Как только дверь захлопнулась, Пилюлькин, до этого стоявший неподвижно, схватил ближайшую чистую ветошь, смочил спиртом и ломанулся к Перкинсу.
– Держи, зажми вот так, чтобы кровь остановить. У меня же всё стерильно, еще зальёшь своей кровищей... Да прекрати ты рыдать! Кровь остановишь, заштопаю, будто не было ничего.
Мэр держал здоровой рукой мокрую тряпицу, сразу пропитавшуюся кровью, на ране, а Пилюлькин взял со стола пассатижи и палец. Инструмент он ополоснул в тазике, а палец замотал в кусок полиэтилена и сунул мэру в карман, мол, в качестве талисмана. Затем хирург посыпал кровь на полу песком, под предлогом той же стерильности. Оставшуюся на тумбе кровь, он оттёр тряпкой, пока не запеклась, и осмотрел футляр, который оставил рейдер. Это оказался суперстимулятор, чудовищно дорогой в нынешних реалиях. Оставалось лишь догадываться, почему рейдер оставил такую плату. Хирург убрал футляр во внутренний карман затертой куртки, и взглянул на Перкинса.
Кровь не сворачивалась, и припарка на руке мэра была полностью пропитана ей. Пилюлькин решил прибегнуть к крайним мерам. Схватив многострадальные пассатижи, он направился к печке, из которой выудил палкой наиболее яркий и крупный уголёк, взял его пассатижами и ломанулся к мэру. Пока тот успел понять, что происходит, Пилюлькин прижал здоровую руку мэра коленом, схватил его за больную кисть и прижёг углём рану. Мэр заорал и начал биться в агонии, пытаясь выдернуть руку. Пары секунд хватило, чтобы прижечь рану и сосуд закрылся, перестав выбрасывать кровь. Пилюлькин убрал уголь обратно в печь, взял чистую ветошь, замотал палец мэру и выставил его из дома.
– А зашить? – Перкинс с красными глазами грустно посмотрел на хирурга, закрывающего дверь. – Ты сказал, что зашьешь.
– Что я тебе зашивать буду? Рана закрылась. Руку не напрягай, повязку меняй регулярно, – буркнул Пилюлькин и захлопнул дверь.
Разбитые наручные часы показывали половину девятого утра. Как раз в это время должны вернуться местные охотники Аксель и Кью, давние друзья Пилюлькина. Хирург доподлинно не помнит, как познакомился с Кью, он просто когда-то появился в жизни Пилюлькина. Акселя же пришлось оперировать, когда ему попала в глаз пуля, пройдя через висок и повредив височную долю. Глаз спасти было невозможно, но важных сосудов пуля не задела, Аксель остался здоров, не смотря на некоторые проблемы с контролем эмоций и памятью.
Сидя в компании своих воспоминаний Пилюлькин рылся палкой в печи, перебирая угли. На небольшую хижину, в которой он обосновался лет десять назад, это буржуйки хватало. На данный момент жизни хирургу было достаточно и небольшой хижины, но мечты о собственной ферме с браминами не покидали его. Аксель и Кью знали об этом, и регулярно подшучивали над Пилюлькиным, что тому надо остепениться и создать наконец семью, а не то, неровен час, пристрелит кто-нибудь. Например, Аксель после очередной ссоры. Одноглазый снайпер по характеру был вспыльчивым и импульсивным, с переменчивым настроением, порой даже стрессоустойчивый Кью не выдерживал его натиски. Ввиду проблем с памятью Аксель придумал себе историю, что он успел послужить в некой регулярной армии, которой не существует уже несколько десятков лет, поработать химиком в лаборатории, и даже побыть рабом, после чего стал наемником и получил пулю. Что-то из этого было правдой, но рабом Аксель точно никогда не был, клеймо на лбу отсутствовало.
Кью, в свою очередь, был выходцем из убежища при исследовательской лаборатории, как и его брат. Когда-то их отец руководил исследованиями в области имплантации различных частей нервной системы, и когда был собран первый испытательный образец, Кью влип в историю, в результате которой пришлось делать операцию на мозг. Поскольку добровольно лишаться части мозга и встраивать микрокомпьютер никто не хотел, безумный ученый, отец Кью, решился установить имплантат своему сыну. Операция была проведена очень профессионально, и сейчас по Кью невозможно сказать, что когда-то часть лба и виска отсутствовали. Разве что с тех пор Кью не понимает эмоций, принимая все за чистую монету, чем часто пользуются его друзья.
За размышлениями несколько десятков минут пролетело незаметно. Пилюлькина вытянул из воспоминаний стук в дверь. Часовая стрелка на циферблате уже преодолела девятку. Хирург поднялся с побитого кресла и отправился открывать дверь.
В проёме двери довольно ухмылялась одноглазая рожа с песком в бороде. Аксель держал в руке связку нескольких хвостов радскорпионов, с которых еще капала кровь, второй рукой он придерживал на плече мешок с остальной добычей. За ним стоял Кью со вторым, еще более крупным мешком на плече.
– Пригласишь? Или так и будем в дверях стоять? – Аксель смотрел куда-то за спину Пилюлькина, и он отошел в сторону, пропуская друзей. – Кого резал?
– Заходите, циклопы.
– Почему я циклоп то? – Заворчал Кью, недовольно топая железными набивками каблуков. – Циклопы это фэнтезийные персонажи, я в книжке читал. Они большие такие, одноглазые и камни бросают.
– Ну так ты тот еще фэнтезийный персонаж! – Поддел друга Аксель.
Пилюлькин взял у Акселя связку хвостов, отправился их разделывать и начал рассказ о сегодняшнем веселом утре. Аксель и Кью уселись перед печкой и внимательно слушали, лишь изредка уточняя различные только им интересные подробности. Когда хирург очистил хвосты, разделал и слил яд из жала, рассказ был завершен, повисла тишина, каждый размышлял о чем-то своём. В сопровождении этой тишины Пилюлькин выложил куски хвостов на импровизированную сковороду из гнутого листа металла и поставил на печь.
– Давайте пожрем сначала, а то с утра во рту ни маковой росинки из-за этих рейдеров. Потом будем решать, что дальше делать, – предложил Пилюлькин.
Аксель молча кивнул, о чем-то размышляя. Единственный глаз светловолосого мужчины внимательно следил за огнем в печи, а пальцы барабанили по цевью винтовки.
– Что здесь можно решать? Завтракаем, идем в деревню отдавать мясо, и заодно спрашиваем, кого убили, –Кью декламировал свои планы так, будто не рейдеры приезжали, а торговый караван, – Если все живы, займемся своими делами. Я там новую тропу радскорпионов видел, в дюжине километров отсюда, пойду исследовать.
– Ага, тебя там клешней перекрестят и на небеса отправят, – хохотнул Аксель, отвлекшись от огня. – Я с тобой пойду, вдвоем веселее.
Пилюлькин ворошил куски мяса на «сковороде», размышляя о безумном утре. Когда мэр отойдет от потрясений, явно не обрадуется отрубленному пальцу, но, если ему хватит на это мозгов, будет благодарен за спасение от пули в голове. Можно даже попробовать стрясти с него еще каких-то бонусов для себя любимого. Рейдеры – это плохо, но наличие у них человека с ценной информацией любого рода – еще хуже. Неизвестно, что они выпытают у старика, может это информация о тайнике с крышками, а может быть бункер с красной кнопкой для запуска ядерных ракет.
Аксель и Кью разговаривали о чем-то своём, не представляющем для Пилюлькина никакого интереса, угли в печи звонко постреливали, по дому распространялся приятный запах жареного мяса, которое вскоре было разложено по деревянным тарелкам. Ввиду отсутствия каких-либо благ информационной эпохи, вроде телевидения или радиоприемника, приходилось завтракать, смотря на потёртую картину, кое-как закрепленную на кирпичной стене. Кью говорил, что работа называется «Новогодний салют» за авторством Игоря Разживина, но Аксель и Пилюлькин скептически к этому отнеслись, аргументируя, якобы у их друга в микрокомпьютере не может быть информации обо всем на свете. За подобными дискуссиями они проводили большую часть вечеров, порой выпивая по стаканчику спирта «чтобы краски лучше видеть»...
(продолжение следует...)
