CreepyStory

Молодые листья берёзы так блестели на майском солнце, что не хотелось отрывать от них взгляд. Я смотрел на них и улыбался, прислушиваясь к ругани, доносящейся из гаража. Опять чего-то не поделили. По-любому Виталик и Миша, они с детства так.

Сегодня мы договорились собраться в этом самом гараже, посидеть, отдохнуть хорошенько. Вместо машины весь гараж занимал огромный стол, сами понимаете для чего туда поставленный. По мере приближения я хмурился, потому что ругань была уж какой-то совсем злобной. Ну чего могло случиться так сразу? Ещё даже пить не начали… наверное… Ускорил шаг.

— Мужики! – Кричу я, едва заглянув в гараж. – Вы чего орёте?

— Андрюха, долбоёб, какую-то хуйню притащил. – таращился на меня Виталик. - И теперь ебанёт, если отпустит!

— Чего? – скривил я лицо в непонимании.

— Вот, смотри!

Друзья расступились, и взору предстал Андрей, сидящий на стуле. Правая его рука была вытянута вперёд и сжата в кулак. Левой он держалася за голову, раскачиваясь вперёд-назад. “Ну пиздец” – подумал я. “Вроде ж ещё не совсем алкаши, и не такие старые, а уже всё, того.”

— Ну и что там у тебя? – Подошёл я к сжатому кулаку и внимательно посмотрел. – Петарда какая? Бомба? Или что?

— Да не ебу я! – Натужно ответил Андрей. – Шарик какой-то, маленький, вон там, возле гаража валялся…

— Шарик? – Почти успокоился я. – И что? С чего вы взяли, что ебанёт?

— Да потому что ебануло уже, три раза! – Прокричал Миша из-за спины.

— В смысле? - Снова скривил я лицо.

— Андрюх, давай ещё раз, пусть сам посмотрит. – Осторожно попросил Виталик Андрея.

— Бля, мужики. – Почти плакал Андрей. – Больно ведь, очень больно.

— Да какой тебе больно, пиздабол! – Воскликнул Виталик. – Тебя сразу на лоскуты рвёт, чему там уже болеть?

— А ты сам попробуй! Сам давай! – С криком бросился к нему Андрей.

Виталик попятился к выходу.

— Что, зассал? Зассал, да?

— Тихо, Андрюх. – Попытался я его успокоить, похлопав по плечу. – Вы просто выпили лишнего, вот вам и мерещится всякое…

— Да? – Дыхание Андрея стало прерывистым и глубоким. – Уверен? Горячка у меня? На, смотри!

Андрей разжал руку. На мгновение я успел заметить действительно малюсенький блестящий шарик. Но подробнее рассмотреть не успел. Взрыва не было. Точнее, никаких звуков я не услышал. Меня просто отбросило в стену, и через пару секунд я упал на пол, как-то странно подпрыгивая. Я вращал глазами, глядя на изуродованных друзей. Кто-то ещё шевелил конечностями, но в целом всё выглядело так, что они уже не жильцы. От Андрея, как и говорили, вообще не осталось видимых частей. Точнее, он был повсюду – на стенах, на потолке, на мне… Попытался встать, но понял, что не чувствую тела. Точнее, чувствую сильную боль в спине, но тела как будто призрачное, ненастоящее. Руки вроде на месте, а вроде и нет. Повернуть голову и посмотреть не могу – шея не работает. Ну и что делать? Лежу, глазами хлопаю, говорить не могу - вместо голоса шипение. Друзья уже не двигаются, всё, конец. Становится на всё плевать. Улыбка пробивается через ошмётки Андрюхи на моём лице, и я решаю вздремнуть. Помогут – хорошо, не помогут – да и хер с ним. Достаточно пожил. Закрываю глаза и чувствую, вот именно чувствую, что откуда-то сверху опускается огромный пресс. Хочу посмотреть, но всё – раз закрыл глаза, уже не откроешь. Но это точно был пресс, потому что через секунду мою голову сжало до хруста.

Вспышка. Вот как будто сфотографировали, точь-в-точь. Открываю глаза – и да, даже след такой же остался в поле зрения.

— Ну что, веришь теперь? – Злобно рычит Андрей, стоя точно там же, где я пытался его успокоить перед «взрывом».

— Ебать… - Осматриваю я своё тело, руки трясутся, мозг отказывается синхронизироваться с происходящим.

— Вот тебе и ебать. – Грустно подтвердил Миша. – Что теперь делать-то?

— Ну… - Я потряс головой, пытаясь начать думать, и повернулся к Андрею. – А нахера ты вообще этот шарик взял?

— Знаешь, как он на солнце блестит? – Восторженно ответил Андрей. – Я думал, вдруг бриллиант какой или ещё что.

— Бриллиант возле гаража. – Покачал я головой. – Ну ты пиздец, Андрюха.

— А что? – Обиженно нахмурился он. – Вдруг уронил кто? Да и вообще, интересно же, что это за хрень.

— Так. – Жестом я попытался сосредоточить присутствующих на главной проблеме. – Нужно думать. Бросить Андрюху мы не можем, не по-мужски это.

— Так пробовали уже. – Усмехнулся Виталик. – Этот мудак побежал за нами с криком «подыхать – так вместе!»

— Тю, сука, друзья, называется. – Мотнул я головой с улыбкой.

— Ну а что, Жень? – Обратился ко мне Миша. – Жить-то хочется.

— Так. Блин. – Продолжал я искать выход. – А что, если взорвать под водой? Или как-то руку через стену просунуть? Может, удар будет не таким сильным, и Андрюха максимум без руки останется.

— Охуенный ты тоже друг, спасибо тебе. – Поклонился Андрей.

— Да бля, думаю я, варианты перебираю. – Отмахнулся я.

Значит… - Сложил я руки у лица. – Как только он разжимает руку, сразу взрыв?

— Угу. – Последовало чьё-то подтверждение.

— А если бросить, ну прям сильно, может, успеет улететь подальше?

— Не-а, мимо. – Грустно сообщил Андрей.

— Тогда всегда держи, что ещё делать? – Расстроенно взмахнул я руками, не в силах найти решение.

— Угу. Держу вот.

— Я тут ещё вот что заметил. – Вмешался Миша. – Взрыв неправильный какой-то. На третий раз уже точно понял. Я, Андрюха, Виталик – в труху, а стол на месте, полки на месте, даже стаканы не упали.

— Как заметил-то, если в труху? – Уточнил я.

— Ну не в труху, несколько секунд ещё мог видеть.

— То есть, - снова начал размышлять я, - никаких шансов у нас? Действует только на людей? Ну или ещё на животных там… Андрюх, давай один разик, мы отойдём, а ты взорвись. Всё равно оживёшь ведь.

— Бля, вот ты… - Недобро взглянул на меня Андрей. – Ну ладно. Если ради науки…

Андрюха прилично отпил из бутылки и встал:

— Ну что, вы уйдёте или я?

— Вместе пойдём, на улицу. Со стороны посмотрим, с безопасного расстояния.

Пришли на берег реки. Вроде никого. Только рыбка плещется, да мошкара в лицо лезет.

— Давай! – Кричу я, с расстояния примерно ста метров.

Мы, как группа учёных-наблюдателей стоим и внимааааательно так смотрим. Внезапно, прямо за спиной Андрея, появляется лодка – выплыла из-за кустов.

— Сто… - Успел я только поднять руку и начать кричать.

Нет, я не взорвался в туже секунду. Я отчётливо видел, как из руки Андрея выстрелили какие-то световые стрелы и, словно самонаводящиеся ракеты, полетели в наши стороны. Одновременно с этим, сам Андрей уже превратился в кучу мясца на лужайке. Удар в грудь – больно. Снова отбросило куда подальше. На этот раз ещё могу шевелиться и приподнимаюсь. Старичок из лодки в ужасе убегает, что-то крича. Значит, его не задело. Значит, застряли только мы. Пытаюсь понять степень своих повреждений. В груди дыра, одна рука сломана, болтается на коже. Ноги – вроде целы. Смотрю по сторонам – друзья валяются в неестественных позах.

— Живые? – Прохрипел я. Ответа не последовало.

Что ж, снова закрываю глаза и расслабляюсь. Забавно – как только расслабляешься и закрываешь глаза, боль сразу уходит. Становится так спокойно и даже радостно… Может, на этот раз радость из-за понимания того, что скоро мы будем в порядке? Пресс, вспышка, гараж. Ага, значит, мы теперь привязаны к этому месту. Старичок из лодки не пострадал – то есть, застрять могут только те, кто попадает в место первого взрыва – в гараж. Интересные выводы, но бесполезные.

— Андрюх, давай отрежем тебе руку, замотаем скотчем и закопаем поглубже. – Предлагаю я.

Андрюха молчит. Он ведь тоже ищет способы, и этот, кажется, наиболее эффективен.

— Ну а что, попробуем разъехаться по разным городам? – Развёл я руками. – Вдруг нас не достанет? Готов пойти на такую жертву ради друзей?

— Руби. – Сквозь зубы процедил Андрей. – Ебашь быстрее, без всяких «раз-два-три»

Наспех отыскали скотч и изоленту. Замотали кулак Андрюхи до упора – пока клейкие ленты не закончились. Всё это время он пил, надеясь успеть достаточно опьянеть к началу процедуры.

— Мужики, может это… врача какого попросим. – Жалобно посмотрел на нас Андрей, когда Виталик уже держал топор в руках.

Удар. Вопль Андрея был самым громким звуком, который я слышал за всю жизнь.

— Сам же просил, сразу, без раз-два-три. – Спокойно ответил Виталик.

— Руби блять сука, руби! – Визжал Андрей

Виталик удивлённо посмотрел на его руку. Всё ещё на месте. Кровь, глубокая рана, но кажется, кость ещё цела. Ещё удар. И ещё.

— Дрищ ебучий! Пидор безрукий! – Материл Андрюха Виталика, пока тот пытался до конца избавиться от конечности.

«Безрукий» - Невольно усмехнулся я… И вдруг что-то толкнуло меня в грудь. Опять удар в стену, падение, вокруг куски мяса, конечности, и Миша, наиболее сохранившийся из всех присутствующих.

— А как? Аааа… как? – Смотрел он то на меня, то на то место, где раньше был Андрей.

И я даже не знаю, чему он был удивлён больше – факту взрыва или моему внешнему виду.

— Ща, подожди… - шевелю я губами, но звука снова нет.

— А как ты? Как? – Миша явно в шоке, бьёт меня рукой по лицу.

Я с лёгкостью перекатываюсь в сторону и мой взгляд останавливается на теле без головы. Пресс, вспышка.

— Я что, без головы был? – Вытаращил я глаза, глядя на Мишу.

Тот молча кивнул, испуганно глядя мне в глаза.

— Мужики… как я рад, что вы, что мы… - наконец заговорил он.

— Да всё нормально, не первый раз же. – Пытаюсь улыбнуться я. – Только вот почему? Почему опять?

— Я весь день тут валялся подыхал. – Взвыл Миша. – Вы все уже того, а я лежал, ни помереть, ни встать, ни на помощь позвать...

Я посмотрел за дверь – темно. Действительно, прошло много часов.

— Итак, что мы имеем. – Расхаживал я по гаражу, придя в себя и выпив пару стопок. – Первое. Отрубание руки не помогло. Видимо, эта хрень умная, и понимает, когда в руку перестают поступать нервные импульсы или что там. Второе. Миша умирал дольше всех, а мы всё это время просто валялись тут, не оживая. Это получается…

Я задумался. Получается ведь, что если кому-то из нас удастся выжить, то он просто продолжит жить, без шансов на повторные взрывы. Может, действительно есть смысл связать Андрюху, увезти в лес, и бросить там подыхать. Мы уедем, и посмотрим, достанет ли нас шарик. А если достанет, то вдруг не так сильно? Ха, ну что, вот твоя дружба, Евгений. Жить захочешь – друзей продашь. Или закопаешь. Остальные молчали. Думаю, они тоже прекрасно понимали, что получается. Время было уже позднее, надо было расходиться по домам. Мише звонит жена, да и у меня явно пара пропущенных. Андрюха… пиздец, это ж надо так попасть. На ровном, идеально блять ровном месте. Ну пройди ты мимо, что может быть проще. Эх… От размышлений меня отвлёк звук отрываемого скотча. Андрей где-то нашёл ещё один рулон, и теперь усердно заматывал кулак. Я понимающе кивнул.

— Ну что, до завтра? – Сказал я всем сразу.

— До завтра. – Последовали мрачные ответы.

Я шёл домой, боясь каждого шороха. Мало ли. Андрюха – мужик крепкий, но вот вдруг. Не сдержится, не уследит, помрёт, в конце концов. И тогда ведь всё заново. Сидишь, пьёшь чай с семьёй, и вдруг – бах! Валяешься на полу с дырой в груди. Или вон вообще без головы. Самому-то плевать, сам-то всё знаешь… а жена? А если за столом всё семейство, новый год, например? Весёлая будет жизнь, весёлая. Может, Андрюха никогда больше не разожмёт кулак. Всё может быть. Может, и до глубокой старости дотянем. А там… а там видно будет.

Сижу, ем борщец со сметанкой. Мой любимый. Жена улыбается, говорит, внук скоро приедет. Поскорее бы. Поедем с ним на дачу. Или вообще на море. Подальше от Андрюхи с его шариком. Подальше. Ну ничего. Всякое в жизни бывает. Остальные ведь если и умирают, то навсегда, правда? Значит, мне ещё повезло, очень повезло. Да кто знает, вдруг я вообще могу жить вечно!

— Будем жить вечно? – Спрашиваю я у жены, целуя её.

— Спи давай. – Бухтит она и отворачивается.

— Ладно. – Расслабляюсь я с улыбкой. – Спокойной ночи.

Тяжёлое пробуждение. В горле какая-то трубка. Какого хера? Пшшшшш – надувается манжета на руке, измеряя давление. Грудь болит. Другая рука тоже. Всё, так быстро? Я выжил? Зову кого-нибудь на помощь. — Как вы себя чувствуете? – Спрашивает медсестра и вытаскивает трубку.

— Вроде нормально. – Хрипло отвечаю я. – Где Миша? Андрюха?

— Тихо-тихо. – Убаюкивающим голосом говорит медсестра. – Сейчас в палату приедем, там жена, сын. Ждут вас.

Ещё минут 15 лежу. Ну когда уже? Когда?

— Аккуратненько, залезайте. – Начинают переваливать меня на каталку.

Никаких аккуратненько. Залезаю так, будто и не болит ничего.

В палате жена, со слезами. Бежит, обнять хочет. Сын стоит, гордо смотрит на меня – выжил батя, не сломался.

— Так как там мужики? – Спрашиваю я после долгих радостных разговоров.

— Умерли все. Тебя-то с трудом откачали. А они вообще на куски. – Отвечает сын.

— Понятно. – Понимающе киваю я.

Что ж, вот и всё. Не продержался Андрюха даже одну ночь.

— Где вы эту мину-то взяли? – Спросил сын.

— Мину? – Нахмурился я.

— Ну да. Старую какую-то. Осколки нашли.

Когда меня выписали, первым делом я направился к гаражу. Которого не было. Вот совсем – просто чистая земля. «Взорвался» - говорили все, у кого я спрашивал. А потом расспрашивали меня, узнав или вспомнив, что это именно я там взорвался. Официальный отчёт – взрыв какой-то старой мины, которую якобы выкопал Миша (странно, что не Андрюха), и притащил в гараж. А потом мы пришли, знатно нажрались, и вот. А остальное, значит, мне приснилось. Привиделось. Было создано умирающим мозгом. Вот только враньё это. Не верю. Шифруется эта гадость, прячется. Ждёт, пока я сдохну, чтобы опять начать своё мерзкое дело. Я стал рыбаком, я хочу дождаться того старичка, который видел, который всё видел. Но рыбой обеспечены уже все родственники, а его всё нет и нет. Да и чего уже ждать. 15 лет прошло. Я и сам уже как тот старичок, наверное. Когда я просто иду по улице, я в каждом блестящем стёклышке на земле вижу тот шарик. И как дурак прыгаю к нему, разгребаю пыль, и снова плююсь, увидев результат. Мужики, я скучаю. И ведь это… это знаете, не тот случай, когда просто придёшь на могилку и поговоришь будто с живым. Это то чувство, когда скучаешь по человеку, который далеко, но всё же доступен, всё же сидит где-то на другом конце света и пьёт чай, ожидая гостей. Так это… может, я тоже загляну в гости? Верёвку и стул всегда можно найти, а можно хоть и мину откапать. Чтоб наверняка, как в легенде.

Как и всегда, я сижу на берегу, закинув удочку. Погода нынче почти всегда хорошая, и рыбы всегда много. Только и успевай закидывать. Жаль, что тот старичок не появляется, улов был бы ого-го. Скоро день рождения. Юбилей. Мужики, ну как мне без вас-то? Я скучаю, правда. Я выучил звуки всех местных птиц. Это вот, например, пеночка-весничка, а это – пеночка-теньковка. Какое милое название – «пеночка». Всегда улыбаюсь, когда слышу их пение. Сегодня я вытащил трофейную щуку. Больше, наверное, уже не будет. Да и вообще… всё хорошо. Жена жива-здорова, сын – успешен, внук – там уже и правнуки скоро. Не хватает только вас, друзья. И вот, на юбилей, посидев с родными, я приду. Приду к вам в гости. Надеюсь, вы ещё меня ждёте.

Вечное Зло. Часть 1я.
Вечное Зло. Часть 2я.
Вечное Зло. Часть 3я.
Вечное Зло. Часть 4я.
Вечное Зло. Часть 5я.
Вечное Зло. Часть 6я.
Вечное Зло. Часть 7я.
Из наушников, которые все так же покоились на голове и шее маленького пса, донеслись звуки классической музыки. Вивальди – Времена Года. Песик в ответ на это щурился, будто улыбаясь.

-А дальше-то что было?? – не смог побороть в себе любознательность Андрей.
Участковый поднял свои глаза и вперил в лейтенанта тяжелый взгляд.

- Дальше… А дальше несколько мужиков из числа бандитов смогли улизнуть под шумок. Но далеко ли сможет убежать человек, которого пинали толпой? Их побег заметили те, кто был заодно с Вадимом. Догнали их в лесу. На какой-то полянке, которая в лесу выглядела проплешиной – чистая земля в форме круга. Там их и казнили. Зверски – вилами, топорами…

Продолжали бить уже бездыханные тела.

Кровь затуманила разум мстителям.

Такого в Ольховке потом не смогли принять. Да и в других окрестных деревнях тоже. Всю братию Вадима выгнали, они стали для всех изгоями. Целыми семьями и со всем скарбом просто выгнали тех, кто потерял человеческое обличие для своих же односельчан.

И знаешь, Андрюха… Судьба- она такая… Она ведь и рассудить может. Так и произошло в этой истории. Некуда было идти изгоям. Кроме как в то самое место, где они совершили, пожалуй, свой самый страшный грех. Они вернулись в Лиходеевку и поселись на ее руинах. Отстроили новые избы и заселили те, которые остались целыми после самосуда.

Лиходеевка расширилась. Но жить им приходилось обособленно – не простили им детоубийств.

А через несколько лет стали происходить события, на которые жители Ольховки не могли закрыть своих глаз и про Лиходеевку вновь вспомнили с содроганием. Снова стали пропадать люди.

Деревенские и простые путники, что искали себе место в окрестностях или шли к городу.

Даже тенденция была… Пять человек за зиму, пять- за весну и т.д. Пятеро один за другим. Лишь изредка количество пропавших было меньше пяти человек.

Ольховка без леса не могла, но и страх не получалось побороть.

Богдан, который к тому моменту был уже стариком, отрядил в Лиходеевку гонцов, чтобы те выяснили, не видели ли они пропавших, не забредали ли те к ним в деревню. Делегацию возглавил внук Богдана- Будимир.

Позже старик корил себя за то, что разрешил внуку отправится в Лиходеевку, да поздно было.
В Лиходеевке властвовал тот самый Вадим. Как бы ни было странным, но приняли гонцов из Ольховки тепло и радушно. Все были рады гостям и не переставая хвастались, как хорошо они живут. И действительно- деревня выглядела зажиточной: свой скот у жильцов, новенькие избы, и стол ломился от яств. Природа щедро одаривала жителей возрожденной деревни.

На все вопросы об исчезнувших людях деревенские отвечали лишь то, что не видели в районе деревни чужих и незнакомых. Они, мол, давно уже не видели и не общались с другими людьми и были бы рады каждому гостю.

Атмосфера в деревне, по всей видимости, соответствовала их словам, поскольку Будимир не насторожился, а поверил словам Вадима.

Единственное, что не вписывалось в картину благополучия, так это одежда, в которую были одеты жители Лиходеевки. Мужчины носили черные рубахи, подпоясанные бичевой, женщины были одеты в черные сарафаны и покрывали головы черными же платками. Но лица всех выражали счастье и радость. Не было смурных или злых. Все говорили друг с другом и гостями с улыбкой на устах. – Участковый замолчал, делая глоток компота из своего стакана. Песик, набегавшийся на улице и убаюканный классикой, слегка захрапел, нарушив повисшее на мгновение молчание.

-Ну наконец-то, уснул шельмец… - проговорил Иван с улыбкой поглядывая на пса. – Так… На чем я там остановился, Андрюха?

- На всеобщей радости в деревне…- тотчас же напомнил Ивонинский.

- Ах да… Так вот… Тут-то и увидел Будимир Веру- внучку Вадима. И растаял. Девушка была первой красавицей Лиходеевки и Будимир влюбился в нее до беспамятства.

Только вернулись гонцы из Лиходеевки… Будимир сразу же стал умолять деда отправить сватов к семье девушки. Богдан был против. Он не верил, что зло, которое было в душе у Вадима, покинуло его. Уверял внука, что яблоко от яблони не далеко падает…

Но что можно втемяшить в голову влюбленному парню? Правильно… Не переубедить. Пришлось сдаться уговорам Будимира, да и…Брак отпрысков старост обеих деревень мог положить начало новой вехе во взаимоотношении населения двух соседних деревень.

На том и порешили. Отправили сватов и ,к всеобщему удивлению, споро получили согласие и благословение. Со свадьбой решили не тянуть, единственное, Вадим, староста Лиходеевки и дед невесты в одном лице настоял, чтобы свадьбу играли в Ольховке. Требование удивляло, но на радостях на этом никто не заострил внимания. Взяли лишь обещание, что родня девушки на свадьбе будет – как можно пропустить такое событие?

Но в назначенный день свадьбы невеста была опечалена – из Лиходеевки не явился ни один гость. Она уж было хотела отменить свадьбу, перенести ее, но Богдан рассудил так, что гости явятся позже, а то и вообще хотят загоститься в Ольховке на несколько дней и сейчас просто заняты решением насущных дел и работ по хозяйству, чтобы со спокойной душой оставить дома на несколько дней.

Девушку данные речи успокоили не сильно, но свадьбу все же сыграли.

Богдан ошибся- лиходеевских жителей в Ольховке так и не появилось ни на следующий день, ни через два… На третий день Вера не выдержала и стала умолять новоиспеченного мужа сходить к ее родственникам. Будимир понимал переживания любимой, а угрозы с ее стороны о том, что она сама пойдет в родную деревню, лишь придали ему решимости.

Внук старосты был уважаемым человеком в Ольховке и ему не прошлось просить о помощи – с ним добровольно вызвались сходить в Лиходеевку много людей, из которых он выбрал всего троих.

Долго ждали в деревне возвращения этого отряда. Вернулись они затемно, с печальными новостями – всё население Лиходеевки бесследно исчезло. По той картине, которую наблюдали во всей Лиходеевке выходило, будто покинули ее в спешке, побросав даже скотину.

Вера горевала. Она уверяла всех, что это наказание, а виновата она и ее дед.

Но в тот момент мало кто слушал девушку- Богдан решил, что нужно из Лиходеевки перевезти скотину, дабы она не погибла от голода. Если уж вернутся люди в Лиходеевку- животные их будут сохранены в целости и сохранности. Словом- забот старосте Ольховки прибавилось.

Шли дни, но никто так и не вернулся. Вера только и могла что плакать, запершись в отдельной комнате. Сколько Будимир не пытался успокоить ее- не выходило.
Староста строил догадки и теории исчезновения людей из соседней деревне, обговаривая с внуком все возможные версии. Были в этой головоломке части, которые произносили шепотом… Например… Нашли клетку за домом Вадима. Видел же ее, Андрюха? – спросил Иван с интересом глядя в глаза Ивонискому.

- Видел…- осипшим вдруг голосом ответил опер. – И даже череп нашел в этой клетке…

- Череп… Не думал, что там и такие находки могли быть, хотя и не удивлен.

- Не удивлен?? Детский череп, Ваня! Ты мне тут басни местные рассказываешь, а там ребенок погиб! Вот ты, например, знаешь кто это мог быть?? Почему умер??Кто его там запер ,в клетке этой? – не выдержал Андрей, чувствуя злость на участкового за то, что, по его мнению, Лысенко просто тратил его время на пустые россказни, цена которым- грош.

- Всё сказал? – серьёзным тоном, буравя Андрея тяжелым взглядом, поинтересовался капитан. – Выговорился? Или ещё истерики будут? Я, знаешь ли, мертвых оживлять не умею. Так что тут я - бессилен. Ты думаешь мне не жаль ребенка, чей череп ты нашел?? Смею напомнить – у меня дочь. Но я рассказываю тебе лишь то, что знаю сам. И поверь… Дальше – больше. Не готов слушать – ок. Можешь еще ножками потопать и дверью хлопнуть! – отчитал Ивонинского собеседник.

Замолкли оба, переваривая услышанное. Андрей вдруг ощутил злобу на капитана – хотелось накричать на него, кинуться с кулаками и вбить ему в глотку его же зубы. Но лейтенант тут же осекся, погасив в себе вспышку гнева. Злость нахлынула на него неожиданно и, обычно, мирный и спокойный Ивонинский поймал себя на мысли, что не понимает откуда на него нахлынули эти чувства и какова их причина.

Лицо же Ивана налилось пунцовой краской, показывая, что обладатель онного и сам пребывает в состоянии бешенства. Однако, у участкового тоже быстро получилось взять себя в руки и успокоится.

- Прости, Вань… Не знаю, что на меня нашло… - произнес лейтенант, испытывая теперь стыд за то, что злился несколько секунд назад.

- Дослушаешь меня и возможно поймешь…

Словно ощущая повисшее в доме напряжение между двумя людьми, Иосиф приподнял свою головку, которую он опустил на лапки, сладко задремав, тявкнул раз и посмотрел, как показалось оперу, с осуждением и немым укором сначала на своего хозяина, а затем и на его гостя, после чего с чувством выполненного долга снова захрапел.

- Везет ему- бессонницей никогда не страдал. - отвлёкся от главной темы разговора Лысенко. – Так ты будешь слушать дальше или как?

- Да, продолжай. Я же извинился. – все еще чувствуя себя неловко от произошедшей ссоры, пролепетал Андрей.

- Так вот... Клетка. Жители Ольховки нашли эту клетку, когда собирали скот в Лиходеевке. Видели ее и те, кто отправился ранее разведать обстановку в деревне во главе с Будимиром.
Но Будимир тогда упросил людей не упоминать о ней, чувствуя нутром, что данная находка не означает ни чего хорошего и односельчан такое известие напугает еще сильнее.
Его дед узнал об этом и высказал своему внуку за утаивание. Так и возник спор, на который из своей комнаты вышла Вера.

Богдан с трудом узнал в осунувшейся девушке жену внука. Она сильно похудела, лицо опухло от слез и посерело. Будимир же часто видел свою жену, хоть и не долго - она почти сразу выставляла его из комнаты, и понимал к чему могло привести ее эмоциональное состояние, но и то не был готов к тому, что увидел.

А Вера начала говорить.

Она рассказала, что в лесу есть нечто, вернее – некто, кого она могла лишь именовать ОН. ОН- очень злой, но… Он способен помогать людям, если те попросят ЕГО. И если люди будут слушаться, выполнять указания и… Приносить жертву, то земля их будет плодородна, лес станет для них отличными охотничьими угодьями, одарит грибами и ягодами. Жертв нужно было много: Пять человек- зимой, пять- весной, пять- летом и пять- осенью. Вадим был не только старостой, но и кем-то вроде жреца. Люди слушались его указаний и редкие путники, оказавшиеся возле Лиходеевки, попадали в клетку, которая стояла возле дома старосты. Путника приносили в жертву и его место занимал следующий посторонний человек. Таинственный ОН, по словам девушки, мог наказывать жителей Лиходеевки, если те не добирали необходимого количества жертв за сезон. Наказание было несколько своеобразным – люди начинали ссориться между собой, возникали распри, драки и доходило даже до убийств. На любого жителя Лиходеевки могла нахлынуть злоба и ненависть на всякого человека, случайно находящегося рядом в этот момент.

И тогда староста, он же жрец, принял решение… Если необходимых жертв не набиралось до пяти за сезон… Жители деревни тянули жребий. Жребий случайным образом указывал на человека, который должен был занять место в клетке и в дальнейшем – быть отдан Ему. Некто из леса согласилось с его решением с радостью.

Обычно число жертв среди односельчан за сезон было минимальным – один человек, реже- двое, но и то в зимнюю пору, когда путников на дороге встретить было очень трудно.
Продолжалось это до тех пор, пока жребий не выпал Вере. Вадим хоть и был жрецом – противиться уговору с Ним он не мог, но и старшую внучку он любил очень сильно. Тут-то и объявился Будимир со своим предложением. Староста увидел в нем шанс на спасение внучки – уж в Ольховке ОН не достанет Веру. Да и трудно будет потом объяснить почему отказали в невесте Будимиру и куда она потом делась, если контакт с Ольховкой наладится. Решил Вадим вместо Веры отдать в жертву младшую внучку, которая часто болела и в любой день могла умереть по этой причине. На том они и решили.

Вера уехала в Ольховку и вышла замуж, да видать план Вадима не удался… ОН наказал всех. Всю деревню. И, видать, куда страшнее, чем раньше. ОН не простил попытки обмана.
Окончив свой рассказ, девушка вновь заплакала и перестала реагировать на мужа и его деда. Те сначала пытались расспросами вытянуть из нее больше информации, а затем успокоить. Но не вышло. Девушка выбежала на улицу и мужчины, не ожидавшие от измотанной Веры такой прыти – не успели ее догнать.

Вскоре труп Веры нашли на берегу реки – девушка не вынесла страданий и, по всей видимости, утопилась. Вот такие предания, Андрюха… - окончил экскурс в древнюю историю района Лысенко.

- И?? По-твоему, что, в лесу сохранились эти психованные сектанты, которые приносят в жертву людей, лишь бы не ссорится? – недоуменно уставился на рассказчика Ивонинский.

- Нет, лейтенант… По- моему – в лесу реально есть этот ОН.

Андрей обомлел. Не скрываясь, таращился на участкового, ожидая, что тот начнет смеяться, как в конце шутки. Но нет. Иван был абсолютно серьёзен.

- Что? Вань… Ты… Прости конечно, но… Ты у психиатра давно был? – озвучил волнующий его вопрос оперативник.

Вот тут Лысенко не смог сдержать смеха.

- Видел бы ты сейчас себя, Андрюха! - но смех быстро стих и капитан продолжил. – А теперь по существу… Был, не так давно. Вроде даже здоров, если верить эскулапу. Но я тебе серьёзно. В лесу возле Лиходеевки что- то есть и знаешь…Мы с тобой тому самое что ни есть настоящее доказательство. Пять минут назад ты хотел бросится на меня и бить, бить, бить… И я почувствовал тоже самое. Просто теперь ОН окутал своим влиянием Ольховку, что весьма логично – Лиходеевка же вымерла. Пытались заселиться в нее люди еще несколько раз – в последний раз после революции. Да тоже сгинули со временем. Исход всех, кто пытался жить в Лиходеевке такой – смерть или исчезновение. Я даже не знаю, что с пропавшими людьми стало… Может смерть еще и лучший исход для них.

- Объясни. Не понял про Ольховку…

- А что тут объяснять-то… Ольховка по своему состоянию похожа на цветущую некогда Лиходеевку - люди преуспевают и живут душа в душу, хозяйство ладится, лес тоже кормит сильно… И… Пропадают люди, которые проезжают мимо или же едут целенаправленно в Лиходеевку. Тебе разве не сообщили? Они не первые, Андрей. Я поднял архив в райцентре. Пропавших- полно. Эти туристы – лишь очередные. – с какой-то обреченностью в голосе проговорил участковый.

Ивонинский молча пытался усвоить эту информацию, которая с трудом укладывалась в его голове. Всё его "Я "пыталось противиться выводам капитана. Андрей всю свою жизнь считал себя материалистом, а сейчас же ему пытались доказать существование чего-то потустороннего… Этак не долго и за снежным человеком начать гоняться, летающие тарелки в небе высматривать, одеть на голову шапочку из фольги и пялиться в телек, поглощая все передачи Рэн-тв. Он уже начал склоняться к тому, что участковому действительно пора лечь в больничку – в психушку или же вытрезвитель.

Но тут Лысенко вновь заговорил.

- Андрей… Тут вот еще какое дело… Иногда местным начинают сниться кошмары – у всех одинаковые. Затем- они между собой ссорятся. Но не долго. Знают, видать, как прекратить это.
Да и… Как ты думаешь… Кто чинит дорогу к самой Лиходеевке? Кто подсыпает тропинки, идущие в лес,чтобы они не развалились? Кто? Отвечу… Деревенские. Я сам видел, как наш местный мужик, Фёдор, на своем тракторе ровнял дорогу в Лиходеевку. Просто так, за свой счет.
Видел, как мужики с тачкой гальки и гравия пешком топали до Лиходеевки. Тебе самому это не кажется странным?? – не унимался капитан, доказывая свою теорию.

- Ну допустим. А вдруг они просто используют Лиходеевку в каких- то своих целях? И поэтому частично восстанавливают ее? – старался сохранять ясность и трезвость ума лейтенант, не уступая доводам Ивана.

- Ты не слышишь меня, Андрей… Нам со всеми жителями деревни сняться одни и те же сны! Они кошмарны и от них никуда не деться! Все заканчивается само собой – так же, как и начинается! Вчера я напился, чтобы не снились сны и хоть чуть- но поспать. Получилось. Но напился я ужасно.

- Вань, ты одно упускаешь из виду. Это могут быть и сдвинутые на этой почве сектанты. Они могут верить в этот бред и людей в лес утаскивать, убивать, принося в жертву хрен пойми кому! Люди, Вань! Причем тут сны и ссоры? Всё делают люди. Да и водитель наш видел какого-то мужика. Не Дьявола или беса – мужика! - принялся горячо спорить лейтенант, доказывая, что все теории и версии Лысенко несостоятельны.

Однако, тот не сдавался.

- Да- люди, вернее- руками людей! Но ведь это же происходило во все времена- убивали во имя королей, царей, религий и идеологий! Тут примерно то же самое, но в нашем случае люди видят того, кому прислуживают. Просто вдумайся… Пропавших же пятеро! И кошмары то прошлой ночью мне не снились! – не унимался старший по званию.

- Ты же сам сказал, что напился в хлам- еще бы тут сны снились! – засмеялся Андрей, припоминая участковому его же слова.

- Блин… Ну в этот то раз возможно и твоя правда, но ведь и в истории Лиходеевки как было… Достаточно одного прислужника, чтобы жертв приносил. Не всей же деревней! Вот и тут так… Один человек, может несколько. Но самое паршивое… Это может быть кто угодно… - задумчивым тоном протянул Иван.

Задумался и Андрей. «Да ну, не может быть. Всё это лишь бред отчаявшегося мента, который вынужден жить с собакой черти где от цивилизации». Но червячок сомнения все же начал грызть изнутри, напрягая фантазию оперативника.

Мысли обоих полицейских были прерваны шумом и криками снаружи дома. Во дворе явно кто- то ссорился, если вообще не дрался.

До Андрея и Ивана доносились лишь обрывки фраз, но и их хватало чтобы понять - ссорятся ппсники. И ссорятся явно между собой.

" Да пошел ты, придурка кусок!" - донесся с улицы очередной крик, за которым последовал громкий удар. От шума проснулся Иосиф Виссарионович, который тут же принялся громко лаять на источник разбудивших его звуков.

- Пойдем разнимем, что-ли.. А то поубивают еще друг друга соколики наши. - усмехнулся капитан, обращаясь к Ивонинскому.

- Давай. - ответил Андрей, направляясь к двери. Пёсик тут же подскочил ,уронив наушники, спрыгнул с кресла и направился к двери.

Вечное Зло. Часть 1я.

Вечное Зло. Часть 2я.

Вечное Зло. Часть 3я.

Вечное Зло. Часть 4я.

Вечное Зло. Часть 5я.

Вечное Зло. Часть 6я.

Во дворе участкового гостей встретил задорный лай Иосифа Виссарионовича, которого хозяин отпустил погулять самостоятельно, дабы справить естественную нужду и исполнить собачий долг-облаять всё и вся. Лысенко заботливо одел своего пса в косуху из кожзама и снял резинку с хвостика, чтобы волосы пса образовали забавный хохолок.

На лай маленькой собачки вышел хозяин. Участковый разительно отличался от того человека, которого Андрей вытянул из дома днем. Щетина была решительно сбрита, домашний гардероб сменился вполне добротными джинсами и мягкой рубашкой в клеточку, рукава которой Иван закатал.

- Вернулись все же… Заходите в дом – вам отогреться надо. Да и на стол я нашел что поставить. Голодные же поди? Знаю я как руководство о сотрудниках печется. – пробасил участковый, широким жестом пропуская в дом Антона и Колю. Когда же Ивонинский поравнялся с ним, капитан остановил его. - Андрюха…Тут в общем дело такое... Давай переговорим о Лиходеевке с глазу на глаз. То, о чем пойдет речь – не для них. Не поймут они.

Лейтенант слегка смутился от такого поворота событий. С одной стороны, ребята же вместе с ним лазили по этой деревне, а с другой… Он всегда успеет поделиться с ними информацией, которую сообщит ему участковый. Если конечно сам Андрей посчитает нужным поступить именно так.

- Ладно. Только как ты думаешь поговорить наедине? Закрыть их в доме что-ли? – усмехнулся лейтенант.

- Да нет, что ты. Варианта было два. Первый отмел сразу – напоить до синих соплей. А вот второй очень даже прокатит. Я баньку растопил. Пока они попарятся- мы и поговорим. Тема весьма щекотливая и еще не факт, что ты сам готов выслушать мой рассказ.

Андрей посмотрел в лицо участковому, стараясь разгадать причину его опасений. Но Иван всем своим видом выражал уверенность в том, что говорит.

- Ладно, ты хозяин- твои правила. Но ты же понимаешь… Если то, что ты расскажешь окажется важным – я обязан буду поделиться информацией с начальством и с ппсниками. – Ивонинский решил сразу расставить всё по своим местам.

Участковый усмехнулся в ответ.

- Андрюх… Как бы ты не поделился этим рассказом с психиатром. Заходи в дом – в тепле все же лучше говорить.

Аскетичное убранство обители Лысенко не поразило воображение. Комната, выполняющая роль зала так же была и спальней для самого хозяина. Один диван, который в разложенном виде служил кроватью, одно кресло из комплекта к этому же дивану и стол советского типа, раскладывающийся с двух сторон.

Лысенко выставил раскладной стол в центре комнаты и заставил его поверхность не хитрыми яствами – жаренная картошка, соленья в виде грибов и огурцов, печеная курица. В центре же стояла бутылка с прозрачной жидкостью, запотевшая на стенках. Андрей усмехнулся – обещанная водка все же присутствовала.

На это изобилие еды и пялились, не сводя глаз, Антон и Николай, присев на диван.

- Так, соколики… Топайте-ка вы в баньку – попарьтесь. Старшие пока поговорят. – Произнес Иван, вызывая у напарников недовольный гул, который, однако, быстро сник под тяжелым взглядом хозяина дома.

Антон нехотя встал, словно опасаясь, что к их возвращению еда покинет стол в неизведанном направлении, не дождавшись голодных полицейских. Потянул за собой Николая, призывая того подчиниться указаниям.

- Баню сами найдете ,сыщики, или вас проводить? – усмехнулся участковый, заговорщицки подмигивая Андрею.

- Сами… Не маленькие. Только вы это… Нам то оставьте! –протянул Коля с обидой в голосе, словно у маленького ребенка отобрали мороженое или запретили есть сладости до еды.

- Не переживай, не притронемся! Всё для вас!

Когда Коля и Антон вышли из избы, в открытую дверь пулей забежал Иосиф, сразу же запрыгнув на кресло.

- А лапы мыть кто будет?? – рявкнул на него участковый, закрывая дверь за собакой.

Пёсик же делал вид, будто не расслышал слов хозяина. Поджал уши, растянувшись на кресле и закрыв глаза.

- Негодяй мелкий. Перед сном мыться будешь, раз не хочешь сейчас лапы мыть! – грозно произнес Лысенко, при этом улыбаясь уголками губ, что не вязалось с угрожающим тоном.

Пёс лучше знал своего хозяина, а поэтому сразу же открыл глаза и, навострив уши, завилял хвостом.

- А куртку снимать?? Ты чего разлегся то? – продолжал сокрушаться участковый, высказывая претензии йорку. Андрею со стороны показалось что это их бытовая сцена, которая происходит чуть ли не каждый раз после прогулки пса. И хозяину, и маленькой собачке нравится их этот маленький ритуал. Иван махнул рукой, мол- что возьмёшь с этих наглых собак и вытащил из-под стола табуретку.

- Присаживайся. Значит ты всё же хочешь услышать о Лиходеевке? Оговорюсь… Я не псих и не допился до «белочки». Хотя у самого порой такие мысли были… - начал говорить участковый обращаясь к Андрею, сам присаживаясь на диван.

- Ты начни, а там уж видно будет. – ответил Ивонинский.

- Ладно… Сам этого захотел – не жалуйся потом. Итак, участковым я в Ольховке и, по совместительству, Лиходеевке и еще нескольких деревнях всего пару лет, Андрюха. До этого был начальником УГРО в одном городе, название которого вряд ли что-то скажет тебе. Всё как у всех: жил, служил, не тужил. Семья- жена, дочь, собака вот… Но… Всё меняет случай. Так получилось и в моей жизни.

Два пьяных урода запихнули однажды в машину девушку, 17 лет ей было… Отвезли на дачу и заперли в подвале. Измывались, насиловали… Долго. А потом надоела она им- новой жертвы захотелось. Они ей на даче даже могилку уже вырыли. Но случай оказался на стороне девушки – вызвали полицию на очередной пьяный дебош этих отморозков. Приехали ппсники и насторожились, увидев яму с лопатой, воткнутой в землю рядом, женские вещи, которые эти ублюдки хотели выбросить и уже подготовили к этому. Девчонку спасли.- Иван замолчал, прервавшись на минуту, словно собираясь с мыслями. Монолог давался ему с трудом, видимо не часто он рассказывал кому-либо свою историю.

Пёсик подал голос из кресла, тявкнув один раз.

- Ну, что тебе? Не видишь - у нас гости? Музыку тебе может включить? – спросил Иван, обращаясь к собаке.

Челюсть Андрея непроизвольно начала отвисать, когда йорк громко тявкнул в ответ, соглашаясь с хозяином.

- Щас… Музыку ему ещё подавай… И кто из нас хозяин то в этом доме ?? Иосиф… Некоторые псы, знаешь ли, своим хозяевам тапочки приносят…- пробурчал недовольно Лысенко, поднимаясь со своего места и направляясь во вторую комнату. Недолго покопавшись среди своего скарба, участковый вернулся с наушниками в руке.

- Ну… Хотел музыки – получай!

Ивонинский удивленно смотрел как Лысенко водружает на голову собаки наушники Marshall, заботливо накидывая кожаные амбушюры на уши, а дуга, предназначенная для человеческой головы, ложится на холку Иосифа, позволяя тем самым держаться человеческим наушникам на маленькой, блондинистой голове пса.

Иван включил наушники, дождался, когда замигает лампочка и подключил к ним телефон. Поискал какую- то песню в проигрывателе и включил:

«Ты помнишь, как весело бились витрины

Мальчишеским смехом областных магазинов

Четыре аккорда, бутылка портвейна

И кто что умеет, от Горшка до Кобейна…»

Амбушюры прилегали к ушам пёсика неплотно, поэтому Ивонинский, с удивлением для себя, услышал знакомые музыку и слова.

- Йорш? Серьёзно? – спросил он участкового.

- Ну а что… Ему нравится. Ему либо рок подавай, либо классику. Смотри- балдеет.

Обладатель грозного имени действительно довольно щурясь распластался в кресле, погрузившись в музыку. Пёс в косухе, слушающий панк-рок, не мог не вызвать улыбку у Андрея. Он видел много различных странностей, но чаще всего источниками таких странностей были люди. Он никак не ожидал, что причиной его удивления может стать йоркширский терьер.

- Так… Пока ему не нужно переключать трек – продолжу…У одного из этих моральных уродов папаша вел дружбу с мэром. Дружбу на коммерческой основе, как ты понимаешь. Дело тормозилось, все понимали, что его «спускают на тормоза». Нормальных служак это бесило, но что ты можешь сделать, когда из дела пропадает вдруг акт экспертизы? То-то же… Их отпустили под подписку. Смех, да и только. Через неделю они увезли другую девушку, уже обнаглев настолько, что запихивали ее в машину на глазах у свидетелей. Парню, пытавшемуся отбить девчонку, разбили голову…

Иван прервал рассказ чтобы перевести дух. Лейтенант смотрел на участкового и понимал, что человек, сидящий напротив него не так прост, как хотел казаться сначала. Стараясь не перебивать Лысенко во время рассказа, Андрей начал проникаться к этому персонажу, уже подозревая, чем закончится данная история из жизни коллеги.

- В общем, они сменили хату. Искали их чуть ли не все менты города. Даже те, кто кормился с рук мэра понимали, что эти твари совершенно слетели с катушек. Нашли. Первыми до них добрались мы с напарником. И представь себе… Когда вязали сынка мэра… Он ухмылялся, крича что сесть ему не грозит- папаша отмажет и он тогда наведается к моей дочери.

Я не выдержал. Всё то время, что мы их вязали… Девушка выла в углу. Они с ней сотворили такое… Мажора я пристрелил при попытке к бегству. Не постановочно, нет. Он действительно зачем- то вырвался и побежал. Но не стану говорить, что стрелял по ногам, а попал выше.

Ну а дальше… Мэр напряг все связи, чтобы упечь меня далеко и надолго. Не вышло. Пострадавшие от рук его сынка, коллеги, да и просто горожане – встали за меня горой. Но как ты понимаешь, сверху меня попросили по собственному. Заступился один человек – тот помог остаться в органах с понижением и переводом в Ольховку участковым. Не охранником же в «пятерочку» мне идти. Жена переезжать не захотела, аргументируя тем, что дочке лучше в городе – школа хорошая, потом и ВУЗ… Потом оказалось, что и папа новый лучше, чем родной.

Так мы и оказались с Иосифом в Ольховке…

Пес после этих слов еще раз подал голос, словно подтверждая всё сказанное хозяином.

- Ладно, ладно… Не тявкай только…- ответил ему Иван, понимая, чего от него хочет йорк. Быстро нашел в списке очередную композицию и включил воспроизведение. На этот раз из наушников полилась приятная классическая мелодия, в которой надрывно звучали скрипки.

Андрей с улыбкой смотрел на эту картину, обдумывая, что же за персонаж сидит напротив него. Какой – то однозначной характеристики не складывалось. При первой встрече Лысенко вызывал отвращение, сейчас же… Опер проникался симпатией к своему коллеге.

- Знаешь, места здешние сразу же удивили меня. Взять, например, эту же самую Ольховку. Когда-то все жители трудились на благо социалистической родины – кто в колхозе, кто на лесопилке. И ведь жили и не знали забот. С развалом Страны Советов что произошло? Правильно… И ведь деревни тоже развалились- все гнались в города за большим рублём. Но только не тут, Андрюха… Ольховка жила и дальше. Сейчас, если пройти по дворам – все сплошь фермеры и животноводы, у всех земля не простаивает и главное – молодежь остается в деревне. Не вся конечно, но большинство!

- Ну так может просто помогло правительство, область? – спросил Ивонинский, не понимая куда клонит участковый.

- Ты с Луны свалился? - ухмыльнулся Иван, смотря на опера как на дитя малое. – Вдумайся только. По всей стране из деревень бежали и бегут. А Ольховка только разрослась! И понимаешь… Как-то тут всё слишком гладко. Живут, помогая друг другу. Заболеет старушка- бабы ухаживают за ней, мужики по хозяйству помогают. И все добрые, вежливые. Прямо не деревня, а коммунистический Рай. В общем- это первое, что бросилось в глаза. Дальше- больше.

Я же когда отбывал на новое место службы не спрашивал, как освободилось место. Да и если честно- не до того было. А тут вот спросил, когда глава администрации местной меня жить определял. Жить в тот же дом, где раньше жил мой предшественник. Ответил он лаконично – «Убыл». Куда, зачем? «А шут его знает».

Тогда-то я и напрягся сильнее. Спрашивал местных – только плечами пожимали.

- Вань.. Так ты бы хоть узнал сколько ему лет было… Мог же он и на пенсию уйти! – предложил вариант Андрей.

Лысенко одарил лейтенанта в ответ взглядом, в котором одновременно проявились сомнения в умственных способностях Андрея и в его адекватности.

-Андрюша…Напомню- я был начальником УГРО! Первым же делом я навел справки, как только услышал про "Убыл" . Возрастом он был даже младше меня, семьи нет и не было. Единственное- поговаривали, что бухал он плотно. И до пенсии ему было еще долго.

Наведался я в районный центр. Там поспрашивал… Ответ везде один- «Убыл в неизвестном направлении». И тут меня озарило – архив районной администрации мог дать мне ответы если не о судьбе предшественника, то хотя бы о истории тех мест, которые теперь входили в мою сферу деятельности. Но тут ожидал сюрприз. Все документы в архиве были только современные. Сначала я думал бросить это занятие – не факт, что исторические изыскания дали бы хоть какие-то плоды. Но рядом со зданием администрации находится Краеведческий музей.

Вот тут-то и нашлась куча информации, исторических данных и… Человек, способный помочь разобраться в массиве этих данных. Начальник Музея, Анатолий Константинович, оказался фанатиком своего дела. Куча информации, который он обрушил на меня еле уложился в моей голове.

Вот ты, например, знаешь, что здешние деревни и городки очень древние. Нет, не в том виде как сейчас… Некоторые отстраивались и заселялись по новой много раз. Да и еще прелюбопытный исторический факт – язычники, которые хотели сохранить веру предков, поселились возле леса, вдали от принявших христианство.

Но люди селятся там, где им удобно. Так и появились новые поселения по соседству. Сосуществовали как-то бок о бок. А дальше… Если верить легендам и приданиям, то сначала охотники из селения, которое тогда было на месте современной Ольховки, разнесли капище язычников. Зачем, почему – кто их знает… Осквернили то, что другие люди считали своей святыней. Язычники не стали мстить. Они ушли глубже в лес.

Долгое время о них не слышали – многие считали, что они вообще все переселились в другие места, кто- то уверял, что сгинули они бесследно. Но летописи, дошедшие до нашего времени, рассказывают, будто бы однажды к людям вышел мальчик. Был он слаб, одет в рвань. Сначала деревенские приняли его за сироту. Но мальчик обратился к ним с призывом о помощи. Он рассказал о том, что язычники жили в лесу, с природой в дружбе, слушаясь и поклоняясь своим богам. Но напала на них хворь, которая и косит их.

На совете поселения решали не долго. Помощи язычники, по мнению селян, не заслужили- пускай им Боги их помогают. Мальчика отправили восвояси ни с чем.

Ребенок в слезах побрел по направлению к лесу. Его тело возле самой кромки леса через несколько дней нашли охотники. Долго думали, что же с телом мальчонки делать – не хоронить же язычника по христианским обрядам на христианском же погосте. Решили унести в лес. Нашли троих добровольцев из числа крепких мужиков. Те и сгинули без следа.

Искали их сначала, да вскоре тщетность поисков стала очевидна даже для их же безутешных вдов. Винили язычников, считая, что те просто расправились с иноверцами. – Иван на какое-то время прервал свое повествование чтобы промочить горло. Из-под стола по мановению руки участкового появилась трехлитровая банка с яблочным компотом.

Андрей ожидал продолжения рассказа, еще не совсем представляя к чему же участковый клонит, повествуя историю области и окрестных мест. Экскурс в историю отдалял, казалось бы, от загадки дней нынешних. Но рассказ всё же выдался интересным и Ивонинский не решался перебить коллегу, надеясь, что тот все же прояснит к чему клонит.

- Так вот…- продолжил Лысенко после того, как стакан жидкости из банки был выпит. – Люди стали пропадать, Андрей. То дети загуляются и один из них уйдет в лес, не побоявшись увещеваний родителей, которые пугали деревенскую детвору волками… То баба какая по грибы да ягоды уйдет и сгинет. А то и вообще – охотник или лесоруб, хотя и муж вроде бы крепкий и с лесом знаком с детства.

В общем- стали опасаться леса люди. И ведь вот какое дело… Не всего леса в целом, нет. А той ее части, которая когда- то скрывала в себе капище языческое.

Но вскоре люди стали забывать про эту беду.

Разросся не так далеко от них город, в который рядом с деревенькой тянулась дорога. Город был торговым и слыл уже на всю округу богатым и раздольным. Такая слава не могла не навлечь лихих людей. Это сейчас их называют бандитами. И занялись эти лихие люди, сбившись в подобие стаи, разбоем на дороге. Да и засели они удобно – в лесу. Устроят засаду, нападут, ограбят и к себе в лес. Сначала грабили по мелочи –одиноких путников, небольшие группы… Но банда разрасталась и аппетиты росли непомерно. Вместе с ней и наглость.

Жители деревеньки обращались тогда к главе города за помощью, да тот отказал – мол, пускай люди собираются в караваны, так и проще отбиться будет. Видно, на руку ему разбой на дороге был – награбленное шло в тот же самый город, только по цене ниже рыночной. Бизнес был уже в те времена и законы у него были такими же.

Первый караван прошел до города по дороге без проблем. Торг в городе провели удачный и люди расслабились.

Да вот беда- бандиты в этот раз решили брать не товар. Они решили получить сразу плату за него- учинить грабеж на обратном пути. Напали на людей и перерезали всех. Жалости налетчики не испытывали – они снова напоили дорожную землю и пыль кровью.

Город и его власти снова сделали вид, что не замечают банды. Но молва по округе пошла.

И банда затихорилась. Уж чем промышляли они это время – неизвестно, но скорее всего-грабили путников-одиночек, которые всё ещё иногда отваживались отправится опасной дорогой в город.

Безнаказанность породила наглость, и банда решила осесть возе леса капитально. Отстроили небольшую деревеньку, которую тут же окрестили Лиходеевкой из-за живущего в ней лихого люда.

Рассказ хозяина прервал йорк. Громко тявкнул, показывая, что очередная песня закончилась и ему стало скучно. Лысенко, недовольно бурча что- то про несносный характер невыносимого мелкого пройдохи, вновь начала рыться в списке воспроизведения, выискивая композицию, которая, по его мнению, способна была отвлечь и заинтересовать йорика.

Песня была выбрана и Ивонинский вновь услышал мотив, который показался ему смутно знакомым. По мере воспроизведения песни она была опознана Андреем, но сначала его смутило то, что песня была на русском языке.

- Это же Five Fingers Death Punch? – поинтересовался заинтересованный опер у капитана.

- Да, Wrong Side Of Heaven. Только это кавер. Radio Tapok – слышал? Классно исполняет парень, хотя и оригинал тоже отличный.

В это время из наушников звучал припев песни:

« Я запутан, где правда и ложь?

Что посеешь, то в итоге и пожнешь

Я один, я стою у врат

С обратной стороны рая, называемой ад

С обратной стороны рая, называемой, называемой ад…»

Припев лейтенанту понравился, и он решил запомнить название исполнителя, чтобы послушать потом более вдумчиво эту песню на русском. Единственное… От услышанных слов кольнуло сердце и в голове промелькнула мысль – «Лишь бы эти строки не оказались пророческими».

- Продолжаем, Андрюха? – прервал размышления коллеги участковый.

- Да, продолжай… Я пока все равно не улавливаю связи… Ну было давно… И? Сейчас то иные времена и события, пускай и не понятные… Но все же на руинах Лиходеевки нет банды. Лиходеевки то почти и не осталось!

- Не беги поперек паровоза, опер! Всему свое время. Итак…Бандиты, что по факту основали Лиходеевку , продолжали грабить, но реже. Старались делать это не так явно как раньше. Со временем в деревне появились те, кто решил остепениться и завязать с разбоем – женились и родили детей. Деревня теперь выглядела как обычная, среднестатистическая… Пускай и с побочным бизнесом.

И вот они прокололись… Видимо, жадность всё же временами брала верх над разумом, и они вернулись на дорогу. Решили снова забрать деньги, которые участники своеобразного каравана выручили за свой товар. Да только… К каравану торговцев прибилось несколько семей из Ольховки…Женщины и дети… Даже это не остановило жадных до наживы грабителей. Они вновь расправились со всеми путниками.

В Ольховке не смогли вытерпеть. На деревенском совете решили попробовать самим унять бандитов, раз на городских надежды не было.

На совете, староста Богдан поднял вопрос о женщинах и детях Лиходеевки. Он, как и большинство односельчан, считал, что они не в ответе за деяния рук мужиков. Решили забрать их в Ольховку- к работе женщин приставят, накормить и поднять детей на ноги помогут.

Но с таким решением был не согласен родственник одной вырезанной на дороге семьи. Вадим. Он жаждал мести, считая, что в Лиходеевке все виноваты в смерти его родни и остальных жертв. У него была поддержка со стороны его дружков, которые всегда выделялись буйным нравом. Но большинство было на стороне Богдана.

Решили глубокой ночью зайти в Лиходеевку чтобы застать мужиков спящими-врасплох.

Собрались, вооружились кто чем мог и отправились по направлению к лесу- в злосчастную Лиходеевку.

План удался. Мужиков из изб вытаскивали еще не проснувшимися толком. Дети и женщины были в шоке – ночью толпа людей вытаскивает их отцов и мужей на улицу. Но в план старосты все же внесли коррективы. Вадим не смог совладать со своей местью и злобой. Он и его подельники согнали всех детей и женщин в один, самый большой, дом главаря банды… Заблокировали двери и подожгли.

Остальная часть ольховчан в это время уводила мужчин в лес-для скорого и беспощадного суда и поэтому спохватились уже слишком поздно. Сухая древесина избы вспыхнула моментально и тушить дом уже было бессмысленно, хотя попытки и были. Крики и визг умирающих в огне не могли оставить безразличными нормальных людей , у которых дома тоже были жёны и дети…

Иван прервался ненадолго. Было видно, что ему не по себе от истории, которую приходится рассказывать. Участковый вновь выискивал что- то в плейлисте, скрывая свои глаза от опера.

Из наушников, которые все так же покоились на голове и шее маленького пса полились звуки классической музыки. Вивальди – Времена Года. Песик в ответ на это щурился, будто улыбаясь.

-А дальше то что было?? – не смог побороть в себе любознательность Андрей.

Рассказ по январской теме "Лихо помереть на Руси. Славянская мифология"

Захар Лыков, лениво почёсывая свою редкую бородёнку, сидел на лавке и смотрел, как жена его ловко орудует скалкой.

- Чего буркалы выпучил? Чай не слышишь, опять побирушки по улице шляются, всех собак уже подняли. На-ко, вынеси, да отправь от ворот попрошаек подальше. На всю голь не напасёшься.

Тонкий подсохший хлебец лёг в ладонь Захару, и дородная баба вытолкнула мужа в сени, пропахшие соломой да кислыми щами. На улице слышался неистовый лай собак да заунывная протяжная песня на один мотив

Семь, семь кесарей

Пошли, пошли поклониться,

Поклониться спасителю.

Подайте, отцы родные, милостыньку

Во имя Христово,

Милостыньку из щедрых рук

Да от доброго сердца.

Окинув взглядом двух тощих оборванных старух, топтавшихся около покосившегося плетня, Захар молча протянул подаяние, и уже было повернулся спиной к прохожим побирушкам.

- А что ж копеечку, мил человек?

- Поди, закрома полны, да деньга водится, а коркой сухой одариваешь. Не бери грех на душу, мил человек, подай и копеечку.

Дребезжащий старушечий голос будто насмехался, намекая на то, что знает тайну Захарову. Тайну, что спать по ночам не давала, давя на сердце пудовой тяжестью, тайну, что в вине не утопишь и в церкви не отмолишь, тайну, кровью невинной омытую. Кровью, пущенной за несколько монет да жбан кислого вина, вот какова цена человеческой жизни. Самому Ерофею Корявому обещал унести эту тайну в могилу, а тут нищенки деньгу требуют, щерясь беззубыми ртами.

Хотел Захар скрутить внушительный кукиш, да ткнуть его в рожи немытые, погнать непрошенных прочь от двора, а услышал позвякивание, будто рядом кто монетой звонкой сыплет.

«Чиво это?» - оторопевший Захар повернулся на завораживающий звук. Одна из старух разжала маленький кулачок, и в глаза мужику ударил ослепительный блеск.

- А что, Захарушка, и мы человече в нужде не оставим. За хлебную крошку по монете. Хороша цена? Смотри, не продешеви.

Вторая старушонка сняла свою котомку, вытащив оттуда пригоршню монет, и кинула её в сторону Захара. Они взмыли в воздух и упали к ногам мужика, закатываясь под плетень, прячась среди густой травы.

- Продешевил, Захар, за каждую крошечку – по монете, а за душу загубленную можно было и самородочек выпросить.

Обезумевший от жадности Захар, опустился на четвереньки и стал рыться у плетня, как откормленный боров, загребая и пряча за пазуху жёлтые кругляши вместе с землёй, травой и навозом.

«За каждую крошечку, за каждую крошечку!» - повторял он, неистово впиваясь пальцами в рыхлую землю. Старухи застыли выжидающе, насмешливо глядя на мужика. Захар бросился в избу, повторяя на ходу: «За каждую крошечку…»

- Каравай давай! – заорал он на жену, развязывая узорчатую тесьму, подпоясавшую рубаху.

По избе пошёл нехороший дух, а Захар, оттопырив свою одежонку, удивлённо искал что-то за пазухой. «Где? Где?» - округлившиеся глаза блуждали по сторонам, а руки шарили по телу.

- Чаво где? – толстая баба сморщила нос и брезгливо смотрела на мужа.

-Деньги где? Ой! Больно, больно! – застонал Захар, пытаясь разорвать на груди рубаху.

Льняная ткань не поддалась, обхватив тело крепким панцирем. Под этим панцирем что-то раздувалось, завозилось, запищало. Захар упал на колени, выпучив глаза, заскрёб брюхо, заелозил по чисто выскобленным половицам, хватая ртом воздух. Что-то кусалось, рвало и вгрызалось в живую плоть. По рубахе и порткам потекли тоненькие струйки, оставляя на полу кровяные следы. Захар катался по полу, сшибая лавки, горшки и ухваты, выл по-волчьи, сучил ногами, рвал рубаху, погружаясь руками в бурое месиво собственного брюха.

Испуганная баба вжалась в стену, крестясь и бормоча молитву, в то время как мужик истошно вопил, давясь кровяными сгустками. В комнате стояла вонь разделанных внутренностей и дерьма. Жилы на шее Захара вздулись, тело дёрнулось в последний раз и обмякло бесформенным мешком, из которого что-то пыталось выбраться. Из прорехи показалась морда, оскалившаяся десятками острых зубов. Склизкий нетопырь вывалился из мясистой дыры, в которой копошились десятки таких тварей, разрывающих нутро изнутри.

Баба заголосила, завизжала и повалилась на пол, трясясь в иступлённом страхе. Копошащаяся масса оставила жертву, взвилась к потолку и с громким писком и шелестом исчезла в проёме двери. На полу в багровой луже осталось распростёртое тело, показывая раскромсанные ломти красноватого мяса и тошнотворную жижу, наполнявшую опорожненное брюхо. Ошалело голосила баба, зыркая вокруг безумными глазами. Собаки на улице выли под удаляющееся протяжное:

Подайте, отцы родные, милостыньку

Милостыньку из щедрых рук

Да от доброго сердца.

***

Игнашка Тюхин продрал глаза в кромешной тьме и пошарил рукой вокруг, пытаясь вспомнить, куда его занесло на сей раз. Откуда-то донеслось тихое блеяние, пахло навозом и парным молоком, под ухом слышалось чьё-то шумное дыхание, а под грузным телом зашуршало сухое ароматное сено. «В хлеву закрыли, черти. Видно, чудил знатно», - подумал Игнат, с трудом перекатываясь на карачки. Рука попала в мягкую, тёплую и липкую лепёшку. «Фу, ты, анафема! Ну не мордой, и ладно», - продолжал ползти мужик, соображая, что рядом должна быть дверь.

Хотелось до ветру, сухой разбухший язык прилип к нёбу, а внутренности скручивались мучительными спазмами. Скрипнули петли, и дверь хлева распахнулась, выпуская мужика навстречу прохладе занимающейся зари. Игнат шумно вздохнул, поднялся и нетвёрдым шагом направился к корыту, что стояло в углу двора. Здесь всегда была вода, скотину напоить, и так, по мелочи. Едва трясущиеся пальцы коснулись живительной влаги, как совсем рядом раздался насмешливый девичий голос:

- А чего водицу-то, Игнат Тимофеевич, да ещё из-под хозяйству. Может, винца сладкого, али крепкой браги. Жбан – за копеечку, невысока цена.

Две девки стояли у самого края корыта и заливались смехом, как серебряные бубенчики. Сами в расшитых льняных рубахах, в цветастых сарафанах. У обеих косы на высокие груди перекинуты, а в косах ленты - у одной алая, у другой синяя. В глазах бесенята прыгают, а переливчатый смех окатывает то жаром, то холодом, заставляя мужика гусиной кожей покрываться. Игнат приосанился, обтёр рукавом губы, провёл пятернёй по бороде, вытаскивая застрявшие сухие стебельки да травинки: «И откель такие красавицы на его дворе?» А одна из девок руку тянет, а в руке кувшин, ясное дело, не с молоком.

- Так чего ж испить, Игнат Тимофеевич? И цена-то всего копеечка.

- Для таких красавиц и рубь не жалко, - потянулся мужик к кувшину.

Схватил, опрокинул, заливая рубаху и лицо, причмокивая от удовольствия и чувствуя, как разливается вино по жилам. Выдул одним махом весь кувшин за раз, а другая девка опять кувшин тянет.

Уже голова тяжела, раздувшееся брюхо болью разрывает, а рука, сжимающая горлышко кувшина, будто одеревенела, не слушается. Неиссякаемым ручьём вино льётся, не даёт вздоха сделать, а мочи остановиться нет. Поперхнулся Игнат, закашлялся, да бултыхнулся в корыто с водою, окатив брызгами смеющихся девок. Какая там вода! Корыто до краёв хмельной брагой наполнено. Сила неведомая вниз тянет, заставляя хлебать и захлёбываться дурманящим пойлом.

- За жбан – копеечку, а за убиенного мог и бочонок выпросить. Продешевил, Игнат Тимофеевич, - твердил тонкий девичий голосок, а другой вторил ему грустным напевом.

Ах, расступися, мать сыра земля,

Поглоти меня несчастного

С моей тайной тёмною.

С моей думой чёрною.

Бесцветные застывшие глаза пялились на домочадцев из почерневшего корыта, а раздувшийся живот выпирал над мутной водой безобразной студенистой массой, готовой вот-вот лопнуть и расползтись по корыту скользкими петлями водянистых внутренностей.

Выла, царапая грудь рябая баба, хлюпали носом двое мальчишек, цепляясь за материнский подол.

***

Избёнка бобылки Глафиры стояла у самой околицы. Бросалась в глаза она своей старостью и ветхостью: один бок её сгнил почти дотла, отчего избушка накренилась и осела на одну сторону. Чёрные пучки свалявшейся соломы, когда-то покрывавшие кровлю, сползли вниз и готовы были вот-вот рассыпаться мелкой трухой. Со всех сторон неприглядное строение подпирали сучковатые колья, не давая ему развалиться по брёвнышкам. Единственное маленькое оконце у самой земли, а за место трубы - прокопчённый щербатый горшок без дна.

Ютилась здесь Глафира с двумя девками - погодками. Мужик её, Гордей, вот уже год, как в бега подался. Пустил красного петуха на подворье самого Ерофея Корявого, припомнив тому плеть, не раз гуляющую по торчащим рёбрам, припомнил и поруганную мужнину честь. Глафира в девках хороша собой была, а Ерофей Корявый, так в народе его прозвали, больно падок на женские прелести. То девку в углу зажмёт да облапает, то из неё незговорчивость вышибает тычками да тяжёлой работой. Глафира уже в церкви венчана, да мужнина жена, а пёс старый не унимается: всё норовит груди, выпирающей из рубахи, коснуться, да за круглый зад ущипнуть. Муж Глафиру вожжами не раз охаживал, понимая в душе, что птаха она подневольная. А бабу всё ж учить надо, чтоб не опаскудела.

На селе Ерофей – человек самого большого достатку. Лавку свою имеет, с мужиков в три шкуры дерёт. Глафира с мужем у него в работниках. На его дворе мужик и увидел, как хозяйская пятерня под цветастый подол полезла. Глафира в тот час крыльцо песком скребла, изогнулась, выставив пятки да бабий тыл. Сердце не камень, вскипело, глядя на всё это непотребство. Под горячую руку самого Ерофея огрел, а не хер под подол чужой бабы заглядывать. Ерофей не царских кровей, переживёт. Где простому мужику знать, что богатей не только с лица корявый, а и душонка у него тёмная, гнилью поросшая. Одно слово – нелюдь.

Корявым Ерофея в народе не зря прозвали. Рожа его была вся шрамами покрыта, будто медведь в тайге драл. По одной щеке до самой губы тянулись три глубоких синюшных борозды, а другую вовсе кто до кости срезал, да на место приложил. Рана затянулась, мясо назад приросло, только вот не дай господь в не ровен час такого встретить. Лицо на одну сторону стянуло, нос скособочило, губа задралась, обнажив огромный жёлтый зуб. Край левого века вниз опустился, полузакрыв глаз, зато другой глядел настороженно и злобно. Тёмным человеком Ерофей слыл, с неясным прошлым, а про будущее никто не загадывал.

Шептались, правда, что достаток его от нечистого, колдовским путём получен, что все клады перед ним открываются, потому, как слова знает заветные. Ерофей про те слухи ведал, да кривыми губами посмеивался, пусть болтает голь перекатная. Болтает да боится, в другом нужды нет. А слова заветные он, правда, знал. Только не те, что клад открывают, а те, что на него печати накладывают, чтоб добро в чужие руки не далось. Прадед у него по той части был, Ерофей науку ту маленько вразумел.

По молодости с отцом в тайге лес валил, на заимках спину гнул – золотой песок мыл, каменной слюной плевал, а добра нажил – на новые портки не хватит. Так и прибился к одной шайке, что промышляла грабежом мелких купчишек. И без душегубства, конечно, не обходилось, а этот промысел начало достатку и положил.

Третью ночь спускается Ерофей в просторный голбец. Здесь, за пустой кадушкой схоронен у него горшок, доверху наполненный монетой да всякими брякалками. При тусклом свете сальной свечи достаёт мужик кольца, серьги, бусы жемчужные, медальоны в золотой оправе. За каждой вещицей чья-то загубленная жизнь.

Вот эти серьги у дородной купчихи вырвал из ушей вместе с мочками. Визжала купчиха, в ногах ползала, обещала отдать, всё, что есть, лишь бы в живых оставил. Полушалком цветастым сапоги вытирала, кольца с перстов сдирала, а всё одно – топором по темени, да с дороги в чащу. Зверьё схоронит, тайга не выдаст.

А вот эти жемчуга барин, видно, своей крале вёз, только, больно звонко бубенцы тренькали, за версту слышно было. И возницу, и барина в канаву придорожную, а жемчуг к сердцу поближе, в тряпицу засаленную.

Среди добра блеснуло массивное золотое кольцо. Пламя свечи отразилось, заиграло в рубиновом камне. Больно дорого кольцо досталось. За него в пьяной драке с самим Авдеем Беспалым схлестнулись. У того на левой руке трёх пальцев не хватало. Молод был, горяч, а Беспалому зачем кольцо. Авдей тогда ему щёку почти начисто срезал, кровавый кусок на лоскуте кожи болтался, зубы в прореху вылезли. А ничего, выжил, заросло, как на собаке, и кольцо при нём, а Авдей покой под вывороченной корягой нашёл. Поди, и костей давно не осталось.

Сверху где-то грохнуло, огонёк свечи задрожал, поплыл, грозя вот-вот погаснуть. Ерофей испуганно подался всем телом вперёд, закрывая горшок с добром, зашнырял глазами по сторонам. Голбец – место давно ненадёжное, а завистников много кругом, кто знает, чего удумают. Прадед всегда говорил, что добро хоронить надо с умом, в определённом месте, где человече не ходит. А ещё надёжней кладовика приставить, из людей умерщвлённых, да притом слова надо знать особенные, чтобы уж наверняка. Кладовик в чужие руки добро не отдаст, а коли заговор наложишь, то клад вовек никому, кроме хозяина не откроется.

Ерофей давно место присмотрел, в самом Проклятом овраге. А Гордея, мужика Глафиркиного, сама судьба послала, никто с молодости на Ерофея вожжи не поднимал, а тут голь перекатная замахивается. Не своими руками кровь выпустит, пусть чужие на себя грех возьмут, а что душа окропится, оно ж людям не видно. Лежать костям Гордея рядом с добром нажитым, значит, быть ему кладовиком по сему.

***

Больно много сегодня хозяин работы задал. Подводы смазать, мешки с ячменём да с рожью загрузить, пеньку подготовить, да со скотного двора начать навоз вывозить. А сроку дал до вечера. Тут трём здоровым мужикам не управиться, а уж тощему Гордею, что грудью слаб и подавно. Мешки пудовой тяжестью к земле давят, каждый шаг с трудом даётся, а безудержный кашель душит, хватая за горло цепкими пальцами. Ерофей совсем задавить решил, дух из тела работою вышибить. От устатка едва дыша, волочил ноги домой уже за полночь. Пробирался мимо огородов да плетней, освещённых кроваво-красным диском луны. Где-то рядом тревожно ухнуло, хрустнула ветка сухая, пробежали и исчезли в темени крошечные синие огоньки. «Поди, нечисть играется», - перекрестился Гордей, ускоряя шаг. Вот тут-то и вынырнули из кустов две фигуры, преграждая путь по узкой, еле видной тропинке. В одной из фигур узнал Гордей Игнашку Тюхова, человека отчаянного, вспыльчивого, первого жополиза Ерофеева.

«Чиво тебе?» - только и успел сказать, когда первый удар оглушил, выбил искры из глаз, пустил юшку из хрустнувшего носа. Кулаком отмахнуться попробовал, да рассёк тот воздух, так и не достигнув цели. По ногам хлестнуло чем-то крепким, разлилась боль, опрокинула наземь, а удары всё сыпались и сыпались со всех сторон. Били молча, тяжело сипя, стараясь смесить в кашу тощее нутро и впалую грудь, а мужик только стонал и подобрал под себя колени, защищая от ударов слабое тело. Рука, перебитая в локте, повисла плетью, рот наполнился кровью, прикушенный язык жгло и кололо осколками выбитых зубов. Как церковный набат пульсировал в голове, а сознание отказывалось покидать, и жизнь ещё теплилась в изломанном искалеченном теле.

«Да кончай уже, будет обувку оббивать» - просипело рядом, и под рёбра, будто осиновый кол загнали, выпуская тёмную пузырящуюся кровь. Огненный всплеск вспыхнул в последний раз и погас, унося шёпот с кровавых губ: «За что?»

- Ерофей велел в Проклятый овраг снести, что за погостом. Около белого камня прикопать, да сверху ветками завалить. Потом старую баню поджечь на его подворье для отвода глаз.

- А коли перекинется? Все ж погорим.

- Не погорим. Ерофей – голова, ему и думать. А с нас какой спрос? Знать не знаем, умом не ведаем.

- Обещал не обидеть, деньжат отсыпать, вином сдобрить.

- А с Гордеем-то рядом не положит? Молчание дорого стоит.

- Не посмеет, верные люди даже Корявому нужны.

- А нам монета звонкая нужна. Прикопай место, затопчи хорошо, а то вон, натекло как с борова.

Накинув припасённую дерюгу, подхватил Игнат Гордея убиенного и спустился с тропинки в туман, выходящий из сердца лесного.

***

О Проклятом овраге худая молва шла. Птица облетала его стороной, лесное зверьё здесь не шастало. Ни грибов, ни ягод, деревца хилые, плешивые, в странном танце изогнутые. Дно оврага белыми камнями усеяно, а на пологом склоне то ли остатки непонятного сгнившего частокола, то ли пеньки от древних идолов, то ли просто игра природы, зловеще давящая на человеческий разум. Всяк сюда попавший, чувствует тоску смертную и поглощающий страх, слышит речь непонятную, вздохи жалобные, ощущает чужое присутствие.

Вязкая темнота боролась с лунным светом, то наступая со стороны Проклятого оврага, то рассеиваясь в серебряном сумраке. Сгибаясь не столько от тяжести ноши, сколько от неудобства и устатка, Игнашка с Захаркой пробирались к указанному месту. До оврага рукой подать, а сердце уже сжимает железными тисками страха, в висках пульсирует боль, а ноги наливаются предательской тяжестью. От погоста отделилось молочное облако, поминутно меняющее своё очертание. Вот оно скачет резвым жеребчиком с тихим ржанием, а вот уже ползёт, извиваясь и шипя, как аспид из преисподней.

- Не пужайся, Захар, это кладбищенский морок, попугает и отступит. Ты его крестом осени, - дрожащим голосом прошептал Игнат, щедро рисуя вокруг себя крестное знамение.

Внутри облака что-то охнуло и молочная муть распалась на сотни огоньков, заскользивших обратно к погосту. Совсем рядом ухнул филин, налетел ветерок, принеся с собой запах мерзости и гниения, а в овраге что-то дико захохотало, запищало, заулюлюкало на разные голоса.

- Не пойду дальше, ни в жизть не пойду, - Захара била мелкая дрожь, рубаха предательски взмокла. – Уговору такого не было, чтоб самим в Проклятом овраге сгинуть. Хай, Ерофей сам свой грех прикапывает!

Дерюга с замотанным телом тяжело плюхнулась на траву.

- А чиво ж, спихнём на дно и всё.

- А найдут?

- Скоро не найдут, сюда народ медовым пряником не заманишь. А найдут, с нас какой спрос. Ерофею скажем, что засыпали, проверять, поди, не будет.

Подтолкнув свёрток к краю, Захар с силой пихнул его ногой. Зашуршала трава, захрустели ветки, покатились по склону мелкие камешки, скрывая с глаз человеческий грех.

А к утру на Ерофеевом подворье баня огнём занялась. Заметили вовремя. Мужики брёвна баграми растащили и водой залили, так что урону от такого пожарища Ерофею – на копейку.

***

Боль нахлынула вновь, возвращая сознание в реальность, под рёбрами пульсировало, чертыхалось, жгло. Жизнь теплилась, не хотела покидать изувеченное тело. Гордей с трудом разлепил опухшие веки, покрытые спёкшейся кровянистой коркой. Повернув голову, осмотрелся. Огромный валун, выбеленный временем. Куча белых камней, беспорядочно наваленных друг на друга, рядом с валуном надломленный сгнивший столб. Основание столба вросло в землю, только чёрная щепа торчит, а сам полузасыпанный деревянный остов, некогда покрытый причудливой вязью, пялился сейчас на Гордея. «Видать, и мне судьба сгнить, как этот идол языческий. Схоронить, как положено, будет некому. Обрекли убивцы поганые скитаться», - промелькнуло в умирающем сознании в то время, как багровая слеза скатилась из намалёванного выцветшего глаза изъеденной муравьями деревяшки.

Не знал Гордей, не ведал, что лежал он на древнем капище, что во славу богини судьбы Макоши было когда-то воздвигнуто. Пепелище да руины давно бурьяном поросли. Вчера – сила животворящая и пробуждающая к жизни, сегодня – деревяшка сгнившая. Вчера – почитаемая, сегодня - забытая. В миру забытая, в веках не исчезнувшая.

Приносили когда-то сюда люди хлебные колосья и янтарный мёд. Украшали деревянного идола цветами, просили изобилия и счастливой судьбы. Сейчас священное место в могильник превратили, мертвеца вот отправили. Только слёзы его последние крупнее зерна ячменного и слаще жертвенного мёда оказались. Не имеет власти Макошь над мёртвыми, а вот судьбы живых пока в её руках.

К мёртвому телу подступила земля, и скоро еле заметный могильный холмик вырос среди россыпи белых камней.

***

Нечисти лесной Ерофей не боялся. В бороду посмеивался, дескать, сам понечистей нечисти будет. Обозы на трактах проезжих в своё время грабил, купчишек под корягами хоронил, резал, лиходейничал, богомерзкие дела вершил. Чего он, добро не схоронит? А местом окаянным его не спужаешь, не лыком шит.

От белёсого камня отсчитал вправо двадцать шагов, потом ещё прямо десять. Уткнулся в ствол замшелого дерева. Мог бы и сразу сюда подойти, да сразу не положено. Долго махал заступом, ломая мелкий камень. Яму выкопал приличную, обнажив неизвестные жёлтые кости. Работа понравилась, не один, три кувшина поместится. В темноте сверкнули глаза, послышался тонкий плач ребятёнка и громкое чавканье, вселяющее суеверный ужас. Да Ерофей плюнул три раза через левое плечо и мысленно послал лешего к чёрту. Долго искал прикоп, оставленный Захаркой и Игнашкой. Последний раз на пожаре виделись, Игнат многозначительно кивнул головой, дескать, сделано всё, а где это всё не сказал. Нашёл, вроде, свежий холмик, заваленный ветками, набрал в приготовленный мешочек земли с четырёх углов. Осторожно рассыпал землю до самого горшка, творя заклинание.

«Душа ушедшая, дух оставшийся,

Дух оставшийся, тебя я беру,

Через землю повинуйся мне,

Сбереги, охрани, отведи.

Заклинаю тебя

Болотами топкими,

Тропами древними,

Кривым деревом,

Туманом кошмарным,

Горой безымянной,

Душами тех, кто не рожден,

Речами проклятыми,

Словами тайными.

Заклинаю охранною службою

За три сердца горячих,

За три буйных головушки.

Да будет так!»

Всё, дело сделано. Клад людям несколько раз в году открывается: на Пасху, Троицу, да Купалов день. Этот голыми руками и заступом не возьмёшь, коли знать не будешь, на что слова наложены, да к тому и охранник приставленный. Надёжное место!

Тонкие нити протянулись от большого валуна в ночной тиши, завязываясь в причудливые узелки, и скользнули под камни, извиваясь речными ужами.

***

В знойном мареве и облаках пыли потонули улицы, избёнки да подворья. По деревне несётся говор, собачья брехня, лошадиное ржание и густая матерная брань.

У избёнки Глафирыной народ собрался. Загорелые бабы да мужики обступили Глафиру, вытянули шеи, глядят с опаской на разбушевавшегося Ерофея.

- Говори, где украла, - кричал тот, тыча в лицо женщине кулак с зажатой в нём деньгой.

- Господь с тобой, отец родимый, по утру на крыльце нашла, вот туточки, - вытерла Глафира захлюстанным подолом глаза и показала на сгнившие доски.

- И много нашла?

- Да вот только это. Я ж, я ж сразу…, - Глафира захлюпала носом и оглядела притихших баб.

Нехорошие дела в деревне с самого Дня Святой Троицы творятся. Сначала, Захар Лыков пузо раззявил, будто кто кишки изнутри сожрал. Баба его умом тронулась. То хохочет, то воет, то о деньгах каких-то твердит, то о зверях крылатых.

Потом Игнат Тюхин в корыте утоп. В том корыте и цыплёнок лапами до дна достанет, а тут мужик здоровенный ложкой воды захлебнулся. А тут бобылке, у которой мужик год назад пропал, на крыльцо деньги кладут, не копейку – рубль серебряный.

Первые два факту Ерофею на руку, хотя беспокойство гложет: почему смерти страшные Игнашка с Захаркой приняли, да ещё почитай разом. А вот рубль задел. Глафира – баба тёмная, про добро захороненное не сведуща, про судьбу мужа своего в незнаньи живёт. Откуда к ней деньга прибилась? Может, кто про клад прознал, про заклят наговоренный? От таких мыслей у Ерофея муть к самому горлу поднялась, на сердце заскребло, а по спине будто кто банным опарышем прошёлся, шепча на ухо: «Проверь место потаённое».

Версты две с гаком лишних отмотал. Вышел засветло, петляя и оглядываясь, не следит ли кто. Вот и погост. Одни кресты упали, другие покосились, третьи вытянулись в предвечерии, отливая свежим деревом. «Мрёт народ. А, все здесь будем», - мрачно подумал Ерофеей, поворачивая к Проклятому оврагу. Солнце ещё земли не коснулось, когда был уже на месте. Отсчитал положенные шаги, постоял под замшелым деревом, принялся копать, не оглядываясь. Чего бояться, кладовик хозяина не тронет.

- Дяденька, ты чуток влево возьми, там твой горшок зарыт.

Заступ вывалился из задрожавших рук. У белёсого валуна, прислонившись спинками, стояли две девчонки, годов, эдак, по восемь. Обои конопатенькие, на щеках ямочки. Стоят, улыбаются.

- Кто такие, откеля здесь? – сделал шаг вперёд Ерофей, замахиваясь заступом.

- Я Доля, а это Недоля. Тутошные мы. Макошь пряжу прядёт, а мы в клубочки сматываем, да узелки вяжем.

- Дяденька, ты что ж, нас тоже порешить хочешь?

- Каки таки узелки? Кто такие, спрашиваю!

От белёсого камня отделилось облако, наливаясь янтарным свечением. Заступ замер в руках Ерофея и осыпался ржавой пылью под трясущиеся ноги.

- Не тебе, душегубу, замахиваться.

Из свечения проступил грозный лик женщины, увитой цветами и хлебными колосьями. На парчовой кичке жемчуга и яхонты, из кисейных рукавов спускаются до самой земли ворохи золотых нитей.

-Это - нити судеб людских, а узлы – их земные деяния. По узлам и воздастся, Ерофей. На твоей нити каждый узелок - чья-то жизнь загубленная. Только, сколько ни вьётся нить, а и ей конец будет. Страшный конец, Ерофей, ибо души расплаты требуют.

Неведомая сила подняла Ерофея вверх на три сажени и швырнула на камни, давя чудовищной тяжестью. Из сгущающихся сумерек выступили тени, окружили распластавшегося мужика. Нет, не тени, мертвяки, из могил восставшие. Десятки загубленных душ, обречённые скитаться по свету. Убиенные, без молитвы, без покаяния, не оплаканные, не упокоенные.

Обезглавленный мертвец вцепился чёрными костяшками в волосы, выдирал, царапал, разрывал ноздри, размазывая по лицу Ерофея кровь. Пропахшие землёй и тленом пальцы лезли в рот, пытались ухватить язык, выворачивали щёки и драли дёсны.

Подгребая под себя мусор и мелкие камни, подполз безногий мертвяк. Сквозь истлевшие лохмоты белели неровно отрубленные кости. Подполз и вцепился зубами в ноги Ерофея, отрывая куски живой плоти и урча от наслаждения.

Бурая масса, кишащая могильными червями, склонилась над мужиком, и Ерофей узрел торчащий из черепа топор. Склизкая жижа пузырилась под ржавым лезвием и смердящими ручьями стекала на грудь Ерофея, шипя и расползаясь в разные стороны, как змеи. «Купчиха!» - закричал мужик, задёргался, заголосил, пытаясь выскользнуть, сбросить тяжесть. Залитое кровью страшное лицо исказилось, налитые глаза выпучились, вылезая из глазниц.

По дну оврага шуршало, перекатывалось, чавкало. Падаль приближалась, испуская глухие стоны, гнусавые хрипы и зловоние разложившихся тел. Истлевшие лохмотья могильным саваном болтались на развороченных рёбрах, чёрная грязь вываливалась из провалов глазниц и щерящихся ртов.

- Пощади! Пощади, всё отдам!

- Дёшево меришь, Ерофей. Они тоже о пощаде молили, откупались своим, а ты чужим награбленным откупиться хочешь. По законам воздаяния тебе и воздаётся. Не принесёт тебе смерть облегчения. Во веки веков охранять тебе кладезь свой проклятый.

- Врёшь! Не сможешь! Я хозяин, я слова заветные накладывал!

- На три головы и три сердца, говоришь. Есть три головы: твоя, Игната да Захара. Догадаешься, откуда три сердца?

Ерофей взвыл по-волчьи, заскрёб землю пальцами.

- А Гордей?

- От твоей службы теперь он свободен. А того, что ему предначертано по твоей вине, даже я изменить не в силах.

Свет стал меркнуть. Вязкая темнота залила дно оврага, по которому прокатился душераздирающий, наполненный ужасом и болью крик.

***

Непогода бушевала, грозя разнести по брёвнышку ветхое строение. Глафира молча сидела около печки, косясь на лики святых, покрытых сажей и копотью. Под неровным светом лампадки намалёванные лица смотрели мрачно и грозно, будто упрекая и предупреждая о чём-то. Страшная ночь! Ветер выл в трубе, вторя тоскливому вою деревенских псов. В такую ночь сырая земля отпускает не крещённых младенцев. Их плач проникает в сердце матери, сжимает его кладбищенским холодом, навевает смертную тоску и печаль. В такую ночь висельники и утопленники восстают из своих могил, скребутся в оконца, просят пустить за порог, вывалив синие разбухшие языки. На перекрестьях дорог и погостах стонут вурдалаки, подстерегая одинокого путника. Скитаются, ни живые, ни мертвые в поисках сладкой кровушки.

От таких мыслей баба задрожала, творя молитву святым угодникам. В оконце кто-то поскрёбся, прошёлся частой дробью по стене, застучал в хлипкую дверь.

- Открывай, Глафира, муж воротился.

- Гордей?

От радости у Глафиры перехватило дыхание. Она выскочила в сени, отодвинула охранный засов.

Из дождливой темени появилась фигура, переступая за порог бедной избёнки. Баба кинулась, обхватила шею руками, прижалась и… отступила, замирая от ужаса.

Мокрые лохмотья сползли вниз, обнажая кости, покрытые кусками истлевшей плоти. Крупные капли стекали по рёбрам, проваливались внутрь и вытекали гнойным студнем из пустого нутра. Только нетронутое разложением лицо Гордея, покрывала восковая бледность, а мёртвые глаза, затянутые белой коркой, смотрели сквозь Глафиру на угрюмые лики святых. Синие ниточки губ раскрылись, из провала рта посыпалась смердящая земля. Порыв ветра ворвался в раскрытую дверь, загасил жалкий огарок, накрыл лампадку влажным дыханием. Истошный надрывный крик вырвался в дождливую темень, смешался с озлобленным воем псов и растворился в вихрях бури, налетевшей со стороны Проклятого оврага.

Узел смерти не развяжешь. Мёртвому богатства не нужны, ни к чему мирские хотения. У живого – своя нить судьбы, а спрос будет по узлам и деяниям.

Из тех нитей сплетается жизнь —

От завязки-рожденья и до конца.

Даже боги пред нею склоняются,

Как и все они подчиняются

Тем неведомым нитям Макоши

В конце 80-х в благополучной семье в Москве родился больной ребенок. Сильный пол, по старинной русской традиции, не смог вытерпеть такого груза, и бросил жену с больным сыном, забрав с собой здоровую дочь.

Больше в жизни учительницы географии отец ее детей не появлялся, алименты не платил. Ей пришлось потратить все деньги на лечение сына, но ничего не помогало. Она обратилась к магам. Через какое-то время с одним из целителей она начала жить, в доме проводились обряды.

На днях тело ее сожителя нашли на помойке зашитым в шторы. Соседи сказали полиции, что с ней должен жить больной сын, но они его давно не видели. Судьбой ребенка интересовался за все время только военкомат — из поликлиники к нему не приходили. Когда полицейские пришли в квартиру пожилой женщины, выяснилось, что она живет в полной нищете — десятки лет у нее отключено электричество, еду она находила на помойке, лифтом не пользовалась — считала, что для него требуется специальный ключ. Пенсия не была оформлена — паспорт остался советский. При этом у нее сохранилось много книг.

Полицейские случайно за шкафом обнаружили вторую комнату — в ней оказался скелет ее сына. Он умер лет 20 назад. Его, как и сожителя, у нее не было денег похоронить — оба умерли по естественным причинам.

Сейчас пожилую женщину отвезли в психиатрическую больницу.

Источник: https://vk.com/wall-34410764_3596226

Начало здесь Зубастый фей. Начало

К Жеке сегодня приходили из соцслужбы.

Мымра эта не первый раз штурмовала его двери, оббитые дермантином и видавшие рассвет и закат коммунизма.

И именно сегодня ей каким-то невероятным образом удалось просочиться внутрь, не иначе как Люська (она же Людмила) не закрыла за собой, когда уходила в школу.

Люське было 9 и ее было жалко.

Все было плохо, начиная с дурацкого имени, придуманного поддатым папашей уже на пороге ЗАГСа. Любитель всего рода Газмановых уже почти назвал дочь в честь собачки из песни Родиона, но благо девчонки в кабинете отговорили. Сошлись на Людмиле, но дома она всегда была Люси. Ну или "Люська, ко мне! Дай лапу". Своеобразный юмор родителя оценили уже с первого класса, кличка закрепилась.

Люда не любила учиться. Полное отсутствие мотивации, подкрепленное словами - "Учись не учись, все равно на панель идти, там твой Лермонтов никому не нужен" способствовало тому, что третий класс продлился еще на год.

Люда не любила мыться. С одной стороны, дома не было горячей воды. Время от времени мать, забитая алкашом-мужем и двумя работами, находила время нагреть пару ведер воды и почти силой заставить Людмилу помыться. Но чаще всего девочка просто поскорее уходила спать, не дожидаясь, пока мама вернется с работы.

У Люси были очень плохие зубы.

Что вообще не удивительно, учитывая нерегулярное питание и полное отсутствие гигиены. С наследственностью, само собой, тоже не повезло.

Совокупность всех факторов - и к 9 годам ни одного здорового зуба, кроме двух передних резцов - они еще не успели испортиться, так как выпали совсем недавно.

Плохая одежда, грязные ногти и взгляд затравленного зверька. У Люськи не было ни одного шанса стать звездой класса.

Но случилось чудо.

У второгодницы сменился не только класс, но и классный руководитель.

Уже на первом классном часе она оценила всю серьезность ситуации, когда увидела Люсю в зимних сапогах 1 сентября. Не потому, что выпал снег, а потому, что больше нечего было надеть, последние резиновые тапки развалились чётко 31 августа.

И уже на следующий день она молча передала девочке пакет, в котором были вещи ее младшей дочери. Все ношеное, но чистое. И главное - осенние ботинки.

Решив хотя бы частично проблему внешности, классная решительно пресекла все попытки одноклассников травить новенькую. Чаще вызывала к доске, хвалила. Пыталась вызывать родителей в школу. Естественно, никто не пришел, мать на работе, отцу все по бую.

Пришла к ним сама, двери, понятное дело, никто не открыл.

Решила действовать по-другому и позвонила в соцслужбу.

Вот тогда-то и начались их осенние визиты.

Жека проснулся среди ночи, что не было редкостью для него. Сон алкоголика крепок, но недолг, спать мешала мысль о сегодняшнем.

Грымза, назвавшаяся Мариной Антоновной, прорвалась в его чертоги и угрожала самым наглым образом.

Фотографировала квартиру, писала протокол, гаденько улыбалась, а потом вынесла вердикт - его дочку забирают и помещают в детский дом.

И казалось бы, одной малолетней проблемой меньше, но не все так просто. Люсенька получала пенсию. Пару лет назад загремела в больницу с гастритом, практически перешедшим в язву, где сердобольная врач подсказала внезапно трезвому и перепуганному папаше, способ оформить инвалидность. Правдами и неправдами, вынужденной трезвостью и внезапным обнаружением одноклассника в комиссии, дело было сделано и каждый месяц начала капать копеечка.

Копеечка к копеечке, пенсия да работающая жена - вот тебе и способ забить на трудовые будни. Можно хорошо лежать и вкусно пить.

Потому Жека не разбил голову об плинтус Марине Антоновне, как хотел изначально, а умудрился промычать, что не надо так резко, он готов меняться и исправлять ситуацию.

Претензий было много, начиная от необходимости хотя бы минимального ремонта, до нормального медицинского обследования и лечения дочки. Соцработник трясла над головой справкой от школьной медсестры, сокрушалась состоянием девочки и требовала делать хоть что-то.

Из всей этой тирады Жека решил зацепиться за зубы. В детской поликлинике его кореш работал санитаром, как-то по пьяни его понесло рассказывать, что хоть она и государственная, но уровень довольно приличный, деньги из бюджета поступают, недавно частично поменяли оборудование.

Марина Антоновна ушла, пообещав вернуться.

И ночью Жека вспомнил, что завтра прийдется идти с Люськой к зубному врачу.

Промаявшись от раздражающих мыслей и сушняка еще пару минут, он плюнул на сон и потопал на кухню.

Ноги прилипали к полу, вечером Люська тащила чай к телевизору и изрядно пролила его по всей квартире.

Раздражаясь с каждым шлепком все больше, Жека увидел, что на кухне зажегся свет.

Медленно закипая от мысли, что еще кто-то бродит по дому, она резко открыл двери.

На пороге кухни стояла Люська.

Люська, у которой за ночь отросли волосы до лопаток.