Дорогие наши авторы, и подписчики сообщества CreepyStory !Мы рады объявить призеров конкурса “Черная книга"! Теперь подписчикам сообщества есть почитать осенними темными вечерами.)
Выбор был нелегким, на конкурс прислали много достойных работ, и определиться было сложно. В этот раз большое количество замечательных историй было. Интересных, захватывающих, будоражащих фантазию и нервы. Короче, все, как мы любим. Авторы наши просто замечательные, талантливые, создающие свои миры, радующие читателей нашего сообщества, за что им большое спасибо! Такие вы молодцы! Интересно читать было всех, но, прошу учесть, что отбор делался именно для озвучки.
Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)
Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.
В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!
Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)
Многие из нас в детстве в канун Нового года находились в ожидании сказки, праздника, подарков. Ощущение счастья и радости, сопровождаемое яркими разноцветными гирляндами, запахом мандаринов и елки, блеском стеклянных шаров и елочных игрушек. Кажется, что эти чувства посещают всех и каждый год.
Так еще пару лет назад думала и Тоня. Девушка уже почти полгода как переехала из небольшого приморского города в Москву. Конечно, во многом ее ожидания разнились с тем что ей пришлось пройти, но до декабря текущего года Антонина справлялась со всеми трудностями вполне сносно. Она нашла неплохую съемную комнату в трехкомнатной квартире с хозяйкой, женщиной чистоплотной, ненавязчивой и без каких-либо странностей. Комната у Тони была скромной обстановки, но со всем необходимым. Жили они с хозяйкой вдвоем без ссор и недомолвок. Но этим удача не ограничилась, и Тоня смогла найти стабильную и постоянную работу в кофейне, совсем рядом со своим жильем. Правда, заработная плата была невелика, но девушке хватало на жизнь, чему она была несказанно рада.
Утро первого декабря не задалось. За ночь выпала месячная норма осадков. Заснеженные дороги, непроходимые тротуары, снег, бьющий в лицо, сильно препятствовали Тоне успеть на работу вовремя. И уже приближаясь к стеклянной двери кофейни, увидев табличку "Открыто", девушка поняла, что ее ждет не только неприятный разговор с администратором Мариной, но и штраф, размер которого определит так же Марина.
- Привет, на улице коллапс, - сказала Тоня, пробегая мимо администратора.
- Привет, подожди меня в подсобке, - раздраженно ответила Марина.
- Я сейчас, только куртку сниму и к стойке.
- Иди в подсобку, - Марина шла следом за Тоней и подгоняла.
- Ну подожди, ты видишь какая погода?
- Вижу, но это уже не первое и даже не второе твое опоздание. Я утром позвонила управляющему и он сказал, что с тобой придется расстаться, - говорила администратор, доставая конверт из ящика своего стола.
- Марин, простите меня, последний раз. Мне очень нужна эта работа. Марин? Ну послушай, пожалуйста.
- Нет, бери расчет и уходи. У меня работы полно, а еще замену тебе искать, - перебила Тоню администратор.
- Тем более и человека у вас нет. Оставьте меня. Если я еще раз опоздаю точно тогда уволите, - с нотками надежды в голосе произнесла девушка.
- Нет, - отрезала Марина и вышла из подсобки. Тоня несколько минут стояла словно оглушенная. Потом глубоко вздохнула, подошла к своему шкафчику, взяла мятый пакет - маечку и стала складывать свои вещи.
Антонина вышла на улицу и услышала как со звоном колокольчика за ней захлопнулась дверь кофейни. Посмотрела на горящие гирлянды, которыми витрину украшала Марина, и на глаза навернулись слезы. "Неужели было сложно встать чуть пораньше, - корила себя Тоня, - через три дня мне нужно отдать за аренду комнаты, кстати.. - девушка достала из кармана куртки конверт, открыла его, пересчитала содержимое и разочарованно вздохнула. В конверте не хватало почти половины суммы, на которую рассчитывала Тоня. Она было собралась вернуться и потребовать свои заработанные деньги, но помедлив, передумала.
Погода не располагала к прогулке, и Тоня отправилась домой. На ее радость хозяйки квартиры не оказалось дома и можно было побыть наедине с собой и поразмыслить над создавшейся проблемой.
Тоня разблокировала смартфон пролистала сообщения и остановилась на контакте "Мама". Она смотрела на экран, не решаясь набрать текст, и убрала большой палец с кнопки вызова. Потом спрятала смартфон в карман. Как ей признаться маме, что ее уволили и ей нечем платить за квартиру? Как признать, что мама была права и Тоня не справится с самостоятельной жизнью? Девушка предвидела, что мать начнет ее уговаривать вернуться в родной город. А для Тони это значило проиграть в самой для нее важной борьбе. Борьбе за свою независимость, самодостаточность и право выбирать.
Девушка подошла к окну на кухне, посмотрела на мельтешащую толпу прохожих, на двигающиеся заснеженные автомобили, а потом на стекло. Щелкнула пальцами и побежала в коридор к своему рюкзачку. Достала большую пластиковую снежинку, вернулась обратно, сняла клейкую пленку с украшения и прижала его к стеклу. Тоня с довольным видом рассматривала свою работу. Настроение поднялось и даже появилось ощущение новизны и ожидания чего-то сказочного, как в детстве. Девушка взяла смартфон, включила приложение с музыкой, выбрала плейлист с новогодними треками. По кухне начала разливаться волшебная музыка, наполняемая звоном колокольчиков, Тоня сначала покачивала головой, потом подключились руки, а затем Тоня пустилась кружиться, пританцовывая по квартире. Антонина двигалась под музыку пока не упала на диван без сил. Повыше натянула шерстяные носки и задумалась. "Кому можно написать с просьбой о долге? Раньше мне не приходилось этого делать. Но как говорится, все бывает в первый раз, - хорохорилась мысленно Тоня, - Может Маше? Она вроде ко мне неплохо относилась, пока работали в кофейне. Была - не была", - девушка набрала сообщение, в котором вкратце описала ситуацию и попросила одолжить ей денег. Буквально через пару минут Тоне пришло ответное сообщение, в котором Маша отказала. Она поджала губы и начала пролистывать контакты. Некоторых людей из списка она не могла вспомнить, с некоторыми уже давно не поддерживала отношения, и тут она остановилась на одном из номеров. "Дима, ну конечно, Дима! Как же я сразу о нем не подумала?!" - воскликнула Тоня и нажала на кнопку вызова. Гудки. Вызов остался без ответа. "Ладно, сейчас увидит и перезвонит. Когда я последний раз с ним разговаривала? Блин, не помню. Месяц, быть может, назад. Осень была. Дождь шел. Он еще мне рассказал, как у него дела в гору идут. Точно сможет мне помочь, - размышляла девушка, - Так еще раз наберу, может возьмет."
- Алло, - послышался в трубке мужской голос.
- Привет- привет, Дим. Как ты?
- Здравствуйте, это не Дима. Меня зовут Антон. Я его коллега. Он просто уже второй день не появляется, а телефон свой забыл на работе. У него пароль стоит, мы не можем разблокировать и вы первая позвонили ему. Вы не знаете, где он может быть?
- Э, нет. Я сама с ним разговаривала только месяц назад. А вы узнавали у его близких? - встревоженным голосом спросила Тоня.
- Нет, мы не знаем никаких контактов. И жил он один, он мало о себе рассказывал. Может в полицию обратиться?
- Конечно, а когда он последний раз выходил на работу?
- Он был позавчера вечером. Ребята говорят, что он выбежал как ошпаренный, даже телефон забыл и больше не приходил, никому не звонил, - ответил Антон.
- Да, нехорошая история, - задумчиво протянула девушка.
- А вас зовут Тоня? Вы его девушка? У Димы в телефоне ваш номер записан "Тоня".
- Да, я Тоня, но мы с ним не встречаемся, так дружим, можно сказать, - ответила Антонина.
- А можно вас попросить... может, посмотрите его вещи, которые здесь у него остались?
- Зачем?
- Ну может, что-то увидите, может что-то вам подскажет, где он. Мы о нем почти ничего не знаем, а полиция особо-то не ищет. Сами понимаете, - смущенно сказал мужчина.
- Ну давайте, я приеду. А когда можно?
- Я здесь буду часов до семи вечера точно.
- Я тогда собираюсь и еду, а какой адрес?
- Оптовая база в Люблино, - начал говорить Антон.
- Я поняла где, - перебила его Тоня, - буду в течении часа.
Меня зовут Алина, и я всегда любила читать книги. Прочтение захватывающих сюжетов казалось мне очень интересным и завораживающим. Особенно мне нравились книги ужасов. Я читала днями на пролет, а книги брала в библиотеке, которая находилась не далеко от моего дома.
Однажды я как обычно пришла в библиотеку чтобы выбрать новых книг для прочтения. Мое внимание привлекла одна книга с названием “Ужасы вашей жизни”. Это была старая и потрепанная книга, но она заинтересовала меня. Прочитав аннотацию, которая показалась мне довольно странной (там было написано о том, что эта книга позволит узнать о мистике, окружающей меня), я решила ее взять.
Придя домой, я сразу села за прочтение книги. Я ожидала, что, начав прочтение книги я погружусь в интересный сюжет, созданный автором. Но вместо этого я почувствовала, как мурашки побежали по моей коже, а волосы встали дыбом. Книга заставила меня почувствовать страх и ужас…
А дело в том, что в книге было написано ОБО МНЕ. Там было описано то, что было со мной после выхода из библиотеки. В книге повествовалось о том, как я доехала до дома на трамвае, зашла в магазин, поднялась в квартиру и... Там было ВСЕ. А самое жуткое то, что рассказ о моей жизни сопровождался описанием ужасных тварей (призраков и различных мистических существ), окружающих меня.
Я не понимала, как такое возможно. А еще я была очень напугана. Я думала о том, чтобы просто избавиться от этой книги и забыть об этом ужасе как о страшном сне. Но внезапно меня осенила мысль: “А что, если пропустить несколько страниц? Там будет описано то, что еще не произошло? Может быть эта книга – дар, и я смогу предвидеть будущее?”.
Я хотела пролистать несколько страниц вперед, но в друг, я услышала грохот на кухне… Вздрогнув, я положила книгу на тумбочку и поспешила на кухню. Оказалось, что моя кошка как обычно жрала цветы, которые на днях подарил мне мой парень Даня (недавно мы с ним съехались и стали жить вместе), и нечаянно уронила вазу на пол. Ваза, к счастью, чудом не забилась, но вода разлилась по всей кухне.
- Бусинка, Какого черта ты делаешь?! Уйди от сюда! – раздраженно крикнула я кошке и пошла за тряпкой, чтобы убрать все это безобразие.
Поспешно вытерев всю воду и поставив цветы обратно в вазу, я пошла в комнату чтобы проверить свою гипотезу о книге. Удобно усевшись в кресло, я открыла книгу на последней странице и начала читать. Я испытала дикий ужас, прочитав о том, что я погибну из-за ужасных существ, описанных в этой книге. Они каким-то образом вырвутся из этой чертовой книги и погубят меня. Паника овладела мной, я не могла сдержать слез.
Спустя несколько минут, немного успокоившись, я подумала: “Я ведь могу все изменить, надо только избавиться от книги и тогда эти твари меня не достанут. Я сожгу книгу!”
…
Даня поздно возвращался домой с учебы в университете. Подходя к дому, он увидел большое скопление людей и пожарную машину. “Похоже у соседей случился пожар. Надеюсь, с Алиной все хорошо, она тоже должна стоять где-то здесь в толпе” – подумал он. Спустя некоторое время он с ужасом узнал о том, что пожар был в его квартире. А еще больший ужас он испытал, узнав о том, что там нашли труп девушки… Еще больше захватывающих историй читайте в нашем Telegram-канале
Измученная солнцем степь затихала, вздыхала тяжело и душно. Закат окроплял землю, нагрешившую за день. Прибой льнул к песчаной косе и тоскливо всхлипывал. Я сидел у костра и следил, как схлёстываются в пляске языки пламени. Неподалёку лежал увечный пёс, спасённый мною несколько дней назад. Из головы не шли истории Селены, и я ждал, когда в сумерках появится согнутая фигура с клюкой.
Звёзды набирали цвет и яркость, с неторопливых волн срывался и летел к берегу солёный бриз, а Селена всё не шла. Но без легенд, которые родились давным-давно посреди морского и степного просторов, мне, безродному бродяге по прозвищу Плутань, не заснуть. Они - цель моего появления здесь. И они же - начало новых странствий. Когда я слушал гортанный старухин голос, чувствовал странную связь с этой пустыней и бороздившим её народом.
Пёс поднял голову, и в глотке, помятой петлёй живодёра, зарокотало рычание. Это подошли подростки. Они уже считали зазорным спать в повозках рядом с матерями и младшими братьями-сёстрами. Но их ещё не пускали к большому костру, у которого молодёжь всю ночь пугала темноту звонкими голосами.
- Зачем тебе собака? Охранять-то всё равно нечего, - сказал парнишка с шустрыми недобрыми глазами.
Я промолчал, а он не успокоился:
- Чем кормишь? У самого со вчерашнего вечера в брюхе пусто. Нени Селена ещё не вернулась, а деди прогнал тебя от котелка. Я видел.
Как объяснить мальцу, что и с пустым брюхом человек не может пройти мимо, когда, уцепив железным крюком за удавку, живую тварь волокут на смерть? Вот и нени Селена не смогла... Подобрала Плутаня, избитого её соплеменниками только за то, что не вовремя попался им на пути. Растолкала малых ребят по углам повозки, уложила раненого, перевязала и неделю отпаивала горькой степной травой. Потом сказала: "Ожил? Ступай себе..." Но каждый вечер кричала от костра: "Эй! Поешь остатков. Они, остатки-то, сладки!" - и протягивала кусок хлеба с сыром или остывший кондёр в гнутой миске. А то плескала в кружку пенистого горького пива.
Деди Шатуло, угрюмый старик, говорил ей: "Расповадила. Гони прочь, пока человек по-собачьи не залаял". Сегодня увидел меня поблизости и замахал своей палкой: "Опять ты? Уходи, а то пришибу!" Вытаращил из-под кустистых бровей глаза и заковылял в мою сторону, шепча в усы ругательства.
Мимо костра, шурша новыми шёлковыми юбками, прошла русоволосая синеглазка Риула. Край городской ажурной шали, подметая степь, нацеплял репьев и сухой травы. Риула направилась к отмели, на которой засыпал прибой. Девушка всматривалась в густо-лиловую полосу, где море сливалось с близкой ночью, спотыкалась, но к земле взгляд не опускала.
- Потаскуха, - сказал, покосившись на красотку, сердитый парнишка. - Шляется каждый вечер к морю. Непонятно, то ли ждёт, то ли ищет.
Я сразу заинтересовался:
- А что она ищет? Красивая девушка. Поёт хорошо.
- Никто, кроме Риулы, не знает. Может, счастье или судьбу. Ты, Плутань, не слушай его, - высокий плотный подросток указал на товарища. - Он потерял брата из-за Риулы, вот и злится. И не расспрашивай ни о чём. Нени Селена сказала, что разговорами о чужом горе мы привязываем беду к своей судьбе.
- Плутань разговорами вместо хлеба сыт, - сердитый посмотрел на меня и по-лисьи оскалился, будто собрался укусить. Посерьёзнел и снова стал самим собой - ушлым, но добрым дитём бродячего племени. Добавил, вороша палкой уголь: - Всего год прошёл, а брата уже не вспоминают. Мне обидно. Часто кажется, что его тень идёт за повозкой.
- Тени человеком не стать. Тоже нени сказала, - заметил рассудительный.
Очень захотелось узнать историю Риулы, и я заговорил, подражая распевным речам Селены:
- Мы привыкли о животе заботиться, чтобы цел был и полон. А про душу забыли. Только придёт час, и землёю станем. Куда уйдут наши мысли, привязанности и ненависть? В землю? А вдруг да мчатся они за людьми, просят чуточку внимания? А мы холодно отворачиваемся - это же просто тени...
Рассудительный поморщился, подыскивая в памяти подходящие слова из наставлений нени. А сердитый заговорил, выглядывая в темноте силуэт Риулы:
- Влюбился брат. И в кого? В мотыля бесцветного...- малец прервал разговор, помолчал для важности и презрительно потряс головой, как это делали мужчины на рынке, рассматривая сработанные горожанами ножи.
- Акробатка с площади в Ликсоре лучше, - ввернул товарищ, чтобы посмеяться над ним.
Я не дал вспыхнуть потасовке, подозвав пса, который обнажил жёлтые громадные клыки, а потом положил лобастую голову мне на босую ступню.
- Себя брат потерял, всё о Риуле думал. А она на него не больше, чем на земляного жука заглядывалась. Сейчас, поди, жалеет...
Парнишка говорил, а сумерки оборачивались жарким днём...
... Девушки сушили волосы, вороша костяными гребнями смоляные, русые, рыжие пряди. Неподалёку от них перевалился через песок и уткнулся в прибой каменный уступ. Когда-то, в незапамятные времена, здесь была горная гряда, но её разрушили подземные силы. С такой мощью расшвыряли скалистые вершины, что теперь от одного обломка до другого за день не дойти. Никто не мерил морскую глубину у камня, но поговаривали, что живому человеку до дна не достать. Парни любили нырять с уступа и дразнить погибель, которая таилась там, где вода становилась чёрной. Один из них нашёл жемчужницу и подарил своей любушке. В ней оказалась перламутровая горошина, которая так и горела в солнечных лучах. Все красавицы тотчас затеребили ухажёров: "И мне, мне достань!"
Риула не просила. Рассматривала три жемчужины в ладони: чья крупнее... Каково было видеть это влюблённому юноше? Сравнялся лицом с пеной на волнах-бурунах, да и ринулся с уступа в море. Парни усмехнулись и стали петь и плясать с девушками. Не одна песня разлетелась вместе с ветром над берегом, а юноши всё не было. Погиб ни за что ни про что...
Но вскоре на волнах заколыхалось тело. Море баюкало в объятиях мёртвого пловца. Парни прыгнули в воду, вытащили его. Окоченевшие пальцы сжимали громадную раковину с тёмными наростами и соляными разводами. Подарок с глубины передали Риуле, к утопленнику позвали родителей - проститься и снять с шеи родовой знак, кусочек кожи с вытравленной на нём древнеязычной надписью.
Риула гадливо отбросила безобразную шипастую раковину. Три дня валялась на солнцепёке жемчужница, не похожая ни на одну раковину на свете. Потом гигантские створки раскрылись, испустили такой смрад, что нельзя было подойти. Но Селена, для которой всё едино: и сладкий аромат степной розы, и вонь падали - ножом расколупала останки моллюска и извлекла жемчужину, равной которой никто не видел. Отмыла её в море и отдала Риуле. Девушка продала подарок в городе, накупила нарядов. Там же сыскался для неё жених - устроитель народных зрелищ. Будет теперь вместе с ним веселить горожан, петь на площади.
Жизнь часто предаёт людей, а уж человеческую любовь - чаще всего.
- За что ты ругаешь Риулу? - переспросил я, когда малец замолчал.
- Да, мне тоже интересно, - раздался из мрака низкий, грудной и прекрасный голос.
Это Риула незаметно подошла. Задумчиво посмотрела на угли и уставилась на мальчишку сердитого мерцающими глазами.
- А хочешь со мной в город? Помощником будешь. Потом - звероводом или акробатом. Мир посмотришь, заработаешь денег...
- С тобой - не хочу, - буркнул мальчишка.
- Вольному воля, - рассмеялась девушка, развернулась и пошла в ночь. Крикнула не оглядываясь: - Коли надумаешь, приходи с рассветом к родительской повозке. За мной жених приедет.
Подросткам уже не сиделось возле умиравшего костра. Они подразнили друг друга, потолкались, пытаясь стянуть с голов и отбросить в темноту шапки, а потом убежали. Я услышал, как сердитый крикнул товарищу:
- Я лучше помощником к звероводу пойду. Возле клеток всегда народу больше!
Отчего-то не спалось, тревожно щемило сердце. Пёс поднялся, стал бродить возле костровища, нюхая землю. Потом поплёлся к холмам, и вскоре оттуда донёся тоскливый вой. Я решил наведаться к повозкам, узнать, вернулась ли Селена, которая с дочерью Авилой и зятем ещё утром пешком отправилась в город - торговать связками раскрашенных ракушек, разноцветных стеклянных бусинок и разными амулетами.
Тревога усилилась: возле большого костра стихли песни, темнота зашевелилась от приглушённых людских голосов. Я незаметно подобрался поближе и втиснулся в толпу.
У пламени обессилено сидела Авила, её муж с перевязанной головой жадно глотал из фляги. Пятна на повязке из разорванного женского фартука казались чёрными в красноватых отблесках костра.
Кто-то, дыша шумно, с оттягом в хрипотцу, протолкался через сонных, но обеспокоенных людей. Деди Шатуло... Сейчас он всем задаст за ночной переполох.
- Селена? - спросил старик у дочери. Скользнул взглядом по повязке и снова глухо и безнадёжно потребовал: - Скажи, Авила... Где Селена, моя жена?
Из речей Авилы я понял, что обычное для степных бродяг происшествие обернулось бедой. На шумном, богатом на плутовство и кражи базаре опять кто-то что-то стянул. Разборки закончились дракой, которая переросла в побоище. Прибыли солдаты и стали хватать тех, кто был одет не по-городскому. Попалась и Селена с дочерью и зятем.
Такое часто бывало. Арестованные могли, конечно, просидеть на казённых харчах целую неделю - а чем плох дармовый хлеб? Потом бы отпустили: тут ведь или весь город под замок сажай, или всех воров отпускай.
Но через день - великий праздник. Решили отбиться. Селену ранили штыком в живот. Она привыкла терпеть боль, не обращать внимания на увечья, и не сразу поняла, что дело серьёзное. Отвела глаза солдатам, которые стали бросаться друг на друга, последние силы истратила на грозовую, с градом, тучу. Уже за городской заставой увидела, что юбки коркой взялись, а с подола сыплются на землю красные горошины. Повиснув на руках детей, еле доковыляла до рощицы.
- Не хочу в тень, - сказала, глядя на расплавленную солнечную медь в пронзительно-синем небе. - Жара - милосердный враг, который прикончит быстро и не даст измучиться. А вы идите... Чую, здесь скоро солдаты будут... Пересчитают раны, что друг другу нанесли, и не успокоятся... пока не найдут кого-нибудь и не отомстят. Идите, идите...
- Не оставлю тебя здесь ни живой, не мёртвой! - взвыла дочь.
- Дура... - прошептали материнские губы, уже пропитавшиеся желтизной. - Всегда была дурой... Сколько ни старалась я... уму-разуму научить... Разве хуже быть... пищей падальщикам... чем червям? Поди прочь... наши пусть уезжают... Плутаню скажи...
По застывшему Селениному лицу дочь поняла: не обыграть ей смерть со слабыми, куда там до материнских, навыками. Отступилась Авила.
Я ожидал, что люди заплачут, ибо нени Селена для каждого значила гораздо больше, чем родная мать. Но они молча разошлись, и даже Шатуло поплёлся к осиротевшей повозке без единого слова.
Луна распыляла мертвенный блеск, превращая степь в скопище чёрных и голубовато-призрачных теней. Я улёгся на душистый ворох сухой травы и заслушался ночными звуками. Пёс так и не появился, поэтому Авилу заметил не сразу.
- Не узнала я, Плутань, что тебе хотела сказать Селена. Поешь вот сладкого... ради памяти нени.
Рядом зашуршала бумага. Звякнули стакан и бутылка. Сухая тёплая рука коснулась щеки, провела по волосам. Послышались удаляющиеся шаги.
Вот и всё... Не будет больше древних легенд, которые могли напитать сытнее хлеба - красотой и мудростью мысли. Смерть всегда по-предательски забирает самое дорогое.
Из темноты выскочил мохнатый зверь, с урчанием набросился на свёрток. Тренькнуло стекло, ударившись о землю, и в воздухе разлился пряный аромат. Только на миг задумался, и на тебе - остался без ужина. Пёс проглотил его вместе с бумагой и уселся рядом как ни в чём ни бывало. Я вытряс в рот оставшееся вино и снова улёгся. В груди разрослась тёплая пустота, которая могла вместить, кажется, всё огромное небо с далёкими сверкающими мирами...
- Разлёгся, уголовщина, - сказал кто-то надо мной, и дыхание прервалось от тяжёлого отвесного удара в грудь.
Когда воздух наконец-то попал в ставшее тесным горло, рёбра хрупнули, и я чуть не подавился кровью. Только потом открыл глаза. Трое солдат с отвращением и злобой рассматривали кафтан, которым я был накрыт, поломанную безлошадную повозку и осколки вчерашней бутылки.
Я отбросил чужую одежду, которая пахла дымом и конским навозом, вытер липкую струйку на подбородке. Сел, держась за рёбра. Они хрустели, а грудь стонала от каждого движения. Чуть поодаль над раскинувшим лапы псом жужжали мухи. Эх, бедолага... недолгой была твоя жизнь подле меня: от крюка живодёра до отравы. Осмотрелся: на ровной, как морская гладь, степи - ни следа от повозок. Ни души, кроме незадачливого Плутаня да троих обманутых солдат.
- Бутылка-то из погреба винодела, - сказал один. - А кафтан как у местечкового мельника. В прошлую ярмарку пропал. Всё, поймали вора. Поднимайся, сволочь!
- Может, это не он, - вымолвил самый молодой и просительно посмотрел на напарников: - Расспросить бы.
- Наше дело маленькое, - ответил пожилой, со свежими ссадинами на кирпичном недобром лице. Потрогал заплыший глаз и отчего-то вызверился: - В городе я из него правду вытрясу. Не захочет языка лишиться - расскажет. Ступай, гад, вперёд. Бежать даже не думай. Пристрелю.
- Днём раньше, днём позже, - усмехнулся в усы третий.
Я шёл впереди и чувствовал направленные мне в спину ружья. Умом понимал народ, который безвинно передал меня в лапы закона ради общей безопасности. Такова судьба Плутаня-одиночки. Но в душе ощущал пустоту. Время от времени смотрел по сторонам - не бежит ли рядом мохнатая тень? Не стоит ли на каменном уступе отчаянный искатель любви и жемчуга? Не выходит ли из рощицы, усеянной мерзкими крикливыми птицами, сгорбленная фигура? Пусто...
Не заботила уготованная мне судьба. Мучило только одно: что же хотела сказать, умирая, нени?..
Эпизод 2. Звонок ночью разбудил меня. Это была агент секретной службы Галина Ивелич. Она дала мне задание уничтожить группу вампиров, захвативших девятиэтажку.
Бабушка нервно поглядывала на часы и цокала языком. По телевизору дядя Лёня велел полной тётеньке в очках крутить барабан. Девочки сидели на ковре, задрав головы к пузатому советскому «Горизонту», который возвышался на столе-книжке, величественно поглядывая на детей своим ушедшим из-за неисправности в зелёные оттенки выпуклым экраном.
Батареи, чуть тёплые, как в прочем и всегда зимой, не прогревали комнату. Поэтому Катя и Лена были одеты в свитерки, колготки и вязанные носочки. Расстеленный в зале рыжий ковёр давно требовал стирки. Мама ушла, а куда не сказала. Девочки не очень любили оставаться с бабушкой. Во-первых, сама Катя имела несчастье попасть к родственнице в обучение по классу фортепиано и каждое занятие заканчивалось слезами. Во-вторых, ругать и угрозы не оставались за порогом музыкальной школы. Бабушка виноватила всё и всех, особенно, когда что-то шло не по намеченному в её голове плану. Вот и сейчас мама задерживалась, а на лице бабушки отображались отблески молний надвигающейся бури.
Мы глядели на молчаливую картину, которую разбавляли лишь возгласы «Сектор приз» и «Аааавтомодиль» из телевизора. Бабушка скрестила руки на груди, поджала губы, сделав их похожими на тонкую ниточку и не сулила эта ниточка ничего доброго или светлого. Мама задерживалась, но совсем ненамного, мы это знали лучше, чем кто-либо другой.
Тик-так.
Когда разрумянившаяся мама появилась на пороге, неся в руках полиэтиленовый пакет с картошкой бабушка медленно поднялась со своего места и прошла в прихожую. Она держала руки всё так же скрещенными, выпрямляла спину, задирала подбородок, чтобы глядеть на маму сверху вниз. Хотя и так была выше ростом.
– Где ты была, - холодно спросила бабушка у мамы, которая спешно снимала сапоги.
Девочки, особенно Катя, насторожились. Вернее Леночка, в виду своего ещё малого возраста (ей едва исполнился год) просто считала обеспокоенное выражение лица сестры и поняла, что, наверное, и ей стоит заволноваться.
– Гуляла, - растерянно ответила мама.
Мы давно уже приметили её неспособность ко лжи…даже во благо. Особенно, когда над ней нависала бабушка, которая и в лучшие времена позволяла себе поднять руку на маму.
– Так, - бабушка опустила руки, по её сбледнувшему лицу пошли красные пятна ярости. – Ты хорошо погуляла…
Воздух завибрировал. Клокочущая внутри бабушки злоба словно бы ощутимо согрела помещение, девочки, почувствовавшие надвигающийся скандал поспешили покинуть зал и уйти в мамину спальню.
Крик не заставил себя долго ждать. Наша цепочка звенела из-за вибрации. Бабушка срывалась на ультразвук, в уголках её рта время от времени собиралась желтоватая пена. Десять секунд, двадцать… вот уже минуло без малого десять минут, и выкричавшаяся бабушка вылетела из квартиры громко хлопнув дверью. Цепочка печально звякнула на грузиках.
Мама стояла в коридоре бледная, хватала ртом воздух, но не плакала. Дядя Лёня веселился в телевизоре, опрашивая смешного мальчишку, приехавшего с мамой на передачу. Девочки тоже молчали, не слышимые из маминой спальни.
Бабушка долго после этого не приходила в гости.
Тик – так.
В один день Катя осталась дома одна. Девочке было восемь лет, и она уже считала себя достаточно взрослой, чтобы не нуждаться в присмотре. Катя сняла с кресла-кровати ветхую подушку, шлёпнула её на ковёр перед телевизором и включила свою любимую передачу с Николаем Дроздовым.
Его голос полился по квартире, наполняя её жизнерадостной улыбчивостью, так присущей этому человеку. Сегодня была суббота. Леночку отвезли к родственникам, а Катя поминутно кашляла и поэтому осталась дома болеть.
Девочка внимательно смотрела на зеленоватый экран, где демонстрировались диковинные животные – древние ящеры. Николай дроздов рассказывал про игуанодона и про трицератопса, а Катя слушала раскрыв рот. При просмотре сцены, где огромный хищный динозавр охотится на маленьких Катенька даже закрыла ладошками глаза и загрустила. Жалко ей было малыша.
Аккурат под конец серии в замочной скважине защёлкало и с громким смехом в квартиру вошла мама, держащая Лену на руках и незнакомый высокий мужчина.
Катя поднялась с подушки и потащила её обратно на кресло-кровать. Мужчина не появлялся тут прежде, но Катя очевидно была с ним знакома. Она назвала его «Дядьвитя», когда здоровалась.
Эту ночь Дядьвитя провёл в квартире. В ноль два: четырнадцать из маминой спальни стали раздаваться шлепки и сдавленное поскуливание.
Тик-так.
Прошло три недели. Дядьвитя приносил ежедневно свои вещи. Семья ужинала на кухне, затем смотрели телевизор. Мама уходила в ночную смену дважды, оставляя девочек на Дядьвитю, который справлялся с малышками хорошо. Выводил гулять, ходил вместе с ними на прогулку, затем помогал делать уроки Кате, играл с Леночкой, которую забирал из детского садика. Ужин тоже готовили вместе. Девочки мыли овощи, катя чистила картошку…словом: идиллия.
В этот вечер после ужина мама засобиралась на работу. Дядьвитя и Катя с Леной провожали её, стоя в коридоре. В девятнадцать: двадцать три мама покинула квартиру, помахав на прощание троице в дверях.
Щёлкнул дверной замок. Катя и Лена уселись перед телевизором смотреть передачу о животных. Сегодня Николай Дроздов рассказывал об обитателях саванны.
По зеленоватому экрану носились, издавая забавные звуки зебры, похожие на осликов в тельняшках. Вот величественно вышагивает слон, а вот жирафы вытянули шеи, чтобы достать до самых нежных листочков. Обезьяны что-то не поделили в кроне баобаба. А вот и царь-зверей! Лев вальяжно ступает по раскалённой земле. Его пышная грива едва вздрагивает на неверном ветру, словно бы и стихия подвластна этому грозному хищнику. Желтые глаза чуть прищурены, от палящего солнца, пасть приоткрыта и перепачкана кровью.
– Он только что убил прежнего вожака, - поясняет Николай Дроздов. - Король умер, да здравствует король! Но осталось ещё одно незавершенное дело!
На экране показывают забавных малышей-львят, которые пищат, сбившись в кучку. А в следующий момент огромный лев с окровавленной пастью набрасывается на беззащитных детёнышей и одного за другим убивает их.
Катя взвизгнула. Закрыла ручками лицо, заплакала, а следом за ней и Леночка.
– К сожалению, так происходит всегда, - печально произносит Дроздов. – Наследники прежнего короля умерщвляются новым…
Дальнейшие объяснения причин такого поведения были не ясны и не важны для восьмилетки, которая только что увидела жесточайшую сцену неприятной изнанки природы.
Дядьвитя дослушал монолог Дроздова о львах, затем встал с кресла-кровати, молча прошел мимо рыдающих девочек и выключил телевизор. Он вернулся на своё место и цедил чай из кружки с сердечками. Девочки плакали, шмыгали текущими носами. Катя-от жалости, Лена – за компанию. Дядьвитя не спешил их утешать, просто сидел и пил чай, глядя на детей.
Мы тоже глядели. Тик-так.
– Идите-ка поиграйте в комнате, - сказал Дядьвитя, когда кружка опустела.
Расстроенные, но уже не плачущие девочки поплелись в мамину спальню, где хранились их игрушки. Послышалась возня. Дядьвитя отнёс кружку на кухню, зажурчала вода, затем послышался звон. Мимо нас он прошел уже с внушительным ножом для резки мяса.
Тик-так.
Крик малышек раздавался из спальни всего двадцать минут. Потом крики сменились влажным хлюпаньем и звуком учащённого дыхания.
Тик-так.
Из спальни Дядьвитя выше один, перепачканный в красном и с безумной улыбкой, напоминающей приоткрытую окровавленную пасть льва. Ножа в его руке уже не было. Мужчина прошел в уборную, оставляя следы босых ног на ковре и линолеуме. После этого уже чистый и выбритый открыл бельевой шкаф слева от нас, переоделся в чистое и покинул квартиру.
Тик-так, тик-так.
В девять: ноль две щёлкнул дверной замок. Мама тихо проскользнула в тёмную прихожую, заперла за собой, и тут же настороженно повела головой. Она учуяла… по всей квартире стоял резкий железистый запах.
Тик-тик-тик.
Всего три секунды потребовалось маме, чтобы вбежать в спальню, а затем квартал пронзил полный нечеловеческой боли женский крик.
Тик-так.
Квартира опустела. Мы могли слышать лишь приглушенный стенами звук соседского телевизора:
– Три дня весь N-cк искал «Зверя в красном», - бубнила из-за стены дикторша. – Виктора У. Подозревали в двойном убийстве и надругательсве над несовершеннолетними сёстрами Екатериной и Еленой Х., младшей из которых был всего годик!
Мама пришла домой. Почерневшая и осунувшаяся за эти семьдесят два часа. На двери в спальню крупные мужчины в серой форме повесили бумажки, запретив открывать. Мама подошла к спальне, положила бледную руку на дверное полотно. Стоя так, женщина не проронила ни звука. Спустя одиннадцать минут мама прошла на кухню, зазвенела там посудой, затем вернулась в зал с бельевой верёвкой.
Тик-так.
Наш завод уже давно кончился. Мы не можем сказать сколько прошло. Мы не можем больше отсчитать секунды и сказать «Тик-так». Но мы знаем, что время идёт и где-то в другой семье, на другом краю планеты в другой дом придёт
Никогда не знаешь, какой неприятный факт ты узнаешь следующим, но не сомневайся – он будет гораздо хуже предыдущего.
Однако, как и в любом старинном архиве, в моих воспоминаниях нельзя разобраться просто так. Нет ни каталогов с указанием времени того или иного события, ни логичной категоризации, когда за сегодня следует завтра, а за весной – лето.
Мое сознание – склад странных кошмаров, в котором бы сломал ногу сам дьявол, если бы он существовал.
Впрочем, я бы предпочла компанию христианского сатаны тем, кто до сих пор преследует меня в кошмарах.
И наяву тоже.
Я иду по улице, и все рябит зеленым.
Зеленые флаги, зеленые костюмы, зеленые вывески, и даже зеленое пиво. Играет псевдоирландская музыка, а я не знаю, куда мне скрыться.
Слишком много зеленого.
Слишком знакомая музыка.
Слишком знакомый концепт.
— Эй, не слишком ли темно для солнцезащитных очков? – кричит мне пьяница. Он уже разделся до одних лишь штанов, и, хоть в наших краях День святого Патрика выпадает на холодные дни, кажется, при определенной кондиции температура становится лишь числом на градуснике.
— Это чтобы от зелени в глазах не рябило! – зачем-то отвечаю я.
— А, ну-ка сними очки, красавица! — пьяница перегораживает мне путь. — У тебя парик или настоящие?
Я делаю шаг влево, и пьяница едва не падает на мостовую. Иду вперед, надеясь, что зеленая толпа подхватит меня и я растворюсь в ней, как пена в стакане пива.
Однако рыжие волосы служат пьянице маяком, и он легко догоняет меня, резко разворачивая к себе.
— Ну-ка, сними очки, красотка, с такими волосами они должны быть у тебя зелеными, как флаги на пабах.
Внезапно я решаю не бежать. Зажатая между мужчиной в смешном зеленом цилиндре и стенкой бара, я улыбаюсь и говорю:
— А давай. Если понравится, подарю тебе очки.
Я касаюсь дужек и медленно, давая незнакомцу шанс передумать, снимаю окуляры с лица.
Пьяный угар на лице пьяницы сменяется непониманием, а затем – ужасом.
— Нравится? – спрашиваю я.
— Это… линзы?.. – незнакомец медленно трезвеет, а его разум отчаянно хватается за логические объяснения.
Скорее всего, он уже заметил, что мои волосы шевелятся, будто облитые жидким огнем. Что кожа моя не просто бледная, а почти белая. И что ногти зеленые не от лака, а сами по себе.
— Что ты видишь? – спрашиваю я, наклоняясь поближе. — Видишь ли, когда меня утащили в Страну Фей, первым делом у меня забрали глаза. «Такие они у тебя красивые, зеленые, как наши луга – пусть они полежат в бутылке, а бутыль мы подарим Вечной Королеве». А взамен дали фейские глаза, что похожи на водовороты. Видишь, как крутятся в них воды? Это Океан Расплавленных Звезд. Туда нельзя ступать ни феям, ни смертным — только чудовища Бездны способны в нем обитать.
Пьяница уже окончательно протрезвел. Он отпрыгивает от меня, словно обжегшись, и зеленый цилиндр откатывается в сторону.
— Хм, вижу, не нравится. Тогда я возьму твой цилиндр как плату за оскорбление, — я надеваю шляпу на волосы и чувствую, как она прилипает к волосам, сливаясь с живым огнем. — Космы мне подарили банши. Облили с головы до ног, так и хожу с тех пор.
Я вновь надеваю очки, чуть царапнув зеленым ногтем ухо.
Вот откуда у меня зеленые ногти, я не помню. Знаю только, что они крепкие, будто из металла, и если я пытаюсь их подстричь, то мне больно, словно режут кожу. Они не растут и не ломаются – даже когда я выбиралась по стене из вертикальной тюрьмы Принцессы-Полдюжины, не сломала ни одного, хоть пальцы и были в мясо.
Кстати, плоть под кожей тоже зеленая.
Я захожу в паб. Беру пиво, молча расплачиваюсь и сажусь в самый темный угол.
Пригубляю и морщусь. После Страны Фей даже самый лучший напиток и самая лучшая еда кажутся бумагой и водой.
Пьяная девушка вскакивает на стол и начинает танцевать. Она одета как лепрекон, и платье с пиджаком ей определенно мало.
Я бормочу под нос «И чтоб ты танцевала до скончания веков», но на земле магия и заговоры не имеют своей силы. Да и что мне сделала эта девушка – кроме того, что напомнила Безымянного?
…Он пришел за мной ночью, три недели назад. Я еще подумала, что рановато для святого Патрика, еще даже снег не сошел. Крутился вокруг, а я никак не могла понять, что это за гендерная интрига – вроде посмотришь справа, девушка, посмотришь слева – мужчина. Сзади будто старик, а спереди совсем подросток.
Все в его внешности переплеталось и переливалось, пока он доставал карты и предлагал сыграть партейку-другую.
А я была то ли слишком пьяная, то ли слишком отчаявшаяся – от безработицы, от бессонницы, от горестей, тягостей и беспросветности – и согласилась.
Я у него выиграла – конечно, выиграла. Безымянный любит дать смертным возможность почувствовать удачу.
Выиграла и во второй раз, и тогда Безымянный предложил награду.
— Говори что хочешь.
— А ты что, волшебный лепрекон или фея-крестная?
— Ни то, ни другое, ни третье, — засмеялся Безымянный.
И тогда я излила на него все, что накопилось на душе – про долги, оставшиеся от беспечных родителей-лудоманов, об угрозе лишиться дома, о безработице и о проблемах с глазами.
А дальше…
Дальше была Страна Фей.
Я провела там долгие годы. Иногда кажется, что век, иногда — что и всю тысячу. Бродила по ее лугам и лесам, была в плену у Царя Эльфов, прислугой — у Полдюжины-Принцессы и правительницей Болотных Призраков. Мне сдирали живьем кожу, превращали в чудовищ, отнимали разум, подселяли в тело фантазмов. Мои глаза до сих пор стоят в замке Вечной Королевы и порой во сне я вижу, как развлекается фейская знать.
Десять лет я была женою тролля и двадцать — прикована к скале цепями, пока меня не нашел великан и не продал лепреконам. Оттуда я бежала и бессчетное количество лет скиталась в Пустошах.
Я многого не помню. И знаю, что помнить не хочу. Все это казалось горяченным бредом, но вряд ли человеческий мозг был способен придумать те кошмары, что происходили с моими разумом и телом в Стране Фей.
Я не бежала. О нет, мое далекое человеческое прошлое было тенью, странной блеклой выдумкой, недостойной красоты иного мира. Но так уж вышло, что я вернулась на то место, где Безымянный меня оставил долгие века назад — и с любопытством стала искать дверь, за которую он меня завел.
Дверь открылась, и я вернулась домой.
Туда, где за мной охотились кредиторы, туда, где мне не на что было купить еды. Мои карманы были полным золотом и драгоценностями, но на земле они ничего не стоили.
Фейские чудеса жестоки и безжалостны.
Они забрали мои волосы— и дали мне огненные космы. Заменили глаза на капли из Океана Расплавленных звезд. За эти три недели я ни разу не ела – мои кишки висели где-то на деревьях в Синей Чаще, а сердце я подарила Королю Выдр.
— О, прекрасная дева, как же долго я тебя искал!
Стул отодвигается, и напротив меня садится существо без пола, возраста и имени.
— Ты?! — вскрикиваю я, и мой голос походит на вопль кошки, которой наступили на хвост. — Что тебе надо?
— Как грубо и невежливо, прекрасная дева. Разве я заслужил подобной злости? — Безымянный взмахивает шестипалой рукой, и на столе появляется кружка пива. Настоящего, фейского пива, что пахнет вереском, а на вкус как гнев. — Что за пиво без старой доброй картошечки? – он снова взмахивает рукой, и передо мной появляется тарелка с тонко нарезанной закуской.
Фейская картошка — живая, и тонкие палочки пытаются уползти от моих пальцев.
Как только я кладу снедь в свой рот, понимаю, насколько я оголодала. Я ем и ем, а еда все не заканчивается.
Безымянный пьет свое пиво и поглядывает на присутствующих. Выискивает новую жертву — с кем сыграть в карты, с кем в кости. Как и все создания иного мира, он приходит на землю поохотиться в те дни, когда люди вспоминают старые праздники и древних существ. День святого Патрика лишь один из таких — феи особенно его любят за арфу, волынку и зелень.
— Ты, как минимум, утащил меня ТУДА.
Безымянный захохотал.
— О, я всего лишь исполнил твое желание. Не моя вина, что оно тебе не понравилось.
— Я просила мне помочь!
— И я помог.
Я закрываю глаза — и вижу кошмарный двор Королевы Фей. Липкий живой туман, превращающий людей в монстров, жестокие бессмертные существа, пытающие ради удовольствия. Гоблины, тролли, мерроу, банши и селки.
Открываю — и вижу грязный бар.
— Моя вина здесь тоже есть, — говорю я. – Когда тебя спрашивают, чего ты хочешь, первым ответом надо отказаться, а вторым попросить чего-то ненужного. И только в третий раз, если предложат, просить то, чего желаешь.
Безымянный скалит зубы.
— И то верно. Так чего же ты хочешь?
— Разве ты должен мне еще желание?
— Ты дважды обыграла меня. Я пришел за вторым, — он хохочет. — Принцесса-Полдюжины сказала, что если я не отдам тебе то, что полагается, она скормит меня Королю Выдр.
Я пью фейское пиво, и мои огненные волосы шевелятся змейками.
— Не знала, что я так полюбилась ее гоблинскому высочеству.
— О, прекрасная дева, принцесса-полдюжины в полном восторге от земной игрушки, что досталась ей вместе с победой над армией троллей.
— Кончай, Безымянный — прекрасной я не была никогда, а девой перестала быть после встречи с безголовым дюннаханом в лабиринтах Ледяной Крепости. А что касается твоей просьбы, то мне ничего не надо — скажи Принцессе, что ты свободен от обязательств.
Безымянный рвет волосы на своей голове.
— О нет, почему земные девки так жестоки — мою голову отрубят и замаринуют! А золото раздадут гномам, так их и раз этак! Скажи же, что тебе надо, ибо мне вечность дома не сыскать!
Я показываю на танцующую девушку.
— Тогда сделай так, чтобы сбылось ее самое сокровенное желание.
— Осторожнее — вдруг ее сокровенное желание утопить город в крови?
— Исполняй.
Безымянный осушает кружку пива, и внезапно в пабе появляется тот самый пьяница, трезвый, но все еще в одних штанах.
С визгом девушка прыгает ему на шею, а тот кружит ее вокруг себя.
— Но это было не твое желание, а ее, — говорит Безымянный, облизывая губы раздвоенным языком. — Чего же ты хочешь? Быть может, расплавить кому-то кости или же оторвать голову? Или же дать тебе золота?
— Золото фей здесь не в цене.
— Ох, жестокая земная девка, за что ты так со мной.
Еда из иного мира насытила меня, и я смотрю на Безымянного. Я хочу, чтобы он сгинул, но разве есть мне место здесь с моими красными волосами, глазами-водоворотами и зелеными ногтями? Без кишок и сердца?
В этом городе живут замечательные люди. Некоторые из них — настоящие твари.
Не успел Виктор Бром стать одним их Хранителей таинственного Забытого города, как происходит новое происшествие. Арника, гостеприимная хозяйка кафе «Инсомния», просит Брома и его напарника Честера проверить немощного старика по прозвищу Хворост, за которым она ухаживает много лет. Он не открывает дверь своей квартиры, и Арника волнуется, что с ним могло что-то случиться. Бром и Честер отправляются проведать Хвороста в древний дом на окраине города, внутри которого скрывается невидимая опасность.
Как это часто бывало, Брому снова снились темные, затянутые туманом улицы Забытого города. Это был один и тот же повторяющийся сон, к которому он привык с детства.
Вот только кто бы мог подумать, что странные, одновременно пугающие и манящие картины, рожденные в глубинах разума, однажды станут реальностью: Бром теперь сам жил в Забытом городе...
Он резко распахнул глаза, не сразу сообразив, где находится и почему проснулся. Но когда острая боль вновь полоснула по животу, Бром едва подавил мучительный стон, за которым последовал рвотный позыв.
Вот, что его разбудило: тошнота и боль в животе.
Зря он съел чертову тушенку!
Говорят, что консервы могут храниться чуть ли не вечность, но это утверждение явно не относилось к тем мерзким комкам жира с ошметками склизкого мяса, которые Бром слопал с голодухи несколько часов назад.
Кстати, о часах: сколько сейчас времени? Не пора ли сменить Честера на вахте?
Бром сел на диване и взглянул на наручные часы. Лунного света из окна вполне хватило, чтобы разглядеть стрелки на циферблате: до начала его дежурства оставался еще сорок минут.
Кинжальная боль снова пронзила живот, и Бром скрутился на диване. К горлу подкатил комок тошноты, грозясь вырваться наружу. Бром с трудом подавил рвотный позыв: не хотелось наблевать прямо здесь в комнате, возле дивана. Уж если и блевать, то как положено — в туалете, склонившись над унитазом.
Боль немного утихла. Бром поднял взгляд, собираясь осторожно встать с дивана и направиться в уборную, но увидел в дверях комнаты темный силуэт.
Первой реакцией было схватиться за пистолет, который лежал на журнальном столике рядом с диваном, но высокая фигура в дверях сделала шаг. На нее упал лунный свет, и Бром вздохнул с облегчением: это был Честер, который пристально смотрел на Брома странным, необычайно внимательным взглядом.
— Ты меня напугал, — хриплым ото сна голосом сказал Бром.
Честер, казалось, не услышал его слова: он все так же напряженно наблюдал за Бромом, словно стараясь уловить малейшие изменения в мимике или позе напарника.
— Как ты себя чувствуешь? — наконец спросил Честер.
— Да что-то живот скрутило, — признался Бром: не было смысла скрывать правду, ведь наверняка через пару минут придется бежать к унитазу. — Чертова тушенка!
Честер кивнул с таким видом, будто ожидал услышать именно этот ответ.
Бром поднялся с дивана и, пошатываясь — то ли спросонья, то ли от мучившей его тошноты в придачу с внезапным головокружением, — направился к выходу из комнаты. Он думал, что Честер его пропустит, но тот с пугающей решительностью на лице сделал шаг навстречу Брому, преградив дорогу. Бром в изумлении замер, когда увидел за спиной Честера еще двух человек, зашедших в комнату.
Бром узнал в них Хранителей — Гарроту и Кольта. Бритая налысо голова девушки, украшенная витиеватыми татуировками, блестела в лунном свете. Кольт, ее напарник, казался великаном из мрачной средневековой сказки — с густой бородой и волосами, собранными в «хвостик» на затылке. Как и во взгляде Честера, в глазах Гарроты и Кольта читалась странная настороженность вперемешку с подозрительностью.
«Что, черт возьми, происходит?» — подумал Бром, но вслух спросил, обращаясь к Гарроте и Кольту:
— Ребята, а вы что здесь делаете? Сегодня же не ваше дежурство.
— Пока ты спал, я позвал их на помощь, — ответил вместо них Честер.
— Для чего? — Бром с искренним недоумением посмотрел на Честера. — Что-то случилось?
— Надеюсь, что еще нет, — прозвучал в ответ голос Честера, но он донесся до Брома словно издалека.
Все его внимание было теперь сосредоточено на ноже в руке Гарроты: длинное широкое лезвие хищно блестело в лунном свете. Бром даже не успел поднять взгляд, как Честер и Кольт в едином молниеносном порыве схватили его под руки и, протащив по комнате пару метров, мощным рывком повалили обратно на диван.
Бром закричал, но его крик оборвался, когда Честер засунул ему между зубов свернутое жгутом полотенце. Кольт продолжал прижимать Брома к дивану, навалившись всем весом на плечи: здоровяк был настолько мощным и тяжелым, что вырваться из его хватки не представлялось возможным. Гаррота тем временем разорвала футболку Брома, и в следующее мгновение живот прожгло болью — такой острой, чудовищной и невыносимой, что сила, с которой Бром впился в свернутое полотенце, заставила хрустнуть зубы.
Сквозь слезы, брызнувшие из глаз, Бром разглядел, как Гаррота, вонзив лезвие ножа в область солнечного сплетения, уверенным движением разрезала его живот до пупка.
Честер и Кольт продолжали удерживать Брома на месте, но он уже сам перестал дергаться.
Крик ужаса застрял в глотке, когда Бром увидел то, что произошло дальше: Гаррота отбросила нож в сторону, после чего, опустив ладони в разрезанный живот, медленно что-то оттуда вытащила.
Вначале Брому показалось, что руки Гарроты оставались пустыми, но когда на них упал холодный лунный свет из окна, то нечто, зажатое между ладоней Хранительницы, обрело форму.
Извиваясь в руках Гарроты, чудовище люминесцировало в лунном свете, но длилось это не долго: Честер приставил пистолет к голове твари, затем прогремел выстрел, и Бром наконец-то провалился в спасительную темноту.
* * *
Он очнулся в своей квартире. Вернее, в квартире, которая когда-то принадлежала брату Арники, но за последнюю неделю стала для Брома родной: он узнал обстановку по постеру группы Nirvana на стене напротив кровати, в которой он лежал.
Из окна сочился тусклый серый свет, но даже он с непривычки показался Брому настолько ярким, что пришлось как следует проморгаться прежде, чем разобрать лица Арники и Честера, склонившиеся над его кроватью.
— Очнулся наконец-то, — Арника тепло улыбнулась, и от этой улыбки приятно екнуло в груди. — Я принесла куриный бульон, хотя Гаррота сказала, что есть тебе пока еще рано.
Бром попытался подняться на локтях, но вскрикнул, упав обратно в постель. Он скорчился от боли: живот горел огнем так, как будто туда высыпали ящик раскаленных гвоздей и сверху попрыгали.
— Эй, дружище, не надо так геройствовать. — Честер похлопал его по плечу. — На пару дней тебе показан строгий постельный режим.
— Утку ты мне тоже подавать будешь? — огрызнулся Бром.
Честер с невинной улыбкой развел руками, переведя взгляд на Арнику, но та сделала вид, что не расслышала вопрос. Она взяла с тумбочки пластиковую бутылку с водой и, вставив туда трубочку, поднесла ее Брому. Он жадно втянул воду, ощущая живительную прохладу во рту и пересохшем горле. Вдоволь напившись, он благодарно кивнул Арнике, и она убрала бутылку.
Вода словно вернула немного сил. Ослабевшей рукой Бром откинул одеяло, под которым лежал в одних трусах. Пришлось вытянуть шею, чтобы рассмотреть на животе свежий шрам, зашитый черными нитками. К его удивлению, рана выглядела не такой уж большой, как ему показалось ночью.
— Гаррота постаралась сделать максимально аккуратный разрез, насколько позволяли условия, — пояснил Честер: на его обычно суровом лице вдруг появилось виноватое выражение. — После того, как ты отрубился, она обработала и зашила рану.
— Где она этому научилась? — Бром обессиленно опустил голову на подушку.
— Ее родители были врачами. — Честер сел с краю кровати. — Теперь Гаррота у нас на подхвате, когда требуется кого-нибудь вылечить.
— Или вспороть брюхо, чтобы вытащить оттуда тварь, — с горькой ухмылкой добавила Арника: она устроилась с другой стороны кровати и взяла Брома за руку.
Тепло ее ладони немного отвлекло от боли в животе.
— Вы могли бы просто объяснить ситуацию. — Бром укоризненно посмотрел на Честера. — Не обязательно было на меня набрасываться.
Честер покачал головой, пряча ухмылку:
— Объяснения в таких случаях не работают. Дружище, не криви душой: ты бы ни за что не разрешил вспороть тебе живот, как бы мы ни уверяли, что внутри тебя поселился монстр. Действовать нужно было быстро: минуты промедления могли стоить тебе жизни. Вспомни трупы жертв, которых мы обнаружили в том доме: они явно погибли мгновенно, не успев ничего предпринять для своего спасения.
Бром прикрыл глаза: утренний свет все еще казался слишком ярким, раздражая сетчатку. Он помолчал, вынужденно признавая правоту напарника. Затем спросил охрипшим голосом:
— Как ты догадался, что внутри меня завелась эта тварь?
— Вовремя вспомнил слова обезумевшей старухи, — ухмыльнулся Честер. — Я увидел, как в стакане, из которого ты пил, в лунном свете люминесцируют зародыши твари. К тому моменту один из них уже поселился в твоем животе.
Бром непроизвольно скосил взгляд на бутылку с водой, из которой недавно пил, но Арника, заметив его беспокойство, поспешила успокоить:
— Это чистая вода. В доме, в котором жил Хворост, была старая система водопровода. Монстры каким-то образом проникли туда, после чего заражали жителей дома через воду, но оставались невидимыми до тех пор, пока на них не падал лунный свет. — Арника вновь сжала его ладонь. — Тебе повезло, что Честер, Гаррота и Кольт не стали медлить и вовремя вытащили из тебя тварь.
Бром с трудом сдержал нервный смешок:
— Похоже, это будет мой первый больничный на новой работе.
— Надеюсь, что последний. — Честер расплылся в хитрой улыбке. — Помнится, ты говорил, что у тебя здесь завалялась приставка «Сега», но в нее никак не поиграть?
— Нет картриджей, — кивнул Бром.
— Теперь есть.
Честер вытащил из кармана куртки две черных пластиковых коробочки с яркими наклейками и, пряча смущение за напускной суровостью, протянул их Брому:
— Вот, завалялась парочка. Играй на здоровье
* * *
Спасибо, что прочитали) Группа ВК с моими рассказами: https://vk.com/anordibooks Подписывайтесь, чтобы не пропустить новые «Тайны Забытого города» )
В этом городе живут замечательные люди. Некоторые из них — настоящие твари.
Не успел Виктор Бром стать одним их Хранителей таинственного Забытого города, как происходит новое происшествие. Арника, гостеприимная хозяйка кафе «Инсомния», просит Брома и его напарника Честера проверить немощного старика по прозвищу Хворост, за которым она ухаживает много лет. Он не открывает дверь своей квартиры, и Арника волнуется, что с ним могло что-то случиться. Бром и Честер отправляются проведать Хвороста в древний дом на окраине города, внутри которого скрывается невидимая опасность.
Прошла неделя с тех пор, как Бром оказался в Забытом городе, и теперь он мог сказать, что его новая жизнь здесь вошла в колею. Каждое утро он отправлялся на дежурство вместе с Честером, но после безумных событий первых дней, проведенных в городе, больше ничего опасного не происходило. По словам Честера, это была обычная ситуация: периоды повышенной активности монстров, вызванные воздействием тумана, сменялись временными затишьями, когда провинциальная жизнь города текла своим чередом.
Бром смирился с таким положением вещей. Многое здесь казалось ему необычным, но в то же время в глубине души он понимал, что вопреки всем странностям и ужасам, происходившим в городе, только здесь впервые в жизни он чувствовал себя на своем месте.
Именно об этом он сообщил серым дождливым утром Честеру, когда они вдвоем отправились позавтракать в кафе «Инсомния» после традиционного совещания в штабе Хранителей. Напарник как обычно сделал вид, что слова Брома его позабавили: покачал головой, картинно закатил глаза.
— Посмотрим, что ты скажешь через пару месяцев, — ухмыльнулся Честер, переключив свое внимание на красивую блондинку с подносом в руках.
Подойдя к их столику, Арника, очаровательная хозяйка кафе, с которой подружился Бром, принялась выставлять на стол еду и напитки. У Брома потекли слюнки и заурчало в животе, когда он увидел тарелку с фирменным блюдом Арники — невероятно вкусным тыквенным пирогом с грибами, от которого исходил умопомрачительный аромат.
Арника отрезала Хранителям по куску пирога, после чего, налив кофе в чашки, устроилась на потертом диванчике рядом с Честером и напротив Брома.
— Как тебе живется на новом месте? — спросила она у Брома, когда тот наконец-то прожевал огромный кусок пирога.
Пять дней назад Арника любезно предложила Брому поселиться в пустой квартире, которая раньше принадлежала ее брату.
— Просто замечательно, — искренне признался Бром. — Я очень благодарен тебе за помощь.
Арника скромно улыбнулась:
— Квартира, конечно, маленькая, да и ремонт бы ей не помешал, но все же это лучше, чем ночевать в библиотеке на продавленном диване.
— Мне все нравится! — поспешил заверить ее Бром. — Квартира очень уютная, а ее обстановка, честно говоря, напоминает мне детство. Внутри все словно прямиком из девяностых: старый телек, видеомагнитофон, есть даже приставка «Сега»! Правда, я не смог найти картриджи с играми.
— Брат, наверное, их выкинул. — Арника пожала плечами.
Честер одарил напарника суровым взглядом, после чего столь же строго сказал:
— Засиделись мы с тобой, Бром. — Он посмотрел на часы. — Пора возвращаться к работе.
Он встал из-за стола и, положив на него деньги за еду, направился к выходу, даже не подождав, когда Бром допьет свой кофе. Голос Арники заставил Честера остановиться в дверях и обернуться.
— Я хотела вас кое о чем попросить, — осторожно начала она, глядя почему-то на Брома.
Он допил кофе и, отметив удивление на лице Честера, мягко улыбнулся Арнике, давая понять, что готов ее выслушать.
— Честер знает, что я помогаю нескольким пожилым жителям города, которые не могут сами выходить из своих квартир.
— Ты развозишь им еду, — кивнул Честер.
— Верно. — Арника рассеянным движением руки разгладила свой фартук, который и без того был идеально выглажен.
Бром отметил: растерянный вид хозяйки кафе говорил о том, что она до последнего момента сомневалась, стоит ли сообщать Хранителям то, что она собиралась сказать. Наконец, поймав внимательный взгляд Брома, она проговорила уже более уверенным тоном:
— Один из моих подопечных, старик по прозвищу Хворост, второй день не открывает дверь своей квартиры, когда я привожу еду. — Арника пожала плечами. — По правде говоря, он почти глухой, к тому же большую часть времени проводит в кресле-качалке. Поэтому я решила, что он просто не слышит стук в дверь, или же как обычно задремал в кресле.
— Он живет один? — уточнил Бром, вставая из-за стола.
Арника кивнула:
— Я начала беспокоиться, что с ним могло что-то случиться.
Честер махнул Брому головой, чтобы тот поторапливался.
— В таком случае мы отправимся к Хворосту прямо сейчас. — Честер открыл дверь.
С улицы дунуло холодным ветром, и Бром на ходу застегнул куртку. Уже на пороге он обернулся, чтобы попрощаться с Арникой. В ответ она подарила ему грустную улыбку — и обеспокоенный взгляд.
* * *
Трехэтажный многоквартирный дом, в котором жил Хворост, находился в одном из узких переулков на севере города. Судя по внешнему виду, здание было построено в начале прошлого века и с тех пор не претерпело значительных изменений. Фасад был выполнен из кирпича, покрытого облупившейся штукатуркой. Со временем она потеряла свой первоначальный бежевый цвет и стала грязно-серой, сливаясь с асфальтом и клочьями вездесущего тумана, который стелился вдоль дороги.
Вход в дом находился со стороны улицы и был обрамлен аркой, украшенной лепниной. Над дверью висел старинный фонарь с разноцветными стеклами, который когда-то служил для освещения крыльца. Рядом с домом, словно молчаливые стражники, высились старые засохшие деревья.
Бром и Честер прошли внутрь, в темный подъезд, поднялись по грязной лестнице на второй этаж и остановились в узком коридоре возле квартиры номер 211 — именно здесь, по словам Арники, жил ее подопечный, немощный старик по прозвищу Хворост.
Честер громко постучал в дверь. Никто не ответил. Многозначительно переглянувшись с Бромом, Честер еще несколько раз ударил кулаком по тонкому деревянному полотну двери — скорее для проформы, чем из реальной необходимости.
— Может, Арника права: Хворост просто не слышит, как мы стучим? — предположил Бром, хотя отдавал себе отчет, что его слова — не более чем попытка успокоить тревогу, которая медленно закипала в глубине души.
Честер пожал плечами:
— У нас есть единственный способ это выяснить.
После чего, отойдя на пару метров от двери, он со всей дури налетел на нее плечом, чтобы выбить хлипкий замок. Дверь с громким треском немного подалась.
— Твоя очередь, — ухмыльнулся Честер, потирая ушибленное плечо. — Знал бы ты, сколько дверей мне пришлось вышибать за эти годы.
Бром навалился на дверь: хватило еще трех мощных ударов, чтобы окончательно выбить замок.
Когда дверь со скрипом распахнулась, перед ними открылась тьма: казалась, она сгустилась в квартире вместе с отвратительным гнилостным запахом, ударившим в ноздри.
Бром и Честер закашлялись, прикрывая носы.
— Кажется, я уже догадываюсь, что мы здесь обнаружим, — проворчал Честер.
Одновременно с напарником, повинуясь единому порыву, Бром вытащил из кобуры пистолет, а затем включил карманный фонарик, который привык постоянно носить с собой. Два тонких луча скрестились на полу — и разбежались по стенам, освещая скудное убранство однокомнатной квартиры Хвороста.
Осмотрев крошечную кухню и ванную, Бром и Честер не обнаружили там ничего интересного. Они прошли в единственное жилое помещение, служившее одновременно и гостиной, и спальней. Зловонный запах оказался здесь настолько нестерпимым, что Брома чуть не вырвало тыквенным пирогом. Судя по тому, как скривился Честер, он тоже с трудом сдерживал рвотные позывы.
Тесная комнатушка была заставлена дешевой мебелью и разным хламом, который имеет обыкновение накапливаться в квартирах стариков, а окна были зашторены, поэтому внутри царила темнота: тусклый свет с улицы едва проникал сквозь тонкие щели между занавесок из плотной ткани.
В кресле-качалке, притулившейся в углу возле стены с обшарпанными обоями, кто-то сидел: лучи фонариков почти одновременно упали на тощее тело старика. Не оставалось сомнений, что именно оно служило источником гнилостной вони.
— Вот и Хворост, — тихо проговорил Честер, рассматривая мертвеца в кресле-качалке. — Я пару раз видел его в городе. В последние годы он особо не выходил из своей квартиры, как и многие другие старики, поэтому Арника привозила ему продукты.
Бром подошел ближе к трупу, чтобы получше его разглядеть. Хворост сидел в старом кресле-качалке; левая рука свисала до пола. Старик был одет в замусоленный распахнутый халат и штаны с протертыми коленями. Его худое костлявое лицо, словно вылепленное из белой глины, застыло с выражением чудовищной боли. Выпученные мутные глаза и раскрытый в безмолвном крике рот красноречиво указывали на то, что последние минуты жизни Хвороста были настоящим адом.
Причина ужасающих мук, испытанных стариком перед смертью, стала ясна, как только луч фонарика замер на его животе.
— Не хотел бы я так сдохнуть, — проворчал Честер.
Живот старика представлял чудовищное зрелище: словно взорванный изнутри, он напоминал огромный кратер, заполненный кровавыми ошметками внутренностей, в которых копошились белесые жирные личинки.
— Хвороста убила тварь, обитавшая в его животе, — со знанием дела сообщил Честер. — Она вырвалась наружу.
— В таком случае она по-прежнему должна находиться здесь. Входная дверь была заперта, когда мы вошли. Окна в комнате и на кухне тоже закрыты. Нет никаких следов взлома.
Честер пожал плечами:
— Но при этом монстра мы здесь не обнаружили.
— Может, он хорошо прячется? — предположил Бром.
Ухмыльнувшись словам напарника, Честер покачал головой:
— Поверь мне, если бы здесь скрывался монстр, то он бы уже давно на нас напал.
Не в силах терпеть трупную вонь, Бром быстрым шагом вышел в крошечную прихожую, увлекая за собой Честера.
— И что мы имеем? — спросил Бром, когда Честер остановился напротив него, направив луч фонарика в сторону от лица напарника, чтобы не светить ему в глаза. — Получается, что в запертой изнутри квартире из живота старика, который несколько лет не показывал оттуда носа, вылупилась тварь — и мы не знаем, где она теперь прячется?
— Терпеть не могу риторические вопросы, — осклабился Честер. — Зато я знаю, что нам делать дальше.
* * *
Честер предложил план — такой же грубый и прямолинейный, как и он сам: опросить других жильцов дома, по очереди обойдя все остальные квартиры. Но вскоре стало ясно, что задумка провалилась: несмотря на громкие стуки в двери и столь же настойчивые просьбы побеседовать с Хранителями, обитатели квартир не отзывались.
— Может, в доме никто не живет, кроме Хвороста? — предположил Бром, когда они подошли к очередной двери в узком темном коридоре — шестой или седьмой по счету.
— А ты оптимист, — усмехнулся Честер. — Почти наверняка все остальные тоже мертвы.
Бром внутренне содрогнулся от цинизма в словах напарника: прожив в Забытом городе жалкую неделю, он никак не мог привыкнуть к фатализму, присущему жителям этого странного места. Во всяком случае тем из них, с кем Бром успел хорошо познакомиться: Честер, Бульдозер, Гаррота, Кольт и Арника — все они отличались своеобразным мировоззрением, в котором сочетались черный юмор с покорностью перед неизбежной бедой. Рано или поздно она могла настигнуть каждого жителя Забытого города в облике чудовища, явившегося из тумана...
Резкий звук отвлек Брома от размышлений: Честер уже вовсю стучался в дверь, не забывая при этом орать во всю глотку:
— Открывайте! Хранители пришли! У вас все в порядке?
Ударив еще пару раз кулаком по двери — скорее по инерции, чем из реального желания достучаться до жильцов, — Честер развернулся и направился к следующей квартире. Бром собирался последовать его примеру, как вдруг из-за двери, в которую только что долбился Честер, раздался тихий скрипучий голос, принадлежавшей, судя по всему, очень старой женщине:
— Зачем так орать? Мертвецы вас не услышат.
Поймав удивленный взгляд Брома, Честер возвратился к двери и, подойдя к ней ближе, настойчиво спросил:
— То есть, я был прав, когда предположил, что все жильцы этого дома мертвы? — Напряженное молчание за дверью послужило ответом, и Честер продолжил: — Все, кроме вас.
— Уходите, пока не поздно, — проскрипела старуха. — Тварь до всех добралась — доберется и до вас.
— Ну, это мы еще посмотрим, — осклабился Честер. — Вы нам откроете?
Из-за двери раздался сдавленный смех, сменившийся надсадным кашлем — похоже, у хозяйки квартиры были проблемы со здоровьем. Казалось, ее тяжелое дыхание проникало сквозь замочную скважину, отравляя воздух в коридоре.
— Я похожа на идиотку? — просипела старуха. — Никому никогда не открываю дверь — и вам не советую.
— Как же вы живете взаперти? — удивился Бром. — Откуда берете продукты?
— У меня есть большие запасы, которых хватит на много лет, — невозмутимым тоном парировала старуха. — Про консервы слышали?
Бром предпочел оставить без ответа ехидное замечание и вместо этого спросил:
— Вы не выходите из квартиры, потому что боитесь нападения монстра?
Он поймал насмешливый взгляд Честера: похоже, напарнику доставляло удовольствие наблюдать за тем, как Бром пытается вытянуть крупицы информации из очередной странной обитательницы Забытого города.
— Соображаете вы явно хуже, чем долбитесь в двери, — снова огрызнулась старуха, но затем, немного помолчав, добавила сбивчивым голосом с сильной одышкой: — Рано или поздно тварь доберется до каждого, но только не до меня. Я живу взаперти. Заколотила окна, заклеила все щели. Закрыла вентиляционные отверстия и водопроводные краны. Так я в безопасности. Тварь до меня не доберется.
— Вы ее видели? — спросил Честер и, дождавшись в ответ лишь тяжелое дыхание с присвистом, настойчиво повторил: — Как она выглядит?
Старухе пришлось как следует прокашляться прежде, чем проговорить заметно ослабевшим дребезжащим голосом:
— Я видела тварь лишь однажды. Она обрела форму в лунному свете.
— Какую форму? — Честер прильнул ухом к двери, чтобы расслышать тихие слова.
— Вы сами все увидите, — прохрипела старуха. — А теперь оставьте меня в покое. Я слишком устала. Больше не надо стучать.
Ее голос затих — и больше не прозвучал, хотя Бром и Честер еще несколько раз попытались до нее докричаться.
— Пожалуй, оставим ее в покое, — сказал наконец Честер. — Она сделала свой выбор.
Бром развел руками, признавая правоту напарника: никто из них не собирался выбивать дверь в квартиру одинокой старухи, которая всячески избегала любого контакта с внешним миром.
— Что думаешь насчет ее слов? — спросил Бром, отойдя вглубь темного коридора.
Честер с кислым видом пожал плечами: вопрос явно показался ему идиотским. Впрочем, именно такой была его обычная реакция на реплики напарника, и Бром уже успел к этому привыкнуть.
— Старуха либо права, либо у нее поехала крыша от долгой изоляции. — Честер остановился напротив двери в другую квартиру. — Узнать можно только одним способом — остаться ночевать в этом доме и посмотреть, что будет дальше.
— То есть, стать приманкой для монстра?
— Именно! — В полумраке, озаренном светом фонариков, блеснула широкая улыбка Честера. — Но для начала нужно кое в чем убедиться.
Не дожидаясь, когда к нему присоединится Бром, Честер со всей дури навалился плечом на дверь и, наконец, выбил ее с третьего удара, который получился особенно мощным.
— Может, для начала все-таки стоило постучать? — Бром вслед за Честером прошел в погруженную во мрак квартиру.
Внутри царил все тот же смрад гниющей плоти, что встретил их несколько минут назад в жилище Хвороста. Точно такими же оказались увечья, которые Бром и Честер обнаружили на трупах мужчины и женщины, лежавших на полу комнаты: словно взорванные изнутри животы с ошметками внутренностей, в которых копошились жирные, блестевшие в свете фонариков личинки.
— Старуха права. — Честер со сморщенным лицом разглядывал останки жильцов. — Нет сомнений, что в других квартирах мы обнаружим то же самое.
* * *
Честер не ошибся. Он вообще редко ошибался во всем, что касалось монстров, населявших Забытый город. Годы, прожитые в этом проклятом месте, научили его доверять интуиции.
Осмотрев другие квартиры (Честеру и Брому пришлось выбивать двери по очереди, и теперь жутко болело плечо), они обнаружили почти в каждой из них трупы: иногда их было несколько в одном жилище, а порой их «встречал» единственный в квартире мертвец. Всех жертв объединяло то, как они умерли: неведомая тварь, обитавшая внутри тел, вырывалась наружу, оставляя после себя разодранные животы с ошметками внутренностей.
По-прежнему оставалось не ясно, как монстр попадал в квартиры: каждая из них была заперта изнутри, а окна выглядели целыми, без малейших следов проникновения.
Когда наступил вечер, Честер и Бром обосновались в одной из немногих квартир, в которой не обнаружилось трупов. Судя по слою пыли на полу и мебели, жилище уже долгое время пустовало, что нисколько не удивило Честера: в Забытом городе было полно оставленных квартир. Многие жители покинули свои дома, когда на город опустился туман, из которого вышли монстры...
Честер устроился на стуле возле окна на кухне. Он курил и наблюдал за тем, как вечер сменяется ночью: на улице зажегся единственный фонарь, света которого едва хватало на то, чтобы разогнать сгустившийся за пеленой тумана мрак.
— После тушенки чертовски охота пить, — пожаловался Бром, вставая из-за стола. — Жутко соленая. Не удивительно, что она годами не портится.
Полчаса назад — после того, как Честер и Бром приняли окончательное решение обосноваться в заброшенной квартире на ближайшие вечер и ночь, — они поужинали свиной тушенкой из консервных банок, обнаруженных в шкафу на кухне. Еда на вкус оказалась чуть лучше, чем блевотина. Впрочем, Честера это мало волновало, поскольку к любой самой отвратительной пище у него неизменно имелась лучшая на свете «приправа» — самогон, который в свободное от дежурств время варил Кольт. Он щедро делился напитком с другими Хранителями. Честер хранил спиртное в небольшой фляжке, которую всегда носил с собой: бухло не раз спасало его от скуки во время дежурств.
Сегодня вечером самогон пришелся как нельзя кстати: Честер запил им блевотную на вкус тушенку, после чего предложил угоститься Брому, но тот пронзил его взглядом, в котором читалось явное осуждение. И вот теперь напарник изнемогал от жажды, в то время как Честер, допив спиртное из фляжки, устроился на стуле возле окна.
Бром подошел к раковине и набрал в стакан воду из-под крана. Жадно выпил.
— Странный вкус у воды. — Бром поморщился, поставив недопитый стакан на стол. — Затхлый какой-то.
— Ты бы еще из унитаза попил, — фыркнул Честер, выпуская горький сигаретный дым. — В этом доме все трубы давно проржавели, их годами никто не менял.
Бром уселся за стол, задумчиво глядя на напарника.
— Честер, можно спросить?
— Валяй.
— Как ты стал Хранителем?
Сделав последнюю затяжку, Честер потушил окурок о подоконник: он знал, что хозяева этой квартиры никогда сюда не вернутся, поэтому о сохранности обстановки не стоило беспокоиться.
— Мой отец был первым Хранителем города, — спустя паузу неохотно сказал Честер: он не любил вспоминать прошлое, и неожиданный вопрос Брома разбередил в душе старые раны. — Он всему меня научил. — Честер на мгновение замолчал, проглотив вязкий ком в горле. — Отец погиб вместе с матерью, когда на них напал монстр.
Честер заметил, как по лицу Брому пробежала тень: похоже, напарник уже пожалел, что начал эту тему. Он не произнес слова соболезнования, будто почувствовав, что Честер в них никогда не нуждался. Вместо этого Бром спросил:
— Почему ты не уехал?
— А должен был? — Честер криво усмехнулся.
— Ну, здесь же опасно. — Бром пожал плечами. — Многие уехали.
Честер откинулся на спинку стула, сложив руки за голову.
— Поверь мне: в Забытом городе не опаснее, чем во внешнем мире. Я знаю, что здесь обитают монстры, и это знание дает мне силы. Преимущество. Рано или поздно в нашем городе можно обнаружить чудовище, даже если оно скрывается в человеческом обличье. Чего не скажешь о том мире, откуда ты пришел: некоторые люди всю жизнь остаются тварями, но выясняется это слишком поздно. — Честер замолчал, обдумывая еще одну причину, по которой не хотел уезжать из Забытого города, после чего добавил с улыбкой: — Кроме того, я не хочу потерять рассудок, если надолго окажусь во внешнем мире.
Бром кивнул:
— Именно это произошло с моей матерью. Большую часть времени она вела себя, как обычный человек, но порой у нее случались нервные срывы. — Напарник помрачнел. — Когда я был ребенком, я понять не мог, почему мама плачет по ночам, а иногда — замирает на месте с отсутствующим взглядом, словно в состоянии транса. Врачи не могли ей помочь, и в какой-то момент, став старше, я просто с этим смирился.
Честер перевел взгляд за окно: ночь полностью вступила в свои права, поглотив собою все пространство, кроме одинокого пятна желтого света от уличного фонаря.
— Ложись спать, Бром, — тихо проговорил Честер. — Первым дежурить буду я. Через три часа сменишь меня. Нам нужно выяснить, что происходит в этом доме: кто-то из нас станет приманкой для твари.
— Так себе перспектива. — Бром зевнул, вставая из-за стола. — Спокойной ночи, Честер.
Напарник удалился в комнату, в которой помимо старого шкафа и комода находился столь же древний продавленный диван. Честер остался сидеть у окна. Он вытащил из наплечной кобуры пистолет и положил его рядом с собой на подоконник — так будет надежнее. Затем снова закурил, прислушиваясь к ночным звукам: за окном дул ветер, а где-то в глубине дома периодически шумели старые трубы, словно внутри них кто-то передвигался...
Вскоре к этим звукам присоединился еще один: за стеной раздалось тихое похрапывание Брома. Уснул он на удивление быстро.
Честер не заметил, как докурил сигарету. Сам того не желая, мысленно он возвращался к вопросу, который задал ему Бром.
«Почему ты не уехал?»
Честер покачал головой, отгоняя назойливые мысли.
Он снова закурил — интересно, какую по счету сигарету за вечер? Честер ухмыльнулся: по правде говоря, ответ на этот вопрос мало что менял. Даже если бы оказалось, что он уже выкурил две пачки, он все равно закурил бы еще одну сигарету: живя в Забытом городе, не было смысла переживать о раке легких или преждевременном инфаркте, когда в любой момент тебя могла сожрать какая-нибудь тварь.
Из-за облаков вышла луна, озарив бледным сиянием пустынную улицу за окном. Честер вспомнил слова полоумной старухи, сидевшей несколько лет взаперти в квартире по соседству.
«Я видела тварь лишь однажды. Она обрела форму в лунному свете».
Черт знает, что имела в виду эта сумасшедшая, но не мешает быть начеку.
Честер оглядел кухню, будто ожидая, что из теней на него выскочит монстр. Взгляд зацепился за стакан с недопитой водой, оставленный Бромом на столе.
В лунном свете, сочившемся из окна, нечто внутри обрело форму.
