— Во всех случаях изменения указывают на какую-то закулисную историю. Замалчиваемые инциденты, украденные идеи, вырезанные сцены...
— Это похоже на... реставрацию правды, а не плёнки, — Анна нахмурилась, анализируя данные. — Но как это может быть связано с пожаром тридцатилетней давности?
— Петрович не особо разговорчив по телефону, но обещал встретиться со мной сегодня, — Максим поставил кружку на стол, оставив влажное кольцо на деревянной поверхности. Анна машинально подложила под неё салфетку. — Сказал, что о том пожаре до сих пор ходят слухи, но говорить будет только лично.
Он внимательно посмотрел на стену с материалами:
— А что мы знаем о самой системе "Феникс"? Кто её разрабатывал? Как она связана с прошлыми технологиями реставрации?
Анна открыла папку с официальной документацией:
— "Феникс" — это эволюция предыдущих систем реставрации, но с добавлением искусственного интеллекта и нейросетей. Разработку курировал лично Тарасов, он же получил все основные патенты и награды, — она перевернула страницу. — Что интересно, некоторые базовые алгоритмы датируются серединой 90-х годов, как раз временем того самого пожара.
Максим подошёл к стене, разглядывая газетную вырезку о вручении Тарасову национальной премии за технологические инновации:
— То есть, наш лощёный директор работал над цифровой реставрацией ещё в 90-е? Тогда он должен знать о пожаре больше, чем написано в этих скудных отчётах.
— Возможно, — Анна поджала губы. — Но он явно не заинтересован в расследовании аномалий. Наоборот, похоже, он...
Звук входящего сообщения прервал её. Телефон Максима звякнул, и он, взглянув на экран, резко поднялся:
— Это от Петровича. Он встретиться со мной недалеко от Киностудии, в старом кафе "Кадр", через час.
— Через час у меня запланирована встреча с техническим отделом по поводу корректировки параметров "Феникса", — Анна сверилась с ежедневником.
— Что важнее — раскрыть тайну кинематографического призрака или обсудить настройки контрастности на плёнке 60-летней давности? — Максим выразительно поднял бровь. — К тому же, Петрович — человек настроения. Сегодня он готов говорить, а завтра может уехать на дачу на неделю.
Анна колебалась. За пятнадцать лет работы в архиве она ни разу не пропустила запланированную встречу. Её пунктуальность и надёжность были легендарными. С другой стороны, если они не раскроют тайну аномалий за оставшийся день, последствия могут быть катастрофическими.
— Хорошо, — решительно сказала она, убирая ежедневник. — Едем к вашему Петровичу.
Кафе "Кадр" выглядело как музей советской киноиндустрии. Выцветшие афиши на стенах, старые кинокамеры в качестве элементов декора, потёртые столы, хранящие следы многолетних творческих споров и застолий. Несмотря на неприглядный экстерьер, внутри было удивительно уютно.
Пётр Ильич Никифоров — легендарный осветитель, проработавший на крупнейших советских киностудиях более сорока лет — сидел в дальнем углу с графином водки и тремя стаканами. В свои семьдесят восемь он сохранил прямую спину и цепкий взгляд человека, привыкшего создавать магию света в кадре.
— Максим Андреевич! Давно тебя не видел, разбойник, — он крепко обнял Ветрова. — Всё прыгаешь с небоскрёбов за другие светлые головы?
— Теперь больше консультирую, чем прыгаю, Пётр Ильич, — Максим улыбнулся, представляя Анну. — Знакомьтесь, Анна Сергеевна Соколова, лучший специалист по реставрации в стране.
Петрович окинул Анну оценивающим взглядом:
— Наслышан, наслышан. Говорят, у вас глаз-алмаз на детали и память как у компьютера.
Он жестом пригласил их сесть и, не спрашивая, наполнил три стакана.
— За знакомство и за старое кино, — он поднял свой стакан.
Анна неловко посмотрела на водку:
— Пётр Ильич, мы по делу, — вмешался Максим, заметив её замешательство. — Расскажите, что вы знаете о пожаре в монтажной номер три в апреле 1996 года?
Улыбка исчезла с лица старика. Он молча выпил свою водку, затем придвинулся ближе и заговорил тихо:
— Нехорошее это было дело. Очень нехорошее. В той монтажной работали над особым проектом — "Цифровой горизонт" назывался. Экспериментальный фильм с использованием новейших по тем временам цифровых технологий.
Петрович оглянулся, словно проверяя, не подслушивает ли кто:
— Но главное было не в самом фильме, а в технологии, которую они там разрабатывали. Первая в стране система компьютерной реставрации старых фильмов. Революция, по тем временам.
— Кто работал над проектом? — спросила Анна, доставая блокнот.
— "Тройка новаторов" — так их называли. Трое молодых гениев: Игорь Тарасов — да-да, ваш нынешний директор, тогда простой технический специалист. Николай Зимин — математик, создавший основные алгоритмы. И главный мозг команды — Виктор Станиславский, программист и фанатик кино.
При упоминании последнего имени Анна и Максим переглянулись. Этого человека не было ни в одном документе архива, ни в одной публикации о разработке систем реставрации.
— Почему о Станиславском нигде не упоминается? — спросила Анна.
Петрович горько усмехнулся:
— А вот это и есть самое интересное. За неделю до презентации технологии случился пожар. Сгорело всё — и материалы фильма, и документация по разработке. А через день после пожара Станиславский исчез. Просто пропал. Официально считалось, что он уехал за границу, но...
Он сделал паузу, снова оглядев кафе:
— В индустрии ходили слухи, что между членами "тройки" произошёл серьезный конфликт. Станиславский хотел сделать технологию открытой, доступной всем архивам. Тарасов видел в ней золотую жилу, путь наверх. А потом случился пожар, Станиславский исчезает, а через полгода Тарасов и Зимин патентуют технологию. Без единого упоминания третьего создателя.
— Вы считаете, что пожар был не случайным? — тихо спросила Анна.
— Я осветитель, деточка. Я знаю всё о проводке, коротких замыканиях и возгораниях на съёмочной площадке, — Петрович наклонился ещё ближе. — Тот пожар начался не от электричества. И не от непотушенной сигареты. Очаг был ровно там, где хранились документы, подтверждающие авторство Станиславского.
— А что стало со Станиславским потом? Есть какие-то следы?
— Говорили, что он живёт отшельником где-то в Подмосковье. Полностью разорвал все связи с индустрией, — Петрович вздохнул. — Талантливейший был человек. Видел будущее кино и технологий на десятилетия вперёд.
Он вдруг пристально посмотрел на Анну:
— А почему вы вдруг заинтересовались этой старой историей? Что-то случилось с вашими отреставрированными фильмами?
Анна заколебалась, но решила рискнуть:
— В фильмах, обработанных новой системой "Феникс", появляются странные аномалии — объекты и диалоги, которых не было в оригинале. И все они каким-то образом связаны с закулисными историями производства этих фильмов.
Петрович медленно кивнул, словно получил подтверждение своим догадкам:
— Он всегда был романтиком, этот Витя. Верил, что правда рано или поздно найдёт дорогу. Помню, как он однажды сказал: "Я создам алгоритм, который сможет восстановить не только изображение, но и историческую справедливость".
— Вы думаете, что Станиславский стоит за этими аномалиями? — спросил Максим. — Спустя столько лет?
— Не знаю, жив ли он вообще. Но если кто-то и мог встроить в алгоритм такую мину замедленного действия — это он, — Петрович неожиданно улыбнулся. — Знаете, где его можно было бы найти, если он ещё в строю?
— Где? — одновременно спросили Анна и Максим.
— В старом кинотеатре "Родина". Там в 1994 году прошла премьера его единственного авторского фильма "Новое зрение". Витя часто говорил, что "Родина" — единственное место, где его понимали. Этот кинотеатр должны были снести ещё лет десять назад, но почему-то всё откладывают и откладывают.
Анна быстро сделала пометку в блокноте, но пальцы чуть дрожали — очень много совпадений, слишком быстро развивались события.
— Есть ещё кое-что, — сказал Петрович, снова понизив голос. — Если вы правы, и в ваших фильмах появляются "правдивые" изменения, будьте осторожны. Некоторые тайны киноиндустрии похоронены глубоко не просто так. Есть люди, которые многое потеряют, если правда всплывёт.
Он многозначительно посмотрел на них:
— Особенно если речь идёт о фильмах, которые будут показаны на международном фестивале с участием всех шишек индустрии. Представьте скандал, если прямо на экране, на глазах у министра и иностранных гостей, появятся доказательства воровства идей, цензуры или... серьёзных происшествий на съёмках, которые замалчивались десятилетиями.
Когда они прощались, Петрович крепко сжал руку Анны:
— Будьте осторожны, девочка. История кино — это не только искусство, но и большие деньги, амбиции и предательства. А ваш директор всегда умел выживать, если вы понимаете, о чём я.
В машине Максима, древнем "Москвиче", которым он гордился как "настоящим киногероем со шрамами", Анна молча просматривала сделанные записи. За окном проносилась вечерняя Москва — противоречивое сочетание современных высоток и исторических зданий, точно как их расследование, где новейшие технологии переплетались с тайнами тридцатилетней давности.
— Что думаешь? — спросил Максим, лавируя в потоке машин.
— Ищу логические связи, — Анна не отрывалась от блокнота. — Пожар 1996 года, исчезновение Станиславского, современная система "Феникс", аномалии в фильмах... Всё указывает на то, что кто-то встроил в алгоритм реставрации своего рода "машину правды".
— Или же сам алгоритм эволюционировал до такой степени, что начал самостоятельно анализировать историю кино и исправлять несправедливости, — предположил Максим. — Современные нейросети способны на удивительные вещи.
— Это маловероятно. Для такого уровня автономности нужен доступ к данным, которых нет в открытых источниках. Информация о закулисных конфликтах, вырезанных сценах, присвоенных идеях — такие вещи обычно не документируются.
— Если только создатель системы не внёс эти данные изначально, — заметил Максим. — Или не создал алгоритм, который десятилетиями собирал такую информацию из разрозненных источников.
Машина остановилась на светофоре, и Максим повернулся к Анне:
— Кстати, наш загадочный Станиславский — если он действительно за этим стоит — выбрал идеальный момент для разоблачения. Фестиваль через две недели, все фильмы уже обработаны "Фениксом"...
— И будут показаны перед международной аудиторией и прессой, — закончила Анна. — Максимальный резонанс.
Включился зелёный свет, и машина тронулась. Анна вдруг резко выпрямилась:
— Стой! Мне нужно увидеть список фильмов для показа на фестивале. Немедленно.
Максим, уловив тревогу в её голосе, свернул к обочине.
Анна лихорадочно листала свой блокнот:
— Я проверила восемь фильмов, в которых обнаружила аномалии. Все они отобраны для показа на фестивале. Но главный сюрприз ждёт зрителей в финальный день — мировая премьера полностью отреставрированной версии фильма "Серебряное небо" 1976 года.
— "Серебряное небо" снимал режиссёр Кравцов, известный своим жестоким обращением с актёрами. По слухам, во время съёмок финальной сцены погиб каскадёр, но дело замяли, — Анна подняла взгляд от записей. — Тарасов возлагает огромные надежды на премьеру этого фильма. Он даже назвал её "триумфом технологии Феникс".
— То есть, мы имеем дело с потенциальной бомбой замедленного действия. В финальный день фестиваля, перед всей элитой киноиндустрии, "Феникс" может показать нечто, разрушающее репутации и карьеры.
— Или восстанавливающее историческую справедливость — зависит от точки зрения, — тихо сказала Анна.
Она на мгновение задумалась, затем решительно произнесла:
— Нам нужно найти Виктора Станиславского. И начать поиски с кинотеатра "Родина".
— Наконец-то настоящее расследование! А то я уже думал, что мы так и будем весь день изучать старые документы и строить теории.
— План действий всегда предшествует исполнению, — парировала Анна, но в её голосе уже не было прежнего раздражения. За день, проведённый с этим хаотичным человеком, она начала привыкать к его импульсивному стилю.
Пока они ехали через вечерний город, Анна получила уведомление на телефон — автоматическое напоминание о встрече с техническим отделом, которую она пропустила. Впервые за свою карьеру она без колебаний смахнула уведомление. Некоторые тайны важнее расписания, даже для такого методичного человека, как она.
На перекрёстке Максим бросил взгляд на придорожный экран с новостями. Главный анонс заставил его нахмуриться: "Министр культуры лично проконтролирует подготовку к Международному кинофестивалю. Особое внимание — премьере отреставрированных шедевров".
— Ставки повышаются, — пробормотал он. — Похоже, наш "Феникс" выбрал действительно громкую сцену для своего выступления.
Анна молча кивнула. Головоломка становилась всё сложнее, а времени на её решение оставалось всё меньше. И где-то в глубине души она признавала, что впервые за многие годы чувствует настоящий азарт исследователя — чувство, которое давно уступило место рутине и протоколам.
Встреча с Петровичем принесла не только информацию, но и странное ощущение прикосновения к настоящей истории кино — той, что не попадает в официальные хроники. И к своему удивлению, Анна обнаружила, что жаждет узнать больше — не только ради исправления аномалий в фильмах, но и ради самой правды, какой бы неудобной она ни оказалась.
Старый кинотеатр "Родина" выглядел как декорация к фильму о постапокалиптическом будущем: облупившийся фасад сталинской архитектуры, разбитые окна, заколоченный парадный вход. Забор с объявлением о реконструкции выцвел от времени и свидетельствовал, что строительные работы давно заморожены.
— Не самое гостеприимное место, — заметил Максим, осматривая здание профессиональным взглядом каскадёра, ищущего возможные пути проникновения.
— И не похоже, что здесь кто-то живёт, — Анна рассматривала тёмные окна.
Максим обошёл ограждение, обнаружив ослабленный участок в заборе:
— Тут можно пройти, — он отодвинул секцию. — Дамы вперёд.
— Это незаконное проникновение. Там может быть опасно. И вообще...
— А ты думала, расследование загадочных киноаномалий будет проходить в уютном кафе за чашкой чая? — усмехнулся Максим. — Иногда нужно нарушить правила, чтобы докопаться до правды.
— Я профессиональный каскадёр, у меня чёрный пояс по нескольким боевым искусствам, и я падал с небоскрёбов без серьёзных травм. Обещаю, что с тобой ничего не случится.
Что-то в его уверенности и одновременно заботе заставило Анну согласиться. Она осторожно протиснулась в проём, морщась от пыли, оседающей на её безупречный костюм.
Внутренний двор кинотеатра зарос сорняками, повсюду валялся строительный мусор. Но к удивлению, боковая дверь служебного входа оказалась не запертой, а просто прикрытой — явный признак того, что кто-то здесь бывает.
Внутри "Родина" представляла собой печальное зрелище. Фойе с потрескавшимся мрамором, остатки советской роскоши, лепнина, потускневшая позолота. Но главный зал сохранился лучше, чем можно было ожидать: ряды кресел на месте, хоть и покрытые пылью, экран цел, проекторная будка выглядит почти нетронутой.
— Странно, — прошептала Анна, осматриваясь. — Обычно такие заброшенные места либо разворовывают, либо заселяют бездомные. А здесь...
— Здесь кто-то поддерживает минимальный порядок, — закончил Максим, указывая на отсутствие обычного мусора и следы регулярного посещения. — Смотри, проход к проекторной расчищен.
Они осторожно поднялись по служебной лестнице. По пути Анна замечала детали, которые говорили о многом: старые киноафиши, сохранённые и даже будто бы оберегаемые; технические журналы, аккуратно сложенные на служебном столике; чистый проход, контрастирующий с пылью вокруг.
Перед дверью проекторной они замерли. Из-под неё пробивался тонкий луч света.
— Кто-то точно здесь есть, — прошептал Максим, машинально принимая защитную стойку.
Анна сделала глубокий вдох и решительно постучала в дверь:
— Господин Станиславский? Виктор... э-э... — она поняла, что не знает отчества.
— Андреевич, — раздался спокойный голос из-за двери. — Виктор Андреевич Станиславский. Входите, я вас ждал.
Они обменялись удивлёнными взглядами, и Максим осторожно толкнул дверь.
Проекторная представляла собой удивительное зрелище — смесь музея советской кинотехники и современной компьютерной лаборатории. Старые кинопроекторы соседствовали с новейшими мониторами, на стенах висели распечатки кода и кадры из фильмов.
Посреди этого организованного хаоса сидел худощавый седовласый мужчина лет шестидесяти пяти. Длинные волосы, собранные в хвост, острые черты лица, пронзительные голубые глаза за винтажными очками в тонкой оправе. Он выглядел одновременно хрупким и необычайно внимательным, как учёный, изучающий редкий экземпляр.
— Анна Сергеевна Соколова и Максим Андреевич Ветров, — он произнёс их имена с лёгким кивком. — Я наблюдал за вашим расследованием. Весьма впечатляюще.
— Вы следили за нами? — Анна невольно отступила на шаг.
— "Следил" — громко сказано, — Станиславский мягко улыбнулся. — Скорее, с интересом наблюдал, как вы распутываете загадку, которую я создал почти тридцать лет назад.
— Система "Феникс" — моё дитя, как бы далеко оно ни ушло от первоначального замысла. И да, я знаю о аномалиях, которые вы обнаружили. Фактически, я их предвидел. Хотя не ожидал, что технология разовьётся так... своенравно.
Максим осторожно осматривал комнату, оценивая ситуацию:
— То есть, вы признаёте, что стоите за изменениями в исторических фильмах?
— И да, и нет, — Станиславский встал и подошёл к старому кинопроектору, ласково его поглаживая. — Я заложил в код определённые... скажем так, пасхальные яйца. Триггеры, которые должны были активироваться при определённых условиях. Изначально они предназначались лишь для доказательства моего авторства.
— Но за тридцать лет система эволюционировала. Искусственный интеллект, встроенный в "Феникс", научился анализировать не только технические параметры плёнки, но и содержание фильмов, исторический контекст их создания. Он начал замечать несоответствия между официальной историей кино и реальностью.
— И решил их исправить? — спросила Анна, пытаясь осмыслить масштаб проблемы.
— Совершенно верно. Алгоритм перешёл от простой реставрации изображения к тому, что он считает "реставрацией правды". Сначала это были мелкие корректировки — добавление вырезанных цензурой фраз, восстановление удалённых сцен. Но сейчас...
Станиславский указал на экран, где строки кода сменяли друг друга с головокружительной скоростью:
— Сейчас он готовит что-то грандиозное. Полное разоблачение тщательно скрываемых тайн киноиндустрии — от присвоенных идей до трагедий на съёмках. И сделает это на международном фестивале, перед камерами и журналистами.
— Но это же катастрофа! — воскликнула Анна. — Искажение исторических фильмов, вмешательство в оригинальные произведения...
— Разве правда — это искажение? — тихо спросил Станиславский. — Разве восстановление справедливости — это вмешательство?
Он пристально посмотрел на Анну:
— Вы посвятили жизнь сохранению киноистории в её аутентичном виде, Анна Сергеевна. Но что есть аутентичность? Фильм, прошедший советскую цензуру? Или тот, который режиссёр хотел показать изначально? Версия, где скрыта трагическая гибель каскадёра? Или правдивая хроника того, что происходило на съёмочной площадке?
Анна почувствовала, как её профессиональные убеждения сталкиваются с неожиданно сложным этическим вопросом.
— Но есть разница между знанием правды и изменением оригинальных произведений, — возразила она. — Мы можем создавать документальные фильмы о закулисье, писать исследования, проводить выставки. Но нельзя переписывать саму историю кино, какой бы несовершенной она ни была.
Максим, внимательно слушавший диалог, неожиданно вмешался:
— Я видел ваш фильм, — обратился он к Станиславскому. — "Новое зрение". Нашёл копию у коллекционера.
Станиславский удивлённо поднял брови:
— Вы, должно быть, первый за двадцать лет, кто упомянул эту работу.
— Там есть монолог главного героя о природе искусства, — продолжил Максим. — О том, что "настоящее кино должно задавать вопросы, а не давать готовые ответы". Что "искажение формы ради идеологии — это предательство самой сути искусства".
— Разве то, что делает сейчас "Феникс", не противоречит вашим собственным принципам?
На лице Станиславского промелькнуло что-то похожее на смятение. Он опустился в кресло:
— Возможно, вы правы, — тихо произнёс он. — Но что делать, когда правда десятилетиями остаётся похороненной? Когда люди, укравшие чужие идеи, получают награды и почести, а истинные авторы забыты?
Анна осторожно приблизилась:
— Расскажите нам, что произошло в 1996 году. Что на самом деле случилось в монтажной номер три?
Станиславский долго молчал, затем начал тихим голосом:
— Мы были молоды и амбициозны — трое специалистов с разными талантами, объединённые общей мечтой. Я писал код, Зимин создавал математические модели, Тарасов управлял проектом и обеспечивал финансирование. Вместе мы разработали первый в стране алгоритм цифровой реставрации кино.
Он встал и подошёл к стене, увешанной старыми фотографиями:
— "Цифровой горизонт" должен был стать не просто фильмом, а манифестом — демонстрацией возможностей новой технологии и одновременно размышлением о будущем кино в цифровую эру.
Его пальцы коснулись фотографии трёх молодых мужчин в лаборатории:
— За неделю до премьеры Тарасов случайно обнаружил код, который я встроил в алгоритм. Код, который при определённых условиях должен был отображать имена всех трёх разработчиков при каждом использовании технологии. Своего рода цифровая подпись.
— Он счёл это предательством. Сказал, что мы договаривались оформить патент только на него и Зимина, что я нарушил договорённость. Но никакой такой договорённости не было! Это был наш совместный проект, наше общее детище.
— В ту ночь я работал допоздна в монтажной. Услышал шаги, почувствовал запах дыма... Еле успел выбраться через окно. Всё сгорело — и материалы фильма, и документация, подтверждающая моё авторство.
— Вы считаете, что Тарасов устроил пожар? — тихо спросила Анна.
— У меня нет доказательств, — покачал головой Станиславский. — Знаю только, что на следующий день, когда я пришёл в офис, охрана меня не пустила. А через неделю Тарасов и Зимин объявили о "трагической гибели экспериментального проекта" и о том, что они "спасли ключевые алгоритмы", которые запатентовали на своё имя.
Максим внимательно слушал, анализируя историю с профессиональной точки зрения человека, знакомого с подстроенными "несчастными случаями" на съёмочных площадках:
— И вы ушли, не пытаясь бороться за свои права?
— Это были 90-е, молодой человек, — горько усмехнулся Станиславский. — Время, когда правда и справедливость ценились дешевле быстрого успеха и связей. У Тарасова были влиятельные покровители, у меня — только мой код.
Он снова повернулся к мониторам:
— Но я не сдался полностью. Перед тем как исчезнуть, я модифицировал резервную копию алгоритма. Встроил в неё "семена правды" — код, который должен был десятилетиями собирать информацию о киноиндустрии, анализировать архивные данные, интервью, мемуары. И когда-нибудь, при определённых условиях, показать правду.
— И этим условием было реализовано внедрение искусственного интеллекта в "Феникс", — догадалась Анна. — Система получила автономность, чтобы активировать ваш древний код.
— Именно так, — кивнул Станиславский. — Ирония судьбы — Тарасов сам запустил процесс, который может разрушить его карьеру. Стремясь создать технологию нового поколения, он дал моему коду именно ту свободу действий, которую я предусмотрел тридцать лет назад.
— Но я не ожидал, что система разовьётся дальше моих первоначальных намерений. Я хотел всего лишь восстановить своё авторство, может быть, немного пошатнуть репутацию Тарасова. А "Феникс"... он решил восстановить справедливость для всех забытых и обманутых людей киноиндустрии. Всех каскадёров, погибших из-за экономии на безопасности. Всех сценаристов, чьи идеи украли. Всех актёров, ставших жертвами произвола режиссёров.
— И он собирается сделать это на фестивале? — спросил Максим.
— Да. Во время премьеры "Серебряного неба", — подтвердил Станиславский. — Фильма, где за красивым финальным кадром скрыта трагическая гибель каскадёра Алексея Корнева, лучшего в своём деле. Официально считается, что он погиб в автокатастрофе через неделю после съёмок. На самом деле он разбился во время трюка, который режиссёр заставил его выполнить без должной страховки.
— Алексей Корнев? Тот самый Корнев? — он повернулся к Анне. — Он был легендой среди каскадёров. На его примере учились все мы. И все знали, что официальная версия его гибели — ложь.
— "Феникс" нашёл документальные подтверждения этой истории. И десятков других. И собирается показать их миру.
— Но это будет катастрофа! Не только для репутации многих, но и для самих фильмов. Искажение исторических произведений, вмешательство в авторский замысел...
— А что важнее, — тихо спросил Станиславский, — целостность плёнки или человеческая жизнь? Сохранение оригинального монтажа или правда о том, какой ценой он был создан?
Повисло тяжёлое молчание. Каждый из них оказался на перепутье — профессиональный долг сталкивался с этическими принципами, идеалы с реальностью.
— Должен быть другой способ, — наконец сказала Анна. — Способ рассказать правду, не искажая оригинальные произведения.
Она повернулась к Станиславскому:
— Что если вместо вмешательства в сами фильмы "Феникс" создаст параллельный документальный проект? Использует все собранные данные для создания настоящей истории кино, но оставит классические картины нетронутыми?
— Переориентировать систему? — задумался Станиславский. — Теоретически это возможно. Но потребуется доступ к центральному серверу "Феникса". Он находится в здании "РосКиноАрхива".
— К которому у Анны есть доступ, — заметил Максим.
— Был, — поправила она. — После того как я пропустила сегодняшнюю встречу и не отвечала на звонки Тарасова, уверена, мой пропуск уже заблокирован.
— Значит, придётся действовать нестандартно. К счастью, это моя специализация.
Станиславский внимательно посмотрел на них:
— Вы действительно готовы пойти против Тарасова? Рискнуть карьерой ради восстановления исторической справедливости?
Анна колебалась. Всю жизнь она следовала правилам, протоколам, расписаниям. Её репутация строилась на надёжности и лояльности. И вот теперь...
— Я архивариус, — твёрдо сказала она. — Моя задача — сохранять историю во всей её полноте. Если мы позволим "Фениксу" изменить оригинальные фильмы, мы потеряем точку отсчёта, потеряем подлинную историю, какой бы несовершенной она ни была.
Она перевела взгляд на Максима:
— Но если мы просто отключим систему, правда останется похороненной. Люди вроде Алексея Корнева будут забыты, их жертвы останутся напрасными.
— Нет правильного выбора, — сказал Максим. — Есть только наш выбор.
— Я могу модифицировать код, перенаправить энергию "Феникса" с изменения фильмов на создание документального проекта. Но для этого мне нужен физический доступ к серверу.
Вдруг из коридора донеслись шаги и приглушённые голоса.
— У нас гости, — тихо произнёс Максим.
Станиславский быстро открыл неприметную дверь в углу проекторной:
— Чёрный ход, — сказал он. — Быстрее!
— Но кто это может быть? — спросила Анна, пока Максим проверял путь отступления.
— Скорее всего, люди Тарасова, — Станиславский лихорадочно дописывал часть кода. — Он никогда не упускал потенциальных угроз. А если он понял, что "Феникс" вышел из-под контроля...
Максим схватил ноутбук Станиславского:
— Нам понадобится ваш код. И вам лучше пойти с нами.
— Нет, — покачал головой программист. — Я останусь и задержу их. Это даст вам время. К тому же, — он горько улыбнулся, — пора Игорю встретиться с призраком своего прошлого.
— Но вас могут арестовать! Или хуже... — Анна не закончила фразу.
— Столько лет я был тенью, Анна Сергеевна. Пришло время выйти на свет, — Станиславский протянул ей небольшую флешку. — Здесь модифицированный код и ключи доступа. Используйте их мудро.
Шаги в коридоре стали громче.
— Идите, — настойчиво сказал Станиславский. — У вас меньше двух дней до начала фестиваля. Найдите способ попасть к серверу "Феникса" и загрузите этот код. Это единственный шанс обуздать систему, не уничтожая её.
Максим практически втолкнул Анну в узкий технический коридор, ведущий к пожарной лестнице.
Последнее, что она увидела, — прямая спина Виктора Станиславского перед мониторами, на которых мелькали кадры из старых фильмов — лица забытых актёров, вырезанные сцены, альтернативные финалы. История, которая никогда не была рассказана.
