегда можно расторгнуть, но никто из нас об этом не помышлял. Уже два года мы обитаем в Общаге и разносим ларцы с неизвестным содержимым. Мы совсем не рефлексируем и не сомневаемся в реальности происходящего. Ну а если сомнения возникли у вас – что ж, ваше право…

В конце концов, не сомневаются лишь мёртвые и дураки.

Ещё пара замечаний насчёт Контракта: всего два пункта. Я делаю на них акцент, поскольку они нас тревожат.

Об одном из этих пунктов вы могли догадаться: он гласит, что нам нельзя открывать ларец – никогда и ни при каких обстоятельствах. Другой пункт куда страннее: он запрещает нам делиться друг с другом подробностями своей смерти.

Такой запрет удивляет, но мы вынуждены его соблюдать. Кончина каждого из нас – табуированная тема. Со дня нашего знакомства мы её не касались.

Но в том же пункте есть столь же странная оговорка: Часы в холле однажды встанут – и тогда запрет будет снят.

Мы не единожды пытались постичь смысл этого табу, но к внятным выводам не пришли. Почему нам нельзя обсуждать свою смерть? Мы блин что, из-за этого повторно умрём?

И что случится в тот день, когда встанут Часы?

Впрочем, пока они идут исправно и в полдень звонят, как и оговаривалось в Контракте. Проводник и ковчежец появляются без опозданий; кто-то из нас (дежурство мы распределили по дням) берёт ларец, идёт за световым шаром и кладёт ковчежец там, куда тот укажет: во дворе дома, в подвале, на чердаке, в магазине, посреди дороги (да, бывало и такое), на автостоянке, в больнице, школе и даже чьей-то квартире… Местом «возложения» ларца может стать даже общественный туалет. А однажды Проводник полетел в парк (в тот день за ним пошёл Макс) и завис у кабинки колеса обозрения – Максу пришлось ждать, пока та опустится, чтобы оставить ларец.

Сначала мы думали, что за ларцами кто-то придёт: мол, мы их всюду оставляем, а потом их забирают. Но возвращаясь к ларцам, мы находим их там, где оставили. Даже ларец на оживлённом шоссе (я сам его туда отнёс) лежит, где лежал; сквозь него ездят машины, а он лежит… Невредимый, как и прочие оставленные нами ларцы.

Коршун завёл список мест, куда мы их относили. Там до сих пор не случалось никакой мистики, и ни одно из них не попало в хронику происшествий; первый год мы за ней следили, опасаясь, что делаем «что-то не то» (вдруг ларцы кому-нибудь навредят?), но потом перестали – ведь рядом с ковчежцами царят мир и покой. Они по-прежнему закрыты и словно ждут… Подобно шахматным фигурам ждут прикосновения игрока. Ждут чью-то длань, способную их «оживить» – и одним ходом поставить кому-то мат.

Почему-то я уверен, они этого дождутся… Дождутся – и тогда откроются.

Я почти убеждён: придёт час – и откроется каждый ларец.

Ах, да – чуть не забыл…

Вы же помните наш визит в мебельный салон? Помните пустырь и плач? Помните, как мы с Максом несли диван?

Надеюсь, что да, потому что это важно. Потому что тот плач – основа моей истории, хотя я предпочёл бы, чтобы он не звучал. Я отдал бы за это своё посмертье.

Итак, вы помните плач?

Раз помните, хорошо – ведь мы возвращаемся в тот день… на два года вперёд, оставив позади флэшбэк (я бы сказал даже «флэшбэчище») о моём первом «общагском» дне. О нашем первом дне… О наших первых часах в новом доме.

Про «дом-общагу» мы с вами ещё поболтаем, но прежде позвольте нам с Максом дотащить этот чёртов диван.

Слова автора: С другими авторскими произведениями (впрочем, и с этим тоже) можно ознакомиться здесь: https://author.today/u/potemkin

На Pikabu роман будет выложен полностью и бесплатно.

Одинокая и престарелая мать Егора пропала без вести у себя в глухой таёжной деревне. Полицейские выдвигали версию о том, что старушка просто пошла в лес и заблудилась. Мать действительно любила собирать грибы и ягоды, что росли прямо в лесочке за огородом, а на дворе тем временем стоял дождливый и урожайный на грибы сентябрь. Разлапистые лиственницы росли плотными рядами, и заплутать можно было даже в трёх деревьях. Чем глубже заходишь лес, тем сложнее ориентироваться. Но с самого начала Егор засомневался в подобной версии – мать же бродила по этим лесам всю свою жизнь. Она должна знать каждый закуток. И вдруг – заблудилась… Старческая деменция, конечно, могла внести свою лепту. Однако спасатели не нашли даже трупа, хоть в поисковых бригадах имелись псы-ищейки. Собаки вынюхают что угодно, но тут они оказались бесполезны. На вертолёте кружить над густой тайгой было занятием почти бессмысленным, и вряд ли мать ушла туда в яркой одежде, чтобы её можно было легко заметить.

А может всё дело в том, что спохватились слишком поздно и след её простыл. Она ведь могла и не заблудиться – в лесу старушку мог одолеть сердечный приступ или инсульт, а труп потом могли растащить дикие звери.

Первой спохватилась тётя Лида. Она общалась с матерью Егора, так как жила в избе по соседству. Но дождливый сентябрь внёс на некоторое время разлучил их – старушки сидели по домам и смотрели телевизор, лишь изредка встречаясь около забора, разделяющего огороды.

Во время одной из таких встреч тётя Лида заподозрила, что мать Егора больна. По-крайней мере, обычно энергичная старушка вдруг сделалась вялой и неразговорчивой, под глазами её затемнели синяки, как бы от недосыпа. На все вопросы мать отвечала, что в последнее время очень плохо спит. И что ей мерещится всякое. Но что именно – не уточнила, в подробности вдаваться не стала. Тётя Лида тогда ещё порекомендовала положить за печку хлеб с солью, чтобы домового задобрить, но мать в такие вещи особо не верила -- Егор за печкой никакой корочки не нашёл.

Долго тётя Лида не видела своей захворавшей соседки. И когда наступили светлые солнечные денёчки – та не вышла посидеть на лавочку у ворот. Уже много соседей так померло – в деревне все старые. Кто слегает от гриппа, кто от приступа… Обычное дело. Поэтому тётя Лида решила навестить соседку. В доме пахло чем-то протухшим. Входная дверь была открытой – здесь все свои, никто и не запирается. Помытая посуда… сковорода с уже испортившейся жареной картошкой на плите – она и воняла… Дома, однако, никого не оказалось. Кровать в спальне была не заправлена, а посреди гостиной валялась кочерга и крестик на порванной цепочке.

Тётя Лида утверждала, что у матери Егора дома всегда был порядок. Кровать бы она точно заправила, да и кочергу просто так посреди комнаты не бросила. Поначалу Лида подумала, что соседка могла и в гости к кому уйти, но та всё не возвращалась и не возвращалась... Значится, ночью старушка куда-то пошла. Пока пыталась уснуть. Но не в лес по грибы ведь? Лида не говорила напрямую, но то и дело оговаривалась о чём-то мистическом, как бы не нарочно. Но это Егору не казалось удивительным – Лидочка всегда жила в деревне, а в этих глухих местах люди редко бывают образованными. Всё, что они не в силах объяснить логически – тут же списывают на потусторонние силы.

Егор поначалу беспокоился, что это могло быть и похищением. Но кому могла потребоваться старушка? Поэтому он посчитал, что мать одолели расстройства сна и на фоне старческой бессонницы развился лунатизм. После чего она и потерялась в лесу.

Полицейским же кочерга посреди комнаты ни о чем не говорила – им было всё равно. Дома никого нет, следов крови тоже не нашли. Значит – в лесу потерялась. Куда же она могла ещё деться? Такие уж тут менты – всю работу они выполняли для вида, лишь бы поскорее от всего отделаться и куда-нибудь заныкаться с пузырём сорокаградусной. Местные МЧСники тоже не проявляли особого энтузиазма… Только поисковые собаки могли работать с должным усердием, но и те ничего не вынюхали.

В деревню Егор приехал со своим сыном – Владиком. Дом переходил по наследству ему. Продавать его в такой глухомани – бессмысленно. Никто не купит. Ожидать возвращения матери тоже не стоило – слишком много времени уже прошло. Тяжело было принимать этот факт. Особенно тяжело было вернуться в пустующий и посеревший родной дом, где прошло всё его детство и юность, до тех пор, пока не переехал учиться в город. И с каждым годом вне этой деревни Егор навещал свою мать всё реже. И реже. А в последний раз он сюда наведывался несколько лет назад, когда родился Владик.

Чего уж тут поделаешь – работа и бытовуха. Времени было очень мало. Сумасшедший темп городской жизни поглотил Егора. И это он осознал совершенно недавно. Как бы проснулся при этом. Следовало залечить свою душу, разобраться с делами в деревне, отдохнуть от стресса, от асфальта и бетона, от выхлопных газов и заводских выбросов – посреди чистых, не тронутых цивилизацией бескрайних лесов.

Егор первым делом всё осмотрел. Животных старушка не держала, сил её хватало только собаку. Что, кстати, исхудала от голода. В последнее время её подкармливала только соседка. Тёмные хозяйственные пристройки, казалось, хотели что-то сказать. Они наверняка всё видели, вот только не умели разговаривать. Баня уже прогнила внутри, почернела и покрылась плесенью по углам. Эта баня часто приходила к Егору во снах, настолько в ней было неуютно. Сараи покосились, крыши на них прохудились. Огород зарос травой наполовину – мать не управлялась со всем и выращивала только необходимое для жизни.

И мрачный лес на противоположной стороне этого картофельного поля. Этот лес уже осмотрели спасатели, но Егор не мог туда не наведаться – это было что-то вроде долга…

В первый же день, когда они расположились в доме, распаковав вещи – Егор направился туда с фонариком, пока не пришли сумерки. Далеко он не заходил – лишь прошёлся по краю, не выпуская дом из вида в просветах между деревьями. Напряжённая атмосфера царила в лесу. А может, сказались мистификации тёти Лиды... Потёмки, мрачные лиственницы, скрип стволов и завывания ветра. Птиц, почему-то, не было. Тишина давила на нервы.

Остаток вечера Егор топил баню и готовил ужин, пока Владик сидел на диване за планшетом и смотрел скачанные мультики. Интернет в этих местах был отвратительный. Егор рассчитывал пожить в этом домике с недельку. Давно уже не бывал в деревне, наедине с природой. И своего сынишку он планировал ознакомить с деревенским бытом. В городе настоящего мужчину, конечно, не вырастишь.

В одной из фляг в сенях Егор нашёл ароматный смородиновый самогон. Или брагу… Егор не разбирался, но жидкость казалась крепкой и при этом пилась легко. Самогон вышел отличным дополнением к простецкому деревенскому ужину – жареной картошке с мясом и засоленными огурцами. Банька получилась горячей, несмотря на свою древность и обветшалость. После неё Егор почувствовал себя заново родившимся. Некоторое время он сидел во дворе, смотрел на непривычно яркое звёздное небо и смолил самокрутку из домашнего табака, которым угостил дедушка-сосед. Сидел и чувствовал себя счастливым. Здесь бы он остался жить, на кой черт нужен этот город. Завести животину, мастерить чего-нибудь руками, бражку делать и продавать в городе, метал откапывать – в советские времена здесь жизнь кипела. Всему ведь можно научиться. Даже медведи в цирке вон – на велосипедах катаются, а он – человек. Грех считать, что не научится…

Потом Егор уложил Владика спать на диване в гостиной, а сам занял место в спальне, поменяв простыни и одеяла на чистые. Некоторое время Егор читал книгу и наслаждался деревенской тишиной. А потом выключил свет и уткнулся в подушку. В коридоре кто-то прошёлся, но Егор тогда посчитал, что это Владик захотел попить воды или сходить в туалет…

***

Весь последующий день они с Владиком ходили по лесу и собирали грибы. Мухоморы нынче очень сильно ценились на рынке – и сушёные и в качестве настойки. Егор предварительно запасся несколькими метрами инфракрасной плёнки, но даже этого оказалось мало – они насобирали в лесу столько мухоморов, что те не поместилось на плёнке. Лишние он распихивал по бутылкам с водкой – настойку в интернете продают за два косаря за ноль пять… Такой настойкой можно мазать больную спину или суставы. Снимало, как рукой. Егор уже подсчитывал в уме, насколько он озолотится. А ведь ничего особенного он не сделал! Даже прогулялся и подышал свежим воздухом. В лесу конопатых друзей никто из местных не собирал – они считаются ядовитыми. И при встрече с ними – грибники пинают их ногой, лишь помогая спорам размножиться.

Мысль о том, чтобы жить в деревне снова показалась Егору заманчивой. Можно было зарабатывать деньги, собирая полезные травы и изготавливая из них чаи и настойки. Конечно, особо не разбогатеешь, но если приплюсовать это к основным доходам…

В лесу они не нашли никаких следов. Егор старался отвлекаться от негативных и печальных мыслей. Ведь он всё равно не в силах ничего предпринять.

К вечеру он снова раскочегарил баньку. Приходил дедушка-сосед и предлагал выпить самогону, однако Егор отказался – в лесу он съел пару ножек для энергичности. Пожалел свою печень.

День оказался бы ничем не примечательным, если бы перед сном он не заглянул в тумбочку у кровати. Егор приметил внутри на полочке толстую тетрадь, с шариковой ручкой в качестве закладки. Тетрадь оказалась личным дневником матери. И там могли найтись ответы…

Мать записывала туда свои мысли и рассуждения. Чем она занималась в тот или иной день. О чем разговаривала с подругами. Как сложно дался ей сбор урожая этой осенью. Мысли о своём старческом одиночестве… эти мысли задели Егора за живое. Он почувствовал вину, что не находил для своей матери времени, чтобы навестить. А ведь она так сильно хотела нянчиться с внуками…

В горле встал ком, на глазах проступили слёзы.

Однако скоро они сменились настороженностью. Егор дошёл до событий последнего месяца.

«3 сентября… В соседней комнате ночью что-то шебуршало. Проверять не стала – боюсь крыс. Положила отраву…»

«4 сентября… Снова проснулась от странных звуков. Кто-то скрёб по стене. Я бы подумала, что это крыса. Но днём нашла на обоях царапины. Крыса так наскрести не смогла бы…»

Подобные записи перемежались описаниями быта и прочими размышлениями. Но каждую ночь, начиная с третьего сентября, в этом доме происходило нечто тревожное…

«5 сентября… пока смотрела телевизор в зале перед сном – заметила, как из моей спальни что-то промелькнуло через коридор и ушло на кухню. Перепугалась до смерти! Это не могло померещиться. Что-то бродит по моему дому!»

«6 сентября… Плохо спалось всю ночь… А после завтрака, пока пила чай – вдруг заметила, что иконы все развёрнуты ликом к стенке. Я достала из шкатулки крестик и теперь ношу на шее – столько лет прошло, как я сняла её. Кажется, Господь меня наказывает… Прости, Господи… Защити грешную…»

«7 сентября… По совету Лиды я положила за печку хлеб с солью. На утро кусочек исчез. И я уже обрадовалась, ведь в эту ночь было тихо. Спокойно. Думала, что это был домовой. Что он задобрился. Но потом я увидела, что кто-то выцарапал святым на иконах глаза… Я уже не знаю, что делать. Кажется, в доме поселился демон. Нужно звать батюшку…»

«8 сентября. Целыми днями идут дожди и грозы. Выпал град. Батюшка приехал из соседнего села. Он осветил комнаты, оставил ладана. Выслушал мои вопросы. Спросил, не занималась ли я отворотами, приворотами, «лечениями». Мол, черти одолевают тех, кто «ладит» с ними, а когда человек хочет отдохнуть, то они начинают таким назойливым образом заставлять его работать. Но я ведь ничем таким не занималась… Больше батюшка не нашёлся, что ответить. Для него такие вещи тоже были загадкой…»

«9 сентября… Я видела ночью, как оно смотрело на меня через окно в спальне! Господи…»

«10 сентября… Проснулась от того, что в закрытую дверь моей спальни ударили. Я спросила «кто пришёл», но мне не ответили. Стало страшно. Я всё поняла сразу. По коридору бродило оно. Оно пыталось открыть дверь, но та была закрыта на щеколду. Хорошо, что у меня была привычка запирать комнату – ещё со времён, когда в доме жили дети и муж был жив…»

«13 сентября. Батюшка не помог…»

Егор перелистнул страницу, но дальше дневник был пуст. Эта надпись была последней. Кажется, после этого мать и пропала. Выходит, что прошло больше, чем две недели. Написанное в дневнике напугало Егора. Пусть даже всё это было не правдой. Что это? Умственное помешательство? Не может же…

Он поднялся с кровати и направился на кухню, чтобы проверить иконы. Глаза на них действительно оказались выколоты. Кто-то испортил иконы. Уж не сама ли мать? Помимо этого в краске виднелись нацарапанные буквы: «Ваш Бог вам не поможет».

В то же мгновение из гостиной послышался крик Владика.

-- Папа!!! ПА-А-АПА-А!!

Всё внутри у Егора похолодело и оборвалось, когда он увидел вылезающую из ковра над диваном поломанную и искажённую тварь, облик которой не поддавался рассудку…

***

Виталя приехал посреди ночи. Высадился на краю деревни, остальное расстояние до избы он преодолел пешком, чтобы не вызывать подозрений у и без того обеспокоенных жителей. Следовало забрать свой ковёр. Кажется, он вдоволь наелся.

А с чего все начиналось… С его отца, археологии и дурацкой советской моды. Удалось откопать на славянских капищах выточенные на дереве символы. Символы пришлись отцу по душе и он решил поступить оригинально – заказать в Туркменистане ковёр со стилизованными узорами. Чтобы повесить этот ковёр на стену и хвастаться перед знакомыми своей оригинальностью «бохатостью»… Виталю всегда пугал этот ковёр, даже до того, как он сожрал всю его семью. Вообще, Виталя боялся ковров. Он видел в этих замысловатых узорах и завихрениях – Лавкрафтовских чудовищ.

А Ковёр – действительно стал таким чудовищем. Отец оживил древнего славянского демона, у которого в раннем средневековье имелся собственный культ. Участники культа приносили жертвы этому демону и подпитывали его. Пока из Византии не пришло христианство. Существо было утеряно во веках. И когда ему удалось прорваться в этот мир – оно тут же утолило свой тысячелетний голод. А маленький мальчик, которым тогда был Виталя, сделался его новым Первым Жрецом. Ибо глаза у него были почти жёлтого цвета…

Пробрался он в дом незаметно, только собака разгавкалась.

-- Ты че псину не убрал? – Виталя тут же наехал на чудовище, усевшееся на диване и переключающее каналы на телике туда-сюда. – Ты же не дурак? Палевно же.

-- О, здарова, Виталик, -- Бабайка помахал лапой. – Дак это. Не думал, что ты придёшь так быстро.

-- Каждый раз – одно и то же… -- прошипел недовольный Виталя.

-- Да ладно тебе…

-- Ну? – спросил Первый Жрец. – Чё было?

Бабайка улыбнулся, выключил телик, уселся поудобней и начал свой рассказ. Виталя слушал и кивал головой, иногда задавая уточняющие вопросы.

-- У него мать умерла, а он, чёрт возьми, -- говорил Бабайка. -- Веселится и мухоморами закидывается! Мне даже мерзко было его захавывать! У нас на Руси простолюдам конопатых жрать было нельзя. Только волхвам! Ну и времена нынче…

Бабайка рассказывал, как он изгалялся, какие пакости учинял и закончил всё тем, что всех сожрал. Классика жанра.

-- Я пугал их, как в страшных фильмах. Не зря ты мне в прошлый раз показал «паранормальные явления»! -- Бабайка напряг руки, показывая нечто вроде бицухи. -- А то до этого работал абсолютно безвкусно. Без творческого запала, знаешь ли. Технично, правда. Но без души! Как на работу ходить. А сейчас чувствую себя художником. Мелькнул там. Царапнул тут. А потом в окно ночью заглянул, постучал – и рожу скорчил! И они уже писаются в кровати свои.

Бабайка заржал.

-- Чистый кайф! Я бы так круглый год прикалывался. Если б жрать не хотел. И чего эти людишки только не придумают… Я бы до такого сам даже не додумался! Жаль, что она не поняла прикола про «третье сентября». Я скрёб в стенку и перевернул календарь, висевший рядом...

Виталя вздохнул – он надеялся, что услышит что-то годное, сможет написать что-то оригинальное. А из этой истории выйдет шаблонный и унылый рассказ, с кучей клише. Стену царапают, в окно глядят, в дверь стучат… Скука смертная. Бабайка… всё же был бездарностью. Он не мог переступить через свои закостенелые в веках манеры хтонического чудовища.

-- Ты поступил без вкуса, -- сказал Виталя. -- Кто вообще убивает жертв в первый же день, как они приехали в странный дом? А?

-- Ну дык… -- Бабайка замялся и виновато почесал затылок. – Они бы свинтили сразу. Тот дурак сразу к иконам побежал. Ну а чё делать… Свалят ещё, а я голодный останусь... А знаешь, какое вкусное мясо у маленьких детишек?

-- Мне без разницы... – Виталя махнул рукой. Все старания насмарку. Никакой тебе драматургии. – Вали обратно в ковёр.

-- Нормально же общались…

-- Нормально-нормально… Паранормально, ёмаё! Забирайся. Я нашёл новых «покупателей» на Авито. Семья из четырёх человек в городской квартире.

-- Ого! – Бабайка сразу повеселел. – Где город – там и технологии. Хочу стать звездой Ютуба. Чтоб меня засняли!

Конкурс для авторов страшных историй от сообщества CreepyStory, с призовым фондом 7000р. на 4 места. Тема на декабрь