Сообщество - CreepyStory

CreepyStory

16 484 поста 38 903 подписчика

Популярные теги в сообществе:

158

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори

Дорогие наши авторы, и подписчики сообщества CreepyStory ! Мы рады объявить призеров конкурса “Черная книга"! Теперь подписчикам сообщества есть почитать осенними темными вечерами.)

Выбор был нелегким, на конкурс прислали много достойных работ, и определиться было сложно. В этот раз большое количество замечательных историй было. Интересных, захватывающих, будоражащих фантазию и нервы. Короче, все, как мы любим.
Авторы наши просто замечательные, талантливые, создающие свои миры, радующие читателей нашего сообщества, за что им большое спасибо! Такие вы молодцы! Интересно читать было всех, но, прошу учесть, что отбор делался именно для озвучки.


1 место  12500 рублей от
канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @G.Ila Время Ххуртама (1)

2 место  9500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Drood666 Архивы КГБ: "Вековик" (неофициальное расследование В.Н. Лаврова), ч.1

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори
Показать полностью 1
233

Спасители. Глава 68

Грохот лопастей. Хмурые лица. Затушенные сигаретные бычки улетали один за другим куда-то вниз, в тёмные и дремучие леса внизу. Дело близилось к вечеру, а небо задёргивала небольшая апрельская дымка от сухих лесных пожаров. На этот раз бойцов бросили в такое глухое место, что добраться туда можно было только на вертушке. А добраться надо было молниеносно. Потому что «пост» прочитали тысячи людей, которые легко могли отыскать описанное место – не так уж много в этих краях имелось озёр с островом посередине. Отыщут и обчистят гробницу, похитив опасные артефакты, которые, как удалось в спешке выяснить «ботанам», действительно могли существовать .

Телепортация – это не шутки. При помощи неё можно захватить мир. А если такая штука попадёт в руки террористам, то те наворотят страшнейших дел. А если они окажутся умными и изучат принципы, то смогут создать страшное оружие массового поражения. Даже у Олега в голове придумалось множество вариантов, как бы он смог применить телепорт в военных целях – банально сбрасывать бомбы прямо на голову ничего не подозревающему противнику. Никакое ПВО и ПРО не поможет.

А если дать над этим делом поразмыслить «ботанам», то они и вовсе изобретут немыслимую вундервафлю…

А суть задачи состояла в том, что до «истины» снова докопался один из искателей приключений на свою задницу, о чём тот сразу поспешил доложить обществу через интернет ресурсы.

По его адресу уже выслали группу Пауля для задержания. Нойманн успел сообщить, что бойцы уже успели накрыть весь их археологический шалман. И проводят допрос с пристрастием – особенно после того, как выяснился один скользкий момент, о котором «доблестные археологи» в интернет-посте решили умолчать.

Грохот в салоне вертушки стоял такой, что разговаривать приходилось в наушниках с микрофоном.

— Вот ёбаные «западные партнёры»! – плевался Юра. – Везде свой нос суют! Чё забыли на нашей территории? Куски дерьма!

— Важный артефакт забыли, — ответил Данилыч. – Хотели заполучить для изучений. Всё-таки, телепорт – это жуткая вещь.

— Хуй им! Сука! Артефакт будет нашим!

— Непременно, — ответил Данилыч.

В телефонах «археологов» нашли переписки с кем-то, не слишком хорошо знающим русский язык. Выяснилось, что некая третья сторона курировала «археологов». Эта сторона обеспечивала исследователям доступ к закрытым архивам, где те могли изучать историю и собирать всё по крупицам.

Ищейки Организации проявили свои умения и выяснили, что переписку вели из-за рубежа – из Соединённых Штатов Америки, прямиком из Аризоны. Но конкретного адреса и прочих подробностей о кураторах выяснить не удалось. Западные партнёры, едва увидев злополучный пост от своих подопечных, тут же принялись подтирать все следы. И многое им удалось скрыть. Многое, да не всё…

Кураторы изначальное не рассчитывали на получение конкретно этого артефакта. Но они спонсировали эти исследования просто лишь для того, чтобы быть в курсе дел за пределами их сферы влияния. И если бы археологи чего откопали интересного – тут же бы обеспечили транспортировку этого интересного в свои лаборатории за океаном. Когда же они узнали о сути артефакта из гробницы на острове – насели на археологов с особенной настойчивостью, обещая им золотые горы и обеспеченную старость.

А археологи и не подозревали, что работали всё это время на западных конкурентов Организации.

На задание бросили две штурмгруппы – на всякий пожарный. С группой Олега отправили группу Германа. И сновидца Лобова, чтобы тот снимал с бойцов астральных паразитов, которых подцепили в гробнице археологи, обозвав их «проклятьем».

— И как их вычислили? – спросил Всеслав. – Шифровались же археолухи. Через «вэпээн».

— Так они дебилы. Ищейкам даже не надо было привлекать айтишников – чисто по имевшейся в посте инфе, — сказал Данилыч. — Там её достаточно, чтобы и места нагуглить, прям по картам в поисковике. Нет так уж много в России озёр с островом посредине, да в лиственничной тайге. Найти остров по описаниям, а потом пробить граждан, пользовавшимися в последние две недели поездом в те места. А потом отсортировать по наличию исторического образования. Опа, ага, толпучкой едут! Значит точно они. Пару видеокамер потом глянуть по пути их следования, чтобы убедиться. И всё.

— И тра-та-та! – сказал Юра. — Тук-тук, кто там? Группа Пауля, мордой в пол, сука!.. Всю родину продали! Нет чтобы на наших работать! Всё на запад торгуют!

— Не знали они, — сказал Герман. – Всё-таки, это проёб нашей Организации, что артефакт нашли завербованные. Надо было вербовать их самим.

— За всеми не уследишь, — сказал Данилыч. – Никогда не избавиться от влияний западных спецслужб. В наш век тем более, когда способов воздействия на людей – огромное количество. Всё таки высший пилотаж – заставить работать на себя идейных спецов, почти, забесплатно, а потом срубать все добытые ими ништяки. А те даже ничё не поняли.

— Хорошо, что гробницу охраняло порождение нашей отечественной некромантии, — сказал Юра. – От всякой швали.

— Получается, мы едем в гробницу древнего некроманта? – спросил Антоха. – Жесть. Всё-таки археологи правильно говорили. Хуй его знает, что в далёком прошлом на планете было на самом деле… Чудище пули не берут, да? Думаете мечи и копья его брали? Некромант в условиях средневековья – это лютая имба!

— Вот именно потому историю и переписали, — сказал Данилыч. – Потому что Изнанкой пользоваться может любой, теоретически. А если сделать это знание общедоступным, то… нам всем пизда. Повсюду был бы ужас по типу Загорска. Правильно делают, что врут! Нехуй людям много знать, учитывая сколько в мире долбоёбов живёт.

Лиственницы внизу мелькали, скрывая в темноте своих ветвей всю нетронутую первобытность здешней природы. И насколько же раньше мир был другим, что люди в этих неприветливых местах строили целые города? Всё-таки, и климат в те времена отличался от современного…

— Почти на месте! – сообщил пилот. И действительно – вдалеке за непреодолимыми стенами густого леса показалась водная гладь крупного озера.

— Да начнётся жара, — сказал Данилыч.

— А если то чудовище удрало в лес? – спросил Антоха.

— Сначала осмотрим гробницу, — ответил Герман. – Если там никого не будет, пойдём прочёсывать лес. У нас ещё вся ночь впереди. И вертушка с ночным видением. Жаль, что тепловизоры не увидят холодную мертвечину….

Вертушка пролетела над озером, потревожив водную гладь вихрями от лопастей. Потом добрались до острова. Сделали большой круг, разглядывая всё, что находилось внизу.

Два трупа лежали на поверхности кургана, как и описывалось в посте. Только вот тела разодраны на части – видать, тварь добила упавших с высоты бедняг. Для профилактики.

Виднелась ложбинка с чёрной дырой входа в погребальную камеру.

Но самой твари на поверхности не разглядели…

— Удрала в лес? Или всё же спряталась в гробнице? – спросил Антоха.

— Если бы я был некромантом, — сказал Данилыч. – Я бы сделал так, чтобы тварь охраняла мою гробницу, а не убегала куда-то вдаль гулять. Максимум – преследовала воров, пока не отберёт обратно.

— А мы не знаем, может они что-то и вынесли, — предположил Герман.

— Тогда хреново, — сказал Данилыч. – И эта хуерга выберется к городу, прямо к хате археологов…Через недельку.

— Если только не развалится на российских дорогах, — добавил Антоха.

Потом вертолёт завис на метровой высоте. Штурмгруппы быстро высадились, выгрузив и тяжёлое вооружение – АГС с гранатомётами РПГ, и ящики с боеприпасами к ним. Древняя некромантская тварь требовала основательной огневой мощи, а посреди тайги можно было шуметь сколько душе угодно.

Сновидец Лобов неуклюже плюхнулся на землю, но встал и отряхнулся, под хохот бойцов.

— Совсем сновидцы, даже ходить не умеете, на! – хлопнул его по спине Серёга. Лобов ничего не ответил, лишь нахмурившись.

— Смотри, Серёг, не залупайся на него, — сказал Данилыч. – А то нацепляешь астральных тварей с импотенцией или диареей. А он не станет их с тебя снимать.

— Да ну, на!

Серёга держал в руках портативный огнемёт. Наверное, самое полезное из всего в их арсенале.

А вертолёт слегка набрал высоту, оставаясь в воздухе, чтобы в любой момент забрать бойцов, если что-то вдруг пойдёт не по плану. На борту остался только пулемётчик из группы Германа.

— «Альфа» на месте, — тут же доложил Герман.

— «Гопники» тоже на месте, — отчитался Олег.

— Какой же беспонтовый у вас позывной, — сказал Юра. – «Альфа». Как-то заезжено. Фильмов пересмотрели?

— Коротко и ясно зато, — ответил Герман. – Без лишних смыслов.

— А мы «гопники». И гордимся этим, — сказал Юра.

— Противогазы, — напомнил Олег. Бойцы надели противогазы – в гробнице можно было наглотаться всякого – и болезней, и ядов. Нужно быть готовым ко всему.

Группы быстро приблизились к раскопанному входу.

— Заходить будем мы, — сказал Олег.

— Это почему? – спросил Герман.

— У меня ребята опытней. У тебя же сплошной десант из Загорска. Прикроете нас. Расставляйте АГС. Будьте наготове.

— Ну пиздец, — возмутился Герман. – Хорошо. Давайте там аккуратней.

— Лобов, ты оставайся тут. Мало ли что там внутри… Но если что – позовём.

— Договорились.

Первыми вошли Юра с Данилычем. Следом за ними двигался Серёга, наготове со своим огнемётом. А дальше шли уже и остальные.

Тёмный коридор. Тишина. Никаких чудовищ.

Договорились, что не будут зарубаться внутри – опасно всё-таки. Решили выманить тварь под огонь тяжёлого вооружения, которое развернула перед выходом группа прикрытия.

Серёга сжигал «паутины» — тестировать порталы никому не хотелось. Олег вглядывался в эти паутины – суть, странного вида узор, сплетённый в человеческий рост. Хитрые и изощрённые ловушки на основе Изнанки.

И на полу – символы.

В последний раз Олег видел подобные в Загорске на стенах многоэтажек, жителей которых культисты принесли в жертву. Но символы в гробнице были другими, хоть и тоже имели фрактальную структуру.

— Эй! Сука! – крикнул Юра в темноту. – А ну выходи! Выходи, тварь! А то я не хочу далеко бежать к выходу! Пожалей мою дыхалку! Тебе же всё равно пизда!

Но никто ему не ответил.

— Из подствольников не стрелять, — сказал Олег, разглядывая каменные опоры своим опытным взглядом проектировщика и знатока сопромата. – Конструкция крайне ненадёжная. Боюсь, что она рухнет и похоронит всех нас здесь при малейшем сотрясании. Поняли?

— Так точно!

Вскоре они, наконец, вышли к центральной комнате, посреди которой сидел в позе лотоса давно умерший некромант.

— Некромант умер, а чудища остались, — сказал Данилыч. – Интересно, что он не нашёл ключ к собственному бессмертию.

— Может такого вообще не существует.

— Ну, почему. Вампиры, например.

— Где-то здесь должны обитать и чудовища, — сказал Олег. – Соберитесь…

И не успел он это договорить, как раздался звон. Клацанье. Грузные и неуклюжие шаги. Бойцы повернулись к одному из коридоров, в который ещё не заходили. И через секунду оттуда вышел человек. В почти насквозь проржавевших латах.

— Рыцарь! – удивился Данилыч. – Посреди Сибири, нахуй!

Бойцы открыли огонь. Град пуль высекал искры на толстом слое металла, в некоторых местах пули не могли пробить толстенную броню. Но всё же латы проржавели и истончились. В некоторых местах метал рассыпался, как труха...

Мертвеца, снаряжённого в тяжеленные латы, пули отталкивали назад, не давали подойти. Чахлые крепления лат крошились. Доспехи отваливались, обнажая сухую древнюю плоть. Мумию с истлевшими льняными полосками...

— Нихуясе! – удивился Юра, перезаряжаясь.

Серёга поступил умней остальных. Он просто выпалил из огнемёта. И сухие мышечные волокна, кожа мертвеца полыхнули, как бумага. Мертвец рухнул на пол через пару мгновений, не в силах удержаться на ногах. Липкая огненная смесь раскалила доспехи докрасна.

— Ну ты, Серёга, бля, вандал! – вздохнул Данилыч. – Ты хоть знаешь, что только что угондошил единственного в мире рыцаря-мертвеца?! Это же научный материал! Откуда мы теперь узнаем, как в Сибири появились рыцари?! Откуда теперь ботанам брать тест ДНК, чтобы узнать его расовую принадлежность?

— А чё я-то, бля! Он же, сам залупался, на…

Сразу же послышался грохот из соседней комнаты. И тогда бойцы увидели нечто посерьёзней …

Страшенное чудовище на нескольких ногах, с костяными наростами, жвалами, опасными клешнями – и всё это сшито из сотен человеческих частей!

Бойцы попятились, отстреливаясь. А Серёга сделал шаг вперёд, чтоб не промахнуться, и щедро, от души, полил чудовище из огнемёта. Поливал долго, полностью, с головы до ног, истратив весь свой баллон со смесью, после чего увернулся от замаха «химеры» и отбежал подальше, на безопасное расстояние.

— Отходим!! – дал команду Олег. И бойцы попятились назад, обстреливая чудовище и наблюдая за происходящим. Ситуация, вроде, под контролем. Они лишь выжидали, что станет с чудовищем…

А потом из комнаты вышли ещё два рыцаря-мертвеца в тяжёлых доспехах – таких же страшно ржавых и древних. С секирами в руках. За ними выполз и третий – безногий, совсем развалившийся. Выполз, шкрябая железом об пол.

— Их тут целый отряд! – хохотнул Данилыч.

— Это же лютая имба для средневековья! – воскликнул Антоха, всаживая в мертвецов рожок за рожком.

— Но не для нашего времени, на! – Серёга прикрутил новый баллончик и снова шагнул вперёд…

В погребальной камере стало дымно. Сшитое чудище лежало на каменном полу и тлело, сдохнув уже окончательно. Рыцари тоже не успели добраться до группы. Один из них оказался достаточно резвым, он подобрался почти вплотную, вприпрыжку, но был сбит пулемётной очередью Олега. И добит из Серёгиного огнемёта.

В живых оставили только «инвалида». Этот мертвец почти не представлял опасности. Ему отстрелили руки и теперь он лежал на спине, пытаясь выполнить древние приказы своего мёртвого господина. В таком состоянии Олег хотел его доставить в Штаб. Для изучения. Всё-таки, не каждый день встречаешь порождения некроманта. Особенно – столь древнего.

— Не похоже на татарский, — сказал Данилыч, читая высеченные в камне буквы неизвестного ему алфавита. – А кто здесь ещё жил, кроме татар?! И неужели у них были латы? Я чот сомневаюсь. Это не исторично нифига.

— Мало ли чё там в прошлом было, — сказал Юра. – Давайте быстрее уже. Курить хочу. А через противогаз не получается.

Группа осторожно осмотрела оставшиеся комнаты и коридоры. Здесь закопали целый дом… Нехилые похороны забабахали местные для некроманта!

— В погребальной камере больше нет противника, — сообщил Олег Нойманну.

— Ага, — кивнул Юра. – Так он тебя и услышал. Тут слой земли метров десять. А то и двадцать. Связь немного не ловит.

— А вот и «штучка», — заметил Данилыч некое золотистое устройство-сферу размером с яблоко, с фрактальными символами на внешней оболочке и крупным драгоценным камнем в центре.

— Бля, как бы не переместиться куда, притронувшись к нему! – сказал Юра. – Кто будет брать?

Олег подошёл к устройству и внимательно его осмотрел. На корпусе были шестерёнки и части, которые можно было привести во вращение.

— Думаю, самое главное – это ничего в нём не крутить, — сказал он, достал специальный свинцовый футляр и положил в него древний артефакт.

— Это точно оно? – спросил Данилыч. – Тут много всякого барахла лежит.

— Всё вынесем, — пообещал Юра. – Как цыгане, нахуй.

Вдруг послышался далёкий взрыв. А затем землю встряхнуло. Из коридора, ведущего к выходу, послышался приглушённый мат и крики. И крики приглушились ещё сильней, когда в коридоре посыпались камни...

— Ложись! Заваливает, нахуй! – крикнул Юра и закрыл голову руками. Но курган не обрушился на их головы. Что-то снаружи грохнулось. Что-то тяжёлое. А потом коридор, ведущий к выходу, немного осыпался – Олег ещё мог разглядеть через образовавшийся завал лучи света.

Рация зашипела. Слабый сигнал. Кто-то пытался с ними связаться. Похоже, Герман.

— Вертушку сбили, — догадался Данилыч. – Лопастей вообще не слышно!..

____

А спонсорам сегодняшней главы выражаю благодарность!

Светлана Владимировна 1500р "Спасибо за Спасов, очень любим их:)"

Зачисление 250р

Григорий Владимирович 200р

Виктор Ш 100р

Артур Дмитриевич 100р "спасибо за детство!" Ответ: ого, аж за детство 0_0

Показать полностью
20

ЧЕРНАЯ РУКОПИСЬ

Начало здесь:

ЧЕРНАЯ РУКОПИСЬ

Часть V

Первый раунд и финал

– Конечная, мужчина, выходите, дальше мы в депо, – вырвал меня из забытья голос тётки-кондукторши.


Я покинул опустевший салон трамвая. Конечная остановка с поржавевшей будкой на неухоженном, заросшим диким лопухом пустыре была мне до боли знакома со школьных лет. Далее – продмаг со старой, ещё советской вывеской, павильон «соки-воды», чугунная ограда школы, беспорядочное сборище пьяненьких деревянных домиков-гнилушек и жёлтые зубья трёхэтажных жилых строений с правой стороны от трамвайных путей. Чуть дальше ровный строй тополей, за ними асфальтовая дорожка и витая чугунная оградка средней школы номер девяносто семь, школы, где работал отец, где учился я. За нею такая же трёхэтажка, известна среди местных как «учительский дом». На третьем, верхнем этаже – квартира отца, куда я переселился несколько лет назад. Где я вот уже несколько дней не был, и куда я приходил обычно только для ночёвки, когда приедались бессонные ночи на кушетке в прокуренном редакторском кабинете, ночлеги у случайных знакомых, губернские провинциальные гостиницы в бесконечных командировках.


Впервые за долгое время моей алкогольной абстиненции меня одолело желание выпить, желание более сильное, нежели моя сила воли. Я зашёл в бывшие «соки-воды», превратившиеся за последние годы в обычный коммерческий ларёк, и хотел было приобрести бутылку армянского коньяку. Однако добросовестная и благородная продавщица отговорила меня от непродуманной покупки. Аргументируя тем, что весь коньяк нынче «палёный», она уговорила меня купить литровую бутыль «Имперской»: «Эту, подделывать ещё не научились, сама пила и даже голова не болела». К «Имперской» был приобретен пакет замороженных пельменей «Сибирские», две зелёные жестяные банки какого-то импортного пива, четыре пачки «Явы золотой», батон и пакет кефира - на завтрак.

Едва покинув ларёк, я с хрустом свернул водочную пробку и сделал добрый глоток. Мне показалось, что продавщица не даром нахвалила «Имперскую» – тёплая мягкая волна разошлась по моему похолодевшему нутру. Даже жаба-на-камне слегка потеплела. Я с наслаждением закурил и ступил на асфальтовую дорожку, ведущую мимо школы. Невольно мои мысли обратились к бедному отцу. Со стыдом и сожалением я вспомнил, что с самих похорон ни разу не удосужился посетить могилку моего покойного родителя. Однако, что значит могила? Тлеющие кости покойного не имеют ничего общего с духовным миром и памятью ушедшего. Школа – вот то место, которому мой отец посвятил свою жизнь, свои прижизненные заботы и надежды. Я поднялся к опустевшему в вечернее время школьному крыльцу, и, намереваясь помянуть его, вновь приложился к бутылке. Когда последний солнечный луч отчаянно хватался за кроны деревьев, и на небо вылез молочно-белый, полупрозрачный диск луны, мною овладела усталость и голод.

Добрая треть бутыли была опустошена, и я едва мог отмахиваться от навязчивых представлений о хорошей порции варёных пельменей и мягком отцовском диване. Я встал и на нетвёрдых ногах отправился домой. В темноте подъезда вслепую нащупал дверцу почтового ящика, вытащил из него целую кипу бумаг, на ощупь – дюжина газет бесплатных объявлений, рекламные буклетики ближайших продуктовых маркетов и коммунальные счета. Долго провозился с непослушным дверным замком, войдя в квартиру, сразу же устремился на кухню ставить на плиту кастрюлю с водой под пельмени. Затем приспичило в туалет. Коротая минуты до закипания воды, стал по редакторской привычке разбирать содержимое почтового ящика. Среди пёстрой кучки рекламной макулатуры моё внимание привлёк конверт коричневого канцелярского цвета, вернее, коричневый цвет был лишь только фоном – всю его поверхность покрывали бесчисленные почтовые штемпеля чёрного цвета, а также всевозможных сине-фиолетовых оттенков. Посреди разноцветной груды рекламных листов он явно выделялся, как будто был из другого времени, словно зек в синих наколках и коричневой робе оказался в центе пёстрой толпы новомодной публики. Многочисленность почтовых оттисков свидетельствовало о долгих, несчастных мытарствах корреспонденции по отделениям городов и весей нашей необъятной страны, какая-то странная, непостижимая прихоть или недоразумение перекидывали конверт из города в город, из месяца в месяц, из года в год…. Стал ли я его конечным адресатом? Заинтригованно я распечатал конверт и выудил из него два пожелтевших, сложенных вдвое листа бумаги. Тут же приступил к чтению.

«Уважаемый господин Н.» – письмо адресовано мне!
«Прошу прощения за весьма запоздалый отклик на рукопись, присланную Вами в наше издательство…» – ого, эта была рецензия! Ничего себе «запоздалый отклик»! К сожалению, долгие мытарства письма не прошли бесследно, и отдельные слова расползлись в чернильных разводах. Также и само название издательства, в котором работал неторопливый «откликант», не выдержало испытания влагой. Но всё же – наплевать, – решил я, – это всего лишь случайный отголосок из моей прошлой жизни. В мусор! Тем не менее, внутренний голос, а, может быть, обычное любопытство остановили меня.

«Работая редактором на протяжении последних сорока лет, я прочёл не одну тысячу рукописей начинающих авторов. Увы, большинству из них не было суждено дойти до широкого, массового читателя. Увы, такое же убеждение складывалось у меня по мере прочтения первых строк Вашей рукописи. Однако, сейчас, сидя за написанием данного письма, я безмерно рад тому, что все годы редакторской работы я не потерял своей нюх и сохранил способность разглядеть алмаз среди тонн пустой породы. Именно так – алмаз! Ваша рукопись – лучшее из всех произведений, которые мне до сих пор доводилось читать».

Мой рассудок отказывался верить в смысл прочитанного. Где-то внутри, в загадочной, фиолетово-слизистой топи утробы стали зарождаться забытые чувства. Эйфория? Гордость? Чувства, которые, как мне казалось, угасли во мне уже много лет назад. Ведь – в самом деле, чем чёрт не шутит! Я заставил себя оторваться от чтения, встал, задумчиво прошёлся по комнате. Откровенность, с которой были написаны строки, не вызывала сомнения. Зачем? Зачем я все эти годы выращивал на себе эту толстую, эту толстую ментальную кожу скепсиса по отношению к самому себе и своим талантам. Был ли я талантлив? Рецензия, говорила, что – несомненно!

Я снова сел на софу и стал торопливо разбирать слова отзыва. Проскакивая местами неразборчивые, размытые водой слова, я со сладострастием вырывал отдельные куски: «в лучших традициях отечественной словесности», «воздушная метафоричность и гармоничная многоплановость действа», «свежая волна лирики и новый реалистический мистицизм», «беспримерная диалектика одностороннего взгляда», «сюжетные линии, исходящие из самых низов бытия и теряющиеся в высотах ноосферы!». Далее, переходя от непосредственной характеристики произведения, редактор размышлял о его месте в современной литературе. Я уже не мог читать сосредоточенно – на мои глаза навернулись слёзы, и грудь стеснилась нарождающимся приступом рыданий. О, если бы не странное стечение обстоятельств, продливших путь рецензии к автору на целые годы, мой отец наверняка бы остался жив, наверняка бы моя жизнь сложилась иначе….

Неожиданно я ощутил горячую волну сентиментальных чувств, чувств любви, жалости и вины по отношению к моему несчастному, преждевременно ушедшему отцу. Я живо представил его, читающего сей приятный отзыв, восторгающегося мною, и время от времени с таким потешным самолюбием, твердившим: «Я же верил в тебя сынок, верил в твоё большое литературное будущее и никогда не сомневался ни на йоту!»
«Моему отцу и учителю посвящается!» – такое посвящение должно бы стоять на первом листе моей повести. Повести, которая получила столь блестящую и, несомненно, правдивую рецензию из уст опытнейшего из редакторов.

Увы, эта повесть никогда больше не увидит свет – все оставшиеся экземпляры я сжёг собственноручно, а имя редактора …. Да! Как его звать??? Я вновь схватил пожелтевшие листы отзыва и, к своему великому ужасу, обнаружил, что имя моего благосклонного рецензента, как и обратный адрес и название издательства также стали жертвой влаги, времени и многолетних коллизий, что пережило содержимое конверта на своем пути ко мне. И вот, едва оказавшись на самом верху блаженства, которое только может испытать человек-творец, получивший заслуженно хвалебный отзыв о выстраданном произведенье, я опустился в самые низы темной пучины отчаяния. В оцепенении я схватил исписанные листы рукописи и стал перечитывать её вторично, в надежде найти хоть малейшую зацепку, малейший намек на местонахождение её автора. Увы, безнадежно. С каждой новой строчкой я убеждался в бесполезности и безосновательности моей новорожденной надежды.

– Никогда не стоит терять надежду, сынок! – неожиданно раздался отцовский голос.

Слуховая галлюцинация была настолько ясна, что заставила меня вздрогнуть.

– Кхы-гхы… – раздалось знакомое ироничное покашливание отца.

И тут я различил его силуэт. Он угадывался в самом углу гостиной за пузырящимся от вечернего сквозняка тюлем окна. Я ещё не верил своим глазам и ждал, когда опадёт пелена тюля, и я увижу его пустой стул, письменной стол с печатной машинкой, клавиши которой помнили прикосновение его пальцев многолетней давности. И вот тюль опустился… На стуле сидел отец.

– Видишь, сынок, иной раз любовь и вера позволяют свершиться тому, во что бы я сам никогда не поверил, находясь при жизни. Ты знаешь, я всегда мечтал дожить до того момента, когда в твоих руках окажется рецензия на твое творчество, что слово в слово будет повторять мое личное мнение. И пусть сейчас, пусть с некоторым опозданием и при таких странных обстоятельствах…. Я хочу присутствовать при том моменте, когда ты сам ясно и полно осознаешь, что стоишь в самом начале своего звездного творческого пути в большую литературу.

Сия аргументация в устах покойного показалась мне настолько убедительной, впрочем, как и речь, и мимика и манеры жестикуляции, что у меня сразу же улетучились все сомнения, что передо мной сидит ни кто иной, как мой умерший родитель.

– Отец, боюсь огорчить тебя снова, но все экземпляры моей повести уничтожены мною собственноручно, а данная рецензия, каковой бы льстивой она не была, теряет всё своё значенье, поскольку она пришла с опозданием на несколько лет и, увы, без всякого намёка на обратный адрес.

– Обратный адрес! – отец пренебрежительно развёл руками, – Обратный адрес – твоё сердце, сынок! Нам важно, чтобы ты поверил в себя сам! Рецензия – лишь повторенье моих слов, кои не нашли в тебе той должной веры. А то, что повесть в припадке глупого смятенья была тобою уничтожена, то тоже – не беда! Вот эти пальцы, – призрак торжественно приподнял кисти рук, – эти пальцы печатали не раз твое творенье, лист за листом, абзац шел за абзацем, где - точка, где – тире, я слово в слово повторю, все, что написано тобою было. Ослепни я, я напишу вслепую, ты пробуди меня от сна, встань из могилы я, я вспомню каждую страницу с середины, и вот сейчас, я, дух и тень, смогу восстановить глупцом сожжённое когда-то…

Мне показалось, что в глазах отца загорелся фанатичный и какой-то злой огонек. Внезапно он перешел на какой-то торжественный, чуждый его нормальному естеству слог. Мне стало страшно…

– Постой, отец!

– Не сдерживай меня! – подобно вдохновенному пианисту, приступающего к исполнению сложной увертюры, он торжественно растопырил пальцы, чтобы ударить по клавишам печатной машинки. Однако мне не суждено было услышать дробного и четкого стука литерных молоточков – пальцы призрака прошли сквозь клавиши, не произведя на них ни малейшего воздействия.

– О, горе мне – то, что возжаждал дух, то плоти требует поддержку! Той плоти, что лишён навечно я! – дух в замешательстве схватился за голову и взъерошил копну седых волос, – Мой сын, настал теперь и твой черед. Садись! Пиши и рассылай! Подобно фениксу восстанет рукопись твоя из пепла, в таланте и красе сильнее прежней во сто крат! И слава не заставит себя ждать!

При мысли, что мне придется восстанавливать свою рукопись, мне стало не по себе. Дух отца встал со стула и приглашающе указывал на место перед письменным столом. Теперь, стоя в лунном свете, он казался мне менее реальным и естественным, нежели прежде. Что двигало им, кто на самом деле послал его ко мне: отцовская любовь, иль искусительное тщеславие. Тщеславие, которое уже однажды едва не привело меня к погибели? Мысли роились в моей голове, в груди боролись чувства, я почти физически ощущал притяжение печатной машинки, желание застучать по клавишам, отдаться на волю течения грёз и мечтаний. Однако мой горький опыт и годы горестной бесплодной писанины вкупе с болью от обманутых надежд предостерегали меня. Я вспомнил, каким счастливым я стал, отрекшись от писательских амбиций.

– Бездарь! Бездарь! Бездарь!

Я трижды повторил слово, что крутилось у меня на языке, подобно заклинанию средневекового экзорциста. Лунный свет померк. Очертания признака стали размытыми. Знакомые черты отца стали расплываться, как утренний туман под лучами солнца. Не прошло и минуты, как я смотрел всего лишь на аморфное дымное облачко у окна. В комнате что-то горело. Я обернулся назад и увидел давешнюю рецензию, объятую язычками синевато-оранжевого пламени. Обе её страницы чернели, корчились от огня, по сторонам разлетались малиновые искры. Вот они разошлись по бокам, как крылья большой черной птицы, меж ними образовался черный клюв и горящие бусины глаз. Птица хрипло выдавила из себя некое подобие карканья, испустила последний язычок пламени, взмахнула крылами и вылетела в окно.

Там, где стоял отец, ветер вновь пузырил тюль, робость и оцепенение никак не отпускало меня. «Нужно тушить, тушить, а то будет пожар!» – внутренний голос побуждал меня к действию. Наконец- то освободившись от тяжести виденья я поспешил к старой софе, на коей горели злосчастные бумаги. Однако там я не открыл ни малейшего следа былого пламени. Тем не менее, мой нос все ещё улавливал острый запах гари. Я последовал на кухню и обнаружил полностью выкипевшую кастрюлю с водой, что я недавно поставил на огонь под пельмени. Белая эмаль покрылась черной уродливой коростой, а вся кухня изошла едким угарным дымом. Выключив горелку, я вновь поспешил в гостиную. Там уже ничего не свидетельствовало о былой драме. Только оконная тюль зияла прожженным пятном с черной каёмкой, словно сквозь него пролетела огневая птица. Я осторожно высунул голову в окошко. Луна опасливо, как деревенская шавка из-под забора, выглядывала из прорехи облаков. Стояла теплая майская ночь. Где-то внизу мне послышался тонкий, едва уловимый слухом смешок. Так, как в моем представлении могли смеяться Буквенные Человечки…

Внезапно меня осенила пронзительная мысль: «Я победил! Я первый, кто выстоял и не поддался!» Одновременно с этим что-то говорил мне, что это был, увы, только первый раунд.

От автора вместо послесловия:

На этом повесть о Черной рукописи заканчивается. Я благодарю моего терпеливого и снисходительного читателя, который вслед за мной прошелся по этим аляповато написанным, сумбурным по содержанию, стилистически ухабистым и тем не менее очень эмоциональным строкам.

Событиям, положенным в основу повести, уже порядка двадцати лет. С тех пор изменилось многое, но моя борьба с Черной Рукописью не прекращается и поныне. А вместе с ней и исследования этого жуткого феномена. Отсутствие писательских талантов и отказ от амбиций не позволяет мне перенести все связанные с этим перипетии на страницы многотомного романа. А возможно благодаря этому я до сих пор жив.

Поделюсь лишь главным наблюдением – Чёрная рукопись обитает внутри каждого, кто каким-то образом испытывает писательский зуд, является редактором или даже досужим критиком. Она, как герпес или подобные ему аутоиммунные заболевания, может годами таиться в закоулках организма, чтобы, почуяв брешь или слабину иммунитета, полностью выплеснуться уродливыми гнойными волдырями. Так что будь осторожен каждый раз, касаясь клавиатуры, беря в руки перо или водя пальцем по сенсорному экрану. Никогда не знаешь, каким образом однажды написанное может вернуться к тебе обратно.

Показать полностью
21

Пригласи меня (3) Существо, живущее у озера

Двухметровая девушка с прозрачной оливковой кожей и огромными черными глазами смотрела на парализованную страхом Аллу и улыбалась широкой улыбкой, сплошь состоящей из острых длинных клыков......

Пригласи меня (3) Существо, живущее у озера

В погожее субботнее утро компания студентов Технологического университета на автобусе подъехала к базе отдыха у лесного озера. Маленькие зеленые домики в скандинавском стиле, песчаный пляж, чистая вода, в которой можно купаться. Что может быть прекраснее.

- Алла, ну чего ты так плетешься, - прокричала подружке Ирина, - зачем было надевать на озеро каблуки, я не понимаю.

- Да ты никогда ничего не понимаешь, Ира, я уже привыкла, - произнесла Алла, рассматривая каменистую дорожку перед собой.

- Давайте быстрее, девчонки, - подбодрил их Гарик, проходя мимо и звеня чем-то в коробке

- Ну Гарик, - засмеялась Ира.

- Ну Ира, - передразнил ее Гарик, посмотрел на Аллу, бросил коробку и схватил девушку на руки, - Так оно быстрее будет, - объяснил парень, - Никита, хватай коробку и Ирку!

Никита сжал губы наклонил голову и вонзил руки в бока, но коробку все же после взял, Ира же с улыбкой пошла подле него.

Весь факультет конечно же на озере не собрался, Алину не отпустила мама, а кто-то просто не захотел тратить выходные на университетских ребят, которые, к слову, уже разбились на небольшие компании и держались группками. Но вот Дима приехал.

- Где твоя подружка, - спросил он у Кристины

- Ее мама не пустила, - быстро ответила она, потом посмотрела на улыбающееся лицо парня и спросила, - а тебе что, мало девчонок, которые у мамы отпрашиваться не должны?

Как бы расстроилась Алина, если бы узнала, что ребята в курсе, что родители не отпустили ее на базу отдыха, ведь девушка собиралась обмануть всех, что приболела, и предупредила об этом Кристину.

- А ты маму не слушаешься? – ухмыльнулся Дима

- О, я ослушалась маму уже много раз.

- Стало быть, ты опытная, - отметил услышавший ребят Гарик.

- Еще какая! – гордо подтвердила Кристина.

- Мне кажется, это как-то слишком, - смутился Дима.

- Это твои инфантильные проблемы, - отозвался Никита, - опытная это круче, чем тупое бревно.

- Ну тебе то лучше знать, - засмеялся Гарик.

- А что? – не понял Никита – Ты думаешь, что у меня ничего не было с девушками?

- Я думал, - Гарик обнял Никиту за плечо, - что у тебя ничего не было с бревнами.

- Ребята, идите лучше сюда и налейте мне соку, - позвала Ирина и продемонстрировала пустой бумажный стаканчик.

- Ладно тебе, - легонько толкнула Диму Кристина, пойдем лучше купаться.

- Я пока не хочу, - пожал плечами Дима.

- Ну давайте, за нашу 17 группу! – поднял стаканчик Гарик.

- Ты чего не пьешь, - спросила у Димы Ира.

- Да я особо и не пробовал, - признался Дима.

- Тогда не стоит и правда, - отметил Гарик, - на жаре особенно.

- Да что не стоит, - неожиданно встряла в разговор Кристина, - как можно, за группу! Давай! Будь мужиком.

- Действительно! – подхватил Никита.

Под натиском ребят Дима все таки поднял стаканчик, а потом еще один.

- Посмотри, какой у меня красивый купальник, - похвасталась ему Кристина, - выбирала специально для тебя.

- Я вижу. – согласился Дима.

- Ага, твой любимый цвет, - она взяла его за руку, - пойдем купаться.

- Ну, пойдем, - согласился Дима.

Гарик и Алла переглянулись:

- Нехорошо это, -заметила Алла, - а вдруг ему плохо станет.

- Немаленький! – возмутился Никита.

- Я пригляжу за ним, - успокоил подругу Гарик, - не дай Бог утонет.

Ребята переместились на берег и сели лицом к воде, чтобы иметь возможность смотреть за теми, кто купается, и вовремя прийти на помощь, если потребуется.

Вечером новые университетские друзья развели костер.

- Жаль ни у кого нет гитары, - мечтательно произнесла Алла.

- Да ну, нравятся тебе эти дураки с гитарами? – спросил Гарик

- Нравятся, - улыбнулась Алла.

- А давайте поиграем в «Правда или действие», - предложила Ира

- А давайте еще танец маленьких утят станцуем, - передразнил ее Никита, - еще какие развлечения для детей ты знаешь?

- Действительно, - прошептала Кристина на ухо Диме, - может ну все эти игры?

Девушка потянула за собой парня, и тот шатающейся походкой побрел за ней.

- А куда мы идем? – спросил Дима.

- Идем в мой номер, - ответила Кристина.

- Я не хочу, пойдем к ребятам, - неуверенно произнес Дима

- Пойдем, у меня там сюрприз для тебя, - не останавливаясь проговорила Кристина

- Сюрприз, - мечтательно повторил Дима, - там Алина?

Кристина остановилась, посмотрела на Диму, его лицо было красное, а глаза прикрыты.

- Алина, Алина, - улыбнулась она.



- Алла, я чуть позже подойду, - проговорила Ира, когда ребята разошлись по своим домикам.
- Но Ира, - возмутилась Алла, - уже ночь и везде темно!

- Ты что? Боишься идти одна? – засмеялась девушка. – Эй монстры из леса! Поглядите, тут девчонка! Самая легкая жертва для вас!

Лес отозвался холодным ветром, который заставил Аллу поежиться, она обняла себя руками:

- Ладно тебе, иди уже, дурочка.

- Так ты не боишься? – прошипела подруга.

- Не боюсь, - соврала Алла.

Услышав это, Ира тут же развернулась и исчезла за ближайшими деревьями, оставив Аллу совсем одну. Девушка побрела в сторону домика, расположенного на самом краю базы у кромки леса, который, казалось, надвигался все ближе и ближе.

- Я вовсе не трусиха, - подумала вслух Алла, - мне просто досадно, что Ира не предупредила меня, что мне придется идти ночью одной.

Где-то рядом хрустнули ветки.

- Вот дурочка! – догадалась Алла. – Ира, хватит, - закричала она, - я знаю, что это ты, неуклюжая бестия!

Ира не ответила, лишь хруст прозвучал чуть громче.

Дрожащими руками Алла достала телефон, чтобы посветить в сторону деревьев, тот зажегся и неожиданно завибрировал в ладони. На экране высветилось имя, замигал значок батарейки, и экран погас, оставив девушку в темноте.

- Она скинула, - уголки губ Гарика опустились, на душе появилась тревога.

- Мы разошлись 10 минут назад, чувак, - похлопал друга по плечу Степа – звезда команды университета по гандболу, - она, наверное, в душе или в туалете там. Кстати, представь ее в туалете.

-Что?

- Ну представь Аллу в туалете, как она там делает свои дела.

- Ты что извращенец?

-Да причем тут, говорят, что если девушка действительно нравится, то даже ее вид в туалете тебе не будет отвратителен.

Гарик задумался:

- Мне почему-то тревожно за нее, пойду прогуляюсь до ее домика.

- Чувак, ну что ты паришься, она же не одна, она с Иркой.

- Ирка – бесполезное создание, ей даже не позвонить.

- Чего это?

- Да она же забыла свой телефон дома, весь вечер сидела в соц сетях с Алкиного. Кем вообще надо быть, чтобы выйти из дома без телефона.

- Иркой, - улыбаясь протянул Степа.

- Я пошел.

- Погоди, я с тобой.

Алла добежала до домика, влетела в распахнутую дверь и захлопнула ее, прислонившись спиной.

Она отдышалась и улыбнулась своему испугу. Как же Ира ловко над ней пошутила. А та и повелась. Алла подошла к кровати и кинула телефон на зарядку. Несколько минут и телефон загрузился, поймал сеть и прислал девушке сообщение о том, что ей звонил Гарик.

- Наверное, он волнуется, - подумала Алла, - Ирка – дуреха посадила мне телефон.

Пока девушка набирала сообщение другу в дверь постучали.

- Открыто же там, - кинула Алла, не отрываясь от экрана.

- Пригласи меня, - послышался из-за двери женский голос.

- Вот дурочка ты, Ирка! – засмеялась Алла. – Заходи давай! – девушка обернулась к двери, прямо перед ней стояла совсем не Ира.

Двухметровая девушка с прозрачной оливковой кожей и огромными черными глазами смотрела на парализованную страхом Аллу и улыбалась широкой улыбкой, сплошь состоящей из острых длинных клыков.

Ее руки и ноги были невероятно длинными и тонкими, словно у гигантского паука. А голое бело-зеленое тело было едва прикрыто ее длинными черными волосами. Девушка протянула к плечу Аллы свои тонкие длинные пальцы, обрамленными испачканными в крови острыми когтями, ловко подкинула опешившую девушку в воздухе и вылетела в окно, унося Аллу на спине глубоко в лес.

На кровати в комнате с открытым окном лишь остался лежать телефон с отправленным Гарику сообщением о том, что с его подругой все хорошо.

продолжение следует...

Показать полностью 1
54

Чердак. Глава 22/1/23

UPD:

Чердак. Глава 22/2/23

Чердак. Глава 23/23 (финал)

Чердак. Глава 1/23

Чердак. Глава 2/23

Чердак. Глава 3/23

Чердак. Глава 4/23

Чердак. Глава 5/23

Чердак . Глава 6/1/23

Чердак. Глава 6/2 /23

Чердак. Глава 7/23

Чердак. Глава 8/23

Чердак. Глава 9/23

Чердак. Глава 10/23

Чердак. Глава 11/23

Чердак. Глава 12/23

Чердак. Глава 13/23

Чердак. Глава 14/23

Чердак. Глава 15/23

Чердак. Глава 16/23

Чердак. Глава 17/23

Чердак. Глава 18/23

Чердак. Глава 19/23

Чердак. Глава 20/23

Чердак. Глава 21/23

Застёгивая молнию на джинсах, Валера услышал крик. А дальше среагировал мгновенно – хорошие рефлексы остались с армейских времён. Выскочил в коридор, но, перед тем как дверь открывать, в «глазок» посмотрел. Зубы покрепче стиснул от увиденного и бросился назад, в ванную, за лаком для волос – зажигалка в кармане была. Выдохнул: некогда от страха дрожать! И с криком распахнул дверь, одновременно целясь баллончиком с лаком для волос в кишащих в коридоре тварей и удерживая пальцем пламя зажигалки.

Уф, полыхнуло, завоняло сначала сладким запахом лака, враз сменившимся горелым мясом!.. Зашипели злобно и пугливо невиданные им ранее существа и на мгновение разлетелись. Несколько штук, объятых огнём, скуля от боли, упали на пол. Этого времени Валере хватило, чтобы втащить истерзанного паренька в квартиру. Сразу заперев дверь, с облегчением выдохнул.

- Ну, тише, парень, успокойся. Всё хорошо.

Медленно паренёк отвёл окровавленные ладони от лица. На левой руке не хватало фаланги мизинца. Волосы слиплись от крови, кое-где кожа была содрана. Мочки уха разодраны, как и плечи. От чёрного пальто парнишки, как и от джинсов, остались одни лохмотья. Так же медленно, жмурясь от попавшей крови, парнишка открыл слипшиеся глаза. Ошалело обвёл взглядом коридор, одновременно с придыханьем говоря:

- Спасибо, спасибо огромное!

- Женька, ты, что не узнаёшь меня?! - обалдел Валера, помогая парню подняться.

Синицын всхлипнул и, вздрогнув, неожиданно заплакал.

Слёз Валера не любил, а точнее – не знал, как себя в таких случаях вести.

- Э, Синицын! Держись, не раскисай, - сказал и хотел было ободряюще хлопнуть друга по плечу, но сдержался. Женька и без того едва держался на ногах. Усадив его на пуфик в коридоре, Валера принялся осматривать квартиру в поисках оборонительных средств и ещё каких боевых полезностей. С такими кровожадными и непредсказуемыми тварями шутить точно не стоило.

…Зайти в подъезд оказалось проблематично. Стоило открыть дверь как с потолка спикировала целая орава кожистых и зубастых тварей. «Такого просто не бывает в реальности!» - отказывался верить своим глазам Емельян. Но звуки выстрелов и последующее шипенье тварей быстро привели его в чувство.

- Опаньки! - озадачился Жора и поставил канистру с бензином на крыльцо.

- Что это там было?! - произнёс Емельян, отдышавшись и закрыв дверь в ожидании, когда твари начнут пробиваться наружу и стучать.

Всё было тихо.

- Увы, видимо, мы таким образом в дом не попадём, - приуныл Жора, опустив плечи.

Емельян предложил бы сделать коктейли Молотова и забросить в окна, но в доме, предполагаемо, были Валера и Женька. То-то и оно.

- Подвал, может – ещё один подъезд. Или у тебя есть другие варианты?!

Жора вздохнул. Похоже, выбора нет, кроме как …

- Есть ещё один подъезд, Емельян. Но… как тебе сказать. Он особенный, я никогда туда не совался, потому что там словно аномальная зона. А знаю о нём из разговоров служанок Эльвиры Павловны, они страсть как любили болтать в туалете. Попасть в подъезд, может быть, легко, а вот выбраться – та ещё задачка: как в лабиринте ходить будем.

- Рискнём, - предложил Емельян.

Так и решили.

Порой Эльвира Павловна жалела, что, кроме ожидаемого бессмертия и способности к приготовлению зелий да гипнотическому взгляду, не приобрела ещё каких полезных умений. Служанкам вообще ничего пока не досталось, кроме общего оздоровления организма, но на то они и служанки, низшие звенья возникшей пищевой цепи.

Что ж, другие навыки можно развить при сильном желании. Главное – обуздать тварь, остальное приложится. Она снова зажмурилась, концентрируясь на твари, но та не отвечала. Стиснув зубы от злости, Эльвира Павловна довольствовалась ощущением, что тварь разделилась и окружила дом. Вот же гадина: наверное, почуяла незнакомых людей, вот и разыгрался аппетит. «А всё студенточка виновата! - окрысилась Эльвира Павловна. - Без неё не было бы таких проблем!»

В теневой зоне звуки будто бы тонули в вакууме. Не стучали здесь и каблуки. Тишина была нездоровой, как и серый свет вокруг, буквально поглощающий в себя краски.

Находиться в теневой зоне долго опасно. Серый цвет имел свойство впитывать жизнь. Но у Эльвиры Павловны имелись защитные обереги. Наконец, через теневые зоны в квартирах второго подъезда она по ковровым дорожкам, попала к себе в кабинет.

В кабинете была хорошая звукоизоляция, плотная дверь, полностью ликвидирующая ненужные звуки. На это раз это сработало против Эльвиры Павловна, не дав возможности услышать льющуюся воду в ванной и шаги освободившихся пленников. Там же остановилась, разбирая с полок нужные ингредиенты и плотно набивая большую кожаную сумку. Затем, перекинув сумку через плечо, она взяла в руки спиртовку и снова ступила на ковровую дорожку, вернулась в царство второго подъезда с его теневой зоной.

В таком зачарованном месте её магия будет удвоена, и полученное зелье окажется сверхмощным.

Мысленно она уже списала со счетов как пленников, так и всех остальных, кто сейчас вознамерится зайти в дом. Пусть тварь пирует. В теневой зоне ей не достать Эльвиру Павловну, а днём хозяйка вооружится зельем и, обезоружив тварь, снова наведёт свои порядки.

Что ж, из этой катастрофической ошибки Эльвира Павловна впредь вынесет урок.

На самом деле Жора просто импровизировал на чистой браваде перед Емельяном, потому что не хотелось вот так выставлять себя полным идиотом. Он знал только, что во втором подъезде заброшены квартиры и имеется некая обособленная зона, погружённая в тень, в которую Эльвира Павловна и её служанки всякий раз прятались, когда ещё только жильцы начали пропадать и у неравнодушных да любопытных появлялись нехорошие вопросы. Из-за этого иногда приезжали сюда господа оперуполномоченные, но никогда ничего подозрительного не находили. Вот-вот. Пряталась Эльвира Павловна со служанками, ускользая едва ли не на глазах оперуполномоченных в свою теневую зону, и тварь, когда требовалось, тоже там спокойно скрывали.

В такой вот ситуации единственное, в чём был уверен Жора, это – найти в одной из квартир ковровую дорожку, а там уж как-нибудь попадут и в зону треклятую и в первый подъезд через неё выйдут. Не зря же высшие силы его надоумили на пару с совестью сюда приехать. Вот.

Дверь во второй подъезд находилась позади дома и оказалась заперта.

- Может, лучше полицию вызовем, а сами вернёмся в машину, а? - предложил Емельян.

- Тогда ещё хуже будет. Я уверен.

- Ладно, значит, придерживаемся плана, - ответил Емельян и достал из кармана связку ключей с брелоком в виде миниатюрной открывалки и раскладного ножа. Затем, раскрыв лезвие, начал ковыряться в замочной скважине.

- Ого! А ты, однако, умелец! - обрадовался Жора, когда, словно по волшебству, дверь открылась.

- Веди, - ухмыльнулся Емельян, доставая пистолет из кобуры.

Второй подъезд планировкой совсем не отличался от первого. Те же высокие потолки, пыль, и длинные деревянные ступеньки, и отчётливо ощутимая духота. Свет, на удивление, работал, лишь чуточку замигала лампочка.

Теперь оставалось зайти в квартиру. В какую именно – Жора не знал, поэтому предстояло обследовать их все и найти ковёр, а там действовать по обстоятельствам. Но намеченный Жорой план изменился из-за нового предложения.

- Стой, мы так только время потеряем, ходя по квартирам. Здесь же чердак тоже есть, судя по однотипной планировке. Так что лучше всего диверсию устроить.

- И вправду, - хмыкнув – вспомнив про чердак, согласился, Жора. - Походу у тебя, товарищ, голова отлично варит.

- Мы, военные ребята, так устроены – думать, оценивать, - без тени ноток превосходства ответил Емельян.

Лестницы недовольно и пронзительно скрипели весь путь до чердака.

Эльвира Павловна закончила готовить зелье, чувствуя радость и изнеможение. В реальности ей пришлось бы потратить на это действо как минимум неделю. Вспотев от концентрации приложенных ментальных усилий, как беговая лошадь, она с облегчением выдохнула и разлила пахучее зелье в стеклянный графин. Теперь можно было вернуться в квартиру, запереться в своём кабинете, затем плотно поесть и отдохнуть хоть пару часов.

Она несколько раз медленно походила по ковровой дорожке, туда и обратно, стараясь расслабиться и ни о чём не думать. Пока не перешла в свою квартиру, оказавшись в гостиной (ковровая дорожка не всегда точно выводила туда, откуда приводила) - и чуть не закричала от неожиданности, увидев мужчин: как Синицына, так и Валеру. Смотрела и лихорадочно соображала, что делать, гневно сжимая пальцы на горлышке графина.

- Это она, Валера! Только не смотри ей в глаза! - вскрикнул Женька.

После всего увиденного сегодня Валера сразу послушался совета. К тому же в женщине было что-то ужасно знакомое - и от этого чувства узнавания у него мороз прошёл по коже.

Эльвира Павловна, недолго думая, сбросила с ног тапочки на каблучке и стремительно побежала в кабинет, находящийся совсем рядом.

Нужно её остановить – Валера понял это внезапно и очень ясно.

Он успел ухватить её за плечи, слегка оттягивая назад. Плевок женщины вместо лица угодил в руку и зашипел, обжигая, словно серная кислота. Она сопротивлялась, юркая и неожиданно сильная. Игнорируя боль, Валера сдерживал её рывки.

Входную дверь атаковали громкие удары, ручка задёргалась, затем заходила ходуном. Напор усилился, и дверь затрещала.

Женька Синицын, с белым, как мел, лицом, побежал к Валере. Валера толкнул женщину на пол, когда Синицын уже пробегал мимо него к двери кабинета.

Время неожиданно замедлилось, превратившись в стоп-кадры киноленты. С грохотом вылетела входная дверь. Зашелестели, зашуршали кожистые крылья залетающих в квартиру тварей. Кто-то заорал. Кажется, это был он сам. Валера. Мельком увидел на двери кабинета ключ, торчащий в замке с обратной стороны. Дверь показалась крепкой, уж точно не из тонкой фанеры, как входная. Даже темнота в кабинете не смущала.

Женька кричал:

- Быстрее!

Эльвире Павловне в суматохе удалось подняться. Она затравленно смотрела то в коридор, откуда прибывало всё больше тварей, то на Валеру и вдруг с широкой дрожащей усмешкой завопила:

- Вам не справиться без меня! Не боись, не трону! Договорились?!

То, как выкрикнула, что-то в её уверенном тоне заставило поверить сразу и принять решение.

- Ладно…

Валера только успел закрыть дверь на ключ, как в дверь ударило. Заскреблось, разъярённо и, как сотня бешеных кошек, зашипело…

Они инстинктивно замерли, и все, как один, превратились в слух. Ожидание было томительным и долгим, полным напряжения и негодующей шумной возни за дверью. Впрочем, эта возня вдруг отдалилась, сменившись, когтистым скрипом по полу, надрывным шуршанием содранных обоев да затяжным грохотом и дребезгом разбившихся вещей внутри квартиры. Всё стихло в один момент. Укрывшиеся от тварей в кабинете люди выдохнули с заметным облегчением практически одновременно.

- Тсс… - выдохнула женщина, включая свет. - Утром оно успокоится и заснёт. Уйдёте и забудете обо всём.

- Она врёт, Валер!.. Врёт, разве ты не видишь?! - чуть ли не плача, вскрикнул Женька.

- Посмотрим, а сейчас успокойся и, как сказали, сиди тихо, - ответил Валера, осматриваясь и понимая, что надо бы перевязать себе и Женьке раны.

Эльвира Павловна, затаившаяся и довольная, уселась на удобный стул перед антикварным столом.

Валера подвинул к столу старинное мягкое кресло в таком прекрасном состоянии, что хоть сейчас продавай на аукционе. Женька злобно поглядывал, усевшись на второе кресло, рядом с забитыми всякой всячиной остеклёнными полками высотой прямо до потолка.

Тварь негодовала, потому что добыча раз за разом ускользала от неё. Её разделенное на части тело не справлялось с поставленной задачей. Это было неприемлемо и просто невозможно для неё, потому что раньше такого никогда не случалось. Она отказывалась признавать, что добыча может обладать разумом и хитростью, подобным её собственным способностям и даже превосходить их.

Это предположение не вписывалось в логику её привычного мира. Нет, это невозможно. Нужно было атаковать немедленно, слившись в одно существо, и пожрать добычу, до того как станет светло, чтобы потом спокойно заснуть рядом с потомством.

Тварь отдала мысленный приказ всем своим составляющим, обращённым в подобие птиц, слушать её команды, и их уши затрепетали. Затем все до одной кожистые особи начали слетаться в заданное место.

Показать полностью

Плененный во сне

Я всегда думал, что сны всего лишь иллюзии, пока однажды не проснулся внутри своего собственного сновидения. Все вокруг меня казалось настолько реальным, что я не смог отличить грезу от реальности.

Я блуждал по темным улицам пустого города, где не было ни живых душ, ни звука. Каждый шаг казался странным и нелепым, как будто я уже давно был частью этого сна и не мог выбраться из этого кошмара.

Вдруг, меня начало преследовать существо без лица, словно я был его давним врагом. Я чувствовал, как страх и ужас овладевали мной, и я понял, что мое сновидение превратилось в кошмар, из которого нет спасения.

Я продолжал бродить по темным улицам города, постепенно осознавая, что я не просто попал в свой сон, а стал заключенным в его плен, где реальность и нереальность слились в устрашающий лабиринт. Каждый шаг был как погружение в глубины подсознания, где мои самые темные страхи и кошмары оживали и преследовали меня.

Существо без лица стало неотъемлемой частью этого кошмара, его тени стали нависать надомной, наполняя всё вокруг угрозой и абсолютным ужасом. Я почувствовал, как мое сердце колотится в унисон с шагами преследователя, страх и отчаяние овладели мной, оставив лишь чувство бессилия и безысходности.

Мой сон становился все более реальным. Я понял, что для того, чтобы победить этот кошмар, нужно найти в себе силы противостоять своим собственным страхам, иначе я рискую остаться в этом плену навсегда, потеряв себя в бездне собственных снов…

Еще больше страшных историй вы найдете в нашем Telegram-канале

Плененный во сне
Показать полностью 1
18

ЧЕРНАЯ РУКОПИСЬ

Предыдущие главы:

1

ЧЕРНАЯ РУКОПИСЬ

2

ЧЕРНАЯ РУКОПИСЬ

3

ЧЕРНАЯ РУКОПИСЬ

Часть IV
Откуда есть и пошла


В семнадцатом веке в Регенсбурге студент-философ Иоганес Шпренглер и его сподвижник монах Игнатиус вывели так называемых буквенных человечков – гомункулус литера. То были примитивные литературные формы спиритического происхождения, обращённые в искусственных гоминидов. Предание умалчивает, что послужило непосредственным материалом для создания тел. Предположительно, зола сожженных манускриптов и рукописей в совокупности с какой-то богатой микроорганизмами биомассой, не исключено, что в качестве оной использовались обычные человеческие экскременты. Душа же, или живительная энергия, креатор спиритус, вызывающий убогонькое тельцо к жизни получался посредством особого мистического ритуала сжигания рукописи. Жизнь буквенных человечков, была, как правило, недолговечна, скорее даже мимолётна. Одна минута, другая – и всё…. А вели они себя обычно весьма экспрессивно, от агрессивного злобного метания до гомерических приступов смеха, смешанных с душераздирающим рыданием и плачем.

И всё это, как объяснял Шпренглер, от отчаяния, связанного с окончательной и безвозвратной утратой своей экзистенции в виде рукописи. С ними гибли мысли, эмоции, всяческие духовные метаморфозы, заложенные автором в написание рукописи. Гибли, лишаясь всяческой надежды на перерождение, свою гипотетическую реинкарнацию в духовном мире читателя.


Далее любознательные «штудиозусы» установили, что продолжительность жизни такого человечка напрямую зависит от… от, умения автора трансформировать окружающую реальность в литературную гармонию, или же, как бы сказали сейчас «литературности» произведения. До каких познаний дошли немцы далее – неизвестно. Предположительно, Игнатиус был-таки сожжён за ересь, а судьба Иоганеса Шпренглера теряется в клубах дымных пожарищ тридцатилетней войны.


Правдюк сделал многозначительную паузу и, близоруко щурясь, стал протирать толстые стёкла своих черепаховых редакторских очков.


– Вам, наверное, молодой человек, весьма странно слышать такие байки от заслуженного ветерана советской прессы. Долголетнего редактора одного из самых материалистических на Земле изданий, ныне не существующей газеты «Коммунист». Эти байки, на первый взгляд, скорее подойдут для какой-нибудь газетёнки, типа «Э-нский уфолог», не правда ли?


– Отнюдь, отнюдь, Евграф Самуилович, – поспешил я возразить. История ваша вполне перекликается со сказанием о неком големе. А её вариации я слышал уже во многих преданиях, ваша история, пожалуй, одна из оригинальнейших. И в свете последних событий, мы должны учитывать, так сказать, все возможные обстоятельства. (До этого, чтоб заручиться доверием Правдюка, я представился сотрудником федеральной безопасности, рассматривающим секретное дело о гибели редакторов).


-– Тем не менее, зная фундаментальный закон сохранения энергии, гласящий, что энергия не исчезает окончательно, а только переходит из одного состояния в другое, состояние зачастую не поддающиеся нашему восприятию, состояние, находящиеся по ту сторону нашей современной научной картины мира. Вспомним хотя бы «вещь-в-себе» Канта или же гения Николу Тесла …. И в этом разрезе, буквенные человечки Шпренглера и Игнатиуса только лишь своеобразные примитивные индикаторы, индикаторы, демонстрирующие нам, что происходит тогда, когда исчезает или уничтожается рукопись. Что происходит, когда горит авторский манускрипт, что происходило, когда горела Александрийская Библиотека, когда горели книжные костры в Третьем Рейхе, когда в советские времена редактора-чекисты… –  на слове «чекисты» Правдюк немного запнулся, сделал небольшую паузу, подбирая четкую формулировку: Важно не только, как и куда уходит энергия, но и, как она возвращается! Каждый раз, когда редакторская рука направляет рукопись в бумажную корзину, пусть даже самую ничтожную и бесталанную рукопись, с неё уходит-таки часть энергии. Но редакторской воли, увы, недостаточно, чтобы заставить её исчезнуть вовсе, попав в бумажную корзину или шредер, она лишь подвергается очередной метаморфозе и… КТО ЕГО ЗНАЕТ, КАК ЭТА ЭНЕРГИЯ К НАМ ВОЗВЕРНЁТСЯ?

Я многозначительно стал помешивать ложечкой остывший чай. Чтоб немного отвлечься от мрачных мыслей, вызванных историческим экскурсом, я стал осматриваться вокруг себя. В квартире Правдюка пахло типографской краской и мышиным помётом. По углам комнаты грудились полутора и двухметровые кипы советских газет. Огромный стол в гостиной был неряшливо заставлен немытыми стаканами, на углу покоилась старая печатная машинка с покрытой густой паутиной клавиатурой. В полированное покрытие стола въелись многочисленные разноцветные чернильные пятна.

– Ну, перед тем как мы подойдём к поиску ответа на другой вопрос, я хотел бы Вам рассказать ещё один исторический анекдотец, для этого от времен Шпренглера и Игнатиуса мы перенесёмся с вами на три века вперёд, в век серебряный. Блок, Волошин, Брюсов, Сологуб, Гумилёв, Ахматова, Бальмонт и прочие и прочие… Век мятежный, богоборческий или даже дьяволоищущий. Секты, спиритические сеансы. В кругах передовой молодежи стыдно не быть поэтом. Но ещё хуже – быть поэтом плохим.

Имена гениев зажигались десятками звёзд, сотни экспериментаторов и талантливых мастеров слова блистали на студенческих вечеринках и капустниках. Тысячи томились в тени звёзд, страдая от поэтического бессилия и отсутствия внимания со стороны, увлечённых настоящими поэтами прекрасных представителей женского пола. Именно тогда, в то самое время появились слухи о так называемой поэтической тинктуре. Тинктура – прозрачная жидкость, заключённая в некое подобие аптечной склянки. И если некие гениальные стихи великих поэтов имеют своё очаровательное воздействие на слушателей, привлекая субстрат поэтической эйфории прямо из небесного эфира, то поэтическая тинктура – концентрированный продукт алхимической дистилляции.

Кисточкой или шариком овечьей шерсти драгоценная тинктура наносится на углы рукописи. Таким образом, она достигает нежного кожного покрова прекрасной читательницы, или же… не менее привлекательного юноши. Проникая в кровеносные потоки и лимфатическую систему, тинктура оказывает гипертрофированное воздействие на сенсоры поэтического восприятия – иными словами – даже самые что ни на есть, наипримитивнейшие плоскости воспринимаются читателем более чем благодарно. Потеря любимого, разлука и смерть, неразделённые чувства, предательство и коварство – каким бы банальным языком не были бы изложены эти вещи, они неизбежно вызывают в читающем бурю эмоций. Даже рифма «кровь-любовь» не может не вызвать восхищения. Тинктура была уделом не только несчастных бездарей, злые языки приписывают баловство магической жидкостью многим из Великих.

Несомненно, на этом обогатилось не мало шарлатанов, впаривавших юношам с мечтательными глазами и пушком над верхней губой флакончики с лавандовым маслом и смесью розовой и кёльнской воды. Э-ээх. если б всё было так просто! Однако ж, как и во всех, даже самых невероятных историях, можно сказать, что дыма без огня не бывает. Некоторые утверждают, что наиболее поздним произведением из «тинктурного» периода были «Алые паруса» Александра Грина. Двадцать третий год, если я не ошибаюсь, и одновременно с этим год рождения Вашего покорного слуги (Правдюк не без кокетства расправил худенькие плечи и выудил из низкой кухонной антресоли бутылку с креплёным кагором). Однако к делу это не имеет никакого отношения. Издатели Грина, опять по некоторым слухам, хлопнули на его первые издания изрядное количество тинктуры. Первый и последний опыт тиражного подхода к поэтическому дистилляту. Может быть, это – чушь. Тем не менее, каждый раз, когда я открываю старый томик Грина, мне кажется, что я слышу дуновение лёгкого и загадочного бриза…. Чёрт его знает! Говорят, что шестидесятых физики-лирики вновь баловались какими-то химико-мистическими опытами на литературной ниве, однако ничего серьёзного из этого, увы, не получилось…

– Не откажетесь, так сказать, для поддержки беседы? – Правдюк мерно разлил по стаканам темно-вишневое вино. Я хотел было произнести тост за его долголетие и здоровье, но он, явно игнорируя формальности, торопливо пригубил стакан.

– Я ведь, так сказать, перу был не чужд. Накопил громадный жизненный опыт, прошёл войну от Сталинграда до Будапешта. Когда начиналась волна шестидесятников, я был уже зрелым и умудрённым сединами. Мне тоже хотелось писать про геологическую романтику, тайгу, полёты на Венеру, лунную пыль и прочее.… Но с позиции жизненных лет, было недопустимо размениваться на романтическую чушь. А может, я был и бесталанен. Слуха для гитары у меня не было. К тому ж контузия. Слог отвратителен. Но я писал, писал про то, что было надо писать. Мелиорацию, кукурузу, тракторостроение, пятилетки, съезды, гонки вооружений. Эх!

Правдюк вновь разлил вино по стаканам.

– Но вы даже не поверите. С тех пор, как я оставил редакторский пост и на базе нашего издательства «Коммунист» основалась дюжина желтых рекламных газетёнок, я больше ничего не пишу, ничего не редактирую и даже не читаю ничего из того, что издавалось после девяносто первого года. И чувствую себя лучше! Абсолютно исчезли проблемы с простатой. Раз в день у меня крепкий здоровый стул. Да, да, молодой человек, когда Вам перевалит за хотя бы за полвека, вы начнёте понимать, о чём я говорю. Дай Вам Бог, как и мне, забыть о таких вещах, как мигрени, давлении и аритмии. Вечером, чтобы заработать хороший сон я выхожу на прогулку. Поднимаюсь по улице Горького, там сворачиваю на Некрасова, иду вплоть до Чернышевской (там бывшее издательство), миную бывшую Социалистическую, ныне – Казачью, иду вплоть до Пушкинской. У Пушкинской стоит палатка, в которой изготавливается кавказская шаурма. Весьма приличного качества, стоит отметить. Там покупаю одну шаурму и медленно жую, наслаждаясь ветерком, который доносится с Набережной. Затем по тому же принципу иду обратно, строго по классикам, избегая одновременно улиц с бывшими коммунистическими названиями. А этих у меня на обратном пути четыре. Вы хорошо знаете свой город? Как Вы думаете, какие?

– Наверное, Ленина, точно имени XX съезда, ныне Самарскую, наверняка также Фрунзе…. На счёт следующей я не уверен. Двадцати шести бакинских комиссаров?

Ответа я не услышал. Евграф Самуилович, опустошив три стакана кагора, заснул. Он откинулся в глубокое кожаное кресло, толстые очки потешно съехали на нос. Что-то трогательное, по-детски наивное было на сморщенном личике старика. Фланелевая китайская рубашка, протёртые на коленях старые брюки. Чаёк, шаурма и кагор. Девушка, бывшая его первой любовью, наверняка уже превратилась в прах. Тонкая шея торчит из несоразмерно большого воротника. Что держит его в нашем мире? Старый фантазёр…. Я укрыл его дырявым пледом. Достал из бумажника пару смятых купюр и оставил на столе. Стараясь не скрипеть паркетом, направился к выходу.

– Стойте!

От неожиданности я вздрогнул. Правдюк сидел, выпрямившись в кресле, его пронзительный взгляд не имел и следа сонной усталости.

– Верно – то улица Двадцати Шести Бакинских Комисаров! И я не знаю, что есть такое эта проклятая Чёрная Рукопись, послана ли она нам из самого ада или же результат чьих-то опасных манипуляций, либо… либо, что ещё во сто крат хуже – безжалостный инструмент достижения чьих-то коварных и бесчеловечных целей! И я не знаю, кто на самом деле есть Вы! Я только вижу, что Вы человек, не лишённый достоинства и чести, в груди у Вас бьется благородное сердце, а над Вашей головой сгущаются чёрные тучи.

Знайте!!!

Я слежу за ней с её самого начала. В начале она была слаба. Её жертвой мог стать только редактор от Бога, тончайший стилист, чувствующий русский язык, как гений, скрипичный виртуоз ощущает малейшие тембры колебания и вибрации своего капризного инструмента. Таковой была покойная Зинаида Львовна Штернберг. Гения убить легко, ибо стоит он у самого края пропасти. Его тонкой натуре, сложной психической организации и хрупкой душевной гармонии достаточно лишь одного лёгкого толчка. Затем она пошла ниже. Гибнут Полянский и Радченко. С каждой смертью она становиться сильнее. А главное, что такое – редактор. Редактор — это первый и по сути дела единственный бастион на пути рукописи к своему читателю. Редактор – это лакмусовая бумажка. Способна Рукопись погубить редактора, тогда ей под силу тысячные, если даже не миллионные аудитории, читающие тиражи его издательства.

Подобно страшному метастазу рукопись спускается ниже – Ковалеская, Пращук, Рыхлеева, Бергман, Шпунько, наконец, Розина и Коловрат. И когда падут последние редакторские редуты, когда один из самых толстокожих и неразборчивых редакторов поддастся её чарам, жди часа X! Распахнуться Врата города Н. для Врага, невиданного и ужасного! Из почтовых ящиков, из компьютерных серверов, из настенных афиш, заборных надписей и уличных реклам, листков предвыборной пропаганды, из школьных учебников и налоговых деклараций, «эсэмэсок» мобильных телефонов, чёрт знает ещё откудова, налетят чёрным вороньём злыя слова! Забурлит город Н., засуетится в судороге последней, в конвульсиях, да и вымрет весь на корню!

Последние слова Правдюк выкрикивал каркающим, осиплым голосом, он выпрямился, опёрся руками на крышку стола и пытливым взором уставился на меня, словно увидел впервые.


Ты!!! – его стариковски фальцет неожиданно перешёл в глубокий бас.
Ты!!!
Ты!!!


Он неуклюже вышел из-за стола и шагнул в мою сторону. Тут же покачнулся на дрожащих ногах и попытался опереться на пожелтевшую стопку газет. Последняя медленно поехала в сторону, повлекла за собой старческое тело, и вскоре он беспомощно лежал на полу. Я устремился к упавшему редактору. Однако он, упредил меня, поспешно приподнялся из-под груды старой прессы и сделал упреждающий знак рукой:


- Не подходите ко мне близко!


К Правдюку вернулся плаксивый старческий фальцет.


– Покиньте сейчас же мою квартиру! Я старый человек, доживающий свои последние дни в этом мире, и этот мир доживает свои последние дни со мной! Прочь! Прочь от сюда!


Я потоптался в двух метрах от сидящего на полу Правдюка. Однако по всем признакам он был не способен вернуться к рациональной беседе. В его голосе появилась слабая дрожь, а лицо ужасающе побелело. Не желая становиться причиной сердечного инфаркта у старожилы редакторского дела, я поспешно ретировался на лестничную площадку и вцепился в мёртвый холод чугунных перил. Ноги понесли меня по лестнице прочь. К моему удивлению, вовсе не вниз, а вверх! Первые минуты, не отдавая себе отчёта, я, механически подчиняясь неведомому подсознательному желанию, мчался по лестничным пролётам. Дом, в котором обитал Правдюк, был одним из самых крупных сталинских строений нашего города. Лишь на самом последней площадке меня покинули силы, отдышка разрывала мои лёгкие, а сердце покалывали раскалённые иглы. Какое-то время я с хрипом втягивал в себя пыльный воздух подъезда, отдышавшись, смахнул пот и подошёл к оконному проёму. Отсюда мне открылся замечательный, столь знакомый и одновременно необычайный вид на город Н.

Малиновый диск майского солнца начал закатываться за лесистые холмы городской окраины. Выпуклые, проржавевшие крыши домов напомнили мне остовы затонувших и перевёрнутых стихией огромных кораблей. В закатном свете белели каштановые свечи, на небе проносилось облака, как-то необычайно быстро и отнюдь несоразмерно с тихим майским безветрием. На горизонте небо пыряли чёрные пики тополей, красным глазом мигала телевизионная башня, почернел силуэт высотки бывшего издательства «Коммунист». На какую ту секунду мне показалось, что весь городской ландшафт, столь знакомый и любимый мною, начинает рассыпаться, расходится на частички некого огромного пазла. Меж ними образуется бездонный чёрный вакуум, что, разрастаясь неумолимо проглатывает куски и фрагменты моего хрупкого и неустойчивого микромирка – города Н.


Неторопливо, на ватных ногах я стал спускаться вниз, приостановился на этаже Правдюка и на нескольку минут замер, прислонившись ухом к входной двери. Хотелось услышать хоть какие-то успокаивающие звуки, свидетельствующие о нормальной жизнедеятельности старика. Минутку поколебался: стоит ли позвонить. Однако, в итоге ничего не услышав, решил оставить свои тревоги за его благополучие и здоровье на волю проведения, стал более твёрдым шагом спускаться вниз. Тёплый, разогретый весенним солнцем двор встретил меня какофонией звуков и запахом сирени. Я вновь погрузился в мир только что пережитых впечатлений, и незаметно для себя вышел на улицу Горького, затем свернул на Некрасова и, не доходя до Чернышевского, осознал, что повторяю заветный прогулочный маршрут Правдюка. На Чернышевской меня догнал дребезжащий трамвай, чуть поколебавшись, я таки прервал свою пешую прогулку и впрыгнул в распахнутые двери. Расплатился с кондуктором и присел на заднее сиденье. Трамвай был почти пуст. Я подумал, что неплохо было бы привести своё впечатлительное сознание в порядок, трезво поразмыслить над произошедшим и выработать очередной план действий. Следующий выпуск моей газеты «горел», и мне хватало вполне земных забот и волнений – падающий тираж, поиск рекламодателей, долги перед типографией. Однако вскоре я заметил, что не в состоянии вернуться в свою обыденную, повседневную оболочку, откуда-то изнутри, из слизистого и холодного тёмно-фиолетового нутра поднялась тяжелая и непонятная тревога, поднялась вплоть до грудины, до горячего сердца и легла на него плотно и надолго, как жаба на камень…

Показать полностью
128

Дилемма Метёлкина

Часть вторая

Когда Петр "накатил" стакан коньяка, подаренного патанатому за внеочередную экспертизу, Савелий узнал много нового.

Старая карга, она же погибшая Семенова Мария Константиновна, была служительницей местного духа, который обитал в болотах между двух озер. Ее боялись и ненавидели во всех селах райцентра, потому что бабка подбирала жертв для этой Выргызы, якобы хранительницы края. Вот и в прошлом году заявилась к сеструхе Петра и заставила побегать по белому полотну трехлетнего племянника, который из-за вывиха при родах плохо ходил. Сказала, что тряпка поможет крепости ножек. И племянник помер.

-- Я как услышал, что она вам говорит, так в мозгу словно лампочка зажглась: вот из-за кого мы маленького Мишку потеряли! Ну, думаю, я с тобой поговорю по-свойски... -- сказал, трясясь от гнева, Петр. - Догнал ее, вошли в калитку. Я повернулся закрыть, чтобы случайно никто не сунулся. Поддать ей хотел за вредительство. Оборачиваюсь... а у нее кровь изо рта и раны на шее. Но я ее пальцем не тронул!..

-- Говоришь, по белому полотну? - переспросил Савелий.

-- Говорю! - продолжил закипать Петр, брызгая слюной. - Может, она и вас хотела на тот свет спровадить, а? Вы об этом ее спросите!

Савелий задумался. Петр еще что-то выкрикивал, жестикулировал. А для Савелия мир стал беззвучным. Он только по вибрации в кармане халата понял, что ему кто-то звонил. По зажмуренным глазам и зажатым губам догадался, что санитар давно замолчал и предался горю.

Все потому, что снова вернулся к самому первому рабочему дню в Глинище. К белокурому ребенку, который умер из-за полиорганной недостаточности. Савелий тогда приготовил препараты и позвонил заведующей детским отделением. Диагноз-то был чудовищным для такой крохи. Заведующая сказала, что развитие болезни было ураганным и добавила: "Вот и полотенце бабы Маши не помогло". Савелий удивился, но не стал расспрашивать.

-- Петр, а ты помнишь еще какие-нибудь случаи с белой тряпкой? - спросил Савелий.

Санитар уставился на него мутным взглядом:

-- Когда эта падла ее под ноги людям бросала? Не помню. Зато могу рассказать, что мне мать с детства талдычила: эту старуху обходи стороной, она в прислужницах у смерти. Все ее боятся, и ты бойся. Только мне все равно, у кого она на побегушках, у Выргызы этой или у смерти. Сколько раз в пацанах пришлось обложить ее матом, и ничего. Даже с работой помогла, когда из армии с ранением пришел. А вот Мишку забрала... Да она дочку своей соседки, поди, Выргызе скормила!

-- Что ты несешь? - возмутился Савелий. - Неплохо бы поуважительнее об умершей. И без клеветы.

-- Я несу? - рявкнул Петр. - А ну вспомните-ка, по весне, когда вы только к нам приехали, что случилось?

Савелия бросило в жар.

-- Не помните? Вы еще тогда себя показали - девчонка заревела, а вы такой, мол, чего ноешь, тебе не больно! Так это соседкина дочка была, с которой карга нянчилась. А она по ней и слезинки не пролила!

Они замолчали. Савелий подумал, что такое совпадение может означать лишь не описанные еще галлюцинации. Устойчивую их направленность, разновидность одного редкого синдрома. А Петр явно прислушался к чему-то.

Савелий тоже понял: в секционке, где находился труп бабы Маши, кто-то двигался.

Вот вроде задели стол с инструментами. Затем упала на пол стопка документов.

Шаги?..

И эта галлюцинация была общей! Петр побледнел. Савелий унял дрожь рук, налил ему коньяка и встал.

-- Вы куда? - прошептал тихо, очень тихо санитар. - Нельзя...

-- Кто-то забрался в морг, -- спокойно произнёс Савелий. - Птица в окно влетела, собака прошмыгнула. Сиди здесь. Если хочешь, закрой дверь на ключ.

А сам подумал: "Если есть такие птицы, которые могут просочиться через решётку, или собаки, открывающие запоры и замки. Это человек. Возможно, убийца бабы Маши".

Савелий осознавал, что стоило бы вместе с Петром, пусть и перепуганным до смерти, проверить морг. Или вообще позвонить участковому. Если бы еще не один вариант -- им все почудилось. Но с него достаточно косых взглядов и усмешек, которых в его жизни было немерено. Пришел, наверное, тот час, когда уже не просто некуда бежать, а любое бегство не поможет.

От настороженных шагов и дыхания, которое вдруг стало шумным, свело мускулы. "Ну же, будь мужиком", -- подбодрил себя Савелий.

Он, стараясь ступать бесшумно, прошел по коридору, приоткрыл дверь секционки. Самые плохие предположения сбылись -- зал был пуст, стол свободен. Простыня валялась на полу. Савелий шагнул вперед, огляделся. Спрятаться здесь негде. Значит, он будет искать мертвячку в другом месте.

Повернул голову и увидел ее за спиной.

Труп не был страшен. Скорее, безобразен. Голова уборщицы завалилась назад и набок из-за перерезанных мышц и сухожилия. Края параллельных ран разошлись, но уже не кровили. Савелию захотелось цинично пошутить: "Мария Константиновна, придержите голову!" Он не успел осознать, реакция ли это на стресс, своеобразный инстинкт самосохранения, когда за смехом скрывается жутчайший страх иррационального, или просто стремление врача сберечь биоматериал для исследования.

В ране хлюпнуло, и по синевато-желтым морщинам шеи потек бурый ручеек.

Потом последовали хриплые, булькавшие звуки, и в них можно было разобрать:

-- Встречай... Выргызу... Не умрешь -- пожалеешь...

И Савелий спросил, хотя инстинкт требовал совсем другого:

-- Мария Константиновна, кто это сделал с вами?

Труп стал разворачиваться, протянув руку с почерневшими ногтями:

-- О... о... он...

Савелий сделал усилие, оторвал взгляд от страшных ран на шее и подушкообразной обвисшей груди с тяжами темных вен.

Вдоль стены крался Петр с газовым ключом.

Вот в этот миг Савелий испугался по-настоящему, осознав, чем страх перед потусторонним отличается от реальной опасности. Искаженное лицо санитара, выпученные глаза и побагровевшая кожа являли собой пример внешней реакции шизофреника на раздражитель. Понятно, что в таком состоянии силы человека вырастают пропорционально степени аффекта. Савелий не успел даже пошевелиться.

Петр занес ключ над головой бабы Маши и со всей силы обрушил его на редкие седые волосы, под которыми просвечивала синяя кожа. И принялся гвоздить и без того уже мертвое тело.

Савелий вытер холодный липкий потек со своей щеки, зашел в секционку, закрылся на ключ и уселся спиной к двери.

Пришла какая-то совсем "левая" мысль: так вот почему его сторонились коллеги, а потом сообща травили. Чужое безумие тем и страшно, что оно запросто может стать твоим. Или пожрать тебя с неумолимостью судьбы. Да что там! Весь мир безумен. Ни у кого против него нет ни шанса. И сейчас именно Петр представляет собой самую страшную опасность для него и окружающих. А вовсе не ходячие и разговаривающие покойники.

За дверью прекратились удары, раздалось надрывное рыдание:

-- Падла... ну какая же она падла... Не трогал я ее!.. Кто мне поверит-то, а? Все, все против меня...

Савелий достал мобильник. Экран оказался абсолютно черным, хотя еще вчера телефон был по новой заряжен. Так, спасения извне ждать бесполезно.

Что делать?.. Хотя... кто поймет шизофреника лучше, чем такой же шизик?

-- Петр, -- начал вкрадчиво Савелий. - Ты присядь, успокойся. Мы ведь в одной связке. Я точно так же всю жизнь пытаюсь доказать, что ни в чем не виноват. Кто еще способен поверить тебе? А вместе мы сможем кое-что сделать. Для начала скрыть твое преступление по отношению к трупу. Ты не знал, что за глумление над телом есть уголовная статья? Я вот знаю. Мне ею не раз угрожали.

Савелий услышал, как Петр подошел к двери и уселся, тоже привалившись к ней спиной.

-- Поговорю с инфекционистом, обосную необходимость срочного захоронения. Пластиковый мешок, закрытый гроб, все такое... -- продолжил Савелий, помолчав, тихо добавил: -- Договариваться я умею, на этом многое в моей профессии держится... Только ты сначала объясни мне, почему труп... баба Маша, кем бы она ни была, указала на тебя? Она ясно сказала "он"!

Дверь мелко затряслась. Савелий хорошо знал, каковы эти беззвучные рыдания загнанного в угол мужика. Они чреваты взрывом. Или полным бессилием и бегством, как много раз случилось с ним.

Раздался глухой удар, который достал и Савелия - почудилось, что это он сам саданулся затылком о дверь.

-- А потом пойдем к участковому, пусть вызывает следаков из города. Удивишься, но и среди них у меня полно знакомых, которые кое-чем мне обязаны, -- сказал главное Савелий.

Удары сотрясли дверь. Петр выкрикнул:

-- Может, старая карга хотела сказать "она", да не успела!

-- И кто же "она"? - спросил Савелий, уже зная ответ.

-- Выргыза! - взвыл Петр, высморкался, помолчал и тихо спросил: -- Ты ничего не замечаешь?

Савелий только после его слов переключился на реальность. В морг через ламели жалюзи наползли темень и тишина. Все предметы прикрылись подозрительным сумраком. Еще несколько минут, и наступит ночь.

Но как же так? Савелий глянул на часы. Светящиеся стрелки остановились. Не может быть! Труп привезли часов в десять. Потом пришлось работать с документами. Далее последовали эти события, занявшие какой-то миг. Плюс от силы полчаса на душещипательные беседы с санитаром. Сейчас не должно быть более двенадцати дня!..

-- Темно-то как... -- заскулил Петр. - Это она, Выргыза... Без жертвы осталась. Все так и говорили - не будет ей человеческой крови в срок, она весь край сожрет. Может, мы уже в брюхе у нее!

И действительно, полный мрак уже касался щек Савелия, гладил по рукам. Пришлось открыть замок почти на ощупь.

-- Ты поднимайся, Петр, -- спокойно сказал Савелий. - Будем отсюда выбираться.

-- Не выбраться нам, -- запричитал Петр. - Куда выбираться-то?

Но отлип от двери, поднялся и сделал несколько шагов по коридору.

Савелий нашел его ладонь. Она была едва теплой, как у покойника, только что испустившего дух. Впрочем, такой же, как и у него самого. Опасений, что санитар вдруг накинется, не стало после упоминаний о местном божке. Страх, охвативший трясшегося Петра, стал лучшей гарантией безопасности Савелия.

Шаря по стене свободными руками, они прошли до кабинета.

-- Куда она делась-то? - прошептал Петр.

-- Может, наваждение какое-то, -- откликнулся Савелий. - Нам же легче.

Однако исчезновение трупа и отсутствие луж крови на полу вовсе не принесло облегчения. Савелий хорошо понимал, что видеть и слышать кошмар совсем не то, что очутиться внутри него. В любом случае им нужно к людям. Одним нельзя оставаться. Если же умалишенные патанатом и санитар причинят кому-то вред... это дело здоровых - расхлебывать все. И как он не понимал прописной истины раньше, взваливал все на себя, бежал от себя, не думал о себе!

-- Оденься, -- прошептал он санитару.

Но Петр словно бы и не услышал его. И Савелий не дотянулся до вешалки, схватил что-то с тумбочки, которая стояла у зеркала. Сейчас оно было просто черным прямоугольником, отражая темноту и выделяясь на чуть более светлой стене.

Страх словно порвал грудь Савелия, который пришел в себя, когда понял, что колотится плечами вместе с санитаром о закрытую дверь. Не оглядываясь, он нашел запор и кое-как оттянул механическую щеколду. Отшвырнул мысль, что дверь может не открыться.

Но она распахнулась и выпустила их в темноту.

Савелий и Петр навалились на нее спинами, с облегчением услышав щелчок запора.

-- А чего это мы так взволновались? - попытался схохмить Савелий под оглушительный стук своего сердца. - Ты же здорово умеешь успокаивать трупы.

Но миг эйфории от спасения был слишком коротким.

-- А это у карги спрашивать было нужно, -- с прежней злобой ответил Петр. - Она же здесь знахаркой считалась. А на самом деле выменивала жизнь за жизнь.

-- У Выргызы?

Петр промолчал.

По двери со стороны морга заскребло что-то металлическое. Когти этого пса?

-- Идти нужно, -- обреченно молвил Петр.

-- Куда? - поинтересовался Савелий. - Кругом тьма-тьмущая.

На них со всех сторон дышал лютым морозом непроглядный мрак, в котором исчезало представление о пространстве. Только у самых ног еле обозначалось светлое пятно. Как край полотнища, которое отправляет человека к смерти.

Теперь уже Петр взял врача за рукав халата и потянул. Неуверенными шагами они двинулись вперед, стараясь наступить на пятно или блик, или отсвет. Или нежданную прореху в немыслимой черноте.

-- Тьма египетская, -- пробормотал Савелий.

-- Чего? - удивился Петр.

-- Не обращай внимания, -- вымолвил Савелий. - Сейчас мы вроде должны уткнуться в больничный забор. В нем дыра, через которую я всегда пролезаю, чтобы сократить путь.

-- Не будет ни забора, ни дыры, -- зло, в полный голос ответил Петр. - В брюхе мы. У Выргызы. Или в жопе.

-- Тогда уж лучше в жопе, -- вновь попытался пошутить Савелий, пытаясь отогнать самую жуткую мысль.

-- Почему лучше-то? - Не понял Петр.

-- В этом случае по определению есть выход, -- ответил Савелий.

Ходьба причиняла мучения, словно кто-то не спеша с каждым их шагом отнимал силы, дыхание, выпивал саму жизнь. Очень хотелось упасть, стать частицей мрака и не чувствовать изматывавшее присутствие незримого кровососа.

-- Слушай, вдруг мы померли и сейчас просто переживаем посмертье? - предположил Савелий. - В него никто из коллег не верит. Однако, если б его не существовало, мы бы не слышали голоса мертвых.

-- Так ты... поорать... предлагаешь?.. - поинтересовался, останавливаясь Петр.

Савелий не различал его лица, зато ясно видел облачко пара, которое с каждым словом становилось все более незаметным в темноте.

-- А что?.. - еле переводя дух, сказал Савелий. - Может, найдется тот, кто нас услышит...

-- Ну, услышит... Нам-то что с того? - Савелий скорее понял по невнятным звукам, чем услышал слова санитара. - Что ты... скажешь... людям?

Савелий задумался. Просить помощи бесполезно. Самый ушлый из живых капнет на марлю эфиром и положит ее на восковое лицо. Он сам так делал, желая прекратить душераздирающие вопли мертвых тел. Пока не заметили коллеги и Савелия не уволили в первый раз. Или не отделит голову трупа от тела. За это его отстранили от работы на неделю, а потом просто выгнали. Да еще шепоток в спину пустили.

Предупредить о необходимой жертве кровожадному божку, Выргызе? Кто ж ему поверит-то? Он сам бабе Маше не поверил. А если б и хоть на миг принял это, то все равно бы воспротивился роли жертвы. Как она ему угрожала-то: не умрешь - пожалеешь. Шиш ей с маслом, а не его добровольная смерть. Хотя, разумеется, бесконечного во Вселенной нет. За каждым в свое время придет неведомое. И пожрет. Но сдаться самому... нет, это не про него.

Живым не понять. Они все отвергнут. Савелий однажды попробовал передать слова трупа, касавшиеся обстоятельств гибели, следаку. Он впился в них, как клещ - других зацепок не было. Раскрутил и раскрыл. Получил повышение. А Савелию сказал, морщась: "Вы бы пролечились, что ли". Да еще и наболтал кому-то, наверное, по пьяни. Савелий оказался уволенным в очередной раз, по сокращению штата. Он, самый добросовестный, дотошный и безотказный, оказался за воротами клиники!

Семья... Ее вообще не следовало заводить. К своим мукам он добавил безграничную боль за Настьку и невинное солнышко Настюшку. Такое беззащитное перед тьмой.

Ему нечего сказать живым! И думать об этом не стоит.

Меж тем твердь под ногами задрожала. Из глубин мрака над головой послышалось нечто вроде отдаленного грома.

-- Выргыза близко, -- сообщил Петр своим обычным голосом, будто темень и не душила его, лишая воздуха и сил. - Сейчас объявится. Так что готовься, Савелий Иванович. Мира уже нет... сейчас не станет и тебя.

Савелий понял, что Петр не рядом, а где-то поблизости. Не успел удивиться в перемене голоса и интонаций: санитар сейчас явно не боялся, а ждал чего-то с нетерпением. Савелий повернулся раз, другой, стараясь разглядеть бывшего товарища по посмертью. Ему на миг показалось, что мелькнули два красных огонька. Нет, вроде почудилось.

Мрак и чудовищные раскаты вдруг стали исполинским прессом, который чуть было не расплющил Савелия. Он упал. Когда все стихло, появилось ощущение тверди со всех сторон. "Меня похоронили... заживо", -- мелькнула мысль.

-- Хочешь знать, кто бабку прирезал на самом деле? - раздался над ним голос Петра. - Не хочешь, типа не важно это сейчас? Нет, Савелий Иванович, важно. Пес Выргызы ей горло развалил. Накануне выхода Великая выпускает своих псов. И они выбирают, кто кровью заплатит за то, чтобы было все как прежде. Карга эта, бабка Маша, всего лишь под ногами путалась, пыталась изменить судьбу жертв.

В черноте над Савелием образовались две багровые, источавшие греховный пламень, прорехи. Глаза пса! Стало быть, чертов санитар специально до поры до времени прикрывал веками свою суть. Только зачем? Разорвал бы сразу...

-- Ты же сказал, что невиновен... -- сказал или подумал, что сказал, Савелий.

-- Правду сказал, -- с изгальством произнес в его голове голос санитара. - Это не я, а пес во мне пришил старую кошелку. Раньше нужно было, до того, как ты сюда заявишься. Выргыза меня не для того избрала, когда валялся с кишками наружу после взрыва на мине... А чтобы за порядком следил.

"А я?.. При чём здесь я?" -- подумал Савелий.

Ему почудилось, что от лютого холода его смертный пот обернулся ледяным саваном. В совершенно бесполезной и иррациональной попытке заслониться от неминуемой муки он попробовал закрыть лицо полой халата, который не успел снять. Под руку попалось что-то непонятное, которое оттягивало карман. Полотнище какое-то... И Савелий накинул его на свои глаза, не видевшие ничего, кроме алчных и беспощадных угольков пса Выргызы.

В тот же миг чудовищная боль саданула в уши. Это вселенский гром грянул рядом с псом и его жертвой. Полыхнула красная молния, видная сквозь полотно.

Савелий не дождался прикосновения когтей и зубов и не услышал дикий вопль пса. Провалился в небытие, которое всю его жизнь находилось рядом с ним.

***

Ему легко удалось объяснить разгром в морге и глумление над трупами белой горячкой санитара, который потом сам задохнулся от аспирации рвотных масс. А вот устоять перед напором главврача, который не захотел терять специалиста, Савелий не смог. Сказалась его привычка уступать во всем людям, хотя теперь в ней не стало необходимости. Как и потребности куда-то бежать. Савелий "оглох". Не слышал больше ни звука с той стороны.

Он запомнил все происшедшее до малейшей детали. Но события словно бы превратились в пепел, который заполнил его душу и тронул волосы на висках.

К нему приехали Настька с Настюшкой и радостно обжили новый дом. Савелий не смог разделить их веселье и планы вернуться в город к тому времени, когда дочке придется идти в школу. Он чего-то ждал. По утрам со страхом вглядывался в зеркало: нет ли отсвета адского пламени в глазах? Но его радужка всего лишь посветлела, как это бывает у престарелых или инсультников. Значит ли это, что ему предстоит занять место бабы Маши?

Савелий равнодушно поучаствовал во встрече первого сельского Нового года, равнодушно съездил на курсы, где прежние коллеги отметили обнадеживающие изменения в его характере, поведении и высоко оценили выступление на конференции.

И всё-таки дождался.

Настюшка, его веселый ангел, простудилась ранней весной, да с такими последствиями, что педиатр назначил антибиотики. А потом настал тот страшный момент, когда дочка перестала дышать. Но, к счастью, все обошлось. Одна-две минуты жуткой паники и беспорядочных движений - то ли искусственную вентиляцию легких делать, то ли хвататься за то, что теперь всегда было при нем. За полотнище бабы Маши. Но его малышка справилась сама и сделала хриплый вдох. Радость от чудесного спасения дочки омрачала какая-то мысль, но Савелий не стал копаться в себе. Главное - Настюшка жива! И она не "жейтва"! А он сам - не пес.

Савелий в пух и прах разругался с врачом и женой, но настоял на домашнем режиме, лечении травами и витаминами. И дочка пошла на поправку! Может, ему никогда не придется воспользоваться последним средством, чтобы уберечь Настюшку от Выргызы. Раз он не стал тем злом, которое выбирает ей жертв, возможно, не станет и постоянно проигрывавшим спасителем. Оглох же он, оглох!

Савелий почти перестал спать, все сидел возле кроватки. Под рукой было замызганное, все в бурых и сажевых разводах, полотнище.

Однажды на миг он все же отключился и не заметил, что дочка повернулась к стене. Оцепенел, когда увидел на веселеньком детском коврике два красных отсвета. Откуда они появились? Возникли из-за двух ночников с дурацкими висюльками, от которых дробятся лучи света? Савелий раньше не замечал таких бликов. Он решил: надо бы убрать вычурные светильники, что бы по этому поводу ни сказала Настька.

Савелий прислушался: дочка тихонько болтала в полусне с васильками и незабудками набивного рисунка. Картина была умилительной, но он ощутил знакомый холод в груди.

Савелий не успел перевести дух, как дочка сказала:

-- Кровь вкусная.

Савелий не смог сделать ни одного движения, когда она легла на спину и багровые пятна переместились на потолок.

Потом усилием воли он заставил действовать затвердевшие мышцы, поднялся и сделал несколько шатких шагов к кроватке, не зная, что предпримет в следующий миг. В мозгу снова прозвучали слова бабы Маши: не умрешь - пожалеешь. Права она была, сто раз права. Рука потянулась к подушке... Нет, этого он точно не сделает. Может, удастся уберечь малышку от страшной участи - нести кому-то смерть ради чьей-то жизни. Уж лучше бы он не заслонялся полотнищем бабы Маши от клыков пса. Не берег себя. И тогда не оказался бы перед выбором: спасти дочь или других людей.

Савелий медленно, будто к ногам были привязаны пудовые гантели, отошел от кровати. Дочка уже крепко спала. Багровые отсветы погасли до того момента, когда они превратятся в пламя.

Показать полностью
105

Дилемма Метёлкина

Иногда сверхвозможности людей принимают за проявление шизофрении. И Савелий Метёлкин, патанатом, убедил себя в том, что тяжко болен. Он старается убежать от проблем, теряя при этом семью, уважение коллег. Но судьба не зря создала его таким – странным, не похожим на других. Не зря наделила его даром-проклятием.

Часть первая

Савелий часто слышал истину -- от себя не убежишь. А он все равно пытался. И всякий раз тяжело переживал неудачу. Но не бежать было нельзя. Пришлось даже оставить семью.

Он не дал своей верной Настьке, с которой был знаком с детского сада, ни постоянного крова над головой, ни денег, ни спокойной жизни. Принес только вечное скитание по съемным квартирам, косые взгляды людей, одинокие вечера-ночи и бесконечное ожидание то возвращения мужа с дежурства, то зарплаты, то избавления от его очередного приступа. И отцом оказался никудышним.

Знакомый психотерапевт, которому от обилия состоятельных клиентов было недосуг узнать всю подноготную, запретил так думать, велел оторваться от прошлого и найти перспективу. И Савелий старался, как мог, наполнить голову новыми мыслями. Но увы, ежедневная дорога на работу в районный Глинищенский морг загоняла их в наезженную колею.

Именно в Глинище, которое Савелий в мыслях называл Гнилищем, и приостановилось его бесконечное бегство. Полгода назад за новой стальной дверью бревенчатого здания на отшибе больничного комплекса его тепло встретили уборщица тетя Маша и санитар Петр. Вот уж кто никогда не косился и не морщился при виде врача-патанатома Савелия Метелкина. А ведь должны были... Просто обязаны. Если, конечно, они нормальные люди. Новые коллеги трех блоков районки отнеслись к нему с настороженной прохладцей. Открытой враждебности не проявили, зато дали ясно понять: ему никогда не стать своим в больнице.

Приступ случился с ним в первый же рабочий день.

Савелий должен был провести аутопсию пятилетнего ребенка, о чем ему по телефону сообщила заведующая педиатрией. И он разволновался от своих надежд и ожиданий, стал ждать у окна. Сколько раз говорил себе: не думай об ушедшем человеке, смотри на труп как на биоматериал, который нужно описать и исследовать.

Но где там! И Савелий увидел сквозь зарешеченное стекло, как трясется по гравию каталка, как вздрагивает маленькое тело, как ветер треплет светлый хохолок, высунувшийся из-под куцей больничной простыни.

У его дочки, Настюши, были светлые, в мать, волосы.

Савелий сразу почувствовал, что дело хорошим не закончится. Предметы в секционке обрели световые ореолы, зал наполнился звуками, которые даже не воспринимаются человеком в обычном состоянии. Редкие капли из крана стали звонко долбить эмаль раковины. Под облицовочной плиткой зашуршала осыпавшаяся штукатурка. Открылась дверь, и сквозняк громко прошелестел листами посмертного эпикриза, который Петр положил на грудь трупа. А еще санитар взялся искать что-то в шкафчиках. Дверцы наполнили зал пронзительным скрипом.

Савелий еще верил в то, что все обойдется. Даже тогда, когда сел с бумагами у компьютера и услышал тихие стоны. Может, этим и ограничится?

Нет... Он погрузил скальпель в желтоватую кожу трупа, и уши резанул отчаянный визг. Савелий отшатнулся. Он привык, что слышит живые голоса мертвых тел. Приучил себя продолжать работу, несмотря на вопли, оглушавшие его. И скрывать это от коллег тоже научился.

Но девчушка шести лет... Светленькая...

А плач все не стихал. Савелий уже собрался вонзить большой ампутационный нож между атлантом и затылочной костью, чтобы оборвать все связи мертвого мозга с телом. Но в этот миг, не осознавая причин такого своего поведения, впервые задал вопрос трупу. Прежде Савелий и помыслить не мог, чтобы затеять диалог, ведь это означало бы поставить крест на своей мечте об избавлении от болезни или проклятии, которое превратило его жизнь в бегство.

-- Чего кричишь-то? Тебе не больно, я знаю. Ты же умерла, -- сказал он недвижному телу. - Успокойся, скоро все закончится.

И в ответ услышал:

-- Бабаська сказайа: ты жейтва. Не будет бойно. А мне бойно-бойно...

Савелий бросил инструменты, стащил перчатки и выскочил из морга. Ветерок, полчаса назад игравший детскими волосами, швырнул ему в лицо последние колкие снежинки зимы, которая все надеялась вернуться после первых теплых дней. А сердце, вдруг ставшее большим и жгучим, затрепыхалось вместо равномерного сокращения.

Может, это приближавшийся инфаркт вызвал слуховые галлюцинации в виде общения с мертвой? Такое бывает. Или безумие пошло на новый виток? Да ладно, он сам считала себя шизофреником и тем не менее жил с этим. Стало быть, инфаркт...

Но через несколько секунд сердцебиение пришло в норму, жгучая боль бесследно прошла. Савелий вытер потный лоб рукой и попытался обдумать ситуацию. Похоже, он вовремя уехал из дома. Шизофрения часто передается по наследству. И оградить ближайших кровных родственников от хвори можно элементарной изоляцией больного.

Савелий попытался восстановить то, что случилось в секционке. Да, он волновался - первый рабочий день на новом месте. Надежды... пусть слабые, неуверенные, но все же. Мертвое дитя, так похожее на дочку. Вот и повод его больному мозгу пуститься во все тяжкие.

Возня Петра у шкафа... Черт, в секционке он был не один! Еще и уборщица в коридоре - он чуть не споткнулся о ее швабру. Они могли увидеть и услышать. Значит, снова бегство в никуда?

-- Савелий Иванович, простынете на ветру-то, -- ласково сказала баба Маша.

Савелий обернулся и уперся взглядом в ее полное, раскрасневшееся от работы лицо. Не похоже, что она слышала его "разговор" с трупом. Вон какая веселая. Савелий привык к другому отношению коллег и окружающих.

Вышел Петр, вытащил сигареты, щелкнул зажигалкой.

-- По ходу, зима в этом году будет ранняя, -- сказал он, обращаясь к Савелию. - Ваша-то квартирка как? Ремонта не требует? А то мы с братом поможем.

Савелию даже стало теплее от его глаз и улыбки, излучавших добродушие.

Никто ничего не видел. А может, и не было ничего?

Но Савелий знал: было. Как в детстве, когда он услышал мявканье кошки под окном, вышел и обнаружил кишевший мухами труп. Или на похоронах одноклассника, когда над недвижным телом пронеслось:

-- Не хочу, не хочу, нехочунехочунехочу!..

И в университете такое случалось. И на работе - одной, другой, третьей. Будь он немного похитрее или практичнее, мог бы стать знаменитым специалистом. Ибо вперед всех получал важнейшую информацию. Особенно его ценили следователи. Именно он поспособствовал раскрытию нескольких резонансных преступлений. Увы, его заслуги нельзя было признать. Им, его бедой и проклятием, просто пользовались. И тут же предпочитали забыть. До нового дела.

В первые дни работы на новом месте Савелий затаился, приглядываясь к сотрудникам. А потом даже отважился пригласить их на "посиделки" после очередной запарки. Баба Маша сначала только замахала руками, мол, не пью эту отраву, ваш клоповник-коньяк, то ли дело самогоночка. И выставила свою бутылку с вонючкой кофейного цвета. Ох, и забористым же оказалось это пойло! А уборщица и санитар - самыми душевными сотрапезниками. Однако, когда Савелий вышел в коридор позвонить Настьке, то услышал их короткий разговор:

-- Что думаешь, Петро? Зачем он каждое тело калечит? Сроду не видела, чтобы трупам головы отсекали. Может, правда все, что про него говорят? - спросила санитара бабка.

-- Че тут думать... Такое в мозг не лезет, как ни запихивай. Нам-то че? - грубо ответил Петр.

-- Так ведь работать с им, -- возразила уборщица. - Всяко может случиться.

-- Отстань. Вот когда случится, тогда и подумаю, -- уже откровенно нахамил Петр.

Когда Савелий зашел в лаборантскую, где они "чаевничали", сотрудники расцвели самыми приветливыми улыбками.

Стало быть, тогда, в первый день, все увидели-услышали и решили не подавать виду. И значит ли тот факт, что штатный состав морга Глинища сразу же не восстал против него, ненормальность этих простых и душевных людей?

Савелий с того времени еще несколько раз, особенно в начале лета, когда повалили трупы с мест происшествий, задавал вопросы мертвым, стараясь точно подгадать, чтобы в секционке никого не было. И они откликались. Странность ответов смертельно травмированных заключалась в однообразии. Причину они называли одну -- псы. И тут же замолкали навсегда, хотя обычные покойники могли подать голос и после холодильной камеры. Однако вид и особенности повреждений не имели ничего общего с нанесенными животными. Разве что если бы они имели по два верхних клыка двадцатисантиметровой длины с каждой стороны пасти. Да и не было в округе диких стай, которые обыкновенно бродят вокруг дачных поселков. Савелий решил, что эти "псы" -- какая-то потусторонняя метафора, недоступная рассудку живых.

Сегодня баба Маша, увидев Савелия в окно, вышла встречать и бросила ему под ноги белую тряпку. Савелий знал, что она слыла целительницей-шептуньей и, по разговорам сельчан, поднимала на ноги самых безнадежных. Однако никто к ней в очередь за здоровьем не стоял. Бабку явно избегали. Обращались только отчаявшиеся.

-- Здрасьте, Савелий Иванович! По половичку-то подошвами шоркните раза три! - велела уборщица.

-- Есть же решетка и коврик... -- возразил было Савелий, теряясь в догадках о смысле этой церемонии.

-- Так понедельник же! Надо, надо... Чтоб вся неделя легкой была, -- сказала какую-то бессмыслицу баба Маша.

Савелий привык, помня о своем проклятии, во всем идти людям навстречу. Было в этом что-то жалкое, заискивающее. Он подавил раздражение и тщательно трижды вытер ноги о непорочно-белое полотнище.

-- Вот и молодцом! - похвалила уборщица. - Будет вам за покладистость и уважение добро.

Савелий хмыкнул и прошел к себе. Однако бабкина странность засела в мозгу, не дала ему покоя, и он в обеденный перерыв поинтересовался:

-- А что за обычай такой - ноги о белое вытирать?

-- Так наши предки делали перед Выргызиным выходом, -- ответила баба Маша.

-- Перед чем? - удивился Савелий. - Перед чьим выходом?

-- Да не слушайте ее, Савелий Иванович, -- донесся голос Петра из подсобки. - Брехня все это. Или дурость.

В его голосе явно слышалась злость, которую невозможно было оправдать ситуацией.

-- Мать Выргыза каждый сезон к людям выходит, -- важно сообщила уборщица. - Эта неделя - предзимок, конец осени. Выргыза даст людям силы пережить зиму и встретить весну. За неделю до выхода...

Ее грубо одернул санитар, который хлопнул дверью:

-- Хватит басен! Савелий Иванович, из терапии звонили, спрашивали, когда из области экспертизы будут.

Савелию стало стыдно за Петра, поэтому он сказал бабе Маше:

-- Мария Константиновна, я за чайком с удовольствием про выход послушаю, а сейчас мне нужно кое-что обсудить с коллегами.

День оказался сложным, Савелий забыл про обещание, так что не довелось послушать про какого-то местного духа или божка -- Выргызу. И уборщицу увидеть не довелось.

Бабу Машу поздним вечером прирезали в собственном дворе. То, что дело будет висяком, участковый и следователи определили сразу после опроса соседей и знакомых одинокой старухи. А через день была назначена аутопсия.

Накануне вечером к Савелию постучался участковый. Он явился с одним из следаков, по слухам, уроженцем Глинища. Гости выглядели презабавно, обликом как бы противореча друг другу: пожилой участковый молодцеватыми движениями, выправкой и зычным голосом напоминал человека не старше тридцати пяти, а районный следователь, по лицу только что со студенческой скамьи, сутулился, покашливал, со старческой натугой садился, вытягивал ноги, медленно перебирал листы в папке. Его пальцы дрожали, а губы кривились.

-- Как уехал отсюда десять лет назад, так начались проблемы со здоровьем, -- пояснил он свое непрерывное поперхивание и кашель.

-- Да, места у нас такие... силы дают, -- отчего-то недовольно, даже злобно подтвердил участковый.

Савелий выставил коньяк, и глаза участкового радостно блеснули. Понятно, обрадовался, что сэкономил на традиционном гостинце. Наверняка потратился на "чаек патанатомов" для Савелия. А теперь и дорогое бухло при нем, и разговор будет самым задушевным.

-- Вы же ознакомились с официальными вопросами к экспертизе? - спросил следак.

Савелий кивнул. Вопросы как вопросы, он таких видывал немало. Участковый тем временем перехватил хозяйскую инициативу и быстро разлил коньяк по стопкам.

-- Хотелось бы, чтобы поменьше внимания было уделено описанию смертельных ранений, -- сказал следак. - Они должны соответствовать ножевым. Такова версия следствия.

-- Вы хотите сказать, что раны могли быть нанесены не холодным оружием? - удивился Савелий.

Он еще не осматривал труп, который хранился в "трехместной" камере морга.

-- Они и не могут быть другими, -- с напором ответил следак и значительно добавил: -- Мы же знаем, как вы всегда помогаете следствию. Слухами земля полнится. Она же круглая.

Савелий от души возмутился:

-- Да, помогаю. Исключительно точностью и оперативностью экспертиз сверх всяких сроков. И исключительно в целях установления истины, пусть она даже и не совпадает с версией следствия.

Он даже отодвинул свой стул от стола с коньяком, холостяцкой закуской и бумагами следователя.

-- Вы все не так поняли, Савелий Иванович, -- вмешался участковый. - Здесь дело еще более чистое, чем те, что были раньше по поводу травм на молотилке и ДТП. Вы тогда написали, что раны не соответствуют нанесенным животными и были получены до того, как тела попали под механизмы или грузовик. До такого ни один из ваших предшественников не доискался и не додумался. Сейчас даже этого нет.

"Однако ты осведомлен больше, чем следует", -- подумал Савелий и отклонил протянутую стопку. Участковый не смутился и весело "накатил" свою.

-- Следствию нужно, чтобы вы зафиксировали -- раны не могут быть нанесены животными, -- просипел следак, осторожно выпил и замер, приложив ладонь к груди.

"Уж не разрабатывают ли они какого-нибудь сезонного маньяка?" -- задал себе вопрос Савелий.

-- Как я понял, следствию нужно, -- Савелий подчеркнул голосом последние слова, -- чтобы я не обратил внимание на параллельные ранения и не связал их с исследованными ранее?

Следак кивнул, участковый широко, по-дружески, улыбнулся.

-- Не стоило беспокоиться, -- сухо ответил Савелий. - Раны я опишу, как положено. Это даже не обсуждается. А все остальное не мое дело.

Теперь уже во все тридцать два зуба улыбнулся следак, обнажив анемичные десны.

Они допили коньяк, потолковали о том о сем.

Выпроводив гостей, Савелий задумался: ясно, что у следствия нет задач кого-то подставить или покрыть. Разве что... какое-то неведомое животное с двойным рядом клыков-лезвий. Но такое просто не существует! Он вспомнил слова изуродованных покойников о "псах". Кто они - аномальные, мутагенные создания природы или маньяк с потребностью рвать жертву на полосы? И только он сможет напрямую спросить последнюю жертву.

Савелий, почему-то чувствуя вину перед бабой Машей, решил для свободы собственных действий отправить Петра с поручениями. Когда санитар выкатил труп из холодильника и устроил на секционном столе, сказал:

-- Поезжайте прямо сейчас в область с новыми стеклами и образцами. И да - нужно предварительно спросить в отделениях, нет ли еще чего для анализов.

Но Петр угрюмо отказался:

-- Не поеду. Останусь здесь.

Савелий, стараясь не перейти грань, спокойно сообщил:

-- Либо вы сейчас же, сию минуту отправляетесь с новыми стеклами в область, либо я попрошу главного найти в морг лаборанта. Достаточно того, что я сам работаю с препаратами. Не понимаю, за что вам начисляют часть ставки. Соображаете, как это отразится на вашей зарплате?

Петр разъярился:

-- Думаете, я не знаю, что вы хотите поговорить с покойницей? Да-да, не стройте из себя кого-то там. Небось, спросите, не я ли ее грохнул. И сами любой ответ выдумаете. Так вот, знайте: у меня тоже есть что главному рассказать.

Савелий почувствовал, что пол, крытый старым линолеумом, уходит из-под его ног. "Ненормальный, он отрезает телам головы! Психопат, он дает трупам наркоз! Врач-садюга, который каким-то образом вызнает о жертвах такое, будто сам их убил!" -- прежние обвинения посыпались на него со стен и потолка морга. Такое он не однажды переживал. Но в этот раз ему некуда было бежать. Так пришло решение не оправдываться, не просить, а пойти в атаку.

-- Думаю, вы оба догадались, отчего я оказался здесь, в вашем Глинище, -- сказал устало Савелий. - Да и слухами земля полнится, так? Но не суть. Ты, Петр, -- ведь могу к тебе обратиться так, как раньше, на "ты"? - зря решил, что тебя подозревали. Вовсе нет. А теперь вот станут. И неважно, что будет со мной. Подумай о себе.

Петр шарахнул кулаком о стену, отчего правила обработки инструментария в рамке рухнули на пол, дзынькнув стеклом. Санитар уселся на корточки рядом, обхватил голову руками и сказал:

-- Эта падла меня видела. Как раз перед тем, как кровищей захлебнуться...

Савелий попытался незаметно сунуть руку во внутренний карман с мобильником.

-- Не я это! - завопил Петр, подняв лицо, залитое слезами. - Не я! А карга увидела меня!

-- Тогда ты должен понимать, что мне важно задать покойнице вопросы, -- почти бодро сказал Савелий.

Его даже пот прошиб от сознания того, что бежать, возможно, не придется.

-- Вы ведь думаете, что я зверь какой, если со старухой лаялся? Да просто знал, кто она такая! Из-за нее самой, может, столько трупов через этот морг прошло! - зачастил санитар. - Да, ненавидел. Да, хотел разобраться из-за сеструхиного пацана. Но не убивал! А она про меня скажет!

-- Пойдем-ка в кабинет, -- предложил Савелий. - А потом ты поедешь в область. Вернешься - продолжим разговор.

-- Не смогу я уехать... -- пробормотал Петр. - Пока вы тут с ней... обо мне говорить будете.

-- Ты успокойся сначала, -- велел Савелий и помог санитару подняться.

Часть вторая Дилемма Метёлкина

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!