Оставил вам видео, который меня просто восхитил. Это выступление Александра Ширвиндта, который за фортепиано записывает пластинку своему сыну — как единственную возможность с ним поговорить. Очень рекомендую посмотреть полную версию.

Как педагог я был восхищён: юмор острый и тонкий, а не грубые шутки, к которым мы привыкли сейчас, и, заметьте, нет никакой критики подростка. Он разговаривал (через музыку и шутку) с тем, кого принято не понимать — с подростком, со своим сыном, с поколением, которое вызывают «невыносимые подростки».

Александр Анатольевич Ширвиндт (1934–2024) — советский и российский актёр театра и кино, режиссёр, сценарист, педагог, юморист, народный артист РСФСР. Он возглавлял Московский академический театр сатиры, был мастером лёгкой иронии и интеллигентного юмора.

Он снял такие культовые фильмы как: «Ирония судьбы, или С лёгким паром!», «Гараж», «Трое в лодке не считая собаки» и еще огромное множество…

В номере он, кажется, просто играет на пианино, создаёт атмосферу доверия и лёгкости. А ведь именно через эту лёгкость подростку можно сказать гораздо больше, чем прямыми словами: «Будь как все», «Не будь странным».

Когда режиссёр-актёр даёт концерт-номера такого формата — это не просто шоу. Это способ обращения. Он не поднимает тему подростковой бури, не показывает драму, не делает громкие заявления. Он считает, что юмор и музыка — мост между поколениями, что разговор можно вести иначе.

Мы часто думаем, что нужна строгость, важна дисциплина. Но вот что я уяснил: у ребёнка, гораздо больше шансов открыть себя, когда ему предлагают игру, музыку, шутку — и не требуют сразу зрелости.

Этот номер Ширвиндта показывает, что через добрые шутки можно установить диалог, доверие и даже уважение — а не через давление и обязательства.

Когда подростка принято считать «странным» и не понимаемым, это не всегда его вина. Это чаще — наша неспособность заговорить с ним на его язык

Сидел я как-то, ел шашлык и размышлял о всяком. Что такое хваленая французская кухня? А это — кухня от голода и отчаяния. Лягушачьи лапки, улитки, мидии, заплесневелый или высохший сыр, луковый суп, артишоки... Это когда от отсутствия нормальных продуктов съедается все, что можно разжевать. Кухня реальной нищеты, которую маркетологи завернули в красивую оболочку якобы «изысканности».

Целое поколение выросло в дискурсе: «Это вы там у себя в России пьёте водку — а я вискарик пью, не моложе 12-ти лет».

А тут для западников такой облом. В России, оказывается, появилась руккола, понимаешь ли, краснодарская. Да ради этого, что ли, люди жили? Вписывались в темки и встраивались в схемки, кидали, прогрызали путь к светлому будущему, освещаемому неоновыми логотипами престижных брендов и высочайшей калорийностью удачно сфотканных блюд?

Сказать ведь им, что, например, престижная итальянская приправа орегано — это всего лишь душица, которую моя бабка заваривала в детстве от кашля, они ж удавятся от ужаса бытия и несовершенства мира. А моцарелла — это если в молоко плеснуть скисшего вина — уксуса, говоря проще — и откинуть на марлю. В общем, неликвид, который пить никто уже не может, так утилизировать его хоть как-то.

А суши? Это когда нищий голодный рыбак, которого на берегу за блеск ножа просто зарубит любой самурай, сидит в море в своей лодке и, торопясь, срезает дольками мясо со свежепойманной рыбы, потому что развести огонь нельзя. Потом макает в уксус, потому что в рыбе весёлые червячки живут, а потом лезет холодной рукой в мешок с рисом, скатывает там комочек влажного и солёного от морской воды риса и съедает это. Причём панически оглядываясь, не видит ли кто.

Можно провести контрольный выстрел, рассказав, что такое фондю. Это когда нищий швейцарский крестьянин, обогревая зимой хату собственным теплом, ползёт в погреб — а там всё съедено — и собирает окаменелые обрезки сыра, чтобы разогреть их, и когда они станут мягкими, — туда сухари макать. Просто потому, что есть больше нечего.

Еще стоит напомнить, что единственное блюдо американской кухни — это украденная у индейцев птица, и мега-праздник беглого англо-переселенца (т. е. уголовника), который годами ел солонину и бобы. Вот мега-праздник у этого интеллектуала был — раз в год поесть большую запечённую птицу, украв её у местных, которых в рамках протестантской благодарности потом отравить исподтишка.

А престижный французский суп буйабес — это когда рыбак, живущий прямо в своей лодчонке, потому что даже на шалаш на берегу денег нет, продав основной улов, заваривает себе остатки рыбы, которую не удалось продать даже за гроши.

И на всё это смотрят живущие в стране, где буженина, расстегаи, блины с икоркой, стерлядь да двенадцатислойный мясной пирог, балык, кулебяка на четыре края и четыре мяса. Смотрят и офигевают. Потому что всё вышеперечисленное внезапно оказалось непрестижно — ибо это всё незагранично.

Да ешьте, сколько влезет, всё равно много уже не влезет. В человеке важен не вес, а то, как он его носит!

Спите, сколько хотите, у пенсионера — когда встал, тогда и утро. Не ждите, когда кто-то сделает вас счастливым, — налейте себе сами. Если вас незаслуженно обидели — вернитесь и заслужите. Не жалуйтесь на судьбу, ей с вами, может быть, тоже не сильно повезло.

Если жизнь после 50-ти вас не устраивает, примите ещё пятьдесят. И не берите от жизни всё — вдруг не донесёте. А идя исповедаться, берите валидол — вдруг батюшку прихватит от вашего рассказа.

Относитесь к себе с любовью, а ко всему остальному — с юмором.

Александр Ширвиндт