CreepyStory

Это перевод истории с Reddit

Бездна Челленджер — самая глубокая точка нашей планеты. 6,8 мили под поверхностью земли, по которой мы ходим, и почти совершенно безжизненна. Истинное чудо Земли, удивительный фрагмент её географии.

До недавнего времени большинство учёных считали, что Бездна Челленджер — самая глубокая точка Земли.

Ключевое слово — «недавнего».

Я работаю в NOAA — Национальном управлении океанических и атмосферных исследований, пилотом глубоководного аппарата. У меня бесчисленное количество погружений, и я видел неисчислимое множество вещей. Это потрясающая работа, и я не могу представить, чтобы когда-нибудь её бросил. Если где-то и можно по-настоящему ощутить природу и жизнь во всех её проявлениях, так это в океане.

Но необъятность океана — пугающая мысль. Мы медлительны в воде, и там, где под тобой зияет беспросветная тьма, трудно отогнать образ гигантского морского хищника, который схватит тебя своими челюстями.

Тем не менее наше исследование не знает границ, и около месяца назад моя команда сделала грандиозное открытие.

Смещение тектонических плит показало, что в трещинах Бездны Челленджер существует нечто ниже. Совершенно не исследованный и неизвестный регион нашей планеты. Команда была в восторге, и мы тут же предложили руководству устроить пресс-релиз.

К сожалению, он решил пока повременить с новостями. По его словам, после переговоров с головным офисом NOAA нам поручили сначала провести экспедицию, выяснить, что находится внизу, а уже затем представить результаты миру.

Мне это не понравилось, но я понимал: заголовок будет эффектнее, если мы действительно что-то там найдём.

Как один из самых опытных пилотов, я был назначен руководителем миссии. Она должна была быть одиночной — в словах моего начальника: «Это изменит наше представление об океане навсегда».

После горы подготовок, предупреждений и бумажной волокиты мой аппарат завис над водой, а я сидел так, что ноги были направлены прямо в проём, ведущий в этот новый, более глубокий слой земной коры.

Мой аппарат, который я назвал «Аполлон», был усилен по максимуму: мощная броня, лучшее титановое покрытие, какое только можно купить. Он был прекрасен, и иногда мне казалось, что я недостоин его пилотировать.

И вот одним резким движением меня опустили в море.

Не буду утомлять вас деталями спуска — ничего необычного не произошло. Я увидел множество существ, больших и малых, но всё это мне уже доводилось встречать.

Если не считать кашалота, который проплыл надо мной и едва не довёл меня до инфаркта.

Спустя примерно три часа я достиг Бездны Челленджер. Честно говоря, мне было немного страшно. Несмотря на множество приключений в недрах синей бездны, здесь, на самом дне, я ещё не бывал.

Здесь было пусто. Ни искры жизни, разве что бактерии. Если одиночество когда-нибудь получит словарное определение, то это будет именно оно: тьма, холод и запустение. То, что вообще что-то может выживать на такой глубине, казалось невероятным.

— Двигайся вперёд. — Интерком ожил, вырвав меня из оцепенения. Я совершенно забыл, зачем нахожусь тут, заворожённый торжественной пустотой вокруг.

Я подчинился и немного поднял «Аполлон».

И тогда я это увидел. Огромная расщелина в морском дне, тянущаяся, казалось, на мили. Шириной почти со школьный автобус. На наших сканах она выглядела куда меньше и уже.

Что бы мы там ни засекли раньше, разлом расширился.

Я доложил об этом начальнику, и он встревожился не меньше моего.
— Может, недавно произошло ещё одно смещение… может быть. — Его вялый ответ уверенности не прибавил, но мне оставалось продолжать.

— Я собираюсь войти в отверстие, — сказал я, и в голосе моём дрожал явный страх.
— Вперёд. Удачи, парень, — ответил начальник.

И я вошёл в новую, самую глубокую точку нашей планеты.

Первые двадцать метров всё было обычно: лишь камень и земная порода окружали мой спуск.

Но затем вновь наступила тьма. Стен больше не было, пропал сам разлом. Я посмотрел на сонар — и рот мой открылся от изумления.

Я находился внутри гигантской пещеры диаметром почти милю.

Я лишился дара речи; мысли вихрем носились там, где слова отказывались служить.

Воображение рисовало идеи, страхи и ужасы: что может скрываться здесь, опасно ли это, умру ли я и так далее.

Я доложил о находке начальнику, и он, как и я, был поражён.
— Ты уверен, что видишь именно это? — Да.

«Аполлон» был оснащён новейшей техникой, в том числе радаром — на случай, если ко мне приблизится кит или другое крупное существо. Этот радар никогда не подводил, но последние часы молчал из-за отсутствия крупных объектов на такой глубине.

И вдруг он ожил. Я взглянул на экран — к моему ужасу и восхищению одновременно пять крупных отметок двигались ко мне.

Я пытался сохранять самообладание, судорожно вдыхая и выдыхая, жалкой попыткой не впасть в панику. Но помогало слабо.

Ничто такого размера не должно обитать на подобной глубине.

Сознание рисовало чудовищ, монстров, прожорливых тварей, готовых разорвать меня.

В нервозности я не заметил, что начальник пытался выйти на связь.

С трудом справившись с собой, я снова включил линию.
— Почему ты остановился? Что там?
— Там пять… чего-то, движутся ко мне, сэр. Понятия не имею, что это.
— Ты серьёзно? Насколько они большие?

Я взглянул на отметки — до меня оставалось секунд пять. Они были не гигантские, но для этих глубин всё равно чрезмерно велики: футов семь-девять.
— Около восьми фу—

В этот момент я почувствовал сильный, резкий удар снаружи. Не будто кто-то пытался пробить корпус, а скорее будто что-то врезалось в «Аполлон».

Я проверил 3-D-камеры, направив их на сторону столкновения.

Успел увидеть хвост, исчезающий во тьме. Жёсткий, похожий на панцирь, по форме напоминал пиковую масть.

Пытаясь осмыслить увиденное, я ощутил очередной толчок, теперь сверху. Что бы это ни было, оно было сильным: не настолько, чтобы пробить титан, но достаточно, чтобы сдвинуть аппарат на фут.

Я снова посмотрел камеры и увидел пару ног — они походили на паучьи, насекомьи, только толще и с шипами. И снова исчезли во мраке.

Ещё один удар пришёлся прямо по пилотской кабине, заставив меня обмочиться от ужаса.

Мне не понадобилось смотреть камеры. Тварь ударила в иллюминатор и не уходила из поля зрения.

Я застыл, заворожённый тем, что можно было назвать лишь чудом природы.

Живое ископаемое.

Передо мной, уставившись круглым, чёрным как смоль глазом, гипнотизируя своей красотой, парило огромное, желтовато-песочное доисторическое существо.

Эвриптерид, известный палеонтологам как морской скорпион.

Я онемел. Морские скорпионы вымерли более 250 миллионов лет назад, во времена Великого вымирания, Пермо-триасового кризиса.

Эвриптериды были полностью уничтожены, поэтому я не мог подобрать слов. Ни одна фраза не описала бы мои чувства.

По-моему, оно тоже рассматривало меня. Похоже, людей оно ещё не встречало.

Оно наклонило насекомообразную голову, словно размышляя, кто я такой.

Внезапно к иллюминатору подплыли ещё — ошеломлённые тем, что видят.

Детёныши сидели на спинах, судя по всему, матерей, изучая меня.

Я начал фотографировать морских скорпионов и отправил снимки начальнику.

Он вышел в эфир, и на фоне раздались радостные возгласы коллег.
— Потрясающая находка! Видишь ещё что-нибудь?
— Пока нет, но сообщу, если увижу.

Отключив связь, я продолжал глазеть на скорпионов. Они словно разглядывали меня в ответ.

Внезапно все они разошлись, и к стеклу подплыл гораздо больший, старый на вид экземпляр.

У моего аппарата были манипуляторы — захваты для перемещения камней и пород. Существо подтянуло панцирный корпус к манипуляторам, потёрлось, а затем наклонило голову, показывая крупного паразита, впившегося в неё.

Сначала я не понял, чего оно добивается, пока не дошло: оно хотело, чтобы я снял паразита.

Манипуляторы не предназначены для хирургии, но паразит был достаточно велик, и я надеялся, что смогу ухватить. Риск был огромный: убью — будут проблемы.

Но в глубине души я чувствовал, что оно отчаянно. Поэтому осторожно подвёл один «клещ» к паразиту, другой — подпер голову. Это было как игра в кран-машину, каждый миллиметр давил на нервы.

Наконец я захватил паразита, и одним твёрдым рывком сорвал мерзавца.

Скорпион дёрнулся, мотнув головой от боли.

Но вскоре, кажется, обрадовался: завертелся, как счастливый щенок.

Он снова подплыл к стеклу, дружелюбно толкнулся в «Аполлон», а потом опустился в глубину, за ним последовала вся семья.

Оправившись от пережитого, я погрузился дальше, сердце стучало уже с долей гордости.

Я доложил о встрече, показал фото — команда была в восторге. Начальник одобрил дальнейшее погружение.

Сонар подтверждал, что пещера оправдывает все ожидания NOAA.

Добравшись до середины полости, я увидел, как радар ожил вновь: к аппарату приближалось нечто огромное, футов шестьдесят в длину.

Я всегда презирал истории о живущем в бездне мегалодоне.

Но, глядя на массивную метку, вы не осудите меня за страх.

После живого ископаемого я уже не отрицал возможность гигантского монстра.

Однако страх улёгся, когда я заметил, как медленно оно движется — почти неподвижно.

Я связался с начальником, он велел приблизиться. Любопытство победило, и я направился к метке.

В кромешной тьме я ничего не видел и готовился к столкновению.

Но не успел приблизиться: чудовище само подало голос — глубокий, громкий, всепроникающий.

Звучало как призыв кита, но куда громче и с басом. Голова звенела, сердце выскакивало.

Свет внезапно осветил источник звука.

Оглядываясь назад, понимаю: люди — крошки рядом с некоторыми созданиями. Мы — вершина пищевой цепи, но не везде. Размер — один из таких случаев.

Перед «Аполлоном» плыло гигантское рыбье тело, костистое и массивное. Голова будто целиком из кости, бронированная и жёсткая. Остальное постепенно выходило из тьмы.

Ещё одно живое ископаемое. Большая, здоровая, величественная рыба.

Лидсихтис.

Гигант даже не обратил на меня внимания, удостоив лишь мимолётным взглядом.

Разумеется, я сделал фото и отправил наверх. В ответ снова грянули овации.

Наконец его огромное чешуйчатое туловище растворилось во мраке, и я больше его не видел.

Мне дали добро идти глубже, но спустя три секунды я понял, что достиг дна.

Оно отличалось от Бездны Челленджер. Серое, почти без песка. Поверхность исполосована зубчатыми шрамами.

Удивительно было то, что дно казалось мягким, словно подушкой, а не камнем.

Я обсуждал с начальником дальнейшие шаги.

Он хотел исследовать место дальше — вдруг найдутся ещё живые ископаемые.

Я его понимал: всё, что мы знали о море, перевернулось.

Я начал движение, и произошло странное: почва подо мной чуть завибрировала.

Сначала я списал это на тектонику, но внезапно земля сдвинулась так, что «Аполлон» едва не опрокинулся.

Радар вывел отметку, но это была не точка.

Белая зона занимала почти весь круг радара, словно вся окружающая область была живым организмом.

Я запустил сонар и увидел то, что сознание пыталось вытеснить.

То, что можно описать лишь словом «левиафан», двигалось — и это движение происходило непосредственно подо мною.

То, на что я сел, было не дном.

Это было живое существо.

И я его разбудил.

В панике я попытался включить интерком, но он не работал. Связь с командой исчезла.

Оставалось одно.

Убираться к чёрту.

Я рванул «Аполлон» изо всех сил.

Внезапно аппарат застыл. Двигатели работали, но он не двигался. Я проверил сонар — ничего не мешало.

Он просто не шевелился.

Интерком ожил, но вместо голоса начальника раздался глубокий, раскатистый, почти жёлчный голос.
— Нет. Оставайся.

Я онемел; страх, шок, непонимание спутались в голове.

Он… разговаривал со мной?

Я медленно включил связь.
— Кто… ты? — выдавил я, голос дрожал.

Существо пророкотало, голос был спокоен, но властен.
— Я — не «кто». И даже если бы был, это не имеет значения.

Сознание лихорадочно искало объяснения: как это… говорит по-английски? Как вообще может говорить?
— Зачем ты здесь? Как ты нашёл это место?

Я ответил правду.
— Я… я морской исследователь. Смещение земной коры открыло проход ниже, чем мы считали дном. Мне поручили спуститься.

Я его не видел, и слава Богу — сердце бы не выдержало. Но я ощущал, что оно думает.
— …ты пришёл вредить или исцелять?

Мне было страшно, но я вспомнил, как помог тому скорпиону. Если моя жизнь на кону, стоит упомянуть об этом.
— Раньше я встретил эвриптеридов… я… помог старому снять паразита.

Оно приняло мои слова и ответило.
— Спасибо.

В тоне существа было что-то умиротворяющее, и я немного успокоился, решившись задать вопрос.
— Что… что это за место?

Долго оно молчало. Наконец проговорило.
— Давным-давно, задолго до того, как ваш вид появился на планете, существа разных эпох спаслись от своих катастроф. «Эвриптериды», как вы их зовёте, не выживали в новом мире. Я позвал их сюда, наделив силой и выносливостью для этих условий. С течением лет сюда стекались и другие морские создания. Я — хранитель этого места. Моё предназначение — защищать и оберегать здешнюю природу.

Я утратил дар речи. Это существо было чем-то вроде подводного божества. Я не успел осмыслить, как оно вновь заговорило.
— Тебе не место здесь.

Я встрепенулся, ещё больше растерявшись.

Похоже, оно улавливало мои мысли, потому что продолжило.
— Ты и твоя группа… благонамеренны. Но остальные твои сородичи — нет. Они грабят, уничтожают экосистему наверху. Недавно сюда пришли морские создания и рассказали о беспределе вашего вида. Я закрою этот разлом, и возвращаться сюда нельзя. Не рассказывай никому обо мне. Уйди с тем знанием, что уже получил, но ни каплей больше.

Я понял. Увы, оно было право.
— Понимаю… — прошептал я.

На этот раз в эфире раздался лишь оглушительный рёв, который на меньшей глубине, будь у него место, мог бы разрушить целый город.

Прежде чем начать подъём, меня осенила ещё одна мысль.
— Как ты… оказался здесь?

Долгое молчание, и наконец последовал последний ответ.
— Есть тайны, которым лучше оставаться тайнами.

Меня это слегка раздражало, но я понял.

И я начал подъём.

На поверхности коллеги накинулись с вопросами, требуя объяснить, почему я пропал из эфира.

Начальник был вне себя.

Но в конечном счёте всё это не имело значения.

На следующую ночь я вернулся к станции, чтобы убедиться, что отверстие закрылось, — и оно действительно закрылось.

Думаю, я никогда не забуду пережитое в бездне. И, честно, кто-нибудь смог бы? Это было потрясение, которое мне не до конца понятно.

Медиа тоже не могут перестать говорить об этом: снимки современных доисторических чудищ облетели весь интернет.

Если появится новая трещина — ещё одна рана Земли — и мы обнаружим нечто подобное, я туда не вернусь.

Потому что я всё ещё не знаю, что это было.

И не хочу знать.

Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit

Подписаться на Дзен канал https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

«Шута ко мне! Королю скучно! Адольф!»

Голос короля Реймонда, мощный, как труба, ещё гремел под сводами зала, но слова уже путались, цепляясь за пьяные губы. Третий час после полуночи, а пиршество не стихало, гости держались насмерть — если не считать дюжины вельмож, распластавшихся под дубовыми столами, да ещё с десяток, храпевших прямо на скатертях в лужах прокисшего эля.

Воздух был плотным от вони: жареной баранины, прокисшего пива, немытых тел и дыма потухших свечей.

Единственный музыкант, ещё державшийся на ногах, водил смычком по расщеплённой скрипке — это больше было похоже на зубную боль, чем на музыку.

Не выдержав, маршал зарычал, потянул себя за бороду одной рукой, а другой кинул в бедного музыканта обглоданную баранью ногу. Тот не успел уклониться — жирный след остался на его рваном шапероне. Музыка смолкла. Музыкант скрылся под столом вместе с инструментом.

Безумный монах открыл глаза, залез под стол и забормотал псалмы, дрожащими пальцами вытирая пьяные слёзы.

Единственный трезвый человек в этом аду — распорядитель пира Адольф. Он вздохнул и достал из складок широкого рукава мантии колокольчик.

— Адольф! Голову тебе с плеч, гоблин безрукий! Перестань трещать, просто позови его!

Но распорядитель уже спрятал колокольчик — шут услышит этот сигнал в любом месте замка и примчится со всей возможной для его возраста скоростью. Король зовёт. Король хочет песен и танцев!

Паяц уже нырнул в одну из своих секретных лазеек — узкие, как норы, ходы пронизывают стены замка, как артерии, и никто, кроме шута, не знает всех входов-выходов.

Даже сейчас Адольф ожидал, что Мантикор появится из-за кресла, как он любит, и приобнимет короля за плечи, чмокнет в щёчку и с хохотом убежит, звеня бубенчиками.

Не угадал. На этот раз шут свалился с неба. Прямо с дубовых потолочных балок рухнул вниз, упал на широкий стол, разметав кувшины с рейнским, уморительно застонал, выгнулся дугой и заметил, что плащ горит.

— Ой, попал-упал! Матушка, жарко-о!

Его пестрый шаперон тлел от свечи. Оплывший от сна кардинал проснулся и уставился осоловевшими глазами на карлика на столе, соображая, почему это блюдо ещё не начато.

— Ой, — сказал карлик. — Горю! Ой, мамочка, горю!

Он кувыркнулся на пол, заплясал, звеня колокольчиками на шапке, а его шоссы вспыхнули, вынуждая задирать ноги чуть не до потолка.

Король молчал.

Адольф присмотрелся — и ужаснулся. Его Величество впился пальцами в дубовые подлокотники, побагровел, в глазах отражался танцующий в огне шут, а из уголка рта стекала слюна, блестящая, как нить паутины.

Шут схватил кувшин с вином, вылил на пламя, остатки залпом допил и разбил посуду об пол.

— Уф! Старость — не радость! Правда, великий в прошлом Рэймонд? Обложился мясом, и ниже пояса окорока отрастил! Так победим! А зачем королю проблемы? Никаких больше войн и вторжений! Никаких славных битв — зато каждый день славное вино, и злая жена в отъезде уже год! Мне знакомый шут из Лунарского замка сказывал, что твоя королева даже начала улыбаться. Разлука пошла ей на...

Что-то тяжёлое и тупое (позже оказалось — серебряный кубок с гербом) прилетело в солнечное сплетение шуту, прервав неудачный монолог. Он охнул и упал на мягкое место — то самое, по которому проходятся розги в детстве и плети чуть позже. Потерял на мгновение доступ к воздуху и выпучил глаза, как утопленник.

Король, пошатываясь, поднимался. За его спиной вставала огромная тень, дёргающаяся то ли от злобы, то ли от сквозняка. Адольф незаметно скользнул назад, в угол. Сейчас не нужно попадаться Высочеству на глаза.

— Палач! — закричал король так, что огоньки свечей на мгновение склонили ярко-красные головки. — Палача ко мне!

Адольф заметил беспомощный взгляд шута. Тот посмотрел на короля, перевёл взгляд на Адольфа, развёл руками — и продолжил шутить. Вынул из колпака скрипку и, пока стража бежала к нему через зал, успел порвать струну.

Король бился в немом бешенстве. Кресло скрипело, раскачиваясь, словно люлька. Сейчас ничего нельзя было поделать. Абсолютно ничего. Как на той давней «свадьбе простолюдинов», которую посетил улыбающийся, стремящийся быть ближе к народу король. Трупы гостей вывозили ночью за город и сжигали у Чёрных Камней, а голову невесты так и не нашли — говорят, она до сих пор смеётся, пугая моряков.

Палач схватил за шиворот паяца и придушил немного, чтобы тот хотя бы перестал дёргать струны. Серый, как мертвец, музыкант спрятался под столом. Маршал встал во весь рост и сложил руки по швам. Адольф затаил дыхание — сейчас лучше не отбрасывать тень.

— Что с ним делать, Ваше Величество? — палач крепко держал шута за шиворот и преданно смотрел на обезумевшего правителя. Его пальцы впились в шерстяной воротник, будто когти хищной птицы. — Сколько плетей назначите?

Король молчал. Глаза, пустые, как у жареной рыбы, смотрели в неизвестность. Никто не решался прервать тишину.

Маршал икнул и спрятался под стол к музыканту.

Адольф выдохнул еле слышно — кажется, обошлось. Сейчас нужно только позвать слуг, чтобы отнесли его величество в постель, и можно приниматься за уборку.

— Казнить, — ответил король. — У тебя ещё стоит за занавеской та небольшая гильотина? Та, что для птиц? Этот старый карлик идеально к ней подходит.

— Нет! — крикнул шут и забился в железных руках палача, как бездомная собака на цепи.

— Нет..., — прошептал Адольф, сжимая в руке колокольчик, которым завтра некого будет вызывать.

— Нет..., — вырвалось у музыканта. Толстый маршал ткнул его кулаком под рёбра и выпустил газы.

— Это точно? — переспросил Мастер Топора. Он будто спрашивал, что будет на завтрак. Идеальный, как и Адольф. Как и старый шут. Идеальные псы в конце пути отправляются в ад. Никаких небес для слуг.

— Я похож на шута? — скривился король и сел. Тень рухнула следом, спрятавшись за широкой спиной. — Казни этого дурака или прикажу казнить тебя.

— На рассвете, Ваше Величество?

— СЕЙЧАС ЖЕ! — закричал король и начал метать всем, что под руку попадётся, пока палач тащил упирающегося карлика, пока звенели бубенцы, пока расступались гости — те, что притворялись спящими или немыми всё это время.

— И принеси мне его уродливую голову! — крикнул вдогонку король, вытер рукавом жирный рот и мокрый лоб.

— Адольф! Где ты? Где ты, старый обманщик! Налей мне вина — или отрублю тебе башку и буду пить кровь, как из кубка!

Адольф шагнул из тени.

***

Король Реймонд проснулся от ужасной головной боли, которая раскалывала череп на две воющие половины. Яркое солнце било в щель между ставнями, раздражая глаза. Страдалец застонал и накрыл лицо мокрой от пота подушкой. Но это не помогло.

Во рту — кислота, горечь и что-то запёкшееся, похожее на кровь. Такой вкус, будто ночной горшок перевернули прямо на язык. Сам же обрубок дьявола прилип к нёбу, как мясо к раскалённой сковороде.

В голове — гул, словно сто пьяных гномов колотили кувалдами по наковальне у него в темени.

Король Реймонд перестал заниматься самоанализом и вырвал на пол часть того, что ел ночью. Желчь жгла горло, оставляя вкус медной монеты на языке.

— Не помню ничего, — бормотал он, роясь под засаленной периной и вытирая губы простынёй. — Как тогда, после венчания с этой злобной дурой. Адольф! Где ты? Дай вина! Голова раскалывается! Голос, кажется, сорвал...

Его баритон и правда сейчас звучал хрипло, будто пропущенный через тёрку — это последствия вчерашних криков и пьяных песен.

Наконец он нашёл под подушкой серебряный колокольчик и осмотрел его, прикрывая воспалённые глаза ладонью — точно как румынский князь... как там его звали?

— Где же ты, Мантикор, когда так нужен своему королю? Не помешала бы парочка твоих похабных песенок. А заодно и кувшин с живой водой притащить с кухни... Не то велю сделать из твоего колпака занавеску для уборной.

Наконец, король понял, что нужно **потрясти** колокольчиком, а не шипеть, как задыхающаяся змея. И он сделал это ужасным напряжением воли, выдерживая противный, бьющий по вискам пищащий перезвон. Этим утром он был ещё хуже, чем обычно. К ноткам тупости добавилась, кажется, злоба и немного издевательства. Рыгнув в бесконечность, король отшвырнул его и упал на подушку, тяжело дыша.

Дзынь-дзынь!

Вдалеке он услышал эхо — будто отголосок его выступления. Карлик услышал и уже тряс своей миниатюрной головкой, приближаясь. Старый добрый Мантикоша всегда поддержит своего хозяина.

— Вина... — прошептал король.

Эти потайные ходы давно пора запретить: залить кипящей смолой, насыпать туда яда, освятить, понаставить ловушек... Но шуты так умело ими пользуются, что ещё ни один хозяин замка не решился уничтожить шутовские тропки. Чёрт, да тогда вино будут нести до обеда! А чтобы вызвать шута, нужно будет посылать на поиски слуг или поселять дурака в соседней комнате. Нет уж. Пусть ползает, старик. Говорят, что во время штурма замка эти узкие проходы спасают жизни не только слуг, но и королевской семьи.

Дзынь-дзынь!

Теребоньканье бубенцов было совсем рядом, за стеной. Шут как крыса уже пробирался в своей норке где-то над головой.

Дзынь-дзынь!

— Не поторопишься — отдам тебя палачу, несмешной карлик! — выдавил из себя крик «повелитель мокрой кровати» и слабо стукнул кулаком в стену над головой. — У меня есть гильотина для птиц, твоя голо...

Что-то мелькнуло в больной голове. Какая-то ненужная мысль, что-то, о чём он забыл. Что-то, связанное со смертью. Мантикор вчера умер? Нет, ерунда какая.

— Кто звал музыканта?!

Где-то у подножия кровати вылетел камень из стены, и по полу покатился хохочущий разноцветный клубок.

— Кто звал Мантикора и его баллады о самом главном!

Король расслабился и не смог удержать улыбку. Живой ещё дед... а куда он денется?

Старый клоун уже карабкался на кровать. Бубенцы звенели, гудела скрипка на боку, когда он задевал ею о матрас. Простыня натянулась — и король увидел, как поднимаются, словно флаги кораблей на горизонте, рога колпака. Шут, тяжело дыша, завершил подъём.

Лицо он сегодня раскрасил так, что не было видно щёк. Краски, угля или чем они там уродуют морды, старик не пожалел. Губы — алые, как у девицы, — потянулись в стороны, как на паучьих нитках.

— Долго, — буркнул король, делая вид, что зол, но ему трудно было скрывать улыбку. — Зубы отбелил? Когда успел, дурак?

— Ваше Величество, знаете, чем вы похожи на мою покойную жену? Вы оба любите лежать без движения, когда я сверху!

Шут затряс головой и вытянул из скрипки звук, как леску из воды.

— Ты никогда не отличался юмором, старик Мантикор. Жена всегда укоряла меня излишней добротой. Держать при дворе безумного, уже сотню лет не смешного шута — это слишком даже для такого добряка, как я.

Король поправил пуховую подушку за спиной и уселся вертикально, чуть удобнее, чтобы лучше видеть прыгающего в ногах паяца.

— Ладно, попробуй пошутить ещё раз. Пусть это будет смешно — так уморительно и адски смело, чтобы я забыл о головной боли и сухости во рту. Давай, не бойся, можешь говорить о своём короле, пока никто не слышит.

Тыльную сторону ладони он приложил ко лбу и прикрыл глаза. Что-то мелькнуло во взгляде карлика, но король не заметил — как не замечал многое и раньше.

— Может, песню? Про стаканы на стол и прочую посуду? — карлик провёл смычком по струнам. Маленькая скрипка издала вой или скрежет — в любом случае королю это не понравилось, и он, не открывая глаз, попытался пнуть шута, но не попал — тот ловко отскочил в сторону, хихикая.

— Ну понял-понял. Не бурчи, старик. Вот новая шутка, прямиком из-за границы. Почему короли носят короны? Чтобы скрыть дыру от секиры палача!

Шестерёнка провернулась в той части мозга короля, что отвечает за память, но помочь уже не смогла. Слишком много было выпито прошлой ночью. Реймонд прикрыл один, красный от воспаления глаз, и поискал артиста, который размазывал сажу под глазом, стараясь изобразить слезу.

— Что ты делаешь, старик? Зачем столько краски на морде? Что с тобой? Умирать собрался?

Шут дунул в свирель, вызвав на волю жуткий сюрреалистический звук, похожий на адский горн. Потом развернулся и уставился хозяину прямо в глаз, будто хотел проникнуть в голову и охладить горячий от боли, потерявший воспоминания мозг.

— Ваша Милость, ваше дыхание сегодня пахнет так, будто в вашем рту ночевала вся королевская конница!

Король открыл второй глаз.

— Хотите знать, почему шуты живут дольше королей? Мы умеем смеяться... пока вы спите.

— Лучше бы ты умел делать вино из воздуха. Сгоняешь по-быстрому на кухню для своего короля?

Шут не ответил, зато прижал скрипку к плечу, достал смычок и провёл по струнам, вызывая жуткий скрип.

— Ваша борода сегодня особенно пышна! Напоминает мне ту, что я видел на отрубленной голове вчера.

«Он даже и не пытается шутить, — подумал король. — Даже не собирается развлекать меня, размалёванный, отслуживший своё урод у моих ног. Не тот пошёл уже слуга, не тот. Разберусь с ним завтра, сегодня мне плохо»

— Адольф! Адольф, принеси вина! Где этот чёртов хранитель печатей и подпиратель колонн?

— Чем отличается король от свиньи? — продолжил шут, будто не слышал недовольства единственного зрителя. — Свинью режут тихо, чтобы не пугать остальных.

— Что ты сказал? Адольф! Это уже слишком, а ну слезь с моей постели, карлик. Сегодня ты точно лишишься головы!

Шут затряс башкой с такой силой, что колокольчики на колпаке зазвенели оглушающе громко и нагло. На такой шум точно должна была сбежаться стража. Потом он перестал и злобно уставился на своего короля. Сорвал колпак и бросил его на постель, а бубенцы продолжали звенеть. Глухо, вдалеке, но всё так же звенели.

— Пока звенят бубенцы — я жив.

— Ах ты!.. — король схватил подушку и кинул в наглеца, но тот с хохотом уклонился, сделал кувырок и с грохотом рухнул на пол. Бубенцы продолжали звенеть. Колпак неподвижно лежал у ног, а звук бубенцов не затихал и даже становился сильнее. — Адольф! Где ты, собака!

Маленькие ножки застучали по полу, обходя кровать слева, и, внезапно испугавшись, король метнулся на правый край. Сердце в груди грохотало, как отрубленная голова по деревянным ступенькам.

Голос раздался снизу — он опять шутил, глупый шут:

— Вы знаете, почему гильотина так популярна? Она делает королей короче — а народ счастливее!

— Палач! — крикнул Рэймонд и вдруг вспомнил. — Мантикор? А разве я не приказал казнить тебя вчера?

Бедный-бедный король. Лучше бы он не спрашивал. Тогда бы не испугался так сильно и не забыл бы о кинжале, который хранил под матрасом. У него был бы шанс. Но он спросил. И вспомнил, как палач волок шута за шиворот. И услышал, как шуршит стена справа, и повернулся. Ему сверху отлично был виден открывшийся узкий проход в стене, почти у земли. Такой узкий, что только крыса или маленький злобный чёрный кот мог там пролезть. И ещё карлик-шут.

Из прохода поспешно лез кто-то разноцветный, лысый, морщинистый и маленький. Он пыхтел, выкручивался, вертелся и выходил из стены, как выходит бастард из чрева потаскухи. Колпак он сорвал, как освободил руки, и бросил оземь — наконец-то закончилось мерзкое дребезжание.

— Мантикор, долго идёшь!

Весь в красно-серой пыли шут свалился на пол и мгновенно натянул головной убор. Бубенцы продолжили звенеть.

— Были неотложные дела, — буркнул новоприбывший и посмотрел вверх. — Здравствуй, Рэймонд.

— Как ты со мной!.. — взревел король, но не успел договорить и обернулся на шум. Успел только заметить длинную, острую, быструю тень — и обломок смычка с заточенным концом вонзился ему в открытый глаз и прошёл сразу в мозг.

***

Бертольдо вытер руки о простыню, осмотрелся последний раз и спустился вниз. Мантикор обыскивал королевский сундук, искал шкатулку — как всегда медленно, как любят эти жабоеды.

— Ты готов? Скоро королю понесут завтрак, и жена палача забеспокоится — пора уходить.

Мантикор крякнул и, чуть не рухнув в сундук вверх ногами, всё-таки достал большую расписную шкатулку.

— На память, — буркнул он.

— Тебе её тащить между стенами, — махнул рукой Бертольдо. — Что с палачом?

— Споткнулся и головой на лезвие топора нахромился. Я не виноват.

— Верю, — сказал Бертольдо и затрясся от смеха. Колокольчики зазвенели. Мантикор со своими бубенцами подхватил, и они пару секунд дали себе расслабиться.

— Ладно, хватит.

— У меня будет ещё король? — Мантикор ещё не так стар, как думают в ордене.

— Конечно, — ответил Бертольдо и отвёл на мгновение взгляд. — На Севере ещё остались бесхозные короли. Выберешь себе одного. Пока звенят бубенцы — короли будут плясать под наши дудочки. Только в следующий раз лучше занимайся воспитанием, чтобы наглеца не заказывали. Хотя этот был туп и ленив — жена, которая займёт трон, будет лучше править.

— Это... она? — осторожно начал Мантикор и отпрянул от взгляда старшего.

— Не твоё дело, шут. Уходим.

И они нырнули каждый в свою нору.

***

Адольф поднимался по винтовой лестнице, стремясь первым сообщить королю ужасную новость, но вдруг замер. Из-за стены справа донёсся звон бубенцов.

Он напрягся. Что это? Неприкаянная душа невинно убиенного шутовского артиста?

Звон повторился, стал чётче — будто кто-то приближался. Адольф шагнул назад, прижался боком к холодному камню. Бубенцы прозвенели вновь — теперь уже прямо за стеной, вторя первым в пугающем унисоне.

«Teufelsspuk!» — выругался он, схватился за крест на груди и рванул вверх, как испуганный поварёнок.

Королева возвращается. Палач напоролся на собственный топор. Его Высочество должно прийти в себя и вернуться к исполнению своих обязанностей — пока она ещё не появилась. За этой женщиной нужен глаз да глаз.

***

Мой телеграм канал: https://t.me/severmisha

Поддержать рассказ на АТ - https://author.today/work/451167

Это перевод истории с Reddit

Когда мне было восемь, я нашёл коробку-диораму. Возможно, вы видели такие раньше или даже делали сами для школы, скаутов или ещё чего-нибудь. Тогда я не знал, как она называется, — просто длинная деревянная коробка с круглым отверстием по бокам и несколькими маленькими ромбами матового стекла, вставленными в верхнюю грань.

Я нашёл её за заброшенной средней школой Стоунбрук; она лежала, будто аккуратно оставленный подарок, на куче поломанных поддонов и старой изоляции. Даже не понимая, что это, я чувствовал, что вещь особенная. Открыть её было невозможно, а вес, конструкция, даже резьба по дереву говорили о чём-то необычном.

И тогда я приложил глаз к коробке.

Солнечный свет проникал сквозь мутное стекло, разламывался и тек, посылая мягкие струйки сияния, которые взбегали по стенам и обвивали фигурки внутри. Я видел комнату, наверное гостиную. Люди были абстрактными, едва различимыми как люди, и всё-таки я знал о них. Вот это мать. Вот это папа. Пара детей, а на подлокотнике дивана — серая кучка, которую я принял за кота. Все они, казалось, сидели вместе и смотрели на коробку, которую я счёл телевизором.

Я не понимал, в чём был смысл всей этой штуки, но она была странной и нарядной, так что ощущалась как сокровище. Я принёс её домой, немного опасаясь, что родители подумают, будто я украл её, и отнимут. Когда вечером отец заметил коробку, он спросил, где я её нашёл. Я знал, что надо соврать, и сказал, что в лесу, а не за Стоунбруком. Там когда-то случилось что-то плохое, и, как мне кажется, люди до сих пор обходят то место стороной.

Он посмотрел на меня, затем взял коробку, повертел в руках и прислонил глаз к одному из отверстий. «Хм. И правда странная штука. Похоже, у них вечер игр, да?» — потрепав меня по волосам, он вернул коробку. — «Отличная находка, чемпион. Будешь ещё тем пиратом».

Я улыбнулся с облегчением, но под улыбкой росло недоумение. Вечер игр? Я дождался, пока окажусь в спальне, включил прикроватную лампу и снова заглянул в коробку.

Всё изменилось. Вместо гостиной люди теперь сидели вокруг того, что походило на обеденный стол. По-прежнему отец и мать и двое детей. Я даже видел кота, спящего на серванте у дальней стены. А на столе, крохотная, но отчётливая, лежала настольная игра.

Разумеется, я никому не рассказал об изменении. В лучшем случае мне бы не поверили, решили, что фантазирую или вру. В худшем — поверили бы и забрали коробку.

Вместо этого я смотрел в неё каждый день, порой часами. Я был достаточно сообразительным, чтобы скрывать свою одержимость, хотя временами это было трудно. Я же не хотел пропустить ни единой детали.

Сцены всегда разворачивались в том же доме, но переходили из комнаты в комнату, а количество людей и животных менялось со временем. И всё же я был уверен, что это одна и та же семья и один и тот же дом.

Большую часть времени, при всей магии перемен, сцены были довольно обыденными. Просто семья, живущая своей жизнью, занимающаяся делами. Крошечные статуэтки без лиц каким-то образом всегда давали мне понять, что именно происходит и что они при этом чувствуют. Я помню, как сын подрался в школе. Как дочь пришла на первый урок балета. Ссоры мужа с женой и моменты, когда они собирались вместе, чтобы отпраздновать или утешить друг друга.

Когда мне исполнилось шестнадцать, я заметил перемену в отце. Он почти не спал, а если засыпал, то сидя в кресле, подальше от жены. Они стали чаще ссориться, все проводили меньше времени вместе, и через несколько месяцев я стал бояться, что они разойдутся.

Сцены менялись не каждый день, поэтому мне приходилось ждать до выходных, чтобы увидеть, что нового. Отец обнимал мать, а дети прижимались к ним обоим. Я даже прослезился: что бы ни происходило, они, похоже, справились.

А ещё через две недели он убил их всех.

Той ночью он снова сидел на диване, с ноутбуком на коленях. Я понимал, что было поздно, несмотря на льющийся свет. Тени, падавшие на пол и стены, походили на демонов, окруживших его, и пока я смотрел, желая, но не в силах утешить, рядом с ним на диване появилось нечто крошечное.

Это был нож.

За все бесчисленные часы, что я наблюдал за коробкой, это единственный раз, когда я увидел её измениться именно так. Движение переходов резануло мозг так, что я едва не отдёрнул голову после второго сдвига, и не только из-за того, что происходило внутри.

Сначала он идёт в комнату сына и вонзает ему нож в ухо, наваливаясь сверху всем телом. Потом — к дочери: перерезает ей горло и вспарывает живот. Сцена щёлкнула ещё дважды, чтобы я наверняка увидел оба ранения.

Потом была жена. Этот переход тянулся медленнее, почти двенадцать часов. Когда произошёл последний сдвиг, нельзя было сказать, что она когда-то была человеком. Лишь абстрактные обрывки кого-то, разбросанные по кровати, полу и даже стенам.

После этого я больше никогда не заглядывал в коробку. Я арендовал банковскую ячейку, и она лежит там с тех пор. Возможно, стоило уничтожить её или выкинуть, но у меня не поднялась рука. Я как будто знал, что, хоть я и покончил с ней, она со мной — нет.

Это стало совершенно ясно несколько недель назад. Я перестал быть собой: ужасные сны, ещё худшие мысли. Не сплю, взрываюсь из-за пустяков. Осознав, что замечаю собственное поведение, я почувствовал себя только хуже. Последние пару дней я изо всех сил стараюсь держаться, но чувствую: надолго меня не хватит. Нужно что-то делать.

Я собирался всё это записать, перечитать, и, если не покажется полной чепухой, отдать записку жене утром. Может, она и не поймёт, но хотя бы узнает, что творилось у меня в голове.

Вот только прямо сейчас я увидел его рядом с собой.

Нож.

Я никогда не видел его раньше… ну, не так близко и не так давно. Я твержу себе, что нужно от него избавиться, убрать его подальше от меня и от семьи, но сделать этого не могу. Может, потому что решение на самом деле не за мной. Или потому что на самом деле я этого хочу. А может, из-за того, что я только что увидел.

Я действительно поднялся с места и попытался выбросить его, пусть даже просто во двор, лишь бы он не был у меня перед глазами и в пределах досягаемости. Я открыл входную дверь, занёс руку, готовясь бросить нож, и тогда увидел его, парящего среди мутных ночных теней у линии деревьев.

Это был глаз. Чудовищно огромный, он метался туда-сюда, пугающий и пугающе знакомый. Ведь я знал этот глаз, правда? Прекрасно знал чудовище, которому он принадлежал.

Это был я.

Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit

Подписаться на Дзен канал https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Это перевод истории с Reddit

Первое сообщение пришло в прошлый понедельник. Просто лёгкий «дзинь» от неизвестного номера.

«Ты забыл меня, да? Роксана 💋»

Я не знал никакой Роксаны. Ни бывшей пассии, ни экс-девушки, даже просто подруги с таким именем. Наверное, спам, подумал я. Удалил и забыл.

На следующий день пришло ещё одно.

«В том худи ты был милым, синий всегда был моим любимым цветом на тебе.»

Я насторожился. Тем утром на мне и правда был синий худи — что это, ИИ-рассылка? Случайное попадание?

Я ответил: «Кто это?»

Тишина. Я заблокировал номер.

Но сообщения не прекратились.

«Ты всегда дважды моргаешь, когда врёшь. Ты знал?» «Я видела тебя на заправке. Ты выглядел грустным.» «Ты не помнишь, но мы были влюблены.»

Я перестал нормально спать. Постоянно оглядывался через плечо. На светофорах. В лифте. Перед входной дверью.

Спросил друзей. Никто не знал Роксану. Один пошутил: «Может, это твоя сталкерша из прошлой жизни.»

Не смешно.

В среду вечером я пришёл домой и нашёл на кровати посылку. Без маркировки, без имени.

Внутри — полароид в рамке, где я сплю.

В собственной кровати.

Снятый изнутри моей комнаты.

К задней стенке была приклеена записка размашистым курсивом: «Ты выглядел таким спокойным. Всё ещё мой. — R.»

Я вызвал полицию.

Они обыскали квартиру. Ничего.

Проверили фото на отпечатки. Ничего.

Я сменил замки. Купил камеры. Поставил дополнительный засов и спал с ножом под подушкой.

Бесполезно.

В субботу вечером выключился свет.

А потом я услышал её голос.

Тихий. Из коридора. «Ты больше не убегаешь. Хорошо. Я ненавижу, когда ты убегаешь.»

Я запер дверь спальни и отступил. В кармане вспыхнул экран телефона.

«Пусти меня, милый. Ты хотя бы разговор мне должен.»

В дверь раздалось: тук-тук-тук. Не громко. Просто… терпеливо.

Я закричал. Позвонил 911.

Когда через пять минут приехали копы, её уже не было. Ни следов взлома. Ни отпечатков. Никакой Роксаны.

Я показал им переписку.

Её не оказалось.

Исчезла. До единого сообщения.

Они посоветовали поговорить с кем-нибудь. Может, обратиться за помощью.

Помощью?

Как получить помощь, если тебе оставляют полароиды и аромат духов на подушке?

Сегодня опять понедельник.

Ровно неделя с момента первого сообщения.

Я переехал к сестре. Она тоже не верит, но хотя бы я не один.

Утром она поехала в магазин.

Я сварил кофе.

Телефон завибрировал.

Одно новое сообщение.

«Ты можешь прятаться в чужом доме, но это всё равно твоё сердце. А я в нём.»

К сообщению было прикреплено ещё одно фото.

Я.

Сделано секунду назад.

Стою на кухне.

Держу кружку кофе.

Я выронил кружку. Она разбилась.

Я обежал все окна. Ничего. Никого.

Смотрел на телефон в дрожащей руке, боялся снова взглянуть на экран.

Ещё вибрация.

«Давай поговорим. На этот раз я сделаю так, чтобы ты меня запомнил.»

Я не знаю, кто она. Не знаю, что я сделал. Может, она призрак. Может, просто сломанная.

А может… я действительно когда-то её знал.

Может, я сделал что-то ужасное.

Может, забыть её было худшей ошибкой, какую я мог совершить.

Я не знаю, чего она хочет.

Но сегодня вечером свет снова вырубился.

В коридоре что-то движется.

Доски пола скрипят.

И я слышу её шёпот прямо за дверью:

«Я скучала по тебе.»

Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit

Подписаться на Дзен канал https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Это перевод истории с Reddit

Иногда мне искренне кажется, что нам просто повезло жить в хорошей реальности. Мы ходим и разговариваем, окружённые тем, что называем нормальностью, и блаженно не замечаем гнилых, разлагающихся ужасов, кипящих под этим первым слоем. Думаю, есть плохая реальность, другое место. Здесь — и там.

И порой оно просачивается в нашу жизнь. Существа — отчаянные, скользкие, потемневшие — протискиваются сюда, словно тараканы, пытающиеся выжить.

Так он и появился. Я это чувствую. Я не суеверен, но он — воплощение того, как я представлял себе то другое место. Его лицо обожжено, глаза широко раскрыты и никогда не мигают. Тело тоже обожжено: кожи будто не существует, её никогда и не было, чёрная плоть лишь липнет к костлявым плечам и кривым конечностям.

У него есть волосы. Он умеет улыбаться. Понимает ли он, что это значит?

Я увидел его однажды — тогда я был обкурен до потери чувств. Впервые увидев его, я вырвал.

Думаю, он следует за мной, потому что чувствует мой страх. Он просто смотрит. Всякий раз, когда я остаюсь один, его лицо выныривает из-за двери, из-за окна, из-под кровати — откуда угодно. Волосы свисают. Глаза широко раскрыты. Рот иногда закрыт.

Я понятия не имею, чего эта тварь хочет, но ему повезло, что я с самого начала не слишком вменяем: как бы сильно я его ни боялся, он не может заставить меня действовать. Голова давно отупела от таблеток, и мне плевать, что он собирается со мной сделать. Я боюсь, да, как любой человек, но это не заставляет меня что-то предпринимать.

... Так я думал большую часть прошлого года. Похоже, он всё-таки разгадал код — нашёл способ по-настоящему напугать меня.

Пару дней назад я снова почувствовал его взгляд. Я ощутил присутствие и увидел обгорелый силуэт в дверном проёме. Мне стало интересно, что будет, если он подойдёт ближе — хватит-ли у меня смелости коснуться его?

Я оторвался от компьютера и уставился на него. Он посмотрел на меня в ответ, но его глаз не было.

Вместо них на меня глядели две пустые чёрные впадины. Я прищурился. Пошевелился на диване — впадины будто следовали за мной. Какого чёрта?

Я нахмурился. Почему исчезли его глаза?

— Эй... что тебе нужно? — наконец спросил я, не зная, что делать. — Ты уже около года торчишь здесь. Я устал.

Он не ответил. Лишь указал на свои глаза.

— Да, я вижу. Я не могу помочь тебе с этим.

Он медленно опустил руку. Пальцы дёрнулись, будто что-то вспоминали. Затем он склонил голову — не от недоумения, а словно прислушивался. Я ничего не услышал.

Потом он повернулся и ушёл.

Впервые он ушёл.

И я должен был почувствовать облегчение. Но не почувствовал. Казалось, что-то решили без меня. Как будто разговор шёл на языке, которого я не знаю, а я кивнул не в тот момент.

На следующий день тени в моей квартире начали вести себя иначе.

Потом я заметил, что с квартирой что-то не так.

Чуть-чуть.

Углы потолка больше не сходились ровно. Светильники медленно сочились чем-то тёмным, что исчезало, не достигая пола. А окна… уже не смотрели наружу.

Они смотрели в другую квартиру. И там что-то двигалось.

Я бросился в ванную, открыл кран. Из него вырвался лишь долгий, дребезжащий хрип — будто горло откашливалось внутри стен. Моего отражения там не было.

Был он.

Смотрел на меня с другой стороны зеркала. Близко. Волосы свисают. Глаз по-прежнему нет. Рот улыбается.

Только теперь я понял кое-что.

Это была не моя ванная за его спиной. Плитка была другая. Трещины. Влага. Живая, может быть. А прямо за его плечом висел крюк, будто сделанный из кости.

Я отступил.

Он зеркально повторил движение.

Но потом поднял руку, а моя осталась на месте.

И указал на меня.

И указал за меня.

Я обернулся.

И ничего не увидел.

Пока не посмотрел вниз.

Один из его глаз был вдавлен в половицы и смотрел на меня. Тогда я понял, что он не отказался от зрения — просто решил наблюдать за мной под разными углами. Даже если бы он исчез или стоял прямо передо мной, я бы не знал, откуда именно он следит. Я никогда не узнаю, где сейчас его глаза.

Меня заставляет задуматься... Я всегда был более чувствителен к этим аномалиям мира. Друзья уверяют, что с моей квартирой всё в порядке, но я знаю, что видел, и знаю, что он всё ещё наблюдает. Может, ты мне не поверишь.

Тебе когда-нибудь казалось забавным, как кора дерева напоминает глаза? Как сучки в доске будто глядят на тебя?

Ты замечал, как круги на воде движутся, словно моргают?

Они повсюду. Иногда я мельком вижу его глаза. Иногда нет. Это не избавляет от чувства, что за мной следят.

Я не знаю, что делать.

Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit

Подписаться на Дзен канал https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Конец весны четырнадцатого года. Городишко наш, не Москва, конечно, но жизнь бьет ключом. Я тогда в универе училась, сессия на носу, грызла гранит науки в библиотеке. Жара уже стояла знатная. Сижу, значит, зубрю, тут звонок от мамы. Голос – дрожит. «Катя, – говорит, – Димка… Димка разбился!». Димка – это брат мой младший. Мотоцикл его с какой-то тачкой не разъехался, короче, фарш.

Меня аж в холодный пот бросило!

Как разбился?! Мать толком объяснить не может, рыдает, говорит в очень тяжелом состоянии. Больница, куда его привезли, от моего универа рукой подать. Я, как была, в чем сидела, так и рванула туда, даже куртку не накинула.

Под дверями реанимации – вся наша семья, лица бледные. Димка, сказали, без сознания. Часы тянулись, как резина. Потом вышел доктор, сказал, мол, молодой, крепкий организм, сильные ушибы, но ничего критичного — выкарабкается. Опасность миновала.

Но вот когда Димка в себя пришел, орать начал так, что, мне кажется, вся больница на уши встала. Реально, не человеческий крик, а вой какой-то.

Позже, когда его перевели в обычную палату, я к нему захожу, а он, представьте, лежит и какую-то песенку под нос мурлычет. Только что орал словно дурной, а тут – на тебе!

Я села рядом, улыбаюсь через силу. Спрашиваю про аварию, а он смотрит, будто не понимает, о чем я. Как будто не с ним это было!

И тут началось самое "веселенькое". Димка, который еле дышал пару часов назад, вдруг встает с койки и, хромая, ковыляет к окну. Я ему: «Дим, ты чего? Тебе нельзя!» А он ноль внимания. Подошел к окну, остановился. В палате такая тишина повисла, что аж в ушах звенит. И вдруг он одну ногу на подоконник ставит. У меня сердце в пятки ушло. Оборачивается, улыбается так мерзко, и лицо, блин, как будто не его совсем, чужое. И вторую ногу на подоконник. Я к нему кинулась, а он уже вниз сиганул.

Я закричала, выскочила в коридор, всех зову. Врываемся в палату, а Димка… стоит у окна. Целый и невредимый. Я чуть не рехнулась в тот момент!

А потом Димка начал совсем меняться. Голос стал какой-то чужой, дергаться начал, глаза в пустоту смотрят. Будто кто-то им словно марионеткой управляет. Вечером вообще заявил, что если его из больницы не заберут, его тут прикончат.

Врачи ему снотворное вкатили, а ему пофиг! Не спит. Состояние все хуже и хуже. Мать, понятно, в панике, написала отказ от госпитализации, забрали мы его домой.

Дома он отоспался часов десять. Проснулся – и все по новой. Сядет у окна и часами ревет, глядя куда-то во двор. Я его спрашиваю: «Дим, ты кого там видишь?» А он пальцем тычет. Я смотрю – а там мама стоит, белье вешает.

Только потом дошло – он не на нее показывал, а на то, что за ней стояло. Говорит, там девушка какая-то стоит, словно тень.

А потом шепотом произнес, что аж мурашки по коже побежали: «Она за мной пришла. Забрать хочет!».

И тут же резко сорвался на кухню, забился под раковину, в самый темный угол, и ржет. Таким смехом жутким. Я за ним побежала, трясущимися руками свет включаю, спрашиваю: «Ты о ком? Чего ты ржешь, придурок?!» А он мне тихо так, с той же жуткой ухмылкой: «Это не я смеюсь. Это она смеется».

Вся семья это слышала. Мы просто охренели от ужаса!

Мать ему опять таблеток в рот напихала, на свою кровать уложила спать. Я тоже в их комнате пристроилась, на раскладушке. Мало ли что.

Среди ночи просыпаюсь от странного ощущения. Будто кто-то мне ноги веревкой связывает. Открываю глаза – Димка! Пытаюсь вырваться, а он смотрит на меня, и глаза у него… красным светятся. Реально, как угольки в темноте. Придвинулся, лег рядом и пялится.

Это же был мой младший брат, которого я с пеленок знала, но в тот момент мне хотелось от него бежать куда подальше, орать и звать на помощь.

Он вдруг хватает меня за волосы, дергает так, что искры из глаз посыпались. Я на секунду отключилась от боли. Открываю глаза – Димки нет, ноги развязаны. Думаю, кошмар какой-то лютый приснился. Поворачиваюсь на другой бок, а рядом со мной… рядом со мной лежит какая-то девушка! Бледная как покойник, с черными волосами.

В комнате тихо-тихо было. И тут мой визг, наверное, всех соседей на нашей улице перебудил.

Родители прибежали, я им в истерике пытаюсь объяснить, что случилось. Они в шоке, слов нет. И тут откуда-то в районе крыши дома доносятся дикие вопли Димки. Мы туда. Он на чердаке стоит, сам с собой что-то бормочет. Увидел нас, повернулся, и опять эта улыбочка мерзкая.

«Ну что, сестренка, – говорит таким скрипучим, чужим голосом, – как ножки твои? Понравилось? А с Леночкой моей уже познакомилась ночью?»

В этот момент меня будто прорвало. Я просто разревелась, как маленькая. Димка увидел это и озверел, лицо перекосилось, реально как у беса какого-то. Подскочил, схватил меня за волосы, реально от пола оторвал. Отец кинулся его оттаскивать, так он его другой рукой так отшвырнул, что тот об стену приложился. Димка заорал на меня что-то нечленораздельное и рухнул без сознания.

Утром он очухался уже привязанным к стулу. Перед ним сидела баба Маша, наша местная знахарка. Она пристально посмотрела на Димку и говорит — с места аварии он не один вернулся. Прицепилась к нему неупокоенная душа какая-то. Девка молодая, на той же дороге насмерть разбилась.

Тут-то мы и поняли, про какую «Леночку» он говорил!

Баба Маша что-то пошептала, яйцом покатала, свечками поводила. Сказала, что изгнала дух этот. По ее совету Димку опять в больничку долечиться положили.

Через пару недель вроде ему получше стало. Но все равно, нет-нет, да и проскальзывало в нем что-то чужое. Взгляд какой-то пустой, или бывает улыбнется так, что мороз по коже.

В общем, родители не выдержали. Продали дом и переехали в другой город. Подальше от всего этого. Димка на новом месте потихоньку в себя приходить начал. Сейчас вроде совсем нормальный. Работает, даже девушка у него появилась.

Только вот я иногда замечаю… Как он задумается, взгляд у него становится такой же, как тогда, в больнице. Или вдруг начнет мурлыкать ту самую песенку. И мне опять не по себе становится. Кажется, та «Леночка», она не совсем ушла. Просто затаилась где-то глубоко внутри него. Ждет.

И от этой мысли, знаете ли, до сих пор не по себе!