Да, если есть возможность - загляните и на канал диктора. Хороший, душевный человек. Озвучивает Кира Булычёва, Горького, Саймака и прочего - не гонится за "модными" жанрами, а читает, в основном - качественное, проверенное временем. https://www.youtube.com/@CheIzS
Был дождь. Правильнее было бы сказать «шел дождь», но дождь именно был, потому что осталось это в памяти именно так – тогда был дождь. Мы все уместились в маленькой пассажирской газельке: его родня, какие-то друзья по работе, я и еще парочка бабулек, что то и дело утирали уголками платков свои вечно плачущие, выбеленные временем глаза. Мы уже ехали с кладбища, где красный гроб уложили в залитую водой могилу и закопали, закопали вместе с двумя лягушками, что по случайной оказии попали туда же, в глинистый колодец могилы.
Газелька тормознула около заводской столовой. Мы все выпростались на улицу под гадкую морось дождя. Одна бабка, выйдя, сказала с улыбкой:
- Хороший человек был, небо плачет.
Я посмотрел на серое небо, достал сигареты, прячась от измороси прикурил. Дым сбивало каплями. Подошла его мать.
- Саша, вы… вы… там остались его… его бумаги и еще, на компьютере еще – сказала она, - вы так его понимали, Саша.
- Я возьму, я все это возьму… если вы не против.
- Конечно, конечно, Саша. Вы заходите, потом заходите, - она не удержалась, закусила губу, задрожал подбородок, - вы заходите, Саша, потом только, потом заходите.
- Хорошо. Обязательно зайду.
Она отвернулась, не гнущейся, деревянной походкой, прямо по лужам пошла к столовой и все пошли. Сигарета потухла, я бросил ее под ноги, раздавил и снова посмотрел вверх, на небо, где низко стелились тучи, а по-над ними, я так хотел в это верить, на картонных крыльях, скользил Ромка.
Он не повесился, не успел, да и не собрался бы никогда. Нашли утром его, на пустыре. Сильно битого, грязного, и, как утверждала экспертиза, крепко пьяного. Нет, не так, он был крепко пьян, когда его убивали – не нашлось среди тех такого паренька, как в тот вечер, никто не сказал: «Нормальный пацан», и вот…
Я развернулся и пошел прочь от столовой, от поминок.
- Подождите! Подождите, - обернулся – девушка, малорослая, в черном, над головой держит нелепый цветастый зонтик. Она ехала с нами, вроде бы с работы, коллега Ромкина, - Вы на остановку?
- Можно с вами? А то аж холодок, бррр! Я, знаете, как мертвецов боюсь!
- Можно, - снова кивнул, сунул руки в карманы.
- Возьмите зонтик, на двоих хватит.
- Спасибо, я лучше так, - нахохлился.
Мы пошли, молча. Тугая морось дождя о ее зонт, стук каблучков.
- А мы работали вместе. Ну как вместе… На разных этажах, но в одном отделе, смешно, да?
- Простите, я просто после похорон этих… Отвлечься хочется, а то гроб этот. Нет, сегодня точно кошмары будут сниться!
- Вы злитесь? Да? Не злитесь, я всегда такая вот, - она остановилась, и я остановился, на нее посмотрел, - такая вот непосредственная. Как болезнь: ляпну что, хоть стой, хоть падай. Я не со зла, понимаете?
- Понимаю. И вы простите, я не хотел вас обидеть.
- Да ничего страшного, я и не обиделась, - она обхватила мою руку, - а вас как зовут?
- А я Юля. А Рома про вас совсем не рассказывал. Вы, наверное, недавно…
Она что-то говорила, я не слушал. Мы шли мимо плачущих, запотевших витрин, мимо снулых, усталых деревьев, что устали держать тяжелые, глянцевые листья, ветви опустили, изо рта срывался пар, а мне в голову лезли всякие дурацкие мысли: как это летать по-над таким, сырым небом на картонных крыльях – отсыреют, развалятся. Или какие у Юли будут кошмары, вообще, какие могут быть кошмары с Ромкой?
Перешли дорогу, сзади бибикнула машина, я оглянулся и, на той стороне, за мокрой рекой асфальта увидел Худого. Он стоял так же как и я: руки в карманах, поднятый ворот пиджака, нахохлившийся, шею в плечи втянул.
- Кто там? – встряла Юля, - Вы кого то увидели?
Худой развернулся и пошел прочь, я тоже отвернулся.
- Хлеба купи! – на прощание крикнула Юля из комнаты. Она мыла пол, сегодня должны были прийти ее родители. Первый официальный визит в нашу молодую гражданскую семью.
Закрыл дверь, спустился, вышел из подъезда.
- Закурить не будет? - я, не глядя, сунул руку в карман, достал пачку, протянул, - Спасибо.
Пошел дальше, остановился, оглянулся резко. Как я мог не узнать этот голос! Бросился следом за удаляющейся фигурой, свернул за дом, туда где был проспект и остановился – проспект был набит людьми, шли туда, шли обратно, сидели на лавочках, прогуливались – люди-люди-люди, кругом люди. Может быть показалось? Конечно показалось, не мог у меня Ромка попросить закурить, не бывает призраков, но… Голос был так похож и если бы прошедшие полгода, если бы не та залитая водой могила и те лягушки.
Уже в магазине я вспомнил, что так и не зашел за Ромкиными текстами, так и остались они там, у его матери. Надо сегодня сходить, она же говорила: «потом» - потом и зайду, ничего страшного. Теперь достаточно времени прошло до потом.
- Млодой человек, долго еще ждать вас буду? – я вздрогнул, посмотрел на кассиршу, промямлил глупо: «извините», протянул ей хлеб.
- Сигареты еще. Балканку синюю. Две пачки.
Вышел, оглянулся по сторонам. Можно пройтись до Ромкиного двора, тут не очень далеко – полчаса пешком, ну или на автобусе минут за десять. Шагнул к остановке, в кармане завибрировал сотовый.
- Давай диван переставим, я сейчас посмотрела…
- А обязательно это сегодня делать? Я хотел сходить…
- Я посмотрела, ну некрасиво. Давай переставим. Недолго же, а?
Сунул сотовый в карман, развернулся и тут же ткнулся плечом в прохожего.
- Простите, - бросил я ему уже в спину, в высокую тощую спину в длинном отутюженном пиджаке. Прохожий не обернулся, но и без этого я понял, что это был Худой. Он шагал прочь быстро и вот уже спускается вниз по ступеням подземного перехода, а вот и не видно его уже. Полгода, уже полгода я его не видел… только сейчас я вспомнил о нем, а до этого: съемная квартира, обживание, мебель какая-то, пара скандалов, притирка с Юлей. И вообще – все как-то вокруг Юли закрутилось: бросил старую работу, к ней в офис перебрался, общие разговоры о работе, общие интересы, фильмы ее, разговоры о обоях, почему-то ее очень сильно интересовали обои, их цвет, фактура, прочая муть…
Посмотрел еще раз вслед исчезнувшему Худому, задумался, махнул рукой и торопливо зашагал к дому. Надо еще успеть передвинуть эту чертову громадину дивана, пока не пришла Юлина мать.
- Что за день такой, - буркнул себе под нос, на ходу.
Снова телефон, снова руку в карман, не глядя:
- Это мама Ромы. Вы обещали зайти, а я тут уборку начала и… Вы зайдете?
- Да, вы пока не выбрасывайте ничего. Я завтра зайду, хорошо?
Я сбросил вызов, сунул телефон в карман и только после вспомнил, что завтра еду в командировку, в региональный филиал.
- Черт! Да что за день то такой! – снова достал телефон, собрался было перезвонить, открыл меню звонков, занес палец над последним номером и… не позвонил. Положил трубку в карман. Пошел домой. Как-нибудь потом разберусь.
- Александр Николаевич, вы в министерство перезванивали? – директор по маркетингу оперся о мой стол.
- Юрий Викторович, у них там своя путаница. Они мне проект документа скинут и я им по форме вышлю.
- А, ну хорошо, а то я… Ну хорошо. Трудитесь, - и он как-то осторожно, неуверенно, хлопнул меня по плечу. Не зря осторожничает, чувствует, как кресло под ним шатается, и в моей власти пошатнуть его чуть посильней или наоборот – удержать. Сейчас кризис, людей нет, нет той великой свиты, что делает короля, а есть лишь трое начальников отделов без подчиненных и парочка «мертвых душ», что числятся в персонале, но никто и никогда их не видел.
- Обязательно, Юрий Викторович, - я искренне улыбнулся, - сделаю потом.
- И мне копию направьте, хорошо? – он уже спрашивал, а не приказывал, как раньше.
- Ну и замечательно, - он сложил руки за спиной и неторопливо пошел к своему кабинету. Раньше такой неторопливости он себе не позволял, раньше у него была куча дел, этакий лихой революционный комиссар на белом коне да с шашкой наголо, а теперь. Теперь чувствует, что не от него уже зависит дело, не от многих кирпичиков коллектива, а от личностей, оставшихся личностей.
Я усмехнулся. Открыл почту, еще раз прочитал письмо от гендиректора, где мне предлагалось взять на себя часть обязанностей директора по маркетингу, а вместе с тем и получить гордое прозвище «заместитель директора по маркетингу». Пока заместитель…
Внизу экрана замигал конвертик – пришло новое письмо. Может это те, с министерства, определились что им надо: «прогноз п» - по отрасли, или только по нам, или по области?
Открыл. Оказывается письмо от генерального.
«Александр Николаевич, поднимитесь» - вот и все содержание.
Глянул на часы – время к шести. Нда… А на вечер были планы. Хотя…
Заглянул к директору, спросил:
- Юрий Викторович, вы не в курсе, зачем меня к генеральному вызывают?
- Что? Уже? – на полном лице его прочертилась тревога, потом он выдохнул, встал из-за стола, подошел, пожал мне руку, - Я сегодня уйду пораньше, так что, Александр Николаевич, до завтра.
- До завтра, - механически ответил я, а Юрий Викторович сунул руки в карманы, и совсем уж как то не по-начальственному, прошагал до своего кресла и бухнулся в него разом.
Я пожал плечами, закрыл дверь, пошел к лифту. Наверх, на самый верх, со своего привычного двенадцатого этажа на тридцать восьмой, почти под самое небо.
Наверху, при лифте, была охрана. Ненавящивая, очень такая культурная, спокойная. Я тут уже бывал, но не в такое время, а тогда, когда еще за ресепшен стояла миловидная секретарь, которая, с идеальной улыбкой, спрашивала кто я и, помнится, даже выдала мне тогда бейджик, чтобы генеральный, не дай бог, не назвал меня как-то иначе. Правда в тот день он так и не обратился ко мне.
- Александр Николаевич? – спросил грузный худощавый охранник, стоявший вместо той девушки при входе.
Я прошел. Длинный коридор, картины, люминесцентные бра. Открытая приемная, открытая дверь в нереально огромный кабинет, а в кабинете темно, только лампа настольная горит над директорским столом, у высокого окна спиной ко мне сам генеральный – большой, кряжистый, на него посмотришь и сразу кажется, что первичный капитал его родом откуда то из девяностых. Постучал.
- А, Саша. Пришли. Хорошо. Проходите, садитесь.
Он уселся на свое место, я тоже сел.
- Вы у нас работаете… сколько?
- Как интересно! Всего три года и уже почти в директорском кресле! А вы способный.
- Ладно, не для того я вас позвал, - он склонился вперед, вздохнул, - Саша. Юрий Викторович, мне кажется, не совсем понимает основной курс нашей компании. Он не осознает сложности ситуации, - усмехнулся, - привычка работать у человека по старым, докризисным стандартам. А так нельзя, сейчас так нельзя. Понимаете, да?
- Нам нужен человек, имеющий ситуационный подход к делу, способный реагировать на мгновенную, понимаете, мгновенную смену курса и…
Из темноты за спиной директора шагнула фигура. Длинная, нереальная, высохшая. Я вздрогнул, подался назад в чуть скрипнувшем кресле, и только потом успокоился – Худой. Отвык я от него за эти годы, забыл про него, забыл как он выглядит страшно, бледность его, костлявость выплавилась воском из моих воспоминаний.
Худой тихонько приложил палец к едва заметной линии губ, я кивнул. Генеральный тем временем продолжил что-то говорить, увещевать меня, я машинально кивал в ответ, но сам, то и дело поглядывал на Худого. Сбоку кто-то кашлянул, я посмотрел в сторону, там, через стол, сидел Толстый. Он с трудом уместился в кресле и сейчас то и дело, как-то грузно раскачивал боками, устраиваясь поудобнее, но все одно никак не мог уместить всех своих складок меж подлокотников.
Худой расхаживал за спиной генерального, кивал в такт словам, разглядывал с интересом ногти, Толстый же охал, вздыхал, а потом не выдержал, шепнул тихо: «долго еще?».
- Я думаю уже хватит, - сказал Худой, щелкнул пальцами и тут же генеральный замолк на полуслове, остановились его полные губы не договорив, глаза остекленели.
- Ну вот, - Толстый осклабился, - так лучше.
- И что дальше? – спросил я.
- Тут недалеко. Толстый, вылазь, пошли.
Кресло нещадно скрипело под тяжеловесной его тушей.
- Догонишь, - Худой повернулся к вырезанному в густой синеве ночи трафарету двери, наподобие балконной, ухватился за ручку, повернул, скрипнуло, шагнул туда, в ночь, - пошли.
Там был парапет, тонкие хромированные перильца, что едва-едва поблескивали своими идеально гладкими боками, а слева, если пройти чуть дальше, вверх, уже на крышу, вела звонкая железная лестница.
Он легко, по паучьи, широко распяливая черные локти пиджака, вскарабкался наверх, склонился оттуда, протянул вниз руку:
Я осторожно, придерживаясь за перильца и поглядывая вниз с этой дикой высоты, приставными шажками добрался до лестницы, стал карабкаться, медленно стал, и так до тех пор, пока худой не выдержал и легко, будто щенка, поднял меня за шиворот и поставил рядом с собой. Толстый уже тоже был тут.
- Ну, как тебе? – Худой распрямился в полный рост, раскинул руки горделиво. Какие они у него все же длинные!
Наверху, прямо над головой густая черная синь, а в ней звезды, яркие, какие никогда не увидишь с земли, но самое главное – это небо, обычно такое высокое, а теперь скученное до состояния рваной ваты, расстелившееся у самых ног – небесный причал на сороковом этаже. Худой по паучьи, на четвереньках, подполз к краю крыши, загреб длиннопалой ладонью кусочек небесной ваты поднял его к глазам и с широкой, от уха до уха улыбкой, смотрел, как тот стекает вниз меж пальцами, будто медленная вода льется обратно в бескрайнее море.
Толстяк тоже подошел к краю, аккуратно закатал штанины своих огромных штанов, оголяя больщущие белые икры ног, стянул стоптанные ботинки, и уселся, опустив ноги в небо.
- Садись, - обернулся Худой, - скоро.
- Давай, - улыбнулся Толстый, - прохладно, ты попробуй.
Я подошел, встал на четвереньки и посмотрел вниз. Облака были густые, мокрые, они клубились и словно бы даже самую малость ходили волнами. Коснулся пальцем – прохладные, зябкие.
- Не бойся, - на плечо мне легла рука, я оглянулся и ничуть не удивился – это был Ромка, - Садись. Когда еще сможешь поболтать ногами в небесах.
Я, как и Толстый, снял ботинки, закатал штаны и сунул белые ноги в прохладу туманного прибоя. Ромка сел рядом.
- Как ты здесь? – я старался не смотреть в его сторону. За его текстами я так и не зашел, а вот маму я его один разок все же видел, на улице. Отвернулся, прошел мимо, будто не узнал.
- Тоже хорошо. Карьерный рост, семья, Юлю помнишь?
- А когда ты в последний раз писал?
- Давно. Кому это надо? – с вызовом посмотрел на него, - Баловство, игра в великих. А кто читал? Кроме тебя, кто меня читал?
Захотелось рассказать ему навзрыд, про то, как мечешься со своими текстами как зверь загнанный, думаешь присунуть их тому или этому, и уже чуть ли не деньги готов всучить, лишь бы кто прочитал, лишь бы кто-то внял словам, кто-то понял и услышал.
- Значит… значит больше не хочешь летать? – Худой, вместо меня, мотнул головой, Толстяк вздохнул.
- Это ты летал, а я просто писал.
- Просто так? Без эмоций? Без чувств? Слова расставлял, зевал со скуки и писал?
- Нет, нравилось. Но без этого проще стало. Да и времени нет – работа, Юля, дом, - я усмехнулся, - прошли беззаботные деньки, когда ни ребенка ни котенка.
- Пока нет. Собираемся. Юля хочет вислоухого, дымчатого.
Я замолчал. Как это оказывается сложно, начинать разговор через бесконечное расстояние времени и интересов с тем человеком, с которым раньше думали в унисон, чьи мысли подхватывал и раскрывал за него, а он старался за тебя…
- Это тебе, - он похлопал рядом с собой, и я только сейчас увидел что-то завернутое в газету, перетянутое почтовой коричневой бечевкой.
- Это крылья? – уверенно спросил я, - Картонные крылья, как у «Машины времени»?
- Нет, это картонные крылья, но не как у «Машины времени».
Он поднялся, размял плечи.
Он оглянулся, усмехнулся глупо, сказал: «Дурак» и шагнул в небо, ухнул под него я соскочил, и тут же он взмыл вверх, к бескрайней черноте, в которой купались звезды, за спиной его нелепыми, куцыми обрубками торчали коричневые картонные крылья.
Толстый тоже спрыгнул вниз, только он не полетел, а поплыл кролем, фыркая громко, широко отмахивая полными руками. Худой оглянулся, и я спросил его:
- Зачем они мне? Зачем мне, дураку, крылья?
Худой осклабился, соскочил вниз и, будто дикая, уродливая водомерка, понесся прочь по кучным облакам.
Я взял сверток, развязал бечеву. Так и есть – крылья, вырезанные топорно, неаккуратно с совершенно идиотскими белыми резиновыми лямками для рук. А если как они? Сигануть вниз и… Ромка хотел повеситься, не потому что его все достало, а потому что… почему им можно, а ему нельзя? И я хочу, я тоже хочу попробовать сейчас, только не в петлю, а шагнуть вперед, бухнуться в перину облаков, и не для них, не для кого-то, не для того чтобы кому-то что-то доказать, а только для себя.
Натянул крылья, резинка больно щелкнула по плечу, вдохнул глубоко занес ногу над клубящейся небесной пустотой… Главное собраться, главное суметь – это только для себя, как и писал я только для себя, не потому что хотел славы, не потому что желал денег, а потому что…
- Нам нужен человек, который сможет выполнить корректировку на ходу, основываясь на личном опыте, на нестандартном мышлении – человек взрыв, и я вижу в вас, Александр Николаевич, задатки…
- Зачем дураку крылья? – спросил Александр.
- Простите? – усмехнулся, - Однако вы шутник. Хм… Наверное… чтобы летать, наверное.
- Нет, - Александр мотнул головой.
- Чтобы поиграть с вечностью… Наверное, - он улыбнулся нелепо моим словам, а я добавил, - простите.
- Александр, подождите, вы куда.
- До свидания, - сказал какой-то толстяк, шагнувший из темного угла, откуда только взялся?
На плечо генерального легла рука, он вздрогнул, мимо прошел высокий, будто состоящий из одних костей и углов долговязый человек в черном костюме. На ходу он бросил: «Прощайте».
Двери кабинета захлопнулись.
