Дом престарелых. Можете представить более унылое и жуткое место? Десятки, если не сотни, людей оставлены там умирать. Это ничем не отличается от захоронения заживо. День за днем они только и делают, что ждут собственной кончины. Я второй раз направляюсь туда, и прекрасно помню эту чертову апатию, с которой закончился мой предыдущий визит.
Меня передернуло, и я оторвал взгляд от серого неба за стеклом автомобиля. Алексей, мой друг и напарник, вел наш старый полицейский бобик по выцветшим улицам. Наверное, для кого-то будет символично, что оба моих посещения этого пансионата проходили именно с ним, для меня же – это бремя дружбы. Разница лишь в том, что, если в первый раз мы отвозили туда его отца, то сегодня – едем с ним прощаться.
Нет-нет, не подумайте, Алексей хороший человек. И невозможно представить более сильного горя, чем испытал Леша, отвозя своего отца в эту могилу для живых. Но у его папы развилась сильнейшая деменция, на сиделок – нужны деньги, а времени с нашей работой… еле хватает до туалета добежать. Вы, наверное, думаете, что все полицейские коррумпированы, и я просто недоговариваю, чтобы сыскать ваше снисхождение? Отчасти вы будете правы: действительно, в наших рядах очень много не чистых на руку коллег. Но наш участок всегда был далек от этой низости, чем мы бескрайне гордились.
Так вот, после диагноза было необходимо обезопасить дядю Игоря, в первую очередь от самого себя. Дядь Игорь… я его называю дядей со школьной скамьи, когда мы с Алешкой бегали за гаражи с украденными у родителей сигаретами, как будто он мне и вправду родственник, которых у меня никогда не было. Дядя Игорь никогда нас не ругал, какие бы дурости мы не совершали, он просто на нас смотрел и тихонько вздыхал. И от его взгляда, нет, не жестокого, и даже без упрека, от взгляда с, казалось, вселенским разочарованием – нам всегда становилось стыдно аж до физической боли в груди.
Леша всхлипнул, на секунду дернув руль, и машину качнуло по пустой дороге.
- Может, все-таки, я поведу? Мне то известно, что у тебя в бардачке точно припрятана половинка беленькой. И тебе сейчас не помешает…
- Не нужно. – Леша решительно выпрямился, даже не взглянув на меня красными глазами. – Я доеду сам.
Мда. В таком состоянии я видел его только однажды, но об этом я, возможно, расскажу в другой раз. Хуже всего человеку тогда, когда он старается не показывать свою боль. А Леша был именно таким. Что моральная боль, что огнестрельная рана: самый пик визуализации его эмоций — это одиночный всхлип и секундная апатия. И дальше в бой. Таким собранным и мужественным я бы и хотел его запомнить.
За окном серые улицы сменились серыми деревьями. Странно это, листва еще не опала, а цвета как будто стерли… Наверное, надо было выспаться сегодня. А, вот уже и виднеется эта обитель медленного умерщвления. Мы подъезжали к наспех сваренным воротам.
Пока Алексей их открывал я еще раз задумался о наплевательстве к местным постояльцам. Знаете, почему ворота никто не охранял, и даже не запер? Никому не нужны старики. Никто и не подумает сюда проникать. А если одинокий отчаявшийся пенсионер и добредет до этих ворот, ускользнув от зорких глаз сиделок – дряблые мышцы, да хлипкие кости не позволят даже на сантиметр сдвинуть створки. Вот так просто, и вы в тюрьме, абсолютно неохраняемой, но исключительно неуязвимой для невольных заключенных.
Мы ехали по территории до здания, а мой взгляд приковывали старики на прогулке. Ноль, абсолютный ноль внимания, они все как будто смотрели на невидимую муху прямо у себя перед носом. А сиделки, нянечки и остальной персонал, наоборот – провожали машину взглядом, и начинали шептаться. Наверное, мне стоило об этом задуматься, но я не ждал нормального поведения в этом месте ни от кого.
Нас встретил сгорбленный директор, с выражением вселенской скорби на лице. Я, обычно, не запоминаю имена людей, с которыми наверняка больше не встречусь. И окружающие меня люди, в месте, где я надеялся больше никогда не оказаться, не стали исключением.
По наставлению персонала мы сели ждать в коридоре. Видимо, они подготавливали тело… по крайней мере мы так думали первые пару часов. Леша начал нервничать, а меня… стыдно признаться, но меня начало клонить в сон. И, несмотря на постоянно ерзающего рядом напарника, я упал в легкую дрему.
- Они же не уйдут просто так! – Резкий мужской голос вырывался из моих уст. Такого отвратительного фальцета я еще не слышал. – Я вам сотню раз говорил, что не надо скармливать именно его, за ним точно приедут!
- Твое мнение мало кого волнует. И приказы не обсуждаются. Ты знаешь, что делать дальше. – Горбатый силуэт в дальнем конце комнаты однозначно повел тенью своей руки в сторону выхода, прогоняя меня.
Картина сменилась.
Я почувствовал слабость. Не понимаю, где я? Кажется, только что дома был… Я… Подождите, я помню, помню! Я Игорь! Даже на руке накалякал, чтобы не забыть, только не видно ничего. Куда я попал? Мы же с сыном чай пили… А это что?
Вокруг только непроглядная тьма, и в ней… я не знаю как описать, самое близкое – более густая тьма. Сгусток ничего в ничем. Это нечто двигалось ко мне. Пара мгновений – и мои ноздри, глаза, уши, рот заливало чем-то мерзким и горьким, как будто давно протухшее молоко. Я хотел кричать, но не мог. В голове всплывали образы Лешеньки, я помню своего сына… Моя любимая жена, которая ждет меня наверху… Моя внучка, которая ждет меня, вместе с бабушкой… Сознание терялось…
Я резко проснулся. Давно мне не снились кошмары, но, когда снились, я не запоминал их так детально. Пусть я и служу в полиции, и немало повидал, но от простого, казалось бы, сна мне стало очень не по себе. Это прокля́тое место, зачем я согласился сюда ехать?!
Пришлось отпустить эмоции, чтобы не взглянуть со злостью на Лешу, все еще ерзающего рядом, и притащившего меня сюда – ему и так не легко.
Дверь кабинета рядом отворилась, и к нам вышел щупленький врач. Он обратился к нам с, неподходящим к внешности, высоким и резким голосом.
- Добрый день. Ваш отец… эм, его тело… да, оно ожидает вас в кабинете, можете проститься.
Я сдержал руку Алексея, которая уже отводилась для замаха на этого бестактного мерзавца. «Добрый день», «его тело» … идиот. Шепнул ему «Уродов много. Но не извращай прощание.»
Леша кивнул, и мы прошли по коротенькому коридору за доктором. Он любезно открыл нам дверь кабинета, пропуская вперед. И… захлопнул прямо за нами, стоило оказаться внутри.
Света тут почти не было, и, прежде чем высказать через дверь этому будущему трупу все, что о нем думаю, я включил фонарик. Одновременно со светом фонаря раздался жуткий вой сирены, а после – из громкоговорителя раздался знакомый отвратный фальцет:
- Всему персоналу немедленно покинуть здание. Не выводить постояльцев. Повторяю, начинается охота, всему персоналу немедленно покинуть здание.
Чертова клоунада. Ладно, сами напросились.
Резкая боль в ноге, которой я ударил в район дверного замка, повалила меня на пол. Что за… На вид дверь хлипкая, словно из соломы. Такие в новостройках ставят между комнатами, от дуновения сминаются, а тут…
Когда Леша похлопал меня по плечу – пришлось забыть о ноющей ноге. Два быстрых стука – еще давно мы разработали свою систему общения жестами и касаниями, и это – особая опасность.
Обернувшись, моему взору, в свете фонаря, предстала обычная комната, оборудованная под операционную. Или это разделочный стол? Нет, бред, не может такого быть. В неярком свете фонарика я потихоньку оглядывал помещение, стараясь понять, что побеспокоило моего друга.
Вот еще одна дверь, надо проверить, может не заперта. А вот… Черт возьми, что это еще за…
Я услышал бульканье рядом и резко обернулся. Леша стоял на коленях и блевал. Если бы не ситуация, я бы вспомнил школьные годы, когда мы так же окрашивали метры пола в желто-рыжий. Но только, вместо бутылок алкоголя, на стеллажах в дальнем конце помещения рядами стояли банки с, видимо, формальдегидом. Почему я так решил? Насколько я помню, именно в формальдегиде хранят части тела. Глаза, пара носов, пальцы, сморщенные гениталии… Тут целый склад. Меня тоже потянуло блевать, но я сдержался. Даже с нашим опытом работы – такое мы видели впервые. Мы еще не осознавали, во что вляпались, но что-то заставило меня подобрать Алешу и побежать к другой двери. К счастью, она была открыта.
В этом тихом коридоре было много людей, и ни одного сотрудника. Десятки пожилых людей слонялись туда-сюда, натыкаясь на стены и двери, словно ленивые мухи, бьющиеся в стекло. В дальнем конце несколько пенсионеров лежало на полу, кто-то – прислонившись спиной к стене. Все они выглядели так, словно уже отдали душу всевышнему.
Несколько из бродящих туда-сюда гостей этого адского места обернулись к нам. Из их рта покапывала черная слюна, у некоторых из носа текли такие же чернющие капли. Кто-то из них застонал, словно зомби они вытянули руки и пошли к нам. Леша уже не мог себя контролировать, да что уж, и я еле сдерживал чувство животного страха. Алексей достал табельный ПМ и направил на бредущих в нашу сторону людей.
- Ос… Остановитесь. Я из полиции, и приказываю немедленно…
Дед, ближе всех подошедший к нам, вдруг издал резкий визг, и побежал в нашу сторону, как заправский легкоатлет. Инстинкты. Инстинкты есть у всех. И нас обучают сначала следовать им, а уже после думать. Щелчок предохранителя, и пуля прошила голову этого несчастного. Пока он оседал на пол, мы наблюдали, как из дыры в его голове вытекает черная жижа.
Все пенсионеры, стоявшие на ногах, издали нечеловеческий рык и кинулись в нашу сторону. Нам ничего не оставалось, кроме как отстреливаться. Со стороны может показаться, что мы перестраховались, что они могли быть просто больны. Но вас там не было. Пронизывающий с ног до головы страх кричал нам, что нельзя их подпускать близко. Через пару мгновений все было кончено.
Ястык. Ястык это тоненькая, но прочная пленка, обволакивающая икру в чреве рыбы. Когда в детстве мы с Алешей и его отцом рыбачили, дядя Игорь показывал, как правильно засаливать икру, и как это делать быстро, для поедания на месте. Ловким движением руки он вспарывал очередную рыбу, вытаскивая на свет окровавленные внутренности и заветный мешочек, наполненный алыми жемчужинками икринок.
Ястыком же изначально я посчитал лопающихся в дальнем конце людей. Их животы разлетались по стенам, оголяя сотни и сотни мелких иссиня-черных шариков. Один из валявшихся пенсионеров лопнул с такой силой, что в нашу сторону полетел разматывающийся канат, обмазанный сажно-черной жидкостью. Наверное, когда-то это был его кишечник.
Нас нельзя было заставить стоять там еще мгновение. Мы толкнули ближайшую дверь, пробежали маленькое пустое помещение и вывалились в безлюдный коридор, в котором пока горел свет. Я усадил Лешу на скамейку, и дал глотнуть из фляги, которую всегда таскаю с собой на самый особый случай. Кажется, сейчас случай особый.
- **ять, **ять, **ЯТЬ! Что это? Как… как… надо звонить, звони капитану, звони в участок! Нас же тут зарежут, сожрут, нас… черт! – он все тараторил без умолку, пока я проверял телефон. Естественно, связи нет. Да уж, если, со стойкостью переживший столько бед, боли и горя человек раскис, значит мне обязательно надо оставаться спокойным. По крайней мере стараться. Впрочем, я не мог упрекать Алексея за то, что он сломался. Я и сам был недалек от этого, из-за окружающего нас безумия. Свет замерцал.
Я влепил бормочущему напарнику пощечину – когда выберемся, он меня простит, а сейчас мне нужна тишина. Быстро оглядев коридор, я понял, что идти мы можем только в одну сторону – с другого конца коридор был завален мебелью, а в направлении моего взгляда – спуск в подвал, и пара дверей. Я, конечно, проверил их, но стоило ли надеяться, что хоть одна будет незапертой? Нога по-прежнему болела, и я не рискнул жертвовать второй – черт его знает, чем тут укрепляют двери, но в инвалидную коляску мне садиться еще рановато.
Впрочем, когда я поднимал друга со скамьи, мы услышали шорох, а затем скрежет поворачивающейся ручки. Комната рядом открывалась.
Из приоткрывшейся двери выплыла старушка. Она казалась такой худой, что вот-вот рассыплется, стоит ей сделать еще шажок. Взглянув на нас пустыми глазами, она махнула рукой, и медленно пошаркала в сторону лестницы. Я так был обескуражен этим действом, что не подумал ухватить закрывающуюся дверь, а ведь, может, это бы нас спасло.
Старушка неспешно маршировала в сторону подвала, не реагируя на наши оклики. И, даже когда я встал перед ней, просто обошла, как будто я не человек, а столб. В такой ситуации меня легко вывести из равновесия, и я дал волю эмоциям – схватив бабулю за сухонькую руку. Думаю, вам уже стало понятно, что с этим заведением что-то не так. А у меня еще теплилась надежда. Вот только эта старушенция, не больше сорока килограммов на вид, оттолкнула меня, словно я был фантиком от конфеты, и отправила в полет на несколько метров. Теперь к ноющей ноге присоединилась боль в лопатке.
Леша стоял с выпученными глазами, и, в шоке, даже не помог мне подняться. Ну же, дружище, соберись, нам надо думать, как действовать.
Тем временем пенсионерка добралась до лестницы, и коснулась перил. Едва ее пальцы задели лакированные узоры на этой винтовой лестнице – нас как будто оглушило. Пропали все звуки, осталось только биение сердца и тихие шарканья тапок. Я опять обратил внимание на полное отсутствие цвета вокруг, может не я один вижу все в черно-белом? Нас как будто погрузили в воду с головой. Старушка сделала шаг, а мы были не в состоянии даже пошевелиться, я понимал, что Леху парализовало, как и меня. Еще шаг, и еще. Вот уже целиком она скрылась в дебрях ступеней, и остались только отраженные эхом шажки. Шарк, шарк… Шмяк. Как будто наступили в грязь. Шмяк, шмяк. Секундная тишина, и…
Самое жалкое в отдаленном крике, и тем более старческом, что ты понимаешь – не успеешь помочь. Даже если бы мы не были парализованы непонятным эффектом, я бы не успел добежать. Крик утихал, а следом я услышал побулькивание. Паралич отступил, и мы, переглянувшись, и проверив наличие заряда в патроннике и магазины, рванули к лестнице. Крик человека, пусть и очень странного, но все же человека – вот, что заставило нас вспомнить, кем мы работаем, и хоть немного прийти в себя. Первые ступени еще можно было различить в отсветах коридорных светильников, но дальше – начинались сумерки, по которым мы и спускались в подвал. Надо было заканчивать с ужасами этого места, пусть нас и холодило от страха до сих пор.
Вы знаете, что такое кромешная тьма? Нет, не когда вы лежите в кровати. И не когда выходите ночью в уборную. Полное отсутствие света. Близкий эффект можно ощутить, выехав в поход, и проснувшись глубокой ночью, когда густые тучи перекрывают свет от луны и звезд. В такие моменты кажется, что можно ощутить тьму физически, она обволакивает ласковой, но пугающей, пеленой вязкой смолы, заставляя двигаться медленнее, из-за страха: страха того, что может в этой тьме скрываться.
Забредя в резко начавшуюся кромешную темень подвала, я ощутил, как прилипают ботинки к полу. Я больше не слышал лопающихся пузырьков, как от наваристого бульона, слышал только наши шаги по слизи на полу, и чувствовал руку Леши у меня на плече.
И вот снова. Паралич. Мы остановились, безуспешно силясь разглядеть хоть что-то в расстилающейся темноте, и, по-детски глупо, не успев достать фонарики. Уши наполнил звон, который становился все громче. Как в фильме, темнота стала словно задним планом экрана, на котором к нам беззвучно шагал человек. Рука Алексея чуть дрогнула на моем плече, и я узнал – это дядя Игорь. Только вот идет он не как раньше: переваливается с ноги на ногу и… Что это за…
Из его глаз, носа, ушей, рта, рукавов, казалось – отовсюду, покапывала вязкая черная жижа. Он медленно приближался, и мое плечо уже намокло от вспотевшей ладони напарника.
- Бру… Барк… Сын...ок? – Слова этого существа были похожи на звук, которое издает желе, если его раздавить. Однако последнее слово мы разобрали.
Черная жидкость стала все сильнее сочиться из мертвого отца моего друга, и вот уже она обрела форму… Нечто, вроде безногого гуманоида предстало перед нами, сбросив оболочку давнего знакомого. Все его тело было гладким и черным, и только за счет какой-то неведомой силы выделялось на фоне непроглядной тьмы. Оно протянуло свою склизкую конечность, и начало обволакивать недвижимого Лешу. Я только смог скосить глаза, глядя как нечто поглощает моего друга. Я услышал, как через сжатые зубы раздался стон, как заструилась под ним теплая струйка…
*Хрусть*
Звук ломающихся костей. Звук рвущихся внутренних органов. Все это заставит любого из вас заполнить рвотными массами ближайшие емкости. А я не мог разжать челюсти, и рвота потекла из моего носа и между сжатых зубов. Кажется, я обделался, когда эта тварь, сминая моего друга, коснулась моей шеи. Не представляю, как я тогда не отключился.
Когда тело бывшего напарника было превращено в кровавый шар, нечто потянулась ко мне. Фарш из костей, одежды и мяса приближался, движимый отростком этого существа. И вот оно уже заталкивает это месиво мне в глотку… Прямо сквозь рвоту, в разжатые мистической силой зубы, пихает горсть за горстью. Сначала меня тошнило, но, когда желудок опустел, рот, а затем и пищевод, стал наполняться кашей, которая раньше было так близко знакомым человеком. Не могу даже представить, сколько это длилось. Из моих глаз текли слезы, я хотел мстить, или, хотя бы, просто умереть. Когда эта смоляная куча закончила, моих губ коснулось горькое, как прокисшее молоко, желеобразное нечто. Мгновение – и оно заливается внутрь…
*****
- Ладно, на этом остановимся. Коллега, я понимаю, Вы пережили страшные события… Стены того пансионата до сих пор не отмыли от крови постояльцев. Но то, что Вы говорите… Да, там безусловно была бойня. И мы продолжаем поиски персонала. Но черный монстр… жижа, вот этот шар из костей… К Вам зайдет доктор, пожалуйста, поговорите с ним, ладно? Нам не хватает Вас на службе, особенно в такое время. Вам надо начинать восстанавливать силы, дух, и, видимо, подлечить мысли. Соболезную по поводу Вашего друга, я сообщу, когда найдут тело Алексея.
Сержант козырнул, сложил папку и направился к выходу.
- Один момент… - Я остановил его своим окликом. - Мне необходимо…
- Да, конечно. Что-то принести?
Если бы он обернулся, или хотя бы взглянул на меня за все время опроса – точно бы увидел капельки черной жидкости, стекающие по моей губе.
- Нет, не стоит. Просто я очень, очень голоден. Папа сказал ни в чем себе не отказывать, и думаю пора приступить к трапезе. Я чувствую, в этом здании много питательного. Ты, пожалуй, достоин быть первым. Ты же хотел оказаться рядом с телом моего напарника?
Когда крики сержанта стихли, я выел все органы, до которых смог достать через разрез на его животе. А после - я ассимилировал его. Закончив, я вышел из палаты. Да, хорошо, центральная больница. Столько разных отделений…
Крики в стенах этого здания длились еще долго. И никто не выбрался. Я ассимилировал их всех.
Если когда-нибудь вы заметите, что цвета вокруг блекнут, что ваш город, мегаполис, деревня - уже не такие яркие, знайте: бежать поздно. Тьма придет совсем скоро. Ее следует бояться, но еще сильнее…
Следует страшиться тех, кто… *бульк*
