CreepyStory

Славик не обращал внимания на стоны заживо разлагающейся Леры, в брюхе которой пчёлы-мясоеды построили кровавый улей. Ей осталось совсем недолго. Нужно было успеть собрать мясной мёд из сот до тех пор, пока силы окончательно покинут пленницу. Иначе всё получится совсем не романтично! Какой тогда прок от всех этих страданий? От всех этих стараний? Девушка уже утеряла разум, её сознание крутило в ужасающих предсмертных бредовых видениях. Над пасекой стоял гул потревоженных пчеловодом насекомых. А Славик ловкими движениями отрезал и вынимал липкие розоватые соты из переработанной пчёлами падали, отряхивал их от пчёл специальной щёточкой. Улей внутри тела девушки был скорее похож на кучу гноя и мяса… Однако, это таким образом пчёлы разделяли драгоценную питательную жидкость от стухающей гнили. Насекомые заботились о качестве продукта.

Пчёлы прогрызли сотни дырочек под кожей, было видно, как в них шевелятся отложенные личинки. Соты в брюшине эти пчёлы слепили не из воска, а из жиров, коими богаты тела живых существ. И хоть сами по себе соты выглядели далеко неаппетитно… Зато внутри шестиугольников поблескивала сладкая и тёмная прозрачная жидкость.

Божественно…

Скоро Славик держал в руках шмат чистейшего и ароматного сотового мёда из тела своей возлюбленной. Отчего во рту незамедлительно потекли слюнки, а внизу живота поднялось приятное тепло.

-- Посмотри на меня, Лера, -- ласково проговорил Славик. Но девушка ничего не слышала. Она исступлённо глядела перед собой. Глаза её затухали.

-- Посмотри на меня, ТВАРЬ! – рявкнул Славик. – Ты портишь наше свидание! Наше последнее свидание!!!

Он ударил девушку по лицу, но сразу одумался, забеспокоился и начал просить прощения.

-- Прости меня… Прости меня, заечка… Я же не нарочно. Вспылил немного… Но просто посмотри мне в глаза. Хотя бы на секунду. Посмотри на меня… -- Славик приобнял девушку и попытался заглянуть ей в глаза.

Возможно, он переборщил с обезболивающими. Он не был сторонником химикатов, поэтому накачивал жертву с умом, понемногу, чтобы мёд впоследствии не испортил свои вкусовые качества. Но в последние несколько часов требовалось увеличить дозу. Физические страдания слишком быстро истощают… Пусть качество и пострадает, зато у пчёлок будет больше времени на переработку плоти. Мёда соберётся больше. А если она умрёт – это будет уже не то. Мёд из падали будет не настолько великолепным.

Славик, в конце концов, поймал взгляд. Этот взгляд всегда был холоден. А сейчас и вовсе стал пустым. Лера никогда не хотела дарить ему свою любовь. И не захотела открыть своё сердце для него, даже когда он предложил ей Свидание. Она не захотела иметь ребёнка от него. Лера была бесплодной, потому как все попытки Славика не увенчивались успехом, но пчеловод считал, что всё это из-за её холодного сердца. Ведь Настя и Алёна уже давно родили ему столько детей… Они дарили свою любовь. Но что Славику до них?! До этих скучных проституток?

Он видел в Лере отражение своей жены, погибшей восемь лет назад в автокатастрофе. От неё ничего не осталось. И Славе всегда казалось, что глава в их совместной книге жизни не закончена. Она требовала логического завершения. Именно поэтому он так старался, так лез из кожи вон...

-- Теперь ты будешь бессмертной, моя любимая. Я буду хранить тебя до самой моей смерти, -- Славик засунул ломтик медовых сот под пчеловодную сетку и принялся жевать. – Ты великолепна…

Действие обезболивающих заканчивалось, мычания постепенно усиливались и скоро адские муки неизбежно перейдут в агонию. Значит, следовало поторапливаться. Славик проглотил сладкую массу, аккуратно уложил вырезанный ломоть в ведро и принялся извлекать остальные соты.

Работу удалось закончить дотемна. Последние кусочки Слава вырезал уже из безжизненного трупа – их он укладывал в отдельное ведёрко. Считал, что мёд с трупа обладал другой энергетикой, хоть и чисто технически был таким же хорошим мёдом, как с живого человека – пока плоть не начала разлагаться и пчёлы не занесли в ячейки переработанную падаль.

Остаток вечера Славик сидел на лавочке во дворе и глядел на красный закат, курил самокрутки с домашним табачком и думал о Лерочке. Хорошая была девушка. Глаза такие светлые… Прямо как у жены. На душе у Славы сделалось легко. Будто он наконец-то отпустил тяжёлую ношу и разобрался со своими демонами из прошлого. Теперь Лерочка никуда не уйдёт, как однажды ушла жена. Она навсегда останется с ним.

А через пару дней можно будет собирать остальной мёд. Хоть и не такой качественный, но зато принадлежащий возлюбленной.

-- Пап… -- размышления прервала дочка, приземлившаяся на лавку рядом. – Мне скучно.

-- Уроки сделала? – спросил Славик.

-- Не хочу…

-- Мало ли чё не хочешь, -- сказал Славик, но потом рассудил, что не будет растрачивать этот прекрасный вечер на ворчания. – Держи, скушай.

-- Это тётя Лера? – девочка подхватила сочный медовый ломтик из рук отца.

-- Да.

-- Я знала, что тётя Лера будет такой вкусной! – обрадовалась дочка. Славик улыбнулся потрепал черноволосую голову девочки. Вся в мать…

-- А когда мы съедим Гошу? – поинтересовалась она.

-- Пусть подрастёт сначала. Куда ты так торопишься?

-- Ну ты же обещал! Хочу Гошу! Гошу! – заныла девочка.

-- Сдался тебе этот Гоша…

-- Он миленький! – возразила дочка. – Он будет ещё вкуснее тёти Леры!

-- Такого не может быть, -- Слава обиделся, но постарался не подать вида. Как этот высерок рыжей проститутки может быть вкуснее Леры?!

-- Хочу Гошу! Гошу! – повторяла девочка.

-- Хорошо. Я подумаю, -- кивнул отец.

-- Ура-а-а! – дочка улыбнулась и обняла Славика.

-- Иди домой. Уже темно.

-- Хорошо! – дочка вскочила безо всяких препирательств. – Пойду и расскажу тёте Насте!

Славик захохотал и не стал останавливать девочку. Пусть рассказывает. Настя в последнее время совершенно отбилась от рук. Она всё никак не могла взять в голову, что является всего лишь инкубатором. Вещью. Эту мразь следовало проучить.

Пчеловод скрутил ещё одну сигарету, послюнявил и прикурил, разглядывая, как вдалеке на пасеке кружатся тучи пчёл над привязанными к деревянным столбам телами-ульями. Леса вокруг их дома наполнялись темнотой, корявые тени от деревьев незаметно крались по поляне, всё удлиняясь и предвещая ночь. И где-то там, в лесу, в свалке из человеческих останков, вороны доклёвывали почти переработанный насекомыми труп младенца. Его, уже десятый по счёту, сын.

***

Пчёлы из рода «тригон» не имели жала, однако обладали мощными челюстями, позволявшими очень сильно кусать и вгрызаться в плоть. Нестандартный для пчёл образ жизни сказался и на ульях. Бесформенные кучи круглых коконов скорее напоминали гнёзда чудовищ из иных миров. Хотя Славик и возразил бы насчёт «нестандартности для пчёл». Ведь эволюционно пчёлы – это узкоспециализированые осы и их предки были хищниками. Этих насекомых завезли в Россию из джунглей Южной Америки. И чтобы приспособить их под суровые климатические условия – пришлось изрядно потрудиться над селекцией. Сибирский аналог получился куда злее американского. От агрессивных пчёлок даже пришлось отказаться. Селекционеры, видимо, не захотели марать руки, а может к ним просто не приходило достойных идей, поэтому затее не нашли толкового применения. Но Славик всегда отличался творческим мышлением.

В современном мире жило множество людей, гоняющихся за различного рода экзотикой. А что может быть лучше, чем мёд из тела невинного младенца? Или мёд из тела красивой девушки? Чего уж говорить и мёде из трупа знаменитости… Или как насчёт по-настоящему поэтического способа «кремации»? Захоронить свой прах на Эвересте или развеять пепел над снежной пустыней Антарктиды? Банальность. В среде богатых европейцев, китайцев или американцев такие способы уже давно вызывают лишь зевоту. Романтика – да. Но куда престижнее превратиться… в мёд.

Да, это звучало, как больная идея. Однако в Даркнете за такие услуги отваливали большой кусок. Чем Славик и пользовался, благо являлся практически монополистом. Мало, кто разводит таких пчёл. Даже за рубежом таковых предпринимателей можно было пересчитать по пальцам.

Однако Слава обладал не только творческим мышлением, но и известной степенью смелости, позволявшей делать самый качественный мясной мёд в мире. Никакие конкуренты не могли обеспечить такого объёма продукции. И таких потрясающих вкусовых характеристик.

Коллеги полагали, что всё дело именно в редком сибирском виде. Однако же весь секрет заключался в совершенно другом. Коллеги не могли переступить через черту морально-этических норм и делали мёд из животных. Мёртвых животных. Слава же предпочитал, чтобы жертвы были людьми и оставались живыми.

Мясо человека слаще мяса животных. Поэтому и мёд получался особенным, элитным. Богатые отваливали впятеро выше стандартной рыночной цены за мёд из животных. И это было ещё мало! Если заказчик требовал мёд из младенцев, то ценник взлетал до космических высот. То же самое касалось и «спецзаказов» на утилизацию трупов. Все эти операции требовали предельной осторожности. Благо, Даркнет предлагал услуги сложной сети курьеров, которые доставляли товары и необходимые материалы в точку. Славику не приходилось особо париться насчёт логистики. Не на Почте России же доставлять трупы…

Однажды привезли тело какого-то смазливого певца из Кореи. Труп уже вонял и начинал разлагаться. Как сообразил Славик – певца наверняка приказал похитить и убить главарь одной из банд. А уж зачем ему потребовался мёд – из любви к творчеству или же из ненависти – заказчик не уточнял.

Ещё привозили труп какого-то русского хоррор писателя. Славик даже почитал его рассказики в интернете, удивился чрезвычайной жестокости на страницах и обозвал того про себя «больным ублюдком». Писателя никто не похищал и не убивал – кому он нахрен нужен -- он просто завещал своим родственникам предать тело пчёлам. Было неприятно иметь дело с таким сумасшедшим…

Трупы курьеры немного присыпали землёй в лесу неподалёку. Приходилось спешить и бежать по координатам. Бывало и такое, что звери успевали немного раздербанить тело. И не везде можно было проехать на каракате-вездеходе. Приходилось и таскать разваливающиеся мокрые трупы на собственном горбу.

Чтобы у заказчика оставалась уверенность в том, что этот мёд действительно из необходимого ему тела: из младенца или из девушки именно с пятым размером груди – Славик снимал процесс на видео. Как пчёлы уничтожают труп, как Славик вырезает соты, как потом запечатывает мёд в баночки. Затем он отправлял файл со всеми производственными этапами заказчику через VPN, перед тем, как отослать мёд через курьеров в точку назначения. Получалось надёжно. Все стороны оставались довольными. Хоть Славик и опасался, что даже видео с места событий позволит спецслужбам выйти на него – углы теней, климат, деревья, облачность… Но, похоже, ФСБ ещё не решалось раскошелиться на контрольную закупку.

Больше всего мёда скупал заказчик с ником Red Skull. Заказчик много раз обращался с просьбой приобрести пару ульев за баснословные денежки, однако пчеловод не хотел плодить конкурентов и лишаться своего главного покупателя.

Но в основном Славик занимался обычным мясным мёдом. Из средней красоты девушек и ничем не знаменитых мужчин. Бизнес двигался только летом, пока пчёлы не впадали в спячку. Поэтому Слава пытался заработать достаточно денег, чтобы обеспечить свою семью на зиму. А для этого летом приходилось серьёзно работать.

Тела он чаще всего добывал на «дороге», по отработанной годами схеме и в иные места старался не соваться. На просёлочной дороге, которая позволяла путникам срезать маршрут от двух параллельных и далеко расположенных трасс. Славик выходил на охоту ночью. Когда в тишине можно легко различить звуки мотора, когда из тьмы ещё за пару километров виден свет фар. Ночью дорога практически пустовала, поэтому можно было особенно не торопиться и не нервничать, постоянно опасаясь, что пока он будет растаскивать пленников – из темноты выплывет ещё одна машина и её водитель вызовет полицейских…

Славик претворялся потерявшимся в лесу туристом и просил добросить до ближайшей цивилизации, потому что на своих сбитых ногах он уже не уйдёт, а запасы продовольствия закончились ещё сутки назад…

Искать пропавших полиции было очень сложно. Предсказать их маршрут трудно. Хотя Славик однажды и обнаружил на телефоне одного «оленя» гугл-отслеживание, видимо, от жены. Телефоны и всю электруху Славик отвозил на похищенной же машине подальше – и затапливал в озере. Угнанные автомобили в начале лета Славик топил на болоте, а ближе к осени – уводил к себе несколько штук в просторный гараж. И либо распиливал на металлы, детали, либо что-то мастерил. Именно так он и собрал собственный лёгкий вездеход, на котором было удобно возить трупы по лесу.

Заготовками пчеловод занимался зимой, когда одолевало безделье. Ещё зимой пчеловод, помимо вездеходов, делал детей. Особенно красивых девушек он не допускал до переработки на пасеке и последующей продажи. Какой толк от бабла, когда можно иметь красавиц каждый день, в любое угодное тебе время? Это отлично снимало стресс и заряжало энергией. С Настей и Алёной Слава познакомился уже целых пять лет назад. Давно пора было менять этих рыжих проституток на более молоденьких, но Слава проникся к девушкам душевной теплотой и даже привязался. С новенькими будет много мороки, пока те обвыкнутся, сломаются, треснут. А рыженькие красавицы уже полностью в его рабстве. Он их воспитал.

Слава любил спускать внутрь безо всяких контрацептивов – это чертовски заводило. Ведь самка могла забеременеть… И это чувство риска и своей собственной «самцовости» только подстёгивало. И девушки действительно беременели. Их животы раздувались. А к лету они рожали. Но рожали постоянно каких-то высерков, как считал Слава. Он не принимал этих младенцев за своих сыновей или дочерей. И как бы женщины не противились – Слава отнимал у них грудничков и уносил на пасеку к пчёлам. Сначала он сделал это без особой осознанности, но когда впервые попробовал мёд из младенца… Он пришёл в восторг. Почти что собственная плоть! Родная! И теперь отдана на растерзание пчёлам. Нечто особенное было в этом. Что-то романтическое…

Он заставлял матерей поедать своих переработанных пчёлами детей. Тогда-то в первый раз и сломалась Алёна. После того чудовищного дня она превратилась в пустую и послушную куклу. Но вот бунтарский характер Насти сломать было не так просто… Сколько раз он наказывал казнью её младенцев? В прошлом году он даже заставил смотреть её на сам процесс. Это очень не понравилось Насте! Но не сломило её. Печально, однако, Слава не отрицал, что с Настей было веселее. Она куда живее тихони-Алёны. И в постели брыкалась особенно рьяно – почти-что настоящая любовь.

Была ещё и блондиночка Саша. Но та оказалась плохой! И не протянула даже полугода. Однажды она даже чуть ли не убила Славика. В наказание он сначала отрезал этой твари ноги, а потом заставил съесть весь полученный с них мёд. Девушка не вынесла увечий и унижений. Ребёнок в её утробе умер и утянул мать за собой. Мёд с эмбриона получился скверного качества – дочке он не понравился. Саша оказалась очень плохой и никудышной…

Славик держал пленниц в специально обустроенном и тщательно скрытом подвале. Найти туда вход, не зная, что в доме должен иметься скрытый подвал – было практически нереально. Услышать крики тоже было нельзя – Слава воткнул по стенам звукоизоляцию. Чтобы сбежать – пленницам было необходимо преодолеть две массивные железные двери, и одну, хоть и маскировочную, но из стального листа. Слава опасался, что девушки сделают подкоп и поэтому часто проверял комнату.

Женщины готовили ему еду. И Славик мог не опасаться, что туда плюнут или ещё чего – как было в самом начале. Потому что он являлся талантливым воспитателем. И женщины, хоть и роптали, однако боялись не то, чтобы плюнуть – даже сделать не вкусно, недосолить или пересолить. За это Слава мог привязать девушку к кровати крепкими ремнями, притащить с собой одну пчелу в бутылке, снять крышечку и поставить её вниз горлышком на живот. Подобные наказания заканчивались остервенелой любовью – Славу одурманивали вопли, полные боли.

За женщинами присматривала хищная дочка Славика. Она родилась от жены, поэтому Слава её любил и принимал за свою. Дочурка росла избалованной, но зато милой. Больше всего она любила мёд из грудничков и была на пасеке своего рода дегустатором. Она разделяла страсть отца к пчеловодству и порой оказывалась удивительно смышлённой для своего возраста. Слава доверял дочке оставаться с рабынями. Она не даст спуску даже бешеной Насте -- дочка любила вывести мразь из себя по-взрослому меткой колкостью и вообще считала пленниц за ручных зверьков. Но отец советовал девочке держаться от них подальше – мрази могут в любой момент начать мстить. Конечно, Слава хороший воспитатель и дал понять, какие пытки ждут провинившихся. Даже одна пчела из бутылочки была испытанием для психики, чего уж говорить о казни на пасеке… но всё равно он был осторожен. Разъярённые матери – это самые страшные создания.

На следующий день после смерти Леры Славик практически не работал. Он отдыхал в комнате с рыженькими, отъедался и отсыпался перед грядущей ночью.

-- Присмотри за бабами, -- Слава потрепал дочку по голове. – Будь осторожна.

-- Возьми меня с собой, пап!

-- Это слишком опасно. Люди могут оказывать сильное сопротивление. Лучше сделай уроки, которые я тебе задал.

-- Не хочу уроки…

-- Ты же не хочешь вырасти безграмотной дурёхой?

-- Я хочу вырасти пчеловодом! – возразила девочка с улыбкой.

-- Когда я вернусь – чтобы всё было сделано! – нахмурился Славик.

-- Ладно…

-- Будь настороже, -- Славик поцеловал дочку в лобик и отправился в гараж за каракатом-вездеходом.

Удобства в этой технике не было совершенно – простое грубое кресло без кабины. Четыре больших колеса. И телега позади, в которую Славик укладывал либо трупы, если не повезло на охоте, либо связанных живчиков.

Пчеловод выехал на закате. Путь к «дороге» занимал два часа через ещё более разбитую старую лесную дорогу – Слава специально заботился о состоянии этой дороги. Чтобы проехать сюда можно было только на специальной технике. Раскапывал лужи, ямины… Официально считалось, что Слава занимается пчеловодством. Он исправно платил налоги и поэтому никто им не интересовался. Иногда забредали охотники или лесники… Для подобных визитов Славик держал двух агрессивных собак, что облаивали любого гостя и отбивали у того желание приблизиться к пасеке.

В этот раз Слава намеревался добыть живых. В прошлую вылазку всё пошло наперекосяк и пришлось всех застрелить.

Пчеловод припрятал каракат в зарослях, а сам уселся на обочину и закурил. Комары атаковали и не давали покоя. Слава размышлял, как недавно попортил мёд, отлив его по ошибке в контейнер, где до того побывала скумбрия. Человеческий мёд оказался безнадёжно испорчен – ведь он гигроскопичен и легко впитывает в себя запахи… Печально, что человек, из которого был сделан этот испорченный мёд, прожил свою жизнь зря.

Минул один час. Второй. «Дорога» этой ночью была особенно пустынной. Бывало и так, что никто не проезжал. Слава уже думал, что ночь выйдет бесплодной, однако вдалеке забрезжил свет. Автомобиль приближался, гудел. Славик поднялся с земли, накинул рюкзак и приготовился к действию. Адреналина он почти не испытывал. В деле похищения людей он уже поднаторел за многие годы…

Это была чёрная «бэха» и Славик даже удивился, что водитель совсем не жалеет такую дорогую машину в попытке срезать маршрут через лес. Городские… Даже и не знают небось, насколько суровы бывают грунтовые дороги.

Слава поднял руку и преградил путь. «Бэха» остановилась. Водитель наверняка напрягся. Никто не хочет встретить на своём пути через ночной лес незнакомца. Но у Славы было добродушное лицо и туристический рюкзак за спиной – это помогало вызвать доверие.

-- Люди добрые, -- сказал Слава, подходя к опускающемуся стеклу. – Я заблудился в лесу. Боже, как я рад вас видеть! Уже четыре дня плутаю!

-- Подбросить что ли надо? – буркнул водитель матёрым басом. В салоне сидело ещё четыре крепких мужика в спортивках. Слава даже растерялся. Вряд ли ему получится их всех усыпить. И даже застрелить… Рисковать не следовало. Уж лучше в другой раз. Когда пассажиров будет хотя бы двое…

-- Я смотрю у вас места мало…

-- Вали отсюда, чертила, -- бросил водитель и резко дал газа. «Бэха» скрылась за поворотом, а Славик обрадовался, что не пришлось придумывать нелепую отговорку.

Но радовался он зря. Он ничего не заподозрил. Списал всё на то, что ребята просто переволновались – какими бы здоровыми лбами они не были.

Слава выждал до утра и уселся на каракат. Охота не удалась, а предстояла ещё работка на пасеке. В следующий раз…

Славик управился со сбором мёда, прибрал переработанные останки и вывез их на садовой тачке в лес. Отобедал, выслушал претензии от дочки по поводу Гоши, но сказал, что слишком устал и отправит ребёнка на пасеку только когда добудет новых жертв. А пока ему следовало выспаться…

Проснулся Славик от собачьего лая и ружейных выстрелов. Голова была слишком тяжёлой и плохо соображала. Часы сообщали, что он проспал всего полтора часа… А потом грохнули выстрелы и собаки жалобно заскулили. Гости, кажется, подстрелили их. Только тогда Слава окончательно проснулся и перепугался.

Он принялся метаться от угла к углу. Свой пистолет он оставил в гараже… Кто бы мог подумать, что сюда нагрянут вооружённые люди?!

И кто это сюда приехал? Неужели полиция? Но почему они вторгаются так дерзко? Даже не предъявляя своих документов?.. Куда хуже, если это мстители – родственники похищенных.

Они устроят страшный самосуд.

А потом раздался крик дочери, игравшей всё это время во дворе.

-- Чёрт! Стреляй! Стреляй! – громыхнул знакомый бас. Те люди из «бэхи»?! Но как они… Выстрелы.

-- Вот юркая мразь!

-- Чёрт!

Во дворе бабахали ружейные выстрелы. И в конце концов девочка заверещала леденящим душу нечеловеческим воплем.

-- Контрольными давайте! – сказал ещё кто-то и прострелил девочке голову. – И следите за секторами! Этот гондон может вылезти откуда угодно со стволом!

-- Дочка! – всхлипнул Слава. Он вылетел на улицу, больше всего опасаясь убедиться в самом худшем.

-- Вон! – четвёрка мужиков в костюмах пчеловодов шагала через двор. Они тут же вскинули ружья.

Славик увидел дочку, лежащую на земле в луже крови.

-- Дочка!! – взревел он и упал перед ней на колени. По щекам хлынули слёзы, а в груди что-то необратимо ломалось и перемалывалось. – Дочка!!.. Дочка…

-- Не стрелять… -- сказал самый большой из всех. Громила подбежал к пчеловоду и зарядил тому сапогом в голову. Слава шлёпнулся на землю, а громила выгнул ему руки за спину и щёлкнул наручниками.

-- Дочка!!...

-- Ты чё, серьезно считал эту белую тварь – своей дочерью?! – усмехнулся парень в чёрном берете.

-- Уроды!!! – рявкнул Слава. Он пытался вырваться, но громила оказался гораздо сильнее.

-- Вы менты?? Или пришли сюда мстить?? И вы отомстили!!!

-- Мы? – переспросил громила. – Чего это? Мы ни то, ни другое.

-- Как вы меня нашли?!

-- По квадрокоптеру выследили. Ты же отбитый на голову убийца, -- сказал громила. – Хотел нас вчера порезать, но ссыкнул?

-- Так вы из спецслужб??... Зачем тогда вы убили мою дочь?! СУКИ!!!

-- Да успокойся ты, -- громила немного выломил руки Славику, чтобы тот успокоился. -- Никакие мы не спецслужбы. Просто парни, которые хорошо думают своей головой. Мы вообще, скорее, твои друзья, чем враги.

-- Я убью вас!!!

-- Это вряд ли. Мы пришли за ульем. Нам надоело покупать у тебя мёд. А добровольно ты нам отдавать улей не стал. А зря. Мы ведь предлагали хорошие деньги… Помнишь? Red Scull?

-- Я убью вас!!! – кричал Слава в приступе ярости. Громила хмыкнул.

-- Мы хотели все решить мирно. Но оказалось, что ты всё это время был под властью той твари. Кто она? Похожа на насекомое…

-- О ком ты говоришь, чёрт возьми?! – рявкнул Слава.

-- Надеюсь, что это не матка Улья… Я думал, что ты разводишь обычных пчёл. В плане… Что они просто пчёлы-мясоеды. А не чудовища Изнанки…

-- Что ты несёшь?!

-- Антоха, похоже, он поехавший…

-- Мне просто интересно, как он мог принять эту тварь за свою дочь. Она что, разумная?

-- Скорее это он – безумный.

-- Кончай его, Антоха, -- сказал тот, что в берете. – Заберём улья и смотаемся.

-- Не спеши, Шабаныч, -- помотал головой Антон. – У него должны быть пленники. Их тоже заберём, для ритуалов жертвоприношений. Не одним же мёдом довольствовать Изнанку?

-- Ты чё, не видишь, где его пленники? Они к столбам примотаны!

-- О, Господи, -- самый молодой из мужиков увидел отвратительную человеческую пасек и теперь надрывался в приступе рвоты.

-- Слабак…

-- Короче. Я предлагаю тебе вступить в наш культ и стать нашим пчеловодом, -- сказал громила. – Мы в пчёлах не разбираемся… Взамен мы наградим тебя беззаботной сытной жизнью, а людей похищать для тебя будем сами…

И не успел Антон договорить, как тут же вскочил и закричал. Закричали и остальные бандиты.

-- Какого хрена?!

-- Они прокусывают! Прокусывают!

Славик заметил, что небо над ним зарябило, а жужжание от ульев почему-то приблизилось. С ужасом для себя он осознал – рой вылетел за пределы пасеки, а на нём нет спецодежды...

-- Они прокусывают костюм! Эти твари прокусывают костюм!

-- Валим, блять! Валим!

Всё происходило, как в кошмарном сне. Пчёлы-мясоеды атаковали бандитов, выгрызали клоки плоти – и ничего с насекомыми поделать было нельзя, некуда было скрыться. Незваные гости в панике уносились прочь. Неужели костюмы не помогают, думал Слава. Неужели челюсти насекомых настолько мощные?

-- Пап, идём за мной, -- раздался голос дочки откуда-то сбоку. Она протягивала пчеловоду свою руку, по голове девочки струились ручейки крови.

-- Боже, ты жива? Ты в порядке?!

-- Пап! Иди за мной! Нам нужно бежать в другое место!

Слава попытался обнять девочку, но та оттолкнула отца, схватила его за руку и дёрнула за собой, к лесу.

-- Пчёлы! Пчёлы… -- причитал Славик. – Нам нужно убегать к воде!

-- Нет, пап, -- возразила дочка. – Они нас не тронут. Они – наша семья, пап.

-- Но почему…

-- За Алёну и Настю не беспокойся. Их никто не найдёт…

Они неслись по густым таёжным зарослям. Пчеловод быстро изранил свои босые ноги, но страх гнал его дальше.

-- И за улья тоже не беспокойся, -- сказала девочка и вытянула вперёд свою правую руку, на которой густо роились сотни пчёл... – А остальных нехорошие люди пусть забирают себе… И тогда они оставят нас в покое!

-- Дочка!... – испугался Славик за свою девочку. Но тут же осёкся. К нему приходило зловещее понимание истинного положения вещей. Однако проблеск болезненного осознания был краток. И стремительно сменился желаемым забвением. Слава достаточно быстро понял, что не хочет жить с этим невыносимым осознанием. И никогда не хотел. Он с самого начала всё понимал. Всё понимал! Но не хотел признавать, скрывая события кошмарной автокатастрофы восьмилетней давности на тёмных задворках сознания.

-- Идём, пап! Мы ещё построим новый Улей!

История для Конкурс для авторов страшных историй от сообщества CreepyStory, с призом за 1 место 5000 р. Упрощение темы. Пост только для авторов

Новогодние приключения. часть-3

--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Денис не случайно выбрал Перелазы для своих сироток. Ему очень понравился этот тихий и спокойный городок, но вот спроси его — чем? И он бы не смог ответить. Просто молчал бы, застенчиво улыбаясь и пожимал плечами. Наверное тем, что тут никто никуда не торопился, в отличии от шумного большого города-миллионника. Тут чувствовалась размеренность. Спроси любого прохожего - почему? Как так, никуда не торопишься? А как же спешка, нервы, хищный оскал? Бесконечные телефонные звонки? “Иван Иванович...я опаздываю...тут пробка…”. Первый же встречный, остановившись и почесав затылок ответит:

“А куда? Дороги не чищены, автобус сломался. Вот и ходим пешком, поскальзываемся. В магазин что-ли? Так вон он, под боком. Хлеб - к двум часам привезут. В поликлинику? Так с утра, если талон не взял — фигу тебе, а не лечение. Покупки крупные, только по праздникам и после получки. В модный клуб, боулинг, торговый центр или в кофейню? Да у нас таких слов ещё не придумали. Дети в школе. Жена на работе. Вечером в магазин. Куда спешить-то? На работу? Так я и иду на работу, к обеду как раз дойду”.

“Да нет. Чистят дороги, чистят, — думал Денис перебираясь через очередной сугроб, — где сами чистят, а где бульдозеристу морду бьют, потому что опять с утра на работу пьяный вышел. Главное. ведь чего? Всё по-простому. На коммунальные службы никто не в обиде. Не успели убрать так на улице уже бабушка с лопатой работает. Много хороших домов. Деревянных и с печкой. Это, как его, русское деревянное зодчество? Ну-да, оно самое”.

Он прошёл две улицы и направился к центру города. Ему очень хотелось посмотреть на купеческие ряды. Перелазы — городок старинный, построен ещё при Екатерине Второй. Денис провёл тут уже несколько дней, но видел эти торговые постройки лишь издали, мельком. Не до отдыха было, но теперь он твёрдо решил прогуляться. Пусть этот алкаш развлекается, а он тоже немного развлечётся. Тем более в центре города и народу должно быть больше, можно походить по магазинам в этих купеческих рядах, подслушать, подглядеть, выспросить про таинственного водителя.

То что водитель был хорошим парнем, Денис не сомневался. Не мог он быть проходимцем и кидалой, как утверждал Валера. Валера - сам негодяй и всех по своей мерке мерит. Это с его точки зрения: все люди плохие и думают только о себе. А ведь это неправда. Все люди хорошие. Особенно перед новым годом. Просто, многие сами про себя не знают.

Денис миновал небольшую площадь где в центре стоял памятник какому-то известному деятелю. Подойти бы посмотреть, что на табличке написано? Но в сущности — какая разница? Наверняка местный и никому не известный поэт. Такие памятники можно встретить в любом провинциальном городе. Если не Ленин то обязательно поэт, в крайнем случае писатель. Автомобилей мало. Все тебе уступают. Стоит только подойти к пешеходному переходу и иди себе спокойненько. Никто не бибикнет. Никто не попытается наехать и обругать по матери, потому что из-за тебя подлеца важные люди никуда не успевают. Денис так и шёл под тихий успокаивающий шелест снегопада. Любовался. А вот на центральной площади, он немного удивился не обнаружив там стоявшую ещё вчера высокую праздничную ёлку. Пропало дерево.

Он посмотрел налево: там стояло здание дома культуры украшенное новогодними гирляндами и плакатами. Посмотрел направо: гостиница, городская администрация, здание суда, кинотеатр. Ёлки нигде нет. Только ледяная горка для малышни да два снеговика размалеванные яркими красками. Денис пригляделся к одной молодой мамаше прогуливающейся на площади неподалеку с детской коляской.

— Здравствуйте. А не подскажите, тут, вчера, вроде бы ель стояла?

— Здрасьте. Стояла, точно. Вчера вечером увезли её, — отозвалась женщина.

— Слава богу! Я уж подумал, украли.

— Знаете...Да уж лучше бы её действительно украли, — неопределённо ответила та и кивнув ему в знак прощания покатила коляску дальше.

Денис не очень понял, что она имела в виду и пригляделся было к её крёстной силе, но и от охранителей не смог добиться ничего внятного. Призрачные предки, тихо бубня, вились вокруг молодой женщины и больше походили на рваные лохмотья чем на людей.

“Опаньки! — ошеломлённо подумал Денис. — А что же с крёстными-то происходит? Снова аномалии?”

Тогда он начал приглядываться ко всем прохожим, а потом даже прогулялся до соседней улицы. Хмм. Чем дальше от площади, тем нормальнее становилась крёстная сила. Речь призраков следовавших за своими подопечными становилась внятной, проявлялись человеческие черты. Денис вернулся на площадь. Покружил по ней, обошёл дом культуры и заглянул в здание администрации. У всех проверенных им людей крёстная сила вела себя аномально. Что же это такое и если на площади эпицентр, то где же тогда границы аномалии? Денис призадумался и забыв о приказе Валеры начал методично обходить все окрестные улицы.

—————————————————————

— Помогите мне великий чародей и экстрасенс! Я столько о вас слышала! Все сезоны битвы экстрасенсов…

— Гражданка спокойнее! Гражданка — сидеть! Чё вы на меня напираете? Сядьте на стул! — отбивался от Валериан Бульбулькин от яростной пылкой женщины необъятных размеров.

— Да я это...Я к вам мужа привела...Вот! — женщина вытолкнула вперёд хлипкого тщедушного мужичонку.

Валерий Васильевич скосил на него глаза и отскочил к кровати, так, чтобы между ним и посетителями было достаточно свободного места.

— Пьёт, понимаете? Пьёт как скотина последняя! — начала картинно заламывать руки дама. — Чихнуть не успею! Он всё! Уже пьяный! Деньги отбираю - друзья поют. Дома запираю, прихожу, а он в дугу. Все уже средства перепробовала. Лекарства, кодирование, к батюшке водила, на вас одного надежда!

— Кхе-кхм. Я вас понял. За пять тысяч рублей — закодирую, — предложил Валера.

— Всего-то? Вот, держите деньги! — женщина с готовностью протянула экстрасенсу пять зелёных бумажек.

— За дверь выйдите. Дело интимное.

— Хорошо, хорошо! Ухожу...На вас одна надежда…

Напористая женщина кивая скрылась за дверью.

Валера посмотрел на жертву. Мужичонка стоял ни жив ни мёртв, низко опустив голову.

— Сядьте на стул. Расслабьтесь. Чувствуйте себя комфортно, как у врача, — попросил он.

— Зачем. Делайте ваши пассы, читайте молитвы. Я, один хрен, пил и пить буду! — угрюмо ответил пациент.

— Ой, зря. Я же тебе сказал Антон Петрович, расслабьтесь. Виски будешь? Коньяк, извини, закончился, — Валера пошарил в своих сумках и достал бутылку. Лично разлил по двум стаканам и выжидательно посмотрел на мужика.

— Выпью, а потом пить не смогу? Это уловка? И откуда вы меня знаете? Жена сказала? — Антон Петрович недоверчиво посмотрел на угощение, но всё-таки сел на предложенный стул.

— Давай на ты, Антоха? Валериан Бульбулькин, тебя просто так, кодировать не собирается. Это же твои пять тысяч? С твоей зарплаты? Я всё про тебя знаю и даже знаю - почему ты пьёшь.

В подтверждении своих слов Валера мотнул головой в сторону двери.

— Жену ведь боишься свою.

Антон Петрович судорожно схватил стакан и одним махом опрокинул в себя его содержимое.

— Могу устроить, не только кодирование от пьянства, — доверительно поведал Валера, — но ещё и исполнить твою заветную мечту. Ты должен её только озвучить вслух.

— Мечту? Ты о чём?

— А это я сейчас не с тобой обсуждаю, а с твоими ангелами-хранителями. Крёстные согласны?

Стоявшие позади Антона Петровича призраки молча переглянулись.

— Я объясню всем присутствующим. Если вы не возражаете? — ухмыльнулся Валера.

Он подлил виски в пустой стакан и предложил выпить ещё раз. В этот раз они выпили оба.

— Расклад такой, — выдохнул Валериан Бульбулькин. — Я должен работать честно и будьте уверены, после моей кодировки, ваш подопечный Антон Петрович будет падать в обморок только лишь при одном упоминании алкоголя. Однако, честность подразумевает некую справедливость, всё должно пребывать в равновесии. Есть причины и есть следствия. Если жена Антона Петровича лишает его алкоголя, значит сам пострадавший имеет право лишить свою супругу другой вредной привычки.

— Справедливо, — подтвердили крёстные.

— Так вот. Уважаемый Антоха, я закодирую тебя всего на год, но кроме того, я могу закодировать твою жену от обжорства и она сама с удовольствием и энтузиазмом сядет не только на диету, но ещё на все спортивные снаряды и тренажеры. И это обойдётся тебе всего... Ещё в две тысячи.

— Правда? Действительно можешь? — обрадовался мужичонка, но тут же погрустнел. — Не выйдет. Она все деньги у меня выгребла.

— Секундочку.

Валера быстренько провёл переговоры с крёстной силой и убедил их отработать натурой. Валенки же надо кому-то искать? А лишняя помощь от призраков - никогда не лишняя.

Потом, они выпили ещё по одной. Бульбулькин закодировал Антона Петровича, а затем и его супругу.

— Большое вам человеческое спасибо! Так значит, я всегда обожала диету № 5, а я и не знала. Вы мне просто глаза открыли, маэстро! — горячо благодарила Валеру радостная женщина.

— А ещё прогулки на свежем воздухе и лыжи. Очень рекомендую, в это время года, они вам особенно нравятся. Всего хорошего, — кланялся ей Бульбулькин. Едва счастливая супружеская пара удалилась, как он попросил заходить следующего. Вернее следующую.

Вслед за приятной симпатичной женщиной средних лет в номер протиснулась древняя призрачная бабка.

“Матёрая крёстная сила, — подумал Валера едва взглянув на неё. — С такой будет сложно”.

Но он ошибся. Бабка оказалась презабавнейшим фруктом и сразу же заняла сторону Бульбулькина, хотя и на свой манер.

Поплакав для приличия женщина рассказала о своей беде:

— Муж, понимаете? Раньше, всё было хорошо в постели, вы понимаете? А последние несколько лет, он совершенно не обращает на меня внимания.

— Работает на двух работах, потому и не обращает, — прокомментировала бабка.

— Я и так, и по другому, а у него половое бессилие. Поест и спать. Понимаете? Никакой личной жизни. Я его сутками дома не вижу.

— Неча было мозги ему скипидарить, что в семье мало денег! Он пашет, а она ножками машет, — сообщила крёстная сила.

— Он любовницу завёл, я чувствую. В последнее время приходит сытый. Значит ест у неё.

— В столовую ходит. Мужику мясо есть надо, а не лебеду, — хмыкнула старуха.

— Какую лебеду? — переспросил Валера.

— Лебеда? Я такого не…

— Да я не вам Марина Станиславна, — отмахнулся от неё экстрасенс и повернулся за разъяснениями к бабке.

— Моя дура, удумала за здоровьем следить. Вычитала в женском журнале, что мужицкую немощь сельдереем лечат и брокколи. Полгода ужо. Он поел, поел и теперь жрёт везде, только не дома.

— Ваше мнение коллега? — хихикнул Валера.

Клиентка Марина Станиславна, решив, что спрашивают именно её, слёзно попросила приворотное зелье или хотя бы средство для повышения потенции, а то ведь виагра не помогает. Уже пробовала.

— Пиздюлей ей пропиши. Грамм сто. А для верности, килограммчик, — предложила крёстная сила.

— Серьёзно?

— А чего нет? Милок, ты наколдуй так, чтобы муж бил её, хотя бы по праздникам. Я ведь тожа в молодости хвостом вертела. Дед мой, бывалоча, притащит в дом получку, грязный, нечёсаный, а я ему с порога, тожа поначалу претезии делала. Мол, где подарки? Где внимание? Где ты шлялся? А он мне: р-раз по харе! Я опосля лежу, думаю, чего собственно возмущалась? Дом свой имеется, корова, лошадь колхозная, дети сытые. Мозги в порядок приходят и можно жизни радоваться. Щи варить с мясом, мужа кормить. Ох, така любовь! Таки страсти! А эта чего? Стирать за неё, стиральная машина стирает. Посуду за неё, машина моет. Печку разжигать и топить по утрам не надо — в доме тепло. Холодильник имеется. Пылесос и тот, сам полы моет. С ребятишками не сидит, за неё это детский садик делает. Автомобиль свой. На курорты два раза в год, а я милок, пляж и море за всю свою жизнь только на картинках и видела. Отсюдова и вердикт: зажралась нынешняя молодёжь, просто зажралась!

— Я вас понял. Сделаю в лучшем виде! — пообещал Валериан Бульбулькин. Он пошарил в своих сумках и торжественно поставил перед Мариной Станиславовной маленький пузырёк с тёмной жидкостью.

— Лучшее средство для воскрешение мужской силы!

Эликсир: “Ух-ты, Ах-ты”. Превращает в Казанову даже столетнего немощного старика. Гарантия: сто процентов.

— Это для мужа? — ахнула обрадованная женщина.

— Да, но пить придётся вам, а не вашему мужу. Такой уж у него рецепт. Три капли в день после еды и муж будет бегать за вами с высунутым языком. Стоять у него будет с утра до ночи. Это любовное зелье обойдётся вам...Эммм...А сколько у вас при себе?

— Только шесть тысяч рублей, но… — Марина начала терзать свою сумочку.

— Двенадцать тысяч, триста восемьдесят два рубля, — подсказала крёстная сила и уточнила. — а точно поможет?

— Валенки мне поищете? Тут недалеко, — попросил обнаглевший Бульбулькин.

Ласковые изумрудные отблески тысяч и тысяч листьев изящно переливались надо мной. Я сидел на небольшой двухместной скамейке, посреди бесконечно длинной аллеи парка, а внутренний карман моего пиджака оттягивал портсигар. Казалось, что, несмотря на давность встречи, еще вчера мне его отдал случайный сосед. Свою семейную реликвию, с красивой историей, проходящий дедушка вручил мне, по сути, незнакомцу. Я, по привычке, коснулся его рукой, и в нем перекатилась одна единственная сигарета. Очень хотелось закурить, но не было возможности, да и это неприлично: в мою сторону неспешно двигалась пожилая леди, явно намереваясь приземлиться рядом.

Таких людей, неважно какого возраста, но с грузом богатого опыта, не нужно просить начать диалог, выдержав неловкую паузу. Они всегда начинают сами, иногда – даже не поздоровавшись, но тем не менее захватывая внимание слушателя целиком.

- Моя мать бросила меня и брата почти сразу, после его рождения. Я растила его и воспитывала, хотя была всего на три года старше: воспитателям в детских домах плевать на своих подопечных, так было, и так будет. Когда я разменяла первую декаду, началась война. Грохот и гром обрушились на наш приют, и на весь город. Тогда я еще не мыслила масштабами стран, и не догадывалась, какой ужас творится в каждом уголке мира. Двенадцать долгих лет нас терзали и убивали. Я помню, как уволокли всех мальчиков из приюта, кого за волосы, кого за ноги, а особо строптивых – оставили там, истекающих бордовыми реками. Их заставляли воевать, доставлять снаряды в окопы, пускали как пушечное мясо. Наверное, самое большое достижение моей жизни то, что я смогла спасти брата, так глупо получилось: он просто спрятался под моим матрасом, которые эти изверги не догадались перевернуть. Потом забрали нянечку: да, мы ее не любили, но слышать страшные крики и жестокие удары прямо в нашем подвале было просто ужасно, многие из детей тогда сломались, когда мы увидели ее останки. Мы остались без взрослых, куча еще совсем маленьких девчонок, и один мальчишка. Иногда нас подкармливали жители соседней разграбленной деревеньки, ведь в городе, казалось, нет больше ни одной живой души. В соседнем парке мы разбили небольшой огород, силясь вырастить хоть какие-то припасы…

Она все говорила и говорила, а я внимал каждому слову, слетающему с сухих губ. Боль и ужас войны сменились обретенной семьей в молодости, потерей брата, отправившегося по скользкой дорожке, рождением двух прелестных красавиц дочерей, которые в последствии оставили старушку в одиночестве.

- Ну а что сейчас происходит, я думаю, Вы и так знаете. Людей не научить. Не думала, что застану вторую войну за свою жизнь, да еще и такую страшную. Это ж надо… Ух, заболталась я. Вы уж простите мою старческую разговорчивость, мне на своем веку поговорить уже не с кем, не слушает нас никто. Знаете… Вот, держите.

Порывшись в карманах подъеденного молью пальто, моя собеседница вытащила искусно украшенную несколькими красными камнями, и золотыми узорами, старую бензиновую зажигалку.

- Это единственное, что осталось от того приюта, в котором я росла. Это нашей нянечки. Мне то уж не надо, да я и не курила никогда. А вы курите?

- Пока еще нет. Благодарю Вас, прекрасная леди. – Зажигалка стукнулась о портсигар в кармане, завершая мою небольшую коллекцию. Значит, скоро можно будет закурить.

Старушка смутилась от моего обращения, но все же спросила:

- А… Вы не подскажете, куда я направлялась? Старость, все-таки, уж и не помню, что на завтрак было.

Я жестом указал на дверь небольшого домика, за моим правым плечом. Из окна выглядывал маленький мальчик, лет восьми. У моей случайной соседки немного вытянулось лицо, казалось, даже сотни морщинок разглаживаются, превращая старческий лик в молодой, если не ребяческий.

- Митя?

Старушка встала, и, все молодея на глазах, пошла к домику. Когда уже маленькая девочка открыла дверь – я оторвал от них взгляд, и посмотрел в сторону. Ко мне шел новый собеседник.

*****

Девчушка жадно покусывала шоколадно-вафельный рожок, в два раза больше, чем следовало, набитый ванильным мороженным. Ее ярко-алое платье чуть покачивалось, когда девочка болтала ногами, которые еще даже не доставали до земли, сидя рядом, и смотря на меня с любопытством.

- Хочешь мне что-то рассказать? Я умею хранить секреты. – Я ласково и подбадривающе улыбнулся, и малышка отвела от меня глаза в смущении. Впрочем, ненадолго.

- Я сбежала из дома. – В ее голосе не слышалось ни стыда, ни гордости – она просто говорила о своем решении, как будто уже взрослый человек, хотя, на вид, ей не было больше семи. – Когда мама и папа попали в катастрофу, меня к тете Любе отправили, а она злюка.

Девочка надула щеки, и высунула язык, показывая свое негодование. А потом вдруг засмеялась «катастрофа… как кот и строфа, хи хи хи». В таком возрасте дети еще не пытаются в полной мере осознать, что произошло на самом деле. Может это и к лучшему – если моральная боль придет позднее.

- А откуда у тебя такая вкусняшка?

- Мне дядя дал. Он добрый. Увидел, что я гуляю одна, и купил мороженку. А чтобы я не простудила горло – отвел к себе в гараж. Там всякие жуткости висели: цепочки там, веревочки, как в комнатах ужасов, знаете, куда взрослые ходят? И чаем он меня поил кислым каким-то! Но зато общался со мной по-доброму, а не как дома… Еще он почти как дядя Сеня меня по ноге гладил. Но все равно был добрее. – Девочка чуть пересела, и складки на платье разошлись, демонстрируя продолговатые разрывы на, казалось, совершенно новой одежке.

- А это откуда? – я указал на разрезанное платье, в районе ее живота.

- Дядя фокусы показывал! – Девчушка заулыбалась. – У него был фокусный нож, почти как настоящий выглядел! Он меня вот сюда им потыкал, щекотно было! – Девочка снова заливисто засмеялась. – А ты скажешь, где тут поиграть можно?

Недолго думая, я махнул рукой на припаркованную машину, за моим правым плечом.

- Пап? Мамочка?! – девочка вскочила, выронив мороженное, и резво побежала к машине. Только глянув ей в след можно было увидеть белый цвет платья на маленькой спинке, каким оно и было изначально.

Мороженное быстро таяло на солнце, а рожок растворялся от дуновений ветра. Когда за моей спиной послышался удаляющийся гул мотора, ко мне уже шел молодой человек.

*****

Сев рядом, юный парень в дырявой кожа̀нке поправил сальные длинные волосы, и вольготно закинул ногу на ногу. Он с каким-то презрением посмотрел на меня и хмыкнул.

- Кажется, Вас что-то тревожит?

- Меня? Ни черта меня не тревожит. Эти идиоты пусть и догнали меня, хрена с два они найдут остальные мои материалы. – Парень мерзко засмеялся, но тут же закашлялся. Отдышавшись, он медленно продолжил, смакуя каждое свое слово. – Знаешь как красиво кричат, если ногти вырывать не быстро, в одно движение, а медленно, не спеша… Это целая симфония. – На его лице заиграла улыбка, он начал двигать пальцами, словно по невидимой арфе, и жмурить глаза. – А если отрезать язык – можно услышать более низкие ноты. Я столько композиций написал! Но никто их не понимает.

Горестно вздохнув, парень уставился перед собой. Молчание длилось несколько минут, но затем он продолжил.

- Я, видимо, должен покаяться в содеянном, да? Только вот я ни о чем не жалею. Я прожил жизнь так, как мне хотелось. Делал то, что правильно, ясно?! Музыку писать может каждый, но такую… такую мог только я. Ты даже не представляешь, сколько всего я сделал. Барабаны, например. Столько попыток… Кожа то рвалась, то наоборот – была слишком жесткой. Только к тридцатой попытке я понял, что надо погрузить еще живого в воду, и дать медленно коже пропитываться влагой, пока сердце не закончит биться в груди. А сушить кожу нужно не снимая с тела, тогда кровь и жиры в мясе не дают ей пересушиться. А сколько у меня палочек! Из ребер, из тазобедренных костей! Хочешь взглянуть?

Я отрицательно качнул головой, и парень с еще большем презрением хмыкнул, но продолжил свой рассказ.

- Второе, чем я горжусь – это арфа. Я долго пытался сделать струны из волос, но это все не то. Жилы, друг мой, жилы! И непременно вытянутые с еще живого человека! Только такие звучат идеально. Для гитары, кстати, тоже подходят, но как раз для нее волосы – превосходный вариант, а ноготки, в качестве медиатора, идеально дополняют такой инструмент. Эх, если бы кто-нибудь согласился со мной сыграть, мы бы покорили весь мир. А эти орущие идиотки, даже не понимая, какой шедевр творят, были бы прелестным хором. И что, что мне сейчас делать?

Напоследок взглянув на просвечивающие в кожанке органы, в которых слабо выделялся свинцовый отлив, я кивнул на дверь за моим левым плечом.

Дверь была такой черной, что, казалось, не отражала свет вовсе. Подойдя к ней можно было услышать самые горькие крики и стоны, которые только можно вообразить. Говорят, если стоять рядом с ней долго – сам не заметишь, как пройдешь внутрь, даже если в этом не было нужды.

Еще разок с ненавистью взглянув на меня, парень с решимостью подошел к двери и открыл ее.

В ту же секунду когтистая рука пробила ему грудь, вырывая сердце. Закричав от боли, и осев, молодой человек отдышался и начал смеяться. Его смех становился все громче и отвратительнее, пока рука не заткнула вырванным сердцем его рот, и не утянула за собой в небытие.

*****

В трениках и немного заляпанной майке ко мне шел мужчина. На вид ему было около сорока лет, и он выглядел крайне озадаченным. Но, как и все, прежде чем начать диалог, он уселся рядом.

- Здравствуйте. Я… Эм, я прошу прощения, Вы не подскажите, где я?

- Добрый день. Подскажу, безусловно. Но, для начала, я бы хотел услышать что-то от Вас.

- Мммм… а что конкретно? Ну, я Павел Ильич, можно просто Паша. Я уборщиком в школе местной работаю, вот отпуск за год наконец выдался, в прошлом году даже на лето не отпускали. Мы с Аней, женой моей, ссорились постоянно из-за этого, а сейчас, знаете, как будто страсть заново проснулась, мы неделю из дома не выходим, то посмотрим что-то вместе, то приготовим… А сегодня, помню, с кровати только встал, чайник поставил, кофия выпить, а в окне – глядь – свет неистовый. Я присматриваться только начал, как тут и оказался. Мне домой бы, я по Аньке уже соскучиться успел, да и глупенькая она у меня, напридумывает еще чего.

Мне не хотелось отпускать этого человека, я знал, что дальше будет только одиночество, но работа есть работа. Я кивнул на дверь квартиры, за моим правым плечом, где его с нетерпением ждала супруга. Забыв попрощаться, мужчина ринулся домой.

Я понимал, что финал, который с начала времен казался таким далеким и недосягаемым, наконец свершился. Но все равно оглянулся по сторонам, ища нового собеседника. А увидел только мириады скамеек, прореживающие бескрайне тянущуюся в обе стороны аллею, на которых восседали мои коллеги, так же с надеждой глядя по сторонам.

Пока где-то в отдалении падали на уже бездушную Землю металлические болванки, вызывая столбы света, жара и радиационной пыли, нескончаемый ряд слушателей доставал табак. Кто-то в виде самокрутки, кто-то – сигареты, некоторые доставали сигары или сигариллы, иные – трубки или папиросы. Люди придумали две безупречно хорошие вещи – это кисло-шипучие конфеты, взрывающиеся во рту словно маленький фейерверк, и, разумеется, табак.

Я сладостно затянулся сигаретой и прикрыл глаза. Да, на этой аллее сигарета не могла закончиться, но и мы не могли уйти. Мы все, только что бывшие судьями, оказались вечными пленниками этого зеленого сада. Я сидел так, бесконечно долго, делая затяжку за затяжкой, и все новыми кругами мысленно прогоняя все рассказанные мне истории, иногда улыбаясь над особенно хорошими.

Сколь долго я бы не сидел, я не забуду ничего из огромной коллекции историй в моей памяти, пока не закончится вечность. И знаете что?

Я помню и вашу.

Тяжелое пробуждение. В конце сна обычно в голову лезут странные мысли, кажущиеся совершенно нормальными и такими привычными. В первые секунды после пробуждения эти мысли становятся совершенно абсурдными, они постепенно тают на задворках сознания, являя разуму оборванные отблески событий и образов, пока не забываются полностью.

Девочка проснулась на полу. Она попробовала пошевелиться, за что была жестко наказана: сильнейшая боль пронзила голову, а тело потеряло контроль. Издав тихий протяжный стон, она открыла глаза. Чувства приходили постепенно, одно за другим. Расплывчатое пространство медленно обретало формы, глаз уловил множество огоньков вокруг. Уши зафиксировали близкое потрескивание, а кожа ощутила тепло. Медленно, превозмогая пульсирующую головную боль, девочка села на полу. Оглядевшись, она поняла, что находится в небольшой комнате на деревянном полу. Рядом в камине потрескивали догорающие дрова. Рядом на полу горели горсти свечей разного размера. Огонь освещал вырезанные в полу причудливые круги и непонятные письмена.

Справедливо было бы начать задавать себе вопросы: «Где я? Кто я?» Но в следующий момент девочкой овладел дикий ужас, быть может, от одиночества или полной неизвестности происходящего. Лицо не смогло более выдержать всех этих эмоций; по нему потекли первые слезы, и в комнате раздался тихий плач. Казалось, она проплакала целую вечность, металась в стороны, пыталась встать, но снова опускалась на дощатый пол, осажденная новым спазмом головной боли. Из-за душного, неприятного воздуха тошнота накатывала волнами. А потом слезы кончились. Больше не было сил плакать.

«Плачем ничего не исправишь, если его никто не видит, — появилась в голове девочки первая здравая мысль. — Надо что-то делать.» Осторожно пробираясь меж догорающих свечей, она доползла до небольшого кресла. Старый скрипучий древесный каркас помог встать, и в этот же момент взору девочки явился ее облик. Она смотрела в зеркало на стене, а оттуда на нее смотрела маленькая незнакомая девочка. Пламя свечей едва озаряло ее бледную ровную кожу, темные спутавшиеся волосы, черную мешковатую тунику. Ее лицо выглядело напуганным; но ведь это естественно для ребенка лет десяти, оказавшегося в неизвестном темном месте.

Боль постепенно утихала. Рядом скрипела приоткрытая дверь. Дитя осторожно выглянуло наружу. На улице, как и в хижине было душно. Будто, в воздухе витала некая липкая тьма, туманя взор и не давая вдохнуть полной грудью. Сама хижина выглядела заброшенной, кое-где сгнившей, а местами — покрытой странной черной корочкой. Ребенок обнаружил, что стоит в густом лесу. Вокруг царила ночь, но было относительно неплохо видно на пару десятков метров.

Множество вопросов одновременно терзали маленький детский ум: «Что это за место? Как отсюда выбраться? Почему я ничего не помню? Может, это страшный сон? Где мои родители? Почему они оставили меня здесь?» От этих мыслей становилось очень тоскливо, а страх обездвиживал, лишал сил.

Разум тонул в безумном хороводе мыслей, вызывая нечеткие пугающие образы, но, в конце концов, мысли эти ушли, и в сознании на какое-то время воцарилась пустота. Вакуум этот не был пугающим или многообещающим, обыкновенное ничто. Так она и стояла, недвижимая, окутанная душным липким пространством у хижины в лесу.

«Мне, наверное, надо куда-то идти, — наконец, подумала девочка. — Если я буду нерешительной… Ну, а что мне еще остается? Надо идти.» И она пошла. Совершенно не представляя, куда. Благо, на ногах ее были добротные детские ботинки, весьма прочные на вид. Средь высоких деревьев и небольших кустарников, через холмы и низины, шагала маленькая девочка, куда глаза глядят, и замечала, что все больше деревьев покрыто странным черным «налетом».

«Какой уж тут мох? Как иначе ориентироваться? Где север?» — девочка, в свои примерно десять, понимала, что может ходить кругами. Попытка делать заломы на ветвях не увенчались успехом: любая отломанная ветка дерева тут же рассыпалась в руках, как пепел. «Где я? Кто я?» — в липком воздухе вдруг материализовались главные вопросы.

А потом были уроки. И первый из них: «Чем красивее, тем опаснее». Девочка забрела на небольшую поляну, покрытую светящимися растениями. Быть может, это были грибы, кусты, цветы или смесь всего вышеперечисленного, но вся поляна манила своим буйством красок: все было в движении: фиолетовые бутоны распускались, выбрасывая в воздух золотую пыльцу, синеватые грибоподобные образования смущенно схлопывались при приближении, а зеленые лианы вились, источая свежесть. В этом Оазисе хотелось остаться, надышаться вволю. Девочка даже слышала причудливые звуки, которые слагались в успокаивающую разум симфонию… Она погрузилась в убаюкивающую перину из многообразия красок, огоньков и музыки. Лианы оплели ее тело и агрессивно зашипели, выдавливая из легких девочки последний вздох. Обезображенное смертельным ужасом лицо ребенка погружалось в недра растительного хищника, неспособное издать ни звука. И чем сильнее сопротивлялось молодое тело, тем теснее сжимали «змеи», ломая обессилевшие конечности. В последний момент глаза девочки смотрели вверх, на усеянный звездами небосвод. «Ориентироваться…» — появилась в голове робкая мысль. А дальше была тьма.

Неясные образы перед глазами: космос, мрак, огонь? После чего — тяжелое пробуждение. Снова хижина, свечи, треск дров в камине. Опять эти вырезанные круги на полу с неизвестными символами. «Что это было? Что происходит?» — к вопросам без ответа добавились новые. Девочка, превозмогая боль, встала и посмотрелась в зеркало. Ее тело было целым, невредимым. То же лицо, те же волосы, туника и обувь. Она вышла из хижины: тот же лес, душный липкий воздух. «Я все помню. Лес, Оазис. Почему я снова жива? Что-то хищное утянуло меня под землю. Ведь я точно помню, что умерла… Кто это делает? Кому это надо?» — сознание ребенка, казалось, постепенно приходило в норму, однако хаос в мыслях не давал сосредоточиться. Вернулась сильнейшая обида на родителей (ведь у маленькой девочки обязательно должны быть родители?), от того, что они бросили ее здесь одну, в непонятном, неизведанном, невероятно опасном мире. Она опустилась на холодную траву и снова заплакала. Ей хотелось домой, в родную кроватку. Хотелось играть на улице с друзьями, как подобает маленькой девочке. Ведь у нее же обязательно должны быть друзья? Вокруг творилось что-то непонятное, зловещее.

«Звезды…» — всхлипывая, вспомнило дитя, и мокрые от слез глаза взглянули вверх. Небосвод сиял тысячами звезд, свет которых, казалось, освещал все вокруг. Это все еще была та самая «темная-светлая» ночь, как и… «Тогда? Вчера? Сколько времени прошло? Так. Самая яркая звезда… Большая, малая медведица…» Напрягая память, девочка пыталась определить, где стороны света, но ни одно из созвездий не складывалось. «Откуда я это знаю? Астрономия? — продолжала она задавать вопросы самой себе. Паника нарастала, но разум смог удержать свое преимущество. Спустя время раздумий, девочка породила совершенно безумную мысль: — Может, это другая планета. Другой мир. Звезды здесь расположены по-другому. Я… просто попробую запомнить их расположение?»

Девочка гуляла по мрачному лесу без особой цели, просто исследуя каждый уголок. Любые светящиеся и красивые рощи теперь были под строгим запретом. Она сверялась со звездами: самая яркая, левее внизу небольшое скопление, направо уходит пояс из четырех тусклых, лежащих на одной линии…

Так прошло много времени, как вдруг наступили жажда и голод. Как же она могла забыть про естественные потребности? И что в этом мире есть съедобного? Желудок жалобно завывал, а горло слиплось от сухости. Часы поисков оказались безуспешными. Ни капли воды, ни живого листочка в округе не оказалось: мир был покрыт грубой черной корой. Отломав небольшую ветку, девочка обнаружила, что и внутри деревья состоят из этой странной сухой массы. А ветка ежесекундно обратилась в прах.

«Нет, не может все так кончиться! — девочка, обессилев, упала на холодную землю. — Я еще ничего не узнала. Не увидела ничего нового. Зачем ты так со мной, мир?» Обида сменилась долгим безумием, вспышками страха. Казалось, небо горит огнем, в воздухе витает зеленая пыльца, а вот странный кустик подобрался к ноге девочки и ест ее… А дальше была голодная смерть.

Странное пробуждение. Судороги, боль в мышцах, размытые образы перед глазами. К возвращению после смерти невозможно привыкнуть. Настала третья попытка. Так бездарно провалив прежнюю, девочка, однако, узнала, что мир этот весьма жесток и располагает к тяжелому выживанию. Одно не укладывалось в ее юной голове: «Почему они отправили меня играть в эту взрослую игру? Я же еще маленькая».

«Что это? Какой-то день сурка? Временная петля? — размышляло дитя, выходя на улицу, а затем удивилось собственным знаниям: — Интересно, откуда я про это знаю?» Умирать все же было очень больно; возможность возвращения спокойствия не добавляла. Теперь организм чувствовал себя относительно хорошо, не считая пульсирующей головной боли, которая вскоре должна утихнуть, и нехватки кислорода в этом вязком воздухе.

Девочка снова пошла и продолжила размышлять: «Значит, мне нужно искать воду и еду. Здесь обязательно должно быть что-то поесть. Вот есть же Оазис? Значит и нормальные растения должны быть. Я немного пройду и обязательно найду какую-нибудь речку или яблоню со вкусными плодами». Где-то в чаще леса она разглядела слабое свечение. В низине что-то ярко светилось. Девочка от дерева к дереву, осторожно кралась к источнику света, помня, что каждый шаг может стоить ей жизни. Заглянув в небольшую канаву, она увидела там горсть светящихся палочек. Это были чьи-то кости. Вскоре пришла немного радостная и в то же время тревожная мысль: «Я здесь не одна? Но кто это и как он умер?»

Внимательно осмотрев место происшествия, дитя бросило камень в канаву. Затем еще один. Ничего не произошло. Осторожным движением рука потянулась и резко вырвала из горсти одну кость. «Большая, — оглядела девочка находку. — Самая яркая». Кость была гладкой, казалась крепкой и светила ярким белым светом. В данный момент она освещала путешественнице путь. Казалось, в походе этом травинки и кустики избегают этого свечения, да что там — сама тьма покорно расступалась в стороны перед ярким светом причудливого «факела».

Потом девочка впервые увидела Дорогу. Темный лес прорезала широкая прямая мостовая, уходящая в две бесконечности: налево и направо. Первый же шаг на теплый камень мостовой был вознагражден: откуда-то подул прохладный ветерок, наполняя легкие долгожданной свежестью. Впервые девочка не хватала ртом воздух, а дышала полной грудью. Дорога явно приглашала идти по ней, но встал резонный вопрос: в какую сторону? «Так, я правша, — подумала она, — значит, пойду направо Я ведь буду права, если пойду направо?» Несколько шагов в направлении «направо» обернулись мощным потоком ветра, который бил в лицо и поднимал волосы. Было даже трудно вдохнуть. Что это? Случайность или новый знак? «Ясненько, налево — так налево. Пойдем по ветру».

Дорога вознаграждала. Кое-где у обочины росли небольшие кустики. Ягоды их были кислыми и заставляли морщиться при поедании. «Да, это может быть опасно и, в конечном счете, убить меня. Но лучше попробовать и умереть, чем умереть, не попробовав». Ягоды, тем не менее, были весьма питательными, и вот уже долгое время девочка шла в добром здравии. В лесу с обеих сторон порой виднелись другие Оазисы, но наученное горьким опытом дитя не стремилось их посещать, хотя и жутко хотелось исследовать этот странный мир. Кое-где, в ямах, меж кустов и у деревьев лежали прочие светящиеся скелеты, останки заблудших бедняг, маячки, напоминающие об опасности этого мира.

В какой-то момент данное путешествие начало казаться однообразным и изрядно надоедать. «Стоп, а когда утро? Сколько я уже иду?» Впереди, на горизонте, над небольшими горами виднелось зеленое зарево, на фоне которого кружили… Птицы? И данная картина не менялась вот уже довольно длительное время. «Здесь вечная ночь… Это какой-то мертвый, замерший мир. Он мне не нравится».

Вдруг где-то в лесу раздалось протяжное шипение. Девочка насторожилась, сошла с Дороги и спряталась за деревом, вглядываясь во тьму. Яркая кость при этом была аккуратно спрятана в рукав туники.

«Вууууушшшшш», — раздалось вновь. Звук был громким и почему-то не казался чем-то опасным или хищным.

«Вхрууущщ!» — с повторным гулом пространство впереди вдруг на мгновение озарилось огнями тысяч искр.

Под усиливающиеся звуки девочка осторожно подходила к странному строению. В отличие от ее хижины, в которой она появлялась, этот дом, помимо того, что был жилой, был еще и «живой». Из крыши торчала высокая извилистая труба, изрыгающая в воздух снопы искр, которые с шипением гасли. В окне горел свет, а дверь была не заперта. Внутри было тепло и просторно. Выбросы были громкими только снаружи, здесь же слышался только негромкий звон агрегата, похожего на железную печь. К печи этой был привязан хитроумный механизм, который автоматически отправлял в топку небольшие красные штуки. Узловатая механическая рука брала из большого чана раскаленный шарик, а затем опускала его на желоб, прокатившись по которому единица топлива скрывалась в пылающем чреве, после чего и раздавался «взрыв», а пространство вокруг пробивала волна жара.

В дальнему углу помещения располагалась кучка хлама, которая периодически содрогалась. Поначалу девочке показалось, что происходило это в такт со «взрывами». Часть кучки вдруг развернулась и на ребенка воззрились два больших глаза.

— А, пришла, — проскрипел старый дед, ничуть не удивившись, и продолжил рыться в вещах.

— Мм, — пыталась было начать разговор девочка, но слова были ей какими-то чуждыми а язык сделался неповоротливым.

«Что? Почему я не могу? Надо суметь, ведь это будут первые мои слова в этом мире!» Помычав некоторое время, дитя выдавило таки из себя едва различимое:

— Драст… вуй.

— О! Заговорила, — тут дед уже изумился. — Ну, здравствуйте, если не хвастаете.

— Где, кто… это? — снова попробовала девочка.

— Это мой дом, — человек оторвался от своих дел, и вот он уже ходит по комнате и все показывает, — а это — Генератор. Без генератора — беда.

Дед был низким, немного ниже девочки, сгорбленным и худым. Длинные седые волосы переходили в спутанную густую бороду. Одет он был в домашнюю одежду: рубаха и штаны, поверх которых был завязан фартук из чего-то плотного. На руках были этого же материала рукавицы. Большими его глаза делали толстенные линзы, смотря через которые старик немного задирал голову и морщил лицо.

— Меня зовут Юма, — дед как-то воодушевленно представился.

— А меня? — с надеждой сказала девочка.

— Давно не была, забыла уже. Перкеле! — дед Юма грустно улыбался. — Тания. Таня тебя зовут. Не спрашивай, откуда я знаю. Знаю и все.

Он взялся за метлу и принялся подметать.

— Кто я? Где я? — наконец, с первым встреченным живым существом появилась надежда узнать больше о себе, прошлом и этом мире. — Что это за место?

— Дом мой. Там лес, — кивая в сторону двери, продолжал дед подметать. Затем, указав большим пальцем за спину, продолжил: — Это вот Генератор. На нем тут все держится.

«Тания? Так меня зовут?» В детской голове было еще много вопросов, но речь ее как-то не ладилась. Задавая расплывчатые вопросы деду, она не получала вразумительных ответов.

— Что за мир?

— Мир как мир. Тысячи миров.

— Почему ночь всегда?

— А поди, спроси. Так всегда было.

— Что делать мне?

— А почем мне знать? Что делать мне — знаю, вот и делаю.

После недолгой паузы Юма отставил метлу и предложил девочке сесть за стол. Он налил ей чаю и извлек из нагрудного кармана сверток. В нем были оладьи.

— Вот, ешь, голодная, наверное? Пей чай, сейчас расскажу, что знаю.

Дед откинулся на спинку стула и скрестил на груди руки. Запрокинув чуть голову, с загадочным прищуром он начал рассказывать:

— Всегда тут так было: ночь темная, лес густой, едва какая птица пролетит изредка — это уже радость. Я тут работаю, Генератор обслуживаю. Мне уходить нельзя, иначе Генератор остановится. Перкеле! Иначе все было зря. А ты появилась потом, не помню когда. Давно-о. Идти — Дорогою, наверное. Еду достать? Ну, у меня есть немного. Надо будет — забегай. Чаю попить? Пожалуйста, — монолог Юмы казался все более странным. Фразы его становились короче и все меньше связаны друг с другом. — Топливо. Из земли беру. Копать непросто. За домом садик, там растения. Еда. Вода — колодец.

Дальше был неясный бред. Дедушка делался в лице все бледнее, а глаза его наполнялись туманом. Тания почувствовала, как в груди образуется тяжелый шар, а сердце жжет, словно пламя. Она начала медленно вставать со стула.

— Спасибо, дедушка Юма, — дрожащим голосом произнесла девочка. Дед уже что-то тихо бормотал себе под нос, не обращая внимания на гостью. Затем он резко посмотрел на нее: мертвецки белое лицо было искажено гримасой ужаса, а залитые чернотой глаза вонзились в саму душу Тании. Его рука поднялась и замерла с выставленным в сторону ребенка указательным пальцем.

— О, унюхала, — только и произнес Юма, как вдруг где-то в дебрях лесов раздался жуткий крик, похожий на хрип и скрежет железа одновременно. Леденящий кровь звук был громким и далеким. И опасным, отчего девочка поспешила уйти из этого странного места. Рука и взор деда провожали ее, будто указывая на цель для кого-то. Приближалось что-то страшное.

Тания выбежала на улицу. Пытаясь сориентироваться, она мотала головой. Дед вышел за ней и, все так же показывая на нее пальцем, медленно приближался. «Бежать? Бежать по дороге или прятаться? Что там идет? — множество мыслей разрывали сознание. — Где Дорога? Нужно на Дорогу. Она спасет».

Взглянув на звезды, девочка определила, куда стоит бежать. Она бросилась со всех ног к мостовой, бросив спятившего деда, а оттуда дальше, налево, по гладким камушкам, что есть мочи. По сторонам мелькали черные силуэты деревьев. Дорога уходила во тьму. Прохладный ветер ударил в спину, обдавая потоком свежих листьев. Вероятно, тут только ветру можно срывать листья, не обращающиеся в прах. Тания бежала долго, сколько могла, пока силы не покинули ее. Тут-то она и узрела конец Дороги. Этот путь заканчивался резким обрывом в темную бездонную пустоту. Впереди была лишь тьма.

«Что дальше? Не может же все вот так закончиться? — вновь в детской голове, рядом со страхом, поселилась вселенская горечь. — Дорога должна помочь!» В это время раздался очередной дикий вой, уже где-то ближе. Деревья вдалеке зашумели, послышался треск веток: что-то быстро приближалось. Тания убежала в чащу леса и попыталась спрятаться. Она нашла небольшой склон под деревом и укрылась за его массивными корнями. Некая сущность приблизилась, замедлила скорость и теперь бродила среди деревьев. Украдкой девочка выглянула из-за корней и обомлела. Это было очень высокое существо, худощавое, отдаленно похожее на человека. У существа не было ни шеи, ни плеч, кверху руки сужались и переходили в подобие головы, которая в самой макушке как бы обрывалась, испаряясь в пространство едва заметной дымкой. Кожа существа была полностью белой, а на «лице» зияли ужасающие черные пробоины глаз и нечеловечески широко открытый, такой же беспросветный рот. Белая Тварь, казалось, плывет по земле, не отрывая тощих ног, а неимоверно длинные руки разделялись на множество ветвей-пальцев вниз. Она осуществляла нервные подергивания конечностями, несмотря на то, что плыла довольно равномерно. Рот издавал ужасающие звуки: от загробного хрипа до высокого урчания. Иногда Тварь делала резкое двойное подергивание головой, издавала нервное «хак-хак!» и меняла направление движения.

Тания вжалась в корни дерева и землю, пытаясь слиться с ними, лишь бы Тварь не заметила ее. Вот уже монстр совсем близко, что-то холодное заглядывает за дерево, где прячется девочка. У самого уха раздается мерзкий хрип… Тания выхватила кость из рукава и что есть сил бросила в сторону, а сама, как ужаленная, побежала вперед, без оглядки, подальше от этого ужаса. Позади раздалась громкая возня, а затем леденящее кровь, оглушающее, преходящее с низов на ультразвук урчание: «Скууууу!» За этим леса содрогнулись от небывалой громкости хлопка. Стремительное приближение и удар. Все тело девочки пронзила нестерпимая боль, ее подбросило и отправило в далекий полет, а время как бы замедлилось, позволяя разглядеть происходящее. Буквально протаранившее девочку существо быстро удалялось, разорвав детское тело на части. Тания чувствовала этот безумный полет и наблюдала, как удаляются в противоположном направлении ее оторванные рука и нога. Но что это? Перед падением она заметила, что-то светящееся. Кость. Дальше был удар о землю. А дальше была тьма.

Летающие колесницы, длинные дома, взрыв ярче тысяч Солнц! Медленное пробуждение. Попытки пошевелить конечностями. Руки и ноги пока не слушались. Но были на месте. Просто девочка, как будто «неправильно спала». Тания с трудом перевернулась, и по рукам и ногам растеклось легкое покалывание. Она зашевелилась, размялась и встала. Та же комната, огонь, свечи. «Они, похоже, вечные, — подумала девочка о продуктах сгорания. — Интересно, что еще тут вечно?» На улице было все так же не надышаться. Девочка попыталась отойти от ужасов «прошлой жизни».

«Что ж, подведем итоги. Есть мир, который пытается меня убить. Есть дорога, которая указывает путь, но она по непонятной причине обрывается. И это не временная петля, это один и тот же мир, в котором я постоянно умираю. И светящиеся скелетики, я же их очень много встречала! Вероятно, это мои прошлые разложившиеся тела. Ну как же я могла не заметить, что кости, череп — все одинакового размера и принадлежат ребенку лет десяти, — дальнейшие размышления все более ужасали девочку. Страшные выводы порождали новые тайны. Девочка задумчиво шагала в сторону Дороги. — Я здесь давно, еще до того, первого, тяжелого пробуждения. Но что было тогда? Что было раньше? И есть сумасшедший дед, который мало что знает, но может вызывать… Что это за Белая Тварь, которая охотится на меня? Последнее, что он сказал… Унюхала. Хмм, значит, находит по запаху. И меня зовут Тания. Но откуда дед знает? Просто знает и все. Я здесь очень давно. И, похоже, очень надолго. Нужно продолжать исследовать это место. Кто знает, что еще неизведанного кроется там, среди деревьев? Да, прошлая попытка была весьма полезной. Нужно больше полезных попыток». Девочка вдруг удивилась, немного обрадовалась, что обдумывает информацию, строит планы, совсем как взрослая. Ведь все дети хотят поскорее повзрослеть, ну или казаться взрослыми.

Тания не могла вести счет времени: не было ни часов, ни солнечного бега по небосводу. В ее сознании промежутки времени от события до события делились на «быстро», «долго» и «скучно». Если идти по дороге настолько «долго», что становится «скучно», значит нужно сворачивать в лес и искать что-то там. И это стоило ей еще полсотни жизней. Да, умирать больно, но нужно искать что-то. Ведь мир этого и хочет от девочки. Пару раз она угодила в замаскированный Оазис, обычный куст с плодами, а на деле — ловушка, которая начинает схлопываться, когда уже слишком поздно. Еще несколько раз попадались ядовитые ягоды, от которых разрывались легкие, лопались вены или начинались непрекращающиеся галлюцинации. От всего этого наступала неминуемая смерть. Такие плоды девочка старалась особо хорошо запоминать. Были разные глупые смерти от падения и голода. И после каждой смерти ей по крупицам открывался другой мир, незнакомый, причудливый, но привлекательный. Образы были весьма расплывчаты, и соединить их в единую картину не представлялось возможным. Что же это было? Прошлое, до этого мира? А однажды она очнулась на деревянном полу… И просто проспала там, не двигаясь, до самой смерти. Сказалось эмоциональное выгорание. «Я ребенок, а не машина. Могу я себе выходной устроить или нет?»

Так или иначе, исследование мира значительно продвинулось спустя несколько утерянных жизней. На одну загадку не было разгадки: Дорога обрывается и ничего не поделать. Белая Тварь так и не показывалась. Нужны были ответы. Было решено снова навестить старика Юму. «Но на этот раз нужно быть осторожнее. Дед может быть опасен». Пройдя дальше под Дороге, Тания услышала знакомое «Вуууущщ!»

— А, здравствуй, Тания, — дед Юма сидел на небольшом диванчике и читал книгу. Все было, как в тот раз: уютно и тепло, лицо его было вполне человечным. Тания прошла к столу и села на стул.

— Юма, — произнесла девочка приветственно. И сразу приступила к допросу: — А где мои родители? Что со мной случилось? У меня же должны быть родители?

— Родители, девочка, это такой вопрос… — закрыв книгу, дед уставился куда-то в ноги Тании. — Я тут почитал немного, кстати, про тебя есть немного!

— Про меня? — девочка сорвалась с места и поспешила вырвать из рук Юмы книгу, но тот ловким движением отправил ее в топку Генератора.

В ужасе Тания запричитала:

— Что ты наделал, дедушка?

— Тыть! — дед поучающе поднял указательный палец. — Нельзя тебе читать. Все тогда потеряет смысл, понимаешь? Это как Генератор отключить. Ты пойми, я тебе помогу, как смогу. Да только в книгу эту тебе смотреть нельзя. Запрещено.

— Помощи от тебя никакой! — заплакала девочка. Ее горькие слезы ручьями текли по щекам. — Загадками говоришь, да Тварь свою вызываешь, которая меня потом убьет!

— Ну, ну, ну, — успокаивающе произнес Юма, подошел и по-родительски обнял плачущего ребенка. Спустя время он задумчиво произнес: — Родители твои умерли давно. Не надо их искать.

— Тогда что надо? — не успокаивалась девочка.

— Надо идти, Дорога зовет.

— Дорога! Обрыв там на дороге! Ыы! — в плаче девочки смешались большая скорбь и горькая безысходность.

— Ну, все, все, все. Дорога-то действительно прерывается. Но надо продолжать идти. Вон, иди садись, сок вкусный я отжал. С печеньками пей скорее.

Тания чуть успокоилась, Юма налил ей сок и пододвинул тарелку с печеньем. Девочка перестала всхлипывать и принялась за угощение.

— А что за Белая Тварь эта? — с набитым ртом произнесла девочка.

— Ой, это ужас какой-то! — дед возмущенно замахал руками. — Пришла тут, кусты, деревья ломает. Совсем не здоровается. Хотел я ее проучить, да только прыткая, как… Перкеле! Благо, к Генератору не подходит. Кстати, когда ты же и появилась. В те же времена. Может, как-то с тобой связана? Вот и выслеживает тебя, не дает тебе дальше пройти. А дальше-то надо! А вот, опять, ищет, ищет. Нашла!

В этот момент дед отошел от девочки. В его глазницах зияли черные отверстия, а лицо обрело белесый оттенок. Вновь указательный палец устремился в сторону девочки. Нужно было бежать. Но куда? Там обрыв! В чаще лесов раздался громкой стон, а девочка побежала. В том месте, на краю света, она остановилась и начала растерянно осматриваться. «Что-то должно быть! — думала она. — Механизм? Мост? Крылья?»

Белый ужас приближался, издавая пугающие звуки. Вдруг девочка увидела огонек вдалеке. Едва различимый, там, за пропастью. «Значит, есть край! Значит, мне туда!» Свет надежды забрезжил в тот момент, как на Дорогу вышла Тварь. Тания обернулась, но, не успела ничего сделать, раздался громкий хлопок, удар, и вот уже девочка падает в пропасть, сбитая невозможным существом. Время замедляется, девочка видит, как на краю обрыва стоит белая фигура и смотрит на нее. Затем она смотрит вниз, долгое падение. Что-то приближается. Что-то светящееся. Кости. Удар и тьма.

Сны про странный храм, войну, рай и ад? Быстрое пробуждение. Девочка вскочила на ноги и быстро вышла из ритуальной хижины. «Это не конец. У любой ямы есть дно. И есть края. Я видела кости на дне. Мои кости. Мне надо на другой берег». Едва успела Тания об этом подумать, как меж деревьев показался белый призрак.

«Скуууууу!» — завидело жертву существо и с громким хлопком на огромной скорости рвануло в сторону девочки.

«Нет! Так быстро? Но дед… Я… Так нечестно!» Удар пришелся девочке в тазовую часть. Ей оторвало половину тела. Верхняя же часть взвилась в воздух и упала на спину. Боль пронзила то, что осталось от Тании, лишь спустя время. На лице угасающей девочки читалось недоумение. Ее глаза смотрели на прекрасную россыпь звезд. Глаз успел увидеть, как одна из них погасла. А дальше была тьма.

Приснилось угасание звезды, жажда истребления. Очередное пробуждение. Девочка осторожно выглянула из хижины. Недалеко лежало ее бездыханное тело, разделенное пополам. Подойдя ближе, Тания обнаружила, что «прежняя она» еще теплая. Это произошло совсем недавно. Тварь где-то здесь. «Звезды! Их стало меньше? Одна погасла… Ну конечно! Одна звезда — одна жизнь. Что ж, похоже, не вечно мне тут торчать. Но как Тварь нашла меня так быстро? Возможно, учится. Остается придумать, как десятилетнему ребенку построить мост через огромную пропасть, когда в округе бродит смертоносный монстр».

Тания сняла с мертвой себя одежду и порвала ее на полосы, затем она сплела из них более прочную косу. Стоит отметить, что на это ушла не одна жизнь. Тварь куда-то ушла, но могла появиться в любой момент. Поблизости находился «ленивый Оазис», как его давно назвала девочка. По сути, он действовал как обыкновенное болото. Пришло время проверить одну безумную теорию. Обвязав дерево одним концом веревки и держась за второй, она окунулась в болото полностью и вылезла обратно. Теперь она, вся в болотной грязи, побежала к Дороге. Преодолев долгий путь, она достигла Просеки. У края бродила Белая Тварь. Крадясь меж деревьев, Тания осторожно приближалась к краю. Встав посередине дороги, она призвала монстра:

— Эй ты! Я не боюсь тебя. И я выберусь отсюда.

Белое существо растерянно замотало подобием головы, часто издавая нервное «Хак-хак!» Оно металось из стороны в сторону, неспособное обнаружить жертву. А девочка рассмеялась, раскинула руки и сорвалась вниз.

Продолжение в комментарии

Написано специально для ноябрьского конкурса страшных историй

История на конкурс крипистори 

В воздухе кружились редкие снежинки, пахло дымом. Мужчина топнул несколько раз, стряхивая снег с городских туфель. Работа в праздники – хуже не придумаешь. И кому не сиделось у телевизора с оливье? Он открыл покосившуюся калитку и зашел во двор.

- Привет, что там? – Петров кивнул в сторону облезлого деревенского домика.

- Трупы, кровь, - молодой ППСник сидел на небольшом бревне и вытирал рот. Очевидно, что его только что стошнило. Второй полицейский стоял у машины спиной к оперу, опершись руками на капот старенького УАЗа.

- Участковый где?

- Едет, - парнишка махнул рукой в сторону поселка: - Первое января, сами понимаете.

- Тебя как звать-то?

- Леха. Алексей, то есть, - поправился молодой ППСник.

- Давно служишь?

- Полтора. Сразу после армии. Вот… Я… - он замялся: - Товарищ капитан, сигареты не будет?

- Не дам. Стошнит тебя еще раз, гарантирую. Подыши лучше. Впервые труп видишь?

- Нет. В прошлом году утопленника доставали. Но такое впервые. Да Вы сами зайдите, товарищ капитан.

Петров достал блокнот с карандашом.

- Соседей опросили?

- Нет еще, - руки Алексея мелко дрожали: – Я сейчас. Только посижу чуть-чуть, дождусь Никитина.

- Это участковый?

- Ага. Хороший он мужик, до пенсии осталось полгода всего. И вот.

Капитан оглядел двор.

- Ходили по участку? Трогали что-то?

- Никак нет. Ничего не трогали. Я зашел и сразу вышел, - паренек виновато скривился: - Вот только снег испачкал вам. Ваши уже внутри.

- Что с домом? Хозяина знаешь?

- Наслышан. Пьет много. Жену бьет. Бил то есть. Дети вроде есть. Я… Никитин больше знает, он тут почти двадцать лет служит, а я так.

- Понятно. Посиди, я зайду, посмотрю.

Петров переступил порог дома, носок ботинка задел пустую бутылку. Она откатилась и тихонько звякнула об другую, точно такую же. Дешевая водка, судя по этикетке. Не соврал молодой. Пили тут крепко. Запаха разложения не было. Внутри дома явно минусовая температура, Петров видел пар от своего дыхания. В помещении работал эксперт и переговаривались его коллеги из убойного. Они старались не наступать в лужи крови, которых было предостаточно.

- Ну чего думаешь, Олег? – обратился он к эксперту.

Тот развел руками: - Самоубийство можно исключить. Пока я осмотрел три трупа. Ничего определённого сказать не могу. Сам видишь, здорово их порубили.

- Топор?

- Скорее, коса. Ты посмотри как ровно, а? И вот сюда смотри, струя до потолка ушла вверх, - он ткнул в кровавый след.

- Коса? – Петров с сомнением оглядел тесную комнатушку.

- Ну или сабля. Может серп какой. Мне бы это все в лабораторию отвезти.

- А не мог их хозяин дома по синьке? – спросил второй опер.

- Ага, а потом сам себе голову отрезал? – Олег указал пальцем на труп.

- С новым годом, пацаны, - угрюмо произнес третий опер: - Теории есть?

Петров окинул взглядом комнату. Множество бутылок, битые стаканы, остатки какой-то еды на столе, куча окурков. И кровь, огромное количество крови, которая застыла чернильными бурыми кляксами на полу и стенах. Одно из окон было разбито.

- Значит, сидели они и пили под Сердючку, тут вошел кто-то. Начал махать серпом. Хозяина первым завалил, потом жену, потом старушку, - Петров задумчиво ковырял блокнот карандашом.

- Верно, вот на руке порезы. Все произошло очень быстро. Бабка даже встать не успела, - эксперт показал в сторону стола.

- Тьфу ты, а дети где?

- Дети?

- Вы дом осмотрели? Тут должны быть дети. И вообще, кто-то помещение проверил?

Опера переглянулись: - Слушай, Саня, мы сами только зашли, мы думали пэпсы все сделают. Олег, ты смотрел?

- Ага,- Петров покачал головой: - Валите на Ватсона свой дебилизм. И пэпсы ваши три года назад в школу ходили. Нашли, с кого спросить. А если убийца еще тут?

Полицейские переглянулись. Один машинально потрогал штатную сбрую.

- Ладно, сыщики. Пойдем по комнатам.

Комнат было немного, все они были полупустые и грязные: старые ржавые кровати, гнилые вонючие матрасы в пятнах, и бутылки, множество пустых бутылок.

- Тихо, слышишь? – один из оперов.

- Шорох какой-то.

- Может, крыса?

- Ага, - Петров достал штатный ПМ: - Из-за печки вроде. Шавалов, обойди слева.

Опера окружили небольшой закуток, заваленный дровами. Петров осторожно приблизился к нему и заглянул за угол печки. Из полутьмы на него смотрело существо, заляпанное кровью, с диким выражением пустых белесых глаз. Ему почти удалось подавить крик, получилось что-то вроде жалкого всхлипа.

- Твою ж мать! – чертыхнулся опер и отпрянул: - Мозг с опозданием переварил увиденное: это просто девочка с белым лицом в ночной рубашке или платье. Вся в крови. Не чудовище, Маленькая девочка.

Ребенок сидел и качался на полу, уставившись в пустоту. Петров снял куртку и укутал ее как мог.

- Так, мужики, я выношу ребенка в машину. Надо в больницу срочно. Заканчивайте тут, еще раз дом обыщите. Чердак, погреб, двор, сарай тоже. Детей могло быть больше. Он выбежал на улицу и побежал к УАЗику: – Заводи быстрее, у нас выживший!

***

Девочку звали Анастасией. Петров долго беседовал со старым участковым, Никитиным. Картина для деревни в целом обычная: сильно пьющий отец, пьющая мать, ребенок только один. Постоянно в синяках и обносках, но вроде умненькая. Врагов у семьи нет и не было, бытовой конфликт участковый отрицал.

- Да нет у меня тут никого, кто на такое способен, - он покраснел от злости: - Нету. Не будут они друг друга топорами рубить, почесать кулаки – да. Но не в Новый же год. По домам все сидят. Чужих никто не видел, дачников тут мало, а свои все подотчетны. Кузьмин с семьей был. Он, конечно, выпить не дурак, но за его жену я ручаюсь, не стала бы она такое покрывать. Шмелев тоже. А других-то и нет с такой силищей. Деды одни да бабки. А мать их почти на две части перерубили. Это не всякий мужик сможет.

- Да они все не психи, пока белочка не придет, - Петров грыз карандаш: - Ну а сами-то Вы что думаете?

Участковый покачал головой.

- Не знаю. Цыгане ходят тут иногда. Хотя не похоже это на разбой. Маньяк это, хотя отродясь по деревням их не было. Не надо все на синьку списывать. Тут людям головы и руки отрубили. Не местные это, точно говорю. Чуйка у меня, что странное это что-то. Нечеловеческое.

- Маньяк, значит. Ну хоть не городские наркоманы, - Петров горько усмехнулся.

Из отчета коллег тоже ничего нового. Во дворе большая лужа крови: соседи сказали, что хозяин колол поросенка под праздник, снега почти не было - и ее не занесло. Видимо, он же раскидал свиные потроха на небольшой сосне: то ли потехи ради, то ли с какой хозяйственной или колбасной целью. А кто-то разделал его самого как поросенка, вот такие вот деревенские шутки. Следов особых нет, но тропинка сильно утоптана, поэтому по ней мог пройти кто угодно. Немного смущало окно, кто-то аккуратно разбил все стекла, но рама цела. Осколки и внутри, и снаружи. С другой стороны, может они сами стекло выдавили по синьке, кто их знает? И свидетелей нет. Девочка явно все видела, только вот молчала уже несколько суток, психиатр дал заключение о сильном шоке. «Возможно, никогда не заговорит, годы терапии, лучше не трогать»… А кого трогать? Как дело раскрывать? Поеду, попробую поговорить, - решил он: - Промолчит – значит промолчит.

***

Анастасия все еще сидела на кровати, поджав ноги, и смотрела в пустоту.

- И давно она так? – Петров обратился к санитарке.

- Давно, - пожилая крепкая женщина вздохнула: - И хочется ее пожалеть, но жутко мне до мурашек. Хотя ругаю себе, девчонке досталось не по возрасту. Выла она первую ночь, сипела, хрипела. Я чуть с ума не сошла, сидишь ночью на дежурстве, а тут такое. И ведь понимаю головой, что не виновата она, а зайти ночью в палату не могу. От крови отмыли, так там такие синяки, как будто палкой ее лупцевали. Старые синяки-то, - санитарка вздохнула: - И шрамы тоже. Не ест она почти ничего. Воды дашь – пьет. Хлеб жует. Будем капельницу ставить, наверное. Иначе она у нас на руках умрет от истощения.

- Что доктор говорит?

- А что он скажет-то? Не его это дело. Тут в голове все сломано. А так девчонка-то цела. Только вот пустая она теперь. Попытались ей елку показать с подарками, шары всякие, старались хоть как-то, мы ж не звери, все понимаем… забилась в угол, головой мотала, мычала. Не думаю, что она и раньше нормальная была. А после такого, - санитарка сжала кулаки.

- Хм… Вы нас оставите, Зинаида Павловна? Поговорить я с ней хочу. Надо мне этих подонков найти и наказать, а она одна знает, что случилось.

Женщина кивнула: - Ты только, сынок, не пугай ее, ладно? Она вроде первую ночь спокойно проспала без воплей.

Санитарка вышла и прикрыла дверь. Капитан сел рядом с девочкой на кровать

- Меня Сашей зовут, а тебя?

Девочка молчала. В палате висела звенящая тишина.

- Ты сможешь сказать, кто к вам пришел, Настя? Описать? Хотя бы одно слово, - опер посмотрел на лицо девочки. Маска. Бледная пустая маска с отверстиями для глаз, вот на что это похоже. Что бы она ни увидела тогда, это явно свело ее с ума: – Ты не бойся, Настя. Он больше не придет. Но нам найти его надо и закрыть от людей подальше, понимаешь? Но без тебя это никак не выйдет. Никак.

Девочка продолжала упорно молчать. Ну что ж, он пытался. Петров развернулся и пошел к двери. Краем уха он уловил скрип кровати.

- До свиданья, Настя, - он повернулся и отпрянул. Девочка стояла прямо за его спиной буквально в одном шаге.

- С Новым годом! – прошептала она сиплым свистящим голосом, смотря ему прямо в глаза.

***

Вороновский сидел в глубоком кресле и рассматривал пациентку. Молода, лет двадцать. Симпатичная. Несколько худая для своих лет, бледная. Анемия? Впрочем, сейчас молодежь может сидеть у экранов сутками и выглядит еще хуже. Он сделал глоток чая.

- Хотите? – он кивнул на вторую чашку.

- Нет.

- Итак?

- Мне рекомендовали Вас как специалиста. Жданов. Помните его?

- Ученик мой, конечно помню. Специализировался в детских шоковых травмах, - Вороновский поставил чашку на стол: - Он звонил мне примерно полгода назад и сообщил, что есть интересный случай.

- Да. Это я, - просто сказала девушка: - Но у меня нет денег. Вообще.

Вороновский усмехнулся: - Не страшно, Анастасия. Если Ваш случай интересен, я помогу бесплатно. Если нет, то не обижайтесь, конечно, но всем нужно жить, верно?

- Верно, - девушка достала толстую папку и вытащила из нее несколько газетных вырезок: - Прочтите.

Вороновский надел очки и погрузился в чтение.

- И? – задал он вопрос, отложив в сторону бумаги.

- Я и есть та выжившая девочка. Я научилась говорить заново. Могу спать по ночам. Но… Я до сих пор не знаю, что произошло той ночью. И я хочу понять, что случилось.

- Это все?

- Нет. Я не выношу новогодних праздников. И очень боюсь всего, что с этим связано. Гирлянд, дедов Морозов, елок. Я боюсь быть одна, но также боюсь быть с людьми. Я даже снега боюсь.

- Начните сначала, Анастасия. Опишите тот день как сумеете.

- Это было 31 декабря. Отец зарезал поросенка, это я помню. Было много крови во дворе, мама с бабушкой хотели колбасу делать. Отец уже с утра выпил, мать тоже. Потом мы сидели за столом. Почти как семья, как обычная нормальная семья. Стало темнеть уже, телевизор помню, концерт был какой-то. Потом я увидела, как окно покрывается инеем. Как в сказке, - девушка мечтательно улыбнулась. Помню, бабушка перекрестилась зачем-то, глядя на окно. А потом ничего. Пустота.

- Гипноз Жданов пробовал?

- Да, - Анастасия заколебалась: - Он считает, что детский мозг не смог переварить увиденное. Я отключилась. И выдумала сама себе чудовище. Он не сказал, какое. Наверное, и к лучшему.

- А Вы как считаете?

- Я не знаю. Мне постоянно снится один и тот же сон. Что я стою на табуретке у елки и жду кого-то. И к нам приходит Дед Мороз. Мама и папа радуются, смеются. Только это не настоящий Дед Мороз. У него вместо лица какая-то чернота, в ней пасть с множеством зубов, а вместо рук огромные когти из синего стекла. Они не понимают этого, не видят и продолжают смеяться. А потом… - девушка начала дрожать.

- А потом?

- Он убивает всех, кроме меня. Я Снегурочка и теперь принадлежу ему. И мы уходим в лес. Только я не настоящая снегурочка, не из сказки. Я белесая страшная тварь, которая прячется в снегу до самого последнего момента. И я жду: ребенка, старушку, хоть кого-то теплого… Потом я просыпаюсь. Иногда я сама этот Дед Мороз и одновременно «снегурочка». Во сне сложно понять.

- Мда, - доктор допил чай: - Случай интересный, конечно, но никакой загадки я тут не вижу. Вы стали свидетелем убийства, Анастасия. Очень жестокого убийства. Возможно, убийца был одет как Дед Мороз. Потому ему и открыли дверь. До самого последнего момента никто не понимал, что происходит. Ваш мозг пытался справиться с произошедшим и до сих пор пытается. У Вас явный комплекс вины выжившего, поэтому Вам кажется, что Вы как-то связаны с убийцей. Это травма, и она будет с Вами всю жизнь. Мы можем купировать ее долгой терапией и препаратами, и наша основная цель – это Ваше осознание произошедшего. Вы жертва преступления, ужасного преступления, но, тем не менее, Вы можете преодолеть это и жить дальше. Иррациональные страхи вполне объяснимы.

- А галлюцинации?

- Галлюцинации? – Вороновский нахмурился.

- Да, - девушка замялась: - Я понимаю, что это галлюцинации. Например, у меня один раз замерзло зеркало в ванной, покрылось ледяными узорами, как будто это окно на улицу в морозную ночь. Еще я вижу того самого Деда Мороза в толпе людей. Без лица. Всегда краем глаза, но мне понятно, что это именно он. По ночам я иногда слышу, как что-то скребется в окно. Противный такой звук стекла по стеклу. И все это происходит именно в праздники. Я схожу с ума, да?

- Нет, - доктор покачал головой, – Последствия шока и травмы есть, но Вы прекрасно осознаете, что это галлюцинации, верно? Это ненормально, естественно, но, тем не менее, это объяснимо. И, следовательно, излечимо.

- Пожалуй, - Анастасия улыбнулась: - Вы поможете мне? До Нового Года осталось не так много.

- Хорошо, - мужчина кивнул: - Я постараюсь.

***

Анастасия следовала всем рекомендациям Вороновского. Их совместная задача на словах была простой: провести Новый Год нормально и попытаться взглянуть всем страхам в лицо. На деле девушке довольно быстро стало понятно, что легкой эта задача не будет.

В канун Нового Года она несколько раз прошла по магазинам и торговым центрам, заходила на ярмарки и каток. Страшного Деда Мороза не было. Только один раз на елочном базаре, покупая себе небольшую сосенку, она скорее почувствовала, что там, среди ветвей что-то есть. Страшное. Неживое.

- Хорошая елка, - продавец потряс ветками: - До 8 марта достоит! – его бодрый голос вывел девушку из оцепенения.

Теперь зеленая красавица украшала комнатушку съемной квартирки, занимая почти все пространство. Пахло хвоей. Анастасия впервые в своей жизни купила елку. Украшений не было, но это и к лучшему.

- Ничего, - подумала она: - Сойдет и так. Маленькие шажки, как советовал Вороновский. Ничего большого, ничего надрывного. Если я смогла купить елку, то смогу ее и нарядить. Но не сегодня. На сегодня с меня хватит.

В комнате было очень тихо. Обычно через тонкие стены слышно совершенно все, что происходит у соседей. Но не сейчас. Почему так тихо? Девушка повернулась к дереву. Сосенка зашелестела иголками: - Наряди меня, - прошептала она: - Повесь на меня кишочки.

Девушка вздрогнула и потерла виски. Елки не говорят, верно? На самом деле говорят, просто не со всеми. В холодном лесу они могут говорить с кем угодно. И между собой. А иногда с Ним. ПРЕКРАТИ. ПРЕКРАТИ. ЗАТКНИСЬ. Она кричала? Или нет? Дерево замолчало. С потолка на него медленно опускался небольшой паучок.

Надо убрать паука. Убрать. Убить? Убрить? У паука восемь жизней. Или глаз? У кошки много жизней. У соседки есть кошка. А что если притащить елке в подарок эту кошку? Хотя, зачем? Потому что он так велит, вот зачем. Но ты же не слушаешь его, верно? Еще как слушаешь, девочка. А теперь убей паука.

Ну уж нет. Пусть паук плетет паутину на дереве. Вот тебе и гирлянда, тупая елка. Анастасия вышла на кухню и поставила чайник на плиту. Спичка упорно не желала гореть. Первая сломалась. Вторая? Что это за треск?

Анастасия оглянулась. Окно. Окно на улицу, покрытое узорами. Но на улице чуть меньше ноля. Сегодня вообще обещают дождь. Откуда на окне морозные узоры? Потому что ты сошла с ума, Настенька. Ты поехала еще в детстве, верно? Тебе так родители говорили, а они не врут. ОНИ ЗНАЮТ. Ты была не такая, как все. Папочка повыбил бы из тебя дурь, и хотя его больше нет с тобой, видит бог, он пытался. Голос отца. Полупьяный. Злой. По стеклу побежала тонкая трещина. Анастасия с ужасом смотрела, как трещинка становится все шире.

«Мне все это кажется, это просто мой страх. Вороновский сказал считать до пяти», девушка зажмурилась. Нет, тебе не кажется, Он вернулся. Ты поставила елку. Чуть-чуть приоткрыла ту дверцу, да? Ты тупая идиотка. Вся в мать. Голос отца слышался все яснее. А теперь он пришел за тобой. Ты станешь белой. Чистой. Навсегда.

«Один. Два. Три…», - голос девушки дрожал. Трещина дошла до рамы и остановилась. Там, с другой стороны кто-то есть. Четко не различить из-за узоров, но девушка видела тень. «Там никого нет. Ты живешь на третьем этаже». Он умеет летать, дочка. Он все умеет. И ты сможешь летать. Как снежинка. Голос матери из-за закрытого окна. Открой ему окно, открой окно, сучка тупая. Мать начала визжать. Я желаю тебе добра. Снега. Много снега и добра. ОТКРОЙ ОКНО НЕМЕДЛЕННО. Рука сама потянулась к ручке. Нет. Нельзя. Настя отвернулась. Этого не может быть. Не может быть. Таблетки. В сумке таблетки. Я приму таблетку и лягу спать. Прими все таблетки. И ложись спать. В мягкий снег. В теплый белый снег. Навсегда. Вороновский не прав. Я ненормальная. Это не вылечить. Я сошла с ума, просто давно притворяюсь. Я сошла с ума еще тогда, а возможно раньше. Еще в утробе матери, которая пила дешевую водку бутылками. Мамочка просто устала. Она спит. Она не пьяница, ясно? Плаксивый оправдывающийся голос матери.

Огонь. Зажги огонь. Бабушка? Бабушка. Ее голос. Блины. Масленица. Помнишь чучело? Как оно горело? Настя любила бабушку. Хорошая Настя. Умная. Делала уроки и любила бабушку. Как жарко баба Маня топила старую печку, ей всегда было холодно, но она знала, знала секреты. Все секреты про белых тварей, живущих в лесу. Газ. Девушка взяла ворох спичек и зажгла их сразу целиком. Первая конфорка. Вторая. Спички жгут руки, но ей не больно. Гораздо больнее будет, если зайдет Он, верно? Настя протянула к огню озябшие белые руки.

Мало, Настя, мало огня. Где твоя печка? Нету печки, бабушка. Есть духовка. А что в ней будет гореть-то? У тебя есть дрова? Конечно, есть. У меня есть целое дерево. Оно стоит в комнате.

Анастасия собрала ворох газет и закинула в духовку. На окне появилась вторая большая трещина. Он пробивается. Девушка вбежала в комнату.

НЕ СМЕЙ МЕНЯ ТРОГАТЬ. Сосна ощетинилась тысячами игл. Я выколю тебе глаза, тварь! Девушка оторвала одну ветку, вторую, третью. Должно хватить пяти веток. Доктор сказал считать до пяти, верно? Тварь. Мерзкая ты тварь! Дерево больше не притворялось. Иголки больно впивались в кожу, пытались добраться до лица. Девушка вбежала в кухню и швырнула ветки в духовку, от одной спички весело занялся огонь.

Больше огня, внучка, больше огня. Как насчет раковины? Стопка журналов, календарь, палочки для суши, деревянная лопатка - и вот у нас горит веселый костерок. Девушка хихикнула. Почти как у пионеров. Ты не забыла про зеркало? Забыла, бабушка.

Зеркало в ванной было покрыто инеем и сетью трещин. Ему все равно, откуда заходить, верно? Поэтому все зеркала в деревнях затягивали черными платками, когда в доме покойник. Люди помнят. Но что можно сжечь в ванной? Как насчет всей елки целиком? Дерево пыталось уползти в угол, скребло по полу большими ледяными когтями? ветками. Настя схватила ее за ствол и потащила в ванную. К счастью, занавеска прекрасно горит. Пламя поднялось почти до потолка. Девушка посмотрела на зеркало, оно начало оттаивать. Окно, окно… Третья трещина почти дошла до рамы. Еще пара минут и стекло выпадет. Как тогда…

В Новогоднюю ночь никто не спал, поэтому соседи вызвали пожарных почти сразу, как только почувствовали запах гари. Когда те зашли, выбив хлипкую дверь, девушка сидела, забившись в угол и наблюдала, как полыхают старые шторы. Пока ее вели на улицу, она дико смеялась и повторяла: - Не сегодня, слышишь, папа? Не сегодня…

***

Вороновский вошел в палату.

- Как Вы себя чувствуете?

- Прекрасно, - девушка улыбнулась: - Я взглянула страхам в лицо. Я сосчитала до пяти. Я победила. И я точно знаю, что я не сумасшедшая.

- Правда? – доктор присел на краешек стула: - Анастасия, Вы подожгли свою квартиру. И могли сгореть заживо.

- И? – девушка все еще улыбалась: - Это намного лучше, чем быть его снежинкой, доктор. Почему мы наряжаем наших девочек в снежинки? Что это? Ритуал, доктор. Если она уже снежинка, значит, он ее не заберет. Он ее не увидит. Об этом помнили наши бабушки, но мы забыли. Все, кого он убил, теперь с ним. Навсегда. Не пытайтесь поймать одну на язык, вот мой Вам совет.

- Что Вы делаете? – Вороновский кивнул в стопку книг.

- Читаю. Подруги принесли мне все, что я просила, - доктор прочитал корешки. «Кельтская мифология», «Золотая ветвь»…

- И? Это помогает?

- О да. Калан Гаэф. Слыхали о таком?

- Нет.

- Так кельты называли первый день зимы. Удивительно, как много народов имеют названия для духов мороза и снега. Знаете, что они делали каждый год? Они приносили жертву этому духу в Калан Гаэф. Обычно это был самый слабый, некрасивый ребенок, девочка. Сирота. Или дочь, для которой нет приданого. Все хотят от такой избавиться и задобрить зиму. Поэтому в канун праздника ее привязывают к большому дереву, например, ели, обливают свежей кровью, развешивают на деревьях внутренности животных и оставляют на ночь.

- Жестоко.

- Еще бы. Ночью приходят волки и съедают девочку заживо. По крайней мере, люди надеялись, что это волки. От трупа остаются только куски, но не все. Часть он берет себе, слепляет снегом и мороженой кровью, и создает себе вечную помощницу. Она сбивает путников с пути в лесах, где они замерзают насмерть, или припорашивает проруби на реке, в которых потом тонут дети. Креадир Гвин - белая тварь. Мы это помним, доктор, и все еще развешиваем гирлянды на ветвях наших елок вместо кишок. Только называем таких духов Снегурочкой. Иногда лепим снежных баб. Это простейшая магия замещения.

- Я бы хотел, чтобы Вы рационализировали произошедшее в другом ключе, - Вороновский нахмурился.

- О да, я не сомневаюсь. А в чем, собственно, разница? Это не маньяк, а дух Зимы, который ищет себе очередную Снегурочку. Мои родители сделали все, как полагается. Они пролили кровь на снег, украсили дерево, пусть и случайно, у них была нелюбимая дочь. Но она не была привязана к дереву, она сидела внутри дома… И он взял всех, кого смог. Ему все равно. А я спряталась за печкой. Он терпеть не может огня. И чем эта версия хуже, чем версия со случайным маньяком, который отрубает головы серпом? Я сама виновата. Я поставила дерево, я хотела, чтобы он пришел. Он пришел. Я прогнала его, возможно, ранила. До следующего года я в безопасности.

Доктор поднялся.

- И Вы теперь будете каждый год жечь квартиры?

- Не говорите чепухи, достаточно одной печки или камина в каком-нибудь теплом месте.

- И что дальше? Мы продолжим терапию?

- Вы хотите мне помочь, верно? Моя рационализация Вам не нравится. Вы ведь нормальный. Намного лучше бояться маньяка, чем бабайку. И бороться со страхом путем установки тревожной кнопки, а не русской печкой. Я правильно понимаю?

- Вы издеваетесь надо мной. Впрочем, это Ваше право. Я боюсь, что в следующий раз Вы начнете рубить топором дедов Морозов на площади.

- Это бесполезно. Его можно только сжечь. И еще, доктор… У Вас ведь дочь? Скажите ей, что Вы ее любите. Иногда этого достаточно.

***

Анастасия больше не боялась праздников. Иногда слышала тусклые, ватные голоса в канун Нового Года, но все равно не могла ничего разобрать. Прошло целых пять лет. Она знала, что Он ждет любой ошибки, но она не даст ему шанса. Никаких елок, никакого леса или дачи, только теплая квартира, большой эмалированный таз с газетами и несколько зажигалок. Но никто не приходил. В одну зиму ночью треснуло зеркало, но она даже не проснулась. Наверное, она сильно ранила его тогда, когда загорелась елка. Возможно, он ушел охотиться в другие места, или отлеживался в местных сугробах, зализывая ожоги. Это было неважно, важно только то, что его не было.

Женщина устроилась в опеку и занималась трудными подростками. «Ходила ногами» в каждый убитый деревенский дом, находила детей и пыталась их вытащить из неблагополучных семей. Анастасия Павловна Кириленко - бывшая запуганная девочка, не умеющая говорить, а теперь - работник опеки, - горько усмехалась она. Ни мужа, ни детей. С другой стороны, чужих детей не бывает, и тогда у нее их сотни. Ее проклинали все алкоголики района, которых она лишала детских выплат, ее нельзя было испугать и бумаги интересовали Кириленко намного меньше, чем дети. Один из деревенских пьяниц как-то пытался ударить ее кулаком, но не смог. - Тварь, - прошипел он знакомым голосом: - Я тебя достану, тварь… Но его ноги подкосились, и он упал на пол. Анастасия перешагнула через него, пнув бутылку, и направилась к девочке с разбитым лицом. Эту она спасет точно. И следующую. И еще одну. Пока хватит сил.

Кириленко прекрасно понимала, что рано или поздно Он вернется. Через «них», вечных пьяниц, наркоманов, психов, или сам. Не за ней, так за другой. Зло имеет множество форм, как и добро. Она должна быть готова. Но пока все было тихо. Правда, шепот в канун Нового Года становился все слышнее и слышнее. Ей даже удалось разобрать одну фразу. Беги, внученька. Беги. Куда? В страну вечного лета? Чтобы эта тварь продолжила убивать ее детей? И Анастасия Павловна начала готовиться. Ей придется встретиться с Ним еще раз, верно? Но теперь встреча пройдет на ее условиях. Если одна хлипкая сосна, сгоревшая в ванне, остановила его на много лет, то…

Но надо сделать все правильно. Раз и навсегда. Она написала большое письмо Вороновскому. Еще одно – судье – Тамаре Осиповне. Та разбирала ее дела об опеке. Было в ней что-то правильное, свое. Ей всегда хотелось спросить, кого та встретила в своем детстве, кто живет в ее кошмарах, но Анастасия стеснялась. Просто чувствовала. Чувствовала она и других людей, отмеченных кем-то. Несгибаемых. Бескомпромиссных. Жестких. Таких же, как она. У них свое добро, и они несут его как могут. Возможно, если бы она нашла кого-то… Попросила помощи. Но нет, это неправильно. Такое нужно решать в одиночку или не решать вообще. Поэтому два письма, не больше. Тамара точно все поймет. Если бы у нее была такая мать как Тамара. Если бы…

***

Женщина выгрузила из машины несколько канистр с бензином и пакет с требухой. Ее дом стоял, зияя открытыми окнами, щерилась гнилая дверь. Все началось здесь и должно здесь закончиться. Она растопила печку, затем вышла и направилась к старой сосне. Та зашелестела ветками. Вернулась… Я помню… Укрась меня. Сделай меня нарядной. Анастасия содрогнулась. Страх липкими пальцами сжал горло. Хоть бы все прошло быстро. Она раскидала по веткам свиную требуху и побрызгала на снег кровью. До заката оставалось несколько минут. Вдалеке ветер начал качать верхушки елей. Это не ветер. Это я. Иди ко мне в лес. Мы украсим ветки серебром. Ты и я.

– Иди и возьми меня сам, если не боишься, - женщина открыла первую канистру.

ЧТО. ТЫ ДЕЛАЕШЬ. Дерево заскрипело. Шлюха. Тварь. Гнида. Голос матери. Ничего, и не такое выслушивала. Анастасия обложила дерево сухим хворостом, старыми дровами и обильно облила бензином. Женщине стало дурно от запаха горючего, придется потерпеть. Дереву будет явно хуже. Дорожка из бензина теперь шла до самого крыльца и опоясывала весь дом, на это ушла еще одна канистра. Теперь третья: стены дома, старые шторы, половицы, матрасы. В разбитое окно врывался свежий морозный воздух, головокружение прошло, появилась легкость. Стремительно холодало. Он стал намного сильнее. Если посмотреть в окно, то увидишь, как он шагает к небольшому покосившемуся домику, раздвигая деревья мощными ледяными плечами. Совсем как ее папа, идущий через камыши. Я иду, дочка. Я вижу, что ты сделала. Ты будешь наказана. Старая бутылка на полу покрылась инеем, солнце почти село. Анастасия зажгла керосиновую лапу и поставила на стол. Последняя канистра ушла на дверь и окна. Остатками женщина облила себя.

Стало темнеть. Она услышала скрип снега. Шумел ветер. Ровно так же, как в ту ночь. Дверь отворилась - и что-то вошло в дом: морозное, пахнущее хвоей, кровью и смертью, древнее белое зло. Женщина держала над головой горящую керосиновую лампу. С новым годом! - прошептала она и бросила ее на пол.

***

- А может это не она?

- Ее машина, - Петров достал сигарету и протянул Вороновскому. Остатки дома потушили достаточно давно, но от них все еще шел дым.

- Тело?

- Там, внутри. Самоубийство?

- Да. Она отправила мне письмо, - Вороновский откашлялся: - Сказала, что та самая тварь вернулась. Что она будет приходить за детьми снова и снова. И что у нее нет выбора. Она давно сошла с ума. Очень давно. Я сделал все, что мог. Я наблюдал. Я надеялся. Она нашла работу, ее уважали коллеги, говорят, кремень была, а не женщина. Спасала детей и спасла множество. Но с того самого Нового Года произошедшее сегодня было вопросом времени. Хорошо, что она не забрала с собой еще кого-то. Я бы предложил сказать коллегам, что это несчастный случай. Не стоит очернять ее память. Она прожила и закончила жизнь так, как хотела. Не думаю, что она бы была счастлива в стенах больницы.

Петров кивнул доктору. Он еще раз обошел кругом дом. Действия сумасшедшей были на удивление четкими и понятными. Дом вспыхнул моментально, а дерево, которое раньше стояло во дворе, сгорело до тла. Вокруг дома шла широкая серая проталина, видимо Анастасия сделала огненный круг из бензина, чтобы никто не вошел. Или не вышел обратно? Я.Его.Невыпустила. Они все свободны. Навсегда. Капитан обернулся на знакомый детский голос, но уже знал, что за плечом никого нет. Бессонная ночь играет странные шутки с сознанием, не так ли? В тишине зимнего утра облегченно зашумели деревья. С плеча полицейского поднялась одинокая снежинка и полетела вверх, в серый свинец новогоднего неба. В вечность.