Сообщество - Лига Писателей

Лига Писателей

4 760 постов 6 809 подписчиков

Популярные теги в сообществе:

2

«ЧТО-ТО» ПРО РУССКИЕ СКАЗКИ… [ГЛАВА 1]

Приветствую, комрад.

Некоторое время назад, я решил попробовать писать книжку... Как и многое другое в жизни, доводить дело до конца не стал. Однако, все же интересно услышать стороннее мнение. Названия у этого нет, но зато есть 3 с половиной главы. Толком ничего не редактировал (пунктуацию и орфографию), да и наверное уже не буду. Пока выложу одну главу, а там как пойдет. Судить можно строго. Итак...

«ЧТО-ТО» ПРО РУССКИЕ СКАЗКИ… [ГЛАВА 1]

Глава 1

I

В Руздальском царстве, в Резинском княжестве – прославленном фермерском угодии жил был купец по имени Михаил Степанович Репин. В стародавние времена, еще до Великой войны девяти королевств, прадед Михаила занялся выращиванием реп для княжеского двора, и на этом поприще преуспел и даже открыл торговый путь в Центрию и Круосс. Вскоре от Князя Резина получил он подходящую его ремеслу фамилию – Репин. От отца к сыну передавали свои знания Репины и снискали славу в фермерских кругах шести из девяти королевств. Но затем пришла война. О ней я поведаю как-нибудь позже, ведь не о ней история. Все что нужно знать – так это то, что любая война несет простому люду лишь несчастья и убытки. И эта не стала исключением, а может и напротив принесла в десять раз больше страданий. Семья Репеных потеряла накопленные веками знания, торговые пути и даже допуск к Княжескому столу.

Отец Михаила, Степан Репин с первых и до последних дней своей жизни лелеял мечту – вернуть утраченную славу их дому. Эту мечту он вложил и в сына.

Михаил вот уже 30 лет и 3 года выращивает и продает репу, однако, это ничем не примечательная репа - такая же, как и у других фермеров. Не большая, иногда, если повезет, средних размеров и не гнилая.

Живы еще были в сердце Михаила рассказы отца о репах невиданных размеров и сладких как мед, которые некогда его семья поставляла в 6 из 9 королевств. В тот день он так же их не забывал. В тот день, а точнее вечер, Михаил ждал своего друга, тоже купца, в корчме «Резинский лук». Дело в том, что друг, имя которого, к сожалению, безвозвратно утеряно, был частыми проездами в Каридане - горном царстве, разделившим Центрию и Руданскую Империю. И слышал там множество слухов об овощах небывалых размеров и вкуса. Михаила эти слухи очень заинтересовали, и он упросил своего друга узнать подробности и по возможности секрет этакой фермерской загадки. Он бы и рад был сам поехать в Каридан и рыскать по хребтам, горам и лесам в поиске ответов, однако, был слишком беден, и осилить такой поход не сумел бы. Поэтому он ждал в обговоренном месте в обговоренное время.

Михаил уже допивал свою медовуху, когда к нему подсел его друг и с озорным взглядом бросил на стол небольшой сверток. Михаил забыл про все правила приличия и начал разворачивать плотную Кариданскую бумагу.

- Вот те на – кинул друг – ни тебе здрасти, ни досвидания.

- Здравствуй, здравствуй, милый друг – ответил Михаил.

- Это семена. Семена репы.

- Я и без тебя это вижу. Ты секрет выведал или нет?!

- Как не выведать… Выведал. Слово держу. Денег твоих только на эти три семени хватило.

- Ты потратил все мои деньги, и привез мне 3 обычных семени репы?! Ты по дороге случаем мозги не растерял?!

- Да не красней ты так, Миша, говорю же, слово держу. Ты дай сказать то.

- Так говори!

- Искал я долго. Тут спросил, там с кем надо пригубил, благо даже в такой каменной стране пьянчуги свое место заняли. Молвил мне один старый кариданский хрыч, ни то монах, ни то бродяга, что на Соколином холме, что близ Вьючных лесов живет одна старая дама. К ней время от времени, местные захаживают. Бояться ее до жути, но ежели подперло, что либо в хлад то к ней идут. Так вот. Заговаривает она эти зерна и вертает в зад. Ну и как посадишь такое зерно, так вырастит чудо небывалых размеров.

- Ты ближе к сути можешь? Мне твои россказни семью не возвысят!

- Ладно-ладно. Короче. Пошел я к ней значится. Баба она, конечно, может и баба. Вот только если б мне никто не говорил, что она это она, то решил бы я что это и вовсе оно. Говорит мне: «Тебе мил человек зачем репка то?» - я ей отвечаю, мол – «Друг мой фермер попросил» - она мне – «А ему на что?» - я ей резко – «Этого знать не знаю и знать не хочу». Она что-то там себе помычала под нос, да и взяла деньги. Меня напоила, накормила и даже баню предлагала, вот только я как подумал, а вдруг она от меня еще какой платы захочет так и отказался. К вечеру в общем отдала мне этот сверток и говорит – «Ты мил человек фермеру своёму передай, что ежели он по нужде задумал урожай собрать, то семена ему на благо. А коли помыслы темны, то хлад его награда».

Михаил всерьез не воспринял ни рассказ своего друга ни то, что некая бабка семена волшебством одаряет. Ходили даже слухи что после той встречи друзья таковыми больше не являлись, а Михаил и вовсе злобу задержал.

Репин семена все же решил посадить, какие тут шутки. Он все деньги, отложенные на зиму в эту авантюру, заложил. Глядишь, а может и не сказки. Вот только он решил по одному в сезон сажать. В ход пошло первое зерно.

Не долго ждал он урожай. Семя взошло и превратилось в репу. Да не простую. По заверениям крестьян что наблюдали все воочию, репка была высотой с дом Михаила и сладка как мед в сезон. Само собой это не осталось без внимания Князя, и тот решил вновь допустить семью Репеных до княжеского стола. Дела наладились.

2 лета Репин жил припеваючи. Деньги завелись, дом облагородил. Жена довольна, у дочери румянец появился. Со времен Великой войны Девяти королевств семья Репеных не могла оправиться и вот наконец первые шаги. Вот правда из всего урожая лишь из одного семени появлялась сказочная репа, в то время как остальные репки были ничем не примечательны.

Решил Михаил, что если он не придумает как бы ему последнее зерно размножить, то не миновать возвращения в упадок. От отца он однажды услышал один интересный способ того, как сорт семенной развести. И вот когда пришло время сеять – Михаил с волшебным зерном, горсть простых семян посеял в одном свертке. И принялся ждать плодов своего труда. Как и до селя ждать долго не пришлось. Взошла репка. Но в отличии от прошлых двух раз не одна, а целая гряда. Радости Михаила не было предела. «Заживем!» - думал Репин.

Время созревания подходило к завершению. Михаил подметил, что репа в сей раз выросла еще больше нежели в прошлые лета. И решил чуток повременить с уборкой: «Глядишь, так и вовсе славу былых времен верну и вновь 6 из 9 королевств о Репеных вспомнят, а того и гляди все 9!» - с этой мыслью он и ждал. День, неделю, месяц. Репа была уже как 3 Мишкиных дома в ширь и высоту, а остальные были хоть и чуть помельче, но все же считались весьма крупными. Одной такой он мог все княжество кормить до следующего сезона. Михаил уже подсчитывал свои прибыли и планировал расходы. Местные жители диву давались. Огород Репеных стал местной достопримечательностью, а проезжающие купцы разносили весть о Репе-великане.

Время подходило к осенним холодам. Дальше ждать уже было нельзя. Пропадет репка. Принялся Михаил думы вынашивать – как бы ему эту репку собрать да в дело пустить. Начал с тех, что поменьше, затем средние, потом большие. На сбор ушло с месяц, и целое состояние на батраков чтоб данный урожай на место хранения переместить.

Дело дошло до крайней репы. Репы-великана. К тому моменту по разным заверениям достигла она поистине титанических размеров. Некоторые даже говаривали, мол, коли забраться на вершок этой репы – можно было Центрийские башни увидать. Однако последние исследования показали, что это лишь преувеличение. Дело в том, что пока шел сбор остальных реп прошел месяц, а репа-великан продолжала расти. В хранилище она уже не влезет, да и перетащить такую – задача не из легких. Репином было принято решение – репу разделить на 9 равных частей и разослать во все 9 королевств.

Пришел день резки. Топоры и пилы были готовы и розданы рабочим. Процесс пошел. Весь первый день рабочие прорубали себе путь, однако, прошли лишь малую часть. По слухам, уже в первый день один из рабочих почуял не обычный запах, но данная история остается лишь слухом. На второй день рабочие прошли чуть меньше, чем в первый так как работе начали мешать чрезмерно едкие испарения. Ну и в третий день случился «Репин-суд».

Доподлинно не известно, в чем там было дело. Но источник некогда близкий семьи Репенных и по собственным заверениям очевидец тех ужасающих событий имя, которому Иван, утверждает следующее: «Я был проездом в Резинском. Направлялся в Речные земли Речи, по делам, которые вас не касаются. На третий день дышать уже было практически невозможно. Сладкий смрад царил в округе. Несколько десятков рабочих слегли с головными болями и все как один бредили о том, что слышали по ту сторону звуки, которые не могли внятно описать. «Шелест, скрежет, шушуканье» - твердили они. Понятное дело их никто не слушал. В частности Михаил. Он вообще не слушал никого и ни чего. Такое ощущение, что он хоть и был там, находился совсем в ином месте. Наверное, мечтания завели его за стол Короля Центрии Мерика, где он всячески ублажал своей репой приглашенных господ. В общем вышло все не очень. Где-то в районе третьего этажа строительных построек, раздался треск и гул – репка треснула. Дело было в том, что во время первых восходов урожая не редкое дело – встретить грызуна. Мыши прогрызают овощ и некоторое время живут внутри и пируют. Так как данный овощ был не совсем обычным, и я думаю, что тут имело место магия, мышь претерпела некоторые изменения. А именно приобрела гигантские размеры и совсем сошла с ума от гнили и тухлого смрада, в котором жила примерно 3 месяца. Хочу, чтобы вы понимали, из места разлома в воздух вырвалось колоссальное количество едкой пыли и существо, напоминавшее обычную мышку, которая разве что из Хлада вырвалась. Ядовито желтые глаза, кривые зеленоватого оттенка зубы, слипшаяся в колтуны шерсть. Размером примерно со среднего размера слона. Вы же видели слонов? К слову, о глазах. В них отражался не только страх крестьян, за мгновение до превращения в груду кровавых ошметков, но и страх самого существа в перемешку с безумием. Отчетливо помню звуки. Их трудно с чем-то перепутать. Так звучат ломающиеся кости и рвется плоть. И ясное дело крики. Вот вам и Репин-суд».

Известно, что облако гнили осело примерно в течении недели. Труп гигантской изуродованной мыши нашли примерно в районе корчмы «Резинский лук», доподлинно не известно, что за воин, или скорее группа солдат, сумели одолеть такое существо. В тот день погибло около тысячи человек, среди которых было семейство Репеных и Семья Князя Резина. Однако род княжеский сохранился так как Старший сын Резеных Олег находился на тот момент в походе. Остатки репы и по сей день находятся на месте и даже частично окаменели. По возвращению в родной край Олег, толи от горя, толи в приступе безумия, основал культ вокруг Репы-Великана, и стал Первым Магистром Репы и до сих пор в Резинском княжестве ее почитают как божество. Сам плод теперь служит крепостью-храмом. Такова история Михаила Репина и Репы-великана.

Архивариус Центрийской библиотеки Кот Ученый, «Былинные сказания Девяти Королевств».


II


«Королевский тракт ведет в Центрию» - так принято считать и говорить во всех девяти королевствах. Однако, это совсем не означает, что по нему больше никуда нельзя попасть. Напротив, этот тракт – самый безопасный и быстрый путь для путешественника. Вымощенная белым камнем дорога, могла уместить в ширь три телеги и двух всадников по бокам. Указатели, выполненные из того же материала что и дорога, но в монолите, услужливо информировали путников на развилках. Все указатели, коих было девять штук, были абсолютно одинаковыми – величественные монументы, гордо возвышающиеся на высоте равной сорок локтей и по форме напоминающие лица древних царей девяти королевств. Как правило у подножия каждого указателя находился небольшой хуторок на четыре-пять домов, а жители хутора непременно работали в трактире – также, неотъемлемой части любого указателя. Говоря о развилках имеются ввиду не перекрестки равных по значимости дорог, а скорее примыкающих, словно притоки реки. Сам тракт был абсолютно прямым и не сгибаемым. Чего уж говорить, древние строители своими инструментами словно клинком разрубили Центрийскую столицу пополам и продолжили вести свое лезвие на север. Время и хлад не пощадили белизны камня, но монументальность тракта по-прежнему поражала воображение новоиспеченных путников.

Путники на дорогах – не такая уж большая редкость. В конце концов дороги на то и дороги. Однако в ночи повозки и всадники предпочитали разбивать лагеря близ трактиров неподалеку от указателей или вовсе раскошелиться на комнатку в трактире. Были и те, кто предпочитал залить усталость от долгого перехода спиртным, а там уж и трава постель и кустарник крыша над головой. Иван предпочитал последний вид привалов, однако, на этот раз он не мог себе такого позволить ведь уже следующей ночью наступит полная луна. Событие на самом деле довольно постоянное, но не для отдельно взятых существ. Так уж повелось в старину, что при полнолунии особо сильны всякого рода проклятья и магическое присутствие возрастает в королевствах. До Муромского трактира оставалось несколько часов пути, и Иван знал, что успеет, ему просто нравилось завершать все дела до обращения. О своем проклятье Иван предпочитал умалчивать и всячески избегал разговоров на данную тему. Можно даже сказать, что это выводило его из себя, что, к слову, довольно иронично.

Егерский черный плащ с капюшоном и не менее темный кожаный доспех – привычное дорожное обмундирование Ивана. Плащ, к слову, уникальный – всего таких было тридцать штук. Достался он Ивану заслуженно. Такие плащи были сшиты специально для разведотряда трех сотен, в котором и состоял некогда Иван, но об этом позже. Помимо складного и в некотором роде даже красивого лица, усыпанного шрамами, плащ скрывал еще и сверток, который болтался с левого бока коня. Внутри был в круг замотанный кончик хвоста огромной мыши, которая стала неожиданной проблемой для жителей Резинского княжества, несколько дней тому назад. Ивану не впервой сражаться с разного рода порождениями магии, но без такого количества жертв. К тому же дело было связано с правнуком одного из его товарищей по трем сотням, а потому было личным. Ну и в конце концов не за бесплатно же.

Иван - человек худощавого телосложения, но хилым его не назвать. Стан, его слегка ссутулившийся от многочисленных часов в дороге, плавно покачивался верхом на крупном боевом коне. Из дали можно было принять человека в капюшоне за ребенка – настолько конь браво выглядел. В Ваниных глазах читалась старческая усталость, отягощённая опытом.

- Ну ка, Бурка, стой! – внезапно скомандовал всадник и конь замер посреди пустого ночного тракта.

Бурка склонил голову к земле и принялся выискивать съедобную траву. К его сожалению, самопосевная растительность не осмеливалась покушаться на монументальный тракт. Иван, молча и недвижимый словно статуя сидел в седле. Взгляд его в этот момент не выражал абсолютно ничего. Тишина обволакивала тракт. Лишь изредка пофыркивающий конь слегка нарушал этот покой ночи. В округе не слышалось даже сверчков и нередких лесных обитателей.

Спустя примерно полчаса, пелену тишины прервал звук, отдаленно напоминающий капли воды, которые пасмурным утром после ночного дождя продолжают в однообразном ритме падать в емкость для поливки грядок. К Ивану начало возвращаться осознание происходящего, но до выхода из этого состояния еще далеко. «Звук!» - подумалось в одурманенном сознании – «Этот звук напоминает о чем-то… Кому? Возможно… мне?» - продолжало разгораться пламя мысли – «Точно! Есть я. Кто я? И… Ив… Иван! Да, точно!» - в этот момент сознание Вани будто разделилось:

- И что же делает тебя Иваном?

- Звук? Я могу его слышать!

- Многие существа имеют слух…

- Но этот звук… он что-то значит для меня?

- Я не знаю. Что он может значить?

- Кап… кап… кап…

Звук приближался и становился громче.

- Капли, утро, грядки… Дом?

Звук стал более отчетливым и напоминал уже не капли, а цокот копыт. В момент вихрь мыслей, эмоций и воспоминаний промчался в сознании Ивана. Ступор исчез так же внезапно, как и налетел, когда раздался голос за спиной:

- С вами все в порядке, господин? – то был другой всадник. Выглядел он как бывалый путешественник. Скаковая лошадь, отсутствие тяжелого снаряжения и приметная зеленая сумка с символикой Руданского двора на плече выдавали в плотном мужчине средних лет гонца.

- Да, все хорошо, добрый человек. Просто даю коню отдохнуть. – без тени растерянности ответил Иван.

Бурушка, как будто с неким ехидством, заржал.

- Что ж, дело нелишнее. – продолжал гонец – А вы случаем не в Речинские земли путь держите?

- Не совсем, мне только до Муромского трактира. – дружелюбно ответил Ваня.

- Так ведь нам почти по пути! – с неким воодушевлением отметил руданец.

- Да я, в целом, не против. Двинем?

Всадники продолжили путь. Ивана не покидала некая настороженность. «Странный какой» - подытожил Ваня. И вправду редкий путник будет столь приветлив с незнакомцем. Молчание продлилось не долго. Гонец невзначай молвил:

- Экий у вас конь бравый. Такому впору богатырей на себе возить. – обращаясь не столько к Ивану сколько к Бурушке, сказал руданец.

- Бррр… - как бы усмехаясь выдал Бурка.

- Что есть, того не отнять. – спокойно ответил Ваня.

- Я такого лишь раз видел. – продолжал говорливый гонец – При дворе Центрийском. Вроде как воеводе тамошнему конь принадлежит. Алексею Поповичу, может слыхали?

Услышав давно знакомое имя, Иван испытал омерзительное чувство ненависти, но виду не показал.

- Кто ж не слыхал про великого богатыря тридевятого царства? – риторически вопрошая – Единственном поныне уцелевшим, победителе Великого Хладного войска. – закончив Ваня тяжело выдохнул.

- Верно. – подытожил гонец.

Руданец почуял неприязнь Ивана к теме и на время замолк. Путь продолжился под цокот копыт.

Вдалеке из-за крон деревьев показался указатель и огни стояночного лагеря путешественников. Костры уже догорали, когда Иван с руданским гонцом приблизились к съезду с тракта. Указатель гласил что данный съезд ведет в Речные земли. Тишину раннего утра прерывали отдаленные разговоры и храп. Народу было не много. В основном помешанные на своем золоте торгаши. На хуторе света не было - спят, а кто не спит работает в трактире.

- Что ж, добрый молодец, спасибо вам за компанию. Везет же! Мне еще день пути предстоит. Хоть бы седалище мое меня не подвело. Прощайте! – с долью неловкости проговорил гонец и отправился дальше по дороге в направлении Речных земель.

- Доброго пути! – вдогонку бросил Иван.

Уже рассвело, когда Ваня соскочил с коня, и взявшись за поводья повел его в конюшню.

- Ну что, Бурушка, ты дома. Надеюсь, не позабудешь про меня за эту неделю – обращаясь к коню сказал Иван и похлопал по длинной шелковой гриве.

-Буррр… - спокойно буркнул конь.

В местной конюшне было четыре загона, два из которых заняты. Иван открыл калитку свободного загона. Бурушка без лишних уговоров прошел внутрь и развернулся мордой к входу. Иван снял с коня все лишнее и взгромоздил в ларь что стоял там же. С собой взял лишь сверток с трофеем, походную сумку и закрыл ларь на ключ. Погладив напоследок Бурушку по спине, Иван закрыл калитку и побрел в Трактир.

Муромский трактир внешне не отличался от других придорожных питейно-развлекательных заведений, распластавшихся близ указателей Королевского тракта. Оно и понятно, ведь в былые времена в этих зданиях располагались Центрийские пограничники. Так что ничего удивительного в однообразности проектировок не было. Трехэтажное здание из все того же белого камня с вкраплениями серого гранита и небольшими окнами. Там, где в стародавние времена располагались дозорные, ныне была видимо наспех сколоченная двухскатная кровля из судовой древесины. Наверное, это единственная деталь внешнего вида, которая отличала данный трактир от прочих. Из всех пограничных трактиров, именно Муромский был сердцу Ивана милее. В какой-то степени, это место он называл домом. Над входом, в роли которого выступала двустворчатая дубовая дверь с изящной резниной, слегка покачиваясь на ветру висела табличка с надписью «Муромский Трактир».

Издав характерный скрипучий звук, двери распахнулись, не без помощи Ивана. Внутри было мрачно. Маленькие окна не пропускали много света, а свечи и камин уже догорали. Назвать внутренние убранства изящными – означало оскорбить саму суть изящества. Деревянные замызганные столы с приставленными к ним с двух сторон лавками. Прилавок, за которым несет свой караул трактирщик, напоминал здоровенное бревно, обтесанное с двух сторон – одна на пол, другая к верху. За прилавком было несколько старых бочонков для медовухи и грубая дыра в стене, которое местные трудяги использовали в качестве окна на кухню. Выделялся из всего этого бедлама разве что камин, который был частью изначального пограничного пункта.

Забулдыги в трактире отсутствовали. Ранее утро дает о себе знать – разгульно пьянствовать уже поздно, а похмеляться еще рано. От вчерашних посетителей сохранилось не так уж и много. С десяток кружек хаотично разбросанных то тут, то там, несколько больших тарелок с объедками и запах… Ох уж этот запах. Какофония вкусов копченного мяса, хмеля и тошнот сплетенные в диком танце на иссохшем дереве столиков. «Пахнет домом» – подумал Иван. В зале во всю трудилась не покладая рук девушка. Молодая, плотно сложенная с русыми волосами, собранными в косу и увы обделенная женской красотой. Если бы не одежда прислуги и тряпка в руках, а скажем тяжелая кольчуга и двуручный топор, то она бы выглядела как великая воительница, достойная Центрийского двора.

- Здравствуй, Полюшка – промолвил Иван.

- Кого там в такую рань приспичило – без явной агрессии процедила девушка – не хватало еще… - опешила – Дядя Иван! – недоумение сменилось радостью. Девушка, не смотря на свою комплекцию, грациозно и вприпрыжку проскочила через всю залу к Ивану и обняла.

Хоть Иван и выглядел молодо, но ему месяц как перевалило за сто пятьдесят три. Так что Полю он знал с младенчества и был знаком еще с ее бабкой Аленушкой, а с матерью Поленицей даже состоял в особо напряженных отношениях. Поговаривали даже что именно Иван упокоил мстительную воительницу, ему до этих россказней дела не было. И все же, каждый раз смотря на Полюшку он не мог не найти внешнего сходства с ее матерью.

- Будет тебе, Полька. Лучше скажи дед где? —с доброй улыбкой сказал Иван.

- Да дрыхнет наверняка. Ему то что - у прилавка постоял, на «проблемных» позыркал враждебно и считай смена отработана. А мне весь этот свинарник прибери. – протараторила Полюшка – А это чего у тебя там? – указав на сверток за спиной поинтересовалась она.

- Да это так… грызунов пошугал в Резенском – слегка замешкавшись ответил Иван.

- И чего? Ты сюда что ли мышей приволок? Совсем больной?!

- Да нет там мышей… Хвостик только… Кончик хвостика даже.

Полька, выказав недоверие всем своим видом хмыкнула.

- Унеси от сюда эту пакость, кому говорю? – сложив руки на поясе, чтобы казаться более внушительной, промычала Полюшка.

- Ладно-ладно. Я к себе пойду, устал.

- Давай-давай. Я позже зайду за твоими лохмотьями.

- Да ладно, их теперь только на тряпки.

- Да хоть и на тряпки. – сделав небольшую паузу Поля продолжила – Я рада что ты вернулся, дядя!

- Спасибо, Полюшка. – с легкой улыбкой под печальным взглядом, сказал Иван и побрел к лестнице недалеко от прилавка, а Полька, проводив его хитрым взглядом, принялась за уборку помещения.

Поднимаясь по лестнице, в районе третьего этажа, Иван услышал почти родной могучий храп. «Богатырю – богатырский храп» - подумал он про себя. Ванькина комната была на чердаке, там, где раньше располагался караул. Войдя внутрь, он застыл как вкопанный у двери.

Бывает нападет что-нибудь на уставшего человека – мыслишка какая скверная или апатичность ко всему сущему внезапно проявит себя. Но это случилось опять. Как и до этого на тракте. Ступор. Пустой взгляд. Тишина.

Стоял он как столб у двери около двадцати минут не разу не моргнув. Глаза жгло, они слезились, но он привык. Ни единой мысли так и не проскочило. Гробовую тишину вновь нарушил какой-то едва различимый стук и бурчание.

- Слышишь?

- Слышу.

- Понимаешь?

- Не совсем.

- Дурак?

- Некоторые так считают.

- Они правы?

- Нет… не просто дурак… Иван.

Затем так же внезапно как случилось, так и попустило. «Снова. Приближается…» - подумал Ваня. Приподнятое возвращением домой настроение улетучилось от мыслей о сегодняшней ночи и последующей неделе. В дверь продолжали стучать:

- Дядя! Ты там как?! – приглушенный дверью голос Полюшки наконец дошел до Ивана.

- Все в порядке, Поля! Я еще не готов! Зайди через полчаса! – громко сказал Ваня.

За дверью начался неразборчивый бубнешь. Скорее всего Полюшка гневно причитала на тему: «Нашли, блин, служанку!» - одна из любимейших ее реплик.

Иван развязал и отстегнул свой егерский плащ, аккуратно повесил его на крюк недалеко от кровати. Затем начал часть за частью снимать кожаный доспех. Снимать с себя обмундирование для него всегда было тяжелее чем облачаться. За время путешествий доспехи как будто срастаются с тобой. Становятся твоей кожей. Грязную вонючую рубаху тоже долой – «Еще успею уделаться» - продолжал нагнетать Ванька. Портки к рубахе. Настало время бинтов. Лекарственная жижа из трав, наспех заделанная еще в Резенском, сделала что могла. В общем и целом, в этот раз обошлось малой кровью… в отношении Ивана. Наспех скрутив грязное тряпье, он кинул его у порога – «Вот Полька то обрадуется… Помыться не помешает.» - подумал Ваня – «Хотя, какая разница» - резюмировал. Он зашагал в направлении купальни, которая располагалась в соседней комнате и была частью его жилища. Горячей воды не было, а ждать пока она нагреется не хотелось. Наскоро ополоснувшись и промыв раны оставленные мерзким грызуном-великаном, Иван пошел одеть простую одежду. Кожаные сапоги, широкие штаны, рубаха и жилет – гражданский стиль Ивана на протяжении уже пятидесяти лет. Особенно полюбилась ему стеганая кожаная жилетка, которую он когда-то выменял у одного шамаханского торгаша на головы трех оживших утопленников. Смешно – потому как в пустынных землях Шамаханского султаната довольно трудно утонуть. О многих своих покупках Иван жалел, но только не о жилете.

Убранство в комнате Ивана было выполнено в том же стиле что и питейная зала на первом этаже. Однако, нужно отдать Польке должное, все было прибрано. Возле небольшого окошка стояла одноместная койка, у изголовья которой располагался ларец. Напротив спального места находился обычный деревянный стол и стул. Там Иван время от времени шил одежку, чинил доспехи и раз в сотню лет писал письмо. На стене висел щит с трехглавым змеем, а под ним располагалась пустая подставка под мечи. «Видимо Иваныч унес» - проскочила мысль.

- Может вздремнуть? Хотя бы пару часиков? – словно уговаривая самого себя проговорил Ваня. Взгляд его еще сильнее опечалился, ведь он знал ответ.

Иван взял сверток с крысиным хвостиком и повесил на плечо походную сумку. Слегка похлопав себя, чтобы изгнать пыль с одежды, и загладив светлые волосы, он открыл дверь и вышел из своих покоев. Ему предстояло сделать еще пару дел до того момента как впасть в недельное безумие в местном подвале. Первым делом Ваньке предстояло вернуть волшебное зеркальце из чистого золота заказчику. Именно по этой причине он покидал Муромский трактир. Что ни говори, а у торгашей всегда найдется работенка для лихого удальца. Тем более эксперта в области довоенной мифологии.

Иван спустился по лестнице вниз. Полюшки в зале не было, как и утренних объедков да легкого бардака. Это мало каким образом влияло на вид питейной, но все же лучше, чем было. «Центрийские господа бы все равно сюда не зашли, но и фыркать, проходя мимо не стали бы» - подумал про себя Ваня, после чего отправился к указателю и местным торгашам.

Показать полностью 1
4

Собачьи слёзы | Алексей Колесников

Я очень боялся Наполеона. Мы с ним были почти ровесники, и так случилось, что в нашем совместном детстве не обошлось без конфликта. Виноват был я, и Наполеон заслуженно вцепился мне в горло пастью семимесячного сенбернара. Моей жизни ничего не угрожало, но перетрухал я серьёзно. Помню, что Наполеон был тяжёлым и из его тёплой пасти пахло сладким — кашей, наверное.

С тех пор я скрывал свой страх. Я гладил пса, кормил, даже пробовал дрессировать, но подспудно ощущал тревогу. Наполеон глядел на меня чёрными глазами и чувствовал, видимо, вину за мой испуг.

Шли годы. Я рос, а Наполеон старел. У собак, особенно у породистых, короткий век. Я напитывался силами, а Наполеон их терял, не доедая летом кашу.

В июне Наполеон заболел. Он вовсе отказывался от еды, много спал и как-то неловко, словно старик, ходил по вольеру. Было решено отвези больного к ветеринару. Наполеон занял заднее место за водителем, а я уселся рядом с ним. Наполеон боялся поездки, а я — Наполеона. Чёрная пасть, всё время открытая, дрожала перед моим лицом, и опять был этот запах. Я смотрел на острые клыки и вспоминал детские слёзы, когда молодой ещё отец в порыве ярости избивал ногами Наполеона за домом, наказывая его за нападение на сына. Я плакал тогда не от боли, а от жалости к своему обидчику — удивительное чувство.

Ветеринар в зелёной растянутой олимпийке долго бродил вокруг Наполеона, щупал нос, трогал бока, а потом попросил затащить пса на высокий операционный стол. Было нелегко — Наполеон весил около пятидесяти кило, — но мы справились. Наполеон же, оказавшись на такой высоте, струсил, забыв о своей болезни. Он прижался к столу, скрестил гигантские мохнатые лапы и замер. На всякий случай, я держал его за лапу и чувствовал, как где-то там, под густой рыжей шубой, стучит больное собачье сердце.

Ветеринар кривыми ножницами подстриг шкуру на передней лапе Наполеона, и я увидел нечто трогательное — собачью вену. Оказывается, у собак тоже бывают вены. Ветеринар, пошучивая, подключил к Наполеону капельницу и ушёл курить. А я сидел с псом и удивлялся происходящему.

— Клещи его одолели. Раньше обрабатывали деревья, а теперь никому нет дела, понял?

Я кивнул.

— Я его прокапал, к вечеру должен отойти.

— Значит, всё нормально? — спросил я.

— Да. Всё хорошо.

Ветеринар соврал, потому что Наполеон сдох к утру.

Вначале он, как и ожидалось, повеселел и даже, будто щенок, принял миску молока. Я успокоился и ушёл заниматься своими делами.

К вечеру Наполеон стал чудовищно выть. Так плачут дети на прививках. Непрекращающийся, душераздирающий собачий вой был слышен на весь сонный посёлок. Казалось, что этот плач отражается от звёзд и потому становится объёмнее и глубже. Не понимая, как уснуть, я вышел во двор, передвинул старое кресло к вольеру Наполеона и обосновался там. При мне пёс выл тише. Стеснялся, видимо.
Я сидел возле Наполеона всю ночь. Бдел. Вспоминал детство, думал о будущем. Представлял всякое. Наполеон иногда замолкал, и я думал, что уже конец, но вскоре он вновь заводил свою траурную мелодию. Ругая самого себя за сентиментальность, я терпеливо ждал не то утра, не то последнего вздоха гигантской, но парализованной собаки.

С рассветом, мужественно пережив двухчасовую агонию, Наполеон испустил дух. Надрываясь, я погрузил собачий труп в гнилую тачку, отвёз его в лес. В тачке Наполеон лежал как избитый хулиганами пьянчуга, и его пушистый рыжий хвост попадал под резиновое колёсико тачки. Я закопал его под дубом, очень глубоко, чтобы лисы не смогли растащить его мясо по всей округе.
С тех пор я совсем не боюсь собак. Что они могут? Прокусить кожу и мясо — всего лишь. Гораздо страшнее самому превратиться в глупого пса, ожидающего смерти в пустом вольере. Чувство вины, заискивающее виляние хвостом, клещи под шкурой, каша и собачьи слёзы. Мерзость, и только.

Редактор Анастасия Ворожейкина

Читать сборник «Ирокез» целиком
https://chtivo.spb.ru/book-irokez.html

Другая современная литература:
https://chtivo.spb.ru/all-books.html

Показать полностью 2
4

Пятьдесят вторая глава: Кредит доверия

Чешир, как обычно, проснулся очень рано, ему хотелось есть, он вспомнил, как до ссоры Георгий "готовил", да он знал только три способа приготовления пищи: жарка, варка и сушка, получалось не особо вкусно, но этого вполне хватало, чтобы дожить до завтрака. Конечно, он мог просто залезть в чужой холодильник и сожрать все, что можно не готовить. Но ему не хотелось портить отношения с людьми, что временно приютили его, поэтому он смирено ждал пробуждения хозяев.

Катя, Софья и Агафья проснулись, спали они втроем на одной кровати.
- Кто будет завтрак готовить? - одновременно спросили они друг у друга.
- Как жители демократической страны поставим этот вопрос на голосование! - объявила Катя.
- Тайное? - спросила Агафья.
- Нет просто насчет "три" кричим имя.
- Хорошо. - Агафья подмигнула Екатерине.
- Раз, два, три - хором сказали подруги
- Катя - сказали в месте Агафья и Софья.
- Софья - одновременно с ними сказала Катя.
- Ага какого черта я думала мы договорились!
- У тебя больше опыта в приготовлении пищи для трёх человек.
Из найденных продуктов: котлет и картофеля, Екатерина Павловна приготовила всем известную комбинацию "котлеты с пюрешкой"
"Помниться это первое, что я приготовила для Жоры с Чеширом" - вспомнилось Кате.
- Чего задумалась? Сама же готовила.

Георгий поднялся, несмотря на протесты рептильного мозга, но сразу же свалился с таким грохотом, что его собутыльники, доселе казавшиеся мертвыми, пришли в сознание.
- Кто вы такие? - спросил Георгий с трудом собирая слова в предложения - Кажется мы пили вместе. Сейчас я попробую вспомнить.
Алконавт со всей дури стукнул башкой об стену, каким-то чудом ни стена, ни его череп не треснули, только дурная кровь закапала со лба.
- Дима? - сказал начальник указав на Матвея, потом указал на Дмитрия - Мотя?
- Имена знакомые, но кажется, что-то не так. - Ответили подчинённые, с трудом сев.
- Поищите документы.
В скоре были найдены три паспорта.
- Погонов Дмитрий. В этом вроде твоя фотка. Но почему нет отчества? - сказал Георгий.
- Медвежов Матвей. В этой твоя фотка - сказал Дмитрий.
- Снова нет отчества?! Какого черта! - возмутился Жора.
- Кузнецов Георгий Алексеевич. Тут твоя фотка. - сказал Матвей.
- Очень странно из нас троих отчество есть только у меня. - заключил Георгий - Так нехорошо. Ты будешь Погоновым Дмитрием Ивановичем. А ты - Медвежовым Матвеем Иннокентьевичем.
- Мы друзья? - спросил Дима.
- Нет мы... - Георгий произнес слово на бестиасе.
- Ты в этом уверен мы ведь совершенно разные.
- Я вообще Жнеца братом зову.- Георгий будто завис.
- О точно! - сказал он вернувшись в более нормальное состояние.
- Ты что-то вспомнил?
- Да, сейчас расскажу.
Георгий рассказал о своей соре с Самди.
- Есть идеи почему так вышло?
- Скорость доверия. - сказал Дмитрий.
- Скорость чего?
- Я в одной книге прочитал: чем ниже доверия тем больше требуется времени и ресурсов.
- То есть это из-за того, что мы друг другу не доверяем.
- Да я полагаю.
- Там случаем не было написано: как внушить доверие?
- Возможно было, я не дочитал.
Гео задумался.
- У меня есть идея. - на лице его появилась жутковатая улыбка - Это будет сложно поэтому отложу до вечера. Выпьем?
- Неееет! - крикнули работяге - Нам завтра ехать!
- Вы вспомнили, это хорошо.
- Так бос, зачем все откладывать на вечер, идите сейчас и выпивку заберите!
- Вы меня выгоняете?
- Нет конечно, но чем раньше вы наладите общение тем лучше. - сказал Дмитрий.
- Ладно, поверю вам.
Гео ушёл пошатываясь.
- Слава богу он ушел!
- Я больше никогда не буду пить! - заявил Матвей.
- И мы вдвоем выпили в пару раз меньше, чем он в одно горло! Он точно человек?


- Самуил, так что же у тебя с братом случилось? - спросил Федот.
- Я хотел, как лучше, но из-за не доверия, выбрал не тот способ и предал его доверие.
- Не мудри и извинись, думаю, он тебе простит.
- Тут извинений мало я его смертельно обидел. Да же не знаю что он сделает когда я ему снова на глаза попадусь.
- Ты боишься, что он тебя накажет.
- Обязательно накажет, раз в десять больнее сделает.
- Сильно ты его обидел, но если ты честно примешь вину, Георгий может немного смягчиться, если так и будешь прятаться он совсем к тебе доверие потеряет.
- А ты прав. Я пожалуй пойду. Хватит мне прятаться. Спасибо за гостеприимство. Живите долго, умрите быстро!
- Я даже не знаю, как относиться к такому пожеланию?

- Ты у меня жить собралась? - спросила Софья.
- Если это тебя не стеснит. - ответила Катя.
- Мы конечно подруги, но тут будет тесно вдвоем.
- Мы тут вчера как-то улеглись втроем.
- Я тогда чуть не сварилась!
- Вдвоем не сваримся.
- У тебя есть своя квартира, так и живи там.
- Мне не по себе одной.
- Я уверена, что твои квартиранты уже сегодня вернуться. Их никто больше чем на один день в гостях не оставит, а жить на улице зимой, странный способ самоубийства.
- Жора говорил, что раньше жил зимой на улице.
- Я уверена, что ему это не особо понравилось.
- Да он говорил, что один раз чуть на смерть не замёрз, его тогда бомжи ели отогрели.
- Так ты иди домой приготовишь, что-нибудь к их приходу.
- Да, в гостях хорошо, а дома лучше.

Девушка поднималась по лестнице ей остался всего один пролет до родного этажа. Катя остановилась ступив на первую ступень.
Чешир размахивал белым флагом сделанным на скорую руку. Сверху шатаясь и чуть ли не падая спускался Георгий, весь перепачканный, держа в руках кусок белой материи.
- Я пришел договориться. - сказали бы они в унисон, если б Гео не думал по несколько секунд после каждого слова.
- Слово ведь принято сначала давать самому старшему, так что говори. - поговорил Георгий делая паузы после каждого слова.
- Спасибо я начну. Я предлагаю нам пройти тест на доверие. Мои условия просты: когда я верну тебе силы, я не буду убегать, и ты отомстишь, причинив мне ровно столько же боли, что и я тебе. Не сдержишься полностью потеряешь мое доверие.

- Теперь я дополню это своими условиями. Ты вернёшь мне силы прямо сейчас, но я не буду ими пользоваться до того, как выполню очередное заседание. Твоя же проверка будет заключаться в том, что ты должен будешь дождаться. Если ты решишт сбежать придет конец и так небольшому доверию к тебе. Согласен?
- По рукам.
Снова появились иглы, пронзили тело человека и покинули его не оставив ран.
Георгий немного размялся, потом резко дёрнул головой, как собака, которая ловит блох.
- Когда ты успел нацеплять блох? Да ещё так напился что от перегара можно сдохнуть. Так отпраздновал полнолуние, что тебя за мертвяка очень легко принять.
Самди щёлкнул пальцами зелёное пламя объяло Гео.
- Ни капли не испугался, даже поле отключил.
- Спасибо, что помог помыться.
В руках Самди появился алкотестер.
- Сэм, а зачем тебе эта штука?
- Узнать степень твоего объяснения, чтобы понять как тебя в чувства приводить. Как ты в таком состоянии пойдешь со мною в школу?
Последнее предложение Георгий не расслышал поскольку Самди от него отвернулся и зажал нос.
- Ты можешь меньше дышать и чрез нос!
Чешир заметил Катю.
- Хорошо что я там остановилась ещё три ступени, и ты бы померла от его смрадного дыхания. - сказал Жнец указывая на Георгия.
Самди надел детский противогаз не понятно, где и каким образом сохранившийся с советских времён.
Георгий взял алкотестер и чуть в него дунул. Чешир посмотрел на показания прибора, потом на Жору и снова на показания.
- Ты точно не мертвяк? - спросил жнец.
- С чего ты это взял? - ответил человек.
- А с того, что этот новейший американский прибор говорит, что ты уже должен быть мертвым.
- Тебе наверное бракованный попался.
Самди провел ещё десять измерений другими приборами, но результат был одним и тем же.
- О Господи, вся партия бракованная! - воскликнул Георгий.
- Даже не знаю чем, тебя теперь лечить? А была не была всем разом! Так ещё нужно придумать что делать с перегаром.
Самди исчез, но вскоре появился с баночкой одеколона.
- Ели нашел одеколон без спирта. Будешь им каждые 10 минут брызгаться.
Самди основательно обработал Георгия одеколонном.
- Все, Катя, теперь можешь подходить.

Вечером Катя решила принять ванную, но увидела табличку: "Временный вытрезвитель. Посторонним вход запрещен!"
Катя сочла себя не посторонней и вошла.
Первое, что она почувствовала это жуткий холод.
- Пей, пей живительного рассола! - приговаривал Чешир. - Катя! Там же написано: "посторонним вход запрещен!"
- А где ты мне мытья прикажешь.
- Утром помоешься! Не видишь тут человек на грани смерти!
Георгий начал захлёбываться рассолом.
- Ой, прости! Видишь он тут из-за тебя чуть не помер.
Катя вышла, сказав: "Я уже в собственной ванной помыться не могу!
- Так, ты хотел мне что-то рассказать? - спросил Сэм у алконавта.
- Да...

- Вот же чёрт! Теперь ясно почему ты так напился!
- Ты поможешь мне?
- Я постараюсь, думаю кто-то из наших обязательно видел этого ублюдка. Другого я отслежу по пути информации о бунте.
- Я думал, что ты знаешь, что я их убил.
- От куда мне это знать, конечно кто-то из наших это видел. Но это не значит, что я обязательно об этом знаю.
- А разве не ты принес мне благодарственное письмо? Стоп... Я был слишком пьян, чтобы заметить, что там не было ни твоей воли ни твоего запаха.

Показать полностью
5

Прелести жизни.Первые дни на работе

- Как выходные прошли, Сек?
- Д как? Никак, всё так же сидели в бытовой серости..., - сказал Сек, доливая кофе в свою кружку.
На работе присутствовала атмосфера, такая же простецкая, как ложноножки у амёбы.
Было всего 3-е января, а настроение всё так же не появилось. От обстановки хотелось или повеситься, или просто упиться в мясо крепким алкоголем, но только заплеухи от начальника заставляли осушать кофемашину, а не бутылки.
За дверцей стола Сека всегда хранилось много интересных вещей. Где-то у стенки, между скотчем и молочной шоколадкой, должно было лежать "спасение" этого дня.
Рука двигалась уже изведанным путём и дотронулась до металлической капсулы.
- Тебе плеснуть, Лёх?
Последовал одобрительный кивок. Аккуратно за стопку папок двинулась ещё одна кружка и фляжка.
Единственное, что могло их выдать - тихий звук удара стаканов. Но босс был слишком занят своими мыслями, чтобы придать этому значение.
Отхлебнув немного, Лёша поёжился. Чего-то не хватало. То ли капли молока, то ли нормального алкоголя. "Хотя к чему я придираюсь", - промелькнула мысль в его голове.
Немного посидев, он смирился с этим и решил всё-таки добавить молока.
- Вот не поверишь, Сек, что мне моя подарила.
- Ну, давай, не тяни кота...
- Сковородку.
Послышался смешок с соседнего стола, такое чувство, что шорох был от бумаг на заваленном столе.
- А ты ей что? Удочку? - прилетело следом.
За всей этой горой сидел Василий Анатольевич, в простонародье – п**ор.
Но не обратив на это внимания, Лёша продолжил:
- Она такая заботливая, обожаю её. Давно хотел сменить эту "консервную банку", что ни готовил - пригорало. Мне даже за свой подарок стало стыдно...
- А что ты ей приготовил? Неужто и правда удочку?
- Да я честно не знал, что ей подарить, и первое, что попалось в магазине - свечка... Одно радует, запах ей понравился.

В этот момент из кабинета вышел Николай Викторович, окинул всех взглядом и грузно двинулся к кофеварке. Голова его раскалывалась, как и вчера, но он старался не подавать вида. Перемещался и наливал он кофе под звуки бурной работы. Как только дверь закрылась, все продолжили свою "деятельность".
Время близилось к 6 часам и все уже были готовы покинуть свой полумягкий стул. Как только стрелка показала 10 минут седьмого, ни одной живой души нельзя было обнаружить в офисе. Иногда складывалось чувство, что и мыши разбегались по своим домам, оставляя на завтра погрызку важных бумаг на складе.
Как обычно, Сек и Лёша шли до остановки в надежде успеть на автобус, приезжавший не так часто.
Странное дело творилось с транспортом в этом районе: остановка не пустовала, но до дома везла только одна маршрутка и то раз в час.
Лёше повезло, его автобус прибыл через минут 7, а Сек ждал около получаса, но так и не дождался.
Решил пройтись пешком и заглянуть в пару магазинов.
"Может найду чего вкусного", - с надеждой подумал Сек.
Пошёл он самой светлой дорогой, освещение для нового года приободряло.
"Хорошо в этом году постарались, раньше не видел подобного."
Столбы были украшены гирляндами синего и жёлтого цветов, перекинутыми через всю дорогу. Эта картина напоминала тоннель в сказочную страну. Место свисающих горшков под цветы, заняли красивые игрушки. На этом столбе сидел снегирь, на соседнем белка, держа орех, смотрела на проезжающие машины, а вдалеке виднелся заяц с морковкой. Ох, всех не перечесть.
" Одним словом - молодцы!" - подумал Сек, заворачивая в сторону магазина.

Показать полностью
4

Утренняя слава | Владислав Дималиск

Мельник был хорошим парнем. Нескладный. С глупыми рыжеватыми усами и добрым взглядом. Мельник был хороший, да, это точно. И как-то раз мы договорились вместе съесть семян ипомеи. Видели такой синий вьюнок у бабули на даче?

Бабули обычно не знакомы со свойствами священных растений. Моя вырастила однажды гигантский куст дурмана с жилистыми листьями и большими зелёными шишками, полными чёрных семян. Сам Дон Хуан строго-настрого запрещал Кастанеде прикасаться к таким, поскольку семена «дьявольской травы» полагались лишь опытным брухо.
Что же касается Мельника — я не знаю, была ли у него бабуля и выращивала ли она священные травы, но вот вам интересный факт из другой области: однажды он победил в конкурсе, нарисовав лучшую картину на тему профилактики наркомании среди молодёжи.

Впрочем, употреблению наркотиков самим Мельником в рекреационных или познавательных целях, это никак не мешало. Вот мы и договорились трипануть «Утренней славой» — самым прущим из сортов ипомеи.

Зачем, спросите вы? Точного ответа я дать не смогу. Но попробую.

Мы жили в Сибири, мы были похожи на тараканов, прячущихся по углам в своих грязных съёмных квартирах. Мы видели лишь пургу и метель, и всё, что светило нам впереди — это работа, деньги, семья и повторение извечного цикла.

Трудно было поверить в то, что это — всё. Что ты таков же, как и все. Смертен. И умрёшь, так и не совершив запредельных деяний.

А хотели мы большего. Знать, кто мы такие и видеть, что происходит за кулисами мироздания. Звучит, во-первых, патетично, а во-вторых — наивно, потому что каждый, кто пытался туда заглянуть, знает, что за кулисами мироздания очень страшно, и без руководства опытного учителя лучше туда не соваться.

Но если очень хочется — то, конечно, всегда можно попробовать, рискнув физическим и душевным здоровьем.

Тогда у нас не было доступа к таким вещам как ЛСД, ДМТ, грибы, мескалин или аяваска. Гидра ещё не распустила свои сети повсюду, а на улицах можно было найти только спайс или соль. И нам, как любителям кайфа более возвышенного, приходилось искать альтернативу.

Альтернатива была, и была совершенно легальной. В аптеках свободно продавался кодеин, баклосан, псевдоэфедрин и декстрометорфан. В сибирских лесах росли amanita muscaria или красные мухоморы, в горах — кузьмич-трава или эфедра хвощевая, в магазинах специй продавался мускатный орех, а в магазинах семян — ипомея.

Чтобы достать священную ипомею мы встретились морозным утром на центральном рынке. Стояла ранняя весна — лучшее время для этого: бабушки начинают планировать посадки, а значит прилавки ломятся от заветных семян.

Мы составили маршрут и двинулись по нему, не пропуская ни одной точки. Наши запасы стремительно пополнялись упаковками с красивыми синими цветами, похожими на славу и смерть, небо и дьявола.

Каждый раз, стоя перед прилавком, тушуешься: вдруг продавщица догадается. А в голове вертится дурацкая отмазка про гигантский забор, который будет увит ипомеей и ничем другим. Но никто не спрашивал, зачем нам эти семена, и каждый раз, выходя из магазина, мы улыбались и ободряюще хлопали друг друга по плечам.

Это вовсе не так, как в аптеке. В аптеке психологическое давление куда сильнее. О, этот жуткий взгляд тётки-провизора, который говорит, что она знает, что ты берёшь и как ты это будешь применять. И всё равно продаёт. Получается забавная рекурсия: она знает, что ты знаешь, что она знает, что ты знаешь. И поэтому ей, наверное, тоже неловко и немножечко стыдно.

Зато у тебя есть заветные баночки сиропа от кашля. Мельник говорил, что брал «Гликодин» по 70 рублей вместо пива. Если выпить один — будет приятно. Но если три или четыре — тогда эта страшная, демоническая субстанция отключит твоё тело и погрузит ум в глубочайшие глубины хтонических образов за пределами смерти. Чёрное окошечко в вечность.

От этого сиропа Мельнику казалось, что за ним приходят инопланетяне и вживляют ему в кадык свои страшные зонды, а меня забирали черти на адской вагонетке, чтобы я, блуждая среди семимерных вибрирующих плоскостей, искал своего Бога.

И не находил. Все они оказывались ненастоящими.

— А что ты тогда находил там на самой глубине? — спрашивал Мельник.

— Ничего — отвечал я — Там останавливается время. Исчезают все категории: близко — далеко, день — ночь, жизнь — смерть. Это всё. И ничто.

Мельник многозначительно кивал головой, и я не мог понять, знает ли он, что я знаю, или только делает вид. Наверно, всё-таки знал.

К середине дня наши карманы были полны семян ипомеи — их было намного больше, чем требовалось, с запасом. Мы сели на автобус и поехали к Мельнику на квартиру сквозь ветер, весну и оттаивающий город, сурово улыбающийся нам сквозь окошко.

Его квартира была затеряна в одной из безликих многоэтажек на Первомайском. Грязная. Утлая. С заплывшими стёклами и махровым от грязи ковралином. На балконе валялся вверх-ногами манекен из магазина пряжи, с которым прогорел Мельник.

В животе крутило — весь день мы ничего не ели, чтобы очистить дух и войти в трип без жадности. Да и нельзя было просто открыть пачку и упороться. Нет. Требовался ритуал. Голодание, ходьба по магазинам — всё было его частью.

Следующей частью стала очистка семян от инсектицидов. Лучше, конечно, замочить их на ночь и на следующе утро полностью очистить разбухшие семена от кожуры. Но мы хотели закончить хотя бы к ночи, поэтому решили промыть их в наволочке, привязанной к крану, и затем истолочь в ступе.

Семена оказались твёрдые и не хотели раскалываться. Толочь было трудно. Мы сменялись поочередно — по тридцать минут — и толкли, толкли, толкли. Я говорил об университете, журналистской практике и о том, что поеду летом на буддийские курсы в Новосибирск и, может быть, даже в центральную Россию.

А Мельник рассказывал о своей заветной мечте. Он хотел вернуться в родное Усолье и реставрировать там заброшенный военный городок для себя и разного сброда: маргиналов, бродяг, воров и убийц — всех, кто захочет прожить там долгую, счастливую и свободную жизнь.

Семечки в ступе лопались, белая мякоть вытекала наружу. Мне становилось их жаль, как было жаль в детстве сломанную игрушку или мёртвого котика. Ведь они могли бы упасть в землю, проклюнуться зелёными росточками и расцвести синими сверхновыми на чьей-то даче или на чьей-то могилке.

Закончили уже затемно. Голод исчез, и в голове действительно стало легко. Мельник посыпал сахаром и разделил священную кашу на две равных порции. Сахар скрипел на зубах. Желудок нехотя принимал порцию яда.
Через десять минут я встретился с тошнотой. Сполз со стула и упёрся руками в грязный ковёр, откинул голову назад и замер. Ведь стоит только пошевелиться и содержимое желудка выплеснется наружу.

А этого допустить никак нельзя. Никак. Иначе действующее вещество не успеет всосаться в кровь и путешествия не будет.

— Слоник, — хитро улыбнулся Мельник.

— Чего? — прохрипел я.

— Слоник. Чайничек такой с изогнутым носиком. Чуть наклонишь вперёд — и польётся. Так что сиди, не двигайся, — он пригрозил мне пальцем.

Я хотел что-то ответить, но не мог на него злиться. Не мог вообще ничего. Начал часто-часто дышать, чтобы хоть как-то сдержаться. А время потихонечку замедляло свой ход, чтобы я смог насладиться своей тошнотой во всех подробностях и оттенках.

А кроме того, всё вокруг становилось немножечко странным: тюки с барахлом, распиханные по углам комнаты, стали казаться мне волшебными духами, тотемами, безмолвно наблюдающими за происходящим.

Сама квартира, я в ней, моя тошнота и Мельник, ходящий из угла в угол и странно посмеивающийся, приобрели совершенно иную перспективу. Да, всё дело в перспективе. Твой взгляд становится внеличностным: непонятно, кто смотрит, потому что видеть ты начинаешь не глазами, а тем, что видит твоими глазами, самим осознаванием. И где же тут тогда я, где Мельник и где комната? Где вообще происходит вся эта сцена, затерянная на задворках вечности?

«В Сибири, в Иркутске, в Первомайском районе на улице Вампилова в доме 56, квартире 44», — подсказывает рациональный ум, но он прав лишь наполовину. Допустим, что квартира 44 находится в доме 56, дом 56 находится на улице Вампилова, которая находится в Первомайском районе города Иркутска, который находится в Сибири, которая является частью России, планеты Земля, Солнечной системы — и далее до галактических и вселенских масштабов. Но это всё равно никак не отвечает на вопрос, где же находится сама вселенная, а значит и все её частные проявления безотносительно друг друга, как таковые.

Бум. Мельник стукнул меня по голове. Я вздрогнул. И понял, что не сблевал. 
Тошнота ослабла, а по телу струились едва различимые струйки экстаза.

Я осторожно сменил позу и медленно встал, разминая затёкшие руки и ноги. Хотелось ещё подумать про вселенную, но больше не получалось — смысл постоянно ускользал у меня из-под самого носа. А может его и не было.

Говорить не хотелось. Мельник лёг на диван и укрылся пледом, а я сел в кресло. Мы выключили свет и погрузились в сверкающие глубины себя — чтобы каждый мог видеть свои сны, кошмары и проблески утренней славы.

Меня бросало то в жар, то в озноб. По телу пробегали мурашки. И с закрытыми глазами я падал как будто вглубь самого себя, в тёмную преисподнюю настоящего внутреннего андеграунда, грозящую смертью и радостью, ведь тот плод познания, будучи сорванным и достигнутым, сотрёт в порошок всё, что ты думал и знал о себе.

Но как его взять?

Хлоп. Я открыл глаза. На ковёр легла полоска света. Входная дверь отворилась. Мы переглянулись. Мне очень не хотелось, чтобы наше психоделическое лукошко кто-то сломал.

— Это Ванёк, — сказал Мельник, — сосед мой. Я думал, он не придёт сегодня.

— Он до нас докапываться не будет?

— То, что мы зелёные? Не-е… — но Мельник всё же вздохнул.

А тем временем Ванёк — большой лысый детина с тревожными, глубоко посаженными глазами — прошёл через зал прямо в ботинках и сел на диван рядом с Мельником. Запах перегара ударил мне в ноздри.

— Эх, Брат, трахаться хочу, — начал Ванёк без всяких прелюдий. — Еб*ться надо. Еб*ться, Жека, понимаешь? — и как тяпнет Мельника ручищей за ляжку. А Мельник вжимается в себя как-то стыдливо.

— Ну иди, поеб*сь — говорит.

— Так куда ж я пойду? — возмутился Ванёк.

— Да не знаю.

— А я знаю, — и Ванёк вдруг сильным движением подхватил лежащего Мельника и посадил к себе на коленки. Как пушинку. Мельник пытался отстраниться, но куда там против такой махны.

— Ну, Вань, ну хватит.

— А чё хватит-то? Ты ж знаешь: если я еб*ться хочу — это у-у… пиши всё. Так что давай, — и трогает Мельника. Вот рука пошла уже куда-то повыше, а одна — между коленями.

— Не, не, братан, у нас тут это, своя атмосфера, — сказал Мельник, отбиваясь, и только тут Ванёк заметил меня. Он положил Мельника на место, подошёл и протянул руку.

— Здорова, — пожал крепко. — А вы это, пацаны, чё делаете-то тут?

— Да так, говорю же, своя тема, — отвечает Мельник.

— Упоролись, что ле? — засмеялся Ванёк. — Ну вы, братцы, даёте! — он снова подсел к Мельнику. — Я, если не с тобой, то тогда Туяну позову.

— Нет, — вдруг упёрся Мельник. — Не надо звать Туяну.

— Тогда давай, х*ли, ну, — и снова тянет к Мельнику свои руки, начинает наглаживать. — Выбирай, что делать-то будем.

Тут я понял, что наше путешествие в любом случае пойдёт не по плану. Я ничего не мог сделать и только наблюдал. Вместо сверкающих глубин самопознания нас ждал Ванёк. Он не был опасен, скорее был похож на голодного тролля, который хочет то, что хочет, и не отстанет до последнего. Мельник, видимо, тоже это понял.

— Ладно, зови кого хочешь, — со вздохом сказал он. Ванёк отстал и ушёл куда-то в подъезд, хлопнув входной дверью.

— Кто это? — спросил я.

— Ванёк, живёт со мной, — буркнул Мельник.

— Не, Туяна эта.

— Да, так. Не важно. Давай дальше триповать.

Не важно, да? Когда это говорят таким тоном, становится ясно, что важно. И очень. Я вздохнул и решил исправить ситуацию с помощью медитации. Я сел рядом с Мельником и открыл экран ноутбука.

Всё-таки пёрло сильно. Мы съели очень много семян. Штук по двести.
Монитор слепил. Гуглить нужный текст было невыносимо сложно, буквы хихикали и разъезжались в разные стороны.

Но я справился. И начал читать. Но как только я начинал новое предложение, его смысл и всякая связь с предыдущим тут же терялись. Концентрироваться на образе, делать паузы, понимать хоть что-то — никак не выходило. Поэтому я просто читал слова, пытаясь осилить текст до конца.

Никак. Ни тексты, ни мантры не работали. Ноль. Вожделенные глубины самосознавания ускользали всё дальше и дальше. Зато, кажется, Мельник был доволен. На лице его играла странная блаженная улыбка.

Счастлив ли был он в этот момент?

Хлоп. Снова отворилась дверь. Донеслись голоса. Пьяные — я чувствовал это уже не только по запаху, но и по ощущению. Вайбу. Когда ты под психоделиками, ты это тонко чувствуешь. Как собака. И испытываешь отвращение, потому что ум человека под алкоголем становится как орех. Или как каменный истукан. Или кусок глины. Непробиваемый. Прямолинейный. Приземлённый.

Не обращай на нас уже никакого внимания, Ванёк провёл не одну, а целую пару дам на кухню и закрыл за собой дверь. Теперь полоска тусклого жёлтого света проникала в наше пространство, и оно теряло половину своего волшебства.

Всё было нарушено. Вместе с тусклым светом в зал проникали и звуки демонического пиршества. Пьяные голоса. Звяканье стаканов и бутылок. Смех, которым смеются не когда весело, а чтобы забыться.

Это не давало покоя. Я чувствовал, будто заблудился в бардо, и есть только тусклый свет сансары, пугающий и отталкивающий меня. Ничего кроме.

Мельник — был он счастлив или же нет, беспокоился по поводу Туяны или нет — закрылся в себе и не подавал признаков жизни. Тревожить его я не стал, поэтому единственным выходом из ситуации, который выдал мой мозг, стало сильнейшее неистовое сексуальное желание. Подрочить. Оно перекрыло собой всё остальное.

Достигну ли я счастья таким образом? Ответ известен заранее.
Но мощная сексуальная энергия уже бродила во мне и готова была выплеснуться наружу. Раз уж никаких глубин, то может хоть это? О, мой грубый, погрязший в пороке и мимолетных влечениях ум.

Я спрятался под покрывалом и начал потихоньку надрачивать. Только образы в голове начинали оживать, процесс становился интереснее, как тут же мне начинало казаться, что Мельник всё слышит, хуже того — осознаёт, а значит недвойственно сопричастен процессу, считай что принимает в нём самое непосредственное участие. И хихикает. Я замер и прислушался. Нет, не хихикает, всё таки.

И дрочить — это хорошо или плохо? Один из вопросов, тревожащий умы человечества вот уже много веков. И почему сразу дрочить? Нет, конечно, в процессе эти вопросы отметаются напрочь. Ты просто делаешь это. Давай.

Нет, не могу так.

— Слушай, — говорю Мельнику. — А ты не против если я, ну, передёрну? Ну, вздрочну потихоньку. 
— Ах, сибарит, сибарит… — повторяет Мельник вяло, улыбается по-блаженному и снова уходит в себя.

— Эй, так что, да или нет?

— Конечно, для тебя всё что угодно, сибарит…

И как-то неловко совсем уж. Я понимаю, что Мельник всё примет и не осудит. И разрешение я получил. Но от всего этого ещё более неловко. Начинает болеть голова. Грудь сдавливает спазмом.

Это… любовь? Счастье? Я хочу Мельника? Или одну из тех женщин? Я хочу разделить с другими…. Что?

Я встаю и иду к тусклому свету. Зайти на кухню? Нет, не стоит. Может в толчке получится? Захожу в туалет. В зеркале на моём лице пляшут странные тени, играют синие и зелёные сполохи.

На двери как на зло нет защёлки, а голоса отсюда громкие. Как будто они пируют прямо у меня за спиной, и их не трое, а двадцать. И не людей. Не совсем людей.

Достаю член и залипаю случайно на свои руки. Кожа шелушится, а под ней зреет что-то страшное: то ли смерть, то ли моровая язва, то утренняя слава. Зреет священная сила. Хочется кричать, рвать на себе одежду, дрочить.

Дрочу. Шлёп. Шлёп. Шлёп. Оглядываюсь. Пробую держать одной рукой дверь, другой — свой хер. Ничего не выходит. Вот представьте: заходит такой чел к себе в толчок, а там другой упоротый чел стоит и дрочит. Что за херня? А вдруг он рассердится и захочет меня убить?

Начинает казаться, что за моей спиной уже не двадцать, а целый стадион бухающих, кричащих, жрущих свиные ноги и попкорн чертей. И все они смотрят, как я пытаюсь что-то сделать со своей писькой, орут и лютуют — им любо это постыдное зрелище, и сотни прожекторов направлены прямо на меня. 

Не могу. Прячу член и возвращаюсь на кресло. Мельнику ничего не говорю. У него там глубины самоосознавания. И Туяна на кухне. Кто же она всё-таки такая?

В голове мутно. Внутри всё болит. Мир плывёт перед глазами. Теперь уже не то что дрочить, а просто расслабиться не получается. В ушах звенит. Так лежу, полностью разбитый, растерянный, лишённый любви и радости, вопию в пустыне существования безмолвным криком и наблюдаю за тем, как меня потихоньку отпускает, как на кухне утихает буйное веселье, а за немытым окном начинает светать.

Всё так глупо и нелепо, что хочется плакать.

Но плакать не получается. Уснуть — тоже.

Полнейшая безысходность.

Не только потому, что не было никакого секса. Секс это что — сказать: вот он я. Раскрыться полностью во всей наготе и слиться с другим, кто готов так же. Но даже подрочить не вышло. А ведь никто не мешал. Самому было стыдно себя.

И если вокруг только боль и отчаяние. Тотальная нехватка любви. Болезни. Смерть. И ничего, ничего не сделаешь. Остаётся лишь принять это и придумывать что-нибудь с тем, что есть.

Я понял, что надо делать. Сел на кресло и выпрямил спину: буду медитировать. Без текста. Без опоры. В сердце боли и хаоса. Как умею и как могу. Если не сейчас, то когда ещё будет такое мгновение?

Я закрыл глаза. Меня мучала сильная боль в животе и в голове. Пусть. Желание… не дрочить, не секса. Желание любви, вот что это такое. Неудовлетворённое, истерзанное, страшное. Кричащее, стонущее, зовущее. Я хотел, чтобы меня любили, но сейчас и это проплывает сквозь меня.

Сидеть так невероятно трудно. Невероятно трудно терпеть. Невероятно трудно не следовать за мыслями. Труднее, чем терпеть тошноту. Но только так размыкается круг, и дело тут вовсе не в ипомее.

Я вдруг увидел, что моё восприятие вещей снаружи, людей снаружи, событий снаружи — как телепередача на экране телевизора. И моё восприятие вещей внутри — ощущений, эмоций, мыслей, страхов, даже ощущение своей души — как телепередача на экране телевизора.

Телепередача покрылась помехами и начала куда-то съезжать. Мой грязный отравленный ум, моё тело, принявшее дозу токсина, мои глупые мысли, мои страсти — всё это превратилось просто в помехи на экране телевизора. Рябь помех.

Помехи стали бледнеть и съезжать вбок белыми полосами, обнажая то, что всегда было за ними, обнажая…

… совершенную пустоту. Отсутствие себя самого.

Я смотрел вглубь себя и видел, что никакого себя там нет и никогда не было. Когда бушуют эмоции и когда на экране телевизора постоянно происходят события, воспринимаемые как реальные, эту пустоту трудно заметить.

Я проскочил на другой берег. Тот самый другой берег, на который все намекают, но прямо сказать никто не может. И это стоило всего. Даже в омрачённом, временном, кривом опьянённом состоянии это стоило всего.

Я пребывал в нём так долго, как мог. Странно звучит, ведь на том берегу времени, конечно же, нет. Но странно было бы и если бы я не вернулся, потому что на этом берегу оно идёт.

Когда я вышел из этого состояния, то расплакался. И мысленно клялся себе раз сто или двести, что достигну другого берега, дойду туда сам, без ипомеи или декстрометорфана, сам, научусь, пожертвую хоть всем ради этого.

Потом укрыл Мельника одеялом и крепко уснул.

Утром яркое весеннее небо звенело кристальной чистотой даже несмотря на то, что видел я его сквозь мутное окно и ноги несчастного манекена на балконе загораживали вид. Я осторожно открыл дверь на кухню. Там прямо на полу в одеялах и спальниках лежала голая девушка. Никого больше не было. Видимо, Ванёк уже ушёл на работу.

Она подняла голову, и мы встретились взглядами. Её лицо было нездоровым, всё в рытвинах, она выглядела намного старше своего возраста. От неё разило перегаром, на полу вокруг валялись пустые бутылки портвейна «Три топора». Но взгляд её был осмысленным. В нём была любовь. Был интерес, несмотря на усталость. И была какая-то надежда. Так мы смотрели друг на друга несколько секунд.

Затем я приласкал её, проведя тыльной стороной ладони по щеке, присел рядом и поцеловал в лоб, прижав её голову к себе.

— Всё хорошо, — сказал.

Всё хорошо. Потому что нет формы, нет чувства, нет сознания, нет глаза, нет уха, нет носа, нет языка, нет тела, нет ума, нет видимого, нет звука, нет запаха, нет вкуса, нет осязаемого, нет сознания глаза, нет сознания сознания, нет неведения, нет прекращения неведения, нет старости и смерти, нет страдания, как нет и прекращения страдания. Примерно так. Но, естественно, я не стал раскрывать всё в деталях.

Я вскипятил воды, чтобы приготовить красных дошиков, нарезал остатки хлеба для бутеров с луком и майонезом, которые явно излучали высочайший смысл. Всё его излучало. Не было лишних действий, и, наконец, не нужно было никому ничего объяснять.

Мельник в зале проснулся, я принёс еды, потом пришла Туяна — я точно знал, что это была именно она, — и просто села между нами. И ничего больше никому не было нужно.

Мы помедитировали — на этот раз я хорошо понимал текст и то, что происходит. Мы обнялись все втроём, прислонившись голова к голове: я, Мельник и проститутка Туяна с грустными карими глазами. Да, потом я узнал уже, что она была проституткой и девушкой, в которую Мельник был сильно влюблён. Вот почему он не хотел, чтобы она приходила.

— Мне тяжело, — вдруг сказала Туяна, — слишком много ответственности, и как будто я одна должна всё это тянуть. Тяжело.

— Я понимаю, — сказал я. — Но ты и так уже хорошо справляешься. Просто продолжай делать лучше, что ты можешь.

Она с сомнением покачала головой.

Каждый из нас хотел исправить себя или мир, что в корне — одно и то же. Как Мельник с его мечтой о коммуне. Моё стремление к откровениям. Ипомея. Это всё. Сложно не пытаться добавить что-то к тому, что уже есть?

Пытаешься добавить — и попадаешь в западню.

А выправить мир невозможно. Но можно устранить заблуждение, можно увидеть основу, которая чиста, несмотря на то, какие картинки идут по телевизору. Именно это размыкает круг всех пороков.

Я отправился в путь по каким-то своим приятным делам, оставив Мельника и Туяну вдвоём. Я уходил, не сожалея ни о чём, а впереди меня ждал первый тёплый, солнечный день настоящей весны.

Любите блаженных. В этом нет смысла — они погибнут, ничего не изменится. Но любите, пожалуйста, блаженных и прокажённых, друг друга, и всех, и всё. Любите себя, любите нас всех.

Я плакал. Я думал о том, что когда-нибудь точно достигну предела иного берега, пока шёл на свою остановку.

Я сел в полупустой автобус и смотрел, как улыбается город, сегодня добрый, сегодня чистый, сегодня славный и сверкающий. Утренняя слава пела в небе и в людях и грезилась синими цветами грядущего смысла.

Смысла, конечно, нет. Никакого. Только когда отпускаешь — он возникает сам по себе. Как нет в обусловленном мире ни капли свободы — так она появляется, стоит лишь полностью посвятить себя Дхарме.

Мельник ещё звал меня к себе, но я уехал в свой летний тур, и больше никогда мы не встретились. Мельник умер, пока ехал автостопом до родного Усолья.

Говорили, с ним была какая-то странная женщина. Говорили, он наглотался каких-то колёс, возможно — тарена из военной аптечки. Говорили — попал ночью под поезд. Шёл так себе по рельсам и видел свет. И свет приближался, пока они не стали едины.

А вместе с ним не стало и мечты о царстве небесном в заброшенном военном городке под Усольем, глупых пьянок, странных бизнес-идей. Но осталась его любовь. Надеюсь, он сейчас в хорошем месте, надеюсь, что он уже перешёл или перейдёт на другой берег. Когда-нибудь. Вместе со мной.

Редактор Полина Шарафутдинова

Другая современная литература: 

https://chtivo.spb.ru/all-books.html

Показать полностью 1
36

(Валерий Брюсов, 1915) Я устал от светов электрических...

Я устал от светов электрических,

От глухих гудков автомобилей;

Сердце жаждет снова слов магических,

Радостных легенд и скорбных былей.

Давят душу стены неизменные,

Проволоки, спутанные в сети,

Выкликают новости военные,

Предлагая мне газету, дети;

Хочется мне замков, с их царевнами,

Озирающих просторы с башни,

Менестрелей с лютнями напевными,

Оглашающими лес и пашни;

Позабыться вымыслами хочется, —

Сказками, где ведьмы, феи, черти;

Пусть, готовя снадобье, пророчица

Мне предскажет час грядущей смерти;

Пусть прискачут в черных шлемах рыцари,

Со щитами, в пятнах черной крови...

Ах, опять листок, в котором цицеро

Говорит про бой при Августове!


Валерий Брюсов, 1915


Цицеро — типографский шрифт уличных листовок.

Бой при Августове — крупное сражение Первой Мировой Войны.

Валерий Брюсов написал это стихотворение более ста лет назад.

Про всех сегодняшних мечтателей и выдумщиков, про всех тех, чьё сердце жаждет слов магических.

Показать полностью
3

Литомарин – тропический цитрус прозрения

Литомарин – тропический цитрус прозрения

Когда с едой и напитками было покончено, Алиса вдруг обратилась к нам:


– Вы не хотите сегодня вечером сок литомарина попробовать? – спросила она.

– Хотим! – ответил я, удивившись своей уверенности.

– А что такое литомарин? – спросил Витя.

– Тропический цитрус прозрения.


***


Весь день я провел в приятном ожидании нового опыта. В восемь вечера мы впятером собрались в Алисином доме. Алиса сразу выдала каждому из нас по небольшому бумажному стаканчику с прозрачной жидкостью на дне. Мы почти синхронно выпили содержимое – по вкусу оно оказалось очень похожим на лайм или лимон.


Минут тридцать со мной ничего не происходило. В какой-то момент я даже подумал, что у меня врожденный иммунитет к действию литомарина. Но ребята тоже как ни в чем не бывало продолжали общаться друг с другом. Поэтому я заключил, что просто этот конкретный цитрус оказался каким-то нерабочим. Потом мне вдруг почему-то хотелось сменить одежду. Мне показалось, что моей коже не очень нравятся прикосновения черной рубашки, в которую я был одет. Я решил сходить назад до Витиного дома, чтобы сменить ее на что-то другое. Я сообщил о своем плане ребятам. Они засмеялись. Алиса сказала, что проводит меня. Мы вышли. Мое тело сделалось очень легким, его движения доставляли мне радость. Потом я поднял голову вверх и увидел, как звезды на черном небе мигают. Мне, привыкшему к их статичному свету, это показалось очень необычным и увлекательным. Я поделился этим наблюдением с Алисой.


– Ну, значит твой трип начался! – посмеялась она.


И он действительно начался, стремительно меня мое восприятие реальности. Я вошел в свою спальню и открыл шкаф. Я вытащил оттуда несколько своих футболок. Но у меня не получалось выбрать ни одну из них. Все было не то. Наконец, я остановился на белой. Я снял рубашку и взамен надел футболку. А после мы с Алисой вернулись в ее дом. Соня и Вероника общались. Витя молчал.


Вскоре я осознал, что не помню, как начался наш трип. Я спросил ребят, не помогут ли они мне восстановить события, произошедшие до того, как я выпил этот сок. Они засмеялись. Тогда я персонально спросил об этом Алису. Но она лишь захихикала в ответ. Я понял, что этот вопрос не разрешим и переключил свое внимание на гирлянду. Ее теплый свет действовал на меня успокаивающе.


Вскоре я почувствовал, что мне нужно найти свое особое место, где бы я мог почувствовать себя комфортно на сто процентов. Мне долго не удавалось его обнаружить. В конце концов я сел углу гостиной, и мне больше не хотелось никуда двигаться. Мое внимание прилипло к музыке. Я просто сидел и слушал ее.


Потом я переместился в спальню Алисы. Там горело несколько свечей. Я стал пристально смотреть на огонь. В какой-то момент я понял, что больше не чувствую границ своего тела. Я утопал в этом странно-приятном ощущении.


– Поехали, прокатимся! – сказала мне Алиса.


Я последовал за ней к ее машине. Алиса села за руль. Соня разместилась рядом на переднем сидении, а мы втроем с Витей и Вероникой сзади – мальчики по сторонам, девочка по середине.

Мы выехали со двора. Я с удивлением смотрел в окно. Мир вокруг меня сделался каким-то вязким. Сначала мой ум пытался интерпретировать все, что я видел и чувствовал, а затем он перешел в режим безмолвия. Через какое-то время мы остановились рядом с магазином.


– Нам нужно купить кофе! – сказал кто-то кому-то.


Я покинул машину и побрел на яркий свет витрин.


– Как ты себя чувствуешь? – спросила меня Вероника.

– Хорошо! Ты думаешь, мы справимся с покупкой?


Вероника засмеялась. Мы с ней оказались внутри. Моим вниманием сразу же завладела анимированная заставка на кассовом аппарате.


– Саш, держи! – Вероника вручила мне два стаканчика с кофе. – Сможешь их донести до машины?


Я одобрительно кивнул и двинулся по направлению к выходу. Когда я оказался рядом с машиной, кто-то открыл мне дверь. Я передал стаканчики Вите и Соне, а сам забрался в салон. Вскоре к нам вернулась Вероника. Мы снова поехали. Я попробовал свой кофе. Он показался мне чрезмерно горячим и горьким. Тем не менее я получал какое-то странное наслаждение, поглощая его в темпе маленьких глотков.


Через какое-то время наша машина снова остановилась. Я выбрался из салона и понял, что мы приехали на пляж. Когда мы переместились с асфальта на песок, меня стало слегка потряхивать от восхищения. В пятнадцати метрах от меня шипело море. На ночном небе мерцало множество звезд. А внутри себя я ощущал покой. Я хотел было поделиться своими мыслями с ребятами, но у меня никак не получалось сформулировать то, что я чувствовал. В итоге я не произнес ни единого слова. Вместо этого я подошел ближе к морю, и сел на песок метрах в двух от воды. Ребята пошли дальше вдоль берега.


Я смотрел на воду и наслаждался спокойствием внутри. Моя голова была полностью свободна от страхов и тревог. А во всем моем теле ощущалась расслабленность. В какой-то момент ко мне подошла Алиса и молча села рядом.


– Почему мне сейчас так спокойно? – спросил я, прилагая усилия.

– А почему тебе не должно быть спокойно?

– Не знаю. Я обычно часто тревожусь. А сейчас этого нет.

– Это потому, что ты не ведешь внутренний диалог. Ты не копаешься в прошлом, и не прогнозируешь будущее. Ты сейчас просто присутствуешь в настоящем моменте.


Я хотел спросить у Алисы что-то еще, но так и не сумел сформулировать свой вопрос.


– Все, пойдем к машине. Я домой хочу! – сказала Алиса.


Мы встали и медленно отправились в сторону парковки.


Когда мы приехали обратно во двор, на улице все еще было темно. Мы вошли в дом и уселись на пол в гостиной. Алиса включила музыку, а потом налила всем нам чай. Ребята общались между собой. А я по-прежнему испытывал трудности с речью. Поэтому я молчал. В конце концов ребята обратили на это внимание и стали всячески прикалываться по этому поводу. И тут я обратил внимание на очень странный феномен. Их смех проходил как будто бы сквозь меня. Он как будто не имел ко мне никакого отношения.


Затем я попробовал занять себя чтением. Я взял в руки книгу – английский язык для детей, и стал рассматривать иллюстрации. Потом я попробовал почитать разные истории, но у меня плохо получалось переваривать текст. Мне трудно было понимать смысл слов. Особенно это касалось абстрактных существительных, типо «любовь» или «забота». Я закрыл книгу и положил ее пол. Потом я вышел на крыльцо. На улице уже было светло. Я сел на стул и стал разглядывать кусты и деревья. Через какое-то время на улицу вышли ребята.


– Мы едем пить кофе «к французу», – сообщила мне Алиса. – Ты, в принципе, тоже можешь присоединиться. Все кроме меня засмеялись.


В кафе я почувствовал, что снова могу формулировать и излагать свои мысли и чувства. Но разговаривать мне не хотелось. Пока мы пили кофе, девчонки общались между собой. Витя Фургонов привычно молчал.


Мы посидели так какое-то время, а затем Алиса сначала отвезла домой Веронику. После мы отправились в наш двор. Я вышел из машины и попрощался с девчонками. Мы с Витей побрели домой. Было начало седьмого утра. И мне очень хотелось спать.


– А, кстати, с католическим рождеством вас! – кинула вдогонку Алиса.


И я наконец понял, почему в моем утреннем капучино молочной пенкой вместо привычного сердца была нарисована ель.


Лирика Простуженных Будней – роман про инстинктивные поиски счастья. Про девственность, тропики и вспышки осознанности (https://www.litres.ru/aleksandr-medvedev-30104311/lirika-pro...)

Показать полностью
4

Женщина-ястреб | Эрих фон Нефф

Её чёрные ногти были отполированы до зеркального блеска. Она подравнивала их со всем тщанием специальной маникюрной пилочкой. Покрывала чёрным лаком. Полировала. Снова красила и снова полировала. Слой за слоем, раз за разом. Многократно. До тех пор, пока ногти не становились идеально ровными, идеально гладкими, идеально чёрными. Десять маленьких сверкающих антрацитовых зеркал. И в каждом отражалось её лицо.

Словно когти хищной птицы. Каждый длиной в полтора сантиметра. Если отрастить длиннее, они становятся ломкими. Её — были крепкими.

Чёрные волосы — сверкающие, как и ногти — ласкали её плечи своими прикосновениями.

Гладкий чёрный шёлк тесно облегал её тело. Длинный разрез слева открывал изящные изгибы ноги от лодыжки до самого бедра.

Я посмотрел на декоративный пруд с золотыми рыбками. На дне поблёскивали монетки. Брось монетку в пруд, загадай желание. Затем попробуй найти свою монетку в пруду.

Она продолжала полировать ногти. Поглядывала в мою сторону.

Я бросил монетку, но не стал ничего загадывать. Опустил руку в воду. Золотые рыбки покусывали мои пальцы, только я им был не по вкусу. Разочарованные, они уплывали прочь.

— Лили готова, — произнесла она с ощутимым вьетнамским акцентом. Чёрный шёлк пришёл в движение; каждая остановка открывала взору её левое бедро.

Зачем я пришёл в это заведение? Из-за своей вьетнамской кормилицы? Моё детство прошло на Филиппинах, а моя кормилица была родом из Сайгона. Она держала меня на руках, хлопала меня по попке, мыла мой пенис. Да, она мыла меня, вытирала полотенцем, переодевала. Она вырастила меня, она вскормила меня своей грудью.

Я вскормлен молоком вьетнамской женщины, я жадно сосал её грудь. Молоко было пряным, потому что сама кормилица ела вьетнамскую еду: мясо диких свиней, собак, мартышек. Должно быть, с её молоком я впитал веру в сверхъестественное.

— Лили сейчас тобой займется, — сказала она, приобняв меня за талию. Прикосновение кончиков её ногтей ощущалось через одежду.

Здесь было шесть дверей. Она открыла одну из них. Я заплатил за приватность. Она указала мне на душ и вышла, закрыв дверь. Я слышал её удаляющиеся шаги. Я знал, что она вернётся, попозже.

Я разделся. Зашёл в душ, задернул занавеску. Ручки кранов были помечены буквами — ‘H’ и ‘C’. Я повернул сразу обе, отрегулировал температуру воды по своему вкусу. Струйки падали на мою спину, стекали вниз. Я повернулся; вода омыла мой живот, горячие ручейки побежали по моим гениталиям, по ногам. Поток, смывавший пот и грязь, уходил в слив.

Я закрыл краны, отодвинул занавеску в сторону. Чистое полотенце лежало на массажном столе. Я вытерся насухо, присел на стол, опустил голову, глядя себе под ноги. Много кто здесь сиживал. Неужели они тоже пялились в пол? А может, они смотрели на стену? Я посмотрел на стену, выкрашенную светло-зелёным. Там висел большой ротанговый мат. Филиппинский…

Я и мои родители уехали в Сан-Франциско, в северную страну, незадолго до вторжения японцев на Филиппины. А она, моя ама, — погибла. Японские солдаты изнасиловали её, а потом отрубили ей голову. За то, что она выкормила меня, американского мальчика по имени Эрих фон Нефф. Я стал причиной её гибели. Я всего лишь пил молоко из её груди, и этим погубил свою кормилицу.

В углу комнаты, возле светло-зелёной стены, стоял журнальный столик. На столе, в стеклянном светильнике, горела свеча. Рядом со свечой лежал журнал «В кругу семьи».

Кто-то забыл это здесь? Или наоборот — оставил намеренно? Это какой-то намёк? Впрочем, неважно. Я был в комнате один, и мне было всё равно.

Я услышал, как негромко стукнула дверь.

Она. Откуда она? Из дорогого борделя в Сайгоне? Или из какой-нибудь маленькой деревни? Да какая, в сущности, разница?

Как оказалась здесь? Приплыла на корабле контрабандистов, в переполненном трюме, смердящем мочой, дерьмом, разлагающейся плотью мертвецов, которых ещё не выбросили за борт.

Так хотела попасть в Америку, великую страну с национальным флагом и национальным гимном.

Её длинная тень пролегла наискосок через всю стену. Я хотел задуть свечу, хотел, чтобы меня окутала полная темнота, лишь бы не видеть этот тёмный силуэт.

Я перевёл взгляд прямо на неё. Её подбородок был слегка выпячен вперёд. Не будет ли она слишком требовательной? Ненасытной? Не буду ли я поглощен без остатка, отдавшись этой тьме?

Мысли, что будоражат мужское естество. Я был растерян; пенис безвольно обмяк.

Пламя свечи замерцало. Тень на стене зашевелилась. Женщина склонилась ко мне, прошептала несколько слов низким гортанным голосом, возвращая силу моим чреслам. Чёрный шёлк соскользнул к её ногам. Она опустилась на колени. Нижней частью живота я чувствовал её горячее дыхание.

Я хотел, чтобы меня поглотили. Жадно, страстно.

Поклонение фаллосу. Непрекращающийся ритуал.

Лили лелеяла меня. Её слюна увлажнила мой пенис, её волосы щекотали мой пупок.

Она встала, легонько толкнула меня в грудь кончиками ногтей. Я вытянулся на массажном столе, глядя в зелёный потолок. Она взобралась на меня, прижалась всем телом. Своими бёдрами я чувствовал её тёплые бёдра, своей грудью — её грудь.

Я проник в неё.

Война. Хаос. Как противоположность Логоса. Война. Искусство войны. Напишите об этом книгу. Или нарисуйте картину. Если выйдет хорошо, удача будет сопутствовать вам. Война. Сражайтесь без сожалений, чтобы завоевать новые территории.

Война. Боевые знамёна. Свастика. Жёлтый флаг с девятью бычьими хвостами. Танковая армия. Золотая орда. Символы. Национальные. Исторические. Бессмысленные.

Мы были мокрые от пота. Мы тяжело дышали.

Два человека.

Фон Нефф из племени гуннов. Коренастых кочевников с длинными косматыми волосами и узкими тёмными глазами. Они жили давно, много веков назад.

И она, из племени завоёванных.

Протрубил рог — сигнал, означающий, что можно грабить и насиловать. Она пыталась убежать. Отчаянно сопротивлялась. Царапалась.

Тщетно.

Ей овладели. Пустили по кругу. Потом бросили её тело на корм зверям и птицам.

Ястреб клевал её плоть. И её плоть стала плотью ястреба. И плоть ястреба была пожрана, став плотью другого существа. И так много раз…

Её острые ногти впились в мою спину. Я воспарил…

Я насытился.

Мы избегали смотреть друг другу в глаза. Каждый теперь был сам по себе.

Я слышал, как она плещется в душе. Вымывает из себя моё семя. Принимает ли она противозачаточные?

А может она забеременеть? Проститутки ведь не могут забеременеть. Или могут? Случайно, по недосмотру. Смогу ли я узнать, что у меня есть ребёнок? Вряд ли.

Но что, если она всё-таки забеременеет? Она ведь не сможет работать какое-то время. А у меня появится ребенок, живущий где-то в округе Тендерлойн. Ещё одна жизнь, через яйцеклетки и сперматозоиды унаследовавшая сущности всех предков.

Будет ли это девочка, похожая на мою кормилицу? Женщину с полной грудью. Или это будет мальчик с монгольскими чертами, черноволосый, с пронзительно-чёрными глазами?

Я вышел из комнаты, миновал пруд с золотыми рыбками. А она вернулась на своё место, продолжила совершенствовать маникюр.

Терзающие память воспоминания.

Чёрные образы.

Чёрные когти.


Из книги «Проститутки на обочине» (Чтиво, 2019).

https://chtivo.spb.ru/book-prostitutes.html

Об авторе

Эрих фон Нефф. Родился на Филиппинах, в Маниле, переехал в США, служил в Корпусе морской пехоты. Получил учёную степень по философии в Государственном Университете Сан-Франциско, был аспирантом университета Данди в Шотландии. Состоит в «Обществе французских поэтов и художников». Работал докером в порту Окленда (Калифорния) до начала 2019 года. Награждён 22 литературными премиями, в том числе премией Виктора Гюго за книгу ‘Une Lancia rouge dévale Lombard Street tombeau ouvert’ (Красная Lancia рвёт вниз по Ломбард-стрит).

Показать полностью 2
Отличная работа, все прочитано!